Что такое съезжий праздник

6. Славянские древности : этнолингв словарь / под общ. ред. Н. И. Толстого. — Москва : Международные отношения, 1999. — Т. 2 : Д — К. — 660 с.

7. Померанцева, Э. В. Мифологические персонажи в русском фольклоре. — Москва : Наука, 1975. -193 с.

8. Максимов, С. В. Нечистая, неведомая и крестная сила. — Санкт-Петербург : Тов-во Р. Голике и А. Вильборг, 1903. — 530 с.

9. Померанцева, Э. В. Русские рассказы о домовом // Славянский фольклор. — Москва, 1972. — С. 242256.

10. Добровольский, В. Н. Данные для народного календаря Смоленской губернии в связи с народными верованиями // Живая старина. — 1897. — Вып. 4. — С. 357-380.

11. Зиновьев, В. П. Указатель сюжетов сибирских быличек и бывальщин // Локальные особенности русского фольклора Сибири / отв. ред. Т. Г. Леонова. — Новосибирск : Наука. Сибирское отделение, 1985. -С. 62-76.

12. Указатель сюжетов русских быличек и бывальщин о мифологических персонажах / сост. С. Айвазян // Померанцева, Э. В. Мифологические персонажи в русском фольклоре. — Москва : Наука, 1975 -С. 162-182.

13. Забелин, И. История русской жизни с древнейших времен. — Ч. II. — Москва : Синодальная типография, 1912. — 503 с.

14. Бурцев, А. Е. Русские народные сказки и суеверные рассказы про нечистую силу // Полн. собр. эт-ногр. трудов А. Е. Бурцева. — Т. I — II. — Санкт-Петербург, 1910.

15. Копанева, Е. Ю. Особенности бытования былички в Среднем Поволжье // Фольклор народов Поволжья: проблемы регионального изучения : межвуз. сб. — Йошкар-Ола, 1980. — С. 85-101.

16. Былички и бывальщины. Старозаветные рассказы, записанные в Прикамье / сост. К. Э. Шумов. -Пермь : Перм. кн. изд-во, 1991. — 410 с.

17. Шеппинг, Д. О. Русская народность в её поверьях, обрядах и сказках. — Москва : Типогр. Бахмете-ва, 1862. — 210 с.

18. Олонецкие губернские ведомости. — 1901. — № 46, 47, 48.

19. Русский народ. Его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия, собранные М. Забылиным. -Москва : Автор, 1992. — 616 с.

20. Цветкова, А. Д. Восточнославянские былички в фольклорном репертуаре казахов (по записям Павлодарского Прииртышья) // Народная культура Сибири : матер. ХУ науч. семинара-симпозиума Сиб. реги-онал. вуз. центра по фольклору. — Омск : Изд-во ОмГПУ, 2006. — С. 110-114.

УДК 394. 6(571. 15)»1850-е-1930-е»=161. 1

О. С. Щербакова Алтайский государственный институт культуры,

Барнаул, Россия

ЭТНОКУЛЬТУРНЫЕ ОСОБЕННОСТИ ПРОВЕДЕНИЯ СЪЕЗЖИХ ПРАЗДНИКОВ В СРЕДЕ РУССКОГО НАСЕЛЕНИЯ АЛТАЯ (СЕРЕДИНА XIX — ПЕРВАЯ ТРЕТЬ XX вв.)

Статья посвящена особенностям празднования т. н. «съезжих» (также — храмовых, престольных) христианских праздников в сёлах Алтая. Автор, основываясь в т. ч. на собственных полевых этнографических записях, характеризует критическое отношение сельского духовенства к неблагообразному поведению прихожан в праздник, выявляет специфику избирательных гостевых визитов сельчан, особенности общей трапезы деревенских жителей, выбора ими праздничного наряда.

Ключевые слова: русские, праздники христианские православные, праздники сельские престольные (храмовые), крестьянство алтайское, гуляния молодёжные, старообрядцы.

O. S. Shcherbakova Altai State Institute of Culture, Barnaul, Russia

ETHNICAL AND CULTURAL FEATURES OF MEETING HOLIDAYS BY RUSSIAN POPULATION OF THE ALTAI TERRITORY, MIDDLE XIX — FIRST THIRD XX

The article is focused on Christian meeting holydays (a k. a. temple or altar holydays; in Russian transcription — sieezzhie) celebration peculiarities spread in the Altai villages. The author bases on her own field ethnographic records, characterizes the rural clergy’s critical attitude to parishioners’ unbecoming behavior during celebration time, reveals the specificity of villagers’ selective guest visits, peculiarities of the peasants’ common meal, choosing their festive clothes.

Key words: Russians, Orthodox Christian holidays, rural altar (temple) feasts, the peasants of the Altai, youth festivals, the old believers.

Изучение отдельных локальных и общерегиональных музыкально-певческих и фольклорно-этнографических традиций русского населения Алтая имеет особо важное значение. В региональной сибирско-алтайской фольклористике этнокультурные аспекты организации общинного досуга в рамках проведения съезжих праздников, а также при органической включённости фольклорных произведений в массовые празднества являются недостаточно изученными. Традиции проведения сельских съезжих (или престольных) праздников на территории бывшей Томской губернии рассматриваются в работах Н. А. Миненко и Е. Ф. Фурсовой. Достаточно полные этнографические сведения о съезжих праздниках имеются в краеведческих материалах местного крестьянина П. Школдина, записавшего свои наблюдения о съезжих праздниках Бурлинской волости в середине XIX в., и исследовательницы культуры старообрядцев-«поляков» М. Швецовой, описавшей съезжий праздник, проходивший в с. Шемонаевском (ныне Восточный Казахстан). В настоящей статье обобщается и анализируется накопленный материал по проведению съезжих праздников в среде русского населения Алтая, включающий этнографические источники XIX в., публикации исследователей последней трети XX в., материалы фольклорных экспедиций автора: расшифровки сообщений информаторов и поэтические тексты фольклорных образцов.

В этнокультуре русского населения Алтая в череде трудовых крестьянских будней и праздников существовали особые праздники — «съезжие». Съезжие праздники устраивались в течение всего календарного года в определенные даты календаря (обычно в дни престольных праздников), поэтому и назывались они «престольными» либо «храмовыми»; и отмечались в день святого или священного события, в память которого был освящен престол местной сельской церкви. Большинство съезжих праздников было приурочено ко времени, свободному от полевых работ: к осенне-зимнему сезону, когда был собран урожай, и к периоду между Пасхой и началом летней страды.

Храмовые праздники по своей сути должны являться христианскими, но благодаря «уживчивости» языческих обычаев с православием, не у всех этнокультурных групп русского населения Алтая они имели религиозное содержание, а чаще сводились к гуляниям приезжающего из соседних деревень люда. Н. А. Миненко отмечала, что «гостьба» по праздникам — в период с октября по начало марта (да и в другое время года) — была важнейшим развлечением для всех деревенских жителей, в особенности для людей среднего и старшего возраста. «Большие» праздники в пределах волости праздновались по очереди во всех деревнях: в «очередную» деревню «на веселие» съезжалась масса окрестного люда (отсюда название — съезжий праздник)» [1, с. 171].

На Алтае между близлежащими деревнями и селами существовали тесные культурные и се-мейно-родственные контакты (образовавшиеся по причине того, что девушек далеко замуж не отдавали). Поэтому на съезжий (храмовый) праздник своего села, в дни которого деревня должна

была угостить соседей, приглашалось большое количество родственников и гостей из окрестных сёл. П. Школдин подметил это, написав «Съезжий праздник, — это общественный форум, очередь известной деревни, по которой она должна дать своим соседям пир» (цитата по [1, с. 171]). Н. А. Миненко, на основе анализа заметок П. Школдина, писала, что «каждая деревня выбирала для «съезда» дни из числа праздничных дней года. В Бурлинской волости съезжие праздники по деревням бывали, например, в Николин день, Петров день и Петровское заговенье, в Ильин день, Михайлов день, Филиппово заговенье, на Рождество, Крещение и Покров» [1, с. 171].

Особенностью поездок сельских жителей Алтая на съезжие праздники являлся тот факт, что съезжались «гости» по принципу конфессиональной принадлежности (старообрядцы ездили к старообрядцам своего согласия, «мирские» — к «мирским») и родственно-соседских связей. Е. Ф. Фурсова приводит сообщение православной жительницы села Шубинка Бийского района Т. И. Шадриной (1911 г. р., деды приехали из Рязанской губ.): «В Шубинке праздник был Покров в честь Покровской церкви. <…> К нам все съезжались: приезжали разные родственники и знакомые из деревень Безруковой и Чемровки. Тетка Зиновия из Чемровки была взята, няня Анютка в Чемровку выходила взамуж… Вот уже сколь там сватов-то! Вот они все и приезжали. Родственные связи крепкие были» [2, с. 176].

На праздник старалось приехать как можно больше людей, поэтому, суждения о «хорошем» празднике, прежде всего, были связаны с понятием «многолюдный». «Крестьяне являлись в своих лучших одеждах. По мнению П. Школдина, «в одежде в праздничную пору нет различия между бедными и богатыми, у всех видна роскошь и претензия на щегольство». Праздничную летнюю одежду мужчин составляли «азям коркового сукна, шаровары суконные, пенько-триковые, халат термалама, триковый, кезентовый и др. материй; опояска крученого шелку, гарусная, бумажная; картуз суконный триковый, шляпа поярковая, перчатки замшевые зеленые, сапоги вытяжные. Многие носят сюртуки, пальто и пр. » В зимнюю праздничную пору они имели на себе также тулупы овчинные, крытые сукном, с воротниками из крымской или русской мерлушки, бродни тюменские или сапоги кунгурские, шапки бархатные или суконные с бобровым, беличьим или выхухолевым околом» (цитата по [1, с. 172]).

На съезжие праздники взрослые брали с собой детей — юношей и девушек — для развлечения, а также знакомства с целью их возможного брака, так как на общих гуляниях предоставлялась прекрасная возможность присмотреть невесту или жениха. В связи с чем, справедливо суждение П. Школдина о том, что в это время нередко «заводятся между молодыми людьми задушевные связи, оканчивающиеся браком» (цитата по [1, с. 172]).

Ход празднования был устойчив в каждом селе и традиционно включал утреннее богослужение, коллективную трапезу, ярмарку и ярмарочные увеселения, гуляния с песнями, играми и танцами.

В местном храме ко дню праздника старались освежить украшения и обрамить иконы новыми вышитыми полотенцами. У церкви к празднику строили базар, но заходить на него, идя к утренней службе, не полагалось. Прихожане церкви и гости стремились непременно побывать на службе, на утрене в престольный праздник набиралось много народа (по 2-3 человека от каждого двора). После утрени большинство шло на базар, покупали гостинцы для детей, лакомства для гостей, неженатые парни покупали гостинцы невестам: калачи, пряники, конфеты, орехи, семечки.

П. Школдин сообщает: «Около полден, нарядившись в лучшую одежду, гости с хозяевами сходятся на один конец деревни, составляя к вечеру разноцветную толпу, от 100 до 300 человек и более обоего пола. Сначала все идет чинно, тихо, жеманно. Молодой хозяин, хозяйка или другой член семейства выбирает в толпе, кого желает угостить, и отправляет в дом, а сам продолжает вербовать гостей» (цитата по [1, с. 172]).

В доме гостей радушно встречали, усаживали за столы и начинали угощать. П. Школдин описывает: «Сначала подают водки, если она есть, пива, а потом просят хлеба-соли кушать. С величайшими ужимками, застенчивостью и отговорками принимаются гости за предлагаемое кушанье, а вина и даже пива женщины, в особенности девицы, в первых домах или вовсе не принимают, или едва дотрагиваются до него своими губками» (цитата по [1, с. 172]).

Е. Ф. Фурсова, изучавшая традиции проведения съезжих праздников в Приобье, отмечает, что «в проведении застолья бытовал свой ритуал: «тосты, здравницы звучали в определенной последовательности». В связи с этим она приводит воспоминания жителя с. Крутиха, старообрядца по происхождению М. А. Ощепкова: «Приезжали на лощадях хороших, санях с коврами. Сами наряжены. За общий стол садятся. Первый тост за здоровье всех. Желал здоровья сват свату, брат брату. Далее тост за праздник — Николу Зимнего. Пили за тятеньку, за мамоньку… Выпивали и за встречу: «За встречу, сват!» Обычно произносить здравницы начинал самый старший из присутствующих мужчин, как правило, хозяин. Выпивали вкруговую из одной стопки, начиная опять же с хозяина. А после застолья каждый гость воздавал благодарность, например, такой молитвой: Спаси, Господи, хозяев. Дай им, Господи, доброго здоровья и душевного спасения!» [2, с. 178].

Н. А. Миненко пишет: «По обычаю, даже не очень обеспеченные хозяева должны были накрыть богатые угощением столы и накормить всех желающих досыта. Не угодить в чем-то гостям считалось большим позором. Приезжие с собой еду не брали, поскольку отдаривание происходило при ответных визитах. И от гостей, и от хозяев требовалось соблюдение учтивости, уважительности друг к другу. Умеренность в еде и питье считалась признаком хорошего тона. «От чужого стола не стыдно не евши уйти», — говорили в деревнях. Гости обязательно должны были во время праздника побывать во всех домах той деревни, которая устраивала «прием». Если деревня оказывалась многодворной, на праздничные «обходы» уходило по два-три дня. Пока в домах шло угощенье, на улице устраивались хороводы, пляски, борьба» [1, с. 172].

Особенно оживленно проходили «съезжие» праздники у старообрядцев-«поляков». М. В. Швецова в конце XIX в. писала: «Каждое селение, хотя бы в нем и не было храма, имеет свой так сказать, храмовый праздник, на который съезжаются гости, родные и знакомые, из других селений. К съезжему празднику в каждом хозяйстве варят пиво с медом, на что уходит иногда недели две, так как пиво истребляется в невероятном количестве. Большинство съезжих праздников приходится на осень, когда народ уберется с хлебом и запасет за лето меду. Комнаты к празднику украшают цветочными гирляндами и различными искусными плетениями из соломы. К этому же времени заготовляют и лучшие наряды. Вообще, съезжие праздники чествуются особенно торжественно» [3, с. 54]. Она же приводит описание съезжего праздника, проходившего в с. Шемонаевском (ныне Восточный Казахстан): «Часов в 9 утра на улице стали появляться группы разнаряженных девушек, гулявших отдельно от парней, которые также группами следовали за ними в некотором отдалении, так как гулять по улице девушкам вместе с парнями считается неприличным — это разрешается только «на полянке». В это время девушки закупают конфет и пряников, которыми потом на полянке будут угощать своих кавалеров, условливаются, кому с кем ходить, какие песни петь и пр. С улицы идут домой обедать, а после обеда устраивается катанье на лошадях с колокольчиками. Чаще всего катания устраиваются кем-нибудь одним по случаю какого-нибудь семейного праздника -родин, возвращения сына из солдат и т. п. — или по случаю помочей, когда катают помочан. Если в семье есть девушки или молодые бабы, они приглашают к себе подруг, а парни — товарищей и катаются все вместе на нескольких телегах, запряженных каждая в одну лошадь и обязательно с колокольчиком. Такие празднества продолжаются иногда дня три-четыре. После катания идут «на полянку», где водят хороводы, поют песни и пляшут; там же заводится и «жениханье»: парни выбирают себе девушек в невесты, получают от них подарки — пряники, конфеты, самотканые пояса, а им дарят в свою очередь серьги, ленты и т. п.» [3, с. 54].

Зимние праздники, по свидетельству М. В. Швецовой, «мало чем отличаются от летних: то же катанье, только телеги заменяются санями; то же гулянье с песнями по улицам, а вместо сборищ «на полянке» — вечерки, на которых в праздники играют в различные игры, а в будни девушки прядут, ткут или вышивают с пением, парни же играют на гармонике и поют» [3, с. 53-55].

В «поляцкой» этнокультурной среде в съезжие праздники было принято благодарить угощением помочан (тех, кого приглашали на коллективные бесплатные работы в пользу одной семьи -строительство дома, засолка капусты и др.). В отличие от сибиряков, «поляки» в самый день помочей не устраивают «угощенья». М. В. Швецова отмечает, что помочан кормят только обедом, все

остальное время они работают. «Зато в первый же праздник после помочей для них делается «гулянка»: их поят пивом, угощают праздничным обедом, катаются на лошадях и пр.» [3, с. 54].

В первой трети ХХ века престольные праздники на территории Алтая отмечались так же широко. Об их значимости свидетельствуют наши экспедиционные материалы, полученные от информаторов пожилого возраста, которые помнят о том, в честь какого святого проводились праздники, кто к кому и из каких мест ездил в гости, какие развлечения устраивались на них. В некоторых сёлах было два-три больших съезжих праздника: весеннее-летний и осеннее-зимний, например, в Целинном (Яменском) районе в с. Верх-Шубенка праздновались Кирики (15 / 28 июля), Михайлов день (8 / 21 ноября) и Петров день (29 июня / 12 июля); в с. Еланда -Петров день [4]. В с. Белом Троицкого района съезжий праздник и ярмарка были осенью на Катерину Казанскую (22 октября / 4 ноября): «С других районов съезжались, свои были. Торговали коноплей, мясом, куколками, все было, валенки были красные, игрушки» [5].

На весенне-летние престольные праздники обычно ставились качели либо специально привозились карусели. Так в с. Хомутино Целинного р-на «на Пасху, Вознесение и в Михайлов день делали качели, ждали гостей, ходили в церковь — причащались, за столом гуляли. Дети качались на качулях — такая длинная плаха на веревке, на несколько человек» [4]. В с. Верх-Шубенка Целинного района «на Кирики привозили карусели дня на 3-4» [6]. Девушки, качаясь на качулях, пели песни, частушки, например.

На качулях я качалась, На качуле я качалась.

Под качулею вода. Под качулей чурочка.

Белу юбку замочила, Где мои три ухажера —

Дайте черную сюда. Ваня, Коля, Шурочка?» [7].

Эмоционально ярким элементом съезжих праздников, приходившихся на теплое время года, были молодежные игрища и хороводы. Водили их за деревней — на лугах, за околицей либо на особом месте в самой деревне. Хороводно-игровой репертуар молодёжных гуляний зачастую означал принадлежность исполнителей к определённой этнокультурной группе. Например, в среде старообрядцев Алтайского и Солонешенского районов водили хороводы под песни «Не ходи, моя милая», «От пенёчка до пенёчка», «Я лучинушку щипала», «Вечёр девки» (варианты некоторых песен пели и кержаки). В среде русского населения Алтая сложился хороводный репертуар и общерегионального распространения, например, «Полети, стрела», «Как под наши ворота», «Ты, заря, моя зоренька», «В караводе были мы» (нотации песен, комментарии о бытовании и музыкально-поэтический анализ приведены в работах автора [8; 9]).

Крестьянское население Алтая в XIX — начале XX вв. зачастую воспринимало престольные праздники не совсем адекватно их содержанию. Е. Ф. Фурсова в работе [2] сделала вывод о том, что разница, наблюдавшаяся в информированности населения по вопросам христианского вероучения и содержания церковных праздников, обусловлена, с одной стороны, наличием в селе храма, проводившего регулярные службы, а с другой — принадлежностью к той или иной этнокультурной группе. Более знающими и начитанными выглядели старообрядцы и российские переселенцы рубежа веков, особенно из центральных и южнорусских губерний. Старожилы-чалдоны, наиболее рано отделившиеся от основной массы русских и длительное время проживавшие в изоляции от Московской патриархии оказались менее остальных осведомленными в вопросах христианской веры, а, значит, и проводили христианские праздники «не так благочестиво, как этого хотелось местным священникам.. Лица духовного сана стремились придать народным гуляниям благообразие, воспитать христианское религиозно-аскетическое отношение» [2, с. 177-178].

В этой же статье она приводит выдержки из архивных документов миссионера Черно-Ануйского отделения Алтайской миссии (ныне с. Черный Ануй Усть-Канского района Республики Алтай) священника Стефана Борисова, датируемые 1909 годом. Он писал: «Храмовый праздник Св. Троицы проводят здесь, как и повсеместно на Руси, разгульно. Ради сокращения пьянства и безобразий в храмовый праздник, я на Пасхе с предварительным разъяснением во время хождения со святыми иконами приглашал прихожан записаться в общее согласие относительно

прекращения разгула в день Св. Троицы, вместо того провести оной святой день в молитве и чтении Слова Божьего. Деньги, которые пропивались в престольный праздник, предлагал подписывать на устройство иконостаса [2, с. 178-179]». Все три дня празднования Троицы миссионер и прихожане «совершали крестные ходы за селение по трем главным выездам. Народ, не исключая и приезжих, участвовал в ходах. Первый день был проведен всеми вполне благополучно с пользою душевною. Во второй день песни слышались кое-где лишь глубоким вечером. Но и в третий день гуляние не переходило границу приличия. Таким образом, отпраздновали Св. Троицу благополучно, без свар и драк. Народ радовался, как будто избежал какое-то сильное бедствие». Так, по его словам, крестьяне «восстали против повсеместно излюбленного прадедовского обычая» [2, с. 178-179]. Анализируя документ, Е. Ф. Фурсова замечает, что священник С. Борисов «сам констатирует факт «повсеместности обычая разгульного гуляния», в котором он справедливо увидел древние, языческие корни. Именно в древности, по его мнению, и заключались большие трудности, связанные с искоренением этих языческих традиций» [2, с. 179].

Таким образом, съезжие праздники — это дни, памятные благодаря этнокультурному единению, как односельчан, так и их гостей. Это проявление духа народа, сочетающего в себе и языческую общинность и православную соборность. Согласимся с Е. Ф. Фурсовой, считающей, что содержание праздников включало как поминальный культ предков, так и продуцирующие обряды, направленные на продолжение рода и его жизнеобеспечение (богатый угощениями стол, здравицы). В праздновании престольных праздников на Алтае (впрочем, как и по всей Сибири), в отличие от других регионов России, наблюдалась традиция избирательного гостевания, связанная, прежде всего, с конфессиональной принадлежностью, а также с установлением родственных отношений, в том числе брачных союзов. Наиболее яркими моментами съезжих праздников являлись: коллективная трапеза, ярмарка и ярмарочные увеселения (карусели, игры, борьба), гуляние с песнями, играми и танцами. Особое значение в дни съезжих праздников придавалось праздничной одежде, позволяющей показать достаток семейства и эстетические вкусы.

Список литературы

1. Миненко, Н. А. По старому Московскому тракту. — Новосибирск : Новосиб. кн. изд-во, 1990. -184 с.

2. Фурсова, Е. Ф. Традиции проведения сельских престольных праздников в Приобье (конец XIX -начало XX вв.) // Вопросы краеведения Новосибирска и Новосибирской области : сб. науч. тр. -Новосибирск : Изд-во СО РАН НИЦ ОИГГМ, 1997. — С. 175-181.

3. Швецова, М. Поляки Змеиногорского округа // Записки Западно-Сибирского отделения Русского географического общества. — 1899. — Кн. XXVI. — 76 с.

4. Полевые материалы автора: с. Хомутино Целинного района Алтайского края. Инфор-ры: Агапуш-кина Марья Кузьмовна 1904 г. р. (родители из Самарской губ.); Карпова Анастасия Листофоровна 1927 г. р. (родители — сибиряки, раньше жила в Зональном районе); Иванова Клавдия Макаровна (родители с Тамбовской губ.); Путилина Нина Степановна. Зап. О. С. Щербаковой в июне 1999 г.

5. Полевые материалы автора: с. Белое Троицкого района Алтайского края. Инфор-ры: Зубарева Александра Семеновна 1927 г. р. (родители — старожилы); Сапрыкина Пелагея Ананьевна 1927 г. р.; Захарова Анастасия Кузьмовна 1920 г. р. (родители из России); Сапрыкина Мария Кузьмовна 1923 г. р. (мать -из Рязани, отец — пензенский); Астанина Мария Яковлевна 1928 г. р. (дед из России, с рязанщины); Шувалова Александра Ивановна 1922 г. р. (родители из России). Зап. О. С. Щербаковой в июне 1997 г.

6. Полевые материалы автора: с. Верх-Шубенка Целинного района Алтайского края. Инфор-ры: Старшикова Анна Филипповна 1928 г. р. (отец — вятский, мать — хохлушка); Киселёва Марина Дмитриевна 1918 г. р. (родители здешние); Хализова Татьяна Прокопьевна 1916 г. р. (родители здешние). Зап. О. С. Щербаковой в июне 1999 г.

7. Полевые материалы автора: с. Малые Казармы Первомайского района Алтайского края. Инфор-р: Латванова Любовь Григорьевна, 1927 г. р. (родители из Ставропольского края). Зап. Н. Ю. Кондратьевой 10 февраля 2001 г.

8. Щербакова, О. С. Традиционные песни села Сибирячиха Солонешенского района Алтайского края : учеб. -метод. пособие / О. С. Щербакова, Ю. В. Шадрина — Барнаул : Изд-во АлтГАКИ, 2011. — 121 с.

9. Щербакова, О. С. Фольклорно-этнографические и песенные традиции русских Алтая : в 2 ч. -Барнаул : Изд-во АлтГАКИ, 2005. —

10. Ч. 1 : учебное пособие. — 182 с.

11. Ч. 2 : хрестоматия. — 287 с.

УДК 39:[379. 8::378]

Л. В. Секретова

Омский государственный университет им. Ф. М. Достоевского,

Омск, Россия

ЭТНОКУЛЬТУРНЫЕ ДОМИНАНТЫ ПРЕПОДАВАНИЯ ПЕДАГОГИКИ ДОСУГА В ВУЗЕ

Формирование национальной идентичности и гармонизация межнациональных отношений являются одним из приоритетов для современного евразийского континента. Продуктивность межэтнического диалога народов, населяющих территорию Евразии, возможно повысить организационно-педагогическими средствами. Изучение в высшей школе педагогики досуга, включающей этнокультурную составляющую, способствует формированию культуры такого диалога.

Ключевые слова: досуг, образование, педагогика, социально-культурная деятельность, этнокультурный диалог.

L. V. Secretova Dostoevsky Omsk State University, Omsk, Russia

ETHNICAL AND CULTURAL DOMINANTS OF LEISURE PEDAGOGY IN ORGANIZATION OF HIGHER EDUCATION

The process of ethnical identity forming as well as harmonization of interethnic relationships are among the most important priorities for the today’s Eurasian space. Eurasian ethnical groups’ intercultural dialogue efficiency can be improved by organizational and pedagogical means. Studying of leisure pedagogy (that includes an ethnical and cultural component) in higher school fosters the formation of culture of such dialogue.

Key words: leisure, education, pedagogy, social and cultural activity, interethnic dialogue.

Учитывая специфику многонационального состава евразийского континента, следует признать в качестве одного из важнейших направлений деятельности государственных и общественно-добровольных социальных институтов, к числу которых относятся образовательные учреждения и организации культуры, организационно-педагогическое регулирование процессов формирования национальной идентичности и, в не меньшей степени, гармонизации межнациональных отношений.

Много лет посвятив научной работе и преподаванию в высшей школе ряда дисциплин, раскрывающих теорию и технологии социально-культурной деятельности, имея опыт практической работы организатора-методиста культурно-просветительной работы в районном доме культуры, могу утверждать, что для развития межэтнического диалога, укрепления гражданского согласия большое значение имеет ценностно-смысловое заполнение досугового пространства. Более того, содержание и виды досуговых занятий, средства идейно-эмоциональной выразительности и педагогические методы управления досуговой сферой, досуговая культура в целом входят в число определяющих факторов общественного согласия наряду с политическими и экономическими.

Обращаясь к рассмотрению феномена евразийства в социально-культурном контексте, с одной стороны, как организатор досуга и практик, с другой стороны, как преподаватель университета, готовящего кадры для работы в организациях культуры и досуга, остановлюсь подробнее на

Как пастухи Русь спасали

8 ноября по старому стилю, 21-го по новому, празднуется Михайлов день

В свое время я студентом-первокурсником ходил сюда в фольклорно-этнографическую студию «Забава». Поэтому сейчас был небольшой мандраж: ведь фестиваль организуется как раз стараниями «Забавы», а значит, встречи с юностью не миновать.

Руководитель фольклорно-этнографической студии дома работников искусств Анжелика Глумова рассказывает: «Михайлов день назывался в народе «съезжим праздником», на него всегда было принято принимать гостей, обильно угощать, общаться с родственниками и друзьями. Поэтому в свое время мы решили приурочить фольклорный фестиваль именно к этому дню. Обычно на него приглашается один-два коллектива или исполнителя. За 19 лет у нас побывали гости практически со всей России, приезжали даже голландцы и литовцы. В этом году изюминками фестиваля стали этнографический коллектив из села Канаевка Пензенской области и два интересных московских музыканта – Сергей Старостин и Василий Фоменко. Оба являются авторами программы «Мировая деревня», которая шла на ВГТРК в 90-е годы. Сейчас на этом материале учится поколение фольклористов, которое не застало тех народных исполнителей. Кроме того, Василий Федорович является знаменитым гусельным мастером, который делает инструменты, точно повторяя их по аутентичным образцам. «Забава» для фестиваля подготовила традиционную музыку Саратовской области. В этот раз мы решили показать танцы и песни сёл Вязовка и Максимовка из Базарно-Карабулакского района».

На творческий вечер, как обычно, ожидается аншлаг: билеты закончились за две недели до праздника, но кто-то все равно проберется на концерт, выпросив в последний момент разрешение, уверяет Глумова. И так повторяется из года в год.

Изо всей программы фестиваля я выбрал мастер-класс «Русская инструментальная традиция» со Старостиным и Фоменко. В анонсе объявлялось, что встреча будет включать и практическую часть – обучение игры на гуслях.

В детстве мама пыталась меня определить в какую-нибудь студию. Много чего перепробовал я за детсадовские и школьные годы – и клуб фехтования, и секцию по игре в пинг-понг через улицу, и занятия в художественном кружке. Результат был всегда один – через месяц я все бросал. Но почему-то лучше всё помнится, как я не начал играть на балалайке.

Учился я тогда в первом классе, и к нам в школу пришел мужчина, агитировал поступать в музыкальную школу, в частности, учиться играть на балалайке. И мне захотелось. Мама удивилась, но согласилась меня отвести. Приходим, меня просят спеть любимую песню. А тогда только что вышел фильм «Смертельная битва», многие мальчишки его обожали. И я решился спеть главную тему из него. Только забыл мелодию. Педагог ждет-ждет, я молчу. Он спрашивает: «Вспомнил?» Я же с невозмутимым видом отвечаю: «Вы думаете, это так легко?» Смех. В итоге всё ограничилось с горем пополам спетой «В лесу родилась ёлочка…», после чего был поставлен диагноз – средние способности.

И теперь, когда я понял, что мне, возможно, придется сыграть на гуслях, тут же всплыло напоминание о том, что музыкального гения из меня не получится.

Начинается мастер-класс. Сергей Старостин предлагает рассаживаться не рядами, а полукругом: впереди ведь еще и практика, на которой каждый должен будет хотя бы подержать гусли в руках, а им с Василием Фоменко надо будет смотреть, как идут дела.

Из трех запланированных часов два уходят на лекцию. Чрезвычайно интересную, ни на секунду не проседающую. Старостин постоянно старается говорить с залом. Например, спрашивает, какие песни знают все. «Катюшу», – говорит женщина, снимающая лекцию на камеру, «Черный ворон», – предлагает серьезный мужчина, «Во поле березка стояла». Старостин со скепсисом замечает: «А кто ее знает? Кроме Чайковского?» – и взрывается смехом. «Огней так много золотых…» – доносится откуда-то. «Да-а-а… – под смех зала растягивает Старостин. – А это уже камень в огород».

Музыкант много рассказывает о традиции, в частности, замечает, что сейчас у людей существует во многом искаженное понятие о народной традиции. Например, если поначалу хор имени Пятницкого действительно состоял из настоящих крестьян южных губерний России, то впоследствии народные исполнители сменились профессиональными музыкантами: «К 70-м годам эта история достигла пика, когда, приходя в народный хор, можно было с уверенностью сказать, что эта песня никакого отношения не имеет к корневой культуре, это детище какого-то огромного исторически неправильно сложившегося процесса, уведшего народный хор в сторону. Что с этим делать, не знаю, механизм запущен не одно десятилетие назад».

А еще Сергея Николаевича раздражает понятие «народное пение». Он возмущается: ну где это народное пение, если на Брянщине поют по-одному, а, скажем, в белгородских и смоленских краях – по-другому? Нет единой модели пения в России. Но, что самое страшное, в последние годы всё чаще и чаще можно услышать пение одинаковое, словно под копирку.

Старостин и Фоменко не только рассказывают, но и показывают. Сергей Николаевич вешает на себя странную вещь, отдаленно похожую на разделочную доску. Это, оказывается, ударный инструмент, на котором играют специальными изогнутыми палочками из можжевельника. Исполнителю приходится бить себя практически по животу.

Но больше всего внимания Старостин уделяет жалейке (рожку), рассказывает, как на ней играть и как её делать: надо найти бузину, выдолбить из нее сердцевину, обрезать кору, прочистить, прожечь изнутри, затем выжигать дырки горячим прутом (он говорит гораздо подробнее). Длина дудки определяется просто – по длине ладони. Звук такого рожка можно услышать за семь километров. Пастухи, которые умели правильно извлекать переливы, пользовались ими как азбукой Морзе. «Будете смеяться, – продолжил Старостин, – но я пришел к выводу, что если бы не пастухи, то ничего от Руси бы не осталось. Дело в том, что система оперативной передачи информации зависела от них. Пастухи выбирают место так, чтобы их слышали максимально далеко. Почти мобильная связь».

Изредка Фоменко перехватывал эстафету и рассказывал про гусли. После небольшого перерыва началась собственно практика: Василий Фёдорович учил собравшихся правильно держать гусли, правильно извлекать звук, следил за тем, чтобы, когда начинали играть какую-то мелодию, никто не отставал. Наконец, Фоменко подходил к каждому и говорил, что так, а что нет. Сомневаюсь, что гусли подержал в тот день каждый, кто находился в зале (а Старостин сначала всех уверял, что никто не уйдет, не поиграв), наверное, многие просто постеснялись брать инструмент в руки, но едва ли кто ушел из-за этого недовольным.

Статья основана на материалах экспедиции Государственного музыкально-педагогического института (ГМПИ) (ныне Российская академия музыки (РАМ) им.Гнесиных 1984 года. Собиратели: М.А.Енговатова, О.А.Пашина, Е.Б.Резниченко.

Между деревнями и селами на средней Мезени (от Пылемы в верховьях и до Палуги вниз по течению) издавна существовали тесные культурные и семейные контакты, что связано с историей освоения мезенского края. На этой территории располагались три церковных прихода с центрами в крупных селах, через которые проходили тракты на Пинегу и Печору. Юромский приход охватывал села от Палуги до Кельчемгоры; Нисогорский приход – мезенские деревни от Малой Нисогоры до Пылемы, а Усть–Вашкинский приход – села по Вашке до Русомы
[1]
. Многие деревни прихода, а также деревни, расположенные на границе приходов, были объединены и семейными связями: «все эти деревни плелись», так как девушек далеко замуж не отдавали.

В мезенских деревнях и селах существовала сложная система съезжих праздников, которая была иерархически выстроена: они делились на большие (престольные) и малые (остальные церковные праздники, кроме великих). В каждом селе и деревне было два больших съезжих праздника: весеннее–летний и осеннее–зимний, сценарий проведения которых зависел от времени года. Достаточно строго регламентировался и исполнявшийся на них песенный репертуар.

В больших селах, являвшихся центрами приходов, как правило, было две церкви: зимняя (теплая) и летняя (холодная), престолы которых и определяли дни проведения съезжих праздников. Так, в с.Юрома зимний праздник приходился на день Михаила Архангела (21 ноября), которому была посвящена теплая церковь, а весенне–летний – на Петров (12 июля) день. Сюда съезжались и на Ильин (2 августа) день (но он занимал более слабую позицию), поскольку холодная церковь была двухпрестольной. В деревне Некрасов, где стояли две часовни, в соответствии с их посвящением осенью отмечали день св. Савватия (10 октября), а летом – день св. Зосимы (21 августа). В селах, где существовала только одна (приписная) церковь или часовня, съезжие праздники справлялись в дни тех святых или церковных праздников, которым они были посвящены. Наиболее популярны на Мезени были Николай Чудотворец
[2]
, Великомученик Георгий
[3]
и Великомученик Прокопий
[4]
.

В ряде случаев выбор даты для зимнего съезжего праздника не поддается объяснению и часто не имеет отношения к престолу. Например, в селе Большая Нисогора, где существовало две церкви – Никольская и Троицкая, весенний праздник справлялся на Троицу, а зимний – на Покров. В Малой Нисогоре летний праздник отмечали на второй день Троицы, а зимний – на «мясно заговенье». В деревне Палуга, где часовня была посвящена Георгию Победоносцу, съезжий летний праздник проходил в день его памяти – 6 мая, а зимний – в день Преставления Иоанна Богослова (9 октября).[текст с сайта музея-заповедника «Кижи»: http://kizhi.karelia.ru]

На Мезени зафиксирована сложная система последовательного отмечания одного и того же праздника в разных деревнях. Например, если в Юроме Петров день справляли 12 июля, то в Защелье – «на второй день Петра» (13 июля), несмотря на то что местная часовня была посвящена Николаю Чудотворцу; в Кесломе зимний съезжий праздник – Климантов (св. Климента) день – праздновали 8 декабря, а в Тигляве – 9 декабря, хотя летние праздники в этих деревнях различались: в Кесломе это Прокопьев день, а в Тигляве – два Егория: многомилостливый (6 мая) и пeшой (8 июня память мученика Георгия нового). При этом важно отметить, что названные деревни не являются соседними и даже могут располагаться на разных берегах реки. В то же время в ближайших деревнях и даже околотках одного села даты съезжих праздников часто никак не связаны между собой. Например, в Кельчемгоре, куда входит пять околотков, первый день Николы (22 мая) праздновался в Шиляве, второй день (23 мая) – в Заручье (крайние концы), а в средних околотках – Заозерье и Макшево – съезжие праздники приходились соответственно на петровские заговины и Вознесение. Такая перекрестная система дат съезжих праздников в деревнях на Мезени вряд ли может быть объяснена только их принадлежностью к одному приходу. Возможно, определенную роль в этом сыграла история заселения края, когда одна из связанных таким образом деревень возникала как выселки из другой.

Весеннее–летние большие съезжие праздники по всей Мезени назывались петровщинами и проходили в течение всего весеннее–летнего сезона, представления о начале которого в разных деревнях различались и нередко могли связываться с датой весеннего съезжего праздника, как, например, в Нисогорах, где считали, что весна начинается с Троицы. В других местах (Палуга) он мог длиться со второго дня Пасхи до Фролова дня (31 августа). Однако главным критерием определения границ весенне–летнего сезона по всей Мезени являлся период белых ночей.

Сценарий проведения петровщин, на которые съезжались гости как из близких, так и далеких деревень, включал в себя следующие обязательные элементы: утреннее богослужение, хождение в застeнки, в крyги, пaвжну (праздничный обед) и вечернее гуляние с играми и танцами под гармонь.

Практически повсеместно в застенки ходили только молодки (молодые женщины, первый год состоящие в браке и не беременные) и девушки. На большие праздники они наряжались в шелковые сарафаны, девушки на голову надевали жемчужные повязки (кокошники) с лентами, а «жёнки» – кyстышки (сложенный полосой шелковый красный платок, который обматывали вокруг повойника и завязывали спереди так, чтобы концы торчали). В каждой деревне традиционно существовало специальное место для хождения в застенки: либо главная улица, либо горка – площадка на высоком берегу реки. В застенки ходили парами: молодки приглашали девушек, которые вставали справа, и пары, держась за руки или за платок, медленно шли друг за другом с пением лирических (долгих, длинных, протяжливых, растяжных) песен. Дойдя до конца деревни или определенного места на горке, молодка и девушка останавливались, кланялись друг другу, после чего расходились в разные стороны и начинали двигаться в обратном направлении вдоль идущих им навстречу пар соответственно справа и слева. Достигнув места, с которого начиналось шествие, они вновь соединялись в пары, и все повторялось вновь. Если молодок было мало, то они могли не ходить в застенки, а наблюдали со стороны за процессией девушек. Тогда по обычаю, принятому в некоторых деревнях (например, в Нисогорах), их место занимали мужчины, встававшие в пару с девушками.

Песенный репертуар, исполнявшийся при хождении в застенки, включал в себя только лирические и не слишком распетые (просты) песни и был более или менее общим во всех деревнях. Однако, в каждой деревне, как правило, существовал свой порядок при исполнении застеночных песен. Он регламентировал последовательность только первых (от одной до четырех) песен, а далее пели, «кака на ум взойдет». Так, например, в д.Кеслома первой в застенках обязательно должна была звучать песня «Не велят Дуне за реченьку ходить». В Юроме порядок был следующим: «перва» песня «Не калинуша со малинушей», «втора» – «В караводике девки на лужку», третья – «За Невагою», четвертая – «Не велят Дуне». В Защелье, где гуляли на второй день Петрова дня (первый день в Юроме), последовательность песен была той же, но начиная со второй песни. В Кельчемгоре первой песней была «Эко сердце», второй – «Не велят Дуне», третьей – «Весной девушки гуляли» (№2 в Юроме). В Большой Нисогоре: 1) «Я нигде дружка не вижу»; 2) «Летал голубь, летал сизый»; 3) «Весной девушки гуляли»; в Малой Нисогоре: 1) «Не велят Дуне»; 2) «В караводике девки на лужку»; 3) «За Невагою».[текст с сайта музея-заповедника «Кижи»: http://kizhi.karelia.ru]

Вторым обязательным элементом больших съезжих весенне–летних праздников было хождение в крyги. В них участвовали только девушки, двигаясь по солнцу незамкнутым кругом «поодuнке» под пение специальных круговых песен. «Тихохонько ходят круги–те». Первыми в кругах всегда вставали девушки из той деревни, где проходил праздник, а за ними – гостьи из других деревень. Вела круг вожата, за ней шли девушки побогаче – хвалёнки. Пожилые женщины («бабки»), наблюдавшие за хождением девушек, «ставили порядок в кругах»: «передёргивали» гостей, расставляя их по достоинству: чести и богатству. Это называлось выхватка. Умелых певиц всегда собирали в одно место, как правило, в середину процессии, поскольку шедшие первыми и последними не пели. В Нисогорах, в отличие от других деревень, в кругах разрешалось ходить и молодкам, но «не передoм». Необходимо заметить, что в каждой деревне в круги ходили только один раз в году – на большой съезжий весенне–летний праздник.

Во всех деревнях на Мезени существовало только три круговых песни: «За рекой за реченькой» (припев «Ехи»), «Растворю я кисель на болотной воды» (припев «чай–чай лю») и «В саду девушки гуляли» (припев «калина»). Так же, как и в застенках, порядок этих песен в разных деревнях мог меняться. Однако повсеместно хождение в кругах завершалось песней «Потеряла девка золоты ключи», под которую девушки, объединившись в пары, «круто забегают».

В целом последовательность действий на петровщине была такова: после приезда гостей и церковной службы шли в застенки. Потом девушки вставали в круги, а «жёнки» могли оставаться «застенки ходить». После кругов девушки опять присоединялись к хождению «застенком». Далее все отправлялись на праздничный обед (пaвжнать), а вечером опять выходили на горку, где молодежь играла в разные игры и танцевала под гармонь.

Параллельно с этими двумя основными действиями разворачивались и другие. Женщины старшего возраста, которые по статусу не могли участвовать в застенках и в кругах, в праздничные дни либо пели протяжливы, тяжёлы лирические песни, стоя в кругу, либо ходили крyгом (но не вкрyги!) под песни «Вдоль по морю» или «Как по славной по Питерской дорожке» (в структуре «Камаринской»).

Малые весенне–летние съезжие праздники (их называют также пaвжны), на которые собирались гости лишь из ближайших деревень или из околотков одного села, отличались от больших тем, что в их сценарии отсутствовало хождение девушек в круги, но застенки были обязательно. На эти праздники одевались в более скромные одежды: сатиновые сарафаны, а вместо повязок девушки накрывались полушалками. В ряде деревень могло меняться и место проведения гуляний.[текст с сайта музея-заповедника «Кижи»: http://kizhi.karelia.ru]

С наступлением темных ночей хождение в застенки и в круги прекращалось.

С момента появления первого снега наступала пора осенне–зимних съезжих праздников, которые имели другой сценарий. Они включали в себя гуляние на улице в светлое время суток, павжну и вечернее игрuщщо в доме. Соответственно другим становился и песенный репертуар.

Дневное и вечернее гуляние, хотя и проходили в разных местах (на горке и в доме), мало чем отличались друг от друга. Днем собирались на горке и сначала пели долги песни, стоя в кругу. Потом под игрищенски или плясовы песни плясали на снегу. К этому разряду относились следующие песни, с которыми была связана фигурная хореография: «У Егорья на дворе», «Ночка темная осённая», «Я посею конопельку», «Сени», «Во лузях», «Коло зелена сада была укатана гора», «Луготка луговая» и др. Порядок первых трех песен был строго определен: «перва» песня – «У Егорья», «втора» – «Ночка», под которые ходили шеном («троима косу плетут» – три «мужика» и три «девки»), третья «Конопелька», под которую четыре пары кружались, переходя крест–накрест. Эти два вида хореографического движения в разных деревнях могут быть связаны с разными песнями, за исключением трех первых.

После того, как отпляшут, вставали в караводы, в которых участвовала в основном неженатая молодежь. С точки зрения хореографии они представляют собой наборные хороводы с постепенным присоединением участников (по принципу парень–девушка), движущихся по незамкнутому кругу. По мере увеличения количества людей, те, что шли впереди, отцеплялись, становясь зрителями. К числу караводных песен относятся: «Не нападывай пороша», «Уж ты тропка, тропинка моя», «Улка», «Я взгляну, взгляну на матицу», «Уточка, поплывай–ко» и другие. В каждой деревне существовал свой порядок исполнения караводных песен, между которыми часто не было перерыва: они пелись подряд. Так, в Юроме начинали с «Тропки», затем следовали ««Пороша» и «Улка»; в Нисогорах порядок был другим: «перва» – «Пороша», «втора» – «Вулка», третья – «Матица» и т. п.

Сходным образом, только без пения долгих песен, проходило и вечернее игрищщо.[текст с сайта музея-заповедника «Кижи»: http://kizhi.karelia.ru]

В заключение отметим, что с конца 1920-х гг. съезжие праздники стали проходить не в дни престольных и церковных праздников, а связываться с «годовщинами» – датами образования колхозов. Такая практика продолжалась до окончания войны, когда вернулись к старой традиции.

• [1] Новиков А.В. Лешуконье. XV–XIX вв. История края. Архангельск, 2003. С.201–202.
• [2] Ему были посвящены теплая церковь в Азаполье, церкви в д.Ивановской (Кельчемгора), с.Лешуконском, Большой Нисогоре, часовня в Защелье.
• [3] Часовни в честь Георгия были в Палуге, Тигляве, Смоленце.
• [4] На обозначенной территории часовни в честь Прокопия были в Кесломе и Едоме, но известны также и в верховьях Мезени.

Крестьянин Вельского уезда Вологодской губернии, варил к празднику пиво, используя на это 10-15 пудов ржи.
«Окромя — ведро водки».
И делал он это даже в том случае, когда у него не хватало хлеба для собственного пропитания.
«Не варить же пива значит не уважать праздника, грешить против святого… Стариками установлено…».

***

Крестьяне Пошехонского уезда Ярославской губернии к престольным и иным праздниками относились очень трепетно: «Живя впроголодь в течение нескольких месяцев, питаясь иногда исключительно одним только хлебом и пустыми щами, он справляет праздники необычайно широко»

«Чтобы не ударить лицом в грязь». Для множества приехавших отовсюду гостей в течение 2-3 дней выставляется на праздничный стол масса «праздничных кушаний».
Справив на широкую ногу 2-3 таких праздника, крестьянину остается   только положить зубы на полку в течение нескольких месяцев»

***

В Пинежском уезде  каждая средняя семья тратила на подготовку к съезжему празднику только денег, не считая продуктов собственного хозяйства, 10 рублей, а семьи побогаче — по 20 рублей.
В течение года устраивалось несколько таких праздников.
И только денежные расходы семьи на эти цели достигали суммы в 50-100 рублей.

Между тем денежные доходы средней крестьянской семьи составляли в это время примерно 80 рублей в год.

Съезжие праздники ложились «тяжелым бременем на карман населения». 

Кроме того, средняя семья тратила на подготовку и участие в празднике собственной деревни до 50-100 дней и на пребывание в гостях в других деревнях еще 50 дней.

***

Съезжие праздники могли приурочиваться к общим церковным праздникам.
Чаще всего они происходили в дни святых, которым были посвящены те или иные сельские церкви или их приделы.
Могло и не быть никакой связи с церковными праздниками.
Наблюдатели специально подчеркивали, что эти праздники даже в том случае, когда были приурочены к общим или местным церковным праздникам, церковными по существу не являлись.

«Праздники эти, — писал сибирский священник Т. Попов, — дни, выбранные всей деревней из числа праздничных дней года, для празднования, как говорится, в свое удовольствие. Религиозной цели тут нет и тени». 

Главная особенность съезжих праздников состояла в том, что они были торжествами всей крестьянской общины, деревни в целом, на которые в обязательном порядке приглашались и непременно  съезжались люди из других деревень.
И всегда присутствовала масса незваных гостей.

Престольные праздники в соседних деревнях всегда приходились на разные дни.
В результате жители целой округи могли поочередно побывать на  праздниках всех деревень.
Это относилось вообще ко всем народным праздникам.
Только такой порядок обеспечивал возможность побывать на всех пиршествах соседей…

«Съезжий праздник, — объяснял крестьянин Бутурлинской

волости Барнаульского округа П. Школдин (1863) — это  очередь известной деревни, на которой она должна дать своим соседям пир».

***

В огромном количестве российских  местностей очередность проведения праздников носила совершенно четко выраженный, можно сказать, вполне  институциональный характер.
Скажем, в Орловском уезде Вятской губернии существовал своеобразный союз трех деревень.
Каждая их них в определенный день (для одной из них это был Ильин день, для другой — Петров, для третьей — Спасов) сообща угощала две остальные…
В других местах количество деревень, поочередно устраивавших праздники, на которые приглашались жителей всех остальных, было значительно большим…

В некоторых случаях соседние деревни по очереди отмечали не разные праздники, а разные дни (и даже недели) больших продолжительных праздников…

***

Целое селение устраивало складчину: варили брагу, готовили щи, лапшу, кашу, пекли пироги.
Все этим делом руководил староста или земской. 

Для участия в празднике приглашались люди из соседних деревень.
Званые гости приезжали еше с вечера.

В день праздника со всех сторон стекалась масса народу как званого, так и незваного.
На открытом воздухе стояли столы с пирогами, кадушки с брагой.
В земской избе на столах были готовы для гостей щи, лапша, каша.
После обедни начиналось пиршество.
Гости ходили по избам, ели, что душе угодно, и пили.
Многие из них так напивались, что еле могли шевелиться.
Для хозяев довести их до такого положения считалось особым почетом.

Общее угощение дополнялось угощением по отдельным домам.
Часто во время съезжих праздников гости  сразу расходились по домам, где их угощали.
Каждый хозяин приглашал родственников и других близких людей.
Люди, никем не приглашенные, считались общими гостями.
Как незваные гости, так и хозяева со зваными гостями, попировав в одном доме, шли в другой, и так до конца деревни.
Если она была велика, то на это уходило 2-3 дня.

Дом каждого был открыт для всех входящих.
Стол оставался накрытым на все время праздника. У одного хозяина могло побывать до 150 человек. Таким образом, и угощение по домам было по существу общественным.

Из домов праздник выплескивался на улицу. Толпы народа с пением и плясками бродили по деревне.
Праздник обычно длился несколько дней, а иногда и неделю.
.****

Подробное описание подобного рода праздника было дано Иваном Петровичем Сахаровым (1885).

Такая картина наблюдалась в дни сельских праздников практически по всей России.

В Тверской губернии существовал обычай: во время подготовки к празднику практиковалось общественное пивоварение, т. е. приготовление пива в общем котле.
От каждого дома приносили солод, кто сколько мог.
А затем готовое пиво распределялось между всеми участниками складчины в соответствии с их вкладом в общий котел.
Обычай варить пиво не отдельными семьями, а всем миром имел самое широкое распространение.
При этом оно нередко не распределялось по семьям, а совместно потреблялось во время праздника.

***

Во время такого рода праздников необычайно много ели, а еше больше пили.
Бывали  праздники, где только пили и пили,  «сколько влезет».

Хозяева прилагали все усилия для того, чтобы накормить гостей

до отвала, причем не один, а несколько раз, и напоить их  до положения риз. Чем более щедры были хозяева на угощение,

тем выше поднималась их репутация в глазах жителей остальных деревень.

***

Такие праздники требовали огромных расходов и были по существу разорительными для большинства крестьян.

Тем не менее, крестьяне  не могли не идти на расходы.
Участие в празднике было по существу совершенно обязательным.
К уклоняющимся от праздников односельчане относились подозрительно или с крайним неодобрением.
Считалось, что из-за них «бог может послать кару на все селение»…

***

Во стольном городе во Киеве,

У ласкова князя у Владимира

Было пированьице почестей пир

На многих князей, на бояр,

На могучих на богатырей,

На всех купцов на торговыих,

На всех мужиков деревенскиих…

Красно солнышко на вечере,

Почестей пир идет на веселе.

***

Празднества, очень сходные со съезжими праздниками русских

крестьян, до самого последнего времени сохранялись в сельских местностях Англии, в которой традиционное крестьянство давно уже исчезло…

***