Обрядовые праздники донских казаков

[1]

Рыблова М.А.

 Опубликовано: Проблемы истории, филологии и культуры.
М.-Магнитогорск, Новосибирск, 2009, № 1 (23).С. 414-438.

Исследователи традиционной культуры донских казаков нередко высказывали мысль о том, что их обрядность была гораздо менее разработанной по сравнению с общерусской традицией. Так, А.В. Сопов отмечал, что религиозность казаков раннего периода «не требовала внешних форм выражения – обязательных и строго соблюдаемых ритуалов культовой обрядности»[1]. Б.Н. Проценко писал: на Дону так и «не возродилась славянская сельскохозяйственная обрядность, как впрочем, и календарная, напрямую связанная с хозяйственной деятельностью населения»[2].

Мы уже отмечали в одной из публикаций, что ранние казачьи сообщества оперировали сложной, детально разработанной, многоуровневой ритуальностью, но отношение она имела к воинской традиции и показаться чрезвычайно бедной и неразработанной могла лишь в тех сферах, которые были вынесены за рамки этой традиции и относились к сфере женской, прокреативной («венчание» путем обвода вокруг березы, «элементарный» развод на кругу, повторный брак путем покрывания головы женщины полой кафтана и пр.)[3]. Этот тезис мы постарались обосновать исследованиями именно воинской обрядности донских казаков: обряда посвящения атамана, проводов и встречи казаков и др[4].

Нам представляется, что мнение об отсутствии у донских казаков многих обрядов календарного цикла могло сложиться под влиянием нескольких факторов. Во-первых, оно сопряжено с недостаточной изученностью этой проблемы (современные полевые этнографические исследования на Дону начали проводиться лишь с конца 80-х годов). Во-вторых, оно обусловлено и спецификой складывания и функционирования казачества как весьма своеобразной этносоциальной группы, основные функции которой на первых порах никак не связывались с сельскохозяйственной деятельностью. Именно эта особенность казачества наложила отпечаток на весь цикл и календарных обрядов, и обрядов жизненного цикла.

То обстоятельство, что первоначальное сложение вольных казачьих сообществ в Диком Поле начиналось с мужских военизированных групп и побудило нас рассматривать весенне-летнюю календарную донскую обрядность более позднего времени (XIX–XX вв.) в половозрастном аспекте. Такой подход, вообще весьма эффективный для исследования традиционных сообществ, для казачьей субкультуры представляется особенно актуальным.

Кадр из фильма «Как бабы Фому провожали», 2000 г. с участием ансамбля «Фомин день»

Понимая, что современные полевые материалы дают бесценные, но весьма отрывочные, неполные представления о традиционной культуре донских казаков, мы существенно дополнили свои полевые наблюдения материалами, почерпнуты из донской периодики XIX – начала XX в.

Итак, перед нами поставлены задачи выявления мужских и женских статусов и ролей, определения механизма межпоколенческих связей, форм поддержания определенной системы социальных и возрастных статусов, способов утверждения социальной значимости отдельных жизненных состояний – как они представлены в весенне-летней календарной обрядности донских казаков. В работе будут рассмотрены лишь наиболее крупные праздники весенне-летнего цикла.

Масленица (Маслена, Маслина)

Праздновали Масленицу в течение недели перед Великим постом. По православной Пасхалии она приходилась на вторую половину февраля – начало марта. В ходе полевых обследований нам не удалось зафиксировать четких названий всех дней масляничной недели и соответствующих им ритуалов. Наши информанты отмечали, что блины пекли всю неделю; «самые гулянья» начинались с четверга или со среды («первые дни до среды – обыкновенные); в четверг молодые семейные пары ходили в гости к родственникам; в субботу посещали кладбище или просто раздавали «милостыньки», воскресенье называли «прощеным» или «Масленицу провожать», в этот день в некоторых местах, кроме блинов, выпекали также калачи, в других местах калачи выпекали с четверга, их остатки хранили до конца Поста и ими разговлялись.

Очень подробное описание ритуалов масленичной недели с четким разделением их по половозрастному признаку представлено С.П. Рябухиным, который в течение нескольких лет изучал обрядность казаков в рамках одной станицы (Березовской, Даниловского р-на Волгоградской обл.)[5]. По рассказам его информантов, понедельник был «днем встреч». Трудно сказать, что подразумевалось под этим термином: встреча Масленицы (если учесть, что в воскресенье ее провожали) или хождения семейных казаков по родственникам и друзьям: «Утром казаки шли в церковь «на заутреню», а после отправлялись к родственникам, друзьям, поздравляли их с приходом масленицы, угощались. Сами гости приносили с собой угощение и хозяева ставили на стол все, что было. Молодежь в это время ходила по улицам с песнями и прибаутками»[6]. Как видно из описания, первый день Масленицы в стц. Березовской был связан с двумя важнейшими сакральными локусами: церковью и домом, понимаемом широко — как дом большой семьи родственников, единение которых осуществлялось за счет обходов и взаимных угощений. Внешнее пространство (улица) в этот день «обыгрывалось» молодежью.

По нашим сведениям, в большинстве станиц Среднего Дона и его притоков широкие масленичные гулянья начинались не ранее среды, однако информанты С.П. Рябухина рассказывали, что в Березовской уже со вторника «вся станица начинала ходуном ходить». Молодежные гулянья на улице становились все более «широкими»: «…катания на санных тройках, девки от каждой улицы набьются в одни сани, человек десять, сажают гармониста и давай с песнями куролесить по всей станице. Парни скачки устраивали за санями – девок ловить, кулачки устраивали улица на улицу»[7]. В это же время «пожилые казаки сбирались по куреням, нагатавливали закусок и питья разного, и пошли разговоры-воспоминания: кто, где служил, в каких баталиях участвовал, случаи разные рассказывали, привирали, конечно. Апосля затягивали старинные казачьи песни. Кто еще на ногах крепко стоял, пускались в пляс»[8].

Мы еще вернемся к более детальному описанию перечисленных элементов масленичной обрядности, сейчас же отметим, что «улица» и «дом» по-прежнему «принадлежали» разным половозрастным группам. Причем пространство дома «передавалось» семейными казаками группе стариков – хранителей воинских казачьих традиций. Далее в ритуалах налаживалась символическая связь живых с предками, павшими в боях: во многих станицах в четверг устраивались торжественные шествия и поминальные тризны на местах старых поселений (старых казачьих городках), на курганах. Здесь ведущая роль отводилась тем же старикам и служилым казакам.

Такой обычай до начала XX в. соблюдался, например, в стц. Луганской. В четверг масленой недели здесь собирались все жители станицы (мужчины, женщины и дети) и отправлялись верхом и на телегах на место прежнего расположения станицы – в Старый городок. На месте старого поселения был установлен большой деревянный крест, у которого служили панихиду всем предкам, жившим когда-то в старом городке. Затем следовала общая поминальная трапеза. На обратном пути, на кургане «Моськина могила» устраивались состязания между молодыми казаками в скачке на лошадях[9].

И обед, и конно-спортивные состязания в архаических традициях были обязательной составной частью тризн. В.Н. Топоров отмечал, что конно-спортивные состязания связаны с мотивом «опустошения», траты сил, которая наряду с общественным пиром были необходимой составляющей нового передела общей доли[10]. По сути, в масленичных поминаниях предков происходило символическое перераспределение доли между умершими (предками) и живыми (потомками). Вообще роль всевозможных спортивных состязаний (конных скачек, джигитовок, стрельб, кулачек) мы неоднократно будем отмечать, характеризуя именно весенне-летний календарный цикл донских казаков. Ведущая роль в организации и проведении этих состязаний отводилась мужским группам.

В станице Раздоринской масленичной панихиде на старом поселении предшествовала обедня в церкви. По ее окончании, в 11 часов, раздавался звон большого колокола, который служил сигналом для всех желающих принять участие в торжественном ходе. Казаки с распущенными знаменами и хоругвями ехали впереди колонной по трое. За ними на почтарских тройках следовали церковнослужители и казачья старшина, а далее длинным рядом саней тянулись станичники. Завершали процессию мальчики-подростки, скакавшие верхом на лошадях. По описаниям 1877 г, «от старого городища остались лишь разросшиеся вербы да “одиноко стоящий толстый дубовый крест с иконою Божьей Матери и с надписью: “Здесь покоятся прахи прародителей древнего городка Раздор”… Небольшая, расчищенная из-под снега и устланная снегом площадка на льду р. Дон составляла настоящее место служения панихиды… С восточной стороны этой площадки заняли место казаки, назначенные в парад, на сене было наставлено множество бутылок вина и несколько хлебов и служение началось… Потом за упокой усопших было выпито несколько стаканов вина, и процессия тем же порядком отправилась назад. На кладбище, находящемся среди самой станицы, была также отслужена панихида, которая сопровождалась таким же церемониалом, что и первая.   После этого одна часть народа разошлась по домам (к этой части принадлежали, кроме женщин и малолетков, не принадлежащие к казачьему сословию), а станичники-патриоты все пошли в станичное правление, где по обыкновению на станичный счет было приготовлено за упокой прародителей вино и закуска. В этом собрании не было никаких приготовленных для этого спичей, а только отрывочные воспоминания о прошедших делах своих предков…, но в этих, на первый взгляд несвязных, воспоминаниях искрится полнейшее уважение героизму своих предков, которого не лишены и потомки…»[11].

Показательно в приведенном выше описании, что в заключительной части ритуала (поминки в станичном правлении) принимали участие только «казаки-патриоты», т.е. служилые казаки и старики. Не служившие (малолетки), женщины и иногородние – не допускались. Этим лишний раз подчеркивалась связь поминального ритуала именно с мужской воинской традицией.

По свидетельству В.Д. Сухорукова, в старину любимыми местами стариковских собраний были станичная изба (где им отводились самые почетные места) или дом атамана и голубцы на кладбищах, где они устраивали заупокойные тризны-беседы: «… и старики не все помещались в беседах подле рундуков; некоторые собирались на голубцах (могильные памятники) на кладбище, где, усевшись кружками, каждый поочередно приносил ендову крепкого меда, и, разнося кружки за упокой усопших и в их честь живущих, начинали любимые песни, повторяемые всею беседой»[12]. Очевидно, не случайно за стариками закреплялись одновременно сакральный центр – станичная изба и маргинальная зона – кладбище; статус своеобразных «посредников» позволял им соединять обе эти точки, обеспечивая связь живых с предками, подпитывая живых славою и силою (долею) погибших[13].

В то же время в масленичный четверг осуществлялось межпоколенное общение в рамках поселения (в домашней, семейной зоне). Здесь, в первую очередь, выделяются взаимоотношения между старшим и младшим поколениями: «Приезжали в гости дети к родителям. Делали праздник. Мяса наворют, напекут блинов, каши молочной, рисовой или пшенной, делали свою лапшу»[14].

В стц. Березовской этот день назывался «тещины вечерки». Молодые супруги ходили по гостям: посещали тещу, свекровь и крестных. Взаимно посещали друг друга кумовья и сваты. Молодые супруги приносили с собой сыр, масло и блины. Хозяева также угощали их традиционными масленичными кушаньями. В некоторых местах молодоженов «обкатывали» – устраивали за их счет гулянья с выпивкой. Возможно, этот обычай – отголосок давней традиции катать молодых с гор и заставлять целоваться (от чего они, впрочем, могли откупаться), напрямую связан с утверждением темы брака, чрезвычайно важной в период весеннего пробуждения природы. Катания молодоженов и молодых девушек брачного возраста с гор и на лошадях способствовали утверждению социальной значимости брака, а также символизировали передачу их плодоносной энергии земле.

В четверг продолжались уличные молодежные гулянья и игры. Катания на лошадях были обязательной частью масленичных гуляний на Дону. В них участвовали все группы населения, но особое внимание уделялось катаниям молодых девушек: «На Масленицу веселились, катались на лошадях – молодежь – девушки, которые уже должны выйти замуж. Вот это самый старый возраст, а то там по 14-15 лет собираются, ну, запрягут, у кого там есть или лошадь, или что. Мы даже на быках ездили, посадимся, мои подруги, по 5-6 человек и все едим на быках. Тоже и песни играем и танцуем – это я помню…»[15]. В оформлении праздничных поездов широко использовалась свадебная символика: дуги оплетались красными кушаками и лентами, к ним крепились колокольчики[16]. Молодежь повсеместно каталась на Масленицу и с гор – на обшивнях, «на досках от кадушки и на говёниках».

Любимым развлечением на Масленицу у мужских групп были кулачные бои. Боями отмечали наиболее значимые события в жизни казачьей общины: «растряс» лугов (раздел путем жеребьевки), окончание сбора урожая, а также важнейшие календарные праздники (преимущественно, весенне-летнего цикла): Масленицу, Пасху, Троицу. Нам уже приходилось обращаться к этой теме[17], поэтому здесь выделим еще раз лишь социо-возрастной аспект кулачного боя у донских казаков.

Социо-возрастной принцип был важнейшим в организации кулачных боев. Выделялись следующие страты: дети 5-6 лет, подростки, казаки приготовительного разряда, служилые казаки (неженатые и семейные) и старики. В ходе кулачного боя четко разделялись функции членов каждой страты. Дети 5-6 лет и подростки выполняли функции «затравщиков». После того, как участники боя выстраивались в позиции «стенка – на стенку», вперед, в свободное пространство между линиями выходили мальчишки и для «затравки» выкрикивали в адрес противоположной партии «обидные слова». В ход шли станичные клички, а в боях, построенных на противостоянии разных конфессиональных групп, обменивались прозвищами «церковня», «сталомуры», «сталохряпы» и пр.

Следующими в схватку вступали подростки. Они набегали друг на друга верхом на палках, вооруженные прутьями с криками «ура». Своими действиями они имитировали «взрослый бой», но полноправными участниками обряда не признавались. Переходность их положения в ситуации кулачного боя определялась переходным состоянием в рамках в социо-возрастной структуры общины: уже прошедшие «посвящение в казаки», но еще не ставшие фактическими участниками мужского казачьего сообщества (не принявшие военной присяги). Двойственность переходного состояния подростков наглядно просматривается в тех случаях, когда вместо них (или после них) в обряде принимала участие женщина-затравщица. Она выходила в междурядье партий одетой в мужскую одежду, в шубе, вывернутой наизнанку (мехом наружу). Символика ее наряда очевидна: ни баба, ни казак, ни то от людей, ни то от животных (мех наружу – символ животного мира).

После затравщиков на линию противостояния выходил «лидер-боец» – представитель взрослых казаков. Криком «Зачинать! Дай бойца!» он вызывал на индивидуальный бой бойца с противоположной стороны. После короткой схватки «лидеров» в бой включалась «стенка». При этом также соблюдалась очередность: сначала бились «малолетки» — казаки приготовительного разряда (юноши от 17-18 до 21 года, готовившиеся к службе, иногда уже принявшие присягу), вслед за малолетками в бой вступали служилые казаки. Казаки в отставке присоединялись к дерущимся по желанию: «выходили побаловаться, силой и удалью похвастать». Каждая партия выбирала из числа опытных бойцов своего «атамана», он расставлял бойцов в позиции и «следил, куда во время боя нужно помощь послать». Функции стариков заключались в судействе: они следили за соблюдением правил боя, в случае необходимости останавливали его, наказывали виновных, награждали победителей. Нередко, впрочем, особенно в «праздничные» бои, старики также подключались к схватке на заключительных ее этапах.

Женщины и дети были неизменными зрителями. Причем за женщинами закреплялась обязанность «оттаскивать в сторону раненых».

Как видно, кулачная организация отражала возрастную структуру мужской части казачьей общины. В течение жизни казаку приходилось неоднократно проходить через переходные (посвятительные) ритуалы, знаменовавшие изменение его социо-возрастного статуса. Еще в младенческом возрасте мальчика «посвящали в казаки»; принятие присяги и обряд проводов на службу символизировали переход казака из страты «малолетков» в страту «служивых казаков». Изменение социо-возрастного статуса казака символически закреплялось и в рамках обряда кулачного боя: происходило изменение роли и места в его структуре. В связи с этим, очевидно, можно говорить и о переходной семантике кулачного боя, принимая во внимание то, что он был лишь одним из промежуточных звеньев в цепи многочисленных обрядов-переходов в жизни казака-воина. Переходная нагрузка кулачного боя проявлялась в утверждении и закреплении уже осуществленного ранее очередного перехода. Причем, это утверждение происходило в таких формах, которые давали возможность мужчине-воину демонстрировать всему общинному миру свою все возрастающую зрелость и получать от мира публичную оценку его мужских и воинских качеств.

По сообщению корреспондента «Донских областных ведомостей» (1876 г.), иногда на Масленицу «молодые казаки, выпивши, ездят по станице в полном вооружении и стреляют в разставленные пучки соломы до тех пор, пока не пожгут их»[18]. Как видно, традиционные для «земледельческой метрополии» обряды зажжения масленичных огней в казачьем варианте оказываются замененными чисто воинскими элементами: символом грядущей весны становится пламя, зажженное выстрелом казачьего ружья. Казачьи мужские группы (в первую очередь – молодежные) и здесь закрепляли за собой важнейший элемент масленичной обрядности. В некоторых поселениях в дни Масленичной недели зажигали костры, сжигали чучело, символизировавшее зиму и смерть.   В стц. Иловлинской в начале XX в. вместо чучела лепили снежную бабу и обваливали ее в золе[19] (зола – как символ сожжения).

По свидетельству корреспондента «Донских областных ведомостей», в стц. Манычской в 70-х годах XIX в. празднование Масленицы напоминало скорее военные маневры. Уже за 3-4 недели до праздника коннозаводчики приводили в станицу с зимников своих лошадей и начинали готовиться к скачкам. Скачки начинались с четверга масленичной недели и производились каждый день до ее окончания. В них принимало участие до полусотни казаков. Одновременно на станичной площади устраивались состязания в стрельбе, целью которых было, не просто попасть в цель, но и подпалить выстрелом деревянный щит. В этих состязаниях обычно принимали участие казаки призывного возраста и молодые семейные. Мальчишки подросткового возраста в это время, по выражению автора заметки, «летали на лошадях по всем улицам станицы»: «…ружейная пальба беспрерывно раздается то в том, то в другом месте улицы, с самого раннего утра и до позднего вечера; на крыльцах домов, торговых лавок и на площадях толпится огромнейшая масса народа»[20].

Во многих станицах на Масленицу собирались так называемые «гулебные компании», которые организовывались по принципу ранних казачьих военизированных сообществ. Главную роль в них, естественно, играли казаки-мужчины. Они собирались группами, выбирали атамана, вручали ему насеку – знак власти и шли к атаманскому правлению, чтобы получить у станичного атамана знамя. Выбирали также «праздничного есаула», которому вручали трость с привязанным к ней пучком сухих васильков. После этого начиналось «хождение со знаменем» – обходы дворов. Когда заходили к кому-нибудь в гости, знамя водружали рядом с домом, оставляя возле него часового, и отправлялись гулять с хозяином. Часто обходы продолжались до поздней ночи, в некоторых местах в них принимали участие и женщины[21].

В стц. Березовской в пятницу и субботу масленичной недели происходила своеобразная «смена дислокаций» (пространственное перемещение основных половозрастных групп): в пятницу на улицу перемещались семейные, дети и старики, в то время как молодежь в субботу переходила в дома («в курени»). Эта традиция называлась здесь «золовкины посиделки». В пятницу «казаки надевали мундиры, награды обязательно. Казачки доставали из сундуков самые лучшие наряды. Каждая семья выносила на улицу что-нибудь на общий стол. Обычно в этот день станичный атаман верхом на коне объезжал улицы, как бы делал смотр – хорошо ли гуляют казаки, и на каждой улице ему с общего стола подносилось угощение: чарка водки с блином. Так что после осмотра его уже увозили на санях домой почивать»[22].

В субботу «… уже молодые казаки и казачки сбирались по куреням. И под угощение начинались пляски, песни пели все, какие знали… Часто гуляли до третьих кочетов (около 6 часов утра)»[23].

Конец масленичной недели – Прощеное воскресенье – был днем, когда члены одной семьи просили друг у друга прощения, причем начинали всегда с самых старых членов семьи. Молодежь поясно кланялась им в ноги и произносила формулу «прощения». Затем целовались. Наши информанты отмечали, что всегда очень серьезно относились к этой традиции, подчеркивая, что уважительное отношение к старости – особенность казачьей общинной жизни. В некоторых станицах в этот день ходили «прощаться также с покойниками» на кладбища[24]. Обычай «просить прощения» только в рамках семьи – видимо, поздний вариант более широкой традиции. По свидетельству информантов, которых мы опрашивали в середине 80-х гг. XX в., раньше собирались компаниями дети и молодежь («и сродствия, и соседи») и ходили по дворам более старших и старых одностаничников и хуторян. Заходя в дом, они кланялись или даже «падали на колени», произносили «формулу прощения», нередко их сажали за стол и угощали. По сообщению автора газетной заметки 1876 г., молодежь, «простившись, заходила в назначенную для этого свободную хату, делала складчину с носа копеек по 10, покупала водку и гуляла до утра, то есть до поста»[25]. О традиции молодежных посиделок на масленичной неделе свидетельствовали и наши информанты, рассказывавшие, что еще в 30-х годах XX в., на масленичные «сиделки» приходили «ряженые» из числа молодежи[26].

По свидетельству старожилов стц. Кумылженской, «рядились» и старики во время катаний на лошадях: «Деды тулупы повывернули, а маленького деда на кобылу посадили и длинными хворостинами по нему стегают»[27]. В начале XX в., по словам наших информантов, «наряжались» на Масляницу чаще всего уже взрослые женщины[28].

По рассказам старожилов х. Крапивин Иловлинского р-на Волгоградской области, катания на лошадях и скачки устраивались и в «прощеное воскресенье»: «На лошадях в санях катали детей. Взрослые казаки скакали на лошадях в обгон и джигитовали»[29]. Знаком к окончанию веселья служил звон церковного колокола, зовущего к вечерней службе. В стц. Березовской «гуляли до первой звезды»[30].

В стц. Березовской зафиксирован еще один чрезвычайно интересный ритуал последнего дня Масленицы, в ходе которого жители станицы вновь перемещались за пределы поселения: «Под колокольный перезвон все население станицы выходило в поле и кланялось солнцу и полю на все четыре стороны… Потом с песнями возвращались домой»[31]. Так «обыгрывалась», включалась в пространство праздника и ближайшая территория за пределами поселения.

К началу XX в. масленичная обрядность превратилась уже в простое веселье, в таком виде происходит и нынешнее возрождение этого праздника. Непременный атрибут современной Масленицы – блины, их пекут повсеместно в течение всей масленичной недели. Также широко бытует традиция «воскресного прощения».

Пасха (Святая)

Светлое Христово Воскресенье почиталось на Дону как самый главный и радостный праздник. Его основные черты – те же, что и в общерусской традиции. Народные гулянья длились всю Светлую седмицу, в течение которой соблюдался запрет на работу. Информанты С.П. Рябухина отмечали, что «праздничной считалась вся пасхальная неделя, но общие гулянья в станице устраивались только в первые два дня, остальные дни проводили в кругу семьи. Лишь молодежь собиралась на общие посиделки»[32]. В конце Страстной недели хозяйки пекли куличи и красили яйца, готовили из творога «паски», убирали и мыли жилища. В Пасхальную ночь никто не ложился спать, в полночь все отправлялись в церковь на всенощную службу. Рано утром в церкви освящали куличи и яйца, ими затем обменивались, а при обмене «христосовались» — троекратно целовались. По возвращении домой разговлялись мелко накрошенными в молоко яйцами, салом и творогом. Затем приступали к праздничному обеду с мясом и пирогами. В первый день Пасхи «ходили поминать родителей», т.е. посещали кладбища, куда в большом количестве приносили еду, накрывали столы. Кусочки пасхи и яйца клали на могилы (яйца иногда зарывали).

Пасхальная неделя – это также время активности молодежи. Парни и девушки устраивали в это время игрища, карагоды, качания на качелях и каруселях[33]. Игры между парнями и девушками нередко имели ярко выраженный эротический характер: «Девицы, разделившись на две части по жребью, прячутся, где вздумается, попарно. Вторая часть также попарно должна отыскивать спрятавшихся и, заметив, где они скрылись, убегают вместе с ними в городок, которая опередит первых, те и победили. Молодые казаки, не смотря на то, что иные из них и женаты, имеют полное право нападать на скрывшихся девиц и без дальней церемонии целуют их, под предлогом, что они христосуются. При этом случае, конечно, теряется законный счет поцелуев. После этой недели начинаются свадьбы…»[34].

По всей видимости,   с вышеописанным обычаем связаны и пасхальные вождения «кобылы», которые также устраивали молодые (в том числе и семейные) казаки. Вождение кобылы (иногда чучело называли Брат-Кобыла) устраивали в некоторых донских поселениях в среду Святой недели.

В стц. Багаевской, по словам автора газетной заметки, на третий день после Пасхи ежегодно устраивалась “оригинальная игра, называемая “Кобылою”. Кобылу заранее обряжали молодые казаки: «… они отыскивают остов лошадиной головы, берут деревянные вилы и большой лантух из рядна. Затем устраивают кобылу: надевают вилы на глазные отверстия головы, а длинный шест кладут на плечи одного и другого казака; все это накрывают лантухом, сзади же из тряпья прикрепляют хвост. Таким образом, кобыла готова, только из-под лантуха видны казачьи ноги. Затем трое, взявшись выполнять роль цыган, раздеваются до нага и все тело покрывают сажей. И в этом году… один, сидя верхом, погонял кобылу кнутом. У каждого цыгана в руке кнут, в другой — выпачканная в саже тряпка, а через плечи у них висели сумки, чтобы в них прятать добычу. Лошадь окружили любопытные. Цыган, сидевший на кобыле, спрыгнул и в ту же минуту все, став на колени, стали молиться, подражая будто бы молению цыган; зрители смеялись этому до упаду. Цыгане же между тем, высмотрев тех, кто побогаче, моментально вскочив на ноги, бросались к публике, которую почти без разбора, стегали кнутами. При этом те, кто давал им что-либо, были легко ударяемы кнутом. Затем кобыла упала и цыгане… стали производить над ней разные смешные операции, выкрикивая: “А чтоб тебя шатало-мотало, да выше цыганского шатра кидало! Ну-ка, встань, родимая, встань!”. Но кобыла не вставала, а только двигала ногами. «Сглазили, злодеи, сглазили, сердечную!» — кричали цыгане и снова пускались стегать публику кнутьями, которая, к слову, добровольно испытывала удары. Цыгане, догнав кого-либо из женского пола, требовали похристосоваться. Чтобы избавиться от этого, многие давали им яйца и деньги… Если же попавшаяся им в руки не даст выкупа, то бывает побита кнутом и выпачкана сажей”[35].

В х. Крапивине Иловлинского района Волгоградской области нам рассказывали: «На Пасху наряжались Кобылой. Надевали лошадиную голову, под себя лестницу, сверху накроется парусом… Ловили девушек[36]. Как видно, и молодые казаки, «христосовавшиеся» с играющими в прятки девушками, и мужчины, изображавшие «кобылу» вели себя сходным образом.

В х. Еланском (бывшая стц. Еланская) и в начале XX в. на Пасху играли в Брат-Кобылу. Вечером, на месте вождения карагода неожиданно появлялись ряженые: «А они, Брат-Кобылка вдруг выскочат и гоняют… Два мужчины натягают полог – изображают Кобылку. А двое других под пологом с рогами – это Бугай. Сбирутся кучей, играют с кнутами»[37].

Молодежные игры с участием девушек брачного возраста и символическими образами коней известны и в рамках общерусской троицкой обрядности. К ним относится, например, известная в очень широком ареале игра «А мы просо сеяли-сеяли». На Дону эту игру устраивали обычно на пасхальной неделе. В ней участвовали молодые (брачного возраста) девушки. Игра сопровождалась песней «А мы просо сеяли».

Хорошо известна тесная связь весеннего цикла с женским началом. В народной традиции женщинам и девушкам брачного возраста отводилась функция стимуляции удачной весны (призывы, кормления, очищения и т.д.). Достижение девушками половой зрелости соотносилось с фазой роста растительности, вступление в брак – с периодом плодоношения. Именно поэтому «разыгрывание» пробуждения и расцвета растительности происходило в девичьем хороводе. Вместе с тем, картина «сеяния-роста» символизировала пору совершеннолетия девушки, отражала правила поведения в этом возрасте, требуемые для нормального созревания и благополучного выхода замуж[38]. В этом отражалась двойственность игры. С одной стороны, она выполняла аграрно-магическую функцию, призванную содействовать хорошему урожаю. С другой стороны, выполняла функцию испытательную, представлялась особым ритуально-символическим актом перехода в группу совершеннолетних, началом обучения и испытаний[39], в итоге которых девушка переходила в новый статус. Девушки в течение всей игры подвергались различным испытаниям и обучению, что соответствовало символической перемене их статуса. Когда в игре принимали участие парни и девушки, четко проявлялась любовная тематика (в таком случае один из парней уводил девушку и ставил рядом с собой).

В начале игры испытанием девушки являлось противостояние попытке порчи конями посеянного проса. Т. А. Бернштам связывала образ коня с символикой преждевременной (т.е. внебрачной) любовной связи, что, по народным представлениям, было опасным[40]. По сути, за образами коней стояли персонажи, наделенные признаками «потусторонности» и «нечистоты». Но вполне возможно предположить, что за образами коней в рассмотренных нами играх «Просо», и «Брат-Кобыла» скрывались не просто «нечистые» (умершие), а именно «нечистые», имевшие статус семейных[41]. Потому-то они и подвергали девушек испытаниям, необходимым для вступления в страту семейных. Поцелуй с «конем» соответствовал символическому браку с «семейным нечистым», то есть включением его доли в группу девушек и ее символическим распределением между ними.

Подробнее о казачьих праздничных традициях читайте в книге «Календарные праздники донских казаков».

Общественные гулянья на Пасху организовывались также с соблюдением половозрастного принципа, за каждой группой закреплялись определенные места. Семейные мужчины и старики собирались компаниями обычно в центре поселения (мужчины играли «в орла» на яйца), молодежь – на краю, нередко – на возвышенности (здесь устраивали карагоды). В стц. Калитвенской, в конце XIX в., по сообщению С. Номикосова, на Пасху девушки собирали яйца и муку, варили брагу. Потом устраивали из плетня «загородь», которую украшали зеленью и цветами, и в этом помещении угощали желающих брагой[42]. Мотив «девушки варят хмельное зелье и продают его» широко распространен в русском и, особенно — украинском фольклоре; он напрямую связан с брачной символикой.

Красная горка

Красная горка традиционно считается в русской традиции днем встречи весны и девичьих хороводов. Этот праздник отмечался в первое воскресенье после Пасхи. За «кликанье весны» в общерусской традиции обычно были «ответственны» девушки. На Дону, как свидетельствуют источники, помимо девушек в этом принимали участие также старухи и маленькие девочки: «…старушки с внучками, сидя на горе, пели, по их названию, стишки: «Лебедушки, соколушки, вы скиньте мне по перушку, полечу я на свою сторонушку», и эти стихи также повторяли по несколько раз»[43].

Б.Н. Проценко описал обряд, названный им «обрядом плодородия». По свидетельству исследователя, этот обряд был зафиксирован им только в одном казачьем поселении – стц. Калитвенской – и отмечался на Красную горку. В этом обряде участвовали только женщины. Участницы обряда называли его «водить танки». Начинался он обычно во второй половине дня. К этому времени мужчины старались под благовидными предлогами покинуть станицу, так что, по сути, в поселении утверждалась «женская власть». Зазевавшиеся мужчины подвергались денежному штрафу или даже наказывались кнутом. Женщины, принарядившись, собирались в нескольких местах станицы. Они связывали концы своих головных платков (шалей) так, чтобы перегородить ими улицу. Платки эти вручались двум или нескольким женщинам, которые шли впереди процессии. С восточного конца станицы женщины направлялись к церковной площади. На перекрестках платки поднимались и под ними проходили участницы процессии, в том числе и те, что присоединялись к ней из боковых улиц. В течение всего хоровода женщины исполняли песню:

По реке, по реке,
По быстрой реке…[44].

Навстречу этой процессии двигалась другая – с западной стороны станицы. Встреча сопровождалась объятиями, поцелуями, шутками, после чего все возвращались к церкви. Там проходила следующая часть обряда.

На площади женщины образовывали две шеренги и «водили танки». Одна группа двигалась к другой, ведя свою тему. Другая группа отвечала. Этот диалог представлял собой вариант уже приведенной нами, широко известной песни «А мы просо сеяли-сеяли…». В конце песни, после слов «А мы дадим жыниха,/ А мы дадим им нивесту!» появлялись ряженые «жених» и «невеста». «Молодые» в сопровождении свиты отправлялись в «свадебное путешествие» по станице. Весьма интересно, что в состав свиты входила женщина с кнутом (батогом), которая принимала участие в обряде и до этого момента; она очень напоминает вожатого «Кобылы». По отношению к встречным мужчинам женщины вели себя очень агрессивно, взимали с них дань деньгами. Вообще процессия не отказывалась от любых подношений станичников. Впоследствии на собранные деньги устраивалась вечеринка, на которую уже могли пригласить и мужчин.

На следующий день эти же женщины принимали участие в обряде «шить Фоме штаны»[45]. Однако мы в этом месте сделаем остановку и попытаемся проанализировать вышеописанный обряд в избранном нами половозрастном аспекте. Но предварительно сделаем замечание: исследователь делал запись со слов жительниц стц. Калитвенской в 90-х годах XX в. и при этом специально оговорился, что данный обряд является уникальным для Дона, и нигде больше им самим не фиксировался.

Первое, что вызывает некоторое удивление в представленном описании: возрастная характеристика и семейный статус участниц вождения танков. И на общерусском, и на донском материале хорошо известно, что вождение хороводов было исключительной прерогативой и важнейшей общественной функцией девичьих групп общины. Об этом свидетельствуют и обнаруженные нами материалы. В. Бирюков в газетной заметке «Танок», помещенной в «Донских областных ведомостях» в 1876 г. писал: «В ст. К… в праздник вечером часто слышится через улицу приглашение соседок: «Пойдем, друг, в танок». Танок – иначе хоровод. В избранном один раз месте, на перекрестке улиц собираются молодые казаки с их молодайками-женами, выростки, подростки и краса танков – девушки в нарядных платьях и по пуку цветков за платком, повязанном вокруг головы» (курсив наш – М.Р.)[46].

Впрочем, из описания видно, что в танке принимали участие также и «молодайки» — замужние, но бездетные еще казачки, недавно вышедшие замуж. Начинали танки дети и подростки – преимущественно девочки, «с прибавкой ребятишек». Они заводили игру «в блошку», в горелки и пр. Затем начинался сам танок. Молодые казачки и девушки брались за руки и под сопровождение песен «Светл, светел месяц на двор к моей сударушке», «Про молодость и девичью красоту» начинали двигаться по кругу. Далее автор заметки отмечает, что казаки и казачки средних лет стояли в сторонке в качестве зрителей, впрочем, иногда казаки начинали петь песни про атаманов Платова и Краснощекова, Ермака и пр.[47].

Наши информанты отмечали, что в хороводе могла принимать участие и пожилая женщина, но только в качестве «учительницы», наставницы молодых девушек и девочек: «Вечером с весны улица сбиралась. Хороводы на широкой улице. Пожилая женщина водила с девочками хороводы. «Шла утюшка…» пели[48].

И состав участниц, и песенный хороводный репертуар отражали идею возрождения природы, пробуждения плодоносящих сил, актуализировали любовную и брачную темы: «Большое место в хороводе уделялось любовно-лирическим песням. На Дону, преимущественно в его верховьях, с Красной горки до Ивана Купала (с 10 по 24 мая) молодежь справляла с вечера до утренней зари «хмелевые ночи», водила хороводы, устраивала веселые игры. Самым распространенным был хоровод «Плетень заплетать»… Затем шуточный «Селезень» и нежный, поэтический «Журавка»[49].

Наконец, в донской периодике мы обнаружили свидетельство о том, что на Красную горку именно девушки водили танки и исполняли те же песни, которые приводил Б.Н. Проценко, указывая, что их исполняли замужние женщины. В газетной статье «Красная горка» (1876 г.) читаем: «В Хоперском и 1 Донском округах в Фомино воскресенье молодые люди после обедни идут в тот дом, где была свадьба. Молодые угощают этих непрошеных гостей вином и водкою… Под вечер молодежь собирается на кургане – оба пола отдельно сначала, а потом все сходятся вместе. Затем выбирают хороводницу из голосистых девиц. Хороводница затягивает песню:

«Как по улице дождик покрапывает,
Хоровод красных девок прибывает…».

Потом поется песня о прососеянии («А мы просо сеяли…»). Поют и другие песни. Играют во время Красной горки молодые также в плетень, в уточку, в Дон Иванович (то же, что и в других местах России). Но в Доне Ивановиче избирается не хороводница, а хороводник[50].

Теперь, возвращаясь к статье Б.Н. Проценко, выскажем предположение, что лишь с течением времени, по мере угасания традиции танков в стц. Калитвенской могло произойти смещение половозрастных ролей: от девушек к замужним женщинам. Это вполне понятно, если учесть два фактора: давнюю традицию участия замужних женщин в танках в качестве наставниц молодых девушек и общую тенденцию перехода со временем многих обрядов к группам детей (их снижение до уровня игры) и женщин. По нашим наблюдениям, в советское время именно женщины (а иногда только они) и были хранительницами многих казачьих обычаев и обрядов. И в наши дни именно женщины являются самыми активными участницами станичных и хуторских песенных коллективов, конкурсов самодеятельности, фольклорных фестивалей и пр.

После описания танков на Красную горку в статье Б.Н. Проценко следовало описание обрядов следующего дня — «шить Фоме штаны». Заметим, что этот ритуал отнюдь не является уникальным для Дона. Еще в 80-х гг. XX. этнографическая экспедиция Волгоградского государственного университета многократно фиксировала этот обряд в станицах и хуторах верховых донских казаков. Однако полная реконструкция этого праздника была сделана только в 1998 и 2001 гг.[51]. Поскольку эти материалы уже опубликованы нами, представим лишь самую общую канву праздника.

Фомин день (Фомин понедельник)

Рано утром в Фомин понедельник женщины ходили на кладбище, в это время (или накануне вечером) небольшая группа женщин изготавливала чучело Фомы или обряжала Фомой кого-то из участников ритуала. Нередко эта часть ритуала обыгрывалась как рождение Фомы, и в таком случае становится понятным запрет на участие в обряде мужчин, детей и девушек. Иногда утром Фомина понедельника по станице шла женщина, изображавшая оборванца (в рваной и грязной одежде) и просила «товарок» собраться и «пошить Фоме портки».

Собранные нами материалы показывают, что образы персонифицированного символа обряда сильно варьировались: Фому изображала женщина (молодая, бойкая, “дебелая”), одетая в мужской костюм; старик (“дед”); молодой парень; изготавливалось антропоморфное чучело (обычно с мужскими атрибутами); изготавливалось чучело лошади; несколько человек изображали лошадь. Нередко в обряде фигурировало два чучела (мужское и женское – жених и невеста) либо две женщины (одна наряжена мужчиной). При всем разнообразии образов Фомы очевидно, что персонаж этот – мужской, символизирующий, очевидно, души мужчин, чьи возрастные характеристики, впрочем, слишком разняться, чтобы можно было четко их определить.

Общая канва праздника сводилась к следующему. Рано утром в Фомин понедельник женщины ходили на кладбище, в это время (или накануне вечером) небольшая группа женщин изготавливала чучело Фомы или обряжала Фомой кого-то из участников ритуала. Затем женщины собирали в складчину продукты, выпивку и устраивали “пирушку”. Обычно праздничная процессия объезжала по очереди все дома в селении. Нередко Фоме устраивали “свадьбу”. Обряд заканчивался “смертью” Фомы и его “проводами”- символическим отправлением на “тот свет” (его «протягивали» через воду, пускали по реке и т.д.). Повсеместно женщины исполняли “скоромные” частушки, при кормлении Фомы кашу запихивали ему в карманы штанов. Подчеркнуто разнузданно обращались со случайно встреченными мужчинами: с них нередко снимали штаны, надевая их на Фому; обливали. Участницы ритуала обливали водой друг друга, заталкивали в лужи, обмазывали грязью. В ссыпках-складчинах явно прослеживается развитие идеи перераспределения общей доли в рамках группы семейных женщин. В конце праздника к женскому застолью нередко подключались и мужчины[52].

Сами исполнительницы обряда нередко связывали образ Фомы с душами умерших предков, которые, по поверью, спускались на Пасху на землю и пребывали с живыми до Фомина дня, когда их нужно было «проводить» обратно. Как видно, посредническая роль в этом процессе отводилась замужним женщинах, так как в процессе «проводов» осуществлялся раздел плодоносящей силы, энергии от Фомы сначала между всеми участницами обряда, а от них передавался земле (катания в лужах, обмазывание грязью). Считалось, что после правильно исполненного обряда должен пойти дождик, ожидался хороший урожай.

Сравнивая материалы, приведенные Б.Н. Проценко, с теми, что были собраны нами, можно подытожить, что в обряде, зафиксированном в ст. Калитвенской произошло слияние элементов обрядности Красной Горки и Фомина понедельника, а также девичьих и женских обрядовых функций, которые, в конечном счете, закрепились за женщинами в виде своеобразного «донского праздника плодородия». Как видно, изменившаяся жизнь внесла свои коррективы в распределение ролей и функций между разными половозрастными группами станичного сообщества. Если в наше время предстоящее замужество и связанные с ним обстоятельства стали сферой личной жизни любой девушки-казачки, то обеспечение плодородия полей по-прежнему признавалось казачьим сообществом важнейшей общественной функцией и закреплялось традиционно за женщинами-казачками.

В заключение этого раздела отметим, что Проводы Фомы устраивали в станицах и хуторах верховых казаков вплоть до 50-х гг. XX в. В стц. Даниловской этот праздник отмечается до сих пор участницами местного фольклорного коллектива.

Троица

Разделение функций по половозрастному признаку просматривается уже в предверии празднования Троицы: «На Троицу за травой ходют… За травой больше дитишки ходили, ну, уж у каво нету дитей – сами»[53]. Плетение венков было делом молодежи. Впрочем, жительница х. Ярыженского А.И. Пименова рассказала нам, что в лес ездили и старухи; там они завивали венки[54]. Далее мы увидим, что были и другие случаи, когда один и тот же обряд (например, «Репей») совершался параллельно и молодыми девушками, и старухами. Мы будем также описывать вариант «казачьей Троицы», в котором завиванием венков будут заниматься парни, а в одной из полевых записей фигурируют даже взрослые мужчины («и на лошадях, и у самих на головах венки»)[55].

В субботу перед Троицей поминали умерших: было принято ходить на кладбище, куда носили яйца, окрашенные в желтый или зеленый цвет (листьями крапивы или травой «гусиные лапки»); на могильные кресты привязывали ветки карагача (вяза)[56]. Повсеместно ветками вяза украшали заборы, ворота и хозяйственные постройки, а полы жилищ и церкви посыпали чебрецом.

В наибольшей степени трехчастная структура казачьей общины (дети-взрослые-старые), а также половозрастное распределение обрядовых ролей и функций представлены в троичном обычае «ссыпок». «Ссыпками» на Дону называли общественные гулянья и на Троицу, и на другие праздники. По сведениям, собранным в 80-х гг. XIX в. А. Казминым, в старину эти гулянья проходили на лугу, где собиралась вся станица «от мала до велика». Здесь разбивались «на три круга»: малолетних, взрослых и стариков, после чего начинался пир, в котором «все участвовали припасами или деньгами». Малолетних угощали обедом и сладким вином, заставляя их плясать «для потехи». Взрослые «пили, ели и плясали». Старики «пили, ели и вели беседу». Во всех этих кругах женщины принимали равное участие, но с наступлением вечера, забрав детей, они покидали место празднества, оставляя его мужчинам. Мужчины проводили на лугу всю ночь, предаваясь веселью[57].

На утро следующего дня женщины возвращались с различными кушаньями, разыскивали своих мужей, будили их, приводили «в круг». Снова начинался пир. При этом устраивались всевозможные военизированные игры и военные упражнения, которыми вообще у казаков сопровождался каждый крупный праздник весенне-летнего цикла.

Впоследствии «ссыпки» стали проводить уже в черте станицы. Участники ссыпки «складывались по несколько копеек», покупали водку и с песнями и пляской ходили по улицам, заходя в дома зажиточных казаков и станичной верхушки. Хозяева одаривали обходчиков, а те, в ответ, качали хозяев. В этих ссыпках участие женщин было ограниченным в еще большей степени, чаще всего они выступали в качестве зрителей.

В троицкой ссыпке, так же как и в масленичных гуляньях, нашла отражение специфика общественного устройства казачьих общин. Они организовывались по принципу вольных казачьих (подчеркнем – мужских военизированных) сообществ: избирался атаман, два его помощника-есаула, судья, писарь, казначей и другие «должностные лица». Ссыпочный атаман, по словам, казаков, обличался такой же властью, как и настоящий. А. Казмин писал: «Он – глава ссыпки, следит за порядком, командует ссыпкой, направляя ее то в ту, то в другую сторону, посылает гонцов, по его приказанию начинают подносить угощения, он открывает и прекращает ссыпку, наконец, он в случае отсутствия судей, творит суд и расправу. Как судья он пользуется обширными правами: может исключить виновного из ссыпки, наложить на него штраф и даже посадить под арест. Атаману должны подчиняться все беспрекословно, хотя бы в ссыпке был его отец и даже настоящий атаман. Власть его ограничивается только общим собранием. О всяком важном вопросе, прежде чем решить его, атаман должен посоветоваться с собранием, преимущественно со стариками»[58].

Далее исследователь делал весьма важное замечание: в настоящее время власть ссыпочного атамана не проявляется в полной мере, но раньше она была весьма велика, «ссыпочный атаман на время сменял настоящего». Именно последняя фраза, а также хорошо известное народное представление о празднике, как о времени и пространстве, противопоставленном культурному, освоенному (воссоздание «дикого» состояния) заставляет задуматься вот над каким вопросом. Может быть, столь активное участие мужских групп в празднике, традиционно считающимся «девичьим», а также во всех других крупных праздниках календарного года, связано отнюдь не с поздними трансформациями, а, наоборот, с воссозданием некой «первичной» (архаичной) модели, в которой «заправляющими» были именно мужские маргинальные группы (так называемые «посредники»)? Отметим, что главными участниками всех подворных обходов на Дону (святочных, троицких) всегда были именно взрослые мужчины. Скорее всего, допуск женщин и детей к числу обходчиков (как представителей иномирья, т.е. «нечистых») – явление более позднее, связанное уже с ослаблением традиции. Это предположение, впрочем, ни сколько не исключает того, что различные половозрастные группы (и дети, и женщины, и старики) имели в рамках каждого календарного ритуала свои, строго очерченные и четко осознаваемые, функции.

В станицах по Хопру троичные ссыпки бытовали вплоть до середины XX в.: «Ссыпались – объединялись по бутылочке, закуску… Собирались чаще на природе, в лесу. Играли в футбол, в мяча (партия на партию)»[59].

Четко просматриваются в традиции троичных ссыпок возрастные группы стариков и подростков. Причем, последние нередко присутствовали на стариковских ссыпках в качестве «благодарных слушателей», воспринимая таким образом опыт старости и казачьи традиции. По рассказам наших информантов, старики собирались особыми компаниями (что, впрочем, было характерно и для других календарных праздников): «Сидят, значит, казаки, старинный ишшо обычай был, што в праздник там, в воскресенье, выходной, когда, ну, на Троицу там, надевают, конечно, парадное, празднишное, этот самый китель или не китель, как щас помню, шаровары, с лампасами, как генералы, особенно пожилые люди. И вот сидят, значит, курят на завалинке. Если когда у кого возможность, ну, не против выпить, угостить, как в кафе получается, песни старинные вот. А мы-то пацаны, нам интересно же, о чем они говорят. Вот как щас помню, про чеченов, про Чечню: «Ну, ты, Аристарх, ты в каком полку в Кавказской кампании?»… Ну, значит с чеченами, на Шамиля там. Понятно… Ну, и потом, кто в каком полку служил или тогда называли кардоны у казаков. На польской границе там, на шведской, в Молдавии, на Западной Украине и так дальше…. И вот рассказывают там. Очень воинственные, очень такие злопамятные и ловкие, хитрые (чеченцы – М.Р.). Голыми руками их не возьмешь, гляди в оба. Только казаки могли управляться с ними. Много рассказывали…» [60].

Интересно, что «малолетки», по свидетельству А. Казмина, в подражание взрослым, также устраивали в период троицких гуляний свою подростковую «ссыпку». Они собирались в определенном месте, приносили с собой закуску (обязательно – яйца), покупали на общий счет водку, а потом пели и плясали. Главное отличие подростковой ссыпки от взрослой – первые никогда не ходили по дворам, как это делали «настоящие ссыпщики». Трудно судить, была ли подростковая (или детская) ссыпка изначально составной частью ссыпки общей или же это – результат деградации обрядности и постепенного перехода его в игру. Во время экспедиций наши информанты часто упоминали «детскую ссыпку», но никогда речи не шло об употреблении детьми алкогольных напитков. Дети готовили бузу — сладкий напиток из корня солодки, изюма и других ягод («Старыя, те па рюмки выпьют, а мы – дети – солодику наварим и пьем»[61]; «Взрослые ссыпались с водкой и песнями, а дети – сами в саду с ситром»[62]). То же отмечено в традиции уральских казаков[63].

Что касается участия в Троицкой обрядности «холостой молодежи» (на Дону ее называли «холостежь») – парней и девушек, то здесь также налицо собственно казачья специфика. Это наглядно видно из рассказа о праздновании Троицы, записанном нами в х. Остроухове. Здесь в начале XX в. рано утром на Троицу парни седлали коней и с песнями ехали в лесок «завивать венки». Они украшали венками лошадей, вплетали им в гривы цветы. Девушки «завивали венки» своей компанией. Затем обе группы объединялись и ехали на Хопер, где купали лошадей и пускали венки по воде. После этого к празднику подключалась вся станица. Устраивались конно-спортивные соревнования, в которых главными участниками были молодые парни, а в качестве судей выступали старики. Победителям вручался приз. В течение всего дня в станице скакали, стреляли и джигитовали: «… бальеры на улице делали. Четверть водки на столы ставят, три бутылки (потому что Троица). Парни через этот бальер сигают. Конкурсы на молодежную удаль были сложные: захватить с земли на полном скаку зубами рюмку с водкой и выпить; рубить шашкой расставленные вдоль улицы веточки, пуская лошадь во весь опор. Самым удалым старики вручали приз — четверть водки. Потом ребята водки несли, девчата яичницу жарили. Гуляли, по дворам ходили. На Троицу три дня гуляли»[64]. Как видно, роль молодых парней в донской троицкой обрядности выражена гораздо в большей степени, чем в общерусской традиции.

Из описаний троичной обрядности видно, что празднование почти всегда начиналось за пределами поселения (в лугах, полях, лесу) и лишь затем перемещалось в рамки поселений. Отсюда – и ведущая роль мужских групп в этой части праздника. В стц. Березовской утро Троицы начиналось с того, что дети собирали в полях травы, а взрослые казаки за станицей врывали в землю поклонный крест. После церковной службы под колокольный звон устраивали крестный ход к поклонному кресту: «Впереди священник с крестом, за ним дети с иконами и певчий хор, а апасля уже шел весь остальной народ»[65]. У поклонного креста священник «читал еще одну службу», по завершении которой вся процессия несколько раз обходила вокруг креста, затем обходили все поля вокруг станицы (священник их освещал), после чего возвращались домой. После этого начинались праздничные гулянья в станице. Здесь также избирался «гулейный атаман и его шутейная свита». Гулейный атаман выезжал с бочкой вина на площадь, зазывал всех станичников на праздник и угощал каждого ковшом вина[66].

Сооружение поклонного креста и обходы полей в стц. Березовской вполне вписываются в общерусскую традицию крестных ходов и молебнов на полях, а, возможно как-то связаны и с обычаем сооружения «обыденных крестов» (сооружаемых мужскими группами по обету в форс-мажорных ситуациях). Т.А. Бернштам отмечала, что и весенние мужские обходы происходили в России чаще всего «по случаю/обету» и лишь впоследствии в некоторых местах становились постоянными[67]. Она также согласилась с мнением Н.М. Никольского, полагавшего, что в основе подворных обходов мог лежать полевой обход, постепенно впитавший многие другие весенне-летние обходы[68]. В приведенных выше описаниях «казачьей Троицы» представлены и обходы полей (как вариант — ссыпка в поле, на лугу, описанная Казминым), так и следующие за ними подворные обходы, осуществляемые мужскими группами.

В нашем распоряжении нет подробных описаний троичных девичьих кумлений, хотя информанты упоминают о компаниях девочек, которые собирались на Троицу, жарили и ели яичницу. Один из наших информантов на вопрос «кумились ли девушки» ответил утвердительно, но пояснил: «Раньше это называлось «играть». У богатых за речкой были специальные сады – левады, вот они в этих садах и играли»[69].

Некоторые сведения о роли девушек в обрядности Троицы можно найти в трудах собирателей XIX в. Так М. Харузин описал обряд, зафиксированный в окрестностях стц. Луганской. Здесь на Троицу девушки собирались компанией и тайком от всех шили куклу Маринку. Затем вместе с молодыми казаками они шли в лес и вешали Маринку на дерево. Молодежь пела и плясала под деревом. В это время нужно было ухитриться и украсть Маринку. Пойманного «вора» сильно били. Исследователь отмечал, что «при этом увеселении бывает и свобода полового общения»[70].

В. Брайловский описал обряд «Репей», который совершался в г. Азове на второй день Троицы. «Водили» этот праздник исключительно девушки и девочки-подростки 14-15 лет. Некоторые из них наряжались добрыми молодцами или горбатыми старухами и, взяв в руки убранную разноцветными лентами ветку какого-либо дерева, носили ее по городу, плясали и пели:

«Как по улице Рипей,
По широкай маладой.
Ой, Диди мой Рипей, ой Диди маладой!
Как за батюшкиным дваром,
А за маминькиным тиримом,
Ой, Диди мой Рипей, ой Диди молодой!
Из луга зеленава, а подворья широкава
Невиличка птичка-пташечка
Синя моря прилетывала,
Чистеханька пириплохивала.
«Как я слушал, пташичка,
Как красна девка плакала,
За старава замуж идучи:
Уж ты, старый, ты старый муж,
Уж ты, старый, пагубитель мой!
Пагубил маю галовачку,
Всю дивичию красоту,
Маладецкую маладу»[71].

К девичьей процессии затем подключались и парни. Молодежь ходила по городу целый день, иногда делали у какого-либо дома остановки и пировали: пили чай, кофе и пр.

Иногда «Репей» водили и пожилые женщины. В таком случае разыгрывалось целое представление. Одна из участниц изображала молодого человека, другая – старуху. Они – супруги. Эта пара входила в круг, образованный другими участниками игры. «Старуха» притворно била «молодого человека». Когда хор спрашивал, за что она его бьет, она отвечала, что он ее бросает и ходит к молодым[72].

Описанная выше троицкая Маринка скорее всего была связана с «нечистым» персонажем (это следует и из этимологии ее имени, связанным с понятием смерти, и из самого представления о кукле – как о «чужом», «неживом» и даже опасном). Очевидно и то, что персонаж этот был связан с возрастной группой девушек. Что касается Репья, то он, очевидно, также является неким обобщенным символом девичества – жизненной силы и девства всех (ныне живущих) девушек данного поселения. Репей использовался и в свадебной обрядности как символ невесты. Весьма показательно, что в обоих вариантах Репья (исполняемого молодежью и пожилыми женщинами) представлена оппозиция старый-молодой, что, вообще является характерной чертой многих обрядовых (в том числе и со свадебной символикой) игр. По мнению Т.А. Бернштам, сакрализация космосоциальной структуры молодой (новый) – старый пронизывает всю жизнь традиционного сообщества, «обслуживая аспекты одной идеи – непрерывности качественного обмена, наследование и переход как временной процесс, вечность и временность во всех парадоксах их связей»[73].

Подводя итог нашему исследованию, можно констатировать, что донская казачья община оперировала весьма сложной, многоуровневой и яркой обрядностью, в рамках которой четко и строго распределялись обрядовые роли и функции различных половозрастных групп, существовал отлаженный механизм передачи межпоколенного опыта. Спецификой же донской весенне-летней обрядности является весьма значительная роль, отводимая мужским группам. И казачья молодежь, и семейные казаки выступали в праздниках как главная организующая сила. Они выполняли такие важнейшие функции, как обрядовые обходы домов, связанные с распределением общеобщинной доли между всеми членами сообщества; ссыпки; поминные тризны, призванные способствовать налаживанию обмена между всеми живыми и мертвыми (предками) – иными словами они были призваны обеспечивать мир и благополучие всего сообщества. При этом мужские группы, по сути, «заставляли» (в рамках определенных ритуалов) женский (домашний) мир поделиться некими символическими благами, поступающими в общий «передел». Женские же возрастные группы (и семейные женщины, и девушки) обычно осуществляли налаживание символического обмена лишь в рамках своих групп.

В функции налаживания связи с умершими предками и вообще с «иным миром» четко просматривается оппозиция внешний/внутренний: казаки были главными организаторами и участниками поминных тризн на места старых поселений и захоронений (городков и курганов), связанных, как правило, с ранним – воинским периодом в истории казачества, в то время как женщины проявляли активность при посещении станичных (мирного времени) кладбищ. Праздничные кулачные бои (в отличие от обычных) также устраивались за чертой поселения: на лугу, на поляне, на льду реки (на Масленицу); в них обычно участвовали жители ни одного поселения, а двух разных (хутор на хутор, станица на станицу), что также подчеркивало их особый статус и особую роль в налаживании «внешних» связей. Возможно, победа над «чужими» когда-то понималась как победа над злыми (потусторонними) силами. Ранние троичные ссыпки также первоначально были преимущественно мужскими и устраивались за чертой поселений. Они также были направлены на обеспечение благополучия всего сообщества.

Н.И. Бондарь в календарной обрядности кубанских казаков XIX – нач. XX в. выделял три составляющих блока: православные праздники и входящие в них обряды годового круга; обряды, связанные с основными видами земледельческой и скотоводческой деятельности казаков; войсковые, воинские праздники и обряды, которые были связаны или сознательно приурочивались к конкретным датам православного календаря[74]. Применительно к весенне-летней обрядности донских казаков можно сказать, что собственно воинские традиции оказались здесь столь плотно вплетенными в общую канву праздников (не будучи при этом в них растворенными), что выделить их в качестве самостоятельного элемента не всегда удается. Очевидно — в этом одна из специфик донской календарной обрядности в целом.

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ 3

1. ОСНОВНЫЕ СОСТАВЛЯЮЩИЕ ОБРЯДОВОЙ КУЛЬТУРЫ ДОНСКИХ КАЗАКОВ 5

1.1 Повседневные обряды донских казаков 5

1.2 Религиозные обряды донских казаков 10

1.3 Семейные и свадебные обряды донских казаков 15

2. ОПИСАНИЕ СВАДЕБНОГО ОБРЯДА: ВСТРЕЧА ЖЕНИХА У ДОМА НЕВЕСТЫ И ПРОВОДЫ НА ВЕНЧАНИЕ 27

3. СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ ОПРОС – ЗНАНИЕ СВАДЕБНОГО ОБРЯДА ДОНСКИХ КАЗАКОВ 29

ЗАКЛЮЧЕНИЕ 33

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ 35

ВВЕДЕНИЕ

Как и в любой другой этнической культуре, обрядовая культура донских казаков имеет свои хронотопные особенности, продолжая одновременно с ними определённую традицию, точнее, возвращаясь к ней в ходе своей эволюции.

Обряды донских казаков являются предметом исследования донских историков, краеведов, этнографов, фольклористов, а теперь – и этнолингвистов. Среди публикаций наиболее значимыми представляются работы В.Д. Сухорукова A.M. Листопадова, В. Броневского, Н.И. Краснова, С. Номикосова, A.M. Савельева, Е.П. Савельева, Б.Н. Проценко, Г.Д. Астапенко, Н. Фрадкиной, Существенно пополняют наше представление о казачьих обрядах архивные материалы – рукописи Х.И.Попова. Расширяют географию сведений об обрядах публикации в периодической печати XIX-XX вв. и научных сборниках С.Анашкиной «Свадебная обрядность донецких казаков», А.В.Миртова «Казачья свадьба на хуторах Митякинской станицы», Полякова «Старинная донская свадьба» Я.Реброва «Старочеркасские свадебные обряды» и др. Перечисленные работы в той или иной степени служат основой для современных компилятивных описаний обрядовой культуры. Предварительные итоги изучения обрядовой культуры подвела в кандидатской диссертации Е.Ф.Критска-Иванова. Большой фактический материал по донским казачьим обрядам, с одной стороны, делает возможным описание их истории на протяжении почти полутысячелетия, с другой – свидетельствует о незавершенности темы, более того, предполагает их дальнейшее изучение. Лишь в этом случае картина приобретет завершенность, а исследователь получит право на окончательные выводы. В рамках объема данной работы производится общий обзор обрядовой культуры донских казаков.

Целью данной работы является анализ обрядовой культуры донских казаков. Из поставленной цели вытекают следующие задачи:

• проанализировать обрядовую культуру донских казаков в различных сферах культуры и жизнедеятельности;

• изучить часть свадебного обряда донских казаков;

• провести социологическое исследование по определению уровня знания населением обрядовой культуры донских казаков.

Предмет исследования данной работы – обрядовая культура донских казаков. Объект исследования – знание обрядовой культуры донских казаков. Гипотезы исследования:

• низкий уровень знания обрядовой культуры донских казаков;

• знание обрядовой культуры донских казаков в большей степени населением бывших казачьих станиц.

Для решения поставленных в работе задач использовались как общенаучные, так и специальные методы анализа и синтеза, логического и ситуационного анализа. Основой исследования послужили труды отечественных авторов, посвященных донскому казачеству.

Работа включает в себя введение, три главы, заключение, а также список использованных источников.

1. ОСНОВНЫЕ СОСТАВЛЯЮЩИЕ ОБРЯДОВОЙ КУЛЬТУРЫ ДОНСКИХ КАЗАКОВ 1.1 Повседневные обряды донских казаков

Особенности формирования и развития как донского казачьего субэтноса, так и его культуры отражались на повседневной жизни казаков. Среди данных особенностей можно назвать полиэтнический характер формирования социума, отрыв от материнской славянской традиции, дальнейшее воссоздание элементов земледельческой культуры⁰.

Рождение мальчика у казаков, так же как и у русских, считалось большим счастьем, так как каждый мужчина получал еще при рождении надел земли, так называемый «пай». Однако в материалах есть указание на то, что мальчику у казаков делались особые подарки «на зубок»: стрелу, патрон, пулю, лук, ружье и развешивали все это на сте­не. Когда сын подрастал, совершался обряд посвящения в казаки. Отец брал сына на руки, надевал на него саб­лю, сажал на коня, постригал волосы в кружок, а затем возвращал матери, поздравляя ее с казаком.

Сажали ребенка на коня с раннего возраста, что можно расценивать как элемент мужской инициальной обрядности. Если он мог схватиться за луку (выступающий изгиб переднего или заднего края седла), то это всегда примечали. Если он хватался за гриву, значит, считали, выйдет живым из боев. Если заплачет, свалится – быть убитому.

После того, как коня обводили вокруг церкви, отец брал казачонка на руки, а крестный надевал на них обоих порту­пею с шашкой, и все отправлялись к родному куреню. У его ворот крестный говорил женщинам: «Казака примайте». Таким образом, посажение на коня является способом определить дальнейшую судьбу и качества казака-воина.

Все воспитание будущих казаков строилось на обычаях многовековой давности. Так, еще в древнерусских летописях рассказывается о том, что мальчиков княжеских дружинни­ков и княжеских сыновей первый раз стригли, когда им ис­полнялся год. Казачат также стригли первый раз, когда им исполнялся год. Крестная срезала первые пряди волос, которые потом всю жизнь хранились за иконой. В семь лет мальчика стригли во второй раз. Бритоголовым, он впервые с мужчинами шел в баню, а затем к исповеди. А дома в последний раз ел детские сладости. После этого со своей постелью переходил на муж­скую половину, в комнату старших братьев. Они осматрива­ли его одеяло и подушку и… выбрасывали их, если они ока­зались слишком теплыми и мягкими. «Учись служить, – го­ворили ему, – ты теперь не дите, а полказака».

В дальнейшем мальчики должны были научиться держаться в седле (для чего собственно при рождении ребенка и приобретали коня, чтобы они с раннего возраста привыкали друг к другу), а также хорошо орудовать пикой и шашкой. Лет с тринадцати мальчики участвовали в скачках. Проводились они каждый год после сбора урожая. Их приурочивали к престольному празднику иконы Донской Божьей матери (1 сентября). Казачьи военные игры развивали ловкость и отвагу и готовили молодежь к будущей тяжелой военной службе.

Рождение девочки не праздновалось так широко и торже­ственно, как мальчика: оно было тихое и домашнее, овеян­ное легендами, молитвами и радостью. От самого рождения девочку воспитывали иначе, чем маль­чика, развивая в ней женственность, хозяйственность, терпе­ние, отзывчивость. С малолетства казачке внушалось: самое главное в жизни – спокойная душа и чистое сердце, а счастье – в крепкой семье и достатке.

Перво-наперво, по обычаю, мамки, няньки мыли девчуш­ку, «смывали с дочушки заботы». И все это с песнями, добры­ми пожеланиями. В это время отец, единственный мужчина, допускавшийся на обряд, ел «отцовскую кашу», специально насоленную, наперченную, политой горчицей и есть должен был, не морщась, дабы «дочери меньше горького досталось в жизни». Когда девочка начинала ходить, праз­дновали «первый шаг», дарили ленточки «на первый бантик», гребенку «на косочку», платочек в церковь ходить. Но нельзя сказать, что жизнь маленькой казачки была сплошным праздником. Девочки начинали работать с ранне­го детства: они стирали, мыли полы, ставили заплатки, пришива­ли пуговицы. Но была и особенная работа – нянчить млад­ших братьев и сестер. Трехлетнего брата могла нянчить пя­тилетняя сестра.

Когда девочка достигала зрелости – становилась девуш­кой, дед покупал серебряное колечко и дарил его внучке, а то и правнучке, сопровождая свой подарок наставлениями, что внучка теперь «не дите», а барышня и вести себя должна ина­че: «на нее женихи смотрят». Колечко на левой руке девушки означало, что перед нами «хваленка», о которой уже можно было думать, как о невесте. С момента получения серебряно­го колечка девушка начинала готовить себе приданое. Деви­чья жизнь завершалась сватовством.

Казаки с большим почтением относились к старикам, и особенно к испытанным в боях воинам. Молодежь не имела права садиться в присутствии стариков без их разрешения. Если пожилой казак проходил по улице, то люди моложе его, если они сидели, вставали, не допуская его до себя на не­сколько шагов, почтительно кланялись и садились уже тогда, когда он проходил.

Уважение к старшим с малолетства укоренялось в детях и наставлениями, и примерами. Молодые люди стыдились сде­лать при старике непристойность, иначе всякий старец мог не только напомнить юноше о его обязанностях, но и нака­зать его, не опасаясь гнева родителей.

Проводы в армию также являлись неотъемлемой частью жизни донских казаков. В день выхода казаков из станицы в доме собира­лись родственники и ближайшие соседи на прощальный обед, носивший торжественно-сдержанный характер. После обеда родители благословляли сына. Он прощал­ся с семьей и выходил из дому.

По обычаю все уходившие казаки собирались в цер­ковь для молебна. Затем надевали на шею мешочек с горстью родной земли и отправлялись с песнями на окра­ину станицы. На плакучем кургане под ружейные выстрелы выпи­вали казаки по стремянной чарке и прощались со всей станицей. Переходя Дон, казаки черпали священную воду род­ной реки, прощались с ней, быть может, навсегда…

Повсеместно на территории Ростовской и Волгоградской областей фиксируются описания обрядов проводов в армию: перед выходом из дома казак должен был попрощаться с печью («чтобы здоровым вернуться», ст. Пятиизбянская, Волгоградская область), казаки стреляли в верею (столб, на который навешивается створка ворот), в порог (ст. Казанская, Верхне-Донской район)⁰.

С нетерпением ожидали возвращения казаков из по­хода домой, и устраивали им торжественную встречу. Из команды возвращавшихся казаков посылался вестовой, чтобы оповестить станичного атамана о прибытии.

Узнав об этом, все население выходило за станицу или на майдан встречать своих родных. Если встречали с другой стороны реки, то ружейный залп извещал, что паром с казаками отчалил. Когда он причаливал, то ка­заки с конями сходили на берег, преклоняли свое зна­мя к станичным знаменам, еще раз давали ружейный залп. После этого казак трижды кланялся в ноги роди­телям, целовал их. Жена кланялась в ноги мужу, а по­том и его коню в благодарность за благополучное воз­вращение мужа. Несколько дней продолжался станич­ный пир.

По обычаю, казак непремен­но привозил из похода подарки родным. Вернувшиеся станичники изготовляли знамя в память о своем походе и дари­ли его станице.

Для казака считалась достойной смерть на поле брани или в кругу семьи. Хоронили по православному обряду. Тело по­койника обмывали, мужчины мужчин, а женщины женщин. К смерти нательное белье шилось руками. На умершего на­девали только новую одежду. Несли гроб на руках. Это было обязанностью детей, родственников так проводить в после­дний путь родителя. Священник отпевал покойника дома или в церкви на кладбище. Родственники нанимали читальщицу, которая читала молитвы до сорока дней. Хоронили обычно на третий день и обязательно устраивали поминки: в день похорон, на девятый и сороковой дни. Если человек умирал в пост, то готовили постную поминальную еду: варили уху или суп с рыбными катушками. Делали рыбные котлеты, подава­ли жареную или маринованную рыбу, пекли пирожки с пост­ной начинкой, пили чай или компот. Обязательно варили ку­тью (отваренный рис с медом или изюмом). Если человек умирал в обычное время, то готовили домашнюю лапшу из курицы или борщ с мясом, варили яйца, делали котлеты мяс­ные, пекли пирожки с мясом и повидлом, подавали также ком­пот или чай.

Всех, кто был на кладбище, приглашали на обед. Все вхо­дящие во двор обязательно мыли руки за калиткой. На поми­нальном обеде ели только ложками, вилок не подавали, жела­тельно, чтобы ложки были деревянными. Такие обеды устра­ивались, кроме девяти и сорока дней, и в годовщину смерти⁰.

При приобретении собственности у казаков существовало несколько способов: один из них – «испроше­ние от общества». Например, отделившиеся самовольно от родителей или по бедности просили (на новоселье) у обще­ства на домашнее обзаведение леса, место под усадьбу или под виноградный сад, и если общество соглашалось дать, то составлялся документ за общими подписями. Выделенное место под строительство, виноградный сад заносилось в книгу и делалось собственностью казака. Собственность можно было получить и в результате даре­ния. Получающий дар благодарил дарителя, кланялся в ноги и целовал руки. Дары не отбирались, но если подаренное забирали не скоро, то даритель, обидевшись, мог не отдать подарка.

При покупке каждого предмета бывали особые условия, например, при покупке дома хозяева должны были оставить икону и стол. При покупке коня, чтобы на нем была узда, а кони из табуна покупались без всего. Покупать корову или вола нужно было с бечевой на рогах.

1.2 Религиозные обряды донских казаков

Религиозные обряды донских казаков имеют в своей сути языческую основу. Известный исследователь русского фольклора В.Я Пропп писал: «Разница между обрядами и обычаями, с которыми церковь вела борьбу, и теми, которыми она насаждала, есть разница не по существу их исконного значения. Русская церковь, запрещавшая святки, масленицу, семик, Купалу и другие праздники, преследовала то мировоззрение, из которого она родилась сама»⁰.

Изучение верований донских казаков показывает, что их состав также неоднороден. Рассмотрение с внешней позиции, т.е. с точки зрения стороннего наблюдателя, выявляет наличие в них элементов разных семиотических систем – в том числе языческой и христианской. Однако с внутренней позиции, с позиции носителя этнокультурной информации, все эти элементы принадлежат одному уровню, существуют в рамках единой системы народных суеверий, Так, водяной, домовой, ведьма, с одной стороны, и господь, сатана, чёрт – с другой, в сознании носителя уживаются в рамках одной системы представлений. Поэтому следы христианских элементов в комплексе языческих верований обнаруживаются на разных его уровнях.

В тоже время казаки были глубоко верующими людьми без ханжества и лицемерия. Чтили праздники Господни и строго соблюда­ли посты, имели свои монастыри, куда престарелые и увеч­ные воины уходили доживать остаток своих дней. Из таких монастырей известен Никольский ниже Воронежа, в Борще­ве и Рождественский Чернеев в Шацке.

Начнем описание особенностей религиозных обрядов казаков с обряда крещения. Таинству Крещения казаки придавали огромное значение. Ребенка как можно скорее старались крестить, т.к. считали, что дети, умершие некрещеными, не явятся на Страшный Суд. До совершения таинства Крещения возле него ставили горящую свечу для отпугивания злых духов. Во время Кре­щения бросали шарик из воска, в который были завернуты волосы ребенка, и смотрели в чан с водой: тонет шарик ­– ребенок долго не проживет, плавает – к долгой жизни. Если при погружении в воду ребенок сжимался, то это признак живучести, если выпрямлялся, то значит не жилец на этом свете.

Крестили ребенка в храме, при совершении этого обряда должны были присутствовать крестный отец и мать, а также бабушка, принимавшая роды. Имя ребенку давали по «Свят­цам». Святой, имя которого ребенок получал при Крещении, считался его небесным покровителем. Правда, уже в XIX веке не все родители соблюдали эту традицию. И уже именины стали отделяться от дня рождения, т.к. вошло в обычай наре­кать новорожденного по желанию родителей, а не давать, как прежде, соответствующие имя из «Святцев».

После Крещения, выходя из церкви, загадывали, кто пер­вым на выходе встретится: если мужчина, то ребенок будет счастливым, женщина – к несчастью, если какое-нибудь жи­вотное, то будет богатым.

И еще одно суеверие: чтобы рожденный младенец был некрикливый, бабки по рождению должны были подложить его ртом под пятку материнской ноги. Крещение отмечалось торжественным крестинным обедом, куда приглашались бли­жайшие родственники. Бабушка-повитуха готовила кашу из риса и кишмиша. Угощала этой кашей гостей, последние кла­ли ей деньги на поднос. Это была своеобразная плата за по­мощь при родах.

К достойному празднованию Рождества верующие гото­вились сорокадневным постом, известным под названием Рождественского или Филиппова. Канун праздника проводил­ся в особо строгом посте. Этот день назывался сочельником, т.к. по церковному уставу в этот день полагалось употреб­лять в пищу сочиво (пшеницу с медом). В сочельник не ели до первой звезды. В «красном углу», под образами, на чистой скатерти, на пучке сена или соломы стояла чаша с отварен­ными зернами пшеницы, политой медом или послащенной сахаром или изюмом – «кутья». С первой звездочкой на небе (воспоминание о той звезде, что возвестила волхвам о рож­дении Христа) после молитвы ели «кутью», а за ней самый скромный ужин.

Ночью, с первым ударом к заутрени, вставала вся казачья семья. Хозяйки топили печь, и все спешили в церковь на служ­бу. Но еще раньше уходили из дома дети славить Христа. Обычно этим занимались мальчики от пяти до четырнадцати лет, хотя в XVIII веке, как отмечал историк В.Д.Сухоруков, «христославить» ходили и старики, разными компаниями хо­дили из дома в дом Христа славить, начиная обыкновенно с войскового атамана. Сам атаман приставал к компании стар­шин и вместе с ними ходил по всем жителям города. Во вся­ком доме они пели «Христос рождается», за что хозяин обя­зан был заплатить.

В зависимости от возраста мальчики пели молитвы или песни. Ходили по три-четыре человека. Не принять «хрис­тославщиков» считалось большим грехом, все равно, что не принять ангелов.

Одним из развлечений во время святок донских казаков было вождение «кобылы». Кто-нибудь наряжался цыганом, брал в руки арап­ник и, подражая голосу цыгана, кричал: «А, ну, кобылушка, ну, приободрись!». Около него собиралось множество ребя­тишек, девок, баб, громко смеющихся и вместе с тем с опас­кой взирающих на толстый арапник и костяную голову «кобылы». «Моя кобыла молодая, у ней грива золотая» – кри­чал «цыган», отпуская во все стороны удары кнута. Вся толпа с громким криком и хохотом разбегалась, а «цыган» и «кобыла» торжествовали.

Одним из самых веселых и ярких народных праздников являлась масленица. На Дону празднование масленицы носило ярко выражен­ный военизированный характер, особенно на более раннем этапе в XVIII – нач. XIX вв. Главным событием масленицы являлась скачка и джигитовка, к которым готовились задолго до их проведения. Во время масленицы во многих станицах сооружали снеж­ные городки – царство зимы – с высокими башнями и стена­ми, для прочности облитых водой. В середине городка ста­вился высокий, гладко оструганный столб с подвешенным на самой вершине призом. Такие городки брались «штурмом» в последний день масленицы. Участники делились при этом на две группы: одна защи­щала городок, другая нападала на него. В некоторых стани­цах городки защищали девушки, используя длинные палки и стоя на скамейках, а нападали парни. Взяв город, парни по­лучали право перецеловать всех девушек, защищавших его.

Иногда в празднике участвовало несколько станиц, и тог­да представители станиц с атаманом и стариками во главе, со знаменами, съезжались на рубеже станиц с общественной водкой. Здесь устраивали джигитовку, скачки, стрельбу из лука и ружей, вели примерные бои (шермиции) и дрались на кулачках. Для соблюдения порядка накануне соревнований, зачитывался приказ, чтобы во время гуляний не было бесчинств. Затем участники разбивались на несколько компаний, выбирая себе ватажного атамана, двух судей и квартирмейстера. Каждая ватага получала знамена и хоругви. Гуляли до

воскресенья, бродя по улицам и домам станицы. При встре­чах компании салютовали друг другу, устраивая потешные бои.

В воскресенье вечером выносили на станичную площадь столы и скамейки, устанавливали их в круг. На столы «наби­рали» закуску и выпивку. Сюда со всех сторон съезжались отряды казаков во главе со своими атаманами. Приходил ста­ничный атаман с насекой в руке, в окружении стариков и еса­улов. Пили за здоровье государыни и государя, потом за дон­ского войскового атамана и, наконец, за станичного атамана и станичников.

У донских казаков был на масленицу еще один обычай «вязать колодки». Обычно на третий день масленицы девушки группами ходи­ли по домам, где были взрослые парни, и привязывали одно­му из них к ноге «колодку» – обрубок полена или щепки, поз­же замененной лентой, платком или цветком. «Колодку» не снимали до тех пор, пока юноши не откупались. На собран­ные таким образом деньги, устраивали вечеринки.

Весной Дон в низовьях сильно разливался, и станица Старо­черкасская – бывшая столица донских казаков, почти полно­стью заливалась водой. Поэтому на Пасху весь православ­ный люд добирался до церквей и главного храма – Войсково­го Воскресенского собора на лодках и по мостам, которые выстраивались по центральным улицам города. На Пасху станичники шли поздравить друг друга с праздником. При встрече приветствовали друг друга словами: «Христос воскресе» «Воистину воскресе!», после чего трижды цело­вались, обменивались крашеными яйцами и пасхами.

Праздник Святой Троицы относится к «двунадесятым»(двенадцати) праздникам православия и являлся одним из лю­бимых и почитаемых у донских казаков. Назывался он еще и Пятидесятницей, потому что сошествие Святого Духа на апо­столов совершилось в пятидесятый день по Воскресении Хри­стовом в Иерусалиме. В народе этот день называется Трои­цыным днем.

Праздник Святой Троицы праздновался на Дону красочно и светло. Храмы в этот день украшались цветами и зеленью, косили траву, которой устилали пол. Церкви принимали на­рядный вид, наполнялись запахами цветов и трав. В этот день в храме прихожане плели венки, трижды становясь на коле­ни. Венки эти хранили дома, считалось, что такой венок ох­раняет дом от злых духов. Украшали цветами и травой не только храмы, но и каза­чьи дома. Курень преображался, наполняясь запахом зелено­го луга, размятой сырой травы. Обычай приносить в Трои­цын день в дома и храмы зелень символизирует «всеоживаю­щую силу пресвятого и животворящего Духа».

Девушки в Троицын день шли в леваду, балку или сад, прихватив с собой пироги, конфеты, яйца, которые в этот день красили в зеленый цвет. Пели песни, играли. Существовал обычай «кумления» девушек, когда решившие «кумиться» подруги целовали друг друга сквозь кольцо шнурка креста, обменивались крестами, после чего называли друг друга ку­мами и вступали в тесную дружбу, предполагавшую взаимо­помощь по типу «посестрения». Эти отношения могли длиться неделями, годами, а то и всю жизнь.

Непременным атрибутом праздника являл ось плетение венков, которые украшались цветами. Девушки надевали их на голову, а затем шли к водоему и бросали в воду. В какую сторону поплывет венок – в ту сторону девушка выйдет за­муж. Венок утонет – девушке изменит милый, или она умрет. Не тонувшие венки предвещали долгую жизнь.

В настоящее время обычай праздновать Троицын день возвращается в донские станицы. И хочется верить теперь уже навсегда.

1.3 Семейные и свадебные обряды донских казаков

Семейный союз издавна пользовался у казаков ува­жением. Изначально браки казаков заключались на Круге. Казак с казачкой выходил на Круг, и казак говорил: «Ты, Настасья, будь мне женой!» – «А, ты, Григорий, будь мне мужем», – говорила она. Если Круг давал согласие на этот брак, то они станови­лись мужем и женой. Так же совершались и разводы. Муж приводил жену на Круг и говорил: «Атаманы, молодцы! Она была услужливая и верная супруга, теперь она мне не жена, а я ей не муж». Отказанную жену тут же мог взять другой, при­крыв ее полою своего кафтана. Но этот обычай существовал до XVII века. Затем Петр I запрещает браки и разводы на Круге. Браки у казаков стали освящаться по церковным уста­вам.

Но как считает известный исследователь истории донс­ких казаков Г.Д. Астапенко «историк Савельев, опи­савший этот обычай, был не совсем точен». На Дону суще­ствовал древний обычай, который назывался «талах», что в переводе с тюркского означает «отойди»⁰. А применялся этот обычай, когда наступающий враг был силен и не было воз­можности разбить его во встречном бою до подхода подкреп­лений. Вот тогда на помощь и призывались охотники-добро­вольцы. Атаман выходил на майдан и снимал шапку. Это оз­начало, что за достоверность известия он ручается головой. Потом атаман сбрасывал кафтан, что говорило об очень се­рьезной военной опасности. Лишь после этого в гробовой тишине атаман говорил: «Кто хочет быть повешенным, из­рубленным саблями, на кол посаженным или в смоле сварен­ным?» Выходили добровольцы, которые вызывались задер­жать врага до подхода помощи и для того, чтобы дать воз­можность откочевать, скрыться.

Отбор добровольцев был строгим. По возможности не брали единственных кормильцев, не брали холостяков, не имеющих потомства, чтобы казачий род не пресекся. И когда отбор защитников был произведен, казак-смертник говорил: «Братья казаки! Перед Господом Богом нашим Иисусом Хри­стом, кто возьмет моих сирот и мою вдову за себя? Была мне угодлива и пригодлива, а ноне не надобна». Тогда-то и выхо­дил добрый человек, способный взять на себя ответственность за содержание и воспитание детей и вдовы при живом муже. Накрывал ее детей буркой или чекменем и говорил: «Я та­кой-то, беру твою жену за себя!» Атаман произносил: «Та­лах». После этого жена и дети считались женой и детьми но­вого отца. Но если все-таки казак-смертник не погибал, он мог вернуться в станицу, но к своей жене и детям не имел права прикоснуться и даже сказать, что он их отец. Он имел право взять в жены другую казачку. Но чаще всего менял имя и уходил в другое войско.

В хуторах и станицах Дона проживало много казачьих вдов, мужья которых сложили свои головы на поле брани. В связи с этим существовал еще один интересный обычай. Когда муж и жена шли вместе по улице, то муж шел немного впере­ди, а жена чуть сзади. Это было связано с тем, что в станицах было много вдов, и чтобы не демонстрировать пе­ред ними свое счастье и не травмировать их душу, семейные пары именно так ходили по улицам.

Семейные отношения казаков регулировались и народны­ми юридическими обычаями, которые нигде не были запи­саны, но они бытовали в повседневной жизни казаков, и пос­ледние старались их придерживаться. Браки с не казаками были довольно редки по многим причинам: чаще всего при­чиной являлись опасные насмешки со стороны товарищей и родственников.

В старину, до завоевания Азова, когда жизнь на Дону была опасной, бурной, женщин было мало, казаки не разбирали происхождения своих жен, лишь была бы по душе, да по воз­можности христианкой. Вступали в брак и с татарками, и с калмычками. Иногда татары или турки брали в плен русскую или казачку, а, когда казаки через несколько лет освобождали ее, у нее были уже дети от татарина. Мать захватывала их с собой, потом выходила замуж за казака, и эти дети становились при­емными. И таких приемных детей называли «тумой». Впос­ледствии стали звать «тумой» всех рожденных от брака каза­ка с не казачкой или казачки с неказаком.

Придерживались казаки и других традиций. Так, напри­мер, нельзя было вступить в брак ближе семи степеней род­ства, и нарушение сего считалось большим грехом. Парню и девке, воспринятых одной кумой, нельзя было вступать в брак, также куму с кумою, которые воспринима­ют, т.е. являются крестными родителями. Родство духовное и кумовство считалось большим родством.

Жених должен быть старше невесты. Хотя этот обычай соблюдался не всегда. Иногда родители женили сыновей на невестах старше, чтобы иметь хороших работниц.

Согласие родителей на вступление в брак детей имело большую силу, и редко кто решался вступить в брак своеволь­но. Но если все-таки женились помимо родительской воли, то родители не принимали их, а иногда даже проклинали.

Если у жениха и невесты нет родителей и нет ни отчима, ни мачехи, то место отца занимали ближайшие его родствен­ники, а если таковых нет, то родственники матери. Они по­могали, чем могли, благословляли молодых на вступление в брак, и их тогда называли богоданными родителями.

Иногородняя женщина могла стать казачкой только через замужество. Рожденные в браке с иногородними, именова­лись «болдырями», проходили обряд принятия в казаки в 3, 5, 7-летнем возрасте. На Круге старики экзаменовали прини­маемого в знании молитв и обычаев. После чего принимае­мый, стоя на одном колене, целовал обнаженный на полови­ну клинок шашки, Евангелие и крест, после чего ему дарили фуражку, и он считался казаком по корню, т.е. по рождению.

Весьма важным фактом было взятие «под шинель», или наделения правами главы семьи старшего несовершеннолет­него сына. В случае утраты кормильца, вдова через совет ста­риков могла обратиться к Кругу с просьбой объявить ее стар­шего сына главой семьи. Казачонок, не моложе десяти лет, вставал на стул, на его плечи набрасывалась шинель. Атаман объявлял его главой семьи. Старики и казаки могли выска­зать пожелания семье или крестным этого казака. Преподно­сили подарки; атаман обычно дарил шапку, старики – сапо­ги, священник – Евангелие.

Став главой семьи, казачонок получал полный пай земли и полную часть при разделе. В случае нарушения им казачь­его обычая, вся ответственность за него падала на всех муж­чин – крестного отца, братьев.

Свадебная игра донских казаков создавалась в течение многих столетий, впитывая все лучшее, полезное, отбрасывая ненужное, по­этому-то в ней все так поэтично, так совершенно по форме и содержанию. Вместе с хороводами, уличными комическими представлениями, свадебная игра является составной частью народного театра, животворным источником народ­ной драматургии.

Выделение в восточнославянском свадебном обряде двух его разновидностей (типов): вирилокальной (с подавляющей ролью жениха) и уксорилокальной (с преимущественным положением невесты) свадьбы – и территориальная отнесённость первой разновидности к русскому Северу, а второй – к Белоруссии, Украине и исконным землям юга России делает актуальным вопрос об отнесенности этих определений к казачьему Дону. У донских казаков оба типа органично сочетаются, взаимодополняя друг друга и исключая крайности вроде «клетного обряда» у украинцев или похоронных плачей по невесте у севернорусов. Общеупотребительное клише «Я из родительской воли не выхожу» касается в равной степени как жениха, так и невесты, причём последняя обладает относительной свободой выбора и даже правом вето на предполагаемую кандидатуру в мужья. Всё предсвадебье и начало дня свадьбы вплоть до венчания сосредоточено на половине невесты, которая, будучи засватанной, определяет весь ход подготовки к бракосочетанию, отводя жениху пассивную роль. И лишь после венца инициатива постепенно переходит к молодому супругу, хотя сама молодуха вплоть до финального эпизода остается в центре внимания участников обряда⁰.

Предсвадебье некогда состояло из следующих эпизодов:

• сватовство, состоящее из выбора свахи и сватов (института профессиональных свах на Дону не было, а потому в свахи попадали наиболее расторопные и сообразительные казачки из числа родственников жениха); прихода сватов в дом жениха и зачина сватовства (для последнего характерны многочисленные варианты иносказательного объяснения причин появления гостей: «телушка заблудилась», «куница спряталась», «гулюшки залетели» и т.д.); смотра невесты с элементами розыгрыша, замены девушки на старуху и т.п.; совета сватов и жениховой родни о достоинствах жениха и невесты и их взаимном согласии; запива (своды, сводилки, договоры), во время которого соединяли руки будущей четы, накрыв их платком и достигали обоюдного согласия на продолжение обряда, сговора, или рукобитья, т.е. помолвки, с обязательным зарядом – своеобразной страховкой на случай отказа одной из сторон и пропоем запоем, пиром), на котором молодые люди официально объявлялись женихом и невестой и обсуждались затраты сторон, объём кладки, последующие действия и пр.;

• окончания сватовства, о положительном результате которого станичников или хуторян извещали с помощью нескольких песен, распеваемых участниками сговора, расходящимися по домам;

• смотрение места (смотреть печи, гладить стенки, глядеть пепелище и др.) как официальное посещение невестой (еще один признак её свободы в обряде) и её родственниками дома жениха, будущего места обитания, с обязательным элементом общения с домашним пенатом-домовым в форме различных манипуляций с русской печью (выгребание золы, побелка поцарапанных стенок);

• общение жениха и невесты в не обрядовой форме, а также на вечеринках, устраиваемых невестой, усиленно готовящей подарки суженому;

• подушки, т.е. перенос приданого в дом жениха с непременными песнями, угощением и эротическими играми с постелью;

• девичник и мальчишник (вечер) с заметно развитым сюжетом девичника (выбор дружки, которой, как правило, становилась самая близкая, тайная, подруга невесты, обыгрывание печальными песнями расставания с девичьей волей, примерка подвенечного наряда и т.п.) и элементарным застольем мальчишника.

Непременной составляющей предсвадебья были обрядовые песни, «стартом» для которых становился сговор. На Дону сложился устойчивый, воспроизводимый практически на всем пространстве Войска Донского репертуар предсвадебных песен, включающий такие тексты, как «На горе чи дуб, чи береза», «Да у лебедя лебедушка под крылом», «Во садику во земном соловей калину щекочет», «По рукам сваты вдарили, заряды положили» (на сватовстве; в качестве примера песенного обыгрывания обряда здесь и далее мы приводим данные по станице Нижне-Кундрюченской), «Пьяница пропойница», «Да бел заюшка молоденький горностай», «У нас ныне незнакомый побывал» (на сговоре-помолвке), «Месяц дорожку просветил», «Не шушукайте, не гугукайте на нее», «А мы в свата были» (на «подушках»), «Дуброва зеленая» («Дуброва, дубровушка» – для сироты), «Вечер, вечер, вечеришнички», «Свет мой, воля девичья» (на девичнике). Заметим, кстати, что практически ни одна из названных песен не представлена в фольклорном свадебном репертуаре собственно русской традиции, что свидетельствует о творческом развитии обряда донскими казаками.

Предсвадебье в XX в. редуцируется как в количестве эпизодов, так и в песенном обслуживании. Сватовство практически сводится к однократному посещению сватами дома жениха (в старину оно затягивалось на несколько приемов-пиров), во время которого обсуждался весь комплекс вопросов, связанных с подготовкой к свадьбе, – это стяжение лексически проявляется в семантической разноголосице свадебных терминов: в разных станицах одним и тем же словом могут называть самые разные эпизоды сватовства. Естественным следствием этой редукции стало сокращение числа песен, а в некоторых районах – и практически полное исчезновение предсвадебного репертуара.

В.Д.Сухоруков пишет, что в XVIII веке накануне свадьбы невеста с родственниками ходила на кладбище, призывала усопших родных в свидетели ее клятвы, которую она должна была произнести перед алтарем, прося у них благословения и представительства их у престола Небесного Отца.

День свадьбы в донском обряде расписан столь же скрупулёзно, как и предсвадебье, причем сюжет этого дня сохраняется в неизменности даже в современном исполнении ритуала. Этот день начинается с оголашивания невесты, играющей на заре печальные песни о расставании с родными и девичьей волей (сирота оголашивается на могилках родителей), причём этот ритуал представлен на Дону спорадически, потому что содержательно он чаще всего совершается накануне, на девичнике.

Далее последовательно совершаются:

• одевание невесты;

Подруги убирали невесту в брачную одежду. В XVIII столетии это был парчовый кубелек, на голову надева­ли высокую шапку из собольего, куньего, лисьего или иного меха, украшенную цветами или перьями. Косу заплетали по-­девичьему, одевали лучшие украшения из золота и жемчуга. В XIX веке костюм невесты состоял из венчального белого платья или юбки и кофты. На голову надевалась фата. С благовестом к обедне отец и мать благословляли невес­ту иконой. Она целовала ее три раза, кланялась в ноги роди­телям.

В доме жениха, так же как и у невесты, собирались все родные и знакомые. Отец с матерью благословляли сына ико­ной. А дружко (маршал) ездил за священником, которого при­возил в дом жениха. После этого все отправлялись к невесте: впереди священник с крестом, потом мальчики с образами и пеленами, за ними жених с дружкой и свахой.

Одежда, которую в XVIII веке одевал жених, состояла из парчового кафтана, алой суконной черкески, обшитой сереб­ряным позументом, красных сапог, высокой шапки из серых смушек с красным бархатным верхом. Жениха сопровождал «храбрый поезд», т.е. холостые друзья которые исконно шли пешком.

• встреча жениха у дома невесты;

• проводы жениха и невесты на венчание;

• следование храброго поезда к церкви с появлением в этом эпизоде свадебного колдуна и венчание, проводимое в строгом соответствии с каноном.

Свадебный колдун, известный и в русской традиции, на донской свадьбе играет весьма специфическую роль. Он появляется (часто даже не физически, а действием) в момент отправления храброго поезда в церковь в том случае, если его забыли пригласить на свадьбу, а это случается потому, что он уже стар, дряхл, живет одиноко на краю хутора или станицы, не является родственником. Наказания за пренебрежительное отношение к станичнику самые разнообразные: с брички слетают колеса; лошади вмиг оказываются на свободе, или встают на дыбы, или разворачиваются мордами к бричке, или не трогаются с места; молодые и их гости неожиданно начинают скорбеть животами, или обращаются в соляные столбы, или испытывают непереносимую головную боль; свадебный кортеж кажется охваченным огнем, и т.д. и т.п. Цель всех этих «безобразий» – напомнить хозяевам свадьбы, что этот обряд искони носит общественно значимый характер, что создаваемая семья непременно должна получить одобрение всего социума. И именно эта роль подчеркнута тем обстоятельством, что после принесения сватами извинений, угощения и приглашения на свадьбу колдун отправляет процессию в путь словами: «Езжайте с Богом». Связь свадебного колдуна с нечистой силой призрачна, условна, если никто не реагирует на его «шутки», он может сам пострадать от этого, да и его чары иногда находят естественное объяснение: лошади не двигаются с места, потому что перила моста смазаны волчьим жиром и т.п. Колдун продолжает роль ведуна, оберегая не участников обряда, а высший его смысл – создание ячейки общества, введение в социум новых членов, призванных продолжить жизнь рода в тех нравственных и этических нормах, которые завещаны были предками, казаками-«рыцарями» XVI-XVII вв.⁰

В храмовом притворе невесту готовили к венцу: снимали шапку, расплетали косу, разделяли волосы надвое. Еще в Древ­ней Руси существовал обычай, когда девичий убор и причес­ка должны были отличаться от головного убранства замуж­ней женщины. Если девушка могла носить волосы распущен­ными или заплетенными в одну косу, то замужняя женщина должна была заплетать, их в две косы и укладывать их на за­тылке в узел и не показываться с непокрытой головой. Она должна была тщательно скрывать все до единого волоска.

По окончании духовного обряда, новобрачной заплетали волосы и надевали шапку. В XIX столетии в первый день свадьбы невеста была в фате, а на второй день на уложенные на затылке волосы надевался колпак, который ей обычно да­рила свекровь.

До венчального обряда некоторые родственники невесты, люди сведущие и опытные, внушали ей, чтобы она во время подвода к аналою первой ступила на постланный коврик или платок и занимала на нем побольше места. Это означало, что невеста во время замужества будет иметь над мужем больше власти, чем он над ней. Смотрели также, у кого свеча сгорит больше, тот проживет меньше.

• встреча молодых в доме жениха с активным включением в обряд зрителей (глядельщики, смотрельщики), которым достаются не только конфеты, орехи и деньги во время обсыпания, но и кусочки встречника (сдобного хлеба, который разламывают над головой новобрачных);

• свадебный пир и дары (дарёж, сыр-каравай), отличительной чертой которых в давнее время и особенно на свадьбах простых казаков была так называемая зеленая телушка, т.е. отложенный подарок: приплод скота, домашней птицы, который получают молодые после его появления на свет (напомним, что дары могут переноситься на второй день свадьбы);

• обкрутка невесты – замена девичьей прически (две косы) на женскую. Получившийся куль прячут в колпак или фальшонку, по которой всегда можно было определить донскую казачку; отводы в постель, в донской традиции совершаемые деликатно, незаметно, без привлечения внимания пирующих;

• вечерние гости – не везде соблюдаемое приглашение родных невесты на пиршество в дом жениха.

Песенный репертуар дня свадьбы просто необозрим: «опевается» едва ли не каждый эпизод. Многие их этих эпизодов обрамляются песнями, обычно короткими по размеру, но по смыслу напрямую соотносимыми с происходящим. День свадьбы обыгрывается, как правило, небольшой группой песенниц, мастериц своего дела, досконально знающих ход обряда и зачастую определяющих его ритм. Своё место в песенном наполнении свадьбы занимают так называемые корильные песни, малоизученный жанр русского обрядового фольклора.

Общей чертой свадебных корильных песен на Дону можно считать нарочитую нелепость, абсурдность обвинений в адрес того или иного участника обряда, что свидетельствует не только об игровой природе тех или иных эпизодов обряда, но и об иронии и самоиронии – характерных чертах психологии донских казаков.

Послесвадебье в донской свадьбе калейдоскопично в том смысле, что не имеет выверенного, охватывающего весь Дон сценария: кое-где ещё сохранилось варёное, т.е. угощение молодым на утро после свадьбы, присылаемое тёщей; где-то практикуют отводы, т.е. продолжение свадьбы в доме невесты, курей, т.е. складчину, собираемую участниками свадьбы для продолжения веселья. Выражение бить горшки в одних станицах понимают как обряд благодарения женихом тёщи, сохранившей дочь в невинности: уложив тёщу на лавку, молодой муж меняет ей старые туфли на новые, а затем разбивает на её животе глиняный горшок, что символизирует окончательный уход дочери от отца-матери; в других станицах – как испытание ловкости и домовитости молодайки, заметающей веником разбитые на подворье гостями горшки. Конечный эпизод свадьбы также обозначают по-разному: и бить горшки, и завивать (заливать) овны, и заливать пожар, и хоронить концы, и даже странно и непонятно – сосать гвоздок. Тем не менее, есть один устойчивый, общедонской эпизод послесвадебья, связанный с невинностью невесты. Он устанавливается относительно поздно, в пору развертывания казачьей свадьбы в трёхчастный обряд, но в XIX и даже XX в. соблюдается весьма строго. Невинность невесты отмечают повсеместно одинаковым образом: по станице или хутору носят калину – флаг с кистями калины (эта ягода может украшать и каравай), выражают всеобщую радость обильным возлиянием, песнями, славящими мать и дочь.

Наказанию же за то, что невеста не соблюла себя, подвергаются и она, и её мать. Если отбросить редкие крайности (невесту возвращают родителям, на тёщу надевают хомут), то надо признать, что отношение казаков к невинности («порочности») невесты в целом довольно снисходительное, что проявляется не только в широко практикуемой подмене дефлоральной крови воробьиной или петушиной, но и в лёгкости наказания. На Верхнем Дону в этом случае используют худое ведёрко: свекровь просит невестку принести из Дона воды, вручая ей ведро с дыркой.

Ещё одним общим элементом можно считать участие огня в заключительном эпизоде свадебного обряда, очистительная символика которого не подлежит сомнению.

XX век внёс свои коррективы в обряд. Прежде всего, усилилась экономическая сторона свадьбы (дошло до того, что ныне смотрельщикам продают кусочки встречника, что уродливо с точки зрения традиции), сокращен репертуар фольклорных текстов, ведущие традиционного обряда – друшко (он же – тысяцкий, старший боярин, сват) и свашка – становятся простыми шаферами, а распорядителем становится ведущий, специально готовящий сценарий свадьбы с массой игровых, но не обрядовых действий, усиливаются локальные варианты обряда, закреплённые казусом, прецедентом («а у нас так принято»). И всё же донская казачья свадьба сохраняет свои главные традиции.

2. ОПИСАНИЕ СВАДЕБНОГО ОБРЯДА: ВСТРЕЧА ЖЕНИХА У ДОМА НЕВЕСТЫ И ПРОВОДЫ НА ВЕНЧАНИЕ

Рассматриваемая часть свадебного обряда донских казаков включает в себя следующие основные эпизоды:

1. Сидение на посаде невесты в красном углу в ожидании приезда жениха.

Подойдя к дому невесты, жених должен был дожидаться в сенях: дружко входил в горницу и просил о скорейшем убо­ре невесты. Подружки, одевавшие невесту, пели:

«Летели там серые гуси через сад,

Они несли невесту на посад.

Тут-то девка плакала слезно,

И родимой матушке говорила тут:

«Как мне, матушка моя, не плакать?

Остается моя краса у тебя.

Ты вставай, вставай, матушка, ранехонько.

Поливай мою красу частехонько.

Зарей утренней и вечерней

Своей слезой горючей»».

2. Преодоление препятствий храбрым поездом жениха – наградой за «подвиги» становится его появление вблизи невесты.

3. Выкуп места – шуточный торг с его хранителями, становящимися после продажи объектом насмешек и укоризненных обличений.

Когда невеста была готова, ее сажали под святыми обра­зами, а рядом с ней садился мальчик (брат или племянник) с плетью в руках. Дружко жениха спрашивал, почему он занял чужое место? Мальчик бил плеткой и приговаривал: «Дай куницу, дай лисицу, золотую гривну». Начинался торг, во вре­мя которого мальчик старался подороже продать место возле невесты. В день свадьбы «достаётся» от песенниц, выступающих в роли ведущих и одновременно критиков обряда брату (племяннику) невесты, продающему место для жениха рядом с сестрой:

«Ты, братиц-татарин,

Ты, братиц-татарин,

Систру прыматарил

За два залатова».

Наконец, удовлетворенный полученной суммой, брат (племянник) уступал место возле невесты жениху.

4. Угощение гостей у невесты и прощание её с домом и родными – насыщенные песнями эпизоды;

Чтобы предотвратить колдовство, жениха опоясывали кус­ком рыбацкой сети, а невесте сыпали в башмаки под пятки мак. Считалось, что прежде, чем сделать зло жениху и невес­те, злой дух должен посчитать узлы на сети и мак в башма­ках. Кроме того, на узлах сети был изображен крест, поражаю­щий силу сатаны.

3. СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ ОПРОС – ЗНАНИЕ СВАДЕБНОГО ОБРЯДА ДОНСКИХ КАЗАКОВ

При проектировании социологического исследования нужно решить семь задач:

1) составить словарь переменных;

2) определить единицы исследования и объект;

3) построить пространство признаков;

4) сформулировать гипотезы;

5) перевести концептуальные определения в операциональные;

6) разработать проект выборки;

7) составить макеты таблиц и программу анализа данных.

Объектом исследования в нашем случае является знания обыкновенным человеком казачьих обрядов, а именно свадебных казачьих обрядов. Методом исследования является анкетный опрос. Вниманию респондентов предлагается 10 вопросов по знанию различных стадий казачьего обряда.

Вопросы социологического исследования приведены ниже:

1. В какой форме происходил до начала XVII в. свадебный обряд у донских казаков?

2. Какие части свадебного обряда донских казаков Вы знаете?

3. Какие народные варианты объяснения сватовства донских казаков Вы знаете?

4. Какие Вы знаете предсвадебные песни донских казаков?

5. Что такое «храбрый поезд»?

6. Что такое «выкуп места»?

7. Что такое «корильные песни»?

8. Какую роль у жениха и невесты играло вступление на постланный коврик во время подвода к аналою?

9. Где невеста ожидала приезда жениха?

10. Какую роль в послесвадебном обряде играла «калина»?

В качестве вариантов ответов использовались либо конкретный ответ опрашиваемого, либо вариант «затрудняюсь ответить». Таким образом, в социологическом исследовании использовались «открытые» вопросы. Единицей исследования является одна анкета.

Рабочими гипотезами социологического исследования являются:

• невысокий уровень знания обыкновенными людьми традиций и обычаев донских казаков;

• более высокий уровень знаний казачьих обычаев населением бывших казачьих станиц.

Социологическое исследование носит выборочный характер. В качестве генеральных совокупностей было взято население г. Ростова-на-Дону и ст. Раздорской. В качестве выборочной совокупности было взято по 100 человек – жителей ст. Раздорской и г. Ростов-на-Дону. В первом случае (выборка 1) выборочная совокупность равна 1% от общего числа генеральной (население Раздорской – 10 тыс. человек). Во втором случае (выборка 2) размер выборки определялся удобством исследования, для отбора респондентов была выбрана часть г. Ростов-на-Дону, имеющая примерно 10 тыс. человек населения. Возраст опрашиваемых в обеих выборках составлял от 23 до 70 лет. 25% опрашиваемых в первой выборке и 40% опрашиваемых во второй выборке имели высшее образование, что соответствует процентному соотношению людей с высшим образованием соответственно в структуре сельского и городского населения.

Результаты социологического исследования приведены в таблице 1.

Таблица 1

Результаты социологического исследования

№ вопроса	Правильный ответ	% ответивших правильно в выборке 1	% ответивших правильно в выборке 2
1	Свадебный обряд на казачьем кругу	55	7
2	Предсвадебье, свадьба, послесвадьбие	37	8
3	Телушка заблудилась», «куница спряталась», «гулюшки залетели» и т.д.	55	15
4	«Да бел заюшка молоденький горностай», «У нас ныне незнакомый побывал» и т.д.	42	3
5	Холостые друзья жениха, которые шли пешком	48	19
6	Шуточный торг с хранителями места возле невесты	52	17
7	Общей чертой свадебных корильных песен на Дону можно считать нарочитую нелепость, абсурдность обвинений в адрес того или иного участника обряда	31	4
8	По примете, кто первый вступит – будет главенствовать в семье	75	27
9	В красном углу	64	32
10	Проверка невинности невесты.	41	14

Дадим необходимые пояснения к результатам исследования. Прежде всего, отметим, что респонденты из выборки 1 знают обычаи донских казаков лучше представителей выборки 2. Если в выборке 1 количество правильных ответов составляет от 31% до 75%, то в выборке 2 – от 4% до 27%. Отметим, что в выборке 1 среди респондентов после 50 лет, процент правильных ответов еще выше – от 55% до 96%. В выборке 2 на количество правильных ответов влияет наличие высшего образования: среди опрашиваемых с высшим образованием процент правильных ответов составляет от 10% до 39%. В выборке 2 наличие высшего образования не влияет на количество правильных ответов – их процент примерно одинаков. Таким образом, можно сделать вывод, что на количество правильных ответов влияет проживание в населенном пункте с казачьими традициями. В случае проживания в крупном населенном пункте большинство правильных ответов связано с наличием образовательного ценза.

Среди ответов не являющихся правильными наиболее популярным является ответ «Затрудняюсь ответить». Данный вариант выбирали от 10% до 31% опрашиваемых в выборке 1 и от 49% до 60% опрашиваемых в выборке 2. Таким образом, в случае незнания правильного ответа, большинство респондентов предпочитали честно признать этот факт.

Наиболее сложными для опрашиваемых являлись вопрос №2 (периоды свадьбы) и вопрос №7 (про «корильные песни»). Ряд неправильных ответов встречаются в анкетах многих опрашиваемых. Так на вопрос №7, про значение термина «корильные песни» от 6% до 9% респондентов в выборке 1, и от 14% до 21% в выборке 2 ответили, что это – «песни про тещу». Среди вариантов ответов на вопрос №3 про предсвадебные песни встречались варианты ответов: «По Дону гуляет» (популярная казачья песня) и даже «Ой, мороз, мороз, не морозь меня».

Наиболее легкими вопросами для опрашиваемых явились вопрос №8 (про вступление на постланный коврик) и вопрос №9 (про место ожидания невестой приезда жениха), поскольку свадебные традиции, освещаемые в ответах на эти вопросы, встречаются и на современных свадьбах.

Выводы по результатам социологического исследования сделаны в заключении работы.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Изучение языка, фольклора и традиционной культуры Дона представителями различных научных дисциплин и учреждений расширилось тематически и вышло на современный уровень. Однако до недавнего времени исследования, особенно в области этнографии и духовной культуры (вне рамок песенного фольклора), не были системными, а обследование территории сплошными, и не позволяли увидеть культуру донского казачества во всей полноте.

Очевидно, что складывавшаяся обрядовая культура, субъектом которой являлся донской казак, составляет оригинальный пласт обрядов, отличающий ее от других локальных вариантов. Религиозная культура донских казаков, как и вся религиозная культура русского народа уходит своими корнями в язычество. Народные праздники (языческие, неофициальные) естественно вбирали в себя или подчинялись церковным, поскольку и те и другие были проникнуты двойственным мироощущением. Тема жизни и смерти, постоянный переход от одного состояния в другое, возрождение и воскресение через смерть, гибель, сожжение, зарывание – главные темы и церковной и народной культуры, хотя церковь многие народные обряды и праздники запрещала.

Обряды, связанные с семейной жизнью, в духовной культуре донского казачества занимает, пожалуй, центральное положение, как по сохранности элементов, так и по объему обрядово-ритуальных действий, состояний, речевых и фольклорных текстов, атрибутов, предметов, действующих лиц и словаря. К существенным особенностям свадебного обряда донских казаков относятся во-первых, общественный характер обряда, особенно ярко подчеркиваемый впоследствии так называемым «свадебным колдуном», во-вторых, патронажная роль мужа-казака, берущего под свою защиту новобрачную, в-третьих, минимальная сакрализация обряда. Свадебный обряд является трехчастным, состоящим из предсвадебья, дня свадьбы и послесвадебья, он насыщается фольклорными песнями, присловьями, включает в себя обязательное венчание, обрастает различными предметами и атрибутами и т.д. При этом наибольшее сходство он имеет с южнорусским обрядом, отличаясь в тоже время от последнего многими чертами и особенностями.

Проведенное в работе социологическое исследование позволило сделать вывод о недостаточном знании народом казачьих обычаев. Эта тенденция проявляется даже в бывших донских казачьих станицах. Данный факт объясняется редким использованием казачьей обрядовой культуры в повседневной жизни. Но в древности говорили: «Каждое дерево сильно своими корнями, отруби их и древо погибнет». Так и народ и нация, не знающая своей истории и культуры, обречены на вымирание и, в конечном счете, на исчезновение с земли вообще, поэтому очень важно, чтобы работы исследователей-фольклористов, хранителей народных традиций донских казаков – изучались, внедрялись в нашу жизнь, как необходимый элемент народной культуры.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Архипенко Н.А. Языческое и христианское в мифологических верованиях жителей станицы Раздорской.

2. Астапенко Г.Д. Быт, обычаи, обряды и праздники донских казаков.– Батайск, 2002.

3. Костина Л.П. Обряды зимнего календарного цикла. // Историко-культурные и природные исследования на территории РЭМЗ. Сборник статей, выпуск 3, 2007.

4. Критска-Иванова Е.Ф. Свадебный обряд и свадебный фольклор донских казаков: Автореф. дис. канд. филол. наук. Л., 1978.

5. Морячков Н. О некоторых компонентах мужской традиции в духовной культуре донских казаков. // Историко-культурные и природные исследования на территории РЭМЗ. Сборник статей, выпуск 2, 2004.

6. Новак Л., Фрадкина Н. Как у нас-то было на Тихом Дону: Историко-этнографический очерк. Ростов н/Д: Ростиздат, 1985.

7. Проценко Б.Н. Этнолингвистическая концепция происхождения и характера духовной культуры донских казаков // Наука о фольклоре сегодня: междисциплинарные взаимодействия. К 70-летнему юбилею Федора Мартыновича Селиванова. М.: Диалог-МГУ, 1998.

8. Проценко Б.Н. Культура донского казачества в исторической ретроспективе // Донские казаки в прошлом и настоящем. VI. Культура донского казачества. – Ростов-на-Дону: «ГинГо», 1998.

9. Русская свадьба: В 2 т. М.: Гос. респ. центр русского фольклора, 2000.

10. Толстая С.М. Судьба // Славянская мифология: Энциклопедический словарь. М., 1995.

0 Проценко Б.Н. Культура донского казачества в исторической ретроспективе // Донские казаки в прошлом и настоящем. VI. Культура донского казачества. – Ростов-на-Дону: «ГинГо», 1998. – С. 390-399.

0 Морячков Н. О некоторых компонентах мужской традиции в духовной культуре донских казаков. // Историко-культурные и природные исследования на территории РЭМЗ. Сборник статей, выпуск 2, 2004.

0 Астапенко Г.Д. Быт, обычаи, обряды и праздники донских казаков.– Батайск, 2002. С. 168.

0 Костина Л.П. Обряды зимнего календарного цикла. // Историко-культурные и природные исследования на территории РЭМЗ. Сборник статей, выпуск 3, 2007.

0 Астапенко Г.Д. Быт, обычаи, обряды и праздники донских казаков.– Батайск, 2002. С. 173.

0 Проценко Б.Н. Свадебный обряд донских казаков во времени и в пространстве. // Историко-культурные и природные исследования на территории РЭМЗ. Сборник статей, выпуск 1, 2003.

0 Новак Л., Фрадкина Н. Как у нас-то было на Тихом Дону: Историко-этнографический очерк. Ростов н/Д: Ростиздат, 1985. – С. 196.

16

Казачьи праздники

  Казаки – народ дружный и веселый. И праздники у них всегда готовились и проводились с размахом. Веками в казачьих поселениях и станицах сохранились традиции празднования различных торжеств с соблюдением особых обрядов. И по сей день каждое событие в семьях донцов, кубанцев, уральцев и прочих войсках отмечается с соблюдением предписаний предков.

  В основном, все казачьи праздники совпадали с великими христианскими событиями. Казаки – народ верующий, поэтому и дни поклонения святыням были и остаются для них днями особенными. Зачастую, празднование начиналось с молебна в церквях. После него в станичной избе организовывался большой праздничный обед с песнями и плясками. На стол ставили угощения, принесенные каждой семьей. Но у празднования каждого события были и свои особенности.

Казачий праздник Рождества

  Празднование начиналось с вечера. По православной традиции, в казачьих семьях в сочельник садились за стол только после появления на небе первой звезды. Это символизировало событие, указанное в Библии, повествующей о том, что, когда родился Христос, на небе загорелась новая звезда. В этот вечер казаки собирались семьями и начинали трапезу с постной каши с изюмом – кутьи. Утром совершался молебен, после которого все казаки во главе с атаманом ходили по станице и славили Рождение Христа. После Рождества начинались Святки.

Святочные казачьи празднования

  Святки на Руси традиционно длятся с сочельника до Крещения. В эти дни в казачьих станицах было весело. Дети и молодежь катались с горок, облитых льдом, на санях или в корзинах. Взрослые женщины и молодые девки ходили по дворам и пели песни, славящие Рождество – колядовали. В это мистическое время, которое наши предки называли порубежным, так как считалось, что души предков в эти дни навещают живых, было принято гадать. Гадали молодые на суженого, а умудренные – на жизнь или смерть или на урожай. Заканчивались святки Крещением.

Казачий праздник Крещения

  Перед Крещением также соблюдался пост. После на стол ставили угощения с традиционной кутьей. Потом шли на молебен. Ночью в храмах освящалась вода, а утром считалось, что вода становится святой в реках, озерах, ручьях и прочих водоемах. К проруби, вырубленной часто в форме креста, шли всей станицей красным ходом. В воду окунались трижды с головой. Считалось, что после такого омовения к казаку весь год не будут приставать хвори, и будет стороной обходить неудача в бою.

Казачий праздник Масленицы

  У казаков масленичная неделя, предшествовавшая Великому Посту, была посвящена дружбе, соревнованиям и веселым забавам. В это время с соседних станиц съезжались семьи, чтобы «на людей посмотреть и себя показать». Все делились на группы, выбирали временного «ватажного» атамана и ходили по селению. Строились снежные городки, устраивались шермиции – дружеские кулачные бои, организовывались показательные выступления на конях. Все это заканчивалось в воскресенье общим пиром, после которого каждый традиционно просил у всех прощенья, семьи молились и разъезжались по домам до Пасхи.

Казачий праздник Пасхи

  Великий для каждого казака праздник Пасхи начинался с чистого четверга, когда хозяйки дочиста выметали и отмывали дом, украшали его лентами и расшитыми рушниками. В этот же день всей семьей ходили в баню, пекли куличи, делали пасхи и красили куриное яйцо. Воскресенье начиналось со службы, на которую ходили семьями. После нее отправлялись домой за накрытый стол. Днем посещали друзей и родных, и при встрече обменивались ритуальными фразами «Христос воскресе – Воистину воскресе» и трижды целовались. Во многих станицах в этот праздник устраивались игры, соревнования и кулачные бои.

Казачий праздник Троицы

  Этот праздник символизировал приход лета, роста и жизни. Он был ориентирован на поминание усопших. Казаки семьями ходили после молебна на кладбище и молились об умерших. Для станиц в разных регионах были характерны свои традиции: кто-то украшал деревце, где-то плелись венки. Но главный посыл был один у всех – природа просыпалась, оживала, и вместе с ней просыпались и люди.

Казачий праздник Покрова Богородицы

  Этот день совместил в себе две традиции, присущие казачьему братству – православную и воинскую. В православной традиции этот праздник посвящен великому событию – явлению Пресвятой Богородицы Андрею Юродивому в храме, в котором хранилась риза Божьей Матери. В воинской традиции казаков этот день был посвящен не менее важному событию – победе казачьего войска над турками под Азовом в XVII веке. В Покров традиционно поминаются воины, погибшие при Азовском осадном сидении. По ним служится молебен, и в честь них устраиваются традиционные кулачные бои.

День нагайки — 23 ноября!

Нагайка для казака никогда не была просто плетью, как средством управления лошадью. Скорее наоборот, потому что конь был боевым товарищем, и казак старался без нужды его не травмировать, управляя им в основном поводьями и нагайкой, но не шпорами. Сакральный смысл нагайки в ином: это — символ самого казачьего статуса. Именно возможность обладания нагайкой, а не шашкой, пикой или другим оружием, отличало полноправного казака в донских и кубанских станицах. Ее могли носить только взрослые казаки, и только мужчины. В некоторых станицах критерии были еще жестче: правом на нагайку обладали лишь женатые казаки.

Казачьи праздники по войскам

Помимо православных праздников, в казачей культуре много воинских праздников. Они довольно разрознены, и приурочены к славным победам каждого из казачьих войск в многочисленных сражениях.

Амурское казачество отмечает:

• 30 марта – праздник всех частей войска;
• 30 октября – праздник всех частей и войсковой круг войска.

Астраханское казачество 1 сентября отмечает праздник всех частей.

Донское казачество отмечает:

• 14 января – круг Донского казачества;
• 19 мая – совместный круг Кубанского и Донского войск;
• 13 августа – праздник первого полка;
• 29 августа – праздник четвертой сотни;
• 30 октября – праздник всех частей и войсковой круг;
• 3 декабря – праздник одиннадцатого полка;
• 19 декабря – праздник первой батареи.

Забайкальское казачество отмечает:

• 30 марта – праздник всех частей войска;
• 4 июля – круг Забайкальского войска.

Кубанское казачество отмечает:

• 16 апреля – войсковой круг Кубанского войска;
• 19 апреля – праздник Лейб-Гвардии Кубанской сотни;
• 19 мая – совместный круг Кубанского и Донского войск;
• 12 сентября, 30 октября – праздник всех частей войска и войсковой круг;
• 19 декабря – праздник Лейб-Гвардии Кубанской сотни и Кубанского казачьего дивизиона.

Оренбургское казачество отмечает:

• 6 мая – праздник всех частей войска;
• 22 мая – праздник четвертого полка;
• 12 сентября – праздник пятого полка.

Семиреченское казачество отмечает:

• 6 мая – праздник первого конного полка и войсковой круг;
• 26 июля – праздник второго конного полка.

Сибирское казачество отмечает:

• 16 февраля – праздник первого конного полка;
• 25 февраля – праздник третьего конного полка;
• 19 декабря – праздник всех частей.

Терское казачество 7 сентября отмечает праздник всех частей и войсковой круг.

Уральское казачество отмечает:

• 14 августа – праздник первого полка;
• 21 ноября – праздник всех частей и войсковой круг.

Уссурийское казачество 30 марта отмечает праздник всех частей войска.

Общеказачий воинский праздник

Его проводят в большинстве станиц. Главная цель организации такого торжества – демонстрация умений молодых и опытных казаков. Начиналось все с общевойскового построения. Атаман с символами власти – булавой и насекой – возглавлял шествие, направляющееся на традиционную литургию в храм. После неё из храма выносились иконы и знамена. Далее начинались игрища. Проводились состязания, показательные выступления с оружием, скачки на конях, джигитовка. Завершал праздник общий пир и массовые гулянья с песнями и плясками.

Отмечает его:

• 30 марта – Амурское, Забайкальское и Уссурийское казачьи войска;
• 6 мая – Оренбургское и Семиреченское казачьи войска;
• 1 сентября – Астраханское казачье войско;
• 7 сентября – Терское казачье войско;
• 12 сентября – Кубанское казачье войско;
• 30 октября – Донское казачье войско;
• 21 ноября – Уральское казачье войско;
• 19 декабря – Сибирское казачье войско.

Казачий праздник Новый год

  Главным действующим лицом в праздновании наступления нового года у казаков был стол. Чем богаче угощение – тем обильнее будет урожай, и тем сытнее будет в семье. Это время также считалось порубежным. В новогоднюю ночь гадали, а утром казаки ходили по домам с посеванием – рассеиванием зерен пшеницы, гороха или кукурузы по полу избы и на головы хозяевам. Также утром нового года смотрели, кто первым придет к семье в гости: если мужчина – к удаче, а если женщина – к убытку.

  Каждый казак, будь то уралец ли донец, жив своими корнями и традициями. Испокон века празднования в станицах проходили сообща, всей гурьбой. Это не только позволяло каждому почувствовать себя членом большой и дружной семьи, но и очень сплачивало народ, чтобы в случае опасности также дружно встать на оборону родной земли.

Бродя
по интернету, часто натыкаешься на вопросы, касающиеся этнической идентификации
казаков: «А были ли у казаков свои праздники, а были ли свои обряды,
традиции?», «А чем эти традиции отличались от общерусских?». Ответы на них
можно найти в книге М. А. Рыбловой «Календарные праздники донских казаков»,
которую мы представляем вашему вниманию.

    Рыблова,
М. А.
Календарные праздники донских казаков / М. А. Рыблова. – Волгоград : Издатель,
2014. – 190 с. : ил.

Автор
книги – Марина Александровна Рыблова – профессор, доктор исторических наук,
доцент Волгоградского государственного университета, известный исследователь
материальной и духовной культуры донских казаков, автор нескольких монографий
по этой теме, взялась за изучение обрядности казаков неспроста. Вот как она
определяет проблему, подтолкнувшую её к изучению этого вопроса: «Исследователи традиционной культуры донских
казаков нередко высказывали мысль о том, что их календарная обрядность была
гораздо менее разработанной по сравнению с общерусской традицией. Констатация
того, что многие ритуалы, связанные с хозяйственной сферой жизни (земледелием и
скотоводством в первую очередь), были на Дону свёрнуты (например, отсутствие
обряда первого выгона скота на пастбища, обряда первого зажина и последнего
скота и др.), приводила учёных к выводу о том, что аграрная календарная
традиция у казаков была прервана (оборвана); в целом казачья культура якобы
демонстрирует «безразличие к сельскохозяйственной обрядности» [Проценко 1995:
50; Гнутова, Проценко 2004: 48]».

Соглашаясь
с отдельными положениями теорий своих предшественников-исследователей М. А.
Рыблова отмечает, между тем, что «…она
[культура донских казаков] никогда не была простым продолжением традиции
русского крестьянства. Она изначально формировалась как противостоящая ей, как
культура воинская, мужская и маргинальная… <…> Воинская составляющая и в
более позднее время [в имперский период, связанный с казачьей сословностью]
определяла весь облик праздничной культуры донцов. И в таком случае речь должна
идти не о деградации прежней традиции, а о формировании на Дону принципиально
другой – не крестьянской, а воинской мужской традиции, в которую уже затем
стали вливаться обряды, связанные с аграрной сферой жизни казаков».

В
структуру книги входят пять глав: «Основные методологические подходы к изучению
народного календаря», «Зимние праздники», «Весенние праздники», «Летне-осенние
праздники» и «Сакральные локусы в пространстве казачьего поселения и их
почитание».

Просмотрев
содержание глав, отметим, что основная их часть рассматривает календарные
праздники сельскохозяйственного и церковного календарей. Рассматривая
календарные праздники, М. А. Рыблова большое внимание уделяет Святкам,
Масленице, Великому Посту, Красной Горке, дню Ивана Купала, Троице и другим
общерусским праздникам, которые отмечали и донские казаки. Изучение этих глав
наводит на мысль, что казаки придерживались общих традиций. Однако, последняя
глава показывает, что у донского казачества был ряд традиций и обычаев,
нехарактерных для русского крестьянства.

Основное
внимание в ней отводится «святым местам», которые почитали казаки. Читая про
обряды, проводившиеся там, начинаешь видеть особую специфику культуры донского
казачества.

К
«святым местам» относились курганы с древними могилами, деревья, места прежних
поселений (старые городки), колодцы, места обитания старцев-отшельников и т. п.
«Однако в народной среде верили, что
родная земля освещается не только духовным подвигом избранных из числа людей,
но и небесной благодатью, покровительством святых и самой Божьей Матерью. Они
периодически спускаются на землю, пребывают среди людей и оставляют им на
память какие-то следы своего присутствия. Такими «следами» могут стать внезапно
забившие из-под земли источники, появившиеся на деревьях или у тех же родников,
иконы, названные в народе «явленными».

Рыблова
описывает различные версии, которые высказывали по этому поводу её
предшественники, один из которых говорил об использовании таких мест в
кризисных ситуациях, второй связывает эти места с сакральной стороной жизни
донских казаков, которые использовали их для установления связи с загробным
миром. Далее приводятся сведения из фольклорных источников о
курганах-могильниках и одиноких деревьях, которые стояли в ряду «святых мест»
на первом плане, об архитектуре казачьих часовенок-голубцов, которые возводили
на месте гибели (убийства или самоубийства). Обычно же голубец представлял
собой «столб с треугольным навершием»
к которому приходили в годовщины смерти, чтобы помянуть умершего или погибшего –
на основание навершия клали «милостыньку». Были и особые голубцы, которые
возводили на местах братских могил – у таких собирались в праздничные дни на
беседу старики. Когда казаки оставляли станицу и селились в другом месте,
кладбища старых поселений становились местами поклонения и получали название «старые
городки». В пасхальные дни к старым городках ходили крестные ходы и на этих
местах проходили панихиды. Вот, как это описывает автор книги: «Ко времени начала панихиды в Старочеркасске
собиралось несколько сот служилых казаков и жителей города. Сигналом для общего
сбора служило знамя, выставленное на галерее здания станичного правления.
Казаки выбирали походного атамана, брали с собой два станичных знамени,
делились на полки и выходили в поход. Дойдя до Монастырского урочища, строились
в каре, внутрь которого входили атаман, полковые командиры и чиновники. Затем в
круг входил священник и при спущенных знаменах начинал панихиду. По её
окончании в круг вносили булки, сыры, блины, приготовленные вскладчину всей
станицей «для поминок на заедки». Здесь же угощались вином, мёдом и водкой.
Затем, оставив знамя в карауле, устраивали скачки». Рыблова отмечает, что
на заключительные части поминальных служб допускались только «служилые казаки и
старики», что подчёркивало воинскую основу мероприятия.

Как
«святые места» использовались и одинокие деревья. Так, например, в станице
Нижне-Чирской – это гигантский дуб, якобы, существующий с 15 века, в станице
Акишевской Хоперского округа – Никольская верба. В «тело» таких деревьев
врубали иконы, которые со временем врастали в дерево так, словно всегда там
были. С деревьями же связывали рассказы о явлении икон – например, Урюпинской
Божьей Матери.

Не
меньшей святостью, чем деревья и курганы, обладали и колодцы. «Колодец в степи сакрализовался уже в силу
своей чрезвычайной значимости в засушливой зоне, его создание требовало особого
искусства и мастерства. Обычай запрещал устраивать дорогу ближе 300 саженей от
колодца, прогонять скот ближе 100 саженей. Однако в сакрализации колодцев, несомненно,
просматриваются и представления о них как о каналах связи с «тем» светом, с
предками. Сама процедура копания колодца была, по народным представлениям,
сопряжена с опасностью, а потому сопровождалась аскезой (запрет на вкушение
вина, обет молчания и пр.), чтением молитв. Помимо специальных умельцев,
колодцы выкапывали и обычные люди – в «замаливание грехов», «по обету во
спасение», в (чью-либо) память». Такие колодцы нередко увенчивали надписью: «Сей
колодец выкопал по обету донской казак раб Божий Степан в память о матери рабы
Божией Аграфены. Воды его чисты, как материнская любовь, и бесконечны, как
слёзы матери моей, пролитые по мне». Во время засухи рядом с колодцами
проводились молебны и водосвятия. В систему «святых мест», помимо колодцев,
входили и родники. С колодцами и родниками связано немало легенд о явлении икон
Божией Матери.

Как
видно, из книги Марины Александровны Рыбловой, в мировоззрении казаков
органично сочетались языческие и христианские традиции.

Спрашивайте эту
и другие книги по истории и культуре донского казачества

в нашей
библиотеке!

Нас можно найти
по адресу: Волгоград, ул. Кирова, 132.

У казаков существовало множество различных религиозных обрядов и праздников. Казаки были глубоко верующими людьми. Ни одного великого дела казаки не начинали без молитвы, они чувствовали свою духовную связь с умершими. Обязательно поминали усопших.

У казаков существовало множество различных религиозных обрядов и праздников. Самыми почитаемыми праздниками на Нижнем Дону считались Троица и Покров. На Верхнем Дону любили зимние святки, Рождественское славление, обряд посевания и святочные гадания. Праздник праздников и торжество торжеств – пасхальные обряды и обычаи.

А теперь подробнее расскажем только о некоторых из этих праздниках и связанных с ними обычаями.

Троица.

Праздник Святой Троицы относится к «двунадесятым» праздникам православия и являлся одним из любимых и почитаемым у казаков.

Второй день, т. е. понедельник, церковь посвящает во славу духа Святого, поэтому этот день и называется Духовным днем. Его празднование начинается, по обыкновению, вечерним богослужением в Троицын день.

Празднику Троицы предшествует Троицкая родительская суббота. Кроме частных дней, установленных для поминовения усопших, православная церковь установила общие дни, в которые должны поминаться все православные крестьяне. Такие дни называются вселенскими или родительскими: одним из них является суббота в канун Троицына дня, когда в храмах совершаются поминальные молитвы.

Праздник Святой Троицы праздновался на Дону красочно и светло. Храмы в этот день украшались цветами и зеленью, косили траву, которой устилали пол. Церкви принимали нарядный вид, наполнялись запахами цветов и трав. В этот день в храме прихожане плели венки, трижды становясь на колени. Венки эти хранили дома, считалось, что такой венок охраняет дом от злых духов.

Украшали цветами и травой не только храмы, но и казачьи дома. Курень преображался, наполняясь запахом зеленого луга, размятой сырой травой. Обычай приносить в Троицын день в дома и храмы зелень символизирует «всеоживающую силу пресвятого и животворящего Духа».

Библейская легенда повествует о том, что на пятидесятый день после Христова Воскресения на его учеников-апостолов сошел святой дух. Апостолы заговорили на разных языках, никогда им не учившись. Это было указание Бога-отца нести весть о христианстве «всем народом и языкам». Эта легенда подтверждает существование пресвятой Торицы: Бог-отец, Бог- сын и Бог-дух святой. Таков религиозный смысл этого праздника.

А на Руси Троица слилась с древнеславянским праздником – Семиком. Он знаменовал конец весны и начало лета и приходился на четверг седьмой недели после Пасхи.

Юную девушку на погоде взрослой жизни напоминает природа на кануне буйного летнего цветения Потому и считалась Троица «девичьим» праздником. Некоторые Троицкие обряды должны были совершаться только девушками, в отсутствие мужчин любого возраста.

Именно в Троицу было принято водить хороводы. Наши предки верили, что хороводом они помогают Солнцу – главному источнику жизни.

Самое уважаемое дерево на Троицу – береза. Она одевается в зеленый наряд раньше всех, еще древние славяне считали, сто береза обладает особенной жизненной силой. Березками украшали дома и храмы. У молодой сочной березки выбирали место, что бы водить хороводы. С березой связан и обычай завивания венков. В Семик ветки связывали в кольцо, загадывая судьбу. Можно было завить венок на себя, а можно – на кого-то другого. На Троицу смотрели, что стало с венком. Если ветки не развились – у того, на кого загадывалось, будет долгая жизнь. Для завивания венков выбиралось укромное место, чтобы злой человек не мог развить их.

Через березовый венок девушки и женщины «кумились» — целовались друг с другом и становились на какое-то время подругами:

Покумимся, кума, покумимся,

Чтобы нам с тобой не браниться,

Вечно дружиться!.

Иногда эта дружба сохранялась всю последующую жизнь. Во время кумления звучали различные пожелания. Девочке подростку желали: «Еще тебе подрасти да побольше расцвести!». Девушке на выданье желали скорейшего замужества: «До налетья косу тебе расплесть надвое, чтобы свахи и сваты не выходили из хаты, чтобы не сидеть тебе по подлавочью!» Молодым женщинам – свое пожелание: «На лето тебе сына родить, на тот год сам-третей тебе быть!».

Украшенную березку носили по домам девушек, а потом пускали по реке. На реку приносили и венки из цветов и березовых веток. На венках гадали» утонет – к смерти, сразу прибьется к берегу – замужество в своей деревне, проплывет дальше – идти замуж на чужую сторону, уплывет – не быть свадьбы в этом году.

К березке девушки приносили скатерти и устраивали трапезу. Главным блюдом этой трапезы была яичница. Ее готовили в доме, а к месту праздника приносили в глиняной посуде. Ели яичницу ложками, а потом ложку полагалось бросить над ржаным полем – как высоко ложка взлетит, такой высокой и рожь уродиться. У Троицкой березки водили хороводы, пели песни – хороводные, игровые, лирические. Наиболее популярной была известная многим с детства «Во поле березка стояла». Пели частушки и «страдания» — некоторые из них сочинялись тут же, во время гулянья. Из игр и развлечений в большом почете были качели, «горелки», лапта

Как устроить современный праздник на Троицу? Для этого совершенно не нужно «изобретать велосипед» — все уже за долго до нас предусмотрено и освещено многовековой народной традицией. B день праздника в каждой станице водились хороводы. На верхнем дону водились хороводы – «Улицы». А на нижнем и среднем дону отдавались предпочтения танцам под названием «Белорыбица».

В настоящее время обычаи праздновать Троицу возвращаются. Хочется верить, что уже навсегда.

Святочные дни.

Особо любимыми в народе были рождественские праздники. Россияне, в том числе и донцы, праздновали их красочно и ярко.

На Руси праздничные дни продолжались две недели: начинались праздником Рождества Христова и завершались Крещением Господним.

К достойному празднованию Рождества верующие готовились сорокадневным постом, известным под названием Рождественского или Филиппова. Канун праздника проводился в особо строгом посте. Этот день назывался сочельником, т. к. по церковному уставу в этот день полагалось употреблять сочиво (пшеницу с медом).

В сочельник не ели до первой звезды. В «красном углу», под образами, на чистой скатерти, на пучке сена или соломы стояла чаша с отварными зернами пшеницы, политой медом или подслащенной, сахаром или изюмом – кутья. С первой звездочкой на небе после молитвы ели кутью, а за ней самый скромный ужин.

Ночью, с первым ударом к заутрени, вставала вся казачья семья. Хозяйки топили печь, и все спешили в церковь на службу. Но еще раньше уходили из дому дети славить Христа. Христа славить, начиная обычно с войского атамана. Сам атаман приставал к кампании старшин и вместе с ним ходили по всем жителям города. Во всяком доме они пели «Христос рождается», за что хозяин был обязан заплатить». Ходили по три-четыре человека. Не принять «христовщиков» считалось большим грехом, все равно, что не принять ангелов. После пения тропаря или кондака мальчик выходил вперед и пел Христовскую песню.

– Чем же вы берете? – спрашивали хозяева.

– Чем бог послал, – отвечали ребята. Их наделяли пряниками, пирогами, колбасой, салом, конфетами, деньгами.

Их принимали только до восхода солнца.

Колядовали всего один вечер – в первый день праздника, распивая при этом специальную песню коляду.

Колядовщика одаряли пирогами, конфетами, деньгами. Все собранное сносили в заранее намеченный курень и там в течении праздника, начиная со второго дня устраивали «сборки»(посиделки) с музыкой, играми, плясками.

В ночь перед Рождеством на базу зажигали костер, чаще всего соломенный стог. Вокруг стога собирались родственники. Это древний славянский обычай и объясняется он тем, что в ночь, когда спаситель еще не родился, и нечистая сила особенно свирепствует, к теплу костра прилетали души умерших предков людей из этого рода.

С кострища, которое сохранялось ( на нем никогда не готовили), казак, отправляясь в дальние края, брал землю, щепотка которой вместе с веточкой полыни. священной травой кочевников, по поверьям отгонявших злых духов, хранилась в ладанке на груди.

На кануне «Старого Нового года», тридцатого января – щедрый вечер. В этот вечер варили вареники и ходили щедровать, а с полуночи до петухов гадали. Вареники чаще всего делали с творогом, но несколько штуке готовили с мукой, солью, монетой или оставляли пустыми. Достанется вареник, начиненный мукой – жизнь будет богатой, но тяжелой, с солью – горькая, пустой вареник – пустая жизнь, с монетой – счастливая и долгая.

В святочные дни отмечалось три праздника: Рождество Христово, памяти Василия Великого и Крещение Господне.

« Слушая от старших и сами, распивая щедровки, казачья молодежь воспринимала с детства поэтический строй родного зыка, участь щедрости на доброе слово, благодарности за милосердие, презрению скупости».

Иллюстрированная энциклопедия «Казаки»1998г.

С-П. с. 128

В Полночь начинали гадать. Гадания были самыми разнообразными.

Утром на Старый Новый год казачата, набрав в мешок пшеницы, ржи или других зерен, бегали по куреням «посевать». Войдя в дом, они бросали зерна в святой угол со словами:

Сею, сею, посеваю,

С Новым годом поздравляю!

Роди, Боже, нам жито и пшеницу на всякую долиницу,

В поле стогами, у нас закромами.

Где бык копытом, там пшеница кустом,

Где бык рогом, там пшеница стогом.

Хоть так, хоть не так, дайте в руки пятак.

С Новым годом, с новым счастьем я пришел поздравить вас!

Девушки при посевании ловили зерна и гадали. Если число зерен было четным, значит, девушка скоро выйдет замуж.

Заканчивались святочные дни праздником Крещения Господня или Богоявлением. Вечерня на кануне Крещения называли Крещенским сочельником. В этот день, так же как и в Рождественский сочельник, не ели до первой звезды. После появления на небе первой звездочки ели только лишь кутью, потому-то она и получила название «голодная».

Широко был распространен обычай, в крещенский вечер рисовать мелом или копотью свечи на окнах и дверях, чтобы черти не поселились в доме. Обычно это действо совершал глава семьи – отец, его сопровождал кто-нибудь из членов семьи. Все были без шапок, с хлебом-солью в руках.

Как в Рождество, так и в Крещенский сочельник крестники шли к крестным поздравлять их с праздником. Несли кутью пироги, получая в свою очередь от них подарки и угощения.

В память того, что Спаситель своим Крещением освятил воду, в этот праздник бывает два великих водосвятия. Первое – накануне праздника в храме. Второе совершали в самый праздник под открытым небом на прудах и реках. Шествие для освещения воды в водоемах совершалось

, в центре делалось отверстие, куда забивался Чоп. Когда священник завершал молебен, Чоп вынимали, и под давлением собравшихся людей вода била фонтаном. Ею умывались и наполнялись емкости. Некоторые из прихожан даже купались в проруби. Считалось, что тот, кто искупается в проруби, в ледяной воде, на праздник, будет весь год здоровым.

К рождественским праздникам, как и к Пасхе, готовились тщательно и заблаговременно. Мыли дом, белили стены, стирали и крахмалили занавески и скатерти. Обязательным украшением дома была елка, чья вечная зелень символизировала обновляющуюся жизнь. Каждая хозяйка старалась удивить гостей разнообразием блюд.

Закончился Рождественский пост, поэтому хозяйки готовили огромное количество мясных блюд. Конечно, главным блюдом на столе был рождественский поросенок или рождественский гусь.

Рождественского поросенка сначала ошпаривали, затем насухо вытирали полотенцем, слегка натирали мукой и опаливали на огне. После этого промыть водой, посолить, положить на противень и жарить до румяной корочки. На стол так же подавали окорок, домашнюю колбасу, студень. Хозяйки пекли пироги с повидлом, творогом и другими начинками.

Сохранилось описание праздника Рождества на верхнем Дону в конце Х1Х начало ХХ века в богатых семьях:

«Так проходило рождество у казаков: Рождественским утром в доме у казаков стояла нарядная гостья – елка. Дети наряжали ее бусами, ожерельями, свечками, стеклянными игрушками и гирляндами. Верхушку украшали звездою. Ровно в пять часов вся семья отправлялась в церковь. Детей наряжали бархатными платьями и бантами по случаю праздника. В церковь ехали на санях. Верующие казаки до конца отстаивали службу и только потом ехали домой. Дома их уже ожидали под елкой подарки и сюрпризы. Дети радовались и рассматривали свои подарки, а родители вели мирную беседу. Вскоре все ложились спать. Дети долго не засыпали из-за душевного ликования, душевной радости и ощущения праздника. На утро снова отправлялись в церковь. Когда вся семья была дома, в комнату приглашался церковный хор, который отпевал священные песни. После отпева все садились ужинать, после ужина укладывались спать».

Пасха – один из самых любимых, красочных и светлых праздников!

Пасха – праздник Светлого Христова Воскресения – центральное событие в духовной жизни христианина, отмечаемое с огромным благоговением, торжеством и радостью. «Праздником праздников и торжеством из торжеств» называют православные богословы Пасху. В своем послание к коринфянам апостол Павел говорит: «если Христос не воскрес то проповедь наша тщетна, тщетна и вера наша».

Пасхе предшествовал семинедельный пост, называемый великим. В такие дни запрещалось употреблять скромную пищу. Но это были дни не столько воздержания от пищи, сколько дни духовного поста. Иоанн Златоуст писал: «Провести пост значит не то, чтобы провести только время, когда луди должны очиститься от грехов. Время Великого Поста – это дни духовной весны, время нашего пробуждения от духовного сна, нашего духовного обновления и украшения души христианскими добродетелями».

Последнее воскресенье перед Пасхой называется Вербным. В этот день отмечался праздник Вход Господень в Иерусалим. Христос отправился в Иерусалим на празднование Пасхи и заранее поведал апостолам, что в Иерусалиме его ждет осуждение и смерть.

В Евангелии от Матфея говориться: «И восходя в Иерусалим, Иисус дорогою отозвал двенадцать учеников одних и сказал им: «вот мы сходим, Иерусалим, и Сын Человеческий предан, будет первосвященниками и книжниками, и осудят его на смерть, и продадут его язычникам на поругание и биение, в третий день воскреснет»

Когда Иисус въезжал в Иерусалим, множество народу приветствовало его. Люди постилали свои одежды, другие срезали ветки с деревьев и бросали их под ноги. Народ приветствовал его, держа в руках пальмовые ветви, которые считались символами жизни, радости и спасения.

На Руси пальмовые ветви не растут, и по этому для символического христианского обряда в русском православии была выбрана верба.

Мы, держа распускающиеся зеленые ветки, прославляем Спасителя как победителя смерти. Ветка служит знаком победы Христа над смертью. Считалось, что освещенная верба будет оберегать ваш дом от напастей и бед.

Донские казаки особенно почитавшие светлый праздник

Пасхи соблюдали все необходимые обряды и обычаи, связанные с этим праздником.

« Вернувшись с освещенной вербой из церкви домой, казаки по старинному донскому обычаю, ею легонько ударяли домочадцев, желая при этом «здоровьице у них прибыло. Освященной вербой в первую очередь «хлестали» детей, приговаривая: «Вербохлёст, бьет до слез», «Верба бела – бьет за дело», «Верба красна – бьет не напрасно».

Освещенной вербой били в Вербное воскресенье скот, чтобы коровы и овцы были здоровы и плодовиты.

Освященную вербу хранили в течение всего года до следующего Вербного воскресенья.

Через год, обычно в канун нового вербного воскресенья, старые вербовые ветки сжигали в печи или, измельчив, клали в корм скоту»

Неделя перед Пасхой называется Страстной и посвящена воспоминаниями о страданиях Спасителя. В четверг вечером Иисус Христос совершал Пасху со своими учениками. После вкушения ветхозаветной Пасхи Христос установил на этом вечере таинство Святого Причастия. «Иисус взял хлеб и, благословил, переломил, и, раздавая ученикам, сказал: «Примите, ядите: сие есть Тело Мое». И, взяв чашу и благодарив, подал им, и сказал: «Пейте из нее все! Ибо сие есть Кровь моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов». ( Библия)

У казаков живших на среднем Дону праздник Святой Пасхи праздновали так:

«В пятницу Христос был схвачен стражниками и передан суду, и принял крестную смерть. Великая суббота – день печали.

К празднику готовились заранее: убирали двор, самым тщательным образом мыли и украшали дом, на окна вешались белые накрахмаленные занавески, комоды покрывались вязанными белыми скатертями, расстилались чистые праздничные половики. Если в пост в интерьере дома преобладали темные или даже где-то мрачные тона, то на кануне Пасхи дом преображался, блистая чистотой и белизной, наполнялся запахом испеченных куличей и пасок, сиянием и разноцветьем пасхальных яиц.

На Страстной недели «чистый четверг» являлся одним из важных дней предпасхального времени. В этот день совершалось множество разнообразных ритуалов, призванных обеспечивать благополучие на весь предстоящий год. В «чистый четверг» купались, в этот же день пекли пасхи, пироги, красили яйца.

За водой отправлялись к ближайшему источнику – речке, ручью. Считалось, что в пасхальную ночь можно распознать нечистую силу. Если придешь в церковь в новой одежде, то увидишь колдунов, стоящих спиной к алтарю. Если принесешь в церковь специальным образом заговоренный творог или кусочек сыра, то среди прихожан распознаешь ведьм, у которых в этом случае будет заметен небольшой хвостик».

В пасхальном ритуале важное место занимала обрядовая еда, в которую входили пасха, куличи и крашенные яйца.

Яйцо – символ зарождающейся жизни – занимает центральное место в пасхальном обряде. Как из яйца возникла новая жизнь, так и мир заново родился через Воскресение Христово. Окрашенное яйцо стало своего рода символом и знаком праздника.

Однажды Мария Магдалена подала императору Тиберию яйцо с возгласом: «Христос Воскрес!». Император засомневался, что смертный человек может воскреснуть из мертвых. «В это так же трудно поверить, как и в то, что это белое яйцо может стать красным!» — ответил император. И в этот же момент яйцо стало алым. Таким образом, красное яйцо стало символом Воскресения, символом Пасхи.

Красный цвет знаменует не только радость воскресения и возрождения рода человеческого, но это и цвет пролитой на кресте крови Христовой, которой искуплены грехи мира.

Кроме крашенных яиц к праздничному пасхальному столу готовили сырую пасху и пекли куличи. Обязательно кулинарным шедевром на пасхальном столе всегда был освященный в церкви кулич.

Наличие на столе сырной пасхи и кулича было обязательным на Дону. Это особенность пасхального стола сохранилась в казачьих семьях до сегодняшнего дня. Вся ритуальная еда готовилась заранее, начиная с четверга и до воскресенья.

И вот наступал сам праздник – Воскресение Христово. В Евангелиях рассказывается о том, что преданный Иудой Иисус Христов был приговорен к смертной казни за то, что назвал себя Христом – сыном Божьим. Две женщины, пришедшие с восходом солнца к гробу Иисуса, увидели ангела, возвестившего о том, что Христос воскрес. Это событие евангельской истории и составляет содержание христианского праздника Пасхи.

Своей смертью и воскресением Иисус Христос искупил первородный грех человечества. И своим воскресением Господь открыл путь к личному спасению каждому из верующих христиан.

«На Дону в пасхальную ночь задолго до полуночи верующие в светлых одеждах стекаются в храм и ожидают наступающего пасхального торжества. Перед самой полуночью торжественный благовест возвещает о наступлении великой минуты Светоносного праздника – Воскресения Христова. После пасхальной литургии совершается освещение куличей, пасок, сала, мака, соли и т. д.

Придя из церкви после литургии, вся семья садилась разговляться освященной в церкви обрядовой едой. Трапеза обычно начиналась с яйца. Совместная еда одного яйца должна была укрепить семью, сохранить в ней дружеские отношения и любовь друг другу.

На Пасху станичники шли поздравить друг друга с праздником. При встречи приветствовали словами: «Христос Воскрес!» «Воистину Воскрес!», после чего трижды целовались, обменивались крашеными пасхами и яйцами. »

Всю святую неделю длиться праздник, стол оставался накрытым, угощали особенно тех, кто не имел такой возможности, привечали нищих, убогих, больных.

Первое воскресенье после Пасхи – Красная горка. В этот день устраивались массовые гуляния с хороводами, песнями, играми. Красная горка та же была днем свадеб и сватовства. На Красную горку девушки надевали свои лучшие наряды.

Важным событием пасхальных торжеств было поминовение усопших. Основным поминальным днем была Радуница, отмечаемая во вторник на второй недели после Пасхи.

Казак не стремится к сословности в ряд,

И в этнос дорога закрыта.

Казачество – жизни особый уклад,

Явление русского быта.

И в этом явлении сила и твердь,

Духовность и святость движенья.

Открыть бы в истории нужную дверь

На трудных путях возрожденья.

А. Крамсков.

В казаках всегда сильной была вера. В казачьих обрядах, преданиях, праздниках вере отводилась одна из главных ролей. Наравне с любовью, честью, отвагой, героизмом и беззаветной преданностью своему донскому краю стояло у казака понятие — веры.

А то, во что веришь, любишь, охраняешь и ценишь еще дороже, порой дороже жизни

Лучший путь – путь веры – указывал апостол Павел. Вдумаемся и вслушаемся в эти слова апостола, они и сегодня звучат актуально. Вера, надежда, любовь – вот что должно прибывать в сердце каждого человека, вот, что так необходимо нам сегодня. «Стяжи дух мирен и спасутся тысячи».

ОБЫЧАИ, ТРАДИЦИИ, НРАВЫ КАЗАКОВ

Помни, брат, что у казаков:

Дружба – обычай;

Товарищество – традиции;

Гостеприимство – закон

Традиции и обычаи казаков

Казак не может считать себя казаком, если не знает и не соблюдает традиции и обычаи казаков. За годы лихолетья и уничтожения казачества изрядно выветривались и исказились под чуждым влиянием эти понятия. Даже наши старики, родившиеся уже в советское время, не всегда правильно трактуют неписаные казачьи законы.

Беспощадные к врагам, казаки в своей среде были всегда благодушны, щедры и гостеприимны. В основе характера казака была какая-то двойственность: то он весел, шутлив, забавен, то необычайно грустен, молчалив, недоступен. С одной стороны, это объясняется тем, что казаки, глядя постоянно в глаза смерти, старались не пропускать выпавшую на их долю радость. С другой стороны – они философы и поэты в душе – часто размышляли о вечном, о суете сущего и о неизбежном исходе этой жизни. Поэтому основу в формировании морально-нравственных устоев казачьих обществ составили 10 Христовых заповедей. Приучая детей к соблюдению заповедей Господних, родители по народному их восприятию поучали: не убивай, не кради, не блуди, трудись по совести, не завидуй другому и прощай обидчиков, заботься о детях своих и родителях, дорожи девичьим целомудрием и женской честью, помогай бедным, не обижай сирот и и вдовиц, защищай от врагов Отечество. Но прежде всего крепи веру православную: ходи в Церковь, соблюдай посты, очищай душу свою – через покаяние от грехов, молись единому Богу Иисусу Христу и добавляли: если кому-то что-то можно, то нам нельзя – МЫ КАЗАКИ.

Чрезвычайно строго в казачьей среде, наряду с заповедями Господними, соблюдались традиции, обычаи, поверья, которые являлись жизненно-бытовой необходимостью каждой казачьей семьи, несоблюдение или нарушение их осуждалось всеми жителями хутора или станицы, поселка. Обычаев, традиций много: одни появляются, другие исчезают. Остаются те, что наиболее отражают бытовые и культурные особенности казаков, что сохраняются в памяти народа от далекой старины. Если коротко сформулировать их, то получатся своеобразные неписанные казачьи домашние законы:

1. Уважительное отношение к старшим.

2. Безмерное почитание гостя.

3. Уважение к женщине (матери, сестре, жене).

Казак и родители

Почитание родителей, крестного и крестной было не просто обычаем, а внутренней потребностью заботой о них сына и дочери. Сыновний и дочерний долг перед родителями считался исполненным после того, когда будут справлены поминки сорокового дня, после ухода их в мир иной.

Крестная мать помогала родителям готовить к будущей замужней жизни девочку-казачку, приучала ее к домашнему хозяйству, рукоделию, бережливости, труду.

На крестного отца возлагалась главной обязанностью подготовка казачонка к службе, причем за военную подготовку казака спрос с крестного отца был большим, чем с родного отца.

Авторитет отца с матерью был не просто непререкаем, а настолько почитаем, что без благословения родителей не начинали никакую работу, не принимали решения по наиболее важным делам. Характерно, что этот обычай сохранен в казачьих патриархальных семьях до сегодняшнего дня. Артист-певец с мировым именем Шахматов рассказывает, что у его 90-летнего отца 8 сынов, которые начинают свой рабочий день с получения родительского благословения.

Непочитание отца с матерью считались за большой грех. Без согласия родителей и родни, как правило, не решались вопросы создания семьи: родители принимали самое непосредственное участие в ее создании. Развод у казаков в прошлом являлся редчайшим явлением.

В обращении с родителями и вообще со старшими соблюдались сдержанность, вежливость и уважительность. На Кубани обращались к отцу, матери только на «Вы» — «Вы, мама», «Вы, тату».

Старшинство являлось жизненным укладом казачьей семьи и естественной необходимостью повседневного быта, что скрепляло семейные и родственные узы и помогало в формировании характера, которого требовали условия казачьей жизни.

Отношение к старшим

Уважение старшего – одно из главных обычаев казаков. Отдавая дань уважения к прожитым годам, перенесенным невзгодам, казачьей доли, наступающей немочи и неспособности постоять за себя – казаки при этом всегда помнили слова священного Писания: «Перед лицом седого вставай, почитай лицо старца и бойся Бога своего – Я Господь Бог ваш».

Обычай уважения и почитания старшего по возрасту обязует младшего, прежде всего, проявлять заботу, сдержанность и готовность к оказанию помощи и требовать соблюдения некоторого этикета (при появлении старика все должны были встать – казаки при форме приложить руку к головному убору, а без формы — снять шапку и поклониться).

В присутствии старшего не разрешалось сидеть, курить, разговаривать (вступать без его разрешения) и тем более – непристойно выражаться.

Считалось непристойным обгонять старика (старшего по возрасту), требовалось испросить разрешение пройти. При входе куда-либо первым пропускается старший.

Неприличным считалось младшему вступать в разговоры в присутствии старшего.

Старику (старшему) младший обязан уступить дорогу.

Младший должен проявлять терпение и выдержку, при любых случаях не прекословить.

Слова старшего являлись для младшего обязательными.

При общих (совместных) мероприятиях и принятии решений обязательно испрашивалось мнение старшего.

При конфликтных ситуациях, спорах, раздорах, драках слово старика (старшего) являлось решающим и требовалось немедленное его исполнение.

Вообще у казаков и особенно у кубанцев уважение к старшему являлось внутренней потребностью на Кубани даже в обращении редко можно услышать – «дед», «старый» и прочее, а ласково произносится «батько», «батьки».

Уважение к старшему прививалось в семье с ранних лет. Дети знали, кто из них в отношении кого старше. Особенно почиталась старшая сестра, которую до седых волос младшие братья и сестры величали няней, нянькой, так как она заменяла им занятую домашней работой мать.

Казаки и гости

Безмерное уважение к гостю обуславливались тем, что гость считался посланцем Божьим. Самым дорогим и деланным гостем считался незнакомый из дальних мест, нуждающийся в приюте, отдыхе и опеке. В шутливой казачьей застольной песне – частушке «Ала-верды» наиболее точно выражено почитание гостя: «Нам каждый гость дается Богом, какой бы не был он среды, хотя бы в рубашке убогом – ала-верды, ала-верды». Заслуженно подвергался презрению тот, кто не оказывал уважения гостю. Независимо от возраста гостя, ему отводилась лучшее место за трапезой и на отдыхе. Считалось неприличным в течение 3-х суток спрашивать гостя, откуда он и какова цель его прибытия. Даже старик уступал место, хотя гость был моложе его. У казаков считалось за правило: куда бы он ни ехал по делам, в гости, никогда не брал еды ни для себя, ни для коня. В любом хуторе, станице, поселке у него обязательно был дальний или близкий родственник, кум, сват, деверь или просто сослуживец, а то и просто житель, который встретит его, как гостя, накормит и его, и коня, на постоялых дворах казаки останавливались в редких случаях при посещении ярмарок в городах. К чести казаков, этот обычай и в наше время не претерпел особых изменений. В сентябре 1991 г. когда руководство Казахстана во главе с Назарбаевым отказало в приеме казаков в гостиницах, прибывших в город Уральск по случаю празднования 400-летия службы Яицких казаков государству Российскому, несколько сот казаков были разобраны по казачьим семьям и приняты с присущим казачьим гостеприимством.

В сентябре 1991 года при поездке в г. Азов на празднование юбилея Азовского сидения группа казаков из 18 человек остановилась на привал у родственников сотника Г.Г. Пелипенко в станице Октябрьской (в прошлом Ново-Михайловка) и не были отпущены до тех пор пока не были накормлены наваристым кубанским борщем, домашней снедью под чарку горилки и были предупреждены, что на обратном пути не вздумали не заехать и не рассказать о празднике.

Казачье гостеприимство давно было известно не только историкам, но и простому люду. Одно из воспоминаний современников, хранившихся ныне в архиве, говорит:

«Я служил 2 года в Богуславе (ныне Херсонская область), а оттуда недалеко казачьи рыбные заводы. Бывало, придешь на завод, а тебя даже не спросят, что ты за человек, а тотчас: дайте-ка поесть казаку и чаркой водки попотчует, может быть, он пришел издалека и устал, а когда поешь, еще и предложат отдохнуть, а потом только спросят: «Кто таков? Не ищешь ли работу?

— Ну, скажешь, ищу

— Так у нас есть работа, приставай к нам.

Наравне с гостеприимством казаки отличались необыкновенной честностью. Как свидетельствует католический священник Китович, в Сечи можно было оставить на улице деньги, не опасаясь, что они могут быть похищены.

Накормить и угостить своим вином прохожего считалось священным долгом каждого казака.

Отношение к женщине

Уважительное отношение к женщине – матери, жене, сестре обуславливало понятие чести казачки, честь дочери, сестры, жены – по чести и поведению женщины мерилось достоинство мужчины.

В семейном быту взаимоотношения между мужем и женой определялось согласно христианского учения (священного писания). «Не муж для жены, а жена для мужа». «Да убоится жена мужа». При этом придерживались вековых устоев – мужчина не должен вмешиваться в женские дела, женщина – в мужские. Обязанности были строго регламентированы самой жизнью. Кто и что в семье должен делать – четко разделено. Считалось за позор, если мужчина занимался женскими делами. Строго придерживались правила: никто не имеет права вмешиваться в семейные дела.

Кто бы ни была женщина, к ней надо было относиться уважительно и защищать ее – ибо женщина – будущее твоего народа. Характерный пример защиты женщины описан в повести казачьего писателя Гария Немченко.

В 1914 году, утром по станице Отрадной проскакал казак с красным флагом, оповещая войну. К вечеру Хоперский полк уже двигался в походной колонне к месту сбора. Вместе с полком, естественно, ехали провожающие – старики и женщины. Одна из женщин управляла лошадью, запряженную в бричку, и проехала одной стороной колес по помещичьему полю. Один из офицеров, известный на весь полк по фамилии Эрдели, подъехал к женщине и хлестнул ее за это плетью. Из колонны выехал казак и срубил его.

Такие были казаки, так свято чтили свои обычаи.

Обычай не допускал, чтобы женщина присутствовала на сборе (круге) даже для разрешения вопросов ее личного характера. За нее с ходатайством выступал или представлял прошение или жалобу отец, старший брат, крестный или атаман.

В казачьем обществе женщины пользовались таким почитанием и уважением, что в наделении ее правами мужчины не было необходимости. Практически в прошлом ведение домашнего хозяйства лежало на матери-казачке. Казак большую часть жизни проводил на службе, в боях, походах, на кордоне и пребывание его в семье, станице было кратковременным. Однако, главенствующая роль как в семье, так и в казачьем обществе принадлежало мужчине, на котором лежала главная обязанность материального обеспечения семьи и поддержания в семье строгого порядка казачьего быта.

Слово хозяина семьи было непререкаемо для всех его членов и примером в этом являлась жена казака – мать его детей.

Заботу о воспитании подрастающего поколения проявляли не только родители, но все взрослое население хутора, станицы. За непристойное поведение подростка взрослый не только мог сделать замечание, но и запросто «надрать уши», а то и «угостить» легкой оплеухой, сообщить о случившемся родителям, которые незамедлительно «добавят».

Родители удерживались от выяснения своих отношений в присутствии детей. Обращение жены к мужу, в знак почитания его родителей, было только по имени и отчеству, как отец и мать мужа (свекровь и свекор) для жены, так и мать и отец жены (тесть и теща) для мужа являлись Богоданными родителями.

Женщина-казачка к незнакомому казаку обращалась словом «мужчина». Слово «мужик» у казаков считалось оскорбительным.

Женщина-казачка считала для себя за великий грех и позор появиться на людях (обществе) с непокрытой головой, носить мужской тип одежды и стричь волосы. На людях, как ни странно, сегодня покажется, между мужем и женой соблюдалась сдержанность с элементами отчужденности.

Казак к незнакомой женщине-казачке обращался, как правило, к старшей по возрасту «мамаша», а равной — «сестра», к младшей — «дочка» (внучка). К жене – индивидуально каждый усвоенному с молодых лет: «Надя, Дуся, Оксана» и т.д. к пожилым годам – нередко «мать», а то и по имени- отчеству. В качестве приветствия друг друга казаки слегка приподнимали головной убор и с рукопожатием справлялись о состоянии здоровья семьи, о положении дел. Казачки кланялись мужчине на его приветствие, а между собой обнимались с поцелуем и беседой.

При подходе к группе стоящих и сидящих, казак снимал шапку, кланялся и справлялся о здоровье – «Здорово, казаки!», «Здорово бывали, казаки!» или «Здоровенько булы казаки!». Казаки отвечали – «Слава Богу». В строю, на смотрах, парадах полковых и сотенных построениях на приветствия казаки отвечали согласно воинского устава: «Здравия желаю, господин…!».

При исполнении Гимна России, области войска согласно Уставу снимали головные уборы.

При встрече, после долговременной разлуки, а также при прощании, казаки обнимались и прикладывались щеками. Целованием приветствовали друг друга в Великий праздник Воскресения Христова, на Пасху, причем целование допускалось только среди мужчин и отдельно – среди женщин.

Среди казачьей детворы, да и среди взрослых, было принято здороваться (приветствовать) даже незнакомого человека, появившегося в хуторе или станице.

Дети и младшие по возрасту казаки как к родным, знакомым и незнакомым обращались, называя «дядя», «тетя», «тетка», «дядька» и, если знали, называли имя. К пожилому казаку(казачке) обращались: «батя», «батько», «диду», «баба», «бабуня», «бабушка», добавляя, если знали, имя.

При входе в хату (курень) крестились на образа, мужчины предварительно снимали шапку, тоже делали и при выходе.

Извинения за допущенную оплошность произносили со словами: «Простите меня, пожалуйста», «Прости, ради Бога», «Прости Христа ради». Благодарили за что-либо: «Спасибо!», «Храни тебя Господь», «Спаси Христос». На благодарение отвечали: «На здоровье», «Не за что», «Пожалуйста».

Без молитвы не начинали и не заканчивали ни одно дело и прием пищи – даже в полевых условиях.

Характерной особенностью казачьей души была потребность проявить доброту и услугу вообще, а постороннему особенно (подать оброненное, помочь поднять, поднести что-либо по пути, помочь при подъеме или выходе, уступить место для сидения, подать при общем застолье что-либо соседу или рядом сидящему. Прежде чем самому что-либо съесть или утолить жажду, должен был предложить рядом стоящему (сидящему).

За грех считали отказать в просьбе просящего и в подаянии – нищему (считалось – лучше всю жизнь давать, чем просить). К жадному человеку остерегались обращаться с просьбой, а при проявлении жадности в момент исполнения просьбы отказывались от услуги, памятуя, что это не послужит добру.

Предпочитали казаки за правило обходиться тем, что есть, а не тем, чем бы хотелось, но не быть в долгу. Долг, говорили, хуже неволи, и старались немедля освободиться от него. За долг считали и проявленную к тебе доброту, бескорыстную помощь, уважение. За это казак должен был рассчитаться тем же.

Пьяниц, как и в любом народе, не переносили и презирали. Умершего от перепоя (алкоголя) хоронили на отдельном кладбище вместе с самоубийцами и вместо креста на могилу забивали осиновый кол.

Самым отвратительным пороком в человеке считали обман не только делом, но и словом. Казак, не выполнивший данного им слова или забывший о нем, лишал себя доверия Бытовала поговорка: «Изверился человек в рубле, не поверят и в игле».

Детям до совершеннолетия, не разрешалось быть за столом во время гуляния, приема гостей и вообще в присутствии посторонних. И не просто запрещалось сидеть за столом, но и находиться в комнате, где идет застолье или разговор старших.

В старообрядческих казачьих семьях был запрет на курение и на выпивку, кроме вина.

Долго существовал обычай умыкания невесты, в случае несогласия родителей невесты на выдачу за неугодного им жениха. Умыкание, как правило, было по предварительному сговору молодых.

За опороченье девицы, если урегулирование конфликта не заканчивалось созданием семьи (свадьбы), виновника ожидала месть родных, двоюродных и троюродных братьев опороченной (нередко приводящая к кровопролитию).

Казак в быту

Еще одна характерная деталь казачьего быта: одежду казак воспринимал, как вторую кожу тела, содержал ее в чистоте и опрятности и никогда не позволял себе носить чужую одежду.

Любили казаки застолье, общение, любили и выпить, но не напиться, а попеть песни, повеселиться, поплясать. За столом у казаков горилку не разливали, а подносили на разносе (подносе) и, если кто уже перехватил «лишку», то его просто обносили, а то и отправляли проспаться.

Не принято было неволить: хочешь –пей. Не хочешь – не пей, но рюмку обязан поднять и пригубить, поговорка говорила «подавать можно, неволить нельзя». Застольная песнь напоминала: «Пей, но ум не пропивай».

В обиходе казачьей жизни было много и других особенностей быта, которые были порождены условиями их жизни. Нередко, особенно от людей, интересующихся прошлым (чаще от женщин) можно было услышать: «Вот вы, казаки, как дикари, никогда под ручку с женой не появлялись на улице – она идет сзади или сбоку, вы даже ребенка на руках на улице не носили» и прочее.

Да, было когда-то и это, но обуславливалось заботой о женщине, чтоб не нанести ей лишний раз душевной травмы. Проводя жизнь в боях, казаки, естественно, несли потери и нередко значительные. И представьте казака, идущего в обнимку со своей любезной, а навстречу – другая молодая мать-казачка, потерявшая мужа – с одним ребенком на руках, а другой держится за подол. Что творится в душе этой казачки, когда малыш спрашивает: «Мама, а где мой батя?».

По той же причине и с ребенком на руках казак не появлялся на людях.

Длительный период у казаков были в обычае мужские беседы (гуляние отдельно от женщин), так и женские без мужчин. А когда собирались вместе (свадьбы, крестины, именины), то женщины садились по одну сторону стола, а мужчины – по другую. Это вызывалось тем, что под воздействием хмельного казак по отношению к чужой жене мог допустить какие-то вольности, а казаки скорые на расправу, пускали в ход оружие.

Характерно: в прошлом у казаков в свадебных торжествах могли участвовать только женатые и замужние. Для неженатой молодежи отдельно проводились вечеринки и в доме жениха, и в доме невесты до основной свадьбы – это было заботой о нравственности устоев молодежи – ибо на свадьбе в торжествах и пожеланиях допускались определенные вольности.

Очень был востребован культ подарков и гостинцев. Никогда казак не возвращался после долгой отлучки из дома без подарков, а при посещении гостей и в гости не ходили без гостинца.

У Терских и отчасти у кубанских казаков был принят обычай: перед засылкой сватов жених кидал свою палку во двор невесты.

У Яицких казаков отец невесты не справлял приданое, по договоренности уплачивал деньги – за приданое – так называемую «кладку» — отец жениха.

Похороны в казачьей семье

Умершую в девичьи года девушку-казачку несли на кладбище только девушки, а не женщины и тем более не мужчины. Так отдавалась дань уважения целомудрию и непорочности. Покойника несли на кладбище на носилках, гроб покрывали темным покрывалом, а девицы – белым. Могилы копались глубокие. Сбоку от могилы выкапывалась (оборудовалась) ниша. Туда и устанавливали гроб два, а то и три казака.

Конь у казака

Не принято было у яицких казаков иметь боевого (строевого) коня-кобылицу.

У терских казаков при выезде казака из дома коня седлала и подводила к казаку жена, сестра, а иногда и мать. Они и встречали, коня расседлывали, при необходимости и следили, чтоб конь полностью остыл, прежде чем его поставят в конюшню к пойлу и корму.

У кубанцев перед выездом из дома на войну коня казаку подводила жена, держа повод в подоле платья. По старому обычаю, она передавала повод, приговаривая: «На этом коне уезжаешь, казак, на этом коне и домой возвращайся с победой». Приняв повод, только после этого казак обнимал и целовал жену, детей, а нередко и внучат, садился в седло, снимал папаху, осенял себя крестным знамением, привставал на стремена, взглянув на чистую и уютную белую хату, на палисадник перед окнами, на вишневый сад. Потом нахлобучивал папаху на голову, огревал нагайкой коня и карьером уходил к месту сбора.

Вообще у казаков культ коня преобладал во многом над другими традициями и поверьями.

Перед отъездом казака на войну, когда конь уже под походным вьюком, жена вначале кланялась в ноги коню, чтобы уберег всадника, а затем родителям, чтобы непрестанно читали молитвы о спасении воина. Тоже повторялось после возвращения казака с войны (боя) на свое подворье.

При проводах казака в последний путь за гробом шел его боевой конь под черным чепраком и притороченным к седлу его оружием, а уже за конем шли близкие.

Кинжал у казака

У линейных (кавказских) казаков и кубанцев считалось за позор, в прошлом, конечно, покупать кинжал. Кинжал, по обычаю, или передается по наследству, или в качестве подарка, или, как ни странно, крадется или добывается в бою. Была поговорка, что кинжалы покупают только армяне (которые скупали их для перепродажи).

Казак и казаки

Казаки в общежитии своем были привязаны друг к другу как братья, гнушались воровства между собой, но грабеж на стороне и, особенно у неприятеля, у них был вещью обыкновенной. Трусов не терпели и вообще считали первейшими добродетелями целомудрие и храбрость. Не признавали краснобайства, памятуя: «Кто развязал язык, тот вложил саблю в ножны». «От лишних слов слабеют руки» — и больше всего почитали волю. Тоскуя по родине, казак-поэт первой эмиграции Туроверов писал:

Муза – только свобода и воля,

Песня – только к восстанию зов.

Вера – только в дикое поле.

Кровь – одной лишь стране казаков.

Рождение казака

Казаки ценили семейную жизнь и к женатым относились с большим уважением, и только постоянные военные походы заставляли их быть холостыми. Развратников холостые казаки в своей среде не терпели, наказывались развратники смертью. Рожденного младенца холостые казаки (принявшие обет безбрачия) нянчили все, и, когда у него появлялся первый зубок, все непременно приходили смотреть его и восторгам этих закаленных в боях воинов не было конца.

Казак рождался воином, и с появлением на свет младенца начиналась его военная школа. Новорожденному все родные и друзья отца приносили в дар на зубок ружье, патроны, порох, пули, лук и стрелы. Эти подарки развешивались на стене, где лежала родительница с младенцем. По истечению сорока дней после того, как мать, взяв очистительную молитву, возвращалась домой отец надевал на ребенка портупею от шашки, придерживая шашку в своей руке, сажал на коня и потом возвращал сына матери, поздравлял ее с казаком. Когда же у новорожденного прорезывались зубы, отец и мать сажали его вновь на лошадь и везли в церковь служить молебен Ивану- воину. Первыми словами малютки были «но» и «пу» — понукать лошадь и стрелять. Военные игры за городом и стрельба в цель были любимыми занятиями молодежи в свободное время. Эти упражнения развивали меткость в стрельбе, многие из казаков могли на значительном расстоянии выбить пулей монету, зажатую между пальцев.

Трехлетние дети уже свободно ездили на лошади по двору, а в 5 лет скакали по степи.

Женщина-казачка

Девушки-казачки пользовались полной свободой и росли вместе со своими будущими мужьями. Чистота нравов, за которой следила вся казачья община, была достойна лучших времен Рима, где для этого избирались из самых благонадежных граждан особые цензоры. До первой половины 16 века еще сохранялось веяние востока – власть мужа над женой была неограниченной. В конце 17 века хозяйки, особенно пожилые, стали уже приобретать большое влияние в домашнем быту и частенько одушевляли беседы старых рыцарей своим присутствием, а когда те увлекутся в беседе – и своим влиянием.

Казачки в большинстве своем – тип красавиц, веками сложившийся как естественный отбор из плененных черкешенок, турчанок и персиянок, поражал и поражает своей миловидностью и привлекательностью. В своей повести «Казаки» уже в первой половине 19 века Л.Н. Толстой писал:

Красота гребенской женщины-казачки особенно поразительна соединением самого чистого типа черкесского лица с могучим сложением северной женщины. Казачки носят одежду черкесскую – татарскую рубаху, бешмет, чувяки, но платки завязывают по-русски. Щегольство, чистота и изящество в одежде и убранстве хат составляют привычку и необходимость жизни.

К чести женщины-казачки-хозяйки следует отнести их заботливость о чистоте своих жилищ и опрятность их одежды. Эта отличительная черта сохраняется и до сего времени. Таковы были матери, и воспитательницы грозных казаков старого времени.

Душа казака

Таковы были казаки старого времени: страшные, жестокие и беспощадные в боях с врагами их веры и гонителями христианства, простые и чуткие, как дети, в обыденной жизни. Они мстили туркам и крымцам за бесчеловечное обращение и угнетение христиан, за страдания плененных братьев. За вероломство, за несоблюдение мирных договоров. «Казак поклянется душою христианской и стоит на своем, татарин и турок поклянется душой магометанской и солжет» — говорили казаки, стоя твердо друг за друга. «Все за одного и один за всех», за свое древнее казачье братство. Казаки были неподкупны, предательство среди них, среди природных казаков не было. Попав в плен, тайн своего братства не выдавали и умирали под пытками смертью мучеников. История сохранила беспримерный подвиг атамана Запорожской Сечи Дмитрия Вишневецкого, который во время крымских походов попал в плен и турецкий султан приказал повесить своего злейшего врага на крюке. И повис над пропастью закрюченный под ребро русский богатырь. Несмотря на страшные муки, он славил Христа, проклинал Магомета. Рассказывают, что когда он испустил дух, турки вырезали его сердце и съели, в надежде усвоить бесстрашие Вишневецкого.

Казак и богатство

Некоторые историки, не понимая духа казачества – идейных борцов за веру и свободу личности, упрекают их в корысти, жадности и склонности к наживе – это по незнанию.

Однажды турецкий султан, доведенный до крайности страшными набегами казаков, задумал купить их дружбу выдачей ежегодного жалованья, вернее ежегодной дани. Султанский посол 1627-37 годах принимал к тому все усилия, но казаки остались непреклонными и только смеялись над этой затеей, даже сочли эти предложения за оскорбление казачьей чести и ответили новыми набегами на турецкие владения. После того, дабы склонить казаков к миролюбию, султан прислал с тем же послом в подарок войску четыре золотых кафтана, но казаки с негодованием отвергли этот дар, говоря, что султанские подарки им не нужны.

Морские походы

Морские походы или поиски казаков поражают своей смелостью и умением пользоваться всякими обстоятельствами. Буря и грозы, мрак и морские туманы являлись для них обычными явлениями и не останавливали их от достижения задуманной цели. В легких стругах, вмещающих 30-80 человек, с обшитыми камышом бортами, без компаса спускались в Азовское, Черное, Каспийское моря, громили приморские города вплоть до Фарабада и Стамбула, освобождая своих плененных братьев-казаков, смело и дерзко вступали в бой с хорошо вооруженными турецкими кораблями, сцеплялись с ними на абордаж и почти всегда выходили победителями. Разметанные бурей по волнам открытого моря, они никогда не теряли своего пути и при наступлении затишья соединялись в грозные летучие флотилии и неслись к берегам Колхиды, или Румынии, приводя в трепет грозных и непобедимых, по тому времени, турецких султанов в их собственной столице Стамбуле.

Честь казачья

Добрая слава о казаках распространялась по всему миру, их стремились пригласить на службу и французские короли, и германские курфюсты, но особенно соседние православные народы. В 1574г. молдавский господарь Иван пригласил к гетману Смирговскому, преемнику Ружинского, просить помощь против турок. В таком деле единоверным братьям, конечно, отказу быть не могло. Смирговский выступил в Молдавию с небольшим отрядом в полторы тысячи казаков. Сам господарь с боярами выехал навстречу гетману. В знак радости молдаване палили из пушек. После знатного угощенья казачьим старшинам поднесли серебряные блюда, полные червонцев, причем было сказано: «После дальнего пути вам нужны деньги на баню». Но казаки не захотели принимать гостинцы: «Мы пришли к вам, волохи, не за деньгами, не для жалованья, а единственно затем, чтобы доказать вам нашу доблесть и сразиться с неверными, коли к тому будет случай» — ответили они озадаченным молдаванам. Со слезами на глазах Иван благодарил казаков за их намерение.

Недостатки казака

Были в характере казаков и недостатки, большей частью унаследованные от предков. К примеру, не могли удержаться, чтобы не побалагурить, послушать рассказы других, да и самим рассказать о подвигах товарищей. Бывало, что в рассказах этих они и прихвастнут, и прибавят что-то от себя. Любили казаки, вернувшись из заморского похода, шикануть свои нравом и убранством. Отличались они беспечностью и беззаботностью, не отказывали себе в питие. Француз Боплан писал о казаках: «В пьянстве и бражничестве они старались превзойти друг другу, и едва ли найдутся во всей христианской Европе такие беззаботные головы, как казацкие, и нет на свете народа, который мог сравниться в пьянстве с казаками. Однако во время похода объявлялся «сухой закон», отважившегося напиться немедленно казнили. Но и в мирное время быть с водкой запанибрата могли только рядовые казаки, для «начальных людей», кто по существу руководит казачеством, пьянство считалось серьезным недостатком. Среди атаманов всех уровней пьяниц не было, да и быть не могло, ибо им тут же было бы отказано в доверии. Были, конечно, в среде казачества, как и в каждом народе, люди с темным прошлом – разные убийцы, преступники, проходимцы, но никакого влияния они оказывать не могли, им приходилось либо в корне меняться, либо принимать лютую казнь. Всему миру было известно, что законы у казаков, особенно у запорожцев, чрезвычайно строги и расправа быстра.

Слово казака

Казаки от природы были народом религиозным без ханжества и лицемерия, клятвы соблюдали свято и данному слову верили, чтили праздники Господние и строго соблюдали посты. Народ прямолинейный и рыцарски гордый, лишних слов не любили и дела на кругу (Раде) решали скоро и справедливо.

По отношению к своим провинившимся братьям-казакам оценка их была строга и верна, наказания за преступления – измену, трусость, убийство и воровство были жестоки: «В куль, да в воду». Убийство врага и воровство у врага за преступление не считалось. Особенно жестокие и суровые наказания были в Запорожской Сечи. Из преступлений самым великими считалось убийство товарища, братоубийцу закапывали в землю живого в одном гробу с убитым. Смертью каралось в Сечи воровство и укрывательство краденой вещи, связь с женщиной и содомской грех. Казак, вступивший в сечевое братство, принимал обет безбрачия. Казнь полагалась и просто за привод женщины в Сечь, будь даже это мать или сестра казака. Одинаково с этим каралась и обида женщины, если казак посмеет опорочить ее, ибо, как справедливо полагали «лыцари», подобное деяние к обесславлению всего войска Запорожского простирается. Смертью наказывались также те, кто творил насилие в христианских селениях, самовольная отлучка и пьянство во время похода и дерзость против начальства.

Войсковой судья обычно исполнял роль следователя, исполнителями же приговоров всегда были осужденные, обязанные поочередно казнить друг друга. За воровство обычно приковывали к позорному столбу, где преступника забивали киями (палками) свои же товарищи. За оскорбление начальства и неотдание долга товарищу приковывали к пушке цепями и только в последнее время в Сечи за это полагалась ссылка в Сибирь. За великое воровство или как бы сегодня сказали хищение в особо крупных размерах, виновных ждала шибеница- виселица. От шибеницы можно было избавиться только в том случае, если какая-нибудь женщина или девушка изъявит желание выйти замуж за осужденного.

Кроме шибеницы, запорожцы в редких случаях применяли заимствованный у ляхов гак (крюк), на котором осужденный подвешивался за ребро и оставался в таком положении до тех пор, пока кости его не рассыпятся. Пользовались они иногда острой палкой или колом. Таковы были нравы и обычаи старого казачества.

Тот, кто не уважает обычаи своего народа

не хранит их в своем сердце, тот позорит

не только свой народ, но прежде всего

не уважает самого себя, свой род,

своих древних предков.

Традиции и обычаи казаков собрал

председатель Совета стариков Кубанского казачьего войска,

казачий полковник

Павел Захарович Фролов