Что такое чеченский сценарий

Эйфория, охватившая было западных «союзников» киевского режима после тех дней, когда российская армия якобы «понесла поражение под Киевом и Черниговом» и ее части были отведены из этих регионов, идет на спад все ощутимее. Нет, в Вашингтоне, Лондоне и Брюсселе вовсе не отказались от идеи военно-технической поддержки Украины для максимального продления ведущихся на ее территории боевых действий. Там просто стали намного реалистичнее смотреть на вещи, убедившись в том, что все предположения относительно возможности «победы над Россией на поле боя» были не более, чем блажью, навеянной неверно понятыми тактическими маневрами Москвы.

Опять же, с антироссийскими санкциями дело у «коллективного Запада» обстоит вовсе не так, как было задумано изначально. Да, процесс отказа от «вражеских» энергоресурсов идет, однако происходит это с изрядным «скрипом» и вовсе не теми темпами, которые могли бы привести к действительно болезненным для Москвы результатам. Впереди зима, и она вполне может обернуться катастрофой – для Европы как минимум. Именно исходя из всех этих моментов, на Западе все громче (еще не из уст высокопоставленных политиков, но уже на уровне «топовых» СМИ, являющихся выразителями мнения таковых) начинают звучать вовсе не оптимистические для «нэзалэжной» прогнозы. «Союзники» помаленьку прикидывают, как бы завершить вызванный ими же украинский кризис, и взвешивают варианты. Надо сказать, самые разнообразные.

«Корейский сценарий»

Дабы не приводить весь спектр не особенно различающихся между собой в принципиальных вопросах мнений и прогнозов западных экспертов, попытаемся в самом общем виде свести их к двум основным. Первый вариант в данном случае рассматривается в качестве достаточно выигрышного как для Киева, так и для его «кураторов» и «партнеров». Еще бы – ведь в результате его реализации на политической карте мира не только останется государство Украина, оно будет подконтрольно Западу даже в еще большей мере, чем ранее, начиная с 2014 года. Назовем этот сценарий «корейским» – исходя из публикации, в начале нынешнего месяца появившейся в авторитетном американском издании The Washington Post. Привлеченный газетой в качестве эксперта по международным отношениям Дэвид Игнатиус в выделенной ему авторской колонке без всяких обиняков заявляет о том, что вариант фактического разделения на два противоборствующих, но не ведущих между собой открытых военных действий государства для «нэзалэжной» вполне приемлем и допустим.

Ссылаясь на уже упомянутые выше объективные факторы – успешное наступление Сил освобождения на Донбассе, неуклонно возрастающую усталость стран Европы от происходящего и их обеспокоенность неминуемыми издержками затяжного конфликта, Игнациус делает вывод о том, что окончательное решение по поводу судьбы Украины должны принять Соединенные Штаты. И сделать это им предстоит, пойдя на некий «компромиссный вариант» именно по образцу разделения Кореи на Северную и Южную в 1953 году. Как честно признает эксперт, «США не смогли достичь своих целей в этой стране военным путем», и потому им пришлось соглашаться сперва на прекращение огня, а затем и на возникновение на Корейском полуострове двух государств-антагонистов.

При этом автор публикации пытается утверждать, что действия Вашингтона, «выглядевшие в 1953 году как поражение», в конечном итоге оправдали себя сполна. Он уверен, что возникновение коммунистической КНДР, по сей день являющейся для США нешуточной проблемой и постоянным источником «головной боли», вполне компенсируется успехами Южной Кореи, являющейся, по его словам, «одной из мировых экономических жемчужин», входящей в число «витрин» «Западного мира» и традиционно остающейся надежным военно-политическим союзником американцев. Так почему бы не поступить таким же образом и с Украиной? Мнение мистера Игнациуса достаточно своеобразно и тенденциозно. Во-первых, он отчего-то упорно продолжает сводить всю мировую геополитику исключительно к претворению в жизнь решений, принятых в Белом доме. Во-вторых, он, явно отчаянно лукавя и греша против истины, пытается представить дело так, словно в намерения «коллективного Запада» входит восстановление «нэзалэжной» и создание там некоего «экономического чуда». Да уж, неудивительно после этого, что подобные же бредовые мечтания раз за разом озвучивают у Зеленского…

На самом деле понятно, что в случае условного «разделения» Украины та ее часть, что останется под властью киевского режима (совершенно неважно – нынешнего либо того, который там изволят установить «партнеры»), будет заниматься никак не развитием промышленности, инфраструктуры и совершением «технологических прорывов», а подготовкой к новой войне с Россией под лозунгом «деоккупации захваченных территорий» – еще более жестокой и тотальной. Ни в каком другом качестве, кроме анти-России, причем воинствующей и агрессивной, «нэзалэжная» Западу попросту не нужна, что сполна доказали все его действия с начала СВО. Понятно, что для Москвы (чьего мнения Игнациус, понятно, спрашивать не собирается, но это уж его проблемы) такой вариант неприемлем в принципе. А другого при «корейском сценарии» не будет – это ясно любому здравомыслящему человеку.

«Чеченский сценарий»

Что характерно, примерно тот же вариант, что и The Washington Post, обсуждало несколько ранее (в конце мая) другое американское издание первой величины – The New York Times. В его редакционной статье, пусть и переполненной в адрес России и лично Владимира Путина злобой и желчью, признавался очевидный факт – Киеву рано или поздно «придется принимать болезненные территориальные решения, которых потребует любой компромисс». То есть – признать утрату как минимум тех территорий, которые уже освобождены из-под его власти. «Столкновение с такой реальностью может быть болезненным, но это не умиротворение. Это то, что правительства обязаны делать, а не гнаться за иллюзорной победой», – резюмировали в NYT, при этом призывая собственного президента «ясно дать понять Зеленскому, что существует предел тому, насколько долго Соединенные Штаты и НАТО будут противостоять России, а также пределы оружия, денег и политической поддержки, которые они могут мобилизовать». При этом никоим образом не следует думать, что американских акул пера волнуют размеры тех потерь, которые Украина понесет, продолжая оказывать бессмысленное и, по сути, бесперспективное сопротивление, – людских, материальных или опять-таки территориальных.

На Западе по-настоящему опасаются только одного – того, что безрассудные действия киевского режима приведут его к полному и окончательному военному разгрому. То есть развития ситуации по «чеченскому сценарию». О возможности реализации такового буквально на днях написал The Atlantic. Автор публикации, поневоле отдавая должное «русской военной машине, которая, обладая подавляющим превосходством… медленно, но верно продвигается вперед… ценой огромных потерь для обороняющихся», утверждает, что «Путин готовит Украине судьбу новой Чечни».

Некоторые параллели, которые он проводит в своей статье, явно надуманны, если не сказать притянуты за уши. К примеру, Мариуполь он провозглашает «украинским Грозным», исходя, очевидно, исключительно из масштабов разрушений. Да и сравнение Мелитополя и Херсона с «умиротворением отдаленных районов Чечни, в которые в конце 1999 года российские войска вошли, не встретив серьезного сопротивления», тоже достаточно сомнительно. Суть статьи, впрочем, в другом. The Atlantic пытается убедить своих читателей в том, что у Кремля якобы существует «зловещий план, имеющий несколько фаз». Первая – это «умиротворение и устрашение». Вторая – «установление лояльного Москве режима» по опять-таки чеченскому образцу (в виду имеются Ахмат, а затем и Рамзан Кадыровы). Третья же, по мнению автора издания, является самым страшной, поскольку в ходе нее будет осуществлено «установление нового порядка и формирование аппарата полного господства на занятых территориях». Ну а дальше все будет и вовсе ужасающе:

Травмированных граждан научат новой версии их собственной истории, в которой их поглощение русскими было полностью добровольным и, по сути, спасением от «радикалов» и «террористов»

.
Что подделать – именно так в США трактуют обещанную в начале СВО Украине денацификацию… Знаете, чего там на самом деле боятся больше всего? Того, что «коварные русские сумеют в конечном итоге «обратить покоренный народ в свою «веру», сделав из него «путинских пехотинцев», которые готовы воевать за Россию где угодно». Ну что тут скажешь? Здравая мысль (если отбросить в сторону ее абсолютно бредовые компоненты) и вполне обоснованные опасения.

В конце публикации в The Atlantic звучат зловещие «предостережения» и «пророчества». Автор настаивает на том, что Россия «для достижения нужного ей результата» будет готова «ждать годы, если потребуется», опять-таки приводя в пример определенный временной промежуток, что пролег между первой и второй чеченскими войнами.

Если Запад бросит разоренную Украину на ту же участь, что и Чечню, – несовершенное прекращение огня, ведущее к несостоятельному государству, ставшему жертвой перенаправленного российского наступления, сценарий будет таким же

– делает он финальный вывод.

Как видим, на Западе уверены сразу в нескольких вещах. Прежде всего в том, что никакое «полное восстановление территориальной целостности Украины» (в особенности с возвращением ей Донбасса и Крыма) невозможно уже в принципе. Компромисс, сопровождаемый серьезными уступками и утратами для Киева, лишь вопрос времени. С другой стороны, там по сей день сомневаются в способности России «в один прием» довести специальную военную операции по денацификации Украины до окончательного и победного завершения. То есть до освобождения всех территорий, контролируемых сегодня укронацистским режимом. Именно исходя из этих двух предпосылок там и строят сегодня дальнейшие планы. Необходимо понимать, что все они, по сути дела, являются планами реванша, проектами втягивания России в новое, куда более кровопролитное и разрушительное для нее военное противостояние все с той же еще более нацифицированной и милитаризованной Западом Украиной. Пока что никаких других вариантов наши «заклятые друзья» даже не рассматривают.

Через 25 лет после падения Берлинской стены геополитика снова стала главным риском для мировой экономики и ключевой угрозой человечеству. К такому мнению пришли 900 международных экспертов, принявших участие в подготовке ежегодного доклада Global Risk Report, который публикует Всемирный экономический форум в начале каждого года. Действительно, еще двенадцать месяцев назад никто не ожидал затяжного военного конфликта в Восточной Европе, дестабилизирующего 45-миллионную Украину. Но прежде никто не мог бы предсказать и присоединение Крыма к России, называемого на международном уровне ясным юридическим термином «аннексия». Однако «второй фронт», который российское руководство открыло в Донбассе или в так называемой Новороссии, до сих пор кровоточит и грозит перерасти из войны двух «братских» государств, как считают в Киеве, в военное противостояние России и стран НАТО.

Исчерпаны ли дипломатические усилия

Главная претензия «ястребов» и «голубей» по обе стороны Атлантики сводится к тому, что в украинском вопросе Запад занял выжидательную позицию, всецело положившись на медленное действие санкций. Их негативное влияние на российскую экономику, по замыслу авторов в США и ЕС, должно изменить общий подход Кремля к решению конфликта на Украине, что совершенно не устраивает Киев, несущий высокие военные расходы и человеческие потери. Чтобы остановить кровопролитие на восточной окраине Европы, нужно либо созывать все заинтересованные стороны за стол переговоров и договариваться либо позволить говорить оружию и силой замять конфликт. Причем, чаша весов постепенно склоняется ко второму варианту.

Вопреки мнению о бездействии США на «мирном треке», по данным источников издания Financial Times, перед саммитом стран НАТО в Уэльсе, который проходил 4-5 сентября, администрация президента Барака Обама искала возможности для заключения мирного договора по Украине, чтобы сместить акцент с Украины на Ближний Восток. Правда, напрямую к Москве ее сотрудники не обращались. Консультации относительно того, как задобрить Кремль, велись с европейскими дипломатическими кругами. Большую угрозу в глазах Вашингтона на тот момент представляло Исламское государство Ирака и Леванта (ИГИЛ). Но, не желая уступать по существу и не найдя ничего символического, что сподвигло бы Москву прекратить поддержку сепаратистов на украинском юго-востоке, США вернулись к прежней политике «сдерживания» – сокращению маневра Кремля за счет экономических санкций. Вдобавок Россия угодила в один ряд с ИГИЛ и эболой в публичной речи Обамы об угрозах человечеству.

На тот момент в действии уже были секторальный санкции, ограничившие крупным российским банкам с госучастием и госкомпаниям доступ на финансовые рынки США и Европы. Сплотиться Вашингтону, Берлину и другим европейским столицам помогла трагедия малазийского «Боинга», случившаяся в день рождения канцлера ФРГ Ангелы Меркель, которой 17 июля исполнилось 60 лет. Украинский президент Петр Порошенко воспользовался поворотным моментом, ослабившим ополченцев в Донецке и Луганске. Разведка США докладывала, что гражданский самолет был сбит с подконтрольной им территории и с помощью зенитного комплекса, поставленного сепаратистам Россией. Москва возлагала вину на Киев, а российское министерство обороны настаивало на прямой причастности украинских военных к крушению «Боинга» под Донецком. Для Порошенко это был шанс взять силовой реванш, отказавшись от предоставления автономии мятежному региону. Но антитеррористическая операция Киева захлебнулась: президент России Владимир Путин отринул возможность выхода из конфликта и, напротив, направил в Донбасс подкрепление.

Уже в августе Порошенко в разговорах с западными лидерами заявлял не о борьбе с сепаратистами, а об идущей войне с Россией. В связи с этим он оказался скован политически. По словам европейского дипломата, которые приводит FT, Порошенко боялся потерять президентский пост «в два дня», если не добьется мира или победы. Ключи решения конфликта были у Путина, но рычаги давления США и ЕС – экономические санкции – его не сдерживали. При этом Путин настаивал, если не на отмене соглашения о торговой ассоциации Украины и ЕС, ставшей причиной Евромайдана и последовавшего госпереворота, то на его кардинальном пересмотре, которое бы заняло годы согласований по 2 тыс. торговых позиций. Подорвавшись на этой мине, свой президентский пост потерял предыдущий украинский лидер Виктор Янукович. Кремль приглашал его в альтернативный европейской интеграции Таможенный союз. Избранный в мае Порошенко рисковал разделить судьбу своего предшественника, уступив Путину проект евроинтеграции, считал действовавший тогда глава Еврокомиссии Жозе Мануэл Баррозу, посвятивший немало усилий, чтобы перетянуть канат с Украиной на сторону ЕС.

Но дело было уже не в экономике и не торговле, а в настоятельном требовании Кремля провести федерализацию Украины и предоставить Донбассу широкую автономию. 26 августа на саммите Украины и Евразийского экономического союза, в который входит Белоруссия, Россия и Казахстан, Порошенко на общем обсуждении делал вид, что торговая составляющая между государствами важнее боевых действий на востоке его страны. Но на двухсторонних переговорах с Путиным он сразу же потребовал вывода российских войск с территории Украины. В ответ на то, что их там нет, Порошенко, как утверждает FT, грозил опубликовать в интернете фотографии армейских жетонов российских солдат и обзвонить матерей, чтобы поведать им о гибели сыновей в соседней стране. Об этом Порошенко докладывал европейским и американским партнерам, возможно, желая приподнять себя в их глазах. В то же время остается непонятным, почему украинский президент до сих пор снова не «припугнул» Кремль жетонами российских солдат. Еще один важный момент заключается в том, что «гибридная война», которую Москва ведет против Киева, подразумевает отсутствие опознавательных знаков и документов у личного состава.

Однако наступление ополченцев остановилось с подписанием Минских соглашений 5 сентября, наступил хрупкий и часто нарушаемый, но мир. Москва, в свою очередь, добилась тактического успеха – того, что в полную силу торговая ассоциация Украины с ЕС заработает только в 2016 году, а до того времени между Россией и Украиной будет действовать зона свободной торговли. Баррозу ушел со своего поста с чувством выполненной миссии по расширению «Восточного партнерства». Но стратегическая цель – автономия Донбасса – в этом «замороженном» конфликте присутствовать.

Что дальше, задавались вопросом в США и ЕС. Но главным образом это не давало покоя Ангеле Меркель. Канцлер второй раз после экономического кризиса в Греции играла важную роль на международной арене и с самого начала выступала основным переговорщиком с Москвой. В США ее инициативу приветствовали, будучи погруженными в проблемы Ближнего Востока. В ноябре Меркель, служившая зеркалом того, как на политику России реагирует Запад, не смогла принять предлагаемый Путиным сценарий. В австралийском Брисбене, где 15 ноября прошлого года открылся саммит «Большой двадцатки», канцлер ФРГ провела большую часть переговоров с Путиным с глазу на глаз. Но его идея предоставления Донбассу широкой автономии по чеченскому сценарию и финансирование из Киева в обмен на лояльность сторонников самостоятельности стала для Меркель жирной точкой в многочисленных попытках договориться и понять российского коллегу. Количество часов телефонных разговоров между двумя лидерами перестало быстро расти, вскоре и вовсе замерев на достигнутой отметке. Путин еще раз, но теперь уже публично, вспомнил об отношениях Москвы и Чечни, когда перед отъездом из Брисбена комментировал отказ Киева выплачивать пенсии и социальные пособия жителям Донбасса. Россия производила все социальные выплаты и субсидировала чеченский бюджет, заявил он, осуждая экономическую блокаду Донбасса, которой Киев переносил бремя финансирования региона со своих плеч на российские.

В это время США, как уже говорилось, были больше сконцентрированы на Ближнем Востоке и угрозе, исходящей от ИГИЛ. Основной союзник американцев в регионе, Саудовская Аравия по-прежнему выступала против правительства Башара Асада в Сирии. По информации New York Times, саудовцы могли во время визита в Москву в ноябре 2014 года увязать сирийскую тему с падением цен на нефть, вкупе с санкциями сильно бьющим по российской экономике, предложив сократить собственную добычу для того, чтобы поднять мировые цены. По крайней мере, об этом они сообщали в Вашингтон. В обмен они хотели получить отказ Москвы от поддержки Асада. Едва ли это можно было представить, особенно после Ливии, над которой резолюцией ООН была создана бесполетная зона, а затем США способствовали смене режима, что сильно охладило отношения Америки и России. Велись такие разговоры или нет, но они не дали никаких результатов – Москва проявляет стойкость и, претерпевая экономические потери, продолжает свою политическую линию не только на Украине, но и на Ближнем Востоке.

Есть ли у конфликта военное решение

Вплоть до январского обострения конфликт в Донбассе пребывал в замороженном виде, к чему, возможно, и стремится в сложившейся ситуации Путин, получающий в распоряжение постоянный фактор дестабилизации Киева. Дипломатические усилия не принесли плодов: Меркель если и поняла конечную цель Путина, то не приняла его видение условий для прекращения военных действий на востоке Украины. Барак Обама, в свою очередь, столкнулся с давлением в своем окружении, представители которого склоняются к тому, что неучастие США в конфликте приводит к тому, что Россия продолжает неприкрыто воевать со своим соседом, а представители прозападной Украины, победившие на Майдане прежний коррупционный режим, разочаровываются в блюстителях демократии и лидерах «свободного мира». Тем более, последние должны выступать гарантами независимости и стабильности Украины в соответствие с Будапештским договором 1994 года. Вместо этого война на востоке страны сводит на нет усилия международного сообщества по восстановлению экономики страны и утверждению демократии.

В американском докладе «Защищая украинскую независимость, противостоя российской агрессии» рисуется сценарий, при котором укомплектованные современным российским вооружением ополченцы при поддержке российской армии пробьют сухопутный коридор от Донбасса вдоль Азовского моря к Крыму. Такой «наступательный» план проглядывался с момента провозглашения народных республик отдельными от Украины образованиями. Одним из возможных конечных пунктов тогда называлось Приднестровье. Авторы доклада бывший руководитель Пентагона Мишель Флурной, бывший командующий силами НАТО Джеймс Ставридис и бывший посол США при НАТО Иво Даллер призвали Вашингтон поставить Украине летальное оружие на 3 млрд долларов в течение трех лет, чтобы за войну на востоке страны Россия платила всевозрастающую цену.

В дополнение к бронированным «Хаммерам», беспилотникам, радарам для определения огневых точек противника и медицинскому оборудованию Вашингтону предложили подумать о поставках ручных противотанковых гранатометов (РПГ), чтобы подбивать российские БТР и танки. Но насколько это поможет против зенитно-ракетных комплексов, которые поражают цель на расстоянии 35 км, непонятно. До этого США поставляли украинской армии исключительно военную форму и приборы ночного видения. Но также подумывали предложить Польше передать Киеву некоторое вооружение, оставшееся в наследство от «восточного блока», что позволило бы избежать прямого участия американских военных инструкторов на полях сражений в Донбассе.

После публикации доклада Меркель поспешила напомнить, что у конфликта есть только мирное решение. Смена политического курса Вашингтона для Берлина не приемлема, о чем канцлер собирается заявить главе Белого дома лично в ходе визита в Вашингтон в конце этой недели. Обама, похоже, уже прислушался, и в интервью CNN в минувшее воскресенье усомнился, что поставка Киеву вооружения будет правильной, так же как вступление других стран в военный конфликт с Россией. Проблему надо решать дипломатическими методами, подчеркнул глава Белого дома. «Но мы усиливаем границы стран, которые являются членами НАТО», – сказал Обама, еще раз больно уколов Украину тем, что она не в НАТО. Точку зрения американского президента можно было предугадать, так как в его администрации были крайне недовольны, когда Порошенко, выступая в обеих палатах конгресса США, заявил, что войну нельзя выиграть одеялами.

Украинский президент так же снизил шансы на дипломатическое урегулирование конфликта с Россией, отменив закон о внеблоковом статусе Украины. Путин часто ссылается на обращение генсека НАТО Манфреда Вернера в 1990 году, заверившего, что военный альянс не будет перебрасывать свои силы восточнее Германии и даст СССР гарантии безопасности. В свете расширения НАТО на Восток, в частности размещения баз в странах Балтии, угроза вхождения Украины в военный блок, в которую, по всей видимости, верит российский президент, мешает добиться мира и согласия в Донбассе. Еще одна преграда для мирного урегулирования состоит в том, что Порошенко не может пойти на автономию региона, так как опасается, что в результате непопулярного решения будет свергнут украинской «партией войны» и сторонниками единой Украины.

Но если у проблемы нет военного решения, то выход должна найти дипломатия. Однако сегодня никаких дипломатических инициатив со стороны Запада не предлагается. Последняя надежда на конструктивный диалог, саммит в нормандском формате в Астане так и не состоялся из-за эскалации в мятежных регионах Украины. В Венгрии, за две недели до того, как туда прибудет Путин, Меркель пообещала поддержку идее единого экономического пространства от Лиссабона до Владивостока, которую часто озвучивал российский президент. Таким образом, она вернулась к изначальному противоречию и попыталась его сгладить, представив перспективу экономического сотрудничества ЕС и Евразийского экономического союза, где Украина лишь одно из звеньев. Но в дипломатических кругах уже разочаровались в России – они никогда не станут такими, как мы, приводит слова европейских политиков FT. Хозяин Кремля тоже не скрывает разочарование Европой и НАТО.

Примечательно, что на совместной пресс-конференции с премьер-министром Венгрии Виктором Орбаном, одним из немногих сторонников Путина в ЕС, Меркель ввязалась в спор о демократии, нивелировавшем ее слова о «голубой мечте» российского президента. Говоря о Турции и России, которым Орбан симпатизирует, венгерский премьер назвал их успешными примерами «нелиберальной демократии». Но Меркель едко заметила, что не может себе представить два этих слова рядом и, затрагивая тему зависимости Венгрии от российского газа, посоветовала искать альтернативные источники энергии. И действительно, только в «нелиберальной демократии» федеральный центр мог согласиться на покупку лояльности регионалов в обмен на щедрые дотации. На Украине все же пытаются пестовать другие ценности. К тому же, в стране нет денег, чтобы заливать ими проблемы Донбасса.

При написании статьи использованы материалы Financial Times, Wall Street Journal, New York Times, Reuters и новостных агентств.

«КАДЫРОВ — ЭТО КАВКАЗСКИЙ ПУТИН»

NT: Рамзан Кадыров позволяет себе публично травить оппозиционеров. И не только оппозиционеров — любых своих критиков, позволяет себе риторику любой степени жесткости… Почему? Потому что просто не ощущает границ, условностей, законов или потому, что его по-ощряют сверху?

Олег Орлов: Кадыров распространяет свое влияние и свою власть ровно на то пространство, на которое ему позволяют, и до того момента, пока его все-таки как-то не попытаются остановить из федерального центра.

Он чувствует себя не только и не столько светским руководителем субъекта Федерации, сколько духовным даже лидером и абсолютным властителем Чечни — и ему уже этого мало, он все время пытается распространить свое влияние за пределы республики, прежде всего на Ингушетию и Дагестан. Но, кроме того, теперь уже очевидно, что он себя осознает и политиком федерального масштаба, следовательно, уже в масштабах всей страны может позволить себе (и позволяет) запугивать оппонентов. Серьезного противодействия он не чувствует, значит, будет это делать и дальше.

ОРЛОВ: «РЕЖИМ КАДЫРОВА РЕАЛЬНОЙ УГРОЗЫ
ПУТИНСКОМУ РЕЖИМУ НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕТ.
ИЛИ НЕ ОЩУЩАЕТСЯ КРЕМЛЕМ КАК УГРОЗА»

Могу вспомнить, пожалуй, единственный пример, когда федеральный центр твердо сказал Кадырову «нет», — когда он начал провоцировать территориальный спор с Ингушетией, и чеченский парламент в 2013 году в одностороннем порядке принял закон о присоединении Сунженского района Ингушетии и еще ряда территорий к Чечне. Тогда дело дошло до столкновений между силовиками двух республик, и развитие конфликта много позже предотвратило только вмешательство федерального центра.

NT: На каком уровне?

Григорий Шведов: Мы можем только реконструировать последовательность событий: Владимир Путин приезжает в Ингушетию, встречается с Юнус-Беком Евкуровым и не встречается с Кадыровым. Далее. Происходит встреча: Путин, Кадыров, Евкуров в Сочи. Далее. Происходит визит Кадырова в Ингушетию. Он как младший приезжает к старшему, к Евкурову, и они вместе совершают поездку в Северную Осетию. Таким образом, можно предположить, что в ситуацию пришлось вмешиваться Путину лично. Приехать в Ингушетию и не приехать в Чечню (там минут 40 езды) — это очень сильный удар по самолюбию Кадырова.

NT: Мы знаем еще один пример, когда весной 2015 года Кадыров разрешил своим силовикам «открывать огонь на поражение» по правоохранителям из других регионов, действующим на территории ЧР без согласования с ним.

Шведов: Да, тогда ставропольские силовики проводили операцию по задержанию предполагаемого преступника в Чечне, подозреваемый был убит. И на них в Чечне завели уголовное дело. Глава СК Александр Бастрыкин лично закрыл это дело. Тот самый Бастрыкин, который лично вешал на грудь Кадырову медальку в том же году.

NT: И в том же 2015 году следователей не пустили допросить одного из предполагаемых заказчиков убийства Бориса Немцова, Руслана Геремеева, в его родовое село Джалка. Ходили слухи, что Виктор Золотов, который тогда был еще главой внутренних войск, съездил в Джалку и разговаривал с Геремеевым. А следователи туда попасть не смогли.

ШВЕДОВ: «КТО МОЖЕТ ВЫСТУПИТЬ ЖЕСТКО, КРУТО
И НЕ БЕСПОКОИТЬСЯ, ЧТО ОН НЕ ПОЛУЧИТ ВИЗУ
В ЕВРОПУ, ЧТО ОН ПОД САНКЦИЯМИ?»

КОЗЫРЬ В РУКАВЕ

NT: Резюмируя: никакой сверхзадачи у Кадырова нет, он действует так, как действует, просто потому, что может, а федеральный центр пытается его сдерживать?

Орлов: Федеральный центр пытается его сдерживать только тогда, когда чувствует, что пахнет жареным. Во всех остальных случаях федеральный центр просто не желает его сдерживать, потому что режим Кадырова реальной угрозы путинскому режиму не представляет. Или не ощущается Кремлем как угроза. Наоборот, они держат этот режим в рукаве как своего рода козырь, который в любой момент можно достать.

NT: В борьбе с оппозицией?

Орлов: В борьбе с оппозицией, в борьбе с нелояльностью каких-либо силовых структур, в подавлении какого-нибудь, не дай бог, при развитии кризиса голодного бунта где-нибудь в провинции. Много есть разных вариантов, чтобы использовать этот козырь. И еще одна функция: Кадыров — это такая страшилка для внутреннего употребления. Обществом осознается проблема Кадырова, и общество видит, что Путин умеет как-то эту проблему решать, что Путин держит его в рамках. Не будет Путина — кто справится? Что будет, если преемник Путина не сможет решать эту проблему?

NT: Чем объяснить медийность Кадырова, невероятное внимание федеральных телеканалов к нему? Нет такого второго главы региона, о котором снималось бы столько фильмов, передач, а у Кадырова теперь даже собственное шоу «Команда» есть на «России-1».

Шведов: У них есть задача работать по имиджу Кадырова. И задача давно стоит. Есть федеральные сотрудники ФСО, которые обеспечивают Кадырова, есть федеральные имиджмейкеры, целые агентства, которые работают над имиджем Кадырова. Если просто вспомнить, как Кадыров по-русски говорил в начале своей карьеры, станет ясно, что с ним ведется интенсивная работа.

По данным январского всероссийского исследования «Левада-Центра», на уровне страны поддержка главы Чечни упала с 35% до 17%, а отрицательное отношение к нему выросло с 5% до 10%. Вот подтекст, вот почему требуется работа над имиджем.

Кроме того (и это касается появления шоу на федеральном канале — это ведь не просто отработка заказа за деньги), стране нужно показать, что Кадыров — это кавказский Путин. Нужно показать, что Путин может быть жестче, что Путин может быть не таким приятным для всех. Кадыров — «расширение Путина», которое показывает: «Вы еще чего-то тут не видели, вы еще чего-то не получили». Есть и другое преломление, интереснее. Мы понимаем, какое значение в наших взаимоотношениях с Западом играет мягкая сила и пропаганда. А пропаганде нужны спикеры. Не может все озвучивать лично Путин! У Сергея Лаврова есть Мария Захарова. А кто у нас есть еще из ястребов? Кто может выступить жестко, круто и не беспокоиться, что он не получит визу в Европу, что он под санкциями? Кто уже участвовал в украинских событиях и показал, что может не только говорить, но также и освободить захваченных российских — не чеченских! — журналистов и привезти их к себе?

NT: Вы имеете в виду историю журналистов LifeNews Олега Сидякина и Марата Сайченко, которые были задержаны украинскими спецслужбами в Краматорске (по украинской версии — с оружием) в мае 2014 года и освобождены после личного вмешательства Кадырова?

Шведов: Да, эту. Если относиться к Кадырову как к инструменту, а не как к результату путинской политики, то надо понимать — у инструментов бывают разные задачи, ружье не обязательно нужно для того, чтобы немедленно стрелять. Ружье может висеть на стене и выстрелить в последнем акте.

Мы вспомнили сейчас Украину, а ведь был 2008 год с Грузией… Именно за резкие слова о Грузии Кадырова тогда одергивали, но он их произнес. Получается, что Кадыров — очень важный инструмент и для внешней политики тоже.

И он работает на это свое реноме, позиционируется как силовик. Хотя реально в Южной Осетии были не его люди, и на Украине были не его люди… Это все имидж, страшный имидж Кадырова.

NT: Но чеченцы-то были там, на Украине?

Шведов: Чеченцы были, но мы не нашли данных, что это были кадыровцы, что он их туда послал. Но пропагандой это используется.

Орлов: Это были чеченцы, в том числе из частей федерального подчинения, размещенных на Кавказе. Я могу сказать, что, по крайней мере по нашей информации, по итогам разговоров с рядом людей, в том числе военнослужащих на Северном Кавказе, в Чечне, именно это и следует. Смогу ли подтвердить эти данные в суде? Нет.

МИФ ПОПУЛЯРНОСТИ

NT: Кадыров только что выиграл свои очередные выборы почти со стопроцентным результатом. В социологических опросах он регулярно попадает в список самых влиятельных политиков России. А мы можем предположить, насколько он реально популярен в Чечне?

Орлов: На мой взгляд, нет. Его популярность — это некий миф. Естественно, с цифрами в руках я этого доказать не могу, потому что никаких нормальных социологических исследований в Чечне не проводилось. Но исходя из разговоров, из ощущений, из бесед с большим количеством людей, становится очевидно, что среди значительной части населения он не то что популярностью не пользуется, отношение к нему на грани ненависти. Конечно, все это подавляется абсолютным страхом, страх в Чечне — и это прекрасно понимает Кадыров — главный цементирующий материал, который «сплачивает» чеченское общество вокруг его режима. Произошло изменение отношения к Кадырову в чеченском обществе. В 2007-м, 2008-м, отчасти в 2009 году он был реально, а не вынужденно популярен. Почему? Вот как рассуждали чеченцы: «Федералы вроде бы убраны. Стоят, конечно, в местах постоянной дислокации, но того, что было еще совсем недавно, когда федералы разъезжали по городам и селам, творя черт знает что, — этого нет. А кто взял республику под контроль? Наши бравые чеченские парни. Да, вроде бы мы проиграли войну, но Кадыров сумел этот проигрыш конвертировать вроде бы в выигрыш. Независимости нет, но во многом мы независимы».

Это было очень важное внутреннее ощущение для большой части населения и в значительной степени для молодежи. Но сейчас это ощущение играет все меньшую и меньшую роль на фоне того, с чем люди ежедневно сталкиваются, на фоне страшного социального расслоения, абсолютного неравенства людей. Неравенство вообще у нас в России ужасающее, но его уровень в Чечне во много раз превосходит то, с чем мы сталкиваемся здесь.

Плюс там любой человек, скажем, вошедший в верхнюю часть псевдоэлиты, обязательно выпячивает то, что получил. Понты — это обязательно. Богатство обязательно демонстрируется. И это на фоне того, что у простых людей нет возможности платить за свет, за газ, когда идут бесконечные поборы с бюджетников… По слухам, по косвенным данным, на разные непонятные праздники из зарплат бюджетников могут вычитаться определенные суммы — до 50 %.

А на это накладываются жуткие унижения, которым подвергается молодежь, за бороду, за не те штаны, за не то поведение, за не ту запись в телефоне. Задерживают, доставляют в некие места, которые нигде официально не числятся, как места содержания задержанных, проводят воспитательную работу — иногда в виде бесед, а иногда и в виде избиений… И никто не готов жаловаться. И это не самое страшное. Страшнее другое — когда задерживают сотни людей по подозрению в причастности к вооруженному подполью, и кто-то из задержанных действительно, наверное, к подполью причастен. Остальных отпускают, но не все выдерживают принятые в республике методы дознания. Некоторых возвращают родным в виде трупов…

NT: Есть ли цифры, показывающие, сколько людей каждый год бежит из Чечни?

Орлов: Нет. Официальная чеченская статистика утверждает, что баланс в пользу возвращения в Чечню.

Шведов: Есть данные УВКБ ООН (Агентство ООН по делам беженцев. — NT). Там речь идет о тысячах отъезжающих в год. Но они не конкретизируют ни причин отъезда, ни того, из каких регионов люди уезжают. То есть речь о выехавших из России вообще. Мы можем предполагать, что подавляющее большинство эмигрирующих чеченцев уезжают не из Хабаровска, допустим, а из Чечни.

АНТИТЕРРОР ПО-КАДЫРОВСКИ

NT: Насколько кадыровская модель борьбы с вооруженным подпольем эффективнее, чем методы борьбы, принятые в других республиках Северного Кавказа?

Орлов: Никаких особых преимуществ у чеченской модели борьбы с терроризмом по сравнению с моделями в других регионах Северного Кавказа нет. Если оценивать активность вооруженного подполья по количеству погибших силовиков, то вот что мы увидим. 2006 год — год становления режима Кадырова и год оформления «Имарата Кавказ»*, появления новой генерации вооруженного подполья — пик потерь силовиков. С 2006 по 2015 год число погибших силовиков в Чечне уменьшилось в сорок раз. Рядом — Ингушетия, которая действует совсем другими методами. У них пик потерь пришелся на 2009 год — «Имарат Кавказ»* пришел туда позже. А с 2009 по 2015 год число погибших военных уменьшилось в сто раз! В Дагестане, где пик потерь пришелся на 2010 год, к 2015 году число потерь уменьшилось в тринадцать раз.

NT: Судя по всему, Кадырову удалось вытеснить подполье в Дагестан?

Орлов: Нет. Подполье в Дагестане активнее, чем в других республиках Северного Кавказа, но никакого выдавливания не было. Никакие чеченские полевые командиры и бойцы из Чечни в Дагестан не перешли, это все исконные жители Дагестана, которые там жили и которые создали на месте вооруженное подполье.

Шведов: Чеченские методы борьбы с подпольем, на мой взгляд, абсолютно неоправданные, кажутся эффективными и Кадырову, и Кремлю. И этот подход был предложен к мультипликации. То, что мы наблюдаем сегодня в Дагестане, это использование чеченского сценария.

NT: Но Рамазан Абдулатипов — совершенно отличный от Кадырова лидер. Совсем не такой жесткий.

Орлов: Абдулатипов не способен реализовывать чеченский сценарий. А МВД по Республике Дагестан способно.

Шведов: Именно! Слабый Абдулатипов для того и нужен, чтобы чеченская модель могла реализовываться в Дагестане. Кремлю чеченская модель нравится. Сколько при этом будет убито силовиков, мирных жителей, боевиков — не так принципиально. Более того, скажу крамольную вещь: чем больше убито, тем оно карьернее, лучше для тех, кто, конечно, живой. Потому что карьеру делать и звездочки получать лучше на фоне большего числа убитых боевиков и большего числа своих погибших товарищей. Это демонстрирует, что конфликт действительно имеет место.

Орлов: Модель Кадырова эффективна. Но при этом она имеет громадные издержки в виде грубейших нарушений прав человека и подавления любого инакомыслия. Без этого она просто не действует.

ВОЙНЫ НЕ БУДЕТ

NT: Представим себе, что Кадырова по каким-то причинам больше нет во главе Чечни. Чечня опять становится горячей точкой внутри России или анклавом, который будет уходить из России, или анклавом, куда придет ИГ*, или нет?

Шведов: Я думаю, нет.

Орлов: Я думаю, нет.

NT: Но ведь и Кадыров, и его ближайшее окружение — это продукт войны. У них нет другого опыта, война — их школа. Кремль сознательно культивирует там у власти людей такого рода или просто у них никакого другого материала нет?

Орлов: Очень лестно было бы для Кремля говорить о том, что они сознательно проводят какую-то долгосрочную политику в Чечне, в Дагестане, да и вообще на Северном Кавказе. Кремль все время решал ближайшие тактические задачи. Так получилось, что в определенный момент клан Кадыровых оказался сильнее, чем клан Ямадаевых и другие кланы, и была сделана ставка на него.

Шведов: Важно понимать, что демонстративная пророссийскость кадыровских элит — это часть контракта. Так же как высокие проценты на выборах. Мы заплатили — они демонстрируют. Мы перестали платить — они перестали демонстрировать.

NT: Ведь в какой-то момент у России не будет денег, чтобы платить за лояльность. Что тогда?

Орлов: Не думаю, что чеченская псевдоэлита будет готова взяться за оружие и развязать третью чеченскую войну даже тогда, когда транши перестанут поступать туда. Они уже очень обременены собственностью, бизнесами, в том числе и за пределами Чечни, у них есть дети, которые должны быть пристроены на хорошие места. Невозможно представить себе, что эти люди готовы будут взять автомат и идти в горы.

NT: Получается, что федеральный центр повел себя умно, сделав в свое время ставку на Кадырова?

Орлов: Кадыровский режим представляет смертельную опасность для будущего России, для любого варианта развития России после Путина. Это та сила, которая будет реальной опасностью для любой модернизации.

NT: А есть какие-то несиловые сценарии изменения режима в Чечне?

Шведов: Есть опыт ЮАР, Аргентины, в меньшей степени — Чили. Придется организовывать примирительные комиссии, работать с населением. Эта работа может растянуться на десятилетия.

Орлов: Если всерьез думать о будущем, то ситуацию с кадыровским режимом нужно менять сегодня. И возможности для этого есть. Если Кадыров — не важно по каким причинам — перестает быть главой ЧР, и на его место приходит кто-то другой, пусть даже человек из ближайшего окружения Кадырова, — с ним можно будет заново, практически почти с чистого листа, выстраивать взаимоотношения. Но даже если Кадыров остается во главе Чеченской Республики, на него можно воздействовать, требуя привлечения к ответственности за конкретные преступления конкретных людей из его окружения. И окружение Кадырова правильно считает такие сигналы.

NT: Путин боится Кадырова?

Орлов: Думаю, что, конечно, у Путина есть опасения. Что ему делать, если Кадыров ответит «нет» на какое-то его требование? Он боится настаивать и давить, получив в ответ: «Нет, не буду, не сдам, не захочу, не допущу силовиков». Вот как тогда поступать Путину? Тут нужно мужество. У Путина этого мужества нет.

* ИГ («Исламское государство», ИГИЛ) — организации, запрещенные на территории России как террористические.

Двадцать лет назад, 11 декабря 1994 года, на территорию Чечни со стороны соседних республик (Ингушетии, Северной Осетии и Дагестана) вошли армейские части и подразделения внутренних войск России. Так начиналась первая военная операция, направленная на уничтожение инфраструктуры Чеченской Республики Ичкерия — сепаратистского образования, возникшего за три года до этого. Впоследствии политики, журналисты, правозащитники введут в оборот словосочетание «первая чеченская война». Оно станет широко употребляемым понятием при разговорах и дискуссиях о событиях 1994-1996 гг. на Северном Кавказе.

Между тем, данное словосочетание не кажется мне корректным в силу нескольких причин.

Следуя подобной логике, мы должны рассматривать «довоенный» (1991-1994 годы) и «межвоенный» (1996-1999 годы) периоды как периоды мира в «мятежной республике». Но даже поверхностный анализ реальных событий тех лет показывает, что подобная оценка, мягко говоря, не выдерживает критики.

Ввод российских армейских и военно-полицейских подразделений в республику не был нарушением мирной жизни Чечни. Первая кровь пролилась задолго до декабря 1994 года. Еще до 1994-го республика оказалась вовлечена в серию внутренних братоубийственных междоусобиц. Приведу лишь несколько примеров. В ночь с 4 на 5 июня 1993 года верные первому президенту Чеченской Республики Ичкерия Джохару Дудаеву вооруженные формирования штурмом овладели зданием грозненского Городского собрания (одного из главных оппозиционных центров). В ходе этих действий погибли 50 человек и 150 получили ранения. 6 июня 1993 года Дудаевым был распущен Конституционный суд Чечни. Эти события означали, по сути дела, полномасштабную внутричеченскую гражданскую войну. Как отмечалось тогда в совместном заявлении Чеченской партии справедливости и газеты «Справедливость»: «4 июня из САУ (самоходная артиллерийская установка. — С.М.) расстреляно не здание Городского собрания муниципальной полиции, а идея национальной солидарности всех чеченцев».

Помимо Грозного в Чечне «довоенной» были и другие очаги напряженности. В первую очередь речь идет о Надтеречном районе (на начало 1990-х в нем проживало около 46 000 человек). После событий 4-5 июня 1993 года в Грозном Надтеречный район Чечни стал северокавказской Вандеей для непризнанного государства, рожденного «чеченской революцией» 1991 года. «Надтеречный» сепаратизм в свою очередь спровоцировал «внутрирайонный» сепаратизм (в селе Гвардейском против руководства района выступили сторонники Дудаева).

Таким образом, на момент решения о начале антисепаратистской кампании в Чечне была принципиальная для де-факто властей этой республики проблема — отсутствие единого центра принятия решений и эффективной власти. Этим, кстати говоря, конфликт в Чечне отличался от других противостояний на территории Большого Кавказа. Там тоже случались конфликты де-факто властей с полевыми командирами (можно вспомнить противостояние Самвела Бабаяна и Аркадия Гукасяна в Нагорном Карабахе). Однако оно разрешалось не в пользу последних.

И сегодня, через два десятилетия, не утихают споры о том, можно ли было избежать военного решения проблемы в 1994 году.

С нашей точки зрения, дискутировать о том, почему не встретились Борис Николаевич и Джохар Мусаевич, не самое продуктивное дело. Хотя для постсоветского пространства личный фактор играл и продолжает играть не последнюю роль, его не стоит переоценивать. Личная встреча президента России и лидера непризнанной республики могла бы, наверное, что-то решить, если бы партнером главы РФ был человек, чья, пусть и непризнанная, легитимность признавалась бы всем населением и всеми группами влияния внутри Чечни. События лета 1993 года (а также последующие за ними события, включая создание оппозиционного Дудаеву Временного Совета Чеченской Республики, а также несколько неудачных попыток его свержения) показали, что т. н. президент Ичкерии — это самый сильный, но все же не единственный лидер внутри «мятежного субъекта». Внутри Чечни были и сторонники России как наименьшего зла, а также ситуативные союзники, ненавидевшие Дудаева. Идти в этой связи на контакт с ним значило бы отказаться от тех, кто связывал свои надежды с Москвой, а также легитимировать амбиции «неистового Джохара». Во-вторых, пора уже давно опровергнуть миф о том, что в 1991-1994 годах с Дудаевым никто из федерального центра не работал. С ним велись переговоры по многим форматам (президентскому, парламентскому), а в 1991-1993 годах он получил из Москвы одиннадцать различных вариантов разграничений полномочий с федеральной властью!

Ближе всего к достижению компромисса Москва и Грозный были в апреле 1994 года, когда президент Ельцин дал поручение правительству подготовить проект договора, аналогичный «татарстанской модели».

Хочу напомнить, что эта модель (основанная на договоре между Москвой и Казанью 15 февраля 1994 года) давала республике такие права, как совместное с федеральным центром решение вопросов, связанных с «экономическими, экологическими и иными особенностями» субъекта федерации, в частности с «длительным использованием нефтяных месторождений». Органы власти республики также получили право оказывать государственную поддержку соотечественникам и выдавать проживающим на территории республики гражданам паспорта с вкладышем на татарском языке и с изображением герба республики. Для претендентов на пост президента республики было введено дополнительное требование: он должен владеть двумя государственными языками республики, русским и татарским. Первый российско-татарстанский договор был бессрочным. Но даже такие широкие полномочия не получили поддержки в Грозном.

Втягивание же Москвы в гражданскую войну внутри республики на стороне противников Дудаева помимо всякого субъективного интереса подталкивало ее к тому моменту, когда надо было открыто выйти из окопа. Штурм Грозного 24-27 ноября 1994 года был самой серьезной военной акцией антидудаевской оппозиции с участием солдат российской армии. Ноябрьская акция со всей очевидностью продемонстрировала причастность российской власти к поддержке противников лидера Ичкерии. Она стала своеобразным рубежом российской политики по отношению к сепаратистской Чечне. Отказ от прямого вовлечения в дела «чеченской революции» в 1994 году означал бы для России признание второго поражения сепаратистам за период с 1991 года. Этого Кремль допустить не мог и прибегнул к «последнему доводу королей». Он был оформлен в виде Указа Президента РФ № 2137с «О мерах по восстановлению конституционной законности и правопорядка на территории Чеченской Республики».

Однако и сегодня, через двадцать лет, вобравших в себя две антисепаратистские кампании, «чеченизацию власти» и многое другое, говорить о том, что задачи, сформулированные указом № 2137с, реализованы, значит сильно грешить против истины. Первая кампания 1994-1996 годов окончилась для России тяжелым поражением, не столько военным, сколько политико-психологическим.

На несколько лет Хасавюрт стал неким подобием Брестского мира для ядерной державы.

Именно это поражение во многом предопределило новый вооруженный конфликт. Не только из-за стремления Москвы сломать установившийся статус-кво, но и из-за провала государственности непризнанной Ичкерии, а также попыток боевиков экспортировать нестабильность за пределы собственно Чечни. Прежде всего, в самый крупный субъект Северного Кавказа Дагестан. Однако победа над противниками российского государственного проекта лишь закрыла один набор проблем, открыв другие, среди которых и высочайшая степень властной автономии республиканской элиты (на его фоне «татарстанский вариант» выглядит жестким унитаризмом), слабые властные институты и де-факто личная  уния первых лиц в Москве и в Грозном. Но даже жесткая вертикаль, как мы увидели хотя бы в декабре 2014 года, не гарантирует защиты от диверсионно-террористических атак.

Значит ли это, что первая антисепаратистская операция была никому не нужной авантюрой? Думается, подобный вывод стал бы серьезным упрощением. Конфликт 1994-1996 годов высветил несколько моментов принципиальной важности. Во-первых, он продемонстрировал, что аутизм в отношении Чечни невозможен.

Россия может бросить Чечню. Но погруженная в хаос и гражданскую войну Чечня никогда не оставит Россию.

И не только ее, но и другие страны, прежде всего соседние. Грузинские, азербайджанские и армянские политики и эксперты могли бы многое рассказать об участии того же Шамиля Басаева в военных действиях в Абхазии и в Нагорном Карабахе, а Панкисское ущелье даже называли «Ичкерией для Грузии». Поэтому идея о том, что можно было просто «переждать конфликт», доказала свою несостоятельность.

Во-вторых, события 1994-1996 годов показали, что военная операция без программы социально-экономической и политической реабилитации не достигает цели. Чечня — это не иностранная территория. И все военные методы недостаточны в работе с собственными гражданами (или теми, кого мы бы хотели видеть в этом качестве). В-третьих, в 1994 году на примере Чечни мы увидели, что такое недостаток знания о предмете управления, а также отсутствие стратегии. Чеченский сценарий писался (и во многом пишется сейчас) по ходу пьесы.

Но, пожалуй, самое главное — это отсутствие серьезного общественного интереса у российских граждан к Чечне. В конце концов, власти могут ошибаться и заблуждаться, но аутизм общества — вещь намного более опасная. За все эти двадцать лет большинство россиян интересовалось Чечней только в двух случаях: либо в связи с повестками из военкоматов для своих отпрысков, либо как сюжетом для низкопробных псевдопатриотических сериалов. То, что реально происходит в северокавказской республике, иностранных наблюдателей волнует гораздо больше, чем наших сограждан. Все это не создает необходимых предпосылок для успешной интеграции Чечни в общероссийское пространство, делает ее «особым островом», хотя и не имеющим водного окружения.

181 комментарий

Президент России Владимир Путин на переговорах в Брисбене предложил
канцлеру ФРГ Ангеле Меркель так называемый «чеченский» вариант урегулирования
украинского кризиса. Глава немецкого правительства была шокирована, пишет Financial Times.

По мнению Путина, Киеву необходимо «купить» лояльность ДНР и
ЛНР деньгами и предоставлением автономии. Таким же способом Россия добилась
стабилизации обстановки в Чечне после завершения войны на Кавказе.

По мнению издания, прагматичный подход российского
президента оказался неприемлемым для воспитанной в христианской традиции дочери
пастора — Меркель была возмущена таким предложением и с негодованием его
отвергла. Встреча канцлера ФРГ с лидером России продолжалась около четырех
часов, однако по ее итогам Путин и Меркель вышли к журналистам явно
раздраженными, отмечает Financial Times.

Сразу после беседы с Путиным глава немецкого правительства
допустила несколько резких высказываний в отношении России — в частности,
Меркель предупредила, что Москва угрожает не только Украине, но и Балканам с
Грузией. Российский лидер также был разочарован итогом переговоров в Австралии
— Путин покинул Брисбен на день раньше запланированного.

Впрочем, по официальным каналам Берлин и Москва заявили, что
итогом встречи в Австралии стало прояснение позиций сторон. Однако Россия и Запад
по-прежнему фактически находятся в дипломатическом тупике по поводу общего
плана урегулирования конфликта на востоке Украины.

?