Медвежий праздник коми

МЕДВЕЖИЙ ПРАЗДНИК

  Медвежий праздник (манс. яны йикв — «большие пляски», нивх. чхыф леранд — «медвежья игра») — комплекс обрядов, связанных с культом медведя. Обряды сопровождаются игрой на музыкальных инструментах, ритуальными и развлекательными плясками, пением. Условно медвежий праздник состоит из нескольких частей: ритуальной, с соблюдением всех правил и запретов охоты или инсценированной охоты на выращенного для этого медведя (иногда — хранение медвежьей шкуры для праздника), с соблюдением правил, запретов и ритуалов свежевания его, доставки освежеванной туши и шкуры с головой в селение, где медведя встречали как гостя, одаривали его и угощали, извинительных обрядов (отведение вины за убийство на «русское ружье», а за поедание мяса — на ворон); воспевания зверя как предка рода, фратрии или родственника (медвежий фольклор); звериных и птичьих плясок, драматических сценок и инсценировок, в некоторых случаях — и спортивных состязаний; ритуального приготовления медвежьего мяса и трапезы; обрядов захоронения костей, черепа, призванных возродить медведя; хранения шкуры, черепа, норки (части морды), губ и лап в качестве священных.

  Существуют мифы о том, как зародились ритуалы медвежьего праздника. В эвенкийском мифе рассказывается о девушке, которая пошла в лес, упала в берлогу к медведю и провела там зиму. Весной она вернулась к родителям и родила медвежонка, которого они воспитали. Позже девушка вышла замуж за человека и родила мальчика. Оба брата выросли и решили померяться силами. Младший брат — человек убил старшего — медведя. Умирая, медведь поведал, как надо на него охотиться и как хоронить. В мифе хантов и манси медведица, съевшая растение порих и родившая двух медвежат и девочку, говорит дочери: «Завтра придут люди. Меня, твоего брата и сестру они убьют, а тебя возьмут с собою. Когда люди будут варить мое мясо, ты, смотри, не ешь, а к ночи приходи к заднему углу дома». Так и случилось. В условленном месте девушка встретила мать-медведицу, которая три ночи наставляла ее, как надо себя вести и как поступить с мясом и костями. У кетов Кайгусь-медведь хочет жениться на девушке и похищает ее. Но его преследуют, он отпускает девушку и рассказывает ей, что надо делать для его возрождения после смерти.

  Культ медведя (особое отношение, поклонение, служение ему) характерен для всех народов Севера, медвежий праздник — лишь для части из них. Условно можно выделить три основных варианта медвежьего праздника: 1 — общего характера (условно), свойственный эвенкам, эвенам, кетам, северным якутам и др., 2 — обско-угорский (у хантов и манси), 3 — амуро-сахалинский (у нивхов, ульчей, удэгейцев, орочей, ороков).

  Первый вариант наиболее ярко представлен у эвенков и кетов. Он приурочен к охоте на медведя, и главное в нем — трапеза. Медвежье мясо едят ночами в течение всего праздника (до трех дней), а в промежутках между приемами пищи устраивают танцы, игры, поют.

  У эвенков медведя убивал старший из охотников, а свежевал свойственник (нимак). Снимая шкуру с головы медведя вместе с шейными позвонками, приговаривали: «Дед (бабка), шубу снимать станем, много муравьев бегает, они кусаться станут». Отделяли сало, делили его между семьями, тушу доставляли в селение на нартах, которые затем ломали. В селении продолжали свежевать добытого зверя: отрезали голову, вынимали легкие, сердце, печень, глаза, вырезали уши, язык, нос, половые органы (их хранили до окончания праздника). Чтобы приобрести свойства медведя, нимак — родственник охотника — съедал сырое мясо.

  У большого дерева разводили костры. В первый день варили шейную часть. Молодежь играла, плясала и водила хороводы. В полночь «крик ворона» возвещал начало трапезы. Ели молча у костра и расходились. На второй день варили мелко нарезанные сердце и внутренности, в других котлах — мясо. Молодежь снова развлекалась, водила хороводы. После полуночи опять раздавался «крик ворона», все отвечали «птице», мазали лица сажей и, называя друг друга оли — ворон, садились вокруг костра. Нимак раздавал ложки и пускал сосуд с сердцем и внутренностями по кругу. Медвежье мясо ели, разойдясь по чумам. На третий день продолжали варить мясо и проводили обряды с головой, половыми органами медведя, мясо с головы съедали в полночь. Череп завертывали в бересту и хоронили. Шкуру медведя получал нимак (в ответ он дарил охотнику оленя), ее окуривали и хранили в семье вместе со святынями. Лапу вешали в чуме как талисман или отдавали шаману для изготовления колотушки.

  У хантов и манси медвежьи праздники были не только спорадические (по случаю удачной охоты на медведя), но и периодические. В далеком прошлом, когда убивать медведя, предка фратрии Пор, и есть его мясо запрещалось, очевидно, проводили только периодические праздники, на которые допускали лишь членов фратрии Пор. Со временем, когда запреты ослабли, на празднике позволяли присутствовать чужеродцам, а позднее — и иноплеменникам. Для возрождения зверя и отведения вины стали добывать медведя, съедать его мясо и проводить спорадические медвежьи праздники.

  Периодические праздники — «медвежьи игры» — устраивали зимой в течение семи лет, с последующим семилетним перерывом. Начинались они в декабре, с периода зимнего солнцестояния, а заканчивались в марте, в период весеннего равноденствия. Сначала «играли» подряд четыре ночи, затем через 5—7 дней перерыва в течение января и февраля — по 1—2 ночи, по мере того как из окрестных селений собирался народ. В начале марта «играли» семь ночей, перед полнолунием «игры» завершались.

  Праздник проходил в центре фратрии Пор — д. Вежакоры на Оби. Медведя представляла его шкура, которую обычно хранили в священном амбаре. Первая часть праздника включала песни, сказания о медведе и о происхождении людей Пор, танцы предков. В «медвежьих песнях» рассказывалось о происхождении медведя, установлении обрядов. Затем следовала священная часть — «призывные песни» и «птичьи танцы», во время которых обращались к общим божествам, вызывали предков, мужчины исполняли танцы с саблями или мечами. Впрочем, песни и интермедии также поручали исполнять мужчинам, одетым в специальные костюмы (лисицы, петуха, журавля и др.), с берестяными и деревянными масками на лицах. Костюмы и аксессуары праздника (сабли, мечи и др.) хранили в священном амбаре или в специальном общественном доме — «танцевальной избе». В последнюю ночь праздника разыгрывали священные представления, изображая главных духов — Большого духа, Калтащ-экву, Мир Сусне хума, исполняли посвященные им танцы. Традиционные пляски и интермедии изображали противоборство медведя, предка фратрии Пор, и Журавля, представляющего фратрию Мось. На медведя и всех присутствующих нападали также комары, филин, огненная лисица, ворон. Танец огненной лисицы исполняли в зимней одежде, к которой привязывали хвост из соломы. Во время танца хвост поджигали — это должно было привести к очищению помещения и участников праздника. Танцевали и пели под аккомпанемент пятиструнного музыкального инструмента сангультапа. Заключительный эпизод праздника — приход семи лесных духов — мэнквов (духи фратрии Пор) за искупительной жертвой в виде двух деревянных фигурок мужчины и женщины. Их уносили в тайное святилище и сжигали. Позднее этот обряд принял форму кукольного представления. Куклы выступали антагонистами медведя, и гибель куклы, которой заканчивался спектакль, воспринималась как искупительная жертва.

  Если убивали медведя, то медвежий праздник обских угров длился пять ночей, если медведицу — четыре, а если медвежонка — то 2—3 ночи (столько же исполнялось и «медвежьих песен» в начале праздника). Спорадический праздник являлся сокращенным вариантом периодического. В нем было больше развлекательных элементов. Когда тушу медведя привозили в селение, устраивали обряд очищения: летом всех обливали водой, зимой обсыпали снегом. Праздник проходил в доме охотника, добывшего медведя. Шкуру с головой и лапами укладывали в переднем углу на столе в жертвенной позе — голова положена на вытянутые лапы. Голову медведицы покрывали платком, на глаза клали кружки из бересты или монеты, лапы украшали кольцами, ленточками. Перед головой ставили угощения, фигурки из теста, изображавшие жертвенных оленей (раньше приносили в жертву оленей и лошадей), для окуривания — дымящуюся чагу. Все, кто приходил на празднование, кланялись медведю, целовали его лапу (женщины — через платок). На празднике пели песни о медведе, его жизни в лесу, о том, как его добывали. Важное место занимали обряды «отречения»: охотники обращались к медведю и говорили, что они не виноваты в его смерти. Сначала вина отводилась на членов фратрии Мось, позднее — на иноплеменников («виновато русское оружие»). В течение нескольких ночей исполняли медвежий фольклор, танцы, песни и представления — инсценировки в масках (тули лап). Они имели как сакральное, так и развлекательное значение. Все роли, в том числе и женские, исполняли мужчины. Женщины танцевали, закрыв от медведя лица и руки большим платком. Назидательносатирический характер носили сценки, изображавшие хвастунов, трусов, воров, лентяев, нерях. Объектом интермедии мог стать любой человек, в том числе присутствующий на празднике. Никто не обижался на актеров. Тем более что всем известные актеры были как бы анонимны: когда после представления и переодевания они возвращались в дом, хозяин спрашивал их: «Люди здесь веселились, где вы были весь вечер?» На что они отвечали: «Нам это совершенно не известно: мы все время крепко спали».

  Кульминация праздника — представление с тряпичными куклами, укрепленными на ногах лежащего на спине артиста, либо с деревянными фигурками, которыми управлял музыкант, играющий на сангультапе. Мясо медведя ели лишь в последнюю ночь праздника. Варили его только мужчины, в особом месте и в специальных котлах. Ели руками или особыми палочками (нельзя было использовать металлические предметы), кости разделяли по суставам. Мужчины ели мясо от передней части туши, женщины — от задней. (Голову, лапы и сердце варили мужчины позже, в лесу, и ели отдельно). Во время еды каркали по-вороньи, отводя от себя вину. Говорили: «Вороны пришли, вороны едят». Очищались: обливались водой, зажигая стружки, ртом захватывали пламя, проводили руками над огнем, лезвием ножа постукивали по зубам. После этого человек с горящим трутом обходил все углы жилища и кричал поптичьи; открывал дверь, «выгоняя» птиц на улицу, — дом очищался от нарушителей запрета. Затем гасили свет и делали вид, что засыпают. Раздавался голос: «К верхнему духу поднимается» (медведь). Кости медведя хоронили в лесу или озере, череп вешали на высокий пень или хранили завернутым в платок в священном сундуке.

  Амуро-сахалинский медвежий праздник также устраивали периодически или по случаю удачной охоты на медведя. Наиболее ярко он представлен у нивхов. В охоте на медведя участвовали члены рода во главе со старейшим охотником. Он садился на спину убитого медведя и кричал: «У-у-у-у!» три раза, если убит был самец, и четыре — если медведица. Чтобы задобрить зверя, в его левое ухо клали табак. Освежевав тушу, доставляли в селение — везли головой вперед, предупреждая сородичей криком. Женщины встречали медведя игрой на музыкальном бревне. Тушу клали в амбар, шкуру с головой — на помост, где уже хранились кости, черепа, половые органы добытых ранее медведей. Тут же складывали охотничье снаряжение. Ставили всевозможные угощения, жареное мясо медведя раздавали присутствующим. Трапеза сопровождалась игрой на музыкальном бревне.

  Гораздо больше у амурских народов разработан ритуал периодического медвежьего праздника — с выращенным в клетке медведем, который проводили в январе—феврале, в период полнолуния. С одной стороны, он был связан с промысловым культом (сопровождался обрядом кормления хозяев земли, леса и гор), с другой — с поминками по умершему родственнику, душа которого якобы перешла в медведя.

  Медвежонка, найденного в лесу, выращивали три года в клетке. Хозяйка первое время даже кормила его грудью, называя «сынок». Праздник делился на несколько этапов: 1 — изготовление священных стружек инау, 2 — убиение медведя, 3 — водворение головы зверя на помост, 4 — кормление медвежьим мясом гостей, 5 — принесение в жертву собак, 6 — разъезд гостей.

  В назначенный день хозяин медведя наливал вино домашнему духу и обращался к нему с просьбой извинить за то, что не может больше держать медведя, хотя все время обращался с ним хорошо. Затем с гостями он шел к клетке и угощал животное. Медведя водили по селению, его радостно встречали в каждом доме, угощали рыбой, специальным студнем из рыбьей кожи, вином, кланялись ему — это должно было принести благополучие дому. Под звуки музыкального бревна все плясали, пантомимой изображая будущее путешествие медведя к прародителям.

  Убивал медведя зять (или зятья) на специально подготовленной площадке («стрельбище»). Медведя свежевали, шкуру с головой спускали в дом через дымовое отверстие. В жертву приносили собак. Начинали угощаться приготовленными блюдами. Между трапезами устраивали танцы, гонки на собаках, фехтование на палках, стрельбу из луков, женщины играли на музыкальном бревне. На огне, разведенном с помощью родового огнива, варили медвежье мясо, вынимали его специальным черпаком с изображением медведя, подавали в деревянных ковшах, сделанных к празднованию. Медвежью голову и мясо украшали стружками инау. Кости собирали и отдавали хозяевам, прикрепляя к ним какой-либо дар (копье, нож, ремень, даже собак, женщины — чашку с едой). Все дары вместе с костями якобы отсылались «лесным людям» — медведям. Перед окончанием праздника старики сидели целую ночь около черепа медведя, ели ритуальные кушанья и разговаривали с ним.

  Черепа хранили в амбаре или на дереве, весной и осенью, начиная промысел, «кормили» их.

  Медвежий праздник народов Севера соединил в себе элементы тотемизма (обряды возрождения медведя — предка и хозяина зверей) и промыслового культа. В нем также нашел отражение широко распространенный миф об умирающем и воскресающем звере.

статья из энциклопедии «Арктика — мой дом»

 

 

Медвежий праздник, на языке манси «яны пике» что значит большие пляски, или «чхыф леранд» — медвежья игра, один из старинных культовых праздников народов Севера. Медвежий праздник это своеобразный комплекс обрядов, связанных с культом медведя.

Это всенародный праздник который справляют в крупном селении при большом стечении людей из окрестных стойбищ. Во время медвежьего праздника устраивают массовые гулянья, ярмарки, концертные представления и различные состязания.

Культ медведя у северных народов всегда стоял на высоком уровне. Если среди русских иногда можно услышать такие выражения, как «Неуклюжий, как медведь», «Медведь косолапый», «Медведь на ухо наступил», то северные люди чаще говорят про него и ласковое — «Медведь Батюшка», «Лесной старик», «Гость», «Старик Князь». У многих народов мира к медведю особое отношение. Ведь это красивое, ловкое животное. Мало кто из животных посмеет напасть на него. И поэтому Медвежий праздник основан на его чествовании.

По древней легенде медведь был младшим сыном Бога Торума. Поэтому он такой сильный и ловкий. Бог отправил своего сына на Землю и просил не разорять селения и не убивать оленей. Но из-за голода и нападок гнуса наказ отца был нарушен. Поэтому на медведя обрушилась кара. Зверь стал смертным, и охотники имели право убивать его за не послушание. Душа же оставалась бессмертной и должна была возвратиться к Торуму. Медведя называют еще и лесным человеком. Люди почитают его и даже справляют Медвежий праздник.

Во время проведения этого древнего и интересного обряда, проводятся традиционные ритуалы, устраиваются театрализованные представления, сопровождаемые музыкой, пением, танцами, переодеванием в различные костюмы. Есть даже особенный ритуальный танец с семью стрелами. Все дни восхваляют медведя и перекладывают вину за убийство зверя на ружье, а за поедание мяса — на ворон. Только потом варят и съедают медведя целиком.

Сам праздник начинается с инсценировки охоты с множеством правил. Для этого специально выращивают медведя до трехлетнего возраста. Затем справляют встречу. Раздается угощение. Чаще всего монеты, сладости. Наряжают и животное. На глаза и нос кладут серебряные монеты. Медведю надевают берестяной намордник. Медведица же получает на голову платок и бисерные украшения.

Поются песни с извинениями, что пришлось убить медведя. Даже приносится жертва в виде олененка. Количество песен всегда нечетное. В песнях хвалят медведя, как представителя рода целого народа. Существуют специальные песни, которые исполняют по этому поводу, в костюмах и масках зверей. Люди подражают их повадкам и пляскам. Вороны выступают в роли воров, которые хотят своровать мясо и душу медведя. Люди стараются защитить и не дать похитить бессмертную душу.

Обязательной частью медвежьего праздника является камлание и пляска шаманов. Ритуальная пляска шамана  очень интересное и выразительное представление.

После песнопения начинаются спортивные соревнования и драматические инсценировки. Охотники соревнуются в метком попадании стелами в цель, приготавливают медвежье мясо для обеда с соблюдением правил и ритуалов, после чего начинается трапеза. Отобедав, люди собирают все кости, чтобы захоронить в специальном месте, веря, что медведь сможет возродиться вновь.

Шкура, часть морды, губы, череп — считаются священными и хранятся отдельно. На этом празднике можно не только посмотреть представление, но и купить много сувениров, которые изображают медведя. Для женщин интерес представляют украшения из бисера, связанные коврики, меховые изделия. Мужчин покорят ножи, которые имеют на ручках изображение тотемного животного, кожаные изделия ручной работы. Красивы также национальные костюмы. А какие маски можно найти и повесить для украшения интерьера своей квартиры! Для детей представлены игрушки в виде медведя.

В России медведя тоже почитают с давних времен. Есть даже восточнославянский праздник пробуждения медведя. Этот праздник был соединен с Масленицей. Но после принятия христианства празднование пробуждения медведя перенесли на более раннее время и перестали поклоняться этому зверю. 24 марта ходили ряженные в костюмах косолапого, которые делались из медвежьих шкур. Шло веселое гуляние со сжиганием чучел, катанием горящих колес и танцами настоящих медведей со скоморохами. Хозяин леса был похож на русского Бога Велеса или, как по-другому его называют, Волоса. Велес считался покровителем скота, был косматым и волосатым. Даже волхвы надевали на себя медвежью шкуру.

До сих пор осталась любовь у народа к этому красивому, могучему животному. Если представится возможность, то обязательно стоит поехать на фестиваль, который проводят народы орочей и удэгейцев. Сегодня это национальное гулянье превратилось в соревнование ловкости и силы, гонках на нардах, катанием на мотосанях, массовых плясках с пением, которые сопровождаются игрой на национальных музыкальных инструментах.

Ну и, конечно же, нельзя не упомянуть об Олимпийском мишке — любимце народа, талисмане двух Олимпийских игр, проводимых в России в 1980 и 2014 годах.

МЕДВЕ́ЖИЙ ПРА́ЗДНИК, ком­плекс пред­став­ле­ний и об­ря­дов, свя­зан­ных с мед­ве­дем. Встре­ча­ет­ся у на­ро­дов та­ёж­ной зо­ны Ев­ра­зии; эле­мен­ты М. п. из­вест­ны у ин­дей­цев Сев. Аме­ри­ки. Куль­то­вое зна­че­ние мед­ве­дя оп­ре­де­ля­лось пре­ж­де все­го пред­став­ле­ни­ем о его ан­тро­по­морф­но­сти, объ­яс­няв­шей­ся в ми­фо­ло­гич. тра­ди­ции общ­но­стью про­ис­хо­ж­де­ния мед­ве­дя и че­ло­ве­ка или про­ис­хо­ж­де­ни­ем их друг от дру­га. По­все­ме­ст­но рас­про­стра­не­ны та­буи­ро­ва­ние на­зва­ния мед­ве­дя, за­пре­ты, свя­зан­ные с по­ве­де­ни­ем че­ло­ве­ка по от­но­ше­нию к не­му, у не­ко­то­рых на­ро­дов – за­пре­ты на упот­реб­ле­ние в пи­щу его мя­са. Со­хра­не­ние го­ло­вы, че­ре­па, кос­тей, шку­ры мед­ве­дя в спец. строе­нии долж­но бы­ло спо­соб­ст­во­вать воз­ро­ж­де­нию мед­ве­дя в бу­ду­щем и про­мы­сло­во­му бла­го­по­лу­чию уча­ст­ни­ков празд­ни­ка.

Вы­де­ля­ют два ти­па М. п.: за­пад­ный (хан­ты, ман­си, ке­ты, эвен­ки и др.), свя­зан­ный с охо­той на мед­ве­дя, и даль­не­во­сточ­ный (нив­хи, ай­ны и др. на­ро­ды Аму­ра и Са­ха­ли­на), вклю­чаю­щий вы­ра­щи­ва­ние мед­ве­жон­ка в се­мье и его ри­ту­аль­ное убий­ст­во. Су­ще­ст­ву­ет боль­шое ко­ли­че­ст­во ло­каль­ных ва­ри­ан­тов М. п., да­же у од­но­го на­ро­да.

В наи­бо­лее пол­ном ви­де М. п. со­хра­нил­ся у об­ских уг­ров. У них су­ще­ст­ву­ют пе­рио­ди­че­ские и спо­ра­ди­че­ские М. п. Пе­рио­дич. М. п. (Яны йикв – Боль­шие тан­цы, или Боль­шие иг­ри­ща) уст­раи­ва­ют­ся в пе­ри­од ме­ж­ду зим­ним солн­це­стоя­ни­ем и ве­сен­ним рав­но­ден­ст­ви­ем; ра­нее про­хо­ди­ли в куль­то­вом цен­тре фрат­рии Пор – с. Ве­жа­ко­ры (Ок­тябрь­ский р-н Хан­ты-Ман­сий­ско­го автономного ок­ру­га). Кро­ме то­го, по­сле ка­ж­дой удач­ной охо­ты на мед­ве­дя уст­раи­ва­ют­ся спо­ра­дич. М. п., пред­став­ляю­щие со­кра­щён­ный ва­ри­ант пе­рио­дич. празд­ни­ка. Об­ря­ды длят­ся 5 но­чей, ес­ли убит са­мец, и 4 – ес­ли уби­та сам­ка. Все дей­ст­вия во вре­мя празд­ни­ка со­про­во­ж­да­ют­ся тан­ца­ми, пес­ня­ми, дра­ма­тич. и ку­коль­ны­ми пред­став­ле­ния­ми. Шку­ру мед­ве­дя ук­ла­ды­ва­ют в пе­ред­нем уг­лу до­ма в «жерт­вен­ной по­зе» – с го­ло­вой, по­ло­жен­ной на пе­ред­ние ла­пы; го­ло­ву и ла­пы ук­ра­ша­ют коль­ца­ми, лен­та­ми. Все при­хо­дя­щие на празд­ник при­но­сят да­ры, ко­то­рые рас­кла­ды­ва­ют пе­ред мед­ве­дем. М. п. на­чи­на­ет­ся с об­ря­да «от­ре­че­ния», во вре­мя ко­то­ро­го неск. мужчин, среди них – охот­ник, убив­ший мед­ве­дя, оде­тые в спец. кос­тюм (ха­лат, ост­ро­ко­неч­ная шап­ка, опу­шён­ная ме­хом, с мо­за­ич­ным ор­на­мен­том), об­ра­ща­ют­ся к мед­ве­дю и го­во­рят, что они не ви­но­ва­ты в его смер­ти. Ис­пол­ня­ют­ся «мед­ве­жьи пес­ни» (уй эр­гыт), рас­ска­зы­ваю­щие о про­ис­хо­ж­де­нии мед­ве­дя, об ус­та­нов­ле­нии об­ря­дов. За­тем сле­ду­ют «при­зыв­ные пес­ни», во вре­мя ко­то­рых при­зы­ва­ют­ся как об­щие бо­же­ст­ва, так и пред­ки оп­ре­де­лён­ных тер­ри­то­ри­аль­но-ге­неа­ло­гич. групп. Это – свя­щен­ная часть М. п., в от­ли­чие от сле­дую­щей (ту­ли лап) – пред­став­ле­ний в мас­ках, в осн. бы­то­во­го и юмо­ри­стич. со­дер­жа­ния. В по­след­нюю ночь ва­рит­ся и по­еда­ет­ся мед­ве­жье мя­со, во вре­мя тра­пе­зы со­блю­да­ют­ся мно­го­числ. та­бу, все очи­ща­ют­ся, по­сту­ки­вая но­жом по зу­бам. За­тем сле­ду­ют об­ря­ды, ко­то­рые долж­ны снять с лю­дей ви­ну за убий­ст­во мед­ве­дя и по­еда­ние его мя­са: ими­ти­ру­ют­ся уход охот­ни­ков в лес, сон, при­лёт птиц и т. п. Да­лее ис­пол­ня­ют­ся тан­цы зве­рей и птиц, бы­то­вые сценки, совершаются га­да­ния о сле­дую­щей охо­те на мед­ве­дя и о про­мыс­ле в це­лом. В кон­це М. п. про­во­дят­ся об­ря­ды, дол­жен­ст­вую­щие за­ста­вить мед­ве­дя сно­ва вер­нуть­ся и скрыть роль охот­ни­ка и др. уча­ст­ни­ков празд­ни­ка.

М. п. даль­не­восточного ти­па, в наи­бо­лее пол­ной фор­ме пред­став­лен­ный у нив­хов, ха­рак­те­ри­зу­ет­ся пред­став­ле­ния­ми и об­ря­да­ми, де­лаю­щи­ми мед­ве­дя за­щит­ни­ком оп­ре­де­лён­но­го ро­да. Мед­ве­жон­ка вы­ра­щи­ва­ют в те­че­ние не­сколь­ких лет, час­то по­сле смер­ти сво­его ре­бён­ка. М. п. начинается играми с медведем, затем его ведут на спе­ци­аль­но обо­ру­до­ван­ную и ук­ра­шен­ную пло­щад­ку и уби­вают с по­мо­щью лу­ка и стрел. Шку­ру мед­ве­дя сни­ма­ют, ими­ти­руя раз­де­ва­ние. Мед­ве­дя уби­ва­ет че­ло­век из дру­го­го ро­да – зять или тесть, в дру­гой род от­да­ют так­же мя­со и са­ло мед­ве­дя; в даль­ней­шем тот род дол­жен уст­ро­ить в от­вет ана­ло­гич­ный М. п. На­ря­ду с та­ким М. п., на­ро­ды Даль­не­го Вос­то­ка со­вер­ша­ют и об­ря­ды по­сле ус­пеш­ной охо­ты на мед­ве­дя; по мне­нию не­ко­то­рых ис­сле­до­ва­те­лей, у них су­ще­ст­во­ва­ли и пе­рио­дич. це­ре­мо­нии, про­хо­див­шие в ян­ва­ре – фев­ра­ле.

У хан­тов и ман­си, нив­хов и др. М. п., ут­ра­тив мн. ма­гич. чер­ты, со­хра­ня­ет­ся как нар. празд­ник и сред­ст­во пре­зен­та­ции сво­ей куль­ту­ры.

В мире есть много интересных явлений, праздников, обрядов, которые обычный человек вряд ли увидит хотя бы раз за свою жизнь.

Одним из таких праздников у коренных народов Югры является праздник «Медвежьи игрища».
Ханты (старое название «остяки», «югры», «угры») – небольшой народ, относящийся к угорской группе финно-угорской ветви уральской языковой семьи. Самоназвание народа «ханты» — человек. Численность хантов в Российской Федерации составляет по данным переписи населения 2010 года 30943 человек. Из них 61,6% проживают в Ханты-Мансийском автономном округе – Югре, 30,7% — на Ямале, 2,3% — на юге Тюменской области (Уват, Демьянка), 2,3 % — в Томской области.

«Пупи як» — в переводе с хантыйского «медвежья пляска» или как принято сейчас называть «медвежьи игрища» – ритуальный праздник, устраивающийся по случаю добычи медведя. Медведь в миропонимании хантов — это не только лесной зверь, но и небесное существо, и родственник людей. Не случайно, количество душ у медведя такое же, как у человека: пять – у самца (как у мужчины) и четыре – у самки (как у женщины).

Как гласит один из мифов, когда- то в детстве медведь жил на небе у своего отца – Торум ащи, но ему было интересно, как устроена жизнь на земле. Отец уступил просьбам сына и в золотой люльке на цепях опустил его на землю, наказав блюсти здесь порядок и справедливость, не причинять вреда людям. Когда медведь нарушает предписания, охотникам разрешают его убить, но они должны провести специальный обрядовое действие, чтобы вернуть Небесному отцу бессмертную душу его сына.

Праздник длиться 4–5 дней, в зависимости от пола убитого медведя. Медвежьи игрища состоят из траурных, комических и бытовых песен, мужских и женских танцев, молитв, разыгрывания сценок, гаданий, жертвоприношений.

Еще больше информации можно получить на сайте:

https://beargames.ru/medvezhi-igrishcha-kazymskih-hantov

ул. Набережная д. 22, с. Казым, Белоярский район,
Ханты-Мансийский автономный округ, Югра
num-eh@yandex.ru
+7 908 8846023, +7-34670-23834

Фото с выше названного сайта.

УДК 39: 398.1(=511:143)

МЕДВЕЖИЙ ПРАЗДНИК СЕВЕРНОЙ ГРУППЫ МАНСИ: языковое табу

ПОПОВА Светлана Алексеевна,

кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник научно-исследовательского отдела истории, археологии и этнологии БУ «Обско-угорский институт прикладных исследований и разработок» (г. Ханты-Мансийск, РФ), rusina-popova@yandex.ru

Введение. В традиционной культуре манси после добычи медведя обязательно проведение цикла обрядовых действий (медвежий праздник). Исследование посвящено описанию и характеристике применяемого в них табуиро-ванного «медвежьего языка». Мансийский медвежий праздник в полном объеме перестал исполняться в первой половине XX в. Тогда же прервалось его исследование, за исключением редких публикаций. Актуальность изучения данной проблемы состоит в том, что один из значимых обрядовых элементов, где проявляется этническая специфика народа, слабо представлен в науке.

Материалы и методы. Впервые в научный оборот включается массив полевых записей, сделанных нами на 6 медвежьих праздниках манси в Березовском районе Ханты-Мансийского округа — Югры (1994, 2000, 2001, 2011 гг.). При этом задействован метод когнитивной антропологии. Само исследование строится на принципе историзма. Результаты исследования и их обсуждение. Медведь (у северной группы манси медведица) в фольклоре и религиозных представлениях манси олицетворяет мифологического первопредка фратрии пор и почитается как священное животное. Одним из важных элементов медвежьего праздника является «медвежий язык» (в присутствии медведя нельзя пользоваться обыденным разговорным языком, все предметы, действия называются подставными словами). Запрет исходит из мифологических представлений о схожести человека и медведя и понимании им человеческой речи. Он был создан, чтобы ввести животное в заблуждение и отвести от охотника и жителей поселения подозрение в его низведении.

Заключение. В исследовательских материалах ученых содержатся отрывочные сведения о таком феномене, как скрытый, сакральный «медвежий язык». Нами инициировано проведение спорадических медвежьих обрядов манси (пока редко, поскольку приходится реконструировать его утраченные или стоящие на грани исчезновения части, в том числе «медвежий язык»). Восстановление табуированного языка как части духовной культуры народа манси способствует сохранению традиционной системы верований в целом. Ключевые слова: манси; медведь; праздник; табу; «медвежий язык»; танец-сценка.

Для цитирования: Попова С. А. Медвежий праздник северной группы манси: языковое табу // Финно-угорский мир. 2017. № 3. С. 102-112.

Введение

В статье на основании полученных полевых материалов с привлечением фольклорных, этнографических, лингвистических и литературных данных представлен обобщенный анализ такого явления традиционной культуры манси, как языковое табу. Объектом исследования выступает современный мансийский спорадический медвежий праздник (также используются термины «медвежьи игрища» и «медвежьи пляски»), где этот «священный язык» наиболее ярко проявляется [26, 46].

Наше исследование было направлено на выявление как традиционных культурных ценностей манси, так и механизмов, которые способствовали стабилизации общества, что актуально и сегодня. В связи с этим стояла цель — дать описание и характеристику действующего табуированного языка в период медвежьего праздника, частично реконструировать его исчезнувшую

часть, воспроизвести соответствующие образы, символы. Необходимость исследования этой области духовной культуры манси обусловливается фактом быстрой, особенно в последние годы, трансформации традиционной системы верований. Материал статьи может быть использован в лекционных курсах по этнографии манси и лингвистике, при историко-сравнительных сопоставлениях с данными по культуре других народов при выработке моделей межнациональных отношений; этносоциоло-гических поведенческих установок и ценностных ориентаций.

В предлагаемой статье лексический материал не рассматривается с точки зрения филологии, приведенные примеры слов и выражений привлекаются только в качестве иллюстрации. Новизна заключается во включении в научный оборот собранных нами полевых материалов.

102 ISSN 2076-2577 (print)

© Попова С. А., 2017

Материалы и методы

Методологическую основу статьи составляют общие теоретические положения, разработанные зарубежными и отечественными учеными с позиций когнитивной антропологии. Сохраняется принцип историзма, т. е. предмет исследования рассматривается в развитии на определенном историческом этапе. Материалом послужили полевые записи, сделанные нами на мансийских медвежьих праздниках в с. Сосьва (1994), д. Кимкьясуй (1994), д. Хулимсунт (1994, 2001), д. Ломбовож (2000), на р. Лэпля (2011) Березовского района Ханты-Мансийского автономного округа — Югры.

Обзор литературы

Описание мансийского медвежьего праздника как этнографического феномена можно обнаружить и в источниках прошлых столетий, и в современных: Н. Л. Гондатти, А. Алквиста, А. Канни-сто, Б. Мункачи, И. И. Авдеева, В. Н. Чер-нецова, З. П. Соколовой, Е. И. Ромбандее-вой, Н. И. Новиковой, С. А. Поповой [1; 2; 15; 16; 20; 22; 26 и др.]. Особо следует отметить книги зарубежных исследователей мансийского языка и культуры — финна Артура Каннисто и венгра Берната Мунка-чи. Содержание четвертого и пятого томов собрания сочинений А. Каннисто составляют материалы медвежьего праздника, записанные автором в экспедиции к северной группе манси (1901-1906) и опубликованные на немецком языке (1958, 1959). Впервые российскому читателю они стали доступны в 2016 г. благодаря их переводу на русский язык доктором исторических наук Н. В. Лукиной [7; 10]. Третий том из многотомного собрания Б. Мункачи «Вогульская народная поэзия» также посвящен медвежьим песням. Они были записаны у манси сначала А. Регули (18431845), а затем Б. Мункачи (1888-1889), изданы в начале XX в. в Венгрии на основе латинской финно-угорской транскрипции и на венгерском языке. Перевод с мансийского языка на русский был выполнен доктором филологических наук Е. И. Ромбан-деевой [11].

Система запретов в религиозных воззрениях основана на связи с тотемизмом, в данном случае с культом медведя, но это более широкое понятие, включающее в себя представления о медведе, обряды, связанные и с охотой на него, и с поеданием его мяса, и с хранением его костей. На медвежьем же празднике особо выделяются извинительные и умилостивительные обряды, песнопения, танцы, драматические действа [22, 41]. Исследователь культуры обских угров Н. В. Лукина дает сравнительный материал по культу медведя, где затрагивает в том числе труды указанных авторов, и приходит к выводу: «Проблема генезиса культа медведя и медвежьего праздника у обских угров рассматривалась главным образом в мировоззренческом плане» [8, 179]. Однако в них почти нет данных, где бы языковое табу изучалось с точки зрения миропонимания. Безусловно, ученые констатируют, что «скрытный, тайный, подставной язык» присутствует в культуре, и в качестве примера иногда приводят немногочисленный список слов и выражений. Однако он никогда не подвергался специальному исследованию (свидетелями праздника) и в литературе об этом языке содержатся лишь отрывочные сведения [2, 40; 8, 179; 22, 49 и др.].

С точки зрения лингвистического материала иносказательная речь непосредственно анализируется в работах филологов: монографии М. Бакро-Надь [28], статье К. В. Афанасьевой [3] и докладе Д. В. Герасимовой [4]. М. Бакро-Надь по имеющимся на тот момент опубликованным источникам описала 486 терминов (табу), среди них 132 названия медведя [28, 109]. Из всех обозначенных ею слов и выражений 211 относятся к мансийскому (вогульскому) языку. Ею дается ссылка на другого венгерского исследователя — Б. Мункачи, считавшего, что «едва ли есть еще язык, который создал бы так много слов табу в культе медведя, как обско-угорские языки» [28, 19]. Рассмотрев лексический материал, М. Бакро-Надь приходит к выводу: «Почитание медведя как священного зверя существовало уже в обско-угорское время» [28, 126]. На-

чало обско-угорского времени относится к рубежу II и I тыс. до н. э., как уточняет Н. В. Лукина со ссылкой на П. Хайду [8, 179; 24]. Отсутствие слова «медведь» говорит о глубокой древности его культа, а необычайно богатая и развитая терминология, относящаяся именно к этому животному, дает тому подтверждение. Известный ученый, носитель языка и культуры манси К. В. Афанасьева сведения по табуированной лексике излагает на примере мансийского медвежьего праздника в среде ивдельских манси (д. Пума-Пауль, Ивдельский район, Свердловская область, 2005 г.). Всего ею выделено 59 слов и выражений, называющих медведя, части его тела и внутренние органы, предметы и действия, связанные с ним. Здесь же отмечены некоторые слова, имеющие отношение к культу медведя [3, 85-92]. Другой ученый-лингвист из манси — Д. В. Герасимова — показывает 60 слов и выражений «особого», «секретного» языка (манс. уй-латыу), выписанных ею из фольклорных материалов Б. Мункачи [4, 87].

Результаты исследования и их обсуждение

В этнографических источниках в первую очередь обращают на себя внимание материалы по социальной организации северной группы манси, которая еще в начале ХХ в. состояла из двух фратри-альных объединений — пор и мощ. В изначальное обско-угорское время, в период этнического образования северных манси, медведю/медведице отводилась роль фратриального первопредка объединения людей пор [13, 22, 43-71; 20, 89-100; 23, 548-549; 27, 20]. Новообразования происходили за счет миграционных процессов и находили отражение в мифологии и религиозных представлениях. Одно земное (местное) воплощение определяется, например, превращением в медведя сына земной женщины [9, 80; 21, 16-17]. Медведя признают кровным родственником и называют его соответственно апсикёв ‘наш братик’, йигтев ‘наша [ласковая] младшая сестренка’, сасыг ‘дядя по матери’, аки ‘дядя по отцу’, опа ‘дедушка’. Небесное или божественное происхожде-

ние он/она получает по рождению, будучи мифологическим сыном/дочерью Верховного бога (манс. Нуми Торум), который спустил его/ее на Землю, являя собой, пришлое население. «В этом мифологическом родстве прослеживаются древние тотемические черты, в XIX — начале XX в. в значительной степени уже стершиеся» [12, 10]. Следовательно, как божество и родственник (первопредок) он/она является объектом поклонения и почитания, а в реальности — животное, предмет охоты. Табу прежде всего налагается именно на названия животных, выступающих объектом охоты и поклонения (имеющих отношение к божеству).

По народной терминологии церемонию по случаю добычи медведя сами манси на-зываютуй йикв ‘зверя танец’, уй Шквуукве ‘зверя танцевать’,уй йикваве ‘зверя танцуют’, иногда говорят уй ёнгаве ‘зверя играют’ (в слове уй ‘зверь’ скрыто название медведя). Если добыт медведь, то «зверя танцуют/играют» 5 дней, если медведица — 4 дня.

Структура спорадического медвежьего праздника манси несет в основе следующие обрядовые действия: установление места берлоги; добыча, доставка и встреча в поселении; подготовительные мероприятия; очищение и гадание; собственно праздник, сопровождающийся песнопением, танцами и драматическими представлениями; жертвоприношение животного; священная ночь с показом духов-предков; разрушение стола, вынос, проводы и поминки. Данная структура осталась в неизменном состоянии до настоящего времени. Разница состоит в наполняемости обрядовых действий: в каких-то элементах они представлены более полно, а где-то недостаточно. На это, безусловно, повлияли и длительный запрет на его проведение в советское время, и физическое уничтожение исполнителей обрядовых церемоний в годы репрессий и войн. Однако манси никогда не прекращали его проводить, так как медведя добывали во все времена, а не почтить его было непростительным грехом. В период запрета праздновали тайно, только в своих семьях и, естественно, в

укороченном варианте, о чем неоднократно вспоминали пожилые информанты. В качестве примера можно привести рассказ А. Анемгуровой (Самбиндаловой): с мужем они постоянно жили в охотничьей избушке на р. Тапсуй, и когда случалось Устину (так звали мужа) добыть медведя, они обязательно его «плясали», причем вдвоем, поскольку были бездетные [14].

В конце ХХ — начале XXI столетия, на пике движения в защиту сохранения и возрождения традиционных культур, нам представилась возможность принять участие в шести спорадических медвежьих праздниках северной группы манси. Обладатели добычи, они же устроители праздников, говорили, что стараются выполнять те же правила, что их отцы и деды: «Иначе поступать по отношению к медведю неприлично».

Из наблюдений охотников известно, что освежеванный остов животного похож на скелет человека, отличается только размер конечностей, у зверя они короче. Отмечается и то, что некоторые повадки медведя аналогичны действиям человека [15, 25; 21, 17-18]. В фольклоре манси сохранились мифы о превращении человека в медведя, имеется множество рассказов (байки, былички и бывальщины) о случайных встречах со зверем. Например, «при встрече человек оказался без оружия, и убеждает медведя разговорами не нападать: «У тебя когти и клыки, а у меня, смотри, только руки одни. Что же ты на меня полезешь?». Медведь устыдился и ушел. В других рассказах, наоборот, животное разрывает охотника, который хвалился, что не боится медведя и отзывался о нем иронически. Не менее типичны рассказы о человеке-оборотне» [5, 263]. Очевидно, из подобных наблюдений за жизнью и повадками зверя сложились представления о его сходстве с человеком, в том числе о его способности понимать человеческую речь. Чтобы нечаянно не выдать словом действия, связанные с его добычей, необходимо ввести хищное животное в заблуждение и тем самым отвести «подозрение» медведя от охотника и жителей поселения. С этой целью установился обычай пользоваться

«медвежьим языком», хотя на нем говорят люди, а не животное.

Если речь заходит о медведе, то о нем говорят только иносказательно: вортолнут ‘в лесу живущий’; маколыу ойка ‘земляной дом имеющий мужчина’; уй ‘зверь’; торев ‘белый’ (в значении «священный»); ялпыу уй ‘священный зверь’; уй аги ‘зверь-девушка’ (т. е. зверь женского пола); консыу ойка ‘когтистый мужчина’; унт уй ‘лесной зверь’; нёрум уй ‘ползучий зверь’ (нёрнэ ‘ползучий’ + притяжательный суффикс -ум) и др. К сожалению, из обихода постепенно уходят названия, в которых заложена символика древнего миропонимания народа. Например, для северных манси, особенно с верховьев реки Северная Сосьва (верхне-сосьвинские манси), было характерно символическое обращение к медведице, где в качестве корневой основы выступали названия древней финно-угорской матери — ань, щищ. В современном языке они уже не используются: уй аньщех, аканьщех, аньщех, щищк-ве (в статье этимология данных слов не рассматривается). Кроме того, отличительная черта этой общности манси заключается в подчинении религиозных и мифологических представлений женскому персонажу, а именно дочери высшего божества манси Нуми Торума, богине, героине-богатырке, воительнице, матери и медведице. Такая особенность имеет связь с этногенезом обитателей территории верховьев Северной Сосьвы. Вопрос складывания локальных (диалектных) групп северных манси, в том числе верхне-сосьвинской, на основе мифологических миграций, предшествующих определенным историческим событиям, был рассмотрен нами в предыдущих статьях [17; 18; 20].

Здесь же важно отметить, что существует ряд вариантов мансийского мифа о пер-вопредках — основателях жизни на территории проживания манси. В одном из них говорится, что Нуми Торум спустил с небес на остров, находившийся посередине незамерзающего моря/озера, своих повзрослевших детей — пятерых сыновей и дочь. Сделал он это в наказание за их

ослушание, поскольку они постоянно перечили отцу. Но дети проявили смекалку и сумели выбраться. Один из братьев вызвал Северный Ветер, море/озеро покрылось тонким слоем льда, и они выбрались на сушу, затем они разошлись по разным уголкам Земли и там положили начало жизни. В тех местах их почитают как родоначальников и хранителей земли [21, 51-52]. В другом варианте говорится, что Нуми Торум спустил своих детей, чтобы управлять людьми, которые скоро должны были появиться на Земле. Всего в северном наречии мансийского языка шесть самостоятельных диалектных групп, «границы которых совпадают с границами первоначальных предков, выделенных на основе некоторых языковых отличий» [21, 55]. Каждая группа почитает первоначального предка своей территории (манс. акиянув-акванув ‘наши деды-бабушки’), через них осознается единство происхождения и определяется родство между людьми. Для населения, проживающего в верховьях реки Северная Сосьва, территориальным духом-покровителем является дочь Нуми Торума — Нярас Най Эква ‘[В] отверстиях болотных кочек [обитающая] Богиня-Женщина’ (лусхал эква ‘лягушка’, так называют ее по образу) [14]. По функциям, которые на нее возложены, она -Няросыу Най ‘Богиня, обладающая румянощеким [т. е. здоровым] потомством’ [21, 57]. Ее божественное происхождение, небесная жизнь и спуск отцом на Землю нашли отражение в песнях-мифах о Медведице. То, что первоначально на Земле появляется медведица, а не медведь, отмечается исследователями мансийского медвежьего праздника [25, 46, 51; 27, 40].

В религиозных воззрениях манси медведь, как и человек, имеет душу, которая после его смерти может реинкарнировать-ся. В связи с этим охотники представляют, что они не убили, а низвели животное — уй вагылттаукве ‘зверя силу спустить’, т. е. обессилить, сделать его слабым, или уй сэлуукве ‘зверя приобрести’. В обоих случаях имеется в виду не полное физическое уничтожение, а только опускание лишь на некоторое время с изначального (мифологического) места проживания [19, 39].

В преддверии охоты на животное первое правило для охотников — это молчание: вораян элы-палыт миннэ ман овылтыт лавуукве ат рови ‘перед выходом на место охоты нельзя говорить, куда идешь’ (иначе разговор может подслушать вездесущий дух медведя, и тогда охота может обернуться бедой). С подобной целью проводится маскировка: прежде чем ступить на охотничью тропу (манс. яча), охотники очищают одежду и снаряжение от запаха жилья, натирая их пихтовой хвоей, окуривая дымом можжевельника, пихты, тлеющей чаги, чтобы зверь не учуял приближение человека. С момента обнаружения берлоги начинают пользоваться иносказательной речью: ойка вагылттан порат ялпыу латуытыл эри потыртаукве ‘во время обессиливания мужчины [т. е. добычи медведя] следует разговаривать священным языком’. Процесс добычи зверя охотники также скрывают: сэмлыг паттаве ‘черным уронить [сделать]’ (здесь лексема «черный» означает не цвет, а состояние); катын паттыс ‘в руки упал’ (а не добыл или, тем более, убил).

В разных диалектных группах северных манси табуированный язык почти не различается, но иногда встречаются слова, в значение которых охотники вкладывают иной смысл. Например, верхне-сосьвинские манси передние лапы из-за их силы и мощи (манс. лющи) называют катлаг ‘нечто, имеющее силу’ и не приемлют как катаге-лаглаге ‘руки-ноги его’ (лапы). Охотники объясняют, что для такого сильного зверя «лапа» — это нечто слабое по сравнению с катл — силой, которая может свалить в один миг, поэтому, когда эту силу называют «руки-ноги (его)», для медведя это оскорбительно [14]. То, что лапа — страшное и грозное оружие для человека, можно обнаружить в словах дающего клятву, например: «Если я обманул, то пусть меня настигнет (убьет) дно колчана со стрелами моего Дяди», где ладонь табуируется как дно колчана, когти — стрелы, а Дядя — медведь [10, 312].

После удачного исхода охотники делают вид, что перед ними лежит вовсе не медведь: «Ну вот, мы старались, стара-

лись, оказывается, это мохнатая собака Усыу отыр ойки ‘Мужчина, обладающий городом’» [21, 119]. А затем начинают оправдываться: «Это не мы сделали, а ружье». Ритуально обставляются «снятие шубы» (шкуры) и разделка туши. Голову от шкуры не отделяют, ее сворачивают и укладывают на специально изготовленное из черемуховых или таловых прутьев ложе (манс. апа ‘детская колыбелька, люлька’) в так называемой ритуальной позе — голова лежит на вытянутых передних лапах. В источниках эта поза трактуется как жертвенная или спящего медведя [23, 562]. По представлениям манси, он только что родился (манс. ущ самыу патум), поэтому на месте добычи его укладывают, как младенца, в люльку и больше не перекладывают.

Охотники, участники перевоза медведя с места добычи к поселению, должны по пути следования отмечать памятные места, почитаемые предками, — святилища, озера, реки, ручьи и т. д. Возле каждого достойного внимания места нарты останавливаются, охотники громко объявляют название, а один из участников должен спеть или рассказать, чем оно примечательно. Затем четыре или пять раз, в зависимости от пола животного, выкрикивают: Уй салы воли охо-о-ов! ‘[Здесь] зверь — олень!’. Этими выкриками медведя, как низведенного, вводят в заблуждение, поскольку считается, что таким образом для него устраивается прощание с местами, где он бывал, а олень — его пища. С другой стороны, его, как младенца, знакомят с будущими местами пребывания. Молодые охотники сожалеют, что могут отметить совсем немного мест. В лучшем случае остановятся и выкрикнут: Уй салы воли охо-о-ов!, а пропеть или рассказать, чем памятно это место, уже некому. Эта обрядовая часть, а вместе с ней и целый пласт табуированного языка утрачены безвозвратно.

Наиболее активно пользуются «медвежьим языком» в доме, где «танцуют» зверя. Все слова, имеющие отношение к названию частей тела и внутренних органов медведя, используются в притяжательной форме. Например, соваге ‘звезды

[две] его’ — глаза; аватэ ‘его крыша-навес дома’ — голова; нясанэ ‘крючки его’ — когти; сахитэ ‘его шуба [женская меховая верхняя одежда]’ — шкура; тарыг паквитэ ‘сосновая шишка его’ — сердце; хулахе ‘его ворон’ — печень; сэнге ‘трутовик его’ (так называется широко применяемая в обрядах чага, семейство трутовых грибов) — ноздри.

Табуируются не только части тела и внутренности медведя, но и окружающие животные и предметы: ханса ‘узор’ — дорога; лэгынут, ‘[нечто] хвостатое’ — собака, ее еще называют хосалэг ‘длиннохвостое’; суиу ‘нечто, [издающее] звук’ — ружье; саквалякв ‘сорока’ — ложка; элмиуут ‘вещь, [имеющая] острие’ — нож; атыуут ‘сладкая вещь’ — соль; керхурыт ‘железные [керамические] полости’ — чайные чашки’; нурыуут ‘мстящая вещь’ — котел; войканут ‘белая вещь’ — стружка для обтирания рук; щакв ‘молоко’ — вода; ватнут ‘нечто собираемое’ — мясо. Головной убор исполнителей священных танцев называется тольхау нуй ‘неводное сукно’ (тольх ‘невод’ + нуй ‘сукно’), он сшит из семи полосок (кусочков) сукна разного цвета, которые ассоциируются с ячейками невода.

Табу — не только явление языка, оно может распространяться и на действия людей, например ватуукве ‘собирать [что-либо]’ — есть-пить: в «медвежьем языке» есть выражение щакв ватуукве ‘молоко собирать’, что в обыденной речи означает — вит аюукве ‘воду пить’. Другой пример: уй пормас ватуукве ‘зверя имущество (добро) собирать’ — есть мясо [медведя]. Табу может быть наложено и на употребление какой-либо пищи, например бульон, в котором варилось мясо медведя (сос вит ‘святая вода’), в пищу не идет, его сливают. Кроме того, женщинам нельзя есть голову, сердце и печень медведя, а мужчинам — его заднюю часть. Табу накладывается и на поведение, например первый кусочек мяса подается каждому в рот на кончике ножа, и тот, кому подали, проговаривает: хорх-хорх-хорх (манс. хорхатэгыт), как бы подражая ворону (манс. хулах). Такое поведение предпринимается с целью соз-

дать впечатление, что мясо медведя едят не люди, а птицы. К. Г. Адин, наш неизменный помощник и информант, рассказал: «В старину, поев мяса, каждый берет войканут ‘белая вещь’, а в будничной жизни оссы (тонкая стружка, нарезанная ножом длинными полосками, мягкая, как вата), обтирает ею вокруг рта и руки. Затем опаливает (окуривает) ее и обматывает руки» [14]. К слову, медвежье мясо было не на всех праздниках (на которых мы присутствовали), так как случалось, что от времени добычи до дня проведения праздника промежуток составлял несколько месяцев. Откладывать дни празднования можно, а мясо долго не хранится.

Что касается словарного запаса тайного языка и его восполнения, поскольку медвежий праздник проводится не так часто, то в его сценарии предусмотрена сценка (манс. тулыглап), которая дает начальный курс его изучения. На всех отмеченных праздниках первой разыгрывалась сценка-танец Пищ-пищ, что буквально означает писк мышонка, но ее называли по-разному: Эссыгхатнэ хум-рись ‘Хвастливый мужичок’, Хумрись ос матапрись ‘Мужичок и [некий] мышонок’, Ёвтыу хум йикв ‘Танец мужчины с луком’. Однако, по сути, предназначение у нее одно — напомнить присутствующим о «медвежьем языке». Сценку исполняет один «артист» в двух ипостасях — охотника и мышонка. Мышонка символизирует кусочек шкурки на длинной веревке, которая привязана сзади к поясу или ноге охотника. Танец заключается в постукивании, как посохом, стрелой о пол, беге вприпрыжку по кругу и периодическом оглядывании на «мышонка», который якобы догоняет. Охотник хвастливо заявляет, что никого и ничего не боится, мышонка обзывает: «кусок тундрового мха; носатый; маленький, как соринка; плюгавенький зверек». Тот в свою очередь отвечает, что может стать большим, как мамонт, и съесть хвастуна. Сделав несколько кругов, охотник вдруг замечает присутствие головы медведя, останавливается, затем то ближе подойдет к ней, то отбежит, делая вид, что весь дрожит от страха, и

спрашивает: «А ты кто такой? Ой, беда, беда! У лесного бора серебряное бревно. Правда ли, ты — хозяин леса?». Продолжая танцевать перед медведем, перечисляет части его тела, внутренности, называет наиболее употребляемые предметы. Затем охотник снова бегает вприпрыжку по кругу и хвалится, что никого и ничего не боится, даже медведь ему нипочем, он может придавить его ногтем. В какой-то момент начинает пищать голосом мышки: «Хр-р, хр-р-р! пищ-пищ! Я могу вырасти с мамонта, я могу стать медведем. Я тебя, хвастунишку, сейчас поцарапаю». В этот момент слышится рев медведя, и охотник падает замертво [14]. Известно, что в представлениях манси мышь является одной из ипостасей медведя: «Бежит мой разгневанный дух в образе хвостатой мыши». За хвастовство и непочтительное отношение к себе медведь может и разодрать, поэтому и испугался хвастливый охотник. Здесь важно то, что присутствующая публика не только слышит слова, сказанные артистом в адрес зверя, но и подсказывает новые, которые он еще не произнес. Это один из предусмотренных способов вспомнить табуиро-ванную речь. На современных спорадических праздниках «медвежьим языком» пользуется старшее поколение, молодежи приходится его выучивать уже в процессе церемонии.

Последняя из 4 или 5 отмечаемых ночей считается священной, в эту ночь разыгрываются торжественные представления яныг тулыглап ‘большие [драматизированные] танцы’ («большие» в данном контексте означает «главные, важные»). В эту ночь к голове медведя поочередно подводятся духи-предки манси най-отыры ‘героини-богатыри’. В религиозных представлениях манси из всех почитаемых духов-первопредков медведь является последним и потому самым младшим. Считается, что ему показывают образы и рассказывают в призывных песнях-речитативах о старших (древних) представителях плеяды богов. По сути, через него (или вместе с ним) присутствующие получают знания древней истории своего народа.

Одеяние вводимых первопредков отличается от типа одежды, которую носят манси, — распашной покрой верхней одежды (вместо глухого покроя меховой малицы); суконная шапка имеет форму конуса и меховую окантовку; платок/косынка, которым прикрывается часть лица, — из шелковой ткани. Название одежды табуируется, например верхняя распашная одежда (халат) называется ярмак сахи ‘шелковая шуба [женская]’ и сравнивается с женской (меховой или суконной) верхней одеждой на завязках. Обувь иносказательно называется сас патта ‘берестяная подошва’. Обычно берестяные пластинки прикрепляют к подошве обуви в период обрядов, исполняемых на священном/культовом месте. Считается, что они защищают сакральную землю от соприкосновения с подошвой, «нечистой» частью ноги [19, 73]. Шелковая косынка ассын — шейный платок на покойнике. Действия некоторых вводимых персонажей также необычны для традиции манси: изображают, как, размахивая плетью, скачут верхом на лошади, исполняют танец с саблями и др.

Информационная насыщенность священной ночи сконцентрирована в ее языке и символике. Например, общая направленность названий одежды и обуви имеет отношение к погребальной обрядности, что символизирует давно ушедших в иной мир предков. Язык призывных песен-речитативов доносит до нас не только рассказы об их героическом прошлом, но о серебре/золоте, шелковых одеяниях, что напоминает традиции соседних степных тюркоязычных народов. З. П. Соколова по этому поводу пишет: «Отдельные его элементы (а именно связанные с южными культурами) характерны лишь для манси и северных, отчасти южных групп хантов» [23, 568].

Таким образом, с первого по последний день из всего услышанного и увиденного медведь/медведица, якобы, получает информацию о событиях с мифологического первоначального времени до сегодняшнего дня. По мере посвящения во все таинства и святыни коллектива через исполня-

емые участниками песни, представления, танцы и музыку он/она из младенца, уложенного в колыбель, к окончанию праздничной церемонии «превращается» во взрослого матерого зверя. В последнюю ночь проводится обряд отправления его обратно к отцу, в Верхний мир (на прежнее место обитания). В современных проводах медведя в Верхний мир сохраняется табу не говорить о нем и тем более не показывать состояние его смерти, например отвлекают скрипом; при выносе устраивают борьбу за нарты, где он находится; мясо медведя варят только на улице и т. д.

Заключение

Табуированный «медвежий язык» является одним из самых древних пластов лексики мансийского языка, через него проявляется этническая специфика обско-угорского медвежьего праздника. В нем не наблюдаются новообразования и заимствования. Хотя, например, такое известное мансийское слово, как пупыг ‘дух, божество’, считается заимствованным из коми языка, но оно может иметь и древне-уральскую основу.

Сегодня, с утратой языка и традиций манси в целом, «медвежий язык» становится беднее. Часто, особенно в языке молодежи, проскальзывают заимствования, дополняющие нехватку запаса слов.

Иносказательная речь присутствует в каждом обрядовом комплексе спорадического медвежьего праздника манси. Это связано с запретом прямо упоминать божество в облике хищного зверя. Особого таинства и скрытости требуют действия, имеющие отношение к смерти, — подготовительный этап, низведение, перевозка в поселение и отправление обратно на небо. В локальных языковых (диалектных) группах манси наблюдаются некоторые различия в табуированной речи. Сегодня праздник по случаю добычи медведя проводится редко, однако востребован, поскольку в его основе заложена выработанная тысячелетиями составляющая для сохранения и поддержания благоприятного психологического климата в коллективе и обществе в целом.

Поступила 03.08.2017, опубликована 13.12.2017

(Гц) КУЛЬТУРОЛОГИЯ —

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ

1. Авдеев И. И. Песни народа манси. Омск: Омгиз, 1936. 127 с.

2. Алквист А. Среди хантов и манси. Путевые записи и этнографические заметки / пер. с нем. и публикация д-ра наук Н. В. Лукиной. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1999. 179 с.

3. Афанасьева К. В. Табуированная лексика, связанная с культом медведя в мансийском языке (по данным ивдельских манси) // Вестник угроведения. 2006. № 2. С. 85-92.

4. Герасимова Д. В. Табуированные названия медведя в мансийском языке (по данным фольклорных названий Б. Мункачи) // Медведь в культуре обско-угорских народов: материалы V Югорских чтений. Ханты-Мансийск, 2002. C. 82-87.

5. Источники по этнографии Западной Сибири. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1987. 284 с.

6. Каннисто А. О медвежьих обрядах вогулов / пер. с нем. Н. В. Лукиной // Поэтика жанров фольклора народов Сибири: Миф. Эпос. Ритуал. Новосибирск, 2007. С. 74-87.

7. Каннисто А., Лиимола М. Драматические представления на медвежьем празднике манси / пер. с нем. яз. и публикация Н. В. Лукиной. Ханты-Мансийск: Печатный мир г. Ханты-Мансийск, 2016. 242 с.

8. Лукина Н. В. Общее и особенное в культе медведя у обских угров // Обряды народов Западной Сибири. Томск, 1990. С. 179-191.

9. Люцедарская А. А. Медвежьи песни как феномен культуры сибирских угров // Народы Сибири: история и культура. Медведь в древних и современных культурах Сибири. Новосибирск, 2000. С. 78-83.

10. Мансийские песни о Медведе в записи Артура Каннисто / сост. и пер. с нем. яз. Н. В. Лукиной; консультант по мансийской лексике С. А. Попова. Томск; Ханты-Мансийск: Изд-во Том. ун-та, 2016. 328 с.

11. Медвежьи эпические песни манси (вогулов) из III тома Мункачи Берната / сост., пер. Е. И. Ромбандеевой. Ханты-Мансийск: Принт-Класс, 2012. 658 с.

12. Новикова Н. И. Традиционно-бытовые праздники манси: к проблеме этнокультурных контактов обских угров во второй половине XIX — начале XX вв.: автореф. дис. … канд. ист. наук. Москва, 1986. 20 с.

13. Новикова Н. И. Традиционные праздники манси / Рос. акад. наук. Ин-т этнологии и антропологии им. Н. Н. Миклухо-Маклая. Москва: [б. и.], 1995. 222 с.

14. Полевой материал автора. БФ ОУИПИиР. 1994 — 1999 гг.

15. Попова С. А. Медвежий праздник на Северном Урале. Ханты-Мансийск: Новости Югры, 2011. 76 с.

16. Попова С. А. Медвежий праздник на Северном Урале. 2-е изд., перераб., доп. Ханты-Мансийск: Печатный мир г. Ханты-Мансийск, 2017. 76 с.

17. Попова С. А. Миграции манси и фольклорные мотивы: к проблеме фольклора как исторического источника (на примере северной группы манси) // Вестник угроведения. 2016. № 4 (27). С. 101-113.

18. Попова С. А. Мифологические компоненты в этнической истории северной группы манси // Меншиковские чтения-2015: все-рос. науч.-практ. конф. Санкт-Петербург, 2016. С. 94-103.

19. Попова С. А. Обряды перехода в традиционной культуре манси. Томск: Изд-во Том. ун-та, 2003. 180 с.

20. Попова С. А. Роль периодического медвежьего праздника Яныг йикв в формировании социума северных манси // Вестник угроведения. 2015. № 1 (20). С. 89-100.

21. Ромбандеева Е. И. История народа манси (вогулов) и его духовная культура (по данным фольклора и обрядов). Сургут: Северный дом, 1993. 207 с.

22. Соколова З. П. Культ медведя и медвежий праздник в мировоззрении и культуре народов Сибири // Этнографическое обозрение. 2002. № 1. С. 41-62.

23. Соколова З. П. Ханты и манси: взгляд из XXI в. / Ин-т этнологии и антропологии им. Н. Н. Миклухо-Маклая РАН. Москва: Наука, 2009. 756 с.

24. Хайду П. Уральские языки и народы. Москва: Прогресс, 1985. 430 с.

25. Хэкель Й. Почитание духов и дуальная система у угров (к проблеме евразийского тотемизма). Томск: Изд-во Том. ун-та, 2001. 180 с.

26. Чернецов В. Н. Медвежий праздник у обских угров / пер. с нем. и публикация д-ра ист. наук Н. В. Лукиной. Томск: Изд-во Том. ун-та, 2001. 49 с.

27. Чернецов В. Н. Фратриальное устройство обско-югорского общества // Советская этнография. 1939. № 2. С. 20-40.

28. Bakro-Nagy M. Die Sprache des Bärenkultes im Ob-ugrischen. Budapest: Akadémiai Kiado, 1979. 141 s. («Bibliotheca Uralica 4»)

THE BEAR’S FESTIVAL OF THE NORTHERN GROUP OF THE MANSI: LINGUISTIC TABOO

POPOVA Svetlana A.,

Candidate Sc. {History}, Leading Research Fellow,

Scientific Research Department of History, Archeology and Ethnology

Ob-Ugric Institute of Applied Research and Developments (Khanty-Mansiysk, Russia),

rusina-popova@yandex.ru

Introduction. In the traditional Mansi culture after the bear’s hunt there is a cycle of ceremonial actions (bear festival). The study considers the description and characteristics of the tabooed «bear» language used during them. Mansiysky bear festival ceased to be performed in a full variant in the first half of the 20th century. At the same time, there has been no proper research, except for rare publications. The importance of studying this issue is that it is one of the significant ritual elements, showing ethnic specificity of the people, but it is poorly represented in research.

Materials and Methods. For the first time, there is a database of field research records made at 6 Mansi bear festival in Berezovsky district of the Khanty-Mansiysk Okrug — Ugra (1994, 2000, 2001, 2011). It also employs the method of cognitive anthropology. The research itself is based on the principle of historicism.

Results and Discussion. In folklore and religious representations of Mansi the bear (in the northern group of Mansi she-bear) embodies the mythological ancestor of the phratry «por» and is believed as a sacred animal. One of the important elements of the bear festival is the «bear language» (in the presence of a bear one cannot use ordinary spoken language, all objects, actions are called dummy words). The prohibition proceeds from the mythological similarity of a human and a bear and the animal’s understanding of human speech. It was created to mislead the animal and take it away from the hunter and the inhabitants of the settlement.

Conclusion. The research materials contain fragmentary information about such a phenomenon as a hidden, sacred «bear language». We initiated sporadic Mansi bear rites (it is still rare, as it is requires the reconstruction of its lost or endangered parts, including «bear language»). Tabooed language as part of the spiritual culture of the Mansi people will contribute to the preservation of the traditional belief system as a whole.

Key words: ansi; bear; celebration; taboo; «Bear language»; dance-sketch.

For citation: Popova SA. Medvezhii prazdnik severnoi gruppy mansi: iazykovoe tabu [The Bear’s Festival of the Northern group of the Mansi: linguistic taboo]. Finno-ugorskii mir = Finno-Ugric World. 2017; 3: 102-112. (In Russian)

REFERENCES

1. Avdeev II. Pesni naroda mansi [Songs of Mansi people]. Omsk; 1936. (In Russian)

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

2. Alkvist A. Sredi khantov i mansi. Putevye zapisi i etnograficheskie zametki [Among the Khanty and Mansi. Travel and ethnographic notes]. Tomsk; 1999. (In Russian)

3. Afanas’eva KV. Tabuirovannaia leksika, sviazannaia s kul’tom medvedia v mansiis-kom iazyke (po dannym ivdel’skikh mansi) [Taboo vocabulary connected with the cult of the bear in the Mansi language (on the data of the Ivdel Mansi)]. Vestnik ugrovedeniia = Bulletin of Ugric studies. 2006; 2: 85-92. (In Russian)

4. Gerasimova DV. Tabuirovannye nazvaniia medvedia v mansiiskom iazyke (po dannym fol’klornykh nazvanii B. Munkachi) [Taboo names of bear in the Mansi language (on the data of folklore names of B. Munkacsi)]. Medved’ v kul ‘ture obsko-ugorskikh narodov: materialy V Iugorskikh chtenii = Bear in the culture of Ob Ugric peoples. Materials of V Yugra readings. Khanty-Mansiisk; 2002: 82-87. (In Russian)

5. Istochniki po etnografii Zapadnoi Sibiri [Sources on ethnography of Western Siberia]. Tomsk; 1987. (In Russian)

6. Kannisto A. O medvezh’ikh obriadakh vogu-lov [About the bear rituals of the Voguls]. Po-etika zhanrov fol’klora narodov Sibiri: Mif. Epos. Ritual = Poetics of the genres of folklore of the peoples of Siberia: Myth. Epos. Ritual. Novosibirsk; 2007: 74-87. (In Russian)

7. Kannisto A, Liimola M. Dramaticheskie predstavleniia na medvezh’em prazdnike mansi [Dramatic performances at the Bear’s Holiday of the Mansi]. Khanty-Mansiisk; 2016. (In Russian)

8. Lukina NV. Obshchee i osobennoe v kul’te medvedia u obskikh ugrov [Common and special in the cult of the bear among the Ob-Ugric peoples]. Obriady narodov Zapadnoi Sibiri = Rites of the peoples of Western Siberia. Tomsk; 1990: 179-191. (In Russian)

9. Liutsedarskaia AA. Medvezh’i pesni kak fenomen kul’tury sibirskikh ugrov [Bear’s songs as a cultural phenomenon of culture

of the Siberian Ugric peoples]. Narody Si-biri: istoriia i kul’tura. Medved’ v drevnikh i sovremennykh kul’turakh Sibiri = Peoples of Siberia: history and culture. Bear in ancient and modern cultures of Siberia. Novosibirsk; 2000. (In Russian)

10. Mansiiskie pesni o Medvede v zapisi Artura Kannisto [Mansi song about the Bear in the record of Arthur Kannisto]. Tomsk; 2016. (In Russian)

11. Medvezh’i epicheskie pesni mansi (vogulov) iz III toma Munkachi Bernata [Bear epic songs of the Mansi (Voguls) from volume III of Munkacsy Bernat]. Khanty-Mansiisk; 2012. (In Russian)

12. Novikova NI. Traditsionno-bytovye prazdniki mansi: k probleme etnokul’turnykh kontaktov obskikh ugrov vo vtoroi polovine XIX -nachale XX vv.: avtoref. dis. … kand. ist. nauk [Traditional household holidays of the Mansi: to the problem of ethno-cultural contacts of the Ob Ugrians in the second half of XIX — early XX centuries. Abstract of cand. ist. sci. dis.]. Moskva; 1986. (In Russian)

13. Novikova NI. Traditsionnye prazdniki mansi [Traditional holidays of the Mansi]. Moskva; 1995. (In Russian)

14. Polevoi material avtora. BF OUIPIiR [Author’s own field trip data]. 1994-1999 gg. (In Mansi)

15. Popova SA. Medvezhii prazdnik na Sever-nom Urale [The Bear’s Holiday in the Northern Urals]. Khanty-Mansiisk; 2011. (In Russian)

16. Popova SA. Medvezhii prazdnik na Sever-nom Urale [The Bear’s Holiday in the Northern Urals]. Khanty-Mansiisk; 2017. (In Russian)

17. Popova SA. Migratsii mansi i fol’klornye motivy: k probleme fol’klora kak is -toricheskogo istochnika (na primere severnoi gruppy mansi) [Migration of the Mansi and folklore motifs: the problem of folklore as a historical source (on the example of the Northern group of the Mansi)]. Vestnik ugro-vedeniia = Bulletin of Ugric studies. 2016; 4 (27): 101-113. (In Russian)

18. Popova SA. Mifologicheskie komponenty v etnicheskoi istorii severnoi gruppy mansi [Mythological components in the ethnic history of the Northern group of the Mansi].

Menshikovskie chteniia-2015: vseros. nauch.-prakt. konf. = Menshikov Readings-2015. All-Russian Scientific-practical conference. Sankt-Peterburg; 2016: 94-103. (In Russian)

19. Popova SA. Obriady perekhoda v traditsion-noi kul’ture mansi [Rites of transition in the traditional culture of the Mansi]. Tomsk; 2003. (In Russian)

20. Popova SA. Rol’ periodicheskogo med-vezh’ego prazdnika Ianyg iikv v formirovanii sotsiuma severnykh mansi [The role of periodic Bear’s Holiday Hhu3 uuks in the formation of the society of the Northern Mansi]. Vestnik ugrovedeniia = Bulletin of Ugric studies. 2015; 1 (20): 89-100. (In Russian)

21. Rombandeeva EI. Istoriia naroda mansi (vogulov) i ego dukhovnaia kul’tura (po dan-nym fol’klora i obriadov) [The history of the people of the Mansi (Voguls) and their spiritual culture (on the data of folklore and traditions)]. Surgut; 1993. (In Russian)

22. Sokolova ZP. Kul’t medvedia i medvezhii prazdnik v mirovozzrenii i kul’ture na-rodov Sibiri [The bear cult and the Bear’s Holiday in the worldview and culture of people of Siberia]. Etnograficheskoe obozre-nie = Ethnographic review. 2002; 1: 41-62. (In Russian)

23. Sokolova ZP. Khanty i mansi: vzgliad iz XXI v. [Khanty and Mansi: a view from the XXI century]. Moskva; 2009. (In Russian)

24. Khaidu P. Ural’skie iazyki i narody [Uralic languages and peoples]. Moskva; 1985. (In Russian)

25. Khekel’ I. Pochitanie dukhov i dual’naia sistema u ugrov (k probleme evraziiskogo totemizma) [The worship of spirits and the dual system among the Ugrians (to the problem of the Eurasian totemism)]. Tomsk; 2001. (In Russian)

26. Chernetsov VN. Medvezhii prazdnik u obskikh ugrov [Bear’s Holiday of the Ob Ugrians]. Tomsk; 2001. (In Russian)

27. Chernetsov VN. Fratrial’noe ustroistvo obsko-iugorskogo obshchestva [Phratrial system of the Ob-Ugric society]. Sovetskaia etnografiia = Soviet Ethnography. 1939; 2: 20-40. (In Russian)

28. Bakro-Nagy M. Die Sprache des Bärenkultes im Ob-ugrischen. Budapest; 1979. (In Germany)