Майков деревенский праздник

ДЕРЕВЕНСКІЙ ПРАЗДНИКЪ,

ИЛИ

УВѢНЧАННАЯ ДОБРОДp2;ТЕЛЬ,

Пастушеская драма съ музыкою
въ
двухъ дѣйствіяхъ.
В. М.
1777 года, въ Москвѣ.

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА.[править]

ГОСПОДИНЪ подмосковной деревни

ДРУГОЙ ГОСПОДИНЪ, гость его. [безъ пѣнія].

МЕДОРЪ, пастухъ.

НАДЕЖДА, пастушка.

МАТЬ, ея — - — - безъ пѣнія.

СТАРОСТА, деревни. безъ пѣнія

СТАРОСТА, цыганской.

КРЕСТЬЯНЕ и КРЕСТЬЯНКИ.

Дѣйствіе въ подмосковной.
Представлена въ первой разъ на Московскомъ теятрѣ.

ДѢЙСТВІЕ I.[править]

Явленіе I.
Теятръ представляетъ рощу, у которой стоитъ пастушій шалашъ, а вдали видна деревня.
МЕДОРЪ [украшающій шалашъ свой березками и цвѣтами].

Сего дня у насъ праздникъ и мы праздны, здѣсь будетъ гульбище; прибрать было мнѣ шалашъ свой получше: вотъ эта березка пускай стоитъ тутъ, ету подлѣ ее поставлю съ другой стороны, эта тутъ, а эта здѣсь пусть стоитъ, эта съ етою будутъ по сторонамъ входа; на нихъ пусть висятъ эти пучки цвѣтовъ. Пусть Надежда хотя шалашомъ моимъ полюбуется. Вить даромъ, что она пошла въ городъ съ лукошкомъ ягодъ, я думаю она сюда къ вечеру будетъ, не ужто тамъ она засмотрится на господскія увеселенія. Намнясь кто-то ей сказывалъ: что будетъ тамъ потѣха. Какая къ чорту потѣха! она умретъ со страху: полетятъ какія-то огненныя змѣи, будутъ на верьху лопать, а изъ нихъ посыплются искры; тово и гляди что глаза выжгутъ. Боюсь я, ежели она тамъ останется смотрѣть этой ужасной забавы, боюсь, чтобъ ее не обожгло. И ну, какъ еще на прекрасномъ лицѣ ея сдѣлаютъ какое пятно чорное? Право я самъ отъ ужаса обмираю. Хотя она ко мнѣ и не очень ласкова, а я все люблю ее какъ душу. Хорошо какъ пятно-то ей положатъ! это право не шутка. Ахъ Надежда! ежели бы ты меня такъ жалѣла какъ я тебя.

ПѢСНЬ.

Хоть покой Надеждой рушу,

Я люблю ее какъ душу,

Хоть она меня бѣжитъ;

Ну, какъ городомъ прельстится,

И сюда не возвратится.

Право духъ во мнѣ дрожитъ.

Городскія всѣ забавы

Не прійдутъ на наши нравы,

Намъ пріятна простота.

Тамъ уборъ краса въ народѣ,

А у насъ лишь во природѣ

Состоитъ вся красота.

[посматриваетъ по сторонамъ].

Нѣтъ, кажется не она. А приготовилъ ей вѣнокъ изъ самыхъ цвѣтовъ прекрасныхъ. Да нѣтъ, она ихъ прекраснѣе! приметъ ли еще, она его у меня. А не знаю, для чего, она меня всегда стыдится? Лишь заговорю съ нею, она и покраснѣетъ. И чрезъ то еще содѣлается прелестнѣе. Намнясь, какъ я пасъ близко ее мое стадо: она спала подъ тѣнію одного кусточка, я подошелъ было посмотрѣть её и полюбоваться: проклятая муха, прилетѣвъ сѣла ей на губу и тѣмъ ее разбудила, она проснувшись погнала отъ меня прочь свое стадо, я никакими словами упросить ее не могъ, чтобъ осталась со мною. Проклятая муха! и эта тварь ее остерегаетъ? Ахъ, на этотъ часъ лучше бы я мухою сдѣлался. Я бы ее не укусилъ, я бы поцаловалъ ее! Ахъ Надежда! ежели бы ты была только склонна ко мнѣ! Я уже барина просилъ, чтобъ на тебѣ жениться, и онъ мнѣ обѣщалъ, сказавъ: только бы де она за тебя пошла, а то де я неволею не выдамъ, и теперь судьба моя уже не отъ него, но отъ тебя зависитъ. Да полно, кто видалъ, чтобъ дѣвка сказала, что она замужъ хочетъ! Вить наши не городски. Хотя бы ты это переняла тамъ.

[опять посматриваетъ]

Да вотъ, кто-то идетъ отъ города. Ну какъ и это не она?.. Боже Мой! она! это Надежда!

ЯВЛЕНІЕ II.
МЕДОРЪ и НАДЕЖДА.
[Она приходитъ, ластится радуяся къ ней пристаетъ, а она останавливается и будто хочетъ на задъ итти, но онъ ее удерживаетъ]

Неужто и въ сей день, въ которой всѣ здѣсь веселятся, ты меня вновь опечалить хочешь. А умиралъ, боялся, чтобъ ты не осталась въ городѣ до завтра, и праздникъ бы мнѣ безъ тебя былъ не праздникъ.

НАДЕЖДА.

За чѣмъ мнѣ оставаться, и баринъ нашъ сего дня съ гостьми сюда будетъ.

МЕДОРЪ.

Развѣ ты его видѣла?

НАДЕЖДА.

Я у него была.

МЕДОРЪ.

Да не говорилъ ли онъ чего тебѣ обо мнѣ?

[хочетъ поцаловать].
НАДЕЖДА.

Нѣтъ… Пусти меня пожалуй, что это за шутки?

МЕДОРЪ.

Прекрасная Надежда, ты меня вѣчно мучить опредѣлила!

НАДЕЖДА [вырывая руку, а онъ не пускаетъ.]

Охъ, чѣмъ я тебя мучу?.. Не шути пожалуй.

МЕДОРЪ.

Я тебя люблю, а ты меня не любишь

НАДЕЖДА [съ негодованіемъ].

Отвяжись же пожалуй, за что мнѣ тебя не любить? Пусти меня.

МЕДОРЪ.

Изволь, я отпущу твою руку, да побудь же хотя минуту со мною.

НАДЕЖДА.

Едакой неотвязной. Мнѣ право недосугъ, надобно отнести къ матушкѣ деньги, которыя взяла я за ягоды, [хочетъ итти.]

МЕДОРЪ [удерживая.]

А кто у тебя купилъ ихъ?

НАДЕЖДА.

У меня ихъ купилъ въ саду какой-то баринъ. Да какой же чорной! какъ чортъ сперва мнѣ показался; а какъ онъ съ лица своего снялъ ету заплату чорную, то какъ Ангелъ сталъ хорошъ: ихъ такъ много, только всѣ не хороши: иной такой блѣдной, какъ мертвецъ, другой чорной какъ чортъ, у инаго носъ какъ у журавля. Я не знаю, на что они такія хари на себя надѣваютъ. Можетъ быть они и хороши. Да и женщины-то всѣ въ харяхъ, и будто птицы: на головахъ хохлы, какъ у пиголицъ, и такіе превысокіе, что изъ-за нихъ никому ничего не видно. Сами себѣ смотрѣть мѣшаютъ; да того еще и гляди что глазъ выколютъ. А баринатъ, которой у меня купилъ ягоды, такой ласковой, въ душу вьется: звалъ меня опять въ городъ.

МЕДОРЪ.

Что же, ты и пойдешь?

НАДЕЖДА.

Въ вѣкъ не пойду. Какая же въ немъ духота, какая пыль, скачутъ по улицамъ какъ бѣшеные; чуть было меня не задавили.

МЕДОРЪ [въ сторону].

Уфъ! насилу отдохнулъ. Такъ. городъ тебѣ не полюбился?

НАДЕЖДА.

Я въ деревни здѣсь родилась и въ деревнѣ здѣсь жида,

Мнѣ родимая сторонка матушка мила;

Я хожу съ овцами въ полѣ и дою моихъ коровъ,

Мнѣ мѣста пріятны здѣшни, вѣтеръ здѣшней мнѣ здоровъ.

Я впервыя въ городъ вышла торопилася домой,

Не пойду въ него во вѣки мнѣ онъ кажется тюрьмой.

МЕДОРЪ.

Смотри-ко Надежда, здѣсь то ли дѣло; вмѣсто пыли, какая трава зеленая, вмѣсто духоты, какой пріятной отъ цвѣтовъ запахъ, и вмѣсто тамошнихъ нахмуренныхъ домовъ, какія прекрасныя возвышенія, съ которыхъ льются ручайки прозрачные. Въ любомъ купайся.

НАДЕЖДА.

Прости, пора мнѣ итти домой, да получше снарядиться, вишь скоро будутъ сбираться играть короводами.

МЕДОРЪ.

Ты глазамъ моимъ прелестна

Въ чемъ одѣтабъ ни была,

Страсть моя тебѣ извѣстна;

Ты Надежда мнѣ мала.

НАДЕЖДА.

Прости, прости, баринъ нашъ сюда будетъ.

МЕДОРЪ.

Подожди пожалуй, я тебѣ къ празднику приготовилъ подарокъ, я сей часъ его принесу тебѣ, онъ у меня не далеко подъ кустомъ спрятанъ. Да не уходи же.

НАДЕЖДА.

Ну, только поди пожалуй.

МЕДОРЪ [оглядывается на Надежду.]

Пожалуй же подожди меня.

НАДЕЖДА.

Изволь, изволь.

ЯВЛЕНІЕ III.
НАДЕЖДА.

Что то за подарокъ? да я его принять боюсь. Хотя, сказать правду, Медоръ мнѣ и не проливенъ, да какъ ему это скажешь? Вить мущины какъ мухи на медъ падки: скажи ко ему что любить, такъ и не отвяжешься, а потомъ и броситъ. Такъ-то бѣдная Флена отдалась Андрею, да послѣ и утираетъ кулакомъ слёзы. Ахъ! да они всѣ таковы. И ты Медоръ не лучше.

Представляю я измѣну

И страшуся твоея,

Такъ Андреи любилъ здѣсь Флену

И покинулъ онъ ея.

[Эхо тѣмъ же голосомъ.]

И покинулъ онъ не я.

НАДЕЖДА.

Неужто это Медоръ отзывается. Да нѣтъ мой другъ, меня не скоро обманешь; я и подарка-та твоего принять боюсь.

Не встревожу я природу,

Я хочу свободна быть,

Я люблю мою свободу,

Буду вѣчно я любить.

[Эхо въ тотъ же голосъ]

Буду вѣчно я любить.

НАДЕЖДА.

Ахъ, не въ правду ли ужъ это онъ говоритъ? И ежели бы онъ и исполнилъ ето? Я страшуся вѣрить етому. И хотя бы… Да вотъ и онъ.

ЯВЛЕНІЕ IV.
НАДЕЖДА и МЕДОРЪ.
МЕДОРЪ.

Вотъ Надежда я тебѣ вѣнокъ приготовилъ, какъ же ты въ немъ хороша будешь!

НАДЕЖДА [вынявъ свой вѣнокъ изъ лукошка].

На что мнѣ, у меня свой есть, не нада, не нада, оставь у себя его.

МЕДОРЪ.

Инъ помѣняемся.

НАДЕЖДА..

И того таки не хочу, что ето за мѣна?

МЕДОРЪ.

Что ето за причина? Какъ я съ тобою говорю о чемъ нибудь постороннемъ, ты отвѣчаеши мнѣ ласково, а какъ стану говорить о собственномъ своемъ дѣлѣ, ты и слушать не хочешь, стану дарить, ты и подарка не принимаешь. Ахъ Надежда! развѣ свобода моя невозвратима?

Часть пріятнѣйшая года

Возвратилася весна,

Утомленная природа

Возбудилася отъ сна;

Распустилися листочки,

И разлитые цвѣточки,

Распестрили мягкой лугъ.

Все къ веселію стремится,

Лишь одинъ тоской томится,

Мой Надежда страстный духъ.

Вотъ Надежда, какъ ты мена томишь и мучишь.

НАДЕЖДА.

Томися ты иль не томися,

Меня склонити не стремися,

Успѣхомъ мысль свою не льсти,

Свободна я на вѣ;къ прости.

Старайся симъ другихъ прельщати,

Престань покой мой возмущати,

Успѣхомъ мысль свою не льсти.

Свободна я на вѣкъ прости.

МЕДОРА.

Жестокая! Или ты не видишь моей къ себѣ искренности, или ты не слышишь тяжкихъ моихъ вздоховъ? умилися надо мною: теперь только отъ тебя зависитъ мое благополучіе, и баринъ нашъ согласенъ увѣнчать меня съ тобою, только бы ты была на то согласна!

МЕДОРЪ.

Я тобой повсечастно

Рвусь и мучусь стеня,

Я люблю тебя страстно,

Ты не любишь меня.

НАДЕЖДА.

Всѣ вы полны отравы,

Полнъ обмана вашъ взоръ,

Всѣ мущины лукавы,

Ты мущина Медоръ.

ОБА.

Что вы (мы) тигры презлые

Иль прелютые львы.

Всѣ (Есть) мущины

Право (Но не) всѣ таковы.

НАДЕЖДА.

Всѣ вы таковы; какъ ищете любви нашей, тогда клянетеся быть вѣрными, и, будто невинныхъ птичекъ на приману насъ ловите, а лишь бѣдная птичка въ силки ваши запущается, то ее и въ клѣтку, да вѣкъ въ ней и сиди. Полно, полно Медоръ, не прельщай меня ласковыми словами твоими, я обманы ваши знаю.

ОБА

Что вы (мы) тигры презлые,

Иль прелютые львы,

Всѣ (Есть) мущины такіе.

Право (Но не) всѣ таковы.

МЕДОРЪ.

Не щитай меня въ числѣ тѣхъ негодныхъ мущинъ, которые на часъ влюбляются, этотъ обычай въ городѣ. Ахъ Надежда! ты меня прямо не знаешь. Ежели бы ты чувствовала мое мученіе, и ежели бы знала, какъ я тебя люблю: гдѣ я ни бываю, ты всегда въ моихъ мысляхъ, что ни дѣлаю, во всѣхъ моихъ дѣлахъ ты мнѣ представляешься; рву ли цвѣты, во всякомъ цвѣточкѣ ты мнѣ кажешься, играю ли на свирѣли, твой голосъ мнѣ слышится, и сны тебя же мнѣ представляютъ, и представляютъ иногда склонною. Прекрасная Надежда! ежели бы это наяву было! когда ты страшишься моея невѣрности! вѣрь мнѣ Надежда, что я вѣчно твой, и ни что., меня кромѣ самой тебя, разлучить съ тобою не можетъ. Ты одна для меня родилась.

НАДЕЖДА.

Ахъ Медоръ, Медоръ! ежели бы ето была правда?

МЕДОРЪ.

Чѣмъ мнѣ тебя увѣрить, не знаю; что ты всегда въ моихъ мысляхъ, посмотри на всѣхъ почти здѣшнихъ деревьяхъ имя твое вырѣзано. И что ты въ ноемъ сердцѣ, то ежели бы можно было, вскрылъ бы тебѣ грудь мою, ты бы конечно на сердцѣ имя свое напечатано увидѣла.

НАДЕЖДА.

Полно Медоръ, пусти меня, кто-то идетъ! онъ насъ съ тобою увидитъ.

МЕДОРЪ.

Я таки и хочу, чтобъ всѣ видѣли, что я тебя люблю. Мнѣ хочется чтобы и баринъ нашъ когда нибудь меня съ тобою увидѣлъ.

ЯВЛЕНІЕ V.
МЕДОРЪ, НАДЕЖДА, и другой ПАСТУХЪ.
ПАСТУХЪ.

Господинъ нашъ сей часъ пріѣхалъ изъ города съ гостьми. Какая же идетъ пляска, всѣ бабы и дѣвки собраны, да и Цыганы къ намъ будутъ скоро, они подъ нашею деревнею стоятъ въ лугу.

МЕДОРЪ.

Ужъ эти проклятые Цыганы, только что луга наши вытравливаютъ, съ нихъ и салдатчины-то нѣтъ, на бѣлой право землѣ живутъ, что имъ дѣлается. Ничего не работая только нашъ хлѣбъ ядятъ.

ПАСТУХЪ.

Они ворожатъ, и все отгадываютъ кому на комъ жениться, или, кому за кого заму жъ итти, кто кого любитъ. Все какъ въ руку положатъ.

МЕДОРЪ.

Пойдемъ Надежда поскорѣе. Авось они увѣрятъ, что я люблю тебя.

МЕДОРЪ и НАДЕЖДА.

Можетъ быть они увѣрятъ,

Что по(не)любишь ты меня,

И на свой аршинъ измѣрятъ,

Мед: Что я рвусь тобой стеня.

Над: Я боюсь ихъ и огня.

ВСѢ ТРОЕ.

Ну пойдемъ, пойдемъ скорѣя,

Тамъ намъ будетъ веселія.

МЕДОРЪ и НАДЕЖДА.

Господинъ, мой духъ спокоитъ,

Отъ чево сего я жду.

Онъ мнѣ щастіе устротъ,

Я съ Надеждою иду.

ВСѢ ТРОЕ.

Ну пойдемъ, пойдемъ скорѣя,

Тамъ намъ будетъ веселѣя.

Конецъ второго дѣйствія.

ДѢЙСТВІЕ II.[править]

ЯВЛЕНІЕ I.
Театръ представляетъ деревню, которой на улицѣ всѣ крестьяне и крестьянки, между которыми Господинъ деревни съ гостьми.
ХОРЪ.

Мы живемъ въ щастливой долѣ

Работая всякой часъ,

Жизнь свою проводимъ въ полѣ,

И проводимъ веселясь.

*  *  *

Деревенскія забавы

Веселятъ у насъ сердца,

Не развратны наши нравы

Между нами нѣтъ льстеца.

*  *  *

Хитрецовъ здѣсь нѣтъ зловредныхъ,

Нѣтъ ихъ пагубныхъ сѣтей;

Нѣтъ богатыхъ здѣсь ни бѣдныхъ,

Нѣтъ подъяческихъ затѣй.

*  *  *

Дьякъ руки не замараетъ

Заманя къ себѣ приказъ:

Все невинность презираетъ,

Нѣтъ бездѣльниковъ у насъ.

ГОСПОДИНЪ [гостю].

Вотъ такъ-то мой подданные веселятся, и когда они веселы, тогда и я доволенъ и веселъ.

ГОСТЬ.

Мои крестьяне такъ же не могутъ сказать, чтобы изнурены мною были.

ГОСПОДИНЪ.

Да въ томъ-то и состоитъ прямое домостроительство, чтобъ крестьяне не раззорены были. Вишь они такіе же люди: ихъ долгъ, намъ повиноваться и служишь исполненіемъ положеннаго на нихъ оброка соразмѣрнаго силамъ ихъ; а нашъ, защищать ихъ отъ всякихъ обидъ; и даже служа Государю и отечеству, за нихъ на войнѣ сражаться и умирать за ихъ спокойствіе Вотъ какая наша съ ними обязанность.

ХОРЪ.

Мы руками работаемъ,

Я за долгѣ себѣ щитаемъ,

Быть въ работѣ таковой:

Давъ оброкъ съ насъ положенной,

Въ жизни мы живемъ блаженной,

За господской головой.

ГОСПОДИНЪ.

Коль крестьяне мной довольны,

Самъ собой доволенъ я.

Коль они богаты, вольны,

Въ томъ утѣха вся моя.

ХОРЪ.

Мы своей всегда судьбою

Всѣ довольны и тобою:

Лошадей, коровъ, овецъ

Много мы имѣемъ въ полѣ,

И живемъ по нашей волѣ:

Ты намъ баринъ и отецъ.

ЯВЛЕНІЕ II.
ПРЕЖНІЕ и СТАРОСТА.
СТАРОСТА.

Цыгане сударь просятъ позволенія васъ повеселить.

ГОСПОДИНЪ.

Цыгане?

СТАРОСТА.

Да, сударь, ихъ пришолъ староста.

ГОСПОДИНЪ.

Пусти ево сюда, [староста отходитъ.] Хотя бы они только что плясали, и тутъ бы еще мало отъ нихъ пользы было, а то еще народъ обманываютъ, да объѣдаютъ. Сіи плуты какъ птицы небесныя, ни орютъ ни сѣютъ, а сыты бываютъ; то-то истинные тунеядцы!

ГОСТЬ.

Не одни Цыгане сего названія достойны, ихъ у насъ много: всякъ недѣлающій пользы обществу, есть тунеядецъ, какъ на примѣръ… Да полно что говоришь, вить и ульи безъ трутней не бываютъ. Да вотъ и староста ихъ съ твоимъ пришли.

ГОСПОДИНЪ.

Ну господинъ Цыганъ, или лучше сказать, господинъ тунеядецъ, поворожи намъ что нибудь.

ЦЫГАНЪ.

Изволь сударь, баринъ доброй, подайте вашу руку и положите на нее серебра, я вамъ доброе скажу.

ГОСПОДИНЪ.

Да развѣ безъ серебра не льзя?

ЦЫГАНЪ.

У насъ сударь обычай такой, что мы безъ серебра ничего добраго не угадываемъ. Серебро все покажетъ.

ГОСПОДИНЪ.

Это чуть не правда ли, у насъ прежъ сего и въ приказахъ безъ того ничево не дѣлывали добраго. Право наши приказные такіе же Цыгане; безъ платы хоть ты что, такъ не напишутъ. Ну добро, вотъ тебѣ и деньги.

ЦЫГАНЪ.

Вотъ Господинъ доброй, такъ то лучше. Намнясь у меня въ городѣ ворожился одинъ отставной Судья; будетъ ли для него милостивой указъ о разрѣшеніи взятокъ по прежнему, я-бы-де опять къ дѣламъ добился.

ГОСПОДИНЪ.

О! у дѣлъ и себѣ добро дѣлывали, да и вотчины наживали. Что же ты ему сказалъ?

ЦЫГАНЪ.

По тому что онъ мнѣ мало положилъ на руку, то я ему сказалъ, что трудненько этого дожидаться. Такъ онъ говоритъ: что де прибыли, что не будетъ такого разрѣшительнаго указа, вить де наша братья умные Судьи и безъ него берутъ, и имъ де право съ рукъ сходитъ, да они де и побогатѣе тѣхъ, которые не берутъ, и кто де указа та боится, чтобы не брать, тотъ де прямо изъ-за краснова сукна да по векселямъ въ тюрьму; а нашъ де братъ, хотя и отъ дѣлъ-то отрѣшится, такъ благодаря Бога, какъ баринъ живетъ, и съ покоемъ, и съ имѣніемъ. Вишь того уже не отнимаютъ, кто что нажилъ, а кто прожилъ, тону не даютъ.

ГОСПОДИНЪ.

Тутъ мой другъ наблюдается честь.

ЦЫГАНЪ.

Какая сударь честь, коли нѣчего ѣсть!

Честь на свѣтѣ имя,

Укусить ее не можно,

Съ нею вѣкъ не проживешь

Нужда, холодъ одолѣетъ

И никто не пожалѣетъ,

Право съ голоду умріошь.

ГОСПОДИНЪ и съ нимъ Хоръ.

Ты Цыганъ проклятой вріошь.

ГОСПОДИНЪ.

Честь хранящимъ то извѣстно,

Кто живетъ на свѣтѣ честно,

Тотъ въ спокойствіи живетъ,

Пусть бѣды его постигнутъ,

Но души въ немъ не подвигнутъ,

Для него и въ мракѣ свѣтъ

ЦЫГАНЪ и съ нимъ Хоръ.

Не таковъ баринъ свѣтъ.

ЦЫГАНЪ.

«Кто имѣетъ что въ карманѣ,

Чтутъ того и басурмане,

У кого же пустъ карманъ,

Ничего на честь не купитъ,

Право голоду уступитъ,

И умретъ межъ Христіянъ.

ГОСПОДИНЪ и съ нимъ Хоръ.

Вріошъ проклятой ты Цыганъ.

ГОСПОДИНЪ.

Разсуждающимъ развратно

Имя чести не понятно,

Имъ пріятна груда лесть.

Можно ль страсти побѣждати,

Кто не смыслитъ разсуждати,

Что прямая въ свѣтѣ честь?

ЦЫГАНЪ и съ нимъ Хоръ.

Баринъ все на свѣтѣ есть.

ГОСПОДИНЪ.

У насъ нынѣ не такое время, чтобъ такъ криво разсуждали; взятки совсѣмъ выводятся да и судей такихъ мало, которые бы чести своей не хранили. Правда, что въ семьѣ не безъ урода, да и то такъ же правда, что тѣ, которые хранятъ свою честь и не богаты; да что же дѣлать, что они не такъ щастливы, какъ бы имъ быть должно? Ежели бы объ нихъ была извѣстна МУДРАЯ НАША ЗАКОНОДАВИЦА, ОНА бы ихъ конечно наградила. Да та бѣда, что не все до ушей ЕЯ доходитъ, а Государь не сердцевѣдецъ. Да полно объ этомъ болтать. Сказывай, что ты у меня на рукѣ опричь серебра видишь?

ЦЫГАНЪ.

Много скажу тебѣ добраго, ты къ своимъ крестьянамъ добръ… и они тебя любятъ…

ГОСПОДИНЪ.

Полно, полно. Коли они меня любятъ, Такъ я очень доволенъ. [въ сторону] Онъ право все здѣсь выспросилъ. Ну ка ты староста, покажи ему свою руку.

СТАРОСТА [не хочетъ показывать руки своей.]

Нѣтъ сударь, у меня рука замарана, на ней ничего добраго господинъ Цыганъ не увидитъ. Да мнѣ же и положить на нее не чего.

ГОСПОДИНЪ [даетъ деньги.]

Вотъ я за тебя положу, на, покажи ему руку.

СТАРОСТА

Изволь… господинъ Цыганъ.

ЦЫГАНЪ [смотря ему въ глаза и примѣтя его робость.]

А, а, господинъ староста… Ты иногда…

СТАРОСТА.

Да, господинъ Цыганъ… я иногда… и грѣшенъ бываю.

ЦЫГАНЪ [смотря на руку.]

И очень бываешь… а особливо…

СТАРОСТА.

Нѣтъ господинъ Цыганъ… я особливо ни съ кого не беру, а всѣ крестьяне мнѣ жалуютъ.

ГОСПОДИНЪ.

А, а, плутъ, такъ-то ты управляешь здѣсь. Не даромъ ты руки-то не давалъ. Таково-то не бывать долго въ деревнѣ. Вотъ какие плуты. Ты служи, а они безъ тебя раззоряютъ. Плутъ, какъ ты смѣешь обирать крестьянъ моихъ, когда я самъ находясь у дѣлъ Государевыхъ никогда не биралъ и не беру? Добро мой другъ, я тебѣ отшибу лапу-то, не станешь ты больше крестьянъ моихъ обирать.

ЯВЛЕНІЕ IV.
ПРЕЖНІЕ, МЕДОРЪ и НАДЕЖДА.
ГОСПОДИНЪ,

А, да вотъ и Медоръ, гдѣ ты былъ?

МЕДОРЪ.

Я сударь убиралъ шалашъ свой, думалъ, что тамъ въ рощѣ гульбище будетъ.

ГОСПОДИНЪ [гостю.]

Вотъ дѣтина доброй. Да вотъ и Надежда здѣсь. Что бѣдной, уже ли она къ тебѣ поласковѣе?

МЕДОРЪ.

Нѣтъ сударь, она все думаетъ, что я ее не такъ люблю, какъ я люблю ее въ самомъ дѣлѣ. Милостивой государь, какъ уже вы начали мнѣ благодѣтельствовать, совершите вашу милость; уговорите Надежду за меня замужъ вытти, и увѣрьте, что я безъ нее жить не могу.

ГОСПОДИНЪ.

Вотъ и Цыганъ скажетъ правду. Покажи ему свою руку. Ну господинъ Цыганъ, любитъ ли прямо етотъ парень ету дѣвушку. [тихо] Скажи, что онъ ее любитъ очень.

ЦЫГАНЪ.

О сударь! онъ ее какъ жизнь свою любитъ.

МЕДОРЪ.

Надежда мнѣ,

Надежда мнѣ жизнь моя,

Надеждою страстенъ я.

Ее во снѣ,

Ее во снѣ вижу я,

Въ Надеждѣ душа моя.

[оборотясь къ Надеждѣ.]

Твой милой взглядъ!

Огонь въ меня поселилъ,

И кровь мою воспалилъ.

Житью не радъ,

Мнѣ бѣлой свѣтъ сталъ не милъ,

Я самъ себя истомилъ.

Себя люблю,

Я сталъ весь совсѣмъ мной,

Умилися надо мной.

Скажи люблю,

Скажи, что ты плѣнна мной,

А я вѣчно буду твой.

ГОСПОДИНЪ.

Прекрасная пастушка; любви достойная! ежели мнѣ повѣришь, я тебѣ, сказываю, что бѣдной, Медоръ тобою страждетъ, и я его мученія самъ былъ свидѣтель: онъ у меня просилъ позволенія на тебѣ жениться, но съ какимъ просилъ жаромъ! я ему сказалъ, что неволею тебя за него не выданъ, онъ бѣдной пошелъ отъ меня заплакавъ. Теперь и я за него прошу тебя, сдѣлай ему сего дня прямой праздникъ, увѣнчай и свою добродѣтель и любовь его, да ни кто печаленъ здѣсь не будетъ, согласись Надежда, онъ истинно тебя любитъ. Позовите сюда мать Надеждину! А уже и ей говорилъ, и она согласно

НАДЕЖДА.

Ахъ сударь! ежели бы онъ таковъ былъ, какъ вы мнѣ о немъ сказываете. Но мущины обманчивы!

ГОСПОДИНЪ.

Не всѣхъ щитай таковыми, есть и въ насъ люди постоянные.

МЕДОРЪ.

Ахъ сударь! я очень постояненъ, Надежду полюбилъ на вѣкъ однажды.

Пустъ исполненъ обманомъ

Будетъ свѣтъ таковымъ,

Я не буду тираномъ

Вѣкъ Надежда твоимъ.

НАДЕЖДА

Я Медоръ тебѣ вѣрю,

Но Медоръ я страшусь.

МЕДОРЪ.

Коль теперь лицемѣрю,

Пусть тебя я лишусь.

Оба.

Пусть исполненъ обманомъ

Будетъ свѣтъ таковымъ,

Над: Ты не будь мнѣ тираномъ.

Мед: А не буду тираномъ.

Над: Вѣчно будь ты моимъ.

Мед: Вѣкъ Надежда твоимъ.

ГОСПОДИНЪ.

Полно Надежда, полно упрямиться и его мучить, онъ право тебя любитъ.

ЯВЛЕНІЕ ПОСЛѢДНЕЕ.
ПРЕЖНІЕ и МАТЬ НАДЕЖДИНА.
ГОСПОДИНЪ.

Да вотъ и мать Надеждина. Старуха, подойди сюда, уговори дочь свою выйти за Медора замужъ, а я за него отвѣчаю, что онъ ее страстно любитъ, и будетъ ей вѣренъ, да и тебя почитать станетъ. Я и на свадьбу вамъ пожалую. Ну, не чего думать.

МАТЬ.

Ну дочь моя, знать пришолъ часъ такой, вить не вѣкъ-же въ дѣвкахъ быть. Покрытая хоромина не каплетъ. Подай мнѣ руку.

ГОСПОДИНЪ.

Подай же и ты Медоръ свою.

МЕДОРЪ.

Хотя сударь обѣ извольтѣ!

ГОСПОДИНЪ. [беретъ руку у Медора и вѣнокъ его, матъ тоже у Надежды руку и вѣнокъ ея, и накладываютъ, Медоровъ вѣнокъ на Надежду, а Надеждинъ на Медора.]

Увѣнчайтеся любезныя дѣти, ваши добродѣтели сего достойны, и имѣйте во мнѣ такъ какъ и всѣ мои служители отца себѣ.

МЕДОРЪ

Милость ваша превосходитъ мои чувства!

НАДЕЖДА.

Продолжайте сударь ее къ намъ всегда, а мы вѣчно вамъ останемся благодарны. Ахъ! только бы Медоръ мнѣ былъ вѣренъ.

ХОРЪ.

Протекли часы вамъ скучны,

Удалилася бѣда,

Вы отнынѣ не разлучны

Пребывайте на всегда.

МЕДОРЪ и НАДЕЖДА.

Удаляйся время,

Убѣгай печаль отъ насъ,

Что очамъ моимъ любезно,

То со мною всякой часъ.

ХОРЪ.

Протекли часы вамъ скучны и проч.

МЕДОРЪ и НАДЕЖДА.

Съединя сердца и руки

Съединимъ своихъ овецъ,

И своей сердечной муки

Мы содѣлаемъ конецъ.

ХОРЪ.

Протекли часы вамъ и проч.

МЕДОРЪ и НАДЕЖДА.

Пусть мутятся токи крови

У завистливыхъ людей,

И о нашей здѣсь любови

Воспѣваетъ соловей.

ХОРЪ.

Протекли часы вамъ скучны и проч:

ГОСПОДИНЪ.

Се достойная награда

Пламенѣющихъ сердецъ,

Вы мнѣ будьте вѣчно чада,

Я вамъ буду вѣкъ отецъ.

ХОРЪ.

Ты достойный намъ владѣтель,

И правдивый судія,

Можетъ быть что добродѣтель

Наградится и твоя.

КОНЕЦЪ.

Майков, Василий Иванович — Деревенский праздник, или Увенчанная добродетель, : Пастушеская драмма с музыкою. : В двух действиях.

1770-е годы в русской
драматургии отмечены появлением первые
образцов комической оперы, жанра
небольшого театрально-музыкального
представления, сочетавшего музыку и
пенке с разговорной речью. Она вы­водила
на сиену представителей ‘низших»
классов — крестьян и ремеслен­ников,
сочетала в себе смешное и печальное,
что противоречило поэтике классицизма.
Комическая опера была востребована
новым демократиче­ским зрителем.
Крестьянская жизнь изображается в
комических операх в зависимости от
идейных позиций ее авторов. В репертуаре
появляются произведения, представляющие
жизнь крестьян в идиллических тонах,
да­леких от реальной действительности
(В.И.Майков «Деревенский праздник,
или увенчанная добродетель»). Им
противостоит опера, насыщенная эле­ментами
народности и социальной сатиры, рисующая
бесправие, подневольное состояние
крестьянства. Таковы «Несчастье от
кареты» Я.Б. Княжнина, «Розана и Любим»
Н.П. Николева, «Кофейница» И.А.
Крылова.

Первым образцом
оригинальной комической оперы стала
«Анюта» М.И. Попова, сюжет которой
построен на русском бытовом материале.

В последней трети
века продолжают развиваться и традиции
сумароковского классицизма. С особой
наглядностью эта тенденция проявилась
в жанре классической трагедии, самом
подходящем для выражения граж­данских
чувств. Яркими образцами русской
тираноборческой трагедии XVIII века
явились «Сорена и «Замир» Николева
и в особенности «Вадим Новгородский»
Княжнина.

Во второй половине
1780-х годов Екатерина II пишет ряд
произведе­ний: она обличает масонство
в комедиях «Обманщик», «Обольщенный»,
‘Шаман Сибирской», стремится
дискредитировать тираноборческие
тен­денции в «Историческом
представлении из жизни Рюрика». Один
из эпи­зодов последней пьесы должен
был увеличить торжество принципа
само­державия — он рассказывал о
восстании Вадима против Рюрика, разоблачая
саму мысль о восстании. Указанную
Екатериной тему подхватил Княжнин. В
основу конфликта трагедии «Вадим
Новгородский» им было положено
столкновение монархических и
республиканских идей, воплощенных в
об­разах Рурика и Вадима. Рурик в
изображении Княжнина является идеаль­ным
«просвещенным» монархом, давшим
Новгороду благоденствие. На борьбу с
Вадимом его толкает не личная корысть,
а «честь». Для Вадима же Рурик тиран
только потому, что он монарх. Его
гражданским идеалом является древняя
новгородская вольность — герой не ищет
власти для себя, он хочет возвратить
народу свободу. Народ же, выступая в
роли судии, просит Рурика и впредь
владеть им. И все же дух Вадима остается
неслом­ленным, и моральную победу
одерживает именно он.

‘Вадим Новгородский»
Княжнина написан с соблюдением основных
правил драматургии классицизма, однако
пьесу отмечает сложность по­становки
и разрешения вопроса трагического, что
послужило причиной различных толкований
ее идейного смысла. Екатерина I! увидела
в «Вади­ме Новгородском»‘ опасную
и антиправительственную тему. Сенат
вынес решение сжечь книгу публично.

«Новгородская»
тема звучит в XVIII веке не только в трагедии
Княжнина. Она поднимается Радищевым в
«Путешествии из Петербурга в Москву»».
Карамзиным и повести «Марфа Посадница,
или покорение Нов­города». Во всех
перечисленных произведениях исторический
сюжет явился основой для решения
политических проблем современности, в
связи с этим необходимо осмыслить
причины активной разработки темы
древнего Новгорода в творчестве русских
писателей XVIII века. Эта лите­ратурная
традиция нашла свое продолжение я
произведениях русских классиков XIX
столетия тема вольного Новгорода стала
одной из основ­ных тем поэтов-декабристов,
к ней обращается Пушкин и Лермонтов.

Самым ярким явлением
в комедийном жанре стала пьеса В.В.
Кап­ниста «Ябеда» (закончена в
1793-1794 гг., поставлена в 1798), принадлежащая,
по словам Белинского, к исторически
важным явлениям рус­ской литературы,
как смелое и решительное нападение на
крючкотворство, ябеду и лихоимство, так
страшно терзавшие общество прежнего
времени. Тема »Ябеды» — произвол
бюрократического аппарата. Все судейские
чи­новники, — от председателя судебной
палаты до ее секретаря — мошенники,
готовые за деньги сделать правого
виноватым. В конце комедии порок
на­казывается, но все ее действие
проникнуто мыслью о неизбежности
судеб­ного произвола, так что торжество
добродетели носит условный характер.
Это было очевидно для Павла, на годы
правления которого пришлось по­явление
«Ябеды» а печати и на сиене, полому
после четырех представле­ний пьеса
была запрещена.

«Ябеда»
написана по всем правилам классицизма,
но от комедий по­добного рода она
отличается тем, что в ней нет центрального
отрицатель­ного характера: ее героем
является суд, судебные порядки. Это не
столько комедия, сколько социальная
сатира, в которой больше страшного, чем
смешного.

Показательна и
драматургическая деятельность П.А.
Плавильщикова в плане требований
создания русской самобытной драматургии
на нацио­нальной основе. Плавильщиков
решительно выступал против правил
дра­матургии классицизма — трагедия
«Ермак» (1803) написана им прозой, без
соблюдения единств на национально-историческом
сюжете. В комедий­ном наследстве
Плавильщикова выделяются комедии-драмы
»Бобыль'» (1790) и «Сиделец» (1803).

Тексты

Попов М.И. Анюта /
М.И. Попов // Стихотворная комедия,
комическая опера, водевиль конца XVIII —
начала XIX века. — Л., 1990. — Т. 1. — С. 117 -170.

Княжнин Я.Б. Вадим
Новгородский / Я.Б. Княжнин // Избранное.-
М., 1991. -С. 87 198.

Капнист В.В. Ябеда
/ В.В. Капнист // Избр. произведения. — Л..
1973. — С. 56- 176.

Основная литература

Стенник Ю.Н. Жанр
трагедии в русской литературе /
Ю.Н.Стенник. — Л., 1981.-С. 95- 125.

Гурвич И. Необычная
трагедия (О «Вадиме Новгородском»
Княжнина) / И. Гурвич//Вопр. лит.-1987. -№2.-С.
192-201.

Дополнительная
литература

Кулакова Л.И. Жизнь
и творчество Я.Б.Княжнина / Л.И. Кулакова
/ Княжнин Я.Б. Избр. произведения. — Л.,
1961. — С. 48 — 58.

Прийма Ф.Я. Тема
новгородской свободы в русской литературе
конца XVIII — начала XIX века / Ф.Я. Прийма //
На путях к романтизму. — Л., 1984.-С. 100- 138.

Соседние файлы в папке Учебники

• #
• #
• #
• #
• #

  25.05.201715.49 Mб318Федоров В.И..pdf

	Пастушеская драма с музыкою в двух действиях ‘Деревенский праздник, или Увенчанная добродетель’ клавир Classical/Vocal music • 2021 • Lyricist: Vasily Ivanovich Maykov
	Пастушеская драма с музыкою в двух действиях ‘Деревенский праздник, или Увенчанная добродетель’ клавир Look inside Sheet music file 15.00 USD Seller Dmitry Gusev Instrumentation Piano, Soprano, Tenor, Baritone, Mixed choir Scored for Soloists, Accompanying piano, Choir Type of score Piano-vocal score Movement(s) 1 to 1 from 1 Publisher Dmitry Gusev Language Russian Difficulty Medium Duration 90’0 Автор либретто В. И. Майков (1777). Действующие лица: Господин подмосковной деревни — баритон Другой господин, гость его Медор, пастух — тенор Другой пастух — баритон Надежда, пастушка — сопрано Мать, ея Староста, деревни Староста, цыганской — тенор Крестьяне и крестьянки Действие в подмосковной. Краткое содержание: История любви пастуха Медора и пастушки Надежды, разворачивающаяся на фоне деревенского праздника. 01. Основная тема. 02. Первая песня Медора. 03. Первая песня Надежды. 04. Вторая песня Медора. 05. Первый дуэт Надежды и Медора. 06. Третья песня Медора. 07. Вторая песня Надежды. 08. Второй дуэт Надежды и Медора. 09. Трио (Надежда, Медор, Пастух). 10. Хор. 11. Господин и Хор. 12. Цыганская мелодия. 13. Дуэт (Цыган, Господин, Хор). 14. Четвертая песня Медора. 15. Третий дуэт Надежды и Медора. 16. Общий Финал. Майков Василий Иванович (1728, Ярославль — 17 (28) июня 1778, Москва). — известный русский поэт, писатель, переводчик, драматург и теоретик литературы; один из основателей русского классицизма. Comments Log in to post a comment

В отзывах современников постоянно подчеркивалась оригинальность творчества Майкова, которого Н.И. Новиков причислял к «числу лучших наших стихотворцев». Позднее достоинствами его ироикомической поэмы «Елисей, или Раздраженный Вакх» восхищался А.С. Пушкин

Василий Иванович Майков русский поэт, родился в семье капитан-поручика Семеновского полка (в 1749—1751 — командир полка) И.С. Майкова. 10 марта 1740 был принят в Академическую гимназию и в 1742 записан в Семеновский полк. В январе 1743г. на основании указа 1742г., разрешавшего дворянам первоначальное обучение дома, возвратился в ярославское поместье. Достаточного образования, по-видимому, так и не получил. По свидетельству современников, Майков не знал иностранных языков и позднее, обращаясь к стихотворным переложениям произведений иноязычных авторов, пользовался подстрочными переводами, сделанными для него друзьями.

В 1747 Майков приезжает на службу в полк. В столице получили развитие его литературные и театральные интересы. К 1750-м гг. относится знакомство М. с А.П. Сумароковым, И.П. Елагиным, И.И. Мелиссино. Сближение с актерами Ф.Г. Волковым и И.А. Дмитревским состоялось еще в Ярославле: отец Майкова лично знал Волкова и поддерживал его домашний театр, а Майков посещал имение отца во время неоднократных отпусков. О близком характере дальнейших отношений Майкова и Волкова свидетельствуют его «Стихи на смерть Ф.Г. Волкова» (1762).

25 декабря 1761г. Майков в чине капитана вышел в отставку и поселился в Москве. Он устанавливает связи с поэтами, группировавшимися вокруг журналов «Полезное увеселение» (1762), «Свободные часы» (1763), которые М.М. Херасков издавал при Московском университете, и публикует там свои первые поэтические опыты: эклогу «Цитемель», басню «Собака на сене», духовную оду «На Страшный Суд», а также «Превращения Овидиевы» (стихотворное переложение из «Метаморфоз»). В эти же годы Майков издает отдельно ряд торжественных од, посвященных Екатерине II; одну из них в мае 1763г., во время посещения Екатериной II Ростова и Ярославля, он от имени ярославского дворянства подносит императрице.

Первый литературный успех пришел к Майкову после выхода в свет его ироикомической поэмы «Игрок ломбера» (1763), пародировавшей высокий стиль эпохи классицизма. Поэма высмеивала распространившуюся среди русского дворянства страсть к карточной игре. Возможно, замысел возник под влиянием «Мастерской игры в ломбер» К.-Ф. Гоммеля («Das Veisterstuck in Lomber, ein Heldengedicht», 1742). Майков выпускает затем сборник «Нравоучительные басни» (1765. Ч. 1—2), где, следуя примеру Сумарокова, широко использует народные сказки и анекдоты в качестве сюжетных источников и обильно вводит в текст пословицы и поговорки. С баснями Сумарокова басни Майкова сближает также подчеркнутая ориентация на просторечную фразеологию. В 1767 Майков издает свободное переложение стихами сочинения Фридриха II «Военная наука. Из книги “Беспечный философ…”», которое прозой с французского языка перевел для него А.И. Бибиков.

В 1766—1768гг. Майков занимал должность товарища московского губернатора; в 1768 переселился в Петербург и принял участие в работе Комиссии нового Уложения. К придворным празднествам в октябре 1768г. по случаю успешного оспопрививания императрице и великому князю Павлу Петровичу Майков сочинил драматический пролог «Торжествующий Парнас», разыгранный на сцене Придворного театра. Успех помог Майкову обеспечить постановку на той же сцене своей первой трагедии «Агриопа». К этому же времени относится создание Майковым трагедии «Фемист и Иеронима» (изд. 1775), источником которой послужила повесть «История о княжне Иерониме…». Майков использовал общую сюжетную схему повести, сохранил имена главных действующих лиц, но полностью изменил ее смысл. Сыграло свою роль то, что пьеса создавалась в обстановке начавшейся в 1768 русско-турецкой войны: положительными героями трагедии стали греки, восставшие против турок-поработителей. В 1773 г. трагедия была намечена к постановке на сцене Придворного театра, но из-за внезапной смерти актрисы Т.М. Троепольской представлена не была. Обе трагедии Майкова были высоко оценены в «Опыте словаря» (1772) Н.И. Новикова, в журнале которого «Трутень» Майков поместил «Стихи А.А. Беклешеву на смерть брата его…» и «Стихи пример-майору Ю.Б. г.Бибикову».

С марта 1770г. Майков занимает должность прокурора Военной коллегии, где служит под начальством графа З.Г. Чернышева. Одновременно он избирается в состав распорядительного комитета Вольного экономического общества. Членство в обществе совпало с попыткой Майова завести в 1771г. в Москве полотняную мануфактуру, оказавшейся безрезультатной из-за чумной эпидемии.

Период петербургской жизни Майкова отмечен наибольшей творческой активностью. В литературной полемике конца 1760-х-начала 1770-х гг. Майков неизменно выступал на стороне поэтов сумароковского направления, проявив себя мастером стихотворной пародии и талантливым сатириком. Блестящим образцом бурлескной сатиры нового типа явилась поэма Майкова «Елисей, или Раздраженный Вакх» (1771). Следование традициям бурлескных поэм П. Скаррона сочетается в ней с использованием элементов травестийной поэзии, представленной поэмой Н. Буало «Налой» («Lе Lutrin»; автограф незавершенного стихотворного переложения Майковым последней песни «Налоя»). Поэма Майкова была полемически направлена против поэта-одописца В.П. Петрова и пародировала выпущенный им в 1770г. перевод первых шести песен «Энеиды» Вергилия. Рассказ о фантастических похождениях ямщика Елисея в сочетании с травестированным изображением древнегреческих богов пародийно соотносится с отдельными эпизодами «Энеиды», одновременно заключая в себе довольно прозрачные едкие насмешки над особенностями поэтического стиля Петрова. Отражение в поэме литературной борьбы 1760-х гг. сочетается с острой социальной сатирой, направленной против винных откупов, которые приносили вред экономической жизни России. То, что мстителем откупщикам в поэме является ямщик, представитель социальных низов, способствовало активному насыщению поэмы материалами национального фольклора. «Елисей» положил начало традиции русской ироикомической поэмы и имел огромный успех у современников (переизд. 1788).

В начале 1770-х гг. Майков осуществляет стихотворное переложение (по подстрочнику В.И. Бибикова) трагедии Вольтера «Меропа» (опубл. 1775), которое сыграло определенную роль в формировании традиции русской тираноборческой драматургии. Примерно к этому же периоду относится попытка Майкова создать крупное эпическое произведение — историческую поэму «Освобожденная Москва» на сюжет из эпохи Смутного времени. Замысел завершен не был, сохранилось только вступление и начало песни 1. Интерес Майкова к истории объясняется, по-видимому, его творческими связями с Сумароковым, посвятившим тем же событиям трагедию «Димитрий Самозванец» (1771). Центральной идеей поэмы Майкова должно было стать утверждение на русском престоле династии Романовых.

В Петербурге Майков продолжает поддерживать связи с кружком Хераскова, публикуя в журнале «Вечера» (1772) свои басни, загадки и продолжение стихотворных переложений из «Метаморфоз» Овидия. Комическая опера Майкова «Любовник колдун» (опубл. анонимно, 1779; безосновательно приписывалась Н.П. Николеву) шла на сцене в Петербурге в 1772 и имела успех. Музыкальное оформление оперы строилось на использовании мотивов русских народных песен. В 1773 Майков выпускает сборник «Разные стихотворения» (Ч. 1—2). Ч. 1 составили «Оды духовные»; ч. 2 — «Оды торжественные».

Сохранились известия об особом интересе к творчеству Майкова, который проявил Д. Дидро во время своего пребывания в Петербурге (сентябрь 1773г. — май 1774г.): в числе приобретенных им в России и вывезенных во Францию изданий было четыре книги Майкова. В мемуарной литературе содержатся сведения о том, что Дидро просил петербургских литераторов, в частности А.И. Бибикова, перевести ему отрывки из произведений Майкова, как наиболее самобытного из русских поэтов: незнание иностранных языков спасало Майкова, по мнению Дидро, от необходимости подражать европейским авторам.

Возвышение при дворе Г.А. Потемкина привело к отстранению от дел покровителя Майкова З.Г. Чернышева. Майкову пришлось оставить службу и летом 1775г. вновь переехать в Москву. Здесь 22 июня 1775г. он избирается членом Вольного Российского собрания при Московском университете и участвует в издававшихся собранием «Трудах…». Пребывание в Москве двора по случаю заключения мира между Россией и Турцией было отмечено устройством народных празднеств и фейерверков. Майкову было поручено составить в стихах и прозе описание «разных увеселительных зрелищ» и «увеселительных огней» на Ходынке 16 июля 1775г.; ему же принадлежит ряд надписей к торжественным иллюминациям. Все эти сочинения, написанные по официальному заказу, были тогда же напечатаны отдельной брошюрой.

15 сентября 1775г. по именному указу Майков был пожалован чином бригадира и получил должность главного члена в Конторе Мастерской и Оружейной палаты. Это назначение носило характер почетной награды и не было связано со сколько-нибудь значительными служебными обязанностями. В Москве устанавливаются дружеские отношения Майкова с молодыми писателями М.Н. Муравьевым и Д.И. Хвостовым, возобновляется тесное личное общение с Сумароковым, которому Майков посвятил два программных стихотворения — «Ода о суете мира» (1775) и «Ода о вкусе» (1776). В последнем Майков открыто объявляет себя последователем творческих установок Сумарокова, называя его своим учителем. В то же время в понимании общественной природы человека Майков расходился с Сумароковым. Он был сторонником теологического в своей основе объяснения духовного бытия человека, видя в успехах человеческого разума подтверждение концепции гомоцентризма. Известен факт спора Майкова с Сумароковым по этим вопросам в сер. 1770-х гг. На смерть Сумарокова Майков сочинил надгробную надпись (1777).

Особый эпизод в биографии Майкова составляет его увлечение масонством, которому способствовало общение с Херасковым и его окружением. Масонские идеи отразились на творческих поисках Майкова, о чем свидетельствуют его переложения псалмов 41 («Им же образом желает…») и 135 («На реках Вавилонских…») (Вечера. 1772. Ч. 1). Известно о посещении Майковым в 1773—1774гг. масонской ложи «Урания». Об авторитете Майкова в кругах русских масонов свидетельствует тот факт, что в 1775г. он исполнял обязанности секретаря Великой Провинциальной ложи. В 1776 Майков вступает в масонскую ложу, организованную князем Н.Н. Трубецким; тогда же он вводит в ложу И.Е. Шварца. Тесное сближение с масонами приводит Майкова к сотрудничеству в журнале Новикова «Утренний свет» (1777). Сочинения Майкова, печатавшиеся в этом журнале (оды «Счастие», «Ищущим премудрости» и др.), разрабатывают темы нравственного самосовершенствования, братской любви, основанной на масонском понимании религии.

Последний этап творчества Майкова отмечен своеобразным индифферентизмом его идеологической позиции. Написанная им в 1777г. комическая опера «Деревенский праздник, или Увенчанная добродетель» (тогда же поставленная в Москве) содержит идиллическую картину взаимной любви и согласия помещиков и крестьян. Не лишено вероятности предположение П.Н. Беркова о том, что опера явилась переработкой более ранней пьесы Майкова «Аркас и Ириса», написанной на открытие московского публичного воксала в 1776 (автор музыки — И.И. Керцелли). К 1777г. относится и создание Майковым одноактной «драмы с музыкою» «Пигмалион или Сила любви» (опубл. 1779; возможно, образцом послужила одноименная пьеса Ж.-Ж. Руссо, которая была представлена на сцене Московского театра уже после смерти Майкова. Сохраняя дружеские отношения с Н.И. Новиковым, Майков сотрудничает в его журнале «СПб. учен. вед.» (четыре стихотворных надписи к портретам русских писателей и художников XVIII в. — 1777г. Май).

В отзывах современников постоянно подчеркивалась оригинальность творчества Майкова, которого Н.И. Новиков причислял к «числу лучших наших стихотворцев». Позднее, защищая Майкова от критических нападок А.А. Бестужева и К.Ф. Рылеева, достоинствами его ироикомической поэмы «Елисей, или Раздраженный Вакх» восхищался А.С. Пушкин.

В начале 1778г. Майкова вызвали в Петербург, где ему была предложена должность герольдмейстера. Майков принял предложение, но, вернувшись по делам в Москву, заболел и скоропостижно умер. После смерти Майкова остались вдова (Татьяна Васильевна, урожденная Мельгунова) и дети: два сына и четыре дочери.

По материалам Ю.В. Стенник