Мне не больно сценарий фильма

25 февраля режиссеру Алексею Балабанову исполнилось бы 60 лет. Всю неделю сайт «Искусства кино» публикует материалы о режиссере. Теперь вспоминаем рецензию Олега Зинцова на «Мне не больно» из августовского номера журнала за 2006 год. Балабановская мелодрама оказывается элегией и утопией, где формулируется трогательное определение патриотизма.

Еще года два-три назад фраза «Алексей Балабанов снял мелодраму» показалась бы анекдотом. Балабанов-то? Шутите? Кто-то не верит до сих пор, говорит: да он над нами издевается. Ну ладно, не над нами — над жанром. Ну не всерьез же он, ведь правда, скажите?

Сейчас, если кто затевает про Балабанова киноведческие записки, непременно приходится сообщать, что его творчество делится на две линии. Первая — авторско-артистическая: тут давние «Счастливые дни», «Замок», «Трофим», «Про уродов и людей». Вторая — массово-жанровая: оба «Брата», «Война», «Жмурки» плюс — теперь — «Мне не больно».

Трудно, однако, сказать, где Балабанов работает тоньше. Может быть, как раз в вещах скорее жанровых. От них почти всегда какое-то плавающее, двойственное — и при этом мощное, накатом — ощущение: Балабанов умудряется быть одновременно умным и простецким, искренним и хитрющим. Ловить, фотографировать момент и тут же на лету выстраивать миф, сканируя массовое сознание и подсознание (несколько лет назад «Брат 2» был, кажется, любимой игрушкой культурных социологов). Еще до «Жмурок» было понятно, что Алексей Балабанов останется главным хроникером российких 90-х. «Жмурками», казалось, он добил тему. Как выяснилось, не добил. «Мне не больно» — контрольный, что ли, выстрел. С одновременным объяснением в любви. Сквозь слезы — а как же еще?

Считать эту картину мелодрамой, конечно, можно, но пусть лучше будет элегия.

«Жмурки» и «Мне не больно» — несомненная пара, балабановская дилогия о 90-х. Его — чего уж там юлить — «Мертвые души». «Жмурки» уже названием напрашивались на это сравнение (о чем я торопливо упомянул в «Ведомостях», а Зара Абдуллаева написала в «Искусстве кино» аргументированно и стройно). Размашистые, нарочито придурковатые гэги в стиле «провинциального Тарантино» были сделаны в «Жмурках» смачно, смешно и замечательно зло — первый том балабановских «Мертвых душ» вышел образцовым паноптикумом. Том второй оказался — не смейтесь — гербарием.

Дивные персонажи-экземпляры фильма «Мне не больно» наколоты поверх сценарного лепета Валерия Мнацаканова — десятилетней давности и с большим приветом от «Трех товарищей» Ремарка. Но это не мешает затаить над ними дыхание, почувствовать: Алексей Балабанов не глумится ни капли. Да, это жанр, да, тут есть игра с условностями, ответственными за рефлекс слезоотделения, но есть при этом и ощущение совершенно другого рода: вот поставили мы на стол бутылку водки и завели откровенный, без дураков, разговор (квасят в фильме практически непрерывно, запойно). Это, допустим, тоже жанр, к тому же до неприличия национальный, но вот умеет же Балабанов сделать неприличное, почти пошлое — трогательным (да-да), вернуть распоследнему штампу право на абсолютное доверие зрителя.

Три товарища из питерских 90-х — это, во-первых, герой-любовник Миша (Александр Яценко, получивший за «Мне не больно» приз «Кинотавра») — маленький, в очках, остроумный, чуть-чуть нелепый, не то чтобы новый вариант гайдаевского Шурика, но не без намека на этот типаж (Шурик был анекдотическим вечным студентом, «интеллигентом», а Миша сочинен с поправкой на то, что интеллигент в 90-е оказался деклассирован); во-вторых, здоровый детина, бывший десантник и начинающий алкоголик (играющий у Балабанова все лучше и лучше Дмитрий Дюжев); в-третьих, способная, себе на уме неряха архитекторша, взъерошенная и комически прожорливая (сильно недооцененная и сценой, и экраном клоунесса Инга Оболдина).

Затеянный компанией невинный обман заключается в том, чтобы выдать себя за мастеров интерьерного дизайна и перепланировки. Вдохнуть поглубже перед подъездом, запутаться в дверях, нажать звонок: «Натэлла Антоновна, здрасьте!» Тут надо, конечно, заметить, что всякую мы видали Ренату Литвинову, но такой несуразной она не была даже в собственном фильме «Богиня», когда проходила сквозь зеркало и бегала с какими-то нищенскими кульками. Сбритые брови, чудовищные парики плюс всем известная актерская манера, доведенная до степени самопародии. Ах да, и еще мы должны поверить, что вам, Натэлла Антоновна, 27 лет.

Тата. В какой момент ее имя становится уменьшительно-ласкательным, а несуразность превращается в беззащитность? В какой момент я начинаю вдруг верить, что эта пара — невинный авантюрист Миша и стремительно затянувшая его в кровать Натэлла Антоновна со своими париками и коньяком — возможна и даже не то чтобы откровенно комична? Где простодушная сценарная конструкция превращается в умный и грустный фильм о времени? В балабановское послесловие к отечественным 90-м. В элегию.

Конструкция и впрямь — на раз-два. Раз: Натэлла Антоновна не хозяйка своей шикарной квартиры, а содержанка. Два: у нее — нет, не туберкулез, а лейкемия, и всей любви героям осталось месяца на три.

Но. Незамысловатые сценарные обманы (оп! — и мы обнаруживаем, что Тата — такая же богатая клиентка, как Миша — специалист по дизайнерскому ремонту) отыгрываются на разных этажах экранной конструкции, обрастают внесюжетными смыслами. Вот в кадре появляется покровитель героини — разумеется, его играет Никита Михалков: да, «новый русский», да-да, охрана прилагается, и — нет, он не анекдотический жлоб, как вы успели подумать. Он — вдруг — неглупый и ранимый, а то, что носит просторные полосатые трусы, — так и Миша щеголяет в таких же. Встреча в Татиной прихожей Яценко и Михалкова в одинаковом исподнем — конечно, анекдот, но глупые эти трусы — еще и комический знак родства, простите, душевного, поверх социальных и прочих различий. Сродства, про которое Балабанов и снял кино.

К середине фильма вдруг замечаешь, что в нем нет отрицательных персонажей. Вообще. Михалков — хороший, охранник его — тоже. Не говоря о героях, главных и второстепенных. Разве что на минуту мелькает подонок-омоновец, оскорбивший в кафе вежливую официантку с кавказской внешностью, но мы даже лица его толком заметить не успеваем: по этой роже мигом размазывают плов сначала Литвинова, а потом Дюжев. Дело происходит в День десантника, который показан Балабановым настолько идиллически, что тут уже надо бы раздраженно заявить: «Ну вы, господа, и заврались», — но приходится осечься, потому что вопрос о соответствии того, что мы видим на экране, с тем, что принято называть реальностью, в данном случае как-то особенно неуместен. А что, содержанки такие, как героиня Литвиновой, бывают?

Фокус в том, что какой бы надуманной ни была ситуация, Балабанов снимает так, будто берет в объектив кусок жизни. Сама фактура изображения продолжает работать на «достоверность», как бы далеко и сознательно ни уходил от нее режиссер. Попутно замечу, что эта «достоверность» имеет отношение не столько к нашему личному опыту, сколько к зрительным привычкам, сформированным именно фирменной балабановской манерой. Проще говоря, я подсознательно, рефлекторно сверяю картинку не с тем, что вижу на улице, а с тем, что видел в «Брате». И Балабанов ловит меня на этот крючок, встраивая новый фильм в личную мифологию. Вот, например, сидит актер Яценко на корточках у стены — ничего вроде бы особенного, но как-то он так сидит, что моментально вспоминается та же поза Данилы Багрова.

В балабановском мифе всегда была базовая оппозиция: «свои — чужие». В фильме «Мне не больно» она исчезла. Остались только свои. Вся злоба и вся сатира, все самое резкое и язвительное, что Алексей Балабанов хотел высказать о 90-х, уместились в «Жмурках». «Мне не больно» — балабановская утопия, в которой понятие «патриотизм» наконец-то формулируется по-человечески, без громких слоганов, не как национальная идея, а как простая мысль о душевном родстве. «Главное в жизни — найти своих и успокоиться», — говорит персонаж Сергея Маковецкого, лечащий врач героини Литвиновой, бабник и любитель крепко напиться — разумеется, со своими. Удивительно: самыми идиллическими по интонации моментами фильма оказываются дико неподходящие для этого ситуации. День десантника и пьянка, которая выглядит еще и репетицией скорых поминок (Рената Литвинова уже коротко острижена и напудрена до мертвенной бледности). Я все пытался понять, на что же эта прощальная пьянка так похожа, и почему-то вспомнил «Нашествие варваров» Дени Аркана — тоже фильм-элегию, прощание с эпохой, в которой еще была иллюзия, что есть в жизни такая вот чудесная последняя возможность: найти своих и успокоиться.

Юрий Гладильщиков

Редкая у нас картина о любви, в которую веришь. После просмотра ловишь себя на удивительной мысли: а ведь в ленте нет ни одной постельной сцены! Почему? А потому что они ей не нужны: все чувства зритель переживает и без постели. Рената Литвинова сотворила новаторский для кино образ — положительной фам фаталь. И, конечно, изумляет Михалков. Похоже, его так достала собственная деловитость последних лет, что он ринулся в характерные эпизодические роли у Балабанова как в спасение.

Лидия Маслова

Кажется, уже второй раз, после «Жмурок», Алексей Балабанов нарочно ставит эксперимент, проверяя, насколько убедительную победу над бездарным сценарием способна одержать сильная режиссерская воля и актерская харизма. Воспринимаемая на первый взгляд как заурядная мелодрама, картина «Мне не больно» при небольшом смещении угла зрения представляется едва ли не пародией на «Историю любви», изобилующую автоцитатами, которые приятно искажают прямолинейность мелодрамы.

Зара Абдуллаева

У каждого режиссера, не исключая Балабанова, бывают моменты, когда хочется что-то новое для себя сделать. Например, попробовать на запах и цвет жанр мелодрамы. Поставить задачу и — поупражняться. Все мы, не исключая Балабанова, но исключая мексиканских сериальщиков и режиссеров золотого века Голливуда, люди испорченные. Поэтому жанр мелодрамы Балабанов, не будучи потомком Дюма-фиса, почти без промахов сымитировал. В конце концов зритель, в отличие от экспертов, не обязан отличать копию от оригинала. Арт-рынок русского авангарда рухнул из-за обилия фальшака. Но не все ли равно любителю живописи, висит у него на стенке настоящая картина Гончаровой, если только он не собирается ее перепродать, или отличная подделка? А что в «Мне не больно» по-настоящему здорово, так это работа гримера над Литвиновой.

Екатерина Тарханова

В новом фильме Алексея Балабанова радует в первую очередь изящество, с которым он в маленький чемоданчик скромненькой мелодрамки укладывает вещей на целый пионерлагерь. Братков, день пограничника, плацкартные вагоны, новые русские банкеты, старые дачные шашлыки, коньяк «Московский», «личную драму» Дюжева, «толстую жену» Маковецкого. Заимствованный из голливудской истории кино, от «Мрачной победы» до «Осени в Нью-Йорке», жанр теперь ложится на знакомую жизнь. У Балабанова — единственного, кто насквозь видит 90-е, — наш быт больше не исключает развития влюбленностей, всего несколько лет назад развивавшихся на экране лишь в тошнотворном стиле «евроремонт».

Александр Трошин

«Мне не больно», — предупредил с порога Алексей Балабанов и не обманул. Мелодрама (с отзвуками Ремарка и Верди), которую перед нами с безупречным мастерством разыграли, действительно не царапает ни на йоту, хотя тут и роковая страсть, и разлука, и смертельная болезнь, и потеря. Не роман, а… роман-с. Все слегка маскарадно, с налетом притворства. Недаром лирический герой — дизайнер, декоратор. Отсюда же — органически стилизованная Литвинова (кстати сказать, в этом жанровом рисунке очаровательная), отсюда же Маковецкий и Михалков. В общем, для эпохи обезболивающих стилизаций неплохо.

Елена Плахова

Литвинова и Балабанов не дали этой картине скатиться к совсем обычной мелодраме, но в своих собственных координатах радикализма не проявили. Ужасный и прекрасный Балабанов, самый провокационный из российских режиссеров, сделал мягкое, лиричное и грустное кино. Зверь оказался внутри ласковый и нежный, хотя не надо обманываться: он еще покажет клыки.

Андрей Плахов

Самое привлекательное в картине — Рената Литвинова, пародирующая образ дивы даже больше обычного, особенно в первой половине картины. Литвинова еще раз доказывает, что, как и некоторым другим дивам в истории кино, ей на самом деле ближе всего комедийное амплуа, а Балабанов находит к актрисе подход не столь совершенный и точный, как Кира Муратова, но в принципе все равно правильный. Сам Балабанов предстает в варианте soft, mild и super light. Но даже в своей самой слабой и проходной работе он все равно силен; даже вступив на территорию ненавистного гламура, режиссер сохраняет дистанцию, которая не позволяет им ни слиться во взаимной любви, ни уничтожить друг друга.

Евгения Леонова

«Мне не больно, курица довольна», — бравируют дети, если им причинили боль. Для современного цивилизованного человека обнаружить боль считается непристойным и небезопасным, ведь в этот момент он, «как дурак», показывает слабые места. Поэтому дали в лоб дверью — не больно! Не ответили на любовь — не больно. И болеть, и бояться смерти, и умирать «не больно». Наигравшись в мнимую непотопляемость, герой бунтует против такой детской лжи и выхолащивания чувств, говорит — «Больно!…» — и становится мужчиной, а не «типа того». У Балабанова хорошо получается народное кино об инициации юношей. Однако на этот раз его попутал соблазн не просто народного, а изысканно-массового кино, воплотившийся в «идее Ремарка», ненавязчиво утопленного в сюжете, и Ренате Литвиновой. В роли вамп «типа Пэт» Литвинова, как цыпленок «табака» в исполнении Ярмольника. Нельзя в течение десяти лет душить в кино все живое, а потом претендовать на экране на воплощение жизни и любви. Если только это не почти реальность в формах «почти реальности» (как «Жмурки»), а действительно любовь. Тогда снова выходит не больно. Курица может торжествовать.

Виктор Топоров

Умеренно удачный фильм, имеющий приличные перспективы прежде всего в зарубежном прокате, где он впишется в один ряд с «Достучаться до небес», «Жизнь — это смертельная болезнь, передающаяся половым путем» и т. д., хотя Балабанов, по-моему, имел в виду несколько иное: шарахнуть по мозгам (критике прежде всего) собственным аналогом «Танцующей в темноте». Но фон Триер нашел Бьорк, а Балабанов выбрал Ренату Литвинову — почувствуйте разницу! Для отечественного зрителя это означает не жизнь и смерть прекрасной незнакомки (непременно нового лица!), а очередной бенефис Ренаты Литвиновой. Мальчик, конечно, хорош, но о его возможностях лучше судить по «Свободному плаванию». Роль Михалкова не прописана и поэтому разваливается — на сей раз без малейшей его вины. Сценарий и в целом плох: поступки и мотивации персонажей не опираются на правдоподобное прошлое. Смотреть приятно — а по нашим грехам и этого много, — но от Балабанова, безусловно, ждешь большего.

Елена Фанайлова

Фильм вообще-то представляет собою русскую версию истории под названием «Три товарища», и зрителя, который помнит некоторые детали первоисточника, не будут раздражать ни дизайнерские тряпки актрисы Литвиновой посреди отделения онкогематологии, ни сам выбор дивы (смех в зале на словах «мне двадцать семь лет») на роль умирающей, но не сдающейся девушки героя.

Игорь Манцов

Три четверти картины — это бестолковая фабула, это назойливый перебор клишированных ситуаций. А зато последняя четверть — пауза, чистая длительность. Ритмический барабан, суета сует — сначала, стерильная экзистенция — в конце. Вот этот темпоритмический сдвиг сделан Балабановым очень хорошо, в сущности, гениально! Этот фильм, как и положено всякому настоящему фильму, раскрывает свои ключевые смыслы во времени просмотра, как музыка. Многие ведутся на фабулу, потому что мыслят посредством статичных клише литературного происхождения. По-моему, безукоризненно умный шедевр.

Михаил Трофименков

Алексей Балабанов напоминает здесь великих американских мастеров «категории Б». Они наполняли железобетонные жанровые стандарты, к которым относились со всем уважением профессионалов, своим дыханием, скорее тяжелым, чем легким. Превращали «трехкопеечные» мелодрамы в трагедии, смешивали неистребимый романтизм с горьким, циничным знанием того, что «все мы — несчастные сукины дети». Конечно, это жанровое кино, этакая «Дама с камелиями», но и гибрид жанров получился в итоге совершенно авторский: мелодрама, большую часть которой смеешься, да еще и отравленная воздухом современной России.

Елена Грачева

Между сценарием и фильмом лежит пропасть большая, чем между «Дамой с камелиями» Дюма-фиса и картиной с Гретой Гарбо. В книжке ведь ничего этого не было: этого голоса, этого взгляда, этой боли. Из плоского, как блин, сценария Мнацаканова, очередной проходной вариации на тему «дамы с камелиями», Балабанов создал совершенный фильм. Безупречный по ритму, по интонации, по эмоции, по точности воспроизведения реальности, которая в сценарии напрочь отсутствует. А главное — в картине есть то магическое напряжение повседневности, которое Флобер называл «высокой тоской».

Павел Кузнецов

К глубокому сожалению, фильм никак не назовешь удачей. Нельзя брать заурядный сценарий и пытаться вытащить его с помощью звезд и просто хороших актеров. Некоторые эпизоды, как всегда у Балабанова, блестящи, но если нет Целого, нет идеи (которая присутствовала даже в «Жмурках»), то никакие блестящие сцены фильм не спасут. Не получилось даже мелодрамы — перед нами набор общих мест и штампов, кочующих из одного современного фильма в другой.

Павел Черноморский

Приняв первые фильмы Балабанова, а потом завопив по поводу «фашизма», элитарная часть кинокритики спровоцировала его как подростка. Результат — стилист и эстет снимает назло «простые» лубки и комиксы, идеологическая (или едва уловимая лирическая, как в «Мне не больно») составляющая которых доходит лишь до него самого, пока зритель ржет над дурацкими гэгами с Михалковым в трусах. Главная же интонация, которую Балабанов культивирует из одной картины в другую, начинает вызывать уже даже не раздражение, а скуку. «Мужичизм» — так некоторые социологи описывают самую мощную идеологическую парадигму, существующую сейчас в нашем отечестве. Балабанов не только работает в этом контексте, он его и задает в большой степени. В правде сила, десантура вперед, менты — гады, американцы — сволочи, размахнись плечо — раззудись рука, крепкое мужское братство — от Алексея Балабанова мне хотелось бы иного уровня рефлексии и эстетики. По части «мужичизма» мне вполне хватает рекламы пива «Толстяк».

Станислав Зельвенский

Кино вроде как беззащитное, но при том обезоруживающее. Понятно, что такие сюжеты сегодня снимать нельзя, потому что нельзя. Понятно, что стремление Балабанова из каждого плевка делать энциклопедию русской жизни выглядит нелепо. Понятно, что если в фильме лучшая реплика звучит как «где моя копна?», с ним что-то не в порядке. Понятно, что мне тоже не больно. И вместе с тем, Балабанов знает какую-то такую пронзительную, прозрачную ноту, которая звучит в голове параллельно с фильмом (или даже перпендикулярно) — и плакать хочется не потому, что какая-то клуша помирает, а просто от несовершенства мира. Большой режиссер, что тут скажешь.