Осень пора престольных праздников песчаные пустыни единственные движущиеся пространства суши

Диктанты и изложения по русскому языку: 10 — 11 классы — А. Е. Куманяева 2012

Диктанты
Пунктуационные диктанты

Бекас

Бекас — это болотная птичка. Нос длинный, в полкарандаша. Этим носом бекас в грязи достает себе червячков.

Мясо у бекаса до того вкусное, что у охотников бекас — любимая птица.

Жил у нас под городом бекас. Охотники ходили к его гнезду учить молодых собак. Почует собака бекаса, вытянется и стоит и смотрит туда, где бекас сидит. Охотник, конечно, не видит бекаса, но по собаке знает, где он. Скажет: «Вперед!» И собака тихонечко подводит охотника к птице. На лету бекас виляет в разные стороны — очень трудно попасть.

Вот еще и потому, что трудно попасть, любят охотники бекасиную охоту.

Нашего бекаса под городом мы все берегли и гнездышко его охраняли: на его гнезде мы учили собак. Однажды подвела меня собака к его гнезду. А рядом с гнездом лежал футлярчик от пенсне.

По этому футлярчику я догадался: это, наверное, мой знакомый учил здесь собаку и тоже, как я, заглянул бекасу в гнездо.

Встретив его сегодня на улице, я передал ему футлярчик.

(По М. Пришвину)

(Тире в простом предложении.)

* * *

Я был в том возрасте, когда для человека в мире живо все. Тогда человеку весь мир — сказка.

Я подрастал. Пришел тот возраст, когда у человека широко открылись глаза на мир, — влекущий к себе, прекрасный и таинственный.

Очень увлекательны были рассказы матросов. Пока слушаешь их, веришь, бывало, всем морским чудесам.

Наверное, уж я так устроен, что мне и до старости кажется: вся жизнь — сказка. К чему ни начнешь прислушиваться: за самым обыкновенным скрываются удивительные вещи. Начнешь разбираться, а там полно неизвестного: темные дебри маленьких и больших тайн. И еще мне казалось странным, почему люди выдумывают небылицы? Выдумывают каких-то чудовищ, глотающих корабли. А тому не удивляются, что живое морское чудовище — огромный зверина в сто тонн — кит — не может проглотить даже маленького человечка: такое у него узкое горлышко.

Я узнавал из книг, что существуют на самом деле летающие по воздуху рыбы, рыбы, ходящие посуху и даже залезающие на деревья. И что на самом деле существует морской петух — кричащая рыба.

(По В. Бианки)

(Тире в простом предложении.)

Ночные совы

Ночные совы — птицы совсем особого полета. Это птицы домовитые, они не любят света, они ищут тьмы, таинственности, уединения. Поэтому субъекты, принадлежащие к досточтимому обществу сов, избегают центра. Они, напротив, избирают для жительства окраины, вроде глухой Петербургской, Аптекарского острова, поблизости какой-нибудь речонки Карковки.

Совы, известно, птицы осторожные. Избирает она гнездом своим старую дачу. Живет там безвыездно лето и зиму и убеждена, что живет по-барски. Жить по-барски — это идеал птичьей жизни, к которому она стремится.

Не все птицы, конечно, живут по дачным захолустьям. Большая часть из них, как уже было сказано, лепятся в захолустьях. Птицы имеют пристрастие к домам деревянным. Вращаться в тесном и замкнутом кружке своего птичьего общества — вот их главная цель, их предпочтение. Проникнуть в их заколдованный круг — все равно что погубить себя. Птицы что люди. У них, как и у людей, есть свои традиции, и каждая из птиц может похвалиться каким-нибудь своим дедушкой или дядюшкой.

(По В. Крестовскому)

(Тире в простом предложении, вводные слова.)

Последний снег

Кончался март, месяц ветров и оттепелей и первых солнечных, знойных, весенних дней.

Во дворе еще лежали плоские, твердые, спекшиеся на солнце сугробы снега; река еще не тронулась, и жители по-прежнему ходили к автобусу по льду. Но с каждым днем снега становилось все меньше. Как ни коробился, каким черным и невзрачным ни старался он казаться, прикидываясь то грязью, то камнем, хоронясь под заборами, по канавам, — солнце находило его везде. И он умирал мокрой смертью, растекаясь ручьями и уходя, как все умирающее, в землю.

В лесу пахло прелью и талой водой. Обнажалась земля с ветхим прошлогодним быльем, еще не богатая ничем, кроме буйных, томящих запахов…

Оля приносила домой первые подснежники и рассказывала о прилете птиц. В саду, в черных ветвях липы, обживались грачи, воротившиеся из-за моря. И высоко над полем, между небом и землей, лилась весенняя ликующая песнь жаворонка.

Москву омывали сырые южные ветры.

Площади города блистали, и последний снег вывозился с улиц на грузовиках-самосвалах. Сырые, липкие ломти снега, собранные горками вдоль тротуаров, похожи были на огромные кучи халвы. Москва начинала жить по-весеннему. Людней и шумней становилось на улицах. Кавказские мимозы — их привозили каждое утро на самолетах — продавались на всех углах. И уже девочки прыгали через веревку на высушенных солнцем кусочках тротуара, и самые франтоватые парни ходили без шапок.

(По Ю. Трифонову)

(Однородные члены предложения, однородные и неоднородные определения.)

* * *

Потемневшее от пыли голубое южное небо — мутно. Жаркое солнце смотрит в зеленоватое море точно сквозь тонкую серую вуаль. Оно почти не отражается в воде, рассекаемой ударами весел, пароходных винтов и судов, бороздящих тесную гавань. Закованные в гранит волны моря подавлены громадными тяжестями, скользящими по их хребтам, они бьются о борта судов, о берега, бьются и ропщут, вспененные, загрязненные разным хламом.

Звон якорных цепей, грохот вагонов, подвозящих груз, металлический вопль железных листов, откуда-то падающих на камень мостовой, глухой стук дерева, дребезжание извозчичьих телег, свистки пароходов, то пронзительно резкие, то глухо ревущие, крики грузчиков, матросов и таможенных солдат — все эти звуки сливаются в оглушительную музыку трудового дня и, мятежно колыхаясь, стоят низко в небе. К ним вздымаются с земли новые волны звуков: то глухие, рокочущие, они сурово сотрясают все кругом, то резкие, гремящие, — рвут пыльный знойный воздух.

Гранит, железо, дерево, мостовая гавани, суда и люди — все дышит мощными звуками. Но голоса людей, еле слышные в нем, слабы и смешны. И сами люди, первоначально родившие этот шум, смешны и жалки. Их фигурки, пыльные, оборванные, согнутые под тяжестью товаров, лежащих на их спинах, суетливо бегают то туда, то сюда.

(По М. Горькому)

(Однородные члены предложения, обобщающие слова при однородных членах предложения.)

* * *

Огромный старый клен, возвышавшийся над всею южной частью сада, видный отовсюду, стал еще больше и виднее: оделся свежей, густой зеленью.

Выше и виднее стала главная аллея. Вершины ее старых лип покрылись узором юной листвы, поднялись и протянулись над садом светлой зеленой грядой.

А ниже клена лежало нечто сплошное, кудрявого, благоуханного, сливочного цвета.

И все это: огромная пышная вершина клена, светлая зеленая гряда аллеи, подвенечная белизна яблонь, груш, черемух, синева неба, и все то, что разрасталось и в садах, и в лощине, и вдоль боковых липовых аллей и дорожек, и под фундаментом южной стены — все поражало своей густотой, свежестью и новизной.

На чистом зеленом дворе от надвигающейся отовсюду растительности стало как будто теснее, дом стал как будто меньше и красивее. Он как будто ждал гостей: по целым дням были открыты и двери, и окна во всех комнатах: в белом зале, в синей старомодной гостиной, в маленькой диванной, увешанной овальными миниатюрами, и в солнечной библиотеке, большой и пустой угловой комнате со старыми иконами и низкими книжными шкафами. И везде в комнаты глядели разнообразно зеленые, то светлые, то темные, то изумрудные деревья.

(По М. Горькому)

(Однородные члены предложения.)

* * *

Было начало апреля. Сумерки сгущались незаметно для глаза. Тополи, окаймлявшие шоссе, белые низкие домики с черепичными крышами по сторонам дороги, фигуры редких прохожих — все почернело, утратило цвета и перспективу. Все предметы обратились в черные плоские силуэты, но очертания их с прелестной четкостью стояли в смуглом воздухе. На западе, за городом, горела заря. Точно в жерло раскаленного, пылающего жидким золотом вулкана сваливались тяжелые сизые облака и рдели кроваво-красными, и янтарными, и фиолетовыми огнями. А над вулканом поднималось куполом вверх, зеленея бирюзой и аквамарином, кроткое вечернее весеннее небо.

Медленно идя по шоссе, с трудом волоча ноги в огромных калошах, Ромашов неотступно глядел на этот волшебный пожар. Как и всегда с самого детства, ему чудилась за яркой вечерней зарей какая- то таинственная, светозарная жизнь. Точно там, далеко-далеко за облаками и за горизонтом, пылал под невидимым отсюда солнцем чудесный, ослепительно-прекрасный город, скрытый от глаз тучами, проникнутыми внутренним огнем. Там сверкали нестерпимым блеском не только мостовые из золотых плиток, но и возвышались причудливые купола и башни с пурпурными крышами, сверкали брильянты в окнах, трепетали в воздухе яркие разноцветные флаги. И чудилось, что в этом далеком и сказочном городе живут радостные, ликующие люди, вся жизнь которых похожа на сладкую музыку, у которых даже задумчивость, даже грусть — очаровательно нежны и прекрасны. Ходят они и по сияющим площадям, и по тенистым садам, и между цветами и фонтанами, ходят, богоподобные, светлые, полные неописуемой радости, не знающие преград в счастии и желаниях, не омраченные ни скорбью, ни стыдом, ни заботой…

(А. Куприн)

(Однородные члены предложения.)

* * *

Земля, скованная стужей, была тверда, точно камень. И все на ней, мертво окоченев, хрустело и шуршало под ногами: и побитые травы, и мох, и опавшая листва. Чуткое ухо издалека могло определить, что лесным бездорожьем бредут сотни людей.

Они шли вблизи от опушки. Выходя на участки, где было редколесье, они видели в правой стороне куски поля с потемневшими от дождей стожками, с голыми деревьями на пригорках. Подальше курились дымки. Вечерело. В глубине леса уже стояли густые сумерки, а на полянках горели в багрянце одинокие ели. Иногда сквозило такой стужей, что пронизывало до костей. Люди отворачивали лица, натягивали на уши пилотки, горбились в своих обтрепанных шинелях, жались друг к другу и еще сильнее стучали сапогами по мерзлой земле. Большинство солдат шли молча. Многие кашляли, задыхаясь, надрывая простуженную грудь.

Сумерки быстро сгущались. Вправо от извилистой дорожки, по которой двигался полк, совсем не стало видно полей. А слева открылось большое болото, заросшее камышом; кое-где на нем, примостившись на кочках, поднимались корявые березы. Они метались, ища защиты от смертного лесного сквозняка. Не стихая, шумел стылый камыш.

(М. Бубеннов)

(Однородные члены предложения.)

* * *

В море была крупная зыбь. С юга дул ласковый ветер, помогавший мне плыть по течению. Лежа на дне челна и поглядывая по сторонам, я не раз видел голубую вершину преогромной волны над головой. Мой челн, подпрыгнув и слегка пританцовывая, взлетал наверх и плавно опускался.

Мало-помалу я до того осмелел, что даже попробовал было грести. Но малейшее нарушение равновесия сейчас же сказывалось на поведении моего челна.

Перепуганный, мокрый, я опять лег на дно. Челн, казалось, сразу опомнился и с прежней осторожностью понес меня дальше. Я заметил, что каждая волна, представлявшаяся с берега или с борта корабля огромной ровной и гладкой горой, в действительности похожа на цепь неровных холмов с остроконечными вершинами. Челнок, предоставленный самому себе, ловко лавировал, всякий раз выбирал долины, избегая крутых склонов и высоких вершин. Лежа на локтях в самом неудобном положении, я взмахивал веслом и направлял челн к острову.

(По Р. Стивенсону)

(Обособленные члены предложения.)

* * *

Серебряные кусты дикой маслины, окруженные кипящим воздухом, дрожали над пропастью. Крутая дорожка вела вниз, и Петя привык бегать по ней босиком. До первого поворота мальчик еще кое-как боролся с силой земного притяжения. Он подворачивал каблуки и хватался за сухие нитки корней, повисших над дорожкой. Но гнилые корни рвались. Мальчик был окружен облаком пыли, тонкой и коричневой, как порошок какао. Шляпа, полная ветра, колотилась за спиной, матросский воротничок развевался. И мальчик вдруг со всего маха вылетел на сухой и холодный песок берега, еще не обогретый солнцем. Песок этот был удивительной белизны. Вязкий и глубокий, сплошь истыканный вчерашними следами, он напоминал манную крупу. Он почти незаметно сходил в воду. И крайняя его полоса, ежеминутно покрываясь языками белоснежной пены, была сырой, лиловой и гладкой. Чудеснейший в мире пляж, растянувшийся под обрывами на сто верст, казался безлюдным в этот ранний час.

(По В. Катаеву)

(Причастные обороты.)

* * *

Я шел между двух молов, когда за вторым от меня увидел стройное парусное судно с корпусом, напоминающим яхту. Оно было погружено в сон.

Ни души не заметил я на его палубе, но, подходя ближе, увидел с левого борта вахтенного матроса. Сидел он на складном стуле и спал, прислонясь к борту. Я остановился неподалеку. Было пустынно и тихо. Звуки города сливались в один монотонный неясный шум, подобный шуму отдаленно едущего экипажа; вблизи меня — плеск воды и тихое поскрипывание каната единственно отмечали тишину. Я продолжал смотреть на корабль. Его коричневый корпус, белая палуба, высокие мачты, общая пропорциональность всех частей и изящество основной линии внушали почтение. Это было судно-джентльмен. Свет дугового фонаря мола ставил его отчетливые очертания на границе сумерек, в дали которых виднелись черные корпуса и трубы пароходов. Корма корабля выдавалась над низкой в этом месте набережной, образуя меж двумя канатами и водой внизу навесный угол.

(А. Грин)

(Обособленные члены предложения.)

* * *

Был печальный осенний вечер; солнце, закрытое тучами, из-за которых кое-где проскальзывали слабые лучи, склонялось к закату. Весь небосклон заслонили серые разорванные облака, слившиеся на горизонте в одну темную одноцветную завесу.

В воздухе можно было различить глазами ветер, срывавшийся из-за туч на землю и пролетавший над верхушками деревьев, сгибая их, обламывая ветви и снова улетая куда-то ввысь.

Земля, облаченная в траурные одежды, лишенная зелени, казалась умершей или уснувшей, а быстро пролетавшие над ней странно разорванные, причудливо очерченные облака, то расплывавшиеся, то сталкивавшиеся вместе, то и дело меняли краски: то румянились, как бы от гнева, то становились синими от злости. Там, где под ними угадывалось солнце, они горели желтоватым пламенем, а в местах их разрыва небо светилось зеленоватыми огнями. Серые тучи, казалось, спешили на восток, чтобы там собраться вместе, как войско в бою, и двинуться вперед одной черной массой.

Но и внизу пейзаж не представлял приятного зрелища. Низкая болотистая долина была окружена черными стенами лесов. Кое-где виднелись одинокие деревья, наполовину высохшие или обгорелые, как бы в отчаянии поднимавшие кверху обнаженные ветви. Осенние ветры сорвали с них последние листья.

(Ю. Крашевский)

(Обособленные члены предложения, однородные члены предложения, неоднородные определения.)

Один в лесу

Он проснулся с первыми лучами солнца, дрожа от холода и внутреннего озноба. В кармане комбинезона нашел он зажигалку, сделанную ему на память другом. Он как-то совсем забыл о ней и о том, что можно и нужно разводить костер. Наломав с ели, под которой спал, сухих мшистых веток, он покрыл их хвоей и зажег. Желтые шустрые огоньки вырвались из-под сизого дыма. Смолистое серое дерево занялось быстро и весело. Пламя перебежало на хвою и, раздуваемое ветром, разгоралось со стонами и свистом.

Костер трещал и шипел, распространяя сухой благотворный жар. Алексею стало уютно, он достал из кармана гимнастерки несколько истертых писем, написанных одним и тем же круглым старательным почерком, вынул фотографию девушки в цветастом платье, сидевшей, подобрав ноги, в траве. Он долго смотрел на нее, потом снова бережно обернул в целлофан, заложил в письмо и, задумчиво подержав в руках, убрал обратно в карман.

(Б. Полевой)

(Обособленные члены предложения.)

* * *

Ночь была темная, по небу двигались пласты лохматых туч, море было спокойное и черное, как масло. Оно дышало влажным соленым ароматом и ласково звучало, плескаясь о борта судов и чуть-чуть покачивая лодку. На далекое пространство от берега подымались темные очертания судов, вонзая в небо острые мачты с разноцветными фонарями. Море было усеяно массой желтых пятен. Они красиво трепетали на его бархате, мягком, черном.

Лодка помчалась снова, бесшумно и легко вертясь среди судов. Вдруг она вырвалась из их толпы, а вырвавшись, полетела по морю, и море, бесконечное, могучее, развернулось перед ними и, поднявшись волнами к облакам с желтыми пуховыми каймами, отбросило от себя лодку. Облака ползли медленно, то сливаясь, то обгоняя друг друга, мешали свои цвета и формы, поглощая сами себя и вновь возникая в новых очертаниях, величественные и угрюмые. Казалось, что на краю моря их бесконечно много, что они всегда будут так равнодушно всползать на небо и бежать сломя голову, задавшись злой целью не позволять ему никогда больше блестеть над сонным морем миллионами своих золоченых звезд, живых и сияющих, возбуждая желания в людях, которым дорог их частый блеск.

(По М. Горькому)

(Обособленные члены предложения.)

В цирке

Однажды в праздничный вечер он стоял на галерее цирка, плотно прижавшись грудью к дереву перил, и, бледный от напряженного внимания, смотрел очарованными глазами на арену, где кувыркался ярко одетый клоун, любимец цирковой публики.

Окутанное пышными складками розового и желтого атласа тело клоуна, гибкое, как у змеи, мелькая на темном фоне арены, принимало различные позы: то легкие и грациозные, то уродливые и смешные; оно, как мяч, подпрыгивало в воздухе, ловко кувыркалось там, падало на песок арены и быстро каталось по ней. Потом клоун вскакивал на ноги и, смелый, довольный собой, весело смотрел на публику, ожидая от нее рукоплесканий. Она не скупилась и дружно поощряла его искусство громким смехом, улыбками, криками одобрения. Тогда он вновь извивался, кувыркался, прыгал, жонглировал своим колпаком; при каждом движении его золотые блестки, нашитые на атласе, сверкали, как искры, а малыш с галереи жадно следил за этой игрой гибкого тела и, прищуривая свои черные глазки, улыбался тихой улыбкой неизъяснимого удовольствия.

(По М. Горькому)

(Обособленные члены предложения, однородные члены предложения)

* * *

За болотцем, которое он переполз, открылась поляна, пересеченная старой изгородью из посеревших от ветров жердей, лыком и ивовыми вязками прикрученных к вбитым в землю кольям.

  Между двумя рядами изгороди кое-где проглядывала из-под снега колея заброшенной, нехоженой, дороги. Значит, где-то недалеко жилье!

  Чувствуя близкий конец скитаний, Алексей пополз, не жалея сил и не отдыхая. Он полз, задыхаясь, падая лицом в снег, терял сознание от напряжения, полз, торопясь скорее добраться до пригорка, с которого, наверное, должна быть видна деревня. Стремясь из последних сил к жилью, он не замечал, что, кроме этой изгороди да колеи, все отчетливее проступавшей из-под талого снега, ничто не говорит о близости человека.

Вот наконец и вершина земляного горба. Алексей, еле переводя дыхание и судорожно глотая воздух, поднял глаза. Поднял и тотчас же опустил.

Несомненно, еще недавно это было небольшой лесной деревенькой. И ни души, ни звука, ни дымка.

(Б. Полевой)

(Обособленные члены предложения, однородные члены предложения)

* * *

Он присел на корточки посреди мутного ручья, словно бескрайняя пустыня подавляла его своей несокрушимой силой, угнетала своим страшным спокойствием. Он задрожал, словно в лихорадке, и его ружье с плеском упало в воду. Это заставило его опомниться. Он пересилил свой страх, собрался с духом и, опустив руку в воду, нашарил ружье, потом передвинул тюк ближе к левому плечу, чтобы тяжесть меньше давила на больную ногу, и медленно и осторожно пошел к берегу, морщась от боли.

Он шел не останавливаясь. Не обращая внимания на боль, с отчаянной решимостью, он торопливо взбирался на вершину холма, за гребнем которого скрылся Билл. Но с гребня он увидел, что в неглубокой долине никого нет! На него снова напал страх, и, снова поборов его, он передвинул тюк еще дальше к левому плечу и, хромая, стал спускаться вниз.

(Д. Лондон)

(Деепричастные обороты, сравнительные обороты)

В море

Море проснулось. Оно играло маленькими волнами, рождая их, украшая бахромой пены, сталкивая друг с другом и разбивая в мелкую пыль. Пена, тая, шипела и вздыхала, и все кругом было заполнено музыкальным шумом и песком. Тьма как бы стала живее…

…Челкаш греб медленно. Лодка колыхалась на волнах, шаловливо плескавшихся о ее борта, еле двигалась по темному морю, а оно играло все резвей. Двое людей мечтали, покачиваясь на воде и задумчиво поглядывая вокруг себя. Челкаш начал наводить Гаврилу на мысль о деревне, желая немного приободрить и успокоить его. Сначала он говорил, посмеиваясь себе в усы, но потом, подавая реплики собеседнику и напоминая ему о радостях крестьянской жизни, в которых сам давно разочаровался, забыл о них и вспоминал только теперь…

…Он вспоминал прошлое, забывая править лодкой, повернутой волнением и плывшей куда-то в море. Волны точно понимали, что эта лодка потеряла цель, и, все выше подбрасывая ее, легко играли ею, вспыхивая под веслами своим ласковым голубым огнем…

…Челкаш чувствовал себя овеянным примиряющей, ласковой струей родного воздуха, донесшего с собой до его слуха и ласковые слова матери, и солидные речи крестьянина-отца, много забытых звуков и много сочного запаха матушки-земли, только что оттаявшей, только что вспаханной и только что покрытой изумрудным цветом озими… Он чувствовал себя одиноким, вырванным и выброшенным навсегда из того порядка жизни, в котором выработалась та кровь, что течет в его жилах.

(По М. Горькому)

(Обособленные члены предложения)

* * *

Вешнее солнышко приветливо глядело с голубого неба, по которому двигались перистые белоснежные облачки, и пригревало изрядно. В воздухе, полном бодрящей остроты, пахло свежестью, навозом и, благодаря соседству казарм, кислыми щами и черным хлебом. Вода капала с крыш, блистала в колдобинах и пробивала канавки на обнаженной, испускавшей пар земле с едва пробившейся травкой. Все на дворе словно трепетало жизнью. У сарая бродили, весело кудахтая, куры, и неугомонный пестрый петух с важным, деловым видом шагал по двору, отыскивая зерна и угощая ими своих подруг. У колдобин гоготали утки, стайка воробьев то и дело слетала из сада на двор и прыгала, чирикая и ссорясь друг с другом. Голуби разгуливали по крыше сарая, расправляли на солнце сизые перья и ворковали о чем-то. На самом припеке, у водовозной бочки, дремала большая рыжая дворняга и по временам щелкала зубами, ловя блох…

(К. Станюкович)

(Обособленные члены предложения, однородные члены.)

* * *

Тонкая леска была спущена в воду под корень, шевелившийся от каждого движения волны.

Девочка ловила форель.

Она сидела неподвижно на камне, и река обдавала ее шумом. Глаза ее были опущены вниз. Но взгляд их, утомленный блеском, рассеянным повсюду над водой, не был пристален. Она часто отводила его в сторону и устремляла вдаль, где круглые горы, осененные лесом, стояли над самой рекой.

Воздух был еще светел, и небо, стесненное горами, казалось среди них равниной, чуть-чуть озаренной закатом.

Но ни этот воздух, знакомый ей с первых дней жизни, ни это небо не привлекали ее сейчас.

Широко открытыми глазами следила она за вечно бегущей водой, силясь представить в своем воображении те неизвестные края, куда и откуда бежала река.

Она запела. Сначала тихо, потом громче.

У нее был голос, приятный для слуха. Но пусто было вокруг. Лишь водяная крыса, испуганная звуками ее песни, близко плеснулась возле корня и поплыла к камышовым зарослям, волоча за собой зеленую тростинку. Тростинка была длинна, и крыса напрасно трудилась.

(По Р. Фраерману)

(Обособленные члены предложения.)

Карнавал на даче

Все дачники были приглашены к утреннему чаю. День, начавшийся так торжественно, закончился костюмированным балом. Самый лучший костюм был у Пети.

Это были настоящие рыцарские доспехи, искусно выклееные из золотой и серебряной бумаги, натянутой на проволочный каркас. Шлем, украшенный пышным султаном, выглядел совершенно так же, как у рыцарей. Вместе с самой красивой девочкой они прошли под руку вокруг сада, увешанного фонариками. Невероятно яркие деревья, охваченные зелеными и красными облаками огня, вспухали в таинственной тьме сада. Под стеклянными колпаками в беседке ужинали взрослые. Мотыльки летали со всех сторон на свет и падали, обожженные огнем, на скатерть. Сквозь дыры в листве проникал лунный свет, и белки девочкиных глаз отливали каленой синевой. А на основном столе, вынесенном из кухни, стояли: бочонок кваса, казенное вино, миска жареной рыбы и пшеничный калач.

(По В. Катаеву)

(Обособленные члены предложения.)

Побег

Заметив, что пароход не остановился и не спустил шлюпки, матрос немного успокоился. Прежде всего он поспешил скинуть робу, мешавшую плыть. Отделаться от пиджака было легче всего. Перевернувшись несколько раз и отплевываясь от солоновато-горькой волны, матрос стянул пиджак.

Пиджак, раскинув рукава, плыл некоторое время, не желая расставаться с хозяином и норовя обвиться вокруг его ног.

Матрос пихнул его несколько раз, и пиджак начал медленно тонуть, качаясь и переходя из слоя в слой.

Больше всего возни было с сапогами. Они, словно наполненные клеем, липли к ногам. Матрос яростно сдирал эти флотские сапоги с рыжими голенищами, уличавшие его. Гребя руками, он танцевал в воде, то проваливаясь с головой, то высовываясь из волны. Погрузившись с головой в волну, он стал тянуть сапог за скользкий каблук, мысленно ругаясь и проклиная все на свете. Ему удалось стянуть сапоги.

(В. Катаев)

(Деепричастные обороты.)

* * *

В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнате, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухова. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к

своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анной Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собою Пьер и прошел за Анной Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабоосвещенной узкой каменной лестнице, подзывая отставшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще идти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было идти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие-то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анною Михайловной, и не показывали ни малейшего удивления при виде их.

(Л. Толстой)

(Обособленные члены предложения, знаки препинания в сложноподчиненном предложении.)

Дорога к своим

Среди шума леса Алексей услышал отдаленный звук работающих моторов. Забыв об усталости, свернул он с дороги, добрел по целине до густого елового подлеска и тут, зайдя в чащу, опустился в снег. С дороги его, конечно, трудно было заметить, ему же дорога была отчетливо видна, освещенная полуденным солнцем, уже стоявшим над зубчатым забором еловых вершин.

Алексей вспомнил, что на снегу заброшенной дороги ясно виден его одинокий след. Но уходить было поздно. Сначала мелькнул среди ветвей броневик, окрашенный известью. Покачиваясь и звеня цепями, он приближался к месту, где был след Алексея. На некотором расстоянии, фырча и лязгая гусеницами, шел еще один броневик.

Дождавшись, пока все стихнет, Алексей выбрался на дорогу. Он двигался теми же равномерными переходами, так же отдыхал, так же поел, пройдя половину дневного пути. Но теперь он шел по- звериному, осторожно. Встревоженный слух ловил каждый шорох, глаза рыскали по сторонам, как будто он знал, что где-то рядом крадется, прячется большой опасный хищник.

(Б. Полевой)

(Обособленные члены предложения.)

* * *

Изба Антона стояла у самой околицы и завершала собой правую линию села, выдавшуюся в этом месте несколько вперед. Она бросалась в глаза своею ветхостью: один бок ее, примыкавший к околице, почти сгнил дотла, отчего остальная часть здания покачнулась и села на ту сторону. Кровля от тяжести давившей ее когда-то соломы приняла совершенно другое направление. Она сползла наперед и грозила ежеминутным падением. Трубы не было; ее заменял глиняный горшок с выбитым дном для дыму. Деревянный петушок, красовавшийся, вероятно, в лучшие времена на макушке крыши, принял также свое направление во время всеобщего обвала и уныло свесился влево. Единственное оконце, заткнутое лохмотьями и облизанное кругом глиною, глядело невыразимо кисло. Изба со всех сторон подпиралась сучковатыми плахами, уподоблявшими ее согбенному старику- нищему, наступившему на костыли свои; словом, все в ней, как говорится, было и валко, и шатко, и на сторону. Невыразимо тяжело и грустно становилось на сердце, глядя на это жилище: даже Степан, сосед, вообще равнодушный ко всему житейскому, и тот не проходил мимо того, чтобы не оглянуть Антонову избенку со всех сторон и не покачать заботливо лысою головою.

(Д. Григорович)

(Обособленные члены предложения, сложные предложения, вводные слова.)

* * *

Дно долины было болотистое, вода пропитывала густой мох, словно губку. На каждом шагу она брызгала из-под ног, и подошва с хлюпаньем отрывалась от влажного мха. Стараясь идти по следам Билла, путник перебирался от озерка к озерку, по камням, торчавшим во мху, как островки.

Оставшись один, он не сбился с пути. Он знал, что еще немного — и он подойдет к тому месту, где сухие пихты и ели, низенькие и чахлые, окружают маленькое озеро. А в озеро впадает ручей, и вода в нем не мутная. По берегам ручья растет камыш — это он хорошо помнил — но деревьев там нет, и он пойдет вверх по ручью до самого водораздела. От водораздела начинается другой ручей, текущий на запад. Он спустится по нему до реки и там найдет свой тайник под перевернутым челноком, заваленным камнями. В тайнике спрятаны патроны, крючки и лески для удочек и маленькая сеть — все нужное для того, чтобы добывать пропитание. А еще там есть мука — правда, немного.

(Д. Лондон)

(Сравнительные обороты, обособленные члены предложения.)

* * *

Однажды Ванька поднял свой велосипед с земли, подкачал шины, протер его тряпочкой, сам умылся из бочки и застегнул брюки внизу бельевыми защепками. И я понял, что приближается наш с ним праздник.

Сначала он объехал не торопясь вокруг двора, и машина шла под ним мягко-мягко, и было слышно, как приятно трутся о землю шины. Потом Ванька прибавил скорости, и спицы засверкали, и Ванька пошел выкомаривать номера, и стал петлять и крутить восьмерки, и разгонялся изо всех сил, и сразу резко тормозил, и машина останавливалась под ним как вкопанная. И он по-всякому ее испытывал, как летчик-испытатель, а я стоял и смотрел, как механик, который стоит внизу и смотрит на своего пилота. Во-первых, приятно было видеть, что машина вся блестит от краски, и, во-вторых, невозможно было догадаться, что она старая. И Ванька скакал так на этой машине, наверное, с полчаса, и я уже стал побаиваться, что он совсем забыл про меня. Нет, напрасно я так подумал про Ваньку. Он подъехал ко мне и предложил покататься.

(По В. Драгунскому)

(Сложносочиненные предложения, однородные члены предложения, вводные слова.)

* * *

Кругом все было по-прежнему, и солнце беспощадно жгло и болото, и чащу, и высокую вершину горы.

Мой спутник сунул руку в карман, достал свисток и несколько раз свистнул. Свист разнесся далеко-далеко. Я, конечно, не знал значения этого сигнала. Стараясь не шуметь, я вылез из кустарника и помчался в лес. Чаща осталась позади, и я бежал так быстро, как не бегал еще никогда. Я несся, не разбирая дороги, и с каждым шагом страх мой усиливался и превращался в ужас.

Положение мое было отчаянное. Я мчался вперед и очутился у подножия невысокой горы с двуглавой вершиной. В этой части острова вечнозеленые дубы росли не так густо и похожи были своими размерами не на кусты, а на обыкновенные лесные деревья. Изредка между ними возвышались одинокие сосны высотой в пятьдесят- семьдесят футов. Воздух здесь был свеж и чист. Но тут меня подстерегала опасность, и сердце мое снова замерло от ужаса.

(По Р. Стивенсону)

(Сложносочиненные предложения, однородные члены, вводные слова.)

* * *

Наутро мы поднялись очень рано. Взятые запасы продовольствия подходили к концу, и потому надо было торопиться. Наш утренний завтрак состоял из жареной утки, остатков лепешки, испеченной в золе, и кружки горячего-прегорячего чая.

Когда мы выступили в путь, солнышко только всходило. Светлое и лучезарное, оно поднялось из-за леса и яркими лучами осветило вершины гор, покрытые снегом.

Теперь, когда листва спала, сверху, с гор, было хорошо видно, где кончаются лиственные леса и начинаются хвойные. Долины кажутся серыми, а хребты темно-зелеными.

Здесь среди кустарниковой растительности еще можно видеть кое-каких представителей флоры, например, красно-ветвистый шиповник с сильно удлиненными плодиками, сохраняющимися на ветках его чуть ли не всю зиму; калину, дающую в изобилии светлокрасные плоды, и лимонник с гроздьями красных ягод, от которых во рту остается легкий ожог, как от перца.

Как мы ни старались, но в этот день нам удалось дойти только до реки. До моря оставалось километров двадцать. Когда намеченный маршрут близится к концу, то всегда торопишься: хочется скорее закончить путь.

(До В. Арсеньеву)

(Сложноподчиненные предложения, обособленные члены предложения.)

* * *

С утра погода стояла хмурая, ветреная. Один раз прорвался солнечный луч, скользнул по воде, словно прожекторами, осветил сопку на берегу и скрылся опять в облаках. Вслед за тем пошел мелкий снег. Опасаясь пурги, я хотел было остаться дома. Но просвет на западе и движение туч к юго-востоку служили гарантией, что погода разгуляется. Дерсу так думал, и мы бодро шли вперед. Через полчаса снег перестал идти, мы расселись, и день выпал на славу — теплый и тихий.

Вода в горных ручьях была еще в движении, но по замирающему шуму уже заметно было, что скоро и она должна будет покрыться ледяной коркой и совсем замолкнуть. Там, где из расщелины в камнях понемногу сочилась вода, теперь образовались большие ледяные натеки; они постоянно увеличивались и казались замерзшими водопадами.

Мы шли берегом моря и разговаривали. Впереди, шагах в полутораста от нас, бежала моя собака Альпа. Вдруг я заметил два живых существа: одно была Альпа, а другое — животное, тоже похожее на собаку, мохнатое и коротконогое. Оно бежало около береговых обрывов неловкими и тяжелыми прыжками и, казалось, хотело обогнать собаку. Поравнявшись с Альпой, мохнатое животное стало в оборонительное положение. Я узнал росомаху — самого крупного представителя из семейства хорьковых.

(По В. Арсеньеву)

(Сложносочиненные и сложноподчиненные предложения, обособленные члены предложения.)

* * *

По-летнему быстро стемнело. Теплая, влажная ночь загустела в лесу. Теперь, когда гром боя отодвинулся на юг и зарева уже далеких пожаров были еле-еле видны за сеткой ветвей, отчетливо слышны стали все ночные шумы летнего душистого цветущего леса: неистовый и надсадный треск кузнечиков на опушке, гортанное курлыканье сотен лягушек в соседнем болоте, редкое кряканье дергача и вот это все заглушающее, все заполняющее, царствующее во влажной полутьме соловьиное пение.

Лунные белые пятна вперемешку с черными тенями ползали по траве у ног Алексея, все еще сидевшего под березой на мягком, теперь уже сыром мху. Он опять достал из кармана фотографию, положил ее на колени и, смотря на нее, освещаемую луной, задумался. Над головой в ясном темно-синем небе один за другим тянулись на юг темные маленькие силуэты ночных бомбардировщиков. Алексей вздохнул, убрал фотографию в карман гимнастерки, пружинисто вскочил, стряхивая с себя колдовское очарование ночи, и, хрустя валежником, соскочил в свою землянку, где уже сладко и заливисто храпел его товарищ, по- богатырски раскинувшись на узком солдатском ложе.

(Б. Полевой)

(Сложноподчиненные предложения, обособленные члены, однородные члены предложения.)

Кот

Утром, когда свет из столовой через приоткрытую дверь виднеется еще только бледной щелочкой, я знаю, что у самой двери в темноте сидит и дожидается меня кот Васька. Он знает, что столовая без меня пуста, и боится: в другом месте он может продремать мой вход в столовую. Он давно сидит тут и, как только я вношу чайник, с добрым криком бросается ко мне.

Когда я сажусь за чай, он садится мне на левую коленку и следит за всем: как я колю сахар щипчиками, и как режу хлеб, и как намазываю масло. Мне известно, что соленое масло он не ест, а принимает только маленький кусочек хлеба, если ночью не поймал мышь.

Когда он уверится, что ничего вкусного нет на столе — корочки сыра или кусочка колбасы — то он опускается на моей коленке, потопчется немного и засыпает.

После чая, когда встаю, он просыпается и отправляется на окно. Там он поворачивается головой во все стороны, вверх и вниз, считая пролетающих в этот ранний утренний час плотными стаями ворон. Из всего сложного мира жизни большого города он выбирает себе только птиц и устремляется весь целиком только к ним.

(М. Пришвин)

(Сложноподчиненные предложения.)

Синий лапоть

Через большой лес проводят шоссе с отдельными путями для легковых машин, для грузовиков, для телег и для пешеходов. Сейчас, пока для этого шоссе только лес вырубили коридором, хорошо смотреть вдоль по вырубке: две зеленые стены леса и небо в конце. Когда лес вырубали, то большие деревья куда-то увозили, мелкий же хворост собирали в огромные кучи. Хотели увезти и хворост для отопления фабрики, но не управились, и кучи по всей широкой вырубке остались зимовать.

Осенью охотники жаловались, что зайцы куда-то пропали, и некоторые связывали это исчезновение зайцев с вырубкой леса: рубили, стучали и распугали. Когда же налетела пороша и по следам можно было разгадать все заячьи проделки, пришел следопыт Родионыч.

Родионыч, в отличие от всех охотников, зайца называл не «косым чертом», а всегда «синим лаптем»; удивляться тут нечему: ведь на черта заяц не более похож, чем на лапоть, а если скажут, что синих лаптей не бывает, то я скажу, что ведь и косых чертей тоже не бывает.

Рано утром, на самом рассвете, вышли мы на охоту без собак: Родионыч был такой искусник, что лучше всякой гончей мог нагнать зайца на охотника.

(По М. Пришвину)

(Сложносочиненные и сложноподчиненные предложения, двоеточие в бессоюзном сложном предложении.)

Осенний сад

На ранней заре, когда еще кричат петухи и по-черному дымятся избы, распахнешь, бывало, окно в прохладный сад, наполненный лиловатым туманом, сквозь который ярко блестит кое-где утреннее солнце, и не утерпишь — велишь поскорее заседлывать лошадь, а сам побежишь умываться на пруд. Мелкая листва почти вся облетела с прибрежных лозин, и сучья сквозят на бирюзовом небе. Вода под лозинами стала прозрачная, ледяная и как будто тяжелая. Она мгновенно прогоняет ночную лень, и, умывшись и позавтракав горячими картошками и черным хлебом с крупной сырой солью, с наслаждением чувствуешь под собой скользкую кожу седла, проезжая по деревне на охоту. Осень — пора престольных праздников, и народ в это время прибран, доволен, вид деревни совсем не тот, что в другую пору. Если

же год урожайный и на гумнах возвышается целый золотой город, а на реке звонко и резко гогочут по утрам гуси, так в деревне и совсем не плохо. К тому же наша деревня славилась богатством. Старики и старухи жили в ней подолгу.

(По И. Бунину)

(Сложноподчиненное предложение.)

* * *

Однажды осенью мне пришлось стать в очень неприятное и неудобное положение: в городе, куда я только что приехал и где у меня не было ни одного знакомого человека, я очутился без гроша в кармане и без квартиры.

Продав в первые дни все то из костюма, без чего можно было обойтись, я ушел из города в местность, называемую Устье, где стояли пароходные пристани и в навигационное время кипела бойкая трудовая жизнь, а теперь было пустынно и тихо.

Шлепая ногами по сырому песку и упорно разглядывая его с желанием открыть в нем какие-нибудь остатки питательных веществ, я бродил одиноко среди пустынных зданий и торговых ларей и думал о том, как хорошо быть сытым…

…Наступил вечер, шел дождик, с севера порывисто дул ветер. Он свистел в пустых ларях и лавчонках, бил в заколоченные досками окна гостиниц, и волны реки от его ударов пенились, шумно плескались на песок берега, высоко взметывая свои белые хребты, неслись одна за другой в мутную даль, стремительно прыгая друг через друга. Казалось, что река чувствовала близость зимы и в страхе бежала куда-то от оков льда, которые мог в эту же ночь набросить на нее северный ветер. Небо было тяжело и мрачно, с него неустанно сыпались еле-еле видные глазом капельки дождя; печальную элегию в природе вокруг меня подчеркивали две обломанные и уродливые ветлы и опрокинутая вверх дном лодка у их корней.

(По М. Горькому)

(Сложноподчиненное предложение.)

* * *

Когда утром я вышел на палубу, остров показался мне совсем другим, чем вчера. Хотя ветер утих, мы все же значительно продвинулись за ночь вперед и теперь стояли в штиле, в полумиле от низкого восточного берега. Большую часть острова покрывали темные леса. Однообразный серый цвет прерывался кое-где в ложбинах желтизной песчаного берега и зеленью каких-то деревьев, похожих на сосны. Эти деревья росли то поодиночке, то купами и поднимались над уровнем леса, но общий вид острова был все же очень однообразен и мрачен. На вершине каждого холма торчали острые голые скалы. Эти холмы удивляли меня странной формой своих очертаний. Гора была на триста или четыреста футов выше остальных и казалась самой странной: отвесные склоны и срезанная плоская вершина, как пьедестал для статуи.

Океан так сильно качал наше судно, что вода хлестала за борт. Руль хлопался о корму то справа, то слева, и весь корабль прыгал, стонал, трещал, как игрушечный.

(Р. Стивенсон)

(Сложноподчиненное предложение, однородные члены.)

* * *

В сумерки, отдыхая у подножия сосновых лесов, за которыми начинается пустынный подъем, я смотрел в необъятную глубину подо мной с тем особым чувством гордости и силы, с которым всегда смотришь с большой высоты. Еще можно было различить огоньки в темнеющей долине далеко внизу, на прибрежье тесного залива, который, уходя к востоку, все расширялся и, поднимаясь туманно-голубой стеной, обнимал полнеба. Темнело быстро, я шел, приближался к лесам — и горы вырастали все мрачней и величавее, а в пролеты между их отрогами с бурной стремительностью валился косыми, длинными облаками густой туман, гонимый бурей сверху. Он срывался с плоскогорья, которое окутывал гигантской рыхлой грядой, и своим падением как бы увеличивал хмурую глубину пропастей между горами. Он уже задымил лес, надвигаясь на меня вместе с глухим, глубоким и нелюдимым гулом сосен. Повеяло зимней свежестью, понесло снегом и ветром… Наступила ночь, и я долго шел под темными, гудящими в тумане сводами горного бора, склонив голову от ветра.

Каждую минуту мне кажется, что перевал в двух шагах от меня, а каменистый подъем не кончается. Я весь дрожу от усталости, и одежда моя промокла, а ветер так и пронизывает ее насквозь.

(По И. Бунину)

(Сложноподчиненное предложение, обособленные члены предложения.)

Осенью

Осень началась солнечными днями.

По воскресеньям Турбин с утра уходил в поле, туда, где видны были на горизонте станция и один за другим уходящие вдаль телеграфные столбы. Его тянуло туда, потому что в ту сторону поезд должен был унести его на родину.

Низкое солнце блестело ослепительно. Белый, холодный туман затоплял реку. Белый дым таял в солнечных лучах над крышами изб и уходил в бирюзовое небо. В барском парке, прохваченном ночною сыростью, стояли холодные синие тени и пахло прелым листом и яблоками; на полянах, в солнечном блеске, сверкали паутины и неподвижно рдели светло-золотые клены. Резкий крик дроздов иногда нарушал тишину. Листья, пригретые солнцем, слабо колеблясь, падали на темные, сырые дорожки. Сад пустел и дичал; далеко виден был в нем полураскрытый, покинутый шалаш садовника.

Не спеша, Турбин всходил на гору. Село лежало в широком котловане. Ровно тянулся ввысь дым завода; в ясном небе кружили и сверкали белые голуби. На деревне всюду резко желтела новая солома, слышался говор, с громом неслись через мост порожние телеги…

А в открытом поле все блестело; к северу горизонт был темен и тяжел и резко отделялся грифельным цветом от желтой скатерти жнивья. Издалека можно было различить фигуры женщин, работающих на картофельных полосах, медленно едущего по полю мужика. Золотистыми кострами пылали в лощинах лесочки.

На месте срубленного леса белела щепа, среди обрубленных сучьев и поблекших листьев возвышались три длинные, тонкие березки с уцелевшими макушками. Их очертания так хорошо гармонировали с открытыми далями.

(По И. Бунину)

(Сложноподчиненное и сложносочиненное предложение.)

Тяжелые вопросы

После отъезда Сергея Таня осталась крайне взволнованная и пораженная. Она знала, что ее решимости и сдержанности не хватит, знала, что томить дольше Сергея не будет, наконец, скажет ему истину, скажет, что только его ждала в течение долгих лет и что теперь уже не отпустит от себя.

А между тем ничего этого не случилось; объяснение произошло, и результат его был совсем неожиданный: из обвиняемого Сергей превратился в обвинителя.

Она сама виновата во всем, она испортила жизнь и себе, и ему, отравила и его, и свою молодость.

Счастливая, полная жизнь возможна была давно, и она уничтожила эту возможность, отказалась от этой жизни. Однообразное уединение, существование среди бестелесных туманных мечтаний, вечное ожидание волшебной сказки, в которую часто поневоле не верилось. Сергей сказал ей, что она не любила его.

Ее сердце ныло, ее мысли путались, она чувствовала себя пораженной, она должна была прийти в себя, очнуться, понять, что такое случилось, что значили эти странные слова и что такое в них заключается.

Она бродила из угла в угол, потом, наконец, легла в постель, закрыла глаза, но не спала, а долго лежала в полузабытьи.

Мало-помалу это полузабытье перешло в сон. Таня спала, как спит человек после чрезмерной работы. Она не слыхала в своем крепком сне и как к ней стучались, и как ее звали, и как опять приходили и звали.

(По Вс. Соловьеву)

(Сложноподчиненное предложение.)

* * *

Он все-таки пришел в себя, совершенно закоченев на морозе, и сразу же вспомнил, где он и что ему надо. Его последняя цель жила в нем, даже когда исчезло сознание, он только не знал, сколько прошло времени и на что он еще способен. В первую минуту он даже испугался, подумав, что опоздал: над дорогой лежала тишина и ниоткуда не доносилось ни звука. В поле мело, вокруг шуршал ветер, лейтенанта до плеч занесло снегом; руки его так загрубели, что невозможно было пошевелить пальцами. Боли в раненой ноге теперь почему-то не чувствовалось, наверное, там что-то отболело. Он берег простреленные свои легкие как нечто самое лучшее, от чего всецело зависели последние часы его жизни. Сознание его, как канатоходец на проволоке, все время балансировало. Завтра поедут немцы, и он, вместо того чтобы встретить их с гранатой в руках, предстанет перед ними жалким замерзшим трупом.

Сознание снова начало ускользать, и тут уже не могло помочь никакое его усилие. Но все же и на этот раз что-то превозмогло в нем смерть и вернуло его истерзанное тело к жизни. Он сразу же задвигался, стараясь во что бы то ни стало вырваться из снежной западни…

Нет, он не встал, потому что встать он не мог, и не воскреснул, хотя, наверное, мог бы еще кричать. Он лишь содрогнулся, когда в утренней тишине грохнул одиночный выстрел и пуля вонзилась в его окровавленное тело. Она ударила ему в плечо. Медленно, очень осторожно, превозмогая охватившую его новую боль, он поворачивался на бок, высвобождая из-под тела гранату.

(По В. Быкову)

(Сложноподчиненное и сложносочиненное предложение, двоеточие в бессоюзном сложном предложении.)

Из воспоминаний Шаляпина

В один поистине прекрасный день ко мне приехал Дягилев и сообщил, что предлагает мне ехать в Париж, где он хочет устроить ряд симфонических концертов, которые ознакомили бы французов с русской музыкой. Я с восторгом согласился принять участие в этих концертах, уже зная, как интересуется Европа русской музыкой и как мало наша музыка известна в Европе.

Когда я приехал в Париж и остановился в отеле, где жил Дягилев, я сразу понял, что затеяно серьезное дело и что его делают с восторгом. Дягилев сообщил мне, что интерес парижан к его предприятию очень велик и что хотя помещение для концертов снято в Большой опере, но положительно нет возможности удовлетворить публику, желающую слушать русскую музыку.

Успех концертов был солиден, и это подало нам мысль показать в будущем сезоне русскую оперу, например, «Бориса Годунова». Мы ставили спектакль целиком, что невозможно в России вследствие цензурных условий. Сначала мы устроили генеральную репетицию, пригласив на нее избранное общество Парижа. Так же великолепно, как генеральная репетиция, прошел и первый спектакль. Артисты, хор, оркестр и декорации — все было на высоте. Минуты великого счастья переживал я благодаря искусству, страстно любимому мною. Любовь — это всегда счастье, что бы мы ни любили, но любовь к искусству — величайшее счастье нашей жизни!

(По М. Горькому)

(Сложноподчиненное предложение, тире в простом предложении.)

* * *

Темная осенняя ночь давным-давно окутала сельцо Комково. Погода стояла ветреная, ненастная; мелкий дождь падал пополам со снегом; холодный ветер гудел протяжно в отдаленных полях и равнинах. Но буря, слякоть и темнота нимало не вредили празднику, и гулянка, которой год целый ждали обыватели, была в полном разгаре. Со всех сторон слышались нестройные песни, восклицания, хохот; правда, время от времени их заглушал суровый голос бури, которая с ревом и свистом пробегала по обвалившимся плетням и лачугам, но, тем не менее, песни и крики раздавались громче, когда ветер проносился мимо и буря на минуту стихала. Почти в каждой избушке светились огоньки, и длинная нить их, отражавшаяся багровыми полосами в лужах, давала знать, что внутри домов точно так же продолжалась пирушка. Словом, жители села веселились на славу.

(По Д. Григоровичу)

(Сложноподчиненные предложения, вводные слова.)

Муравьи

Я устал на охоте за лисицами, и мне захотелось где-нибудь отдохнуть. Но лес был завален глубоким снегом, и сесть было некуда. Случайно взгляд мой упал на дерево, вокруг которого расположился гигантский муравейник, засыпанный снегом. Я взбираюсь вверх, сбрасываю снег, разгребаю сверху этот удивительный муравьиный сбор из хвоинок, сучочков, лесных соринок и сажусь в теплую ямку в муравейнике. Муравьи, конечно, об этом ничего не знают: они спят глубоко внизу.

Несколько повыше муравейника, где в этот раз я отдыхаю, кто-то содрал с дерева кору, и белая древесина, довольно широкое кольцо, была покрыта густым слоем смолы.

Колечко прекращало движение соков, и дерево неминуемо должно было погибнуть. Бывает, такие кольца на деревьях делает дятел, но он не может сделать так чисто.

Скорее всего, подумал я, кому-нибудь нужна была кора, чтобы сделать коробочку для сбора ягод.

Отдохнув хорошо на муравейнике, я ушел и вернулся случайно к нему, когда стало совсем тепло и муравьи проснулись и поднялись наверх.

Я увидел на светлом пораненном смолистом кольце дерева какое- то темное пятно и вынул бинокль, чтобы рассмотреть подробней. Оказалось — это были муравьи: им зачем-то понадобилось пробиться вверх через древесину, покрытую смолой.

(М Пришвин)

(Сложноподчиненное предложение, двоеточие в бессоюзном сложном предложении, вводные слова.)

* * *

Ранней весной в половодье Волга до того переполняется водой, что ей уже некуда принимать в себя воду притоков.

Когда прибывает вода, то, конечно, она сначала заливает места более низкие, и земля становится похожа на тело, покрытое бесчисленными глазками и жилками. А после, когда много прибудет воды, все превращается в море с бесчисленными островами. Мало-помалу и острова исчезают, и только самые высокие места не заливаются и остаются островами на все время разлива Волги. Вот на эти-то острова, покрытые лесом, со всех сторон сплываются звери: лоси, медведи, лисицы, всякие зайчики, горностайчики.

Мы приехали сюда еще по морозу и в ожидании весны поставили свой дом на колесах на возвышенное место.

Когда было холодно, мы согревали изнутри свой домик двумя керосинками, и спать было очень тепло. Когда же кончились морозы и разлилась вода, в небольшом домике спать можно было и без керосинки. А когда стали одеваться деревья, мы надули две наши резиновые лодки, над ними раскинули палатку и спали в этих лодках, как на мягких кроватях. Когда же стало совсем тепло, всей гнусной силой своей напали на нас комары. Осенью, когда комары стали пропадать, мы опять выбрались в палатку.

(М. Пришвин)

(Сложноподчиненное предложение.)

* * *

Он почувствовал, что больше не может, что никакая сила не сдвинет его с места и что, если теперь он сядет, ему уже больше не подняться. С тоской огляделся он кругом. Рядом, на обочине дороги, стояла курчавая молоденькая сосенка.

Он тут же упал на колени, срубил кинжалом деревце, отрезал ветки, обмотал рогатину носовым платком, бинтами и тотчас же попробовал двинуться в дорогу. И пошел, считая шаги и устанавливая себе новые нормы передвижения.

Вероятно, со стороны было бы странно видеть человека, бредущего таким непонятным способом в глухом лесу, двигающегося по глубоким сугробам со скоростью гусеницы, идущего от зари до зари и проходящего за этот срок не больше пяти километров. Никто, кроме сорок, не наблюдал за ним. Сороки же, за эти дни убедившиеся в безобидности этого странного трехногого существа, при его приближении не улетали, а только неохотно соскакивали с дороги и, повернув голову набок, насмешливо смотрели на него своими любопытными черными глазами-бусинками.

(Б. Полевой)

(Сложноподчиненное предложение, обособленные члены предложения.)

Живая ночь

Стало быстро темнеть, пришли тучи летние, грянул первый гром, и лягушки, какие только были в лужах, заволновались так сильно, что от них заволновалась вода.

После того как пролил теплый дождь, Петя занялся рыбой: он поставил в торфяном пруду сети на карасей и место, где были у него сети, заметил по маленьким березкам. Там на берегу около сетей стояло десять маленьких березок. Веточки их еще были голые, без листочков.

Солнце садилось пухлое, и, когда село, началась живая ночь: пели все соловьи, все лягушки орали… Но так часто на свете бывает, что, когда всем хорошо, бедному человеку приходит в голову бедная мысль и не дает ему радоваться. Пете тоже не спалось, и вот пришло ему в голову, что пришли воры и унесли сети. Вот почему Петя на рассвете бежит к своим сетям и уже издали видит, что там, где он сети поставил, теперь стоят люди — верно, воры.

В ужасной злобе бежит он туда и вдруг останавливается, улыбается, ему стыдно: это не люди — это за ночь березы оделись в зелень и как будто люди стоят.

(М Пришвин)

(Сложноподчиненное предложение, двоеточие в бессоюзном сложном предложении.)

* * *

На другой день погода была пасмурная, по небу медленно ползли тяжелые дождевые тучи, и воздух казался потемневшим, точно предрассветные сумерки. Горы, которые еще вчера были так живописно красивы, теперь имели угрюмый вид.

Мои спутники знали, что если нет проливного дождя, то назначенное выступление обыкновенно не отменяется. Только что-нибудь особенное могло задержать нас на биваке. Утром, расплатившись, мы выступили в путь по уже знакомой нам тропе, проложенной местными жителями по долине реки.

В природе чувствовалась какая-то тоска. Неподвижный и отяжелевший от сырости воздух, казалось, навалился на землю, и от этого все кругом притаилось. Хмурое небо, мокрая растительность, грязная тропа, лужи стоячей воды и в особенности царившая кругом тишина — все свидетельствовало о ненастье, которое сделало передышку для того, чтобы снова вот-вот разразиться дождем с еще большей силой.

К полудню мы дошли до верховьев реки и сделали привал. В то время, когда мы сидели у костра и пили чай, из-за горы вдруг показался орлан белохвостый. Описав большой круг, он ловко, с налета, уселся на сухоствольной лиственнице и стал приглядываться.

(По В. Арсеньеву)

(Сложноподчиненное предложение, однородные члены предложения.)

* * *

День был ясный, теплый, улицы кое-где уже просохли, а местами на них еще лежал лед, и от него во все стороны ползли ручьи. Каждая куча льда была похожа на огромное, разбитое о камни мостовой гниющее черное чудовище. Яркий блеск весеннего солнца резал Никите глаза, он щурил их и торопливо шел по улицам все прямо и ни о чем не думая. Сердце у него билось испуганно, торопливо, и в нем шевелилось что-то неприятное, точно большой червяк заполз туда. Тошно было ему, и когда он вышел из города в поле, то глубоко и облегченно вздохнул, передвинул картуз с уха на ухо и остановился, не зная, что ему делать.

Далеко перед ним на горизонте стоял синий лес. Никита посмотрел туда и подумал, что там, должно быть, тихо и ни одной души человеческой нет среди голых, безлистных деревьев. Ему захотелось пойти туда, в тишину, и, свернув в сторону с дороги, он пошел к лесу. В лесу было сыро. Поджав одну ногу, он с минуту постоял, как гусь, и вдруг повернул назад, в город. Никита подумал, что, если зайти в деревню и постоять там, ноги согреются. Через несколько минут он уже стоял в темном углу храма, прислонясь спиной к теплым изразцам печи, и слушал священника.

(По М. Горькому)

(Сложноподчиненное предложение.)

* * *

Деревня, куда направлялись люди и которая, по словам паромщика, находилась, во-первых, в четырех верстах, а во-вторых, была незначительна. Ее составляли десяток изб, криво и косо лепившихся по обеим сторонам пустынной улицы. Низменное положение улицы на дне лощины должно было подвергать ее весною совершенному потопу: она превращалась в одну стоячую лужу, в которой почти до исхода мая весело барахтались утки и ребятишки. Теперь не было следа воды или грязи, но зато из конца в конец лежал сплошной слой рыжеватой пыли.

Благодаря ли пыли, заглушавшей шаги, или тому, наконец, что народонаселение, от людей до животных, находилось в поле, люди не были встречены лаем собак. В деревне, которую, как оказалось потом по расспросам, прозывали Пустой Кожух, царствовало мертвое молчание; перелетали разве воробьи, чирикавшие за плетнями или делавшие вид, что купаются в пыли; иногда появлялся общипанный, бесхвостый петух самонадеянного вида; но и тот оставался недолго; сделав два-три величественные шага, он со всех ног бросался вдруг под ворота, как будто приходила ему неожиданно блестящая мысль и он спешил сообщить ее курицам, глухо кудахтавшим в соседнем огороде.

(Д. Григорович)

(Сложноподчиненное предложение, вводные конструкции, обособленные члены предложения.)

* * *

ена, я, направляясь к своей кровати, вдруг подумал, что неплохо было бы съесть яблоко. Быстро выскочил я на палубу. Вахтенные стояли на носу и глядели в море, надеясь увидеть остров. Рулевой, наблюдая за наветренным углом парусов, тихонько насвистывал. Все было тихо, только вода шелестела за бортом.

Оказалось, что в бочке всего одно яблоко. Чтобы достать его, мне пришлось влезть в бочку. Сидя там в темноте, убаюканный плеском воды и мерным покачиванием судна, я чуть было не заснул. Вдруг кто-то грузно опустился рядом с бочкой на палубу. Бочка чуть-чуть качнулась: он оперся о нее спиной. Я уже собирался выскочить, как вдруг человек этот заговорил. Я узнал его, и, прежде чем он успел произнести несколько слов, я решил не вылезать из бочки ни за что на свете. Я лежал на дне, дрожа и вслушиваясь, задыхаясь от страха и любопытства. С первых же слов я понял, что жизнь всех честных людей на судне зависит от меня.

(Р. Стивенсон)

(Сложноподчиненное предложение, деепричастные обороты.)

* * *

Из растворенного настежь окна видны горы. Утром они розовые, как сочная арбузная мякоть, потом выцветают, желтеют, становятся совсем желтыми. И весь день они желтые, как дыня. Странно видеть эти желтые горы: они кажутся раздетыми.

Я сижу в узкой, полутемной комнате и жду Сашу. Саша — мой товарищ по университету, он работает в здешней газете. Где он только не работал за последнее время: в Молдавии, на Алтае, на Дальнем Севере и вот наконец здесь, в южной республике. Сюда он приехал с женой. Она биолог или гидрогеолог, а может быть, мелиоратор — словом, изучает пустыню. Она была, помнится, высокая, статная. Сейчас она где-то в экспедиции, и я ее не видел. Сашка здорово изменился. Во-первых, он, что называется, посолиднел, во-вторых, он увлекается какой-то чепухой, — например, собиранием спичечных этикеток, и, в-третьих, в нем открылось качество, совершенно неизвестное прежде: он стал изучать здешний ландшафт. По словам Саши, в этом городе, разрушенном ужаснейшим землетрясением, жестокий удар нанесен местному ландшафту.

(По Ю. Трифонову)

(Водные слова и словосочетания.)

* * *

Однажды (это было прошлым летом) во время моего урока Ромке (Ромка — мой верный пес) мы вышли на поляну. На ту же полянку вышел тигровый кот. Ромка был слева от меня, а кот — справа, и так произошла эта ужасная встреча. В одно мгновение кот обернулся, пустился наутек, а за ним ринулся Ромка. Я не успел ни свистнуть, ни крикнуть.

Между тем вокруг на большом пространстве не было ни одного дерева, на которое кот мог бы взобраться и спастись от собаки, — кусты и полянки без конца. Я иду медленно, как черепаха, разбирая следы Ромкиных лап на земле, по краям луж и на песчаном бережочке. Много перешел я полянок, мокрых и сухих, перебрел два болотца, и наконец вдруг все открылось: Ромка стоит на поляне неподвижный, с налитыми кровью глазами; против него — тигровый кот: спина горбатым деревенским пирогом, хвост медленно поднимается и опускается. Нетрудно мне было догадаться, о чем они думали.

Долго раздумывать, однако, мне было некогда. Я решил начать усмирение зверей с разговора по-хорошему. Я воспользовался моментом, когда Ромка покосился, успел поднять руку над своей головой и так сделать, как будто рублю голову и ему и коту. Ромка струсил, и втайне, конечно, радуясь этому, провыл с переливом обыкновенную котовую победную песню.

(По М. Пришвину)

(Вводные слова, словосочетания и предложения.)

* * *

Все мы, знаете, не видим и не слышим очень много из того, что нас окружает. А когда человек специализируется на чем-нибудь, он прежде всего начинает замечать то, что относится к его специальности. Так, штурман — водитель кораблей — внимательно смотрит на звезды и, так сказать, «читает» их, потому что привык ориентироваться по ним. Летчик слушает и тонко понимает шум мотора, который нас часто раздражает. А художник в свете и цвете видит такое, что совершенно ускользает от нашего взгляда и даже кажется нам неправдоподобным.

Орнитолог, конечно, видит и слышит везде прежде всего птиц. Я вот, например, могу идти с вами и разговаривать, хоть в лесу, хоть в городе. Вы ничего не заметите, а я замечаю многое. Вот синица пискнула, мелькнули в чаше голубые перья на крыле сойки или крикнул, пролетая над крышами, грач. Я обращал внимание внучки на птиц, на их крик, полет. Но, конечно, она не могла еще знать всех птиц, встречающихся нам.

(В. Бианки)

(Вводные слова.)

* * *

Когда утром ветер размел туман, а лес, посеребренный за ночь, седой и веселый, засверкал на солнце мглистым инеем и, как будто радуясь этому его внезапному преображению, защебетала, запела, зачирикала птичья братия, почуявшая грядущую весну, сколько ни прислушивался Алексей, не мог он уловить шума боя — ни стрельбы, ни даже гула канонады.

Белыми дымчатыми струйками, колюче посверкивая на солнце, сыпался с деревьев снег. Кое-где на снег с легким стуком падали тяжелые весенние капли.

Ночной буран совершенно замел дорогу. Он преградил ее косыми, островерхими сугробами. Глаза резала однотонная сверкающая голубизна. Ноги вязли в пухлом снегу, еще не улежавшемся.

К полудню, когда тени под деревьями стали черными, а солнце заглянуло через вершины на просеку дороги, Алексей сумел сделать около тысячи пятисот шагов и устал так, что каждое новое движение доставалось ему с трудом. Тянуло лечь, забыться, не шевелиться ни одним мускулом.

(Б. Полевой)

(Сложноподчиненное предложение, обособленные члены предложения.)

* * *

С утра шумно и обильно лился дождь, но к полудню тучи иссякли, их темная ткань истончилась, и, разорванную на множество дымных кусков, ветер угнал ее в море, а там она вновь плотно свилась в синевато-сизую массу, положив густую тень на море, успокоенное дождем.

На востоке небо темно, в темноте рыщут молнии, а над островом ослепительно пылает великолепное солнце.

Если смотреть на остров издали, с моря, он должен казаться подобным храму в праздничный день: весь чисто вымыт, щедро убран яркими цветами, всюду сверкают крупные капли дождя.

Тихо, как всегда бывает тотчас же после дождя; чуть слышен тонкий звон ручья, невидимого среди камней, под корнями молочая, ежевики и пахучего, запутанного ломоноса. Внизу мягко звучит море.

Золотые стрелы дрока поднялись в небо и качаются тихонько, отягченные влагой, бесшумно стряхивая ее с причудливых своих цветов.

На сочном фоне зелени горит яркий спор светло-лиловых глициний, рыжевато-желтая парча цветов молочая смешана с темным бархатом ирисов и левкоев — все так ярко и светло, что кажется, будто цветы поют, как скрипки, флейты и страстные виолончели.

Влажный воздух душист и хмелен, как старое, крепкое вино.

(По М. Горькому)

(Основные правила пунктуации.)

* * *

Когда Алексей переполз моховое болото с зелеными кочками, вытаявшими из-под снега, судьба приготовила ему еще подарок: на седоватом сыром и мягком мху увидел он тоненькие ниточки стебельков с редкими, острыми, полированными листочками, и между ними, прямо на поверхности кочек, лежали багровые, чуть помятые, но все еще сочные ягоды клюквы. Алексей наклонился к кочке и прямо губами стал снимать с бархатистого, теплого, пахнущего болотной сыростью мха одну ягоду за другой. Он очистил так несколько кочек, не чувствуя ни льдистой сырости вешней воды, хлюпавшей в унтах, ни жгучей боли в ногах, ни усталости — ничего, кроме ощущения сладковатой и терпкой кислоты во рту.

Забравшись на ночь под шатер старой ели, он поел ягод, пожевал коры. Заснул он тревожным сном. Несколько раз казалось, что кто-то в темноте бесшумно подкрадывается к нему. Он открывал глаза, настораживался так, что начинало звенеть в ушах, выхватывал пистолет и сидел, окаменев, вздрагивал от звука упавшей шишки, от шелеста подмерзавшего снега, от тихого журчанья маленьких подснежных ручейков.

(Б. Полевой)

(Основные правила пунктуации.)

* * *

К вечеру все стихло, и рыже-красная полоса неба повисла над горизонтом. Там село солнце, а чуть левее от него искусственно низко над морем повис нарождающийся месяц, такой же рыже-красный, с задранным кверху низким краем, на котором, казалось, вот-вот появится черт из гоголевской «Ночи перед Рождеством».

Тучи и облака изменили направление и ползли обратно — в горы, сначала по пляжу — от воды вверх, потом — по улице, по крышам домов и прибрежной зелени. Потом еще выше, цепляясь за верхушки деревьев, взбираясь по полянам и тропкам, скалам и ущельям. Вершины гор задерживали тучи, но они упрямо вздымались вверх и ползли дальше, в глубь хребта, уходя в море. А море освобождалось от тумана и туч. Море светлело, несмотря на вечерний час.

По морю прошла бледная, увеличивающаяся к горизонту дорога. Где-то совсем рядом с морем, не очень стройные женские и мужские голоса пели песню. А море в эту пору завораживало. И особой красотой своей, и ласковым прибоем, и особой послегрозовой свежестью, когда запахи моря как бы смешались с запахами пресной дождевой воды, и смывшей пыль прибрежной зелени, и насытившихся влагой цветов, и горной хвои. Бурлили горные реки и речонки, неся воду и запахи гор в море. Ведь и реки, и ручьи, и дожди, как бы ни были они малы, поят море.

(По С. Баруздину)

(Основные правила пунктуации.)

* * *

Бывало, проснешься ранним летним утром — увидишь тонкую щелочку в ставнях. Она водянисто-белая — валишься назад на подушки: не стоит и растворять ставни, за которыми заранее видишь всю досадную картину: и свинцовое небо, и рябую лужу, и потемневший гравий, и коричневую кашицу опавших соцветий под кустами сирени, и преждевременно блеклый древесный листок, плоско прилипший к мокрой садовой скамейке. А щурились ставни от ослепительно-росистого сверканья — одним махом комната раскалывалась на свет и тень. Пропитанная солнцем березовая листва поражала взгляд прозрачностью, которая бывает у светло-зеленого винограда; еловая же хвоя бархатно выделялась на синеве, и эта синева была такой насыщенности, какою мне довелось насладиться только много лет спустя в горной зоне.

С детства утренний блеск в окне говорил мне одно: есть солнце — будут и бабочки. Началось все это, когда мне шел седьмой год. На персидской сирени у веранды флигеля я увидел первого своего махаона — до сих пор обаяние этих гласных звуков наполняет меня каким-то восторженным гулом! Великолепное, бледно-желтое животное в черных и синих ступенчатых пятнах, с попугаичьим глазком над каждой из парных черно-палевых шпор, свешивалось с наклоненной малиново-лиловой грозди и, упиваясь ею, все время судорожно хлопало своими громадными крыльями.

(По В. Набокову)

(Основные правила пунктуации.)

* * *

Была лунная ночь, одна из тех, которые бывают только на юге; такая ночь, когда серебристый диск луны плавно скользит по сапфировому небу, а горы в прозрачном воздухе вырисовываются так ясно, что кажется, можно коснуться их рукой; когда ветерок затихает и большие листья деревьев замирают в неподвижности, словно прислушиваясь к удивительному хору ночных голосов.

Это была такая ночь.

Всадник, доехав до рощи, соскочил с лошади и привязал ее к дереву. Затем он снял с седла длинную веревку, сплетенную из конского волоса, свернул ее кольцом и, надев на руку, бесшумно прошел через рощу к реке.

Прежде чем выйти из-под прикрытия деревьев, он посмотрел на луну, ярко светившую в вышине. Потом он поглядел на открытое место, отделявшее его от воды. Не задерживаясь здесь, он спустился по извилистой, но, очевидно, хорошо знакомой тропинке. Некоторое время человек внимательно всматривался в заросли на противоположном берегу, по-видимому проверяя, не прячется ли там кто-нибудь. Убедившись, что в зарослях никого нет, он взял веревку и, сделав несколько круговых движений, перекинул ее через реку. Петля захлестнула колышек на носу челна, и человек перетащил его к себе; он прыгнул в него, взял весла, которые лежали на дне, и, вставив их в уключины, переправился на другой берег, подведя челн к месту, где он стоял раньше.

(Г. Майн Рид)

(Основные правила пунктуации.)

* * *

Над горами появились облака — сначала легкие и воздушные, затем серые, с рваными краями. И море сразу же изменило краски — стало темнеть.

Цепляясь за лесистые вершины гор, облака опускались все ниже и ниже, захватывали ущелья и лощины, превращались в тяжелые, непроглядные тучи. Только горы, казалось, сдерживали их сейчас, но и горы ничего не могли сделать: сизая пелена ползла от гор к морю.

Тучи шли от гор, опускались все ниже и ниже, к морю. Они, как бы нехотя, заволакивали воду дымкой — от берега и дальше. Они ползли уже не только по склонам, где приютились домики верхних улиц, а и затянули туманом улицу нижнюю, главную. Водители включили фары и все чаще давали сигналы. И поезда шли сейчас, нервозно гудя, с зажженными фонарями.

Море темнело от берега. Тихое, вроде бы затаившееся, с гладкой поверхностью и чуть слышным прибоем, оно пошло то белыми, то черными пятнами, то непонятными разводами, как будто в него выбросили с воздуха другую воду.

Ожидание длилось час. В горах ударил гром, и хлынули потоки- дождя, а море бесновалась. Оно заливало берег, билось о бетонную набережную, о лестницы и глыбы скал, оно гремело и вздрагивало, охало и восторгалось, плакало и ревело.

Небо над морем стало не серым и не черным, а каким-то неестественно бурым. Молнии резали небо то слева, то справа, то впереди, то сзади, то где-то над самым берегом. Море поглощало их, проглатывало вместе с бурым небом и ударами грома.

(По С. Баруздину)

(Основные правила пунктуации.)

* * *

Среди болота вилась дорога, на которой остались еще свежие следы недавнего урагана, которые не успели еще смыться водой, высохнуть или зарасти травой.

По этой дороге можно было угадать, что делалось здесь вчера, а может быть, еще и сегодня. Пронеслась по ней страшная буря: она была вытоптана и убита, как будто по ней прошло множество народа и целые стада животных; взрыли ее колеса, изрезали острия пик; повсюду валялись деревья, части сломанных повозок, клочки одежды, обрывки бечевок. Видно было, что здесь стоял огромный военный лагерь или прошла какая-то громадная толпа людей. На изъезженной дороге птицы питались остатками пищи: клевали рассыпавшееся зерно, пили из каких-то лужиц.

Вдали, на холме, виднелись обгоревшие стены, а ниже, в долине, одиноко торчали черные балки, и разрушенные постройки указывали на остатки человеческого поселенья, в котором сейчас не было ни одной души.

Над всей этой пустынной местностью господствовало глухое молчание, и только ветер, пролетая, приносил откуда-то отголоски жалобного собачьего воя. Стая ворон и воронов носилась в воздухе, то припадая к земле, то с шумом и громким карканьем устремляясь вверх и кружась над опустошенной долиной.

(Ю. Крашевский)

(Основные правила пунктуации.)

Жаркий час

В полях тает, а в лесу еще снег лежит плотный, нетронутый, и деревья стоят в снежном плену. Тонкие стволики пригнулись к земле, примерзли и ждут с часу на час освобождения. Наконец приходит этот жаркий час, самый счастливый для неподвижных деревьев и страшный для зверей и птиц.

Пришел жаркий час, снег незаметно подтаивает, и вот в полной лесной тишине как будто сама собой шевельнется еловая веточка и закачается. А как раз под этой елкой, прикрытой ее широкими ветками, спит заяц. В страхе он встает и прислушивается: веточка не может же сама собой шевельнуться…

Зайцу страшно, а тут на глазах его другая, третья ветка шевельнулась и, освобожденная от снега, подпрыгнула. Заяц метнулся, побежал, опять сел столбиком и слушает: откуда беда, куда ему бежать?

И только стал на задние лапки, только оглянулся, как прыгнет вверх перед самым его носом, как выпрямится, как закачается целая береза, как махнет рядом ветка елки!

И пошло, и пошло; везде прыгают ветки, вырываясь из снежного плена, весь лес кругом шевелится, весь лес пошел.

И мечется обезумевший заяц, и встает всякий зверь, и птица улетает прочь из леса.

(М. Пришвин)

(Основные правила пунктуации.)

* * *

Зима легла неожиданно и крепко. Ночью пошел снегопад, а на рассвете по всем землям заметалась волчья вьюга. Сухими снегами она наглухо замела здешнее полесье и холмистые поля с небольшими древними деревеньками; она уничтожила все дороги и тропы, как будто хотела, чтобы люди проложили себе какие-то новые пути в заснеженном мире. И в лесах, и в полях — всюду установилось, точно навек, печальное, стесняющее грудь зимнее безмолвие. Казалось, неурочная зима похоронила под снегами всякую жизнь на земле.

Вот среди поля, где особенно вольготно зиме, стоит одинокий заиндевелый куст шиповника. Разгреби под его поникшими ветвями свежий снег — перед тобой чудо: здесь, как в нише, не только живут, но и цветут разные травы. Зелено блестит, весь в бисерных снежных крупинках, волосистый стебель пастушьей сумки, обвешанный вокруг мелкой и нежной белой цветенью. Рядом — невысокий, но крепкий лядвенец; живые золотистые цветы сбились на нем стайкой. В глубине ниши сверкают хрустальные розетки бесстрашного, цветущего всю зиму морозника…

Эти травы, внезапно захваченные зимой, терпеливо дождутся, когда всепобеждающая весна освободит их, даст им солнце и тепло. И тогда они сделают то, что им положено законом жизни: вынесут семена и разбросают их по земле.

(По М. Бубеннову)

(Основные правила пунктуации.)

* * *

Алиса сидела со старшей сестрой на берегу и маялась: делать ей было совершенно нечего, а сидеть без дела, сами знаете, дело нелегкое. Раз-другой она, правда, сунула нос в книгу, которую сестра читала, но там не оказалось ни картинок, ни стихов.

С горя она начала подумывать (правда, сейчас это тоже было дело не из легких — от жары ее совсем разморило), что, конечно, неплохо бы сплести венок из маргариток, но плохо то, что тогда нужно подниматься и идти собирать эти маргаритки. Вдруг совсем рядом появился Кролик. Тут, разумеется, еще не было ничего такого необыкновенного. Кстати, потом, вспоминая обо всем этом, она решила все-таки немножко удивиться. Когда кролик достал из кармана настоящие часы и, едва взглянув на них, опрометью кинулся бежать, тут Алиса так и подскочила. Сгорая от любопытства, она со всех ног помчалась вдогонку за Кроликом и, честное слово, чуть-чуть его не догнала.

(Л. Кэрролл)

(Основные правила пунктуации.)

* * *

Передо мной серело пустынное поле. Один сторожевой курган стоял вдалеке и, казалось, зорко глядел на равнины. С утра в степи было по-весеннему холодно и ветрено; ветер просушивал колеи грязной дороги и шуршал прошлогодним бурьяном. Но за мной, на западе, картинно рисовалась на горизонте гряда меловых гор. Темнея пятнами лесов, как старинное, тусклое серебро чернью, она тонула в утреннем тумане. Ветер дул мне навстречу, холодил лицо, руки, степь увлекала, завладевала душой, наполняла ее чувством радости, свежести.

За курганом блеснула круглая ложбина, налитая весенней водой. Есть что-то чистое и веселое в этих полевых апрельских болотцах. Над ними вьются звонкоголосые чибисы, серенькие трясогузки щеголевато и легко перебегают по их бережкам и оставляют на иле свои тонкие, звездообразные следы, а в мелкой, прозрачной воде их отражается ясная лазурь и белые облака весеннего неба. Курган был дикий, еще ни разу не тронутый плугом. Он расплывался на два холма и, словно поблекшей скатертью из мутно-зеленого бархата, был покрыт прошлогодней травой. Седой ковыль тихо покачивался на его склонах.

Время его навсегда проходит; в вековом забытьи он только смутно вспоминает далекое былое и прежних людей, души которых были роднее и ближе ему, лучше нас умели понимать его шепот.

(По И. Бунину)

(Основные правила пунктуации.)

* * *

В начале января вдруг ударили морозы. Целую неделю стояло над Москвой безоблачное, сине-ледяное небо, чуть опаленное морозной дымкой.

Улицы были опрятны и сухи, и казалось, если приставить ладонь к глазам и смотреть только на крыши домов и небо, что не зима в городе, а лето: и небо голубое, ни одного облачка, и так горячо, весело горят на солнце карминные крыши.

Но опустились глаза — сразу дохнет зима, да такой глубокой, матерой зимищей, когда и не верится, что бывают на земле жаркие дни, растет трава и люди купаются в реке. По тротуарам бегут пешеходы, закутанные до носа, обуянные одним стремлением: поскорей добежать до дому, нырнуть в метро. Троллейбусы и трамваи ходят совсем слепые, с белыми мохнатыми окнами. Из широких дверей метро облаком пара вырывается теплый воздух. Вечером, когда это облако освещено вестибюльными огнями, кажется, как будто подземная станция горит, густыми клубами выбрасывая дым.

Двадцать восемь ниже нуля.

Но по-прежнему, хоть и на морозе, кипит, ни на минуту не утихая жизнь могучего города. На тротуарах немолкнущий прибой толпы. Милиционеры с малиновыми лицами так же величественно и бесстрашно стоят на посту, так же неукоснительно свистят.

(Ю. Трифонов)

(Основные правила пунктуации.)

* * *

Такого нестерпимого жаркого лета не могли припомнить даже самые старые люди. С половины июня до конца июля ни разу не освежило дождем воздуха; раскаленная земля трескалась, превращалась в камень или пыль, которая лежала тяжелым рыжеватым пластом на дорогах. Каждое утро солнце восходило багровым шаром и, подымаясь выше в сверкающем, безоблачном небе, совершало свой круг, никому не давая отдохнуть от зноя. Все живущее словно умаялось и повесило голову. Цветы, не защищенные лесом или тенью рощ, пересохли; горох пожелтел преждевременно; проходя полем, слышно было, как лопались его стручья, рассыпая, словно дробь, свои зерна. Трава, скошенная утром, начинала к полудню пучиться, подымалась ворохом и звонко хрустела, когда брали ее в руки. Стада упорно жались к ручьям и речонкам; во всякое время дня коровы и лошади неподвижно стояли в воде; можно было бы принять их за окаменелых, если бы не двигали они хвостами, стараясь отогнать мух и оводов, которые роями носились и жужжали в воздухе.

Во всей природе, которая как будто изнемогала и тяжело переводила дыхание, одни насекомые бодрствовали; чем горячее жарило солнце, тем больше их появлялось и тем громче раздавались жужжание и шорох. Там, где полуиссохшие ручьи впадали в речки, роями стояли коромысла, блистая на солнце своими кисейными глянцевитыми крылышками и зелеными, словно стеклянными головками; запыленные шмели и бесчисленные миллионы всяких мух и мошек облипали каждого, кто только останавливался.

(Д. Григорович)

(Основные правила пунктуации.)

* * *

С начала этого лета я, Мишка и Костик очень пристрастились к водной станции. Мы раньше не умели плавать, а потом постепенно научились.

Ох, хорошо лежать ясным утречком на водной станции на сыроватых деревянных дорожках, вдыхать свежий запах реки и слышать, как на высоких мачтах трещат под ветром разноцветные шелковые флажки. Вода хлюпает и полощется где-то под тобой в дощатых щелях. Хорошо так лежать, и молчать, и загорать, раскинув руки, и смотреть из-под локтя, как недалеко от станции, чуть- чуть повыше по течению, рабочие-каменщики чинят набережную и бьют по камню молотками, и звук долетает до тебя немножко позже удара, такой тонкий и нежный, как будто кто-то играет молоточками на серебряном ксилофоне. И особенно хорошо, когда накалишься как следует, бухнуться в воду, и наплаваться вдосталь, наныряться досыта, до отвала. А потом пойти к ребятам, втянув живот до позвоночника, и выпятив грудь, и распирая бедра, и напружинив руки, а ноги ставя непременно носками внутрь, потому что здесь иначе не ходят.

(По В. Драгунскому)

(Основные правила пунктуации.)

* * *

День между тем клонился к вечеру; солнце село; золотые хребты туч, бледнея на дальнем горизонте, давали знать, что скоро наступят сумерки. Подошва горы, плоские песчаные берега, монастырь и отмели окутались тенью; одна только река, отражавшая круглые облака, обагренные последними вспышками заката, вырезывалась в тени алой сверкающей полосою. Осенний ветер повеял холодом и зашипел в колеях дороги. Время от времени он изменял свое направление, и тогда слышались с реки отрывистые крики народа, толкавшегося на берегу и ожидавшего парома, который чуть видимою точкой чернелся на бледневшей поверхности воды, влача за собою огненную, искристую полосу света. Шум ярмарки умолкал; толпа в городе постоянно редела; запирались лавки; купцы и покупатели расходились во все стороны, и все тише да тише становилось на улицах, на площади, между рядами подвод, укутанных и увязанных на ночь в рогожи. Вниз по горе тишина делалась еще заметнее; тут исчезали все признаки ярмарки; кое-где разве попадался воз непроданного сена и его хозяин, недовольное лицо которого оживлялось всякий раз, как кто-нибудь проходил мимо, или встречалась ватага подгулявших мужиков и баб, которые, обнявшись крепко-накрепко, брели, покачиваясь из стороны в сторону и горланя несвязную песню.

(Д. Григорович)

(Основные правила пунктуации.)

* * *

Время между тем шло своим чередом, совершая в природе обычные, неуловимо неизменные перевороты. Давно ли, кажется, поля, луга и рощи дышали таким оживлением? Все это миновало! Первыми вестниками наступающих холодов были ласточки: они отлетали с первыми морозными утренниками. За ними в похолодевшем воздухе пронеслись длинные белые нити тенетника; потом в светлом, хотя уже бледно-зеленоватом небе, пролетели журавли, возбуждая отдаленным криком своим громкие возгласы деревенских мальчишек.

Давно ли, наконец, Антонова роща, одетая с макушки до корня зеленью клена, березы, орешника и разного рода кустарников, наполнялась веселым треском, свистом и пением каждый раз, как проникал в нее первый солнечный луч? Давно ли, кажется, было все это! Изредка кое-где тоскливо чиликнет краснобрюхий снегирь или вдруг в стороне зашуршукают листья и через дорогу пугливо пробежит заяц.

Все остальное, куда ни обращаются глаза, носит ту же печать опустения. Окрестность словно состарилась: колеи, которыми изрыты дороги, кажутся глубокими морщинами; речка, так долго отражавшая в последнее время свинцовые, серые тучи, усвоила навсегда как будто цвет их, отвечающий, впрочем, общему тону печали, которым окутались не только окрестности, но и небо.

Куда девался также веселый вид деревни, когда, бывало, при заходящем солнце ослепительно сверкают соломенные крыши избушек; когда старые ветлы, бросая через реку на луг длинные густые тени, постепенно зарумяниваются, покрываясь багрянцем заката; когда весь деревенский люд, высыпая в эту пору на улицу и — то уходя в сизую тень, бросаемую избушками, то выступая на свет — начинает петь песни и водить хороводы, играя на солнце ярко-алыми и синими платками и рубашонками. Куда все это делось! Антоновки узнать невозможно. Она как будто состарилась. Стены избушек, вымоченные беспрерывными дождями, так же почти черны, как улица, которая превратилась в грязь, замесилась и стала непроходимою; старые ветлы обнажили свои головастые пни, и ветви на них торчат кверху, как волосы на голове взъерошенного человека. Солома на крышах сделалась совсем серою и едва-едва отделяется на сером небе.

Небо пока не шлет еще дождя, но в отдалении начинают клубиться тяжелые, мрачно-сизые тучи.

(Д. Григорович)

(Основные правила пунктуации.)