Ощипывание елки праздник ощипывания

Наряженное еловое деревце, стоящее в доме на Новый год, кажется нам столь естественным, само собой разумеющимся, что, как правило, не вызывает никаких вопросов. Подходит Новый год, и мы по усвоенной с детства привычке устанавливаем его, украшаем и радуемся ему. А между тем обычай этот сформировался у нас относительно недавно, и его происхождение, его история и его смысл, несомненно, заслуживают внимания. Процесс “прививки елки” в России был долгим, противоречивым, а временами даже болезненным. Этот процесс самым непосредственным образом отражает настроения и пристрастия различных слоев русского общества. В ходе завоевания популярности елка ощущала на себе восторг и неприятие, полное равнодушие и вражду. Прослеживая историю русской елки, можно увидеть, как постепенно меняется отношение к этому дереву, как в спорах о нем возникает, растет и утверждается его культ, как протекает борьба с ним и за него и как елка, наконец, одерживает полную победу, превратившись во всеобщую любимицу, ожидание которой становится одним из самых счастливых и памятных переживаний ребенка. Елки детства запечатлеваются в памяти на всю жизнь. Я помню свою первую елку, которую мама устроила для меня и моей старшей сестры. Было это в конце 1943 года в эвакуации на Урале. В трудное военное время она все же сочла необходимым доставить своим детям эту радость. С тех пор в нашей семье ни одна встреча Нового года не проходила без елки. Среди украшений, которые мы вешаем на елку, до сих пор сохранилось несколько игрушек с тех давних пор. К ним у меня особое отношение…

ИСТОРИЯ ПРЕВРАЩЕНИЯ ЕЛИ В РОЖДЕСТВЕНСКОЕ ДЕРЕВО

Случилось это на территории Германии, где ель во времена язычества была особо почитаемой и отождествлялась с мировым деревом. Именно здесь, у древних германцев, она и стала сначала новогодним, а позже — рождественским символом. Среди германских народов издавна существовал обычай идти на Новый год в лес, где выбранное для обрядовой роли еловое дерево освещали свечами и украшали цветными тряпочками, после чего вблизи или вокруг него совершались соответствующие обряды. Со временем еловые деревца стали срубать и приносить в дом, где они устанавливались на столе. К деревцу прикрепляли зажженные свечки, на него вешали яблоки и сахарные изделия. Возникновению культа ели как символа неумирающей природы способствовал вечнозеленый покров, позволявший использовать ее во время зимнего праздничного сезона, что явилось трансформацией издавна известного обычая украшать дома вечнозелеными растениями.

После крещения германских народов обычаи и обряды, связанные с почитанием ели, начали постепенно приобретать христианский смысл, и ее стали “использовать” в качестве рождественского дерева, устанавливая в домах уже не на Новый год, а в сочельник (канун Рождества, 24 декабря), отчего она и получила название рождественского дерева — Weihnachtsbaum. С тех пор в сочельник (Weihnachtsabend) праздничное настроение стало в Германии создаваться не только рождественскими песнопениями, но и елкой с горящими на ней свечами.

ПЕТРОВСКИЙ УКАЗ 1699 ГОДА

В России обычай новогодней елки ведет начало с Петровской эпохи. Согласно царскому указу от 20 декабря 1699 года, впредь предписывалось вести летосчисление не от Сотворения мира, а от Рождества Христова, а день “новолетия”, до того времени отмечавшийся на Руси 1 сентября, “по примеру всех христианских народов” отмечать 1 января. В этом указе давались также и рекомендации по организации новогоднего праздника. В его ознаменование в день Нового года было велено пускать ракеты, зажигать огни и украсить столицу (тогда еще — Москву) хвоей: “По большим улицам, у нарочитых домов, пред воротами поставить некоторые украшения от древ и ветвей сосновых, еловых и мозжевелевых против образцов, каковы сделаны на Гостином Дворе”. А “людям скудным” предлагалось “каждому хотя по древцу или ветве на вороты или над храминою своей поставить… а стоять тому украшению января в первый день”. Эта малозаметная в эпоху бурных событий деталь и явилась в России началом трехвековой истории обычая устанавливать елку на время зимних праздников.

Однако к будущей рождественской елке указ Петра имел весьма косвенное отношение: во-первых, город декорировался не только еловыми, но и другими хвойными деревьями; во-вторых, в указе рекомендовалось использовать как целые деревья, так и ветви и, наконец, в-третьих, украшения из хвои предписано было устанавливать не в помещении, а снаружи — на воротах, крышах трактиров, улицах и дорогах. Тем самым елка превращалась в деталь новогоднего городского пейзажа, а не рождественского интерьера, чем она стала впоследствии.

После смерти Петра его рекомендации были основательно забыты. Царские предписания сохранились лишь в убранстве питейных заведений, которые перед Новым годом продолжали украшать елками. По этим елкам (привязанным к колу, установленным на крышах или же воткнутыми у ворот) опознавались кабаки. Деревья стояли там до следующего года, накануне которого старые елки заменяли новыми. Возникнув в результате петровского указа, этот обычай поддерживался в течение ХVIII и XIX веков.

Пушкин в “Истории села Горюхина” упоминает “древнее общественное здание (то есть кабак), украшенное елкою и изображением двуглавого орла”. Эта характерная деталь была хорошо известна и время от времени отражалась во многих произведениях русской литературы. Д. В. Григорович, например, в повести 1847 года “Антон-Горемыка”, рассказывая о встрече своего героя по дороге в город с двумя портными, замечает: “Вскоре все три путника достигли высокой избы, осененной елкой и скворешницей, стоявшей на окраине дороги при повороте на проселок, и остановились”.

В результате кабаки в народе стали называть “елками” или же “Иванами елкиными”: “Пойдем-ка к елкину, для праздника выпьем”; “Видно, у Ивана елкина была в гостях, что из стороны в сторону пошатываешься”. Постепенно и весь комплекс “алкогольных” понятий приобрел “елочные” дуплеты: “елку поднять” — пьянствовать, “идти под елку” или “елка упала, пойдем поднимать” — идти в кабак, “быть под елкой” — находиться в кабаке, “елкин” — состояние алкогольного опьянения и т.п.

Помимо внешнего убранства питейных заведений в XVIII веке и на протяжении всего следующего столетия елки использовались на катальных (или, как еще говорили, скатных) горках. На гравюрах и лубочных картинках XVIII и XIX веков, изображающих катание с гор на праздниках (Святках и Масленице) в Петербурге, Москве и других городах, можно увидеть небольшие елочки, установленные по краям горок.

В Петербурге елками принято было также обозначать пути зимних перевозов на санях через Неву: “В снежные валы, — пишет Л. В. Успенский о Петербурге конца ХIХ — начала XX века, — втыкались веселые мохнатые елки”, и по этой дорожке “дюжие молодцы на коньках” перевозили санки с седоками.

РОЖДЕСТВЕНСКОЕ ДЕРЕВО В РОССИИ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX ВЕКА

В России елка как рождественское дерево появилась в начале ХIХ века в домах петербургских немцев. В 1818 году по инициативе великой княгини Александры Федоровны была устроена елка в Москве, а на следующий год — в петербургском Аничковом дворце. На Рождество 1828 года Александра Федоровна, к тому времени уже императрица, организовала первый праздник “детской елки” в собственном дворце для пяти своих детей и племянниц — дочерей великого князя Михаила Павловича. Елка была установлена в Большой столовой дворца.

Пригласили также детей некоторых придворных. На восьми столах и на столе, поставленном для императора, установили елочки, украшенные конфетами, золочеными яблоками и орехами. Под деревьями были разложены подарки: игрушки, платья, фарфоровые вещицы и др. Подарки всем присутствовавшим детям раздавала сама хозяйка. Праздник начался в восемь часов вечера, а в девять часов гости уже разъехались. С этих пор по примеру царской семьи елку на Рождество стали устанавливать в домах высшей петербургской знати.

Однако, судя по многочисленным описаниям святочных празднеств в журналах 1820-х—1830-х годов, в эту пору рождественское дерево в большинстве русских домов еще не ставилось. Ни Пушкин, ни Лермонтов, ни их современники никогда о ней не упоминают, тогда как Святки, святочные маскарады и балы описываются в это время постоянно: святочные гаданья даны в балладе Жуковского “Светлана” (1812), Святки в помещичьем доме изображены Пушкиным в V главе “Евгения Онегина” (1825), в сочельник происходит действие поэмы Пушкина “Домик в Коломне” (1828), к Святкам (зимним праздникам) приурочена драма Лермонтова “Маскарад” (1835). Ни в одном из этих произведений о елке не говорится ни слова.

Издававшаяся Ф. В. Булгариным газета “Северная пчела” регулярно печатала отчеты о прошедших праздниках, о выпущенных к Рождеству книжках для детей, о подарках на Рождество и т.д. Елка не упоминается в ней вплоть до рубежа 1830-х—1840-х годов. Первое упоминание о елке в газете появилось накануне 1840 года: сообщалось о продающихся “прелестно убранных и изукрашенных фонариками, гирляндами, венками” елках. Но на протяжении первых десяти лет петербургские жители все еще воспринимали елку как специфическое “немецкое обыкновение”.

Установить точное время, когда елка впервые появилась в русском доме, пока не представляется возможным. В рассказе С. Ауслендера “Святки в старом Петербурге” (1912) говорится о том, что первая рождественская елка в России была устроена государем Николаем I в самом конце 1830-х годов, после чего по примеру царской семьи ее стали устанавливать в домах петербургской знати. Остальное население столицы до поры до времени либо относилось к ней равнодушно, либо вообще не знало о существовании такого обычая. Однако мало-помалу рождественское дерево завоевывало и другие социальные слои Петербурга.

В начале января 1842 года жена А. И. Герцена в письме к своей подруге описывает, как в их доме устраивалась елка для ее двухлетнего сына Саши. Это один из первых рассказов об устройстве елки в русском доме: “Весь декабрь я занималась приготовлением елки для Саши. Для него и для меня это было в первый раз: я более его радовалась ожиданиям”. В память об этой первой елке Саши Герцена неизвестный художник сделал акварель “Саша Герцен у рождественской елки”, которая хранится в Музее А. И. Герцена (в Москве).

И вдруг в середине 1840-х годов произошел взрыв — “немецкое обыкновение” начинает стремительно распространяться. Теперь Петербург был буквально охвачен “елочным ажиотажем”. Обычай вошел в моду, и уже к концу 1840-х годов рождественское дерево становится в столице хорошо знакомым и привычным предметом рождественского интерьера.

Увлечение “немецким нововведением” — рождественским деревом подкреплялось модой на произведения немецких писателей и прежде всего на Гофмана, “елочные” тексты которого “Щелкунчик” и “Повелитель блох” были хорошо известны русскому читателю.

Существенную роль в распространении и популяризации елки в России сыграла коммерция. С начала XIX века самыми известными в Петербурге специалистами в кондитерском деле стали выходцы из Швейцарии, относящиеся к маленькой альпийской народности — ретороманцам, знаменитым во всей Европе мастерам кондитерского дела. Постепенно они завладели кондитерским делом столицы и организовали с конца 1830-х годов продажу елок с висящими на них фонариками, игрушками, пряниками, пирожными, конфетами. Стоили такие елки очень дорого (“от 20 рублей ассигнациями до 200 рублей”), и поэтому покупать их для своих деток могли только очень богатые “добрые маменьки”.

Торговля елками началась с конца 1840-х годов. Продавались они у Гостиного двора, куда крестьяне привозили их из окрестных лесов. Но если бедняки не могли позволить себе приобрести даже самую маленькую елочку, то богатая столичная знать стала устраивать соревнования: у кого елка больше, гуще, наряднее, богаче украшена. В качестве елочных украшений в состоятельных домах нередко использовали настоящие драгоценности и дорогие ткани. Концом 1840-х годов датируется и первое упоминание об искусственной елке, что считалось особым шиком.

К середине XIX века немецкий обычай прочно вошел в жизнь российской столицы. Само дерево, ранее известное в России лишь под немецким названием “ Weihnachtsbaum”, стало называться сначала “рождественским деревом” (что является калькой с немецкого), а позже получило имя “елка”, которое закрепилось за ним уже навсегда. Елкой стал называться и праздник, устраиваемый по поводу Рождества: “пойти на елку”, “устроить елку”, “пригласить на елку”. В. И. Даль заметил по этому поводу: “Переняв, через Питер, от немцев обычай готовить детям к Рождеству разукрашенную, освещенную елку, мы зовем так иногда и самый день елки, Сочельник”.

РУССКАЯ ЕЛКА ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX ВЕКА

Освоение в России рождественской елки поражает своей стремительностью. Уже в середине века елка становится вполне обычным явлением для жителей многих губернских и уездных городов.

Причина быстрого вхождения петербургского новшества в жизнь провинциального города понятна: отказавшись от старинного народного обычая празднования Святок, горожане ощутили некий обрядовый вакуум. Этот вакуум либо ничем не заполнялся, вызывая чувство разочарования из-за напрасных праздничных ожиданий, либо компенсировался новыми, сугубо городскими развлечениями, в том числе и устройством елки.

Помещичью усадьбу рождественское дерево завоевывало с большим трудом. Здесь, как свидетельствуют мемуаристы, Святки еще в течение многих лет продолжали праздноваться по старинке, с соблюдением народных обычаев.

И все же мало-помалу петербургская мода начинала проникать и в усадьбу.

Если до середины XIX века в воспоминаниях, посвященных Святкам в помещичьей усадьбе, устройство елки не упоминается, то уже через десять лет положение меняется. О рождественских праздниках 1863 года свояченица Льва Толстого Т. А. Кузминская, жившая подолгу в Ясной Поляне и считавшая ее своим “вторым родительским домом”, вспоминает: “Ежедневно устраивались у нас какие-нибудь развлечения: театр, вечера, елка и даже катание на тройках”. Два года спустя, 14 декабря 1865 года, в письме к Софье Андреевне Толстой она сообщает: “Здесь готовим мы на первый праздник большую елку и рисуем фонарики разные и вспоминали, как ты эти вещи умеешь сделать”. И далее: “Была великолепная елка с подарками и дворовыми детьми. В лунную ночь — катанье на тройке”.

Зимние праздники в Ясной Поляне являли собой редкий пример органичного соединения русских народных Святок с западной традицией рождественского дерева: здесь “елка была годовым торжеством”. Устройством елок руководила Софья Андреевна Толстая, которая, по мнению знавших ее людей, “умела это делать”, в то время как инициатором чисто святочных увеселений был сам писатель, судя по воспоминаниям и по литературным произведениям, прекрасно знавший обычаи народных русских Святок (вспомним хотя бы соответствующие фрагменты “Войны и мира”).

Все дети Льва Толстого при описании яснополянских Святок рассказывают о приходе к ним на елку крестьянских ребятишек. Видимо, присутствие крестьянских детей на усадебных елках становится обычным явлением. О приходе на елку деревенских ребятишек говорится также в повести А. Н. Толстого “Детство Никиты” и в других текстах.

ПРАЗДНИК РОЖДЕСТВЕНСКОЙ ЕЛКИ

На первых порах нахождение в доме рождественского дерева ограничивалось одним вечером. Накануне Рождества еловое дерево тайно от детей проносили в лучшее помещение дома, в залу или в гостиную, и устанавливали на столе, покрытом белой скатертью. Взрослые, как вспоминает А. И. Цветаева, “прятали от нас [елку] ровно с такой же страстью, с какой мы мечтали ее увидеть”.

К ветвям дерева прикрепляли свечи, на елке развешивали лакомства, украшения, под ней раскладывали подарки, которые, как и саму елку, готовили в строгом секрете. И наконец, перед самым впуском детей в залу на дереве зажигали свечи.

Входить в помещение, где устанавливалась елка, до специального разрешения строжайшим образом запрещалось. Чаще всего на это время детей уводили в какую-либо другую комнату. Поэтому они не могли видеть то, что делалось в доме, но по разным знакам стремились угадать, что происходит: прислушивались, подглядывали в замочную скважину или в дверную щель. Когда же наконец все приготовления заканчивались, подавался условный сигнал (“раздавался волшебный звонок”) либо за детьми приходил кто-то из взрослых или слуг.

Двери в залу открывали. Этот момент раскрывания, распахивания дверей присутствует во множестве мемуаров, рассказов и стихотворений о празднике елки: он был для детей долгожданным и страстно желанным мигом вступления в “елочное пространство”, их соединением с волшебным деревом. Первой реакцией было оцепенение, почти остолбенение.

Представ перед детьми во всей своей красе, разукрашенная “на самый блистательный лад” елка неизменно вызывала изумление, восхищение, восторг. После того как проходило первое потрясение, начинались крики, ахи, визг, прыганье, хлопанье в ладоши. В конце праздника доведенные до крайне восторженного состояния дети получали елку в свое полное распоряжение: они срывали с нее сласти и игрушки, разрушали, ломали и полностью уничтожали дерево (что породило выражения “грабить елку”, “щипать елку”, “рушить елку”). Отсюда произошло и название самого праздника: праздник “ощипывания елки”. Разрушение елки имело для них психотерапевтическое значение разрядки после пережитого ими долгого периода напряжения.

В конце праздника опустошенное и поломанное дерево выносили из залы и выбрасывали во двор.

Обычай устанавливать елку на рождественские праздники неизбежно претерпевал изменения. В тех домах, где позволяли средства и было достаточно места, уже в 1840-е годы вместо традиционно небольшой елочки начали ставить большое дерево: особенно ценились высокие, до потолка, елки, широкие и густые, с крепкой и свежей хвоей. Вполне естественно, что высокие деревья нельзя было держать на столе, поэтому их стали крепить к крестовине (к “кружкам” или “ножкам”) и устанавливать на полу в центре залы или самой большой комнаты в доме.

Переместившись со стола на пол, из угла в середину, елка превратилась в центр праздничного торжества, предоставив возможность детям веселиться вокруг нее, водить хороводы. Стоящее в

центре помещения дерево позволяло осматривать его со всех сторон, выискивать на нем как новые, так и старые, знакомые по прежним годам, игрушки. Можно было играть под елкой, прятаться за ней или под ней. Не исключено, что этот елочный хоровод был заимствован из ритуала Троицына дня, участники которого, взявшись за руки, ходили вокруг березки с пением обрядовых песен. Пели старинную немецкую песенку “О Tannenbaum, о Tannenbaum! Wie griim sind deine Blatter (“О рождественская елка, о рождественская елка! Как зелена твоя крона”), которая долгое время была главной песней на елках в русских семьях.

Происшедшие перемены изменили суть праздника: постепенно он начал превращаться в праздник елки для детей знакомых и родственников. С одной стороны, это было следствием естественного стремления родителей продлить “неземное наслаждение”, доставляемое елкой своим детям, а с другой — им хотелось похвалиться перед чужими взрослыми и детьми красотой своего дерева, богатством его убранства, приготовленными подарками, угощением. Хозяева старались изо всех сил, чтобы “елка выходила на славу”, — это было делом чести.

На таких праздниках, получивших название детских елок, помимо младшего поколения всегда присутствовали и взрослые: родители или сопровождавшие детей старшие. Приглашали также детей гувернанток, учителей, прислуги.

Со временем начали устраиваться праздники елки и для взрослых, на которые родители уезжали одни, без детей.

Первая публичная елка была организована в 1852 году в петербургском Екатерингофском вокзале, возведенном в 1823 году в Екатерингофском загородном саду. Установленная в зале вокзала огромная ель “одной стороной… прилегала к стене, а другая была разукрашена лоскутами разноцветной бумаги”. Вслед за нею публичные елки начали устраивать в дворянских, офицерских и купеческих собраниях, клубах, театрах и других местах. Москва не отставала от невской столицы: с начала 1850-х годов праздники елки в зале Благородного московского собрания также стали ежегодными.

Елки для взрослых мало чем отличались от традиционных святочных вечеров, балов, маскарадов, получивших распространение еще с XVIII века, а разукрашенное дерево сделалось просто модной и со временем обязательной деталью праздничного убранства залы. В романе “Доктор Живаго” Борис Пастернак пишет:

“С незапамятных времен елки у Свентицких устраивались по такому образцу. В десять, когда разъезжалась детвора, зажигали вторую для молодежи и взрослых и веселились до утра. Только пожилые всю ночь резались в карты в трехстенной помпейской гостиной, которая была продолжением зала… На рассвете ужинали всем обществом… Мимо жаркой дышащей елки, опоясанной в несколько рядов струящимся сиянием, шурша платьями и наступая друг другу на ноги, двигалась черная стена прогуливающихся и разговаривающих, не занятых танцами. Внутри круга бешено вертелись танцующие”.

ПОЛЕМИКА ВОКРУГ ЕЛКИ

Несмотря на все возрастающую популярность елки в России, отношение к ней с самого начала не отличалось полным единодушием. Приверженцы русской старины видели в елке очередное западное новшество, посягающее на национальную самобытность. Для других елка была неприемлемой с эстетической точки зрения. О ней иногда отзывались с неприязнью как о “ неуклюжей, немецкой и неостроумной выдумке”, удивляясь тому, как это колючее, темное и сырое дерево могло превратиться в объект почитания и восхищения.

В последние десятилетия XIX века в России впервые стали раздаваться голоса в защиту природы и прежде всего лесов. А. П. Чехов писал:

“Русские леса трещат под топором, гибнут миллиарды деревьев, опустошаются жилища зверей и птиц, мелеют и сохнут реки, исчезают безвозвратно чудные пейзажи… Лесов все меньше и меньше, реки сохнут, дичь перевелась, климат испорчен, и с каждым днем земля становится все беднее и безобразнее”.

В печати прошла “антиелочная кампания”, инициаторы которой ополчились на полюбившийся обычай, рассматривая вырубку тысяч деревьев перед Рождеством как настоящее бедствие.

Серьезным противником елки как иноземного (западного, неправославного) и к тому же языческого по своему происхождению обычая стала православная церковь. Святейший синод вплоть до революции 1917 года издавал указы, запрещавшие устройство елок в школах и гимназиях.

Не приняли елку и в крестьянской избе. Если для городской бедноты елка была желанной, хотя часто и недоступной, то для крестьян она оставалась чисто “барской забавой”. Крестьяне ездили в лес только за елками для своих господ или же для того, чтобы нарубить их на продажу в городе. И “старичок”, согласно известной песенке, срубивший “нашу елочку под самый корешок” , и чеховский Ванька, в сочельник вспоминающий поездку с дедом в лес за елкой, привозили ее не для себя, а для господских детей. Поэтому вовсе не отражают реальности рождественские открытки начала XX века, сопровождаемые надписью “Мороз дедушка идет, / Вам подарочки несет” и изображающие Деда Мороза входящим в крестьянскую избу с елкой и с мешком подарков за плечами, где на него с изумлением смотрят ребятишки.

И все же елка вышла победительницей из борьбы со своими противниками.

Сторонники елки — многие педагоги и литераторы — встали на защиту “прекрасного и высокопоэтического обычая рождественской елки”, полагая, что “в лесу всегда можно вырубить сотню-другую молодых елок без особенного вреда для леса, а нередко даже с пользой”. Профессор петербургского Лесного института, автор книги о русском лесе Д. М. Кайгородов, регулярно публиковавший на страницах рождественских номеров газеты “Новое время” статьи о елке, уверенно заявлял: “С лесом ничего не станет, а лишать детей удовольствия поиграть возле рождественского дерева жестоко”.

Новый обычай оказался столь обаятельным, чарующим, что отменить его в эти годы так никому и не удалось.

(Окончание следует.)

Славяне жили в куда более суровом климате, чем германцы и радостный для всех Новый год праздновали весной. Священным деревом у славян была береза, а не вечнозеленая елка. Их праздник Нового Года сильно отличался от нынешнего. После принятия на Руси христианства Новый Год перенесли на 1 сентября, но и он ничем в истории не запомнился.

Конец такому невзрачному Новому Году положил Петр I в конце XVII века, после посещения Европы, населенной потомками древних германцев. Царя поразил местный обычай украшать дома и трактиры на Рождество елками и развешивать на них яркие игрушки. Вернувшись в Россию, Петр I издал указ о праздновании начало 1700 года 1 января: «По примеру всех христианских народов — считать лета не от сотворения мира, а от Рождества Христова в восьмой день спустя, и считать Новый год не с 1 сентября, а с 1 января сего 1700 года. И в знак того доброго начинания и нового столетнего века в веселии друг друга поздравлять с Новым годом. По знатным и проезжим улицам у ворот и домов учинить некоторые украшения от древ и ветвей сосновых, еловых и можжевеловых». Как видно из текста указа, ни о какой домашней елке речи еще не идет. Царь приказывал елками и соснами украшать только ворота.

На протяжении всего следующего XVIII века никто в России елку дома не ставил. В качестве атрибута Рождества елка стала появляться в домах петербургской знати только в первой половине XIX столетия, подражая российским императорам и их немецким женам, привыкшим украшать дом хвойным деревом на Рождество, хотя обычай украшать елку/дерево – языческий и критиковался пророком Иеремией более, чем за 500 лет до рождения Иисуса Христа.
После смерти Петра I в 1723 году, официально установившего празднование Нового Года в 1699 году, это нововведение, забылось почти на сто лет. Лишь в питейных заведениях упорно продолжали ставить елку, но на крышу или перед воротами, как было сказано в царском указе. Из-за этого елка почти на полтора столетия стала символом кабака, их так и называли: «елка», «пойти к елке», «упасть под елкой». Лишь во второй четверти XIX века с увеличением влияния немцев в России елка начала потихоньку утверждаться как символ Нового года.

По просьбе своей супруги Николай I в 1819 году впервые поставил в Аничковом дворце огромную новогоднюю елку. В конце 1830-х Николай I лично организовал публичную елку, которая стала первой государственной. Таким образом, Николай I стал первым Российским Дедом Морозом, хотя саму эту традицию принес в Россию Петр I – основатель новой Российской столицы на Нильском меридиане, подчеркивающей вселенский (Космический) характер мистерии и территории. Именно в Санкт-Петербурге известные русские поэты и писатели начали осмысливать образ российского Деда Мороза.

Алексей Чернышев. Рождественская ёлка в Аничковом дворце

Название Санкт-Петербургского Аничкова дворца, где впервые была поставлена елка, содержит буквенное сочетание «Ан», являющееся именем главного бога Шумера – колыбели нашей цивилизации, созданной нибируанцами, которые подарили человечеству праздник Нового года, как память о сотворении Земли и человечества. Символически это событие отражено в мифе о битве Мардука с Тиамат.

Заслуживает внимание и необычная история этого дворца. Аничков дворец – это первый каменный дворец, построенный на Невском проспекте и один из самых значимых дворцов города. Его начали строить в 1741 году по указу взошедшей на престол императрицы Елизаветы I. Перед смертью она подарила дворец своему фавориту и морганатическому мужу графу Алексею Разумовскому.

Впоследствии дворец неоднократно выступал в качестве подарка, обычно на свадьбу. После восшествия на престол Екатерина II, выкупив Аничков дворец у брата Разумовского – Кирилла, подарила его также своему фавориту графу Григорию Потемкину. В 1817 году в дворец въехал Николай Павлович, будущий Николай I, который в 1841 году подарил этот дворец, опять же на свадьбу, сыну Александру, будущему Александру II, а тот через четверть века также на свадьбу сыну тоже Александру, будущему Александру III.

Символично, что супруга Николая I, уговорившая мужа устроить елку и новогодний праздник была родом из Пруссии, как и основатель рода Романовых Прокопий Праведный. Более того, при Николае I был расширен Успенский собор в Великом Устюге. Именно на этом месте в XII веке Прокопий Праведный силой своей молитвы отвел от Устюга Каменную тучу, которая грозила уничтожить город. Здесь же Прокопий Праведный предсказал девочке Марии, что она станет матерью первого епископа Перми Стефана Пермского. Иконой Спаса Нерукотворного из московского Зачатьевского монастыря, которой Стефан крестил зырян в XIV веке, в 1703 году освящал закладку Санкт-Петербурга Петр I.

Итак, первый Рождественский вечер в Москве устроила жена Николая I – прусская принцесса Александра Федоровна в 1818 году, а первая общественная елка прошла в Благородном собрании – ныне Доме Союзов на Большой Дмитровке

Cогласно немецкой традиции, праздник ёлки считался днем детского семейного торжества. Первоначально она устраивалась в доме только для членов одной семьи и предназначалась детям. Интимность, домашность праздника с рождественским деревом поддерживалась и в русских домах.

Такие классические ёлки, в большинстве русских домов организовывались по более ли менее устойчивому сценарию. На первых порах присутствие в доме рождественского дерева ограничивалось одним вечером. Ёлка производила на детей очень сильное впечатление и приводила их в состояние крайнего возбуждения, радости, восторга. Ёлка готовилась взрослыми членами семьи и непременно в тайне от детей. В празднике в её честь были одновременно и предсказуемость, и сюрприз. Хотя по предыдущим годам дети знали, что ёлка у них непременно будет, перед каждым очередным праздником они все же сомневались «а будет ли на этот раз?».

Взрослые прилагали все усилия к тому, чтобы поддержать в детях сомнения и тем самым усилить интенсивность их переживания. Ожидание детьми очередного явления ёлки начиналось задолго до наступления Рождества. Этот день как никакой другой привлекал все помыслы детей. Нетерпение их возрастало с каждым днем. Когда же, наконец, наступал канун Рождества, им еще надо было дожить до вечера, а время, как казалось, тянулось вечно. Часы в этот день текли так медленно, так ужасно долго не смеркалось; рот отказывался есть. Пока дети, томясь и изнывая, ждали, когда же, наконец, наступит счастливейшая минута, взрослые занимались самым ответственным делом: накануне Рождества заранее купленное или заготовленное еловое дерево тайно от детей приносилось в лучшее помещение дома — в залу или в гостиную — устанавливалось на столе, а в последствии на пол и украшалось.

«Взрослые», — как вспоминает Анастасия Ивановна Цветаева, — «прятали от нас ёлку ровно с такой страстью, с какой мы мечтали её увидеть».

Входить детям в помещение, где устанавливалась ёлка, до специального разрешения строжайшим образом запрещалось.Их изолировали в детскую или в какую-либо другую комнату.

«Наверху нас запирают в гостиную, а мама с гостями уходит в залу зажигать ёлку», вспоминала Татьяна Львовна Сухотина-Толстая.

«Волнение наше было такое, что мы уже не можем сидеть на месте, двадцать раз подбегаем к двери и время кажется длинным-длинным», — Илья Львович Толстой.

Дети не могли видеть то, что делается в доме, но по всевозможным знакам они всячески стремились догадаться о происходящем за пределами их комнаты: прислушивались, подглядывали в замочную скважину или в дверную щель.

«Слышим приближающиеся из зала шаги мамы к гостиной двери. Обычно мы, все дети, ждали в соседней комнате пока двери не откроются и лакей Пётр в черном фраке и белых перчатках не заявит торжественно: «Милости просим».

Двери залы открывались и детей впускали в помещение с ёлкой. Этот момент раскрывания дверей упоминается во множестве мемуаров. Он был для детей долгожданным и страстно желанным мигом вхождения в ёлочное пространство, соединением с волшебным деревом.

«Наконец, все готово. Двери залы отпираются, из гостиной вбегаем мы».

«Вслед за этим двери отворяются на обе половинки, и нам позволено войти».

«Вечером вдруг распахивались двери, за которыми мы давно уже стояли в нетерпении.» Нам навстречу распахиваются высокие двухстворчатые двери и во всю их сияющую широту, во всю высь вдруг взлетающего вверх зала, до самого потолка, не существующего, — она».

Эффект, производимый на детей видом ёлки, для которого уже не было ни голоса, ни дыхания и от которой нет слов, описан многими мемуаристами.

«В первую минуту мы стоим в оцепенении перед огромной ёлкой — она доходит до самого потолка». «Ослепленные огнем десятка свечей, мы выливались из столовой весёлой гурьбой и на время замирали, не скрывая произведённого на нас впечатления».
«Представ перед детьми во всей своей красе, разукрашенная на самый блистательный лад, ёлка неизменно вызывала изумление, восхищение, восторг».
«И блестящая как солнце ёлка почти ослепила глаза всем».
«Как двери настежь открыли, так дети все ахнули».
После того, как проходило первое потрясение, следовала бурная реакция детей на ёлку: крики, ахи, визг, прыганье, хлопанье в ладоши и так далее.
«Дети закричали, заахали от радости».
«Дети с громкими криками радости прыгали и скакали около дерева».

Затем наступало тихое, интимное общение ребенка с ёлкой. Каждый из них любовался ею, рассматривал висящие на ней игрушки, разбирал свои подарки. В конце праздника наступала психическая разрядка. Доведенные до крайне  восторженного состояния дети получали ёлку в свое полное распоряжение. Они срывали с неё сласти и игрушки, разрушали, ломали и полностью уничтожали дерево, что породило выражения «грабить ёлку», «щипать ёлку», «рушить ёлку». Отсюда произошло и название самого праздника: «Праздник ощипывания ёлки».  

Детям предоставлялась полная свобода действий.

Сегодняшний светлый радостный образ наряженной ёлки уходит корнями в древнюю духовную традицию. Сам обычай почитания деревьев — носителей жизненной энергии, вместилища душ предков и места обитания духов, оберегающих от злых сил — чрезвычайно стар. С давних времен в поисках защиты и поддержки сложился универсальный мировой культ «священных деревьев» с ритуалами, включающими и украшение дерева. Порой существовало почитание не только живого или целого дерева, но даже его части – обычай хранения кусочка «рождественского полена» на счастье встречался у скандинавов, англичан, французов.

На Новый год в древности, во времена дохристианские на Руси наряжали яблоню. Так как яблоня — это главное садовое дерево, символ плодородия, а яблоко – самый русский фрукт. Если яблоки уже упали, то самые красивые из них вешали обратно на дерево и дополняли лентами и другими украшениями. Отсюда много позднее у русских пошёл обычай украшать новогоднее дерево красными и жёлтыми шарами.

Почитали на Руси берёзу. Это самое главное русское дерево, символ России. У славян береза, если она росла рядом с домом, непременно считалась семейной берегиней. Да и сама языческая богиня Берегиня, по преданиям, принимала облик белоствольного дерева. Символ весны, чистоты и света из века в век почитали в обрядах. Берестяные грамоты стали бесценными историческими документами. О березе писали стихи и слагали песни, без образа берёзоньки нельзя представить русское искусство.

А вот ёлка – дерево, которое не жаловали славяне. У них и некоторых других народов, живших на территории Древней Руси, это дерево смерти. В русской культуре ель была наделена различными сакральными значениями и ассоциировалась в основном с разного рода нечистью (чертями, лешими и прочими обитателями дремучих лесов). Слово «ель» образовалось из народного просторечия «ёлс» — одного из имен лешего, чёрта: «А коего тебе ёлса надо?».

Еловые или сосновые доски использовались при изготовления гроба. В одной из духовных песен старообрядцев говорится:

Деревян гроб сосновый,

Ради мене строен…

Источник: Зеньковский С. Русское старообрядчество. М., 1995. С.446.

Именно в еловой чаще было место для избушки Бабы Яги, персонажа, стоявшего на границе этого и загробного мира.

«Сказка». Худ. В.М. Васнецов (1880-е гг.). Вот он мрачный ельник — идеальное место для избушки на курьих ножках, жилища Бабы-Яги.

    Именно поэтому, когда в начале 18-го века Пётр I после своего путешествия в Европу издаёт указ, согласно которому предписывалось “по большим улицам, у нарочитых домов, пред воротами поставить некоторые украшения от древ и ветвей сосновых, еловых и мозжевелевых против образцов, каковы сделаны на Гостином Дворе”, а “людям скудным” предлагалось “каждому хотя по древцу или ветве на вороты или над храминою своей поставить… а стоять тому украшению января в первый день”, народ не принял эту традицию. Долгое время царские предписания сохранялись лишь в убранстве питейных заведений, которые перед Новым годом продолжали украшать елками. По этим елкам (привязанным к колу, установленным на крышах или же воткнутыми у ворот) опознавались кабаки. Деревья стояли там до следующего года, накануне которого старые елки заменяли новыми. Возникнув в результате петровского указа, этот обычай поддерживался в течение ХVIII и XIX веков. В результате кабаки в народе стали называть “ёлками” или же “Иванами ёлкиными”: “Пойдем-ка к ёлкину, для праздника выпьем”; “Видно, у Ивана ёлкина была в гостях, что из стороны в сторону пошатываешься”. Постепенно и весь комплекс “алкогольных” понятий приобрел “ёлочные” дуплеты: “ёлку поднять” — пьянствовать, “идти под ёлку” или “ёлка упала, пойдем поднимать” — идти в кабак, “быть под ёлкой” — находиться в кабаке, “ёлкин” — состояние алкогольного опьянения и т.п.
Источник:Наука и жизнь№12, 2007, Е. ДУШЕЧКИНА. ТРИ ВЕКА РУССКОЙ ЕЛКИ.

    Приведу ещё такой пример. Вот стихотворение Н.П. Кильберга, где рассказ идет от лица кучера:

Въехали! мчимся в деревне стрелой,

Вдруг стали кони пред грязной избой,

Где у дверей вбита ёлка…

Что это?.. — Экой ты, барин, чудак,

Разве не знаешь?.. Ведь это кабак!..

    Замечу, что это была именно Новогодняя, а не Рождественская ёлка, что подчеркивало светский характер введенного нового праздника. Сразу после основания Северной столицы ёлки стали устанавливать и там. А затем все закончилось так же быстро, как и началось.Общество не разделило праздничного энтузиазма и эстетических вкусов правителя: с его смертью не успевшая прижиться традиция, казалось, навсегда канула в лету. И это неудивительно, ведь в славянской культуре у ели, как мы уже видели выше, сложилась другая, противоположная празднику, репутация.

    Но пока вернусь к истории ели, как дерева-символа. Если у славян чтили берёзу, то у древних германцев роль главного древа играла ель: в её тени собирался воинский совет, у неё просили защиты и здоровья. К ней могли приходить и в канун Нового года с дарами-украшениями. С принятием и утверждением христианства смысловой центр праздника сместился на Сочельник – дату Рождения Христа (24 декабря) и ёлка стала Рождественской. Но, конечно, не следует здесь видеть единую непрерывную традицию, идущую с незапамятных времен.

Рождественская Ель

    Первое упоминание о ёлке как о рождественском дереве встречается в 1600 г. в хронике провинции Эльзас (тогда части Священной Римской империи германской нации) – ровно за сто лет до Указа Петра I. Приезжавшие туда путешественники любовались установленными на Рождество в домах местных жителей еловыми деревьями, украшенными бумажными розами, фруктами и сладостями.

Сам обычай связывают с именем немецкого церковного реформатора Мартина Лютера, который, как гласит легенда, в 1513 г., гуляя по лесу в канун Рождества, так залюбовался красотой звезд в ночном небе над еловым лесом, что решил взять с собой домой маленькую ёлочку, украсив её верхушку звездой в память о той самой – Вифлеемской – что указала волхвам путь к яслям новорожденного Христа. Во второй половине XVII в. в поселениях вдоль Рейна дома стали украшать подвешенными к потолку маленькими елями, порой в перевернутом виде (с целью экономии места), или отдельными веточками, украшенными яблоками и прочими сладостями. Получается, что современный дизайнерский изыск Ёлки на потолке – это хорошо забытое старое. 

    Очень эффектно смотрелись деревца, на ветках которых красовались горящие свечи. А затем догадались ставить большую красавицу-ёлку в центр комнаты, чтобы вокруг можно было водить хороводы. Но даже на территории Германии праздничная ёлка в доме стала привычным явлением только к концу XVIII века. И лишь в начале XIX в. большие ели стали в Сочельник украшать площади немецких городов.

Рождественская Ёлка в России

    В России елка как рождественское дерево появилась в начале ХIХ века в домах петербургских немцев. В 1818 году по инициативе великой княгини Александры Фёдоровны была устроена елка в Москве, а на следующий год — в петербургском Аничковом дворце. На Рождество 1828 года Александра Фёдоровна, к тому времени уже императрица, организовала первый праздник “детской елки” в собственном дворце для пяти своих детей и племянниц — дочерей великого князя Михаила Павловича. Елка была установлена в Большой столовой дворца.

    Пригласили также детей некоторых придворных. На восьми столах и на столе, поставленном для императора, установили елочки, украшенные конфетами, золочеными яблоками и орехами. Под деревьями были разложены подарки: игрушки, платья, фарфоровые вещицы и др. Подарки всем присутствовавшим детям раздавала сама хозяйка. Праздник начался в восемь часов вечера, а в девять часов гости уже разъехались. С этих пор по примеру царской семьи елку на Рождество стали устанавливать в домах высшей петербургской знати.

    Но важно подчеркнуть- это ещё не стало всеобщей традицией. Обратимся к русской литературе. Ни Пушкин, ни Лермонтов, ни их современники никогда о ёлке не упоминают, тогда как Святки, святочные маскарады и балы описываются в это время постоянно: святочные гаданья даны в балладе Жуковского “Светлана” (1812), Святки в помещичьем доме изображены Пушкиным в V главе “Евгения Онегина” (1825), в сочельник происходит действие поэмы Пушкина “Домик в Коломне” (1828), к Святкам (зимним праздникам) приурочена драма Лермонтова “Маскарад” (1835). Ни в одном из этих произведений о ёлке не говорится ни слова.

    И ещё такой факт. «Северная пчела», газета, издававшаяся В.Ф.Булгариным,регулярно печатала отчеты о прошедших праздниках, о выпущенных к Рождеству книжках для детей, о подарках на Рождество и т.д. Ёлка не упоминается в ней вплоть до рубежа 1830-х—1840-х годов. Первое упоминание о Ёлке в газете появилось накануне 1840 года: сообщалось о продающихся “прелестно убранных и изукрашенных фонариками, гирляндами, венками” ёлках. Но на протяжении первых десяти лет петербургские жители все еще воспринимали ёлку как специфическое “немецкое обыкновение”.

    Установить точное время, когда елка впервые появилась в русском доме, пока не представляется возможным. В рассказе С. Ауслендера “Святки в старом Петербурге” (1912) говорится о том, что первая рождественская елка в России была устроена государем Николаем I в самом конце 1830-х годов, после чего по примеру царской семьи ее стали устанавливать в домах петербургской знати. Остальное население столицы до поры до времени либо относилось к ней равнодушно, либо вообще не знало о существовании такого обычая. Однако мало-помалу рождественское дерево завоевывало и другие социальные слои Петербурга.

    В начале января 1842 года жена А. И. Герцена в письме к своей подруге описывает, как в их доме устраивалась елка для ее двухлетнего сына Саши. Это один из первых рассказов об устройстве елки в русском доме: “Весь декабрь я занималась приготовлением елки для Саши. Для него и для меня это было в первый раз: я более его радовалась ожиданиям”. В память об этой первой елке Саши Герцена неизвестный художник сделал акварель “Саша Герцен у рождественской елки”, которая хранится в Музее А. И. Герцена (в Москве).

    И вдруг в середине 1840-х годов произошел взрыв — “немецкое обыкновение” начинает стремительно распространяться. Теперь Петербург был буквально охвачен “елочным ажиотажем”. Обычай вошел в моду, и уже к концу 1840-х годов рождественское дерево становится в столице хорошо знакомым и привычным предметом рождественского интерьера.

    Увлечение “немецким нововведением” — рождественским деревом подкреплялось модой на произведения немецких писателей и прежде всего на Гофмана, “елочные” тексты которого “Щелкунчик” и “Повелитель блох” были хорошо известны русскому читателю.

    Существенную роль в распространении и популяризации ёлки в России сыграла коммерция. С начала XIX века самыми известными в Петербурге специалистами в кондитерском деле стали выходцы из Швейцарии, относящиеся к маленькой альпийской народности — ретороманцам, знаменитым во всей Европе мастерам кондитерского дела. Постепенно они завладели кондитерским делом столицы и организовали с конца 1830-х годов продажу ёлок с висящими на них фонариками, игрушками, пряниками, пирожными, конфетами. Стоили такие ёлочки очень дорого (“от 20 рублей ассигнациями до 200 рублей”), и поэтому покупать их для своих деток могли только очень богатые “добрые маменьки”.

    Торговля ёлками началась с конца 1840-х годов. Продавались они у Гостиного двора, куда крестьяне привозили их из окрестных лесов. Но если бедняки не могли позволить себе приобрести даже самую маленькую ёлочку, то богатая столичная знать стала устраивать соревнования: у кого ёлка больше, гуще, наряднее, богаче украшена. В качестве ёлочных украшений в состоятельных домах нередко использовали настоящие драгоценности и дорогие ткани. Концом 1840-х годов датируется и первое упоминание об искусственной ёлке, что считалось особым шиком.

    К середине XIX века немецкий обычай прочно вошел в жизнь российской столицы. Само дерево, ранее известное в России лишь под немецким названием “ Weihnachtsbaum”, стало называться сначала “рождественским деревом” ( это калька с немецкого), а позже получило имя “ёлка”, которое закрепилось за ним уже навсегда. Елкой стал называться и праздник, устраиваемый по поводу Рождества: “пойти на ёлку”, “устроить ёлку”, “пригласить на ёлку”.

    Ёлки проводились обычно в Сочельник. В. И. Даль заметил по этому поводу: “Переняв, через Питер, от немцев обычай готовить детям к Рождеству разукрашенную, освещенную ёлку, мы зовем так иногда и самый день ёлки, Сочельник”.нахождение в доме рождественского дерева ограничивалось одним вечером. Накануне Рождества еловое дерево тайно от детей проносили в лучшее помещение дома, в залу или в гостиную, и устанавливали на столе, покрытом белой скатертью. Взрослые, как вспоминает А. И. Цветаева, “прятали от нас [ёлку] ровно с такой же страстью, с какой мы мечтали ее увидеть”.

    К ветвям дерева прикрепляли свечи, на елке развешивали лакомства, украшения, под ней раскладывали подарки, которые, как и саму елку, готовили в строгом секрете. И наконец, перед самым впуском детей в залу на дереве зажигали свечи.

    Входить в помещение, где устанавливалась елка, до специального разрешения строжайшим образом запрещалось. Чаще всего на это время детей уводили в какую-либо другую комнату. Поэтому они не могли видеть то, что делалось в доме, но по разным знакам стремились угадать, что происходит: прислушивались, подглядывали в замочную скважину или в дверную щель. Когда же, наконец, все приготовления заканчивались, подавался условный сигнал (“раздавался волшебный звонок”) либо за детьми приходил кто-то из взрослых или слуг.

    Представ перед детьми во всей своей красе, разукрашенная “на самый блистательный лад” ёлка неизменно вызывала изумление, восхищение, восторг. После того как проходило первое потрясение, начинались крики, ахи, визг, прыганье, хлопанье в ладоши. В конце праздника доведенные до крайне восторженного состояния дети получали ёлку в свое полное распоряжение: они срывали с нее сладости, игрушки, разрушали, ломали и полностью уничтожали дерево (что породило выражения “грабить ёлку”, “щипать ёлку”, “рушить ёлку”). Отсюда произошло и название самого праздника: праздник “ощипывания ёлки”. Наверное, разрушение елки имело для них психотерапевтическое значение разрядки после пережитого ими долгого периода напряжения. В конце праздника опустошенное и поломанное дерево выносили из залы и выбрасывали во двор. 

Старинная  Рождественская открытка

    Вот это «ощипывание ёлки» мне лично кажется странным — сейчас, наоборот, мы относимся к украшенному деревцу бережно. Ведь правда же, жалко рушить красоту!       Видимо, психология детей той эпохи значительно отличается от теперешней.

    Обычай устанавливать ёлку на рождественские праздники неизбежно менялся. В тех домах, где позволяли средства и было достаточно места, уже в 1840-е годы вместо традиционно небольшой ёлочки начали ставить большое дерево: особенно ценились высокие, до потолка, ёлки, широкие и густые, с крепкой и свежей хвоей. Вполне естественно, что высокие деревья нельзя было держать на столе, поэтому их стали крепить к крестовине (к “кружкам” или “ножкам”) и устанавливать на полу в центре залы или самой большой комнаты в доме.

     Переместившись со стола на пол, из угла в середину, ёлка превратилась в центр праздничного торжества, предоставив возможность детям веселиться вокруг нее, водить хороводы. Стоящее в центре помещения дерево позволяло осматривать его со всех сторон, выискивать на нем как новые, так и старые, знакомые по прежним годам, игрушки. Можно было играть под ёлкой, прятаться за ней или под ней. Не исключено, что этот ёлочный хоровод был заимствован из ритуала Троицына дня, участники которого, взявшись за руки, ходили вокруг берзки с пением обрядовых песен.Пели старинную немецкую песенку “О Tannenbaum, о Tannenbaum! Wie griim sind deine Blatter (“О рождественская ёлка, о рождественская ёлка! Как зелена твоя крона”), которая долгое время была главной песней на ёлках в русских семьях.

    Происшедшие перемены изменили суть праздника: постепенно он начал превращаться в праздник ёлки для детей знакомых и родственников. С одной стороны, это было следствием естественного стремления родителей продлить “неземное наслаждение”, доставляемое ёлкой своим детям, а с другой — им хотелось похвалиться перед чужими взрослыми и детьми красотой своего дерева, богатством его убранства, приготовленными подарками, угощением. Хозяева старались изо всех сил, чтобы “ёлка выходила на славу”, — это было делом чести. И теперь уже ёлку не разоряли полностью, не рушили, а она стояла несколько дней. Хотя, конечно, лакомства с неё снимали в первый же вечер
    На таких праздниках, получивших название детских елок, помимо младшего поколения всегда присутствовали и взрослые: родители или сопровождавшие детей старшие. Приглашали также детей гувернанток, учителей, прислуги.

    Со временем начали устраиваться праздники ёлки и для взрослых, на которые родители уезжали одни, без детей.

    Первая публичная ёлка была организована в 1852 году в петербургском Екатерингофском вокзале, возведенном в 1823 году в Екатерингофском загородном саду. Установленная в зале вокзала огромная ель “одной стороной… прилегала к стене, а другая была разукрашена лоскутами разноцветной бумаги”. Вслед за нею публичные ёлки начали устраивать в дворянских, офицерских и купеческих собраниях, клубах, театрах и других местах. Москва не отставала от невской столицы: с начала 1850-х годов праздники елки в зале Благородного московского собрания также стали ежегодными.
    Ёлки для взрослых мало чем отличались от традиционных святочных вечеров, балов, маскарадов, получивших распространение еще с XVIII века, а разукрашенное дерево сделалось просто модной и со временем обязательной деталью праздничного убранства залы. Так, в романе “Доктор Живаго” Борис Пастернак пишет:“С незапамятных времен ёлки у Свентицких устраивались по такому образцу. В десять, когда разъезжалась детвора, зажигали вторую для молодежи и взрослых и веселились до утра. Только пожилые всю ночь резались в карты в трехстенной помпейской гостиной, которая была продолжением зала… На рассвете ужинали всем обществом… Мимо жаркой дышащей ёлки, опоясанной в несколько рядов струящимся сиянием, шурша платьями и наступая друг другу на ноги, двигалась черная стена прогуливающихся и разговаривающих, не занятых танцами. Внутри круга бешено вертелись танцующие”.

Рождественская ёлка в Аничковом дворце. Сцены из семейной жизни императора Николая I. Худ. А. Чернышев.

Споры о ёлке

    С одной стороны — росла популярность ёлки в России, но с другой — по-прежнему отношение к ней было неоднозначным. Приверженцы русской старины видели в елке очередное западное новшество, посягающее на национальную самобытность. Для других ёлка была неприемлемой с эстетической точки зрения. О ней иногда отзывались с неприязнью как о “ неуклюжей, немецкой и неостроумной выдумке”, удивляясь тому, как это колючее, темное и сырое дерево могло превратиться в объект почитания и восхищения.

    В последние десятилетия XIX века в России впервые стали раздаваться голоса в защиту природы и прежде всего лесов. А. П. Чехов писал:
“Русские леса трещат под топором, гибнут миллиарды деревьев, опустошаются жилища зверей и птиц, мелеют и сохнут реки, исчезают безвозвратно чудные пейзажи… Лесов все меньше и меньше, реки сохнут, дичь перевелась, климат испорчен, и с каждым днем земля становится все беднее и безобразнее”.В печати прошла “антиёлочная кампания”, инициаторы которой ополчились на полюбившийся обычай, рассматривая вырубку тысяч деревьев перед Рождеством как настоящее бедствие.
Серьезным противником ёлки как иноземного (западного, неправославного) и к тому же языческого по своему происхождению обычая стала православная церковь. Святейший синод вплоть до революции 1917 года издавал указы, запрещавшие устройство ёлок в школах и гимназиях.

    Не приняли ёлку и крестьяне. Если для городской бедноты ёлка была желанной, хотя часто и недоступной, то для крестьян она оставалась чисто “барской забавой”, деревня по своей ментальности была ближе к исконным традициям (ель для неё так и оставалась деревом тёмных сил). Крестьяне ездили в лес только за ёлками для своих господ или же для того, чтобы нарубить их на продажу в городе. И “старичок”, согласно известной песенке, срубивший “нашу ёлочку под самый корешок” , и чеховский Ванька, в сочельник вспоминающий поездку с дедом в лес за ёлкой, привозили ее не для себя, а для господских детей. Поэтому вовсе не отражают реальности рождественские открытки начала XX века, сопровождаемые надписью “Мороз дедушка идет, / Вам подарочки несет” и изображающие Деда Мороза входящим в крестьянскую избу с ёлкой и с мешком подарков за плечами, где на него с изумлением смотрят ребятишки. И вот такая открытка мне тоже представляется неправдоподобной — крестьянским детям ёлка не была нужна.

Или уж совсем нечто фантастическое

Встреча Нового года в крестьянской избе.

    И все же ёлка вышла победительницей из борьбы со своими противниками.
Сторонники её — многие педагоги и литераторы — встали на защиту “прекрасного и высокопоэтического обычая рождественской ёлки”, полагая, что “в лесу всегда можно вырубить сотню-другую молодых ёлок без особенного вреда для леса, а нередко даже с пользой”. Профессор петербургского Лесного института, автор книги о русском лесе Д. М. Кайгородов, регулярно публиковавший на страницах рождественских номеров газеты “Новое время” статьи о ёлке, уверенно заявлял: “С лесом ничего не станет, а лишать детей удовольствия поиграть возле рождественского дерева жестоко”.

КОНЕЦ I ЧАСТИ.

Продолжение следует

На первых порах нахождение в доме рождественского дерева ограничивалось одним вечером. Накануне Рождества еловое дерево тайно от детей проносили в лучшее помещение дома, в залу или в гостиную, и устанавливали на столе, покрытом белой скатертью. Взрослые, как вспоминает А. И. Цветаева, “прятали от нас [ёлку] ровно с такой же страстью, с какой мы мечтали ее увидеть”.

К ветвям дерева прикрепляли свечи, на ёлке развешивали лакомства, украшения, под ней раскладывали подарки, которые, как и саму елку, готовили в строгом секрете. И наконец, перед самым приглашением детей в залу на рождественском дереве зажигали свечи….

Входить в помещение, где устанавливалась ёлка, до специального разрешения строжайшим образом запрещалось. Чаще всего на это время детей уводили в какую-либо другую комнату, поэтому они не могли видеть то, что делалось в доме, но по разным знакам и приметам стремились угадать, что происходит: прислушивались, подглядывали в замочную скважину или в дверную щёлку. Когда же, наконец, все приготовления заканчивались, подавался условный сигнал — “раздавался волшебный звонок”, либо за детьми приходил кто-то из взрослых или слуг.

Двери в залу открывали. Этот момент раскрывания, распахивания дверей присутствует во множестве мемуаров, рассказов и стихотворений о празднике ёлки. Этот волшебный миг был для детей долгожданным и страстно желанным мгновением вступления в “ёлочное пространство”, их радостная встреча с волшебным деревом. Первой реакцией было оцепенение, невероятный восторг, почти остолбенение перед этим сияющим чудом.

Представ перед детьми во всей своей красе, наряженная “на самый блистательный лад” ёлка неизменно вызывала изумление, восхищение, восторг. После того как проходило первое потрясение, начинались крики, ахи, визг, прыганье, хлопанье в ладоши. В конце праздника доведенные до крайне восторженного состояния дети получали ёлку в своё полное распоряжение: они срывали с неё сласти и игрушки, разрушали, ломали и полностью уничтожали дерево, что породило выражения “грабить ёлку”, “щипать ёлку”, “рушить ёлку”. Отсюда произошло и название самого праздника: праздник “ощипывания ёлки”. Разрушение ёлки имело для детей вид психотерапевтической разрядки после пережитого ими долгого периода ожидания праздника и напряжённого возбуждения.
В конце праздника опустошенное и поломанное дерево выносили из залы и выбрасывали во двор.

Обычай устанавливать ёлку на рождественские праздники неизбежно претерпевал изменения в России. В тех домах, где позволяли средства и было достаточно места, уже в 1840-е годы вместо традиционно небольшой ёлочки начали ставить большое дерево: особенно ценились ёлки высокие, до потолка, широкие и густые, с крепкой и свежей хвоей. Вполне естественно, что высокие деревья нельзя было держать на столе, поэтому их стали крепить к специальной крестовине, к “кружкам” или “ножкам”, и устанавливать ёлку на полу в центре залы или самой большой комнаты в доме.

Переместившись со стола на пол, из угла в середину, ёлка превратилась в центр праздничного торжества, предоставив возможность детям веселиться вокруг неё, водить хороводы. Стоящую в центре зала рождественскую ёлку дети могли осматривать со всех сторон, выискивать на ней игрушки, как новые, так и старые, знакомые по прежним годам. Можно было играть под ёлкой, прятаться за ней или под ней, загадывать, чтобы нашли на ёлке какую-то определённую игрушку.

Не исключено, что этот ёлочный хоровод был заимствован из ритуала вождения хоровода на Троицын день, участники которого, взявшись за руки, ходили вокруг берёзки с пением обрядовых песен в честь Лады. Хоровод неразрывно связан с весенне-летним аграрно-магическим циклом молений о дожде, праздников зелени, первых всходов, первых колосьев и т. п. Замыкается этот цикл периодом, когда заколосятся яровые хлеба в июне месяце. Последним сроком песен в честь Лады являются купальские празднества летнего солнцестояния; после этого молитвенные обращения к Ладе прекращаются.

В католической Германии у рождественской ёлки 25 декабря пели старинную немецкую песенку: “О Tannenbaum, о Tannenbaum! Wie griim sind deine Blatter — “О рождественская ёлка, о рождественская ёлка! Как зелена твоя крона”.  Эта немецкая песенка долгое время была главной песней в русских семьях в Новый год 31 декабря в хороводе вокруг новогодней ёлки.

Происшедшие перемены изменили суть праздника: постепенно он начал превращаться в праздник новогодней ёлки для детей знакомых и родственников. С одной стороны, это было следствием естественного стремления родителей продлить “неземное наслаждение”, доставляемое ёлкой своим детям, а с другой — им хотелось похвалиться перед чужими взрослыми и детьми красотой своего дерева, богатством его убранства, приготовленными подарками, угощением. Хозяева старались изо всех сил, чтобы “ёлка выходила на славу”, — это было делом чести.

На таких праздниках, получивших название детских ёлок, помимо младшего поколения всегда присутствовали и взрослые: родители или сопровождавшие детей старшие. Приглашали также детей гувернанток, учителей, прислуги. Со временем начали устраиваться праздники ёлки и для взрослых, на которые родители уезжали одни, без детей.

Первая публичная ёлка была организована в 1852 году в петербургском Екатерингофском вокзале, возведенном в 1823 году в Екатерингофском загородном саду. Установленная в зале вокзала огромная ель “одной стороной… прилегала к стене, а другая была разукрашена лоскутами разноцветной бумаги”. Вслед за нею публичные ёлки начали устраивать в дворянских, офицерских и купеческих собраниях, клубах, театрах и других местах. Москва не отставала от невской столицы: с начала 1850-х годов праздники ёлки в зале Благородного московского собрания также стали ежегодными.

Ёлки для взрослых мало чем отличались от традиционных святочных вечеров, балов, маскарадов, получивших распространение ещё с XVIII века, а разукрашенное дерево сделалось просто модной и со временем обязательной деталью праздничного убранства залы. В романе “Доктор Живаго” Борис Пастернак пишет:

“С незапамятных времен ёлки у Свентицких устраивались по такому образцу. В десять, когда разъезжалась детвора, зажигали вторую для молодежи и взрослых и веселились до утра. Только пожилые всю ночь резались в карты в трехстенной помпейской гостиной, которая была продолжением зала… На рассвете ужинали всем обществом… Мимо жаркой дышащей елки, опоясанной в несколько рядов струящимся сиянием, шурша платьями и наступая друг другу на ноги, двигалась черная стена прогуливающихся и разговаривающих, не занятых танцами. Внутри круга бешено вертелись танцующие”.

ПОЛЕМИКА ВОКРУГ ЁЛКИ

Несмотря на все возрастающую популярность ёлки в России, отношение к ней с самого начала не отличалось полным единодушием. Приверженцы русской старины видели в ёлке очередное западное новшество, посягающее на национальную самобытность. Для других ёлка была неприемлемой с эстетической точки зрения. О ней иногда отзывались с неприязнью как о “неуклюжей, немецкой и неостроумной выдумке”, удивляясь тому, как это колючее, тёмное и сырое дерево могло превратиться в объект почитания и восхищения.

В последние десятилетия XIX века в России впервые стали раздаваться голоса в защиту природы и прежде всего лесов. Антон Павлович Чехов писал:

“Русские леса трещат под топором, гибнут миллиарды деревьев, опустошаются жилища зверей и птиц, мелеют реки, исчезают безвозвратно чудные пейзажи… Лесов всё меньше и меньше, реки сохнут, дичь перевелась, климат испорчен, и с каждым днём земля становится все беднее и безобразнее”.

В печати прошла “антиелочная кампания”, инициаторы которой ополчились на полюбившийся обычай, они считаали вырубку тысяч деревьев перед Рождеством настоящим бедствием.

Православная церковь стала серьезным противником новогодней ёлки как иноземного, западного, не православного образца, и к тому же языческого обряда. Святейший синод православной церкви вплоть до революции 1917 года издавал указы, запрещавшие устройство ёлок в школах и гимназиях.

Не приняли ёлку и в крестьянской избе. Если для городской бедноты ёлка была желанной, хотя часто и недоступной, то для крестьян новогодняя ёлка оставалась чисто “барской забавой”.  Все с детства знают новогоднюю песенку:

Крестьяне ездили в лес только за ёлками для своих господ или же для того, чтобы нарубить их на продажу в городе.  Да, и чеховский Ванька, писавший письмо «на деревню дедушке» в сочельник вспоминал поездку с дедом в лес за ёлкой, а ёлку они с дедушкой рубили не для себя, а для господских детей.

Новогодние открытки начала XX века, не отражают реальности этого праздника. Не были правдивыми умилительные новогодние открытки с Дедом Морозом входящим в крестьянскую избу с ёлкой и  мешком подарков за плечами, где его с изумлением встречают ребятишки, и надписью: “Дедушка Мороз идёт,  Вам подарочки несёт”.

И всё же новогодняя, а не рождественская ёлка вышла победительницей из борьбы со своими противниками.

Сторонники ёлки — многие педагоги и литераторы — встали на защиту “прекрасного и поэтического обычая новогодней ёлки”, полагая, что “в лесу всегда можно вырубить сотню-другую молодых ёлок без особенного вреда для леса, а нередко даже с пользой”. Профессор петербургского Лесного института, автор книги о русском лесе Д. М. Кайгородов, регулярно публиковавший на страницах рождественских номеров газеты “Новое время” статьи о ёлке, уверенно заявлял: “С лесом ничего не станет, а лишать детей удовольствия поиграть возле рождественского дерева жестоко”.

Новый обычай устанавливать новогоднюю ёлку оказался столь обаятельным, чарующим, что отменить его в эти годы так никому и не удалось.

Саранцева П.А.

История превращения ели в рождественское дерево

В мировой праздничной традиции часто фигурирует дерево или ветки, листья — как один из древнейших символов жизни. Например, зеленые пальмовые ветви — это символ победы жизни над смертью в Древнем Египте, зеленые листья — в зимний праздник Сатурналий у древних римлян, дубовые ветки с золотыми яблоками — у друидов, во время празднества зимнего солнцестояния. В скандинавской культуре существует интересный обычай «елка для птиц». Непосредственно в Рождество или накануне птицам выносят семена или крошки хлеба. Это примета, что новый год будет удачным. Естественно, что вечнозеленое дерево своим жизнеутверждающим видом наиболее отвечает идеологии победы жизни над смертью. Остановимся и мы на нем.

Откуда пришла традиция ставить в дом на рождество украшенную ёлку? Говорят, всё началось с древних кельтов, которые поклонялись ёлке как пристанищу духов плодородия. Чтобы задобрить этих духов, каждый год в конце декабря развешивали для них на ёлках самые разные дары. Во времена язычества она была особо почитаемой и отождествлялась с мировым деревом. Именно здесь, у древних германцев, она и стала сначала новогодним, а позже – рождественским символом. Среди германских народов издавна существовал обычай идти на Новый год в лес, где выбранное для обрядовой роли еловое дерево освещали свечами и украшали цветными тряпочками, после чего вблизи или вокруг него совершались соответствующие обряды. Со временем еловые деревца стали срубать и приносить в дом, где они устанавливались на столе. К деревцу прикрепляли зажженные свечки, на него вешали яблоки и сахарные изделия. (Приложение №1)

Ель – вечнозеленое хвойное дерево семейства сосновых с конусообразной кроной и длинными чешуйчатыми шишками – у многих народов использовалось в качестве культового дерева. Возникновению культа ели как символа неумирающей природы способствовал вечнозеленый покров, позволявший использовать ее во время зимнего праздничного сезона. После крещения германских народов обычаи и обряды, связанные с почитанием ели, начали постепенно приобретать христианский смысл, и ее стали «использовать» в качестве рождественского дерева, устанавливая в домах уже не на Новый год, а в сочельник (канун Рождества, 24 декабря), отчего она и получила название рождественского дерева. С тех пор в сочельник праздничное настроение стало в Германии создаваться не только рождественскими песнопениями, но и елкой с горящими на ней свечами.

Противоречивы сведения по поводу того, где и когда елка была использована в качестве рождественского дерева, существует множество мнений. По одним сведениям это случилось в Эльзасе (Франция) в первой половине XVI века, по другим – это случилось в других местах Германии. Однако чаще всего начало использования ели как символа Рождества связывают с именем знаменитого немецкого реформатора Мартина Лютера, хотя в XVI веке, когда он жил, этот обычай еще не получил в Германии широкого распространения. Лютеру же приписывается и введение рождественского дерева в дом. Существует легенда о том, как однажды в Сочельник Лютер шел домой сначала по заснеженному полю, а потом через лес. Он глубоко задумался и, взглянув на небо, вдруг увидел звезды, ярко сверкавшие сквозь темные ветви елей. Эта картина напомнила ему первую рождественскую ночь в Вифлееме, которая свершилась за много столетий до переживаемого им момента. Лютер стал размышлять о безграничной любви Бога, пославшего в мир своего единственного сына Спасителем всех грешных людей. Эти думы не покидали его и по возвращении домой, и в конце концов он поведал их членам своей семьи. Для подкрепления своих мыслей Лютер вышел в сад, срезал маленькую елочку, принес ее в дом, прикрепил к ней свечи и зажег их, тем самым представив милость открывшихся небес, позволивших Господу Иисусу спуститься на землю. После этого случая на каждое Рождество в доме Лютера устанавливалось рождественское дерево с горящими на нем свечами. Сохранилась гравюра XVI века, на которой Лютер с семьей изображен возле рождественского дерева.[1]

Первое упоминание о «рождественском дереве» сохранилось в немецкой летописи начала XVII века. А полвека спустя нарядная лесная красавица превратилась в необходимый атрибут новогодних праздников во всей Германии. Вслед за Германией эту традицию подхватили и другие страны Западной Европы. К примеру, в Англии первую ёлку установили по приказу королевы Виктории в Виндзорском замке в 1867 году. Украшали «рождественское дерево» по особым каноническим правилам: верхушку должна была венчать «Вифлеемская звезда», яблоки олицетворяли запретный плод, горящие свечи – суть жертвенности Христа, всевозможные фигурные пряники и печенье должны были напоминать о пресных хлебцах, употребляемых при обряде причастия.

Таким образом, сначала ёлочные украшения были в основном съедобными, но начиная с XVII века стали изготавливаться и более долговечные украшения – золотили еловые шишки, пустые яичные скорлупки покрывали тончайшим слоем чеканной латуни. Были и бумажные цветы, и искусные поделки из ваты, из серебряной фольги делали ёлочных фей, изящные звездочки, бабочек и забавные фигурки зверей. Из скрученных оловянных проволочек делали мишуру. Существует легенда, что добрая фея превратила обычную паутину в сверкающие серебряные нити и подарила детям, так появилась мишура. (Приложение №2)

Украшение ёлки во все времена было связано с разными преданиями, мифами и легендами. Новогодними шарами ёлку начали украшать после неурожайного года, когда верующие обратились к стеклодувам с просьбой сделать стеклянные яблоки для праздника. С тех пор шары считаются классикой ёлочных украшений. Достоверно известно, что первые ёлочные шарики были сделаны в 1848 году в местечке Лауша в Тюрингии (Германия). Они изготавливались из прозрачного или цветного стекла, покрытого изнутри слоем свинца, а снаружи были разукрашены блестками.

Постепенно продажа рождественских украшений становилась прибыльным делом, и в 1867 году здесь был открыт газовый завод, ремесленники которого, пользуясь легко настраивающимися газовыми горелками с пламенем очень высокой температуры, выдували уже большие тонкостенные шары. Вскоре вредное для здоровья свинцовое покрытие заменил слой нитрата серебра. Следом за шарами стеклодувы начали делать стеклянные фигурки – птичек, виноградные гроздья в керамических формах, кувшинчики, дудочки. Изделия раскрашивали золотой и серебряной пылью. Однако Россия с ёлкой познакомилась значительно позже. Традиционным народным праздником зимнего цикла исстари являлись святки, имеющие и без того насыщенную программу, в которую ёлка никак не вписывалась. Рождество, как христианский праздник пыталось вытеснить языческие святки, но в России славление Христа, церковные службы, сопровождалось, импровизированными представлениями с активным включением зрителей по ходу действия, а также народный кукольный театр, представляющий сценки на тему Рождества.

Петровский указ 1699 года

В России обычай новогодней елки ведет начало с Петровской эпохи. Как новогодний символ первоначально сделалась известною в Москве с половины XVII века. В Немецкую слободу, где проживали немцы, часто наведывался юный царь Петр здесь он с ней и познакомился. Лишь по возвращении домой после своего первого путешествия в Европу, состоявшегося в 1698 году, Петр I устраивает в России календарную реформу. Указ гласил: «Поелику в России считают Новый год по-разному, с сего числа перестать дурить головы людям и считать Новый год повсеместно с первого января. А в знак доброго начинания и веселия поздравить друг друга с Новым годом, желая в делах благополучия и в семье благоденствия. В честь Нового года учинять украшения из елей, детей забавлять, на санках катать с гор. А взрослым людям пьянства и мордобоя не учинять — на то других дней хватает».[2] Согласно царскому указу от 20 декабря 1699 года, впредь предписывалось вести летоисчисление не от сотворения мира, а от Рождества Христова. 1 сентября 7208 года от сотворения мира (до введения Юлианского календаря), патриархальная Москва, как обычно, готовилась встретить Новый год. Но празднику не суждено было состояться, потому что указом ПетраI 1 сентября стал будничным днём, а после 31 декабря 7208 года должен был наступить Новый 1700 год христианской эры, как было принято в европейских странах.

В этом указе давались также рекомендации по организации новогоднего праздника. В его ознаменование было велено пускать ракеты, зажигать огни и украшать столицу, тогда еще Москву, вечнозеленой растительностью: «По большим улицам, у нарочитых домов, пред воротами поставить некоторые украшения от древ и ветвей сосновых, еловых и можжевеловых против образцов, каковы сделаны на Гостином дворе. А стоять тому украшению января в первый день».[3] На Красной площади был устроен фейерверк, пушечные и ружейные салюты, а москвичам было велено стрелять из мушкетов и пускать ракеты возле своих домов. 6 января празднества окончились крестным ходом на Иордань. Вопреки старинному обычаю, царь не шел за духовенством в богатом облачении, а стоял на берегу Москвы-реки в мундире в окружении Преображенского и Семеновского полков, одетых в зеленые кафтаны и камзолы с золотыми пуговицами и позументом. Боярам и служилым людям было велено облачиться в европейские костюмы — венгерские кафтаны. И женщины должны были быть также одеты в иноземное платье. Петр I имел обыкновение потешаться святочными игрищами. В царских теремах все рядились, пели песни, гадали. Сам государь с многочисленной свитой объезжал дома знатных вельмож и бояр. При этом все должны были рьяно веселиться — кто имел «кислую мину», был бит батогами.

Обычай справлять Новый год с ёлкой прижилась не сразу, и на то были свои культурные и исторические причины. Народ привык в ночь с 31 декабря на 1 января отмечать вечер Василия Кесарийского. Другие названия: «щедруха» (гуляли как на Масленицу, появился даже термин: «кесарийский» поросенок, которого зажаривали целиком), Васильев вечер.[4] В период петровского правления это была чисто городская забава. Селу вообще забыли разъяснить, для какой надобности надо вешать яблоки и пряники на елки. Кроме того, на Руси к ели было отношение особенное, но менее праздничное. Почему исстари на похоронах путь за покойником устилается еловым лапником? Это делалось для того, чтобы дорога позади усопшего как бы перегораживается елью, чтобы острые иголки препятствовали его возращению с кладбища обратно в свой дом. Некогда девушка, желавшая отвадить постылого ухажёра, незаметно прятала в его карман кончик еловой веточки — «отвращающий» ответ нелюбимому, означающий «нет». Праздничным же деревом у славян считалась вишня. Именно цветущая вишня, а не колючая ель, специально выращивалась в кадках и в Новый год украшала славянские дома, благоухая розовыми нежными лепестками.[5]

В Сибири празднование Нового года с елкой произошло ёще позже, чем где-либо, так как здесь жило много инородцев со своими вековыми устоями. Староверы-раскольники называли Петра «чертом лысым и святотатцем», а все его новации – бесовым наваждением, да и ель издревле отождествлялась у славян с печалью и скорбью: они считали ель «деревом мёртвых», поэтому с праздником она никак не ассоциировалась. Петру I пришлось издать указ о «правильном» праздновании Нового года, в котором говорилось, что необходимо украшать сосновые, еловые и можжевеловые деревья и ветки на всех улицах у ворот.[6] Елизавета Петровна святки справляла по старинным русским обычаям. Придворные должны были являться ко двору костюмированные, но без масок. Императрица и сама рядилась, чаще всего в мужское платье. А еще государыня очень любила петь с девушками святочные песни. Екатерина Великая уважала народные потехи и развлечения и частенько принимала в них участие. В Эрмитаже играли в жмурки, фанты, кошки-мышки, пели песни, а императрица лихо отплясывала с мужиками.

Таким образом, после смерти Петра его рекомендации были забыты. Царские предписания сохранились лишь в убранстве питейных заведений, которые перед Новым годом продолжали украшать елками. По этим елкам (привязанным к колу, установленным на крышах или же воткнутыми у ворот) опознавались кабаки. Деревья стояли там до следующего года, накануне которого старые елки заменяли новыми. Возникнув в результате петровского указа, этот обычай поддерживался в течение ХVIII и XIX веков. В России без принуждения елки стали наряжать лишь в конце царствования Екатерины II.

Рождественское дерево в России в первой половине ХIХ века

С елкой как с ритуальным атрибутом рождественской обрядности мы встречаемся в России в начале XIX столетия. На этот раз встреча с ней состоится уже не в Москве, а в Северной столице. Приток немцев в Петербург, где их было много с самого его основания, продолжался и в начале XIX века. Выходцы из Германии привозили с собой усвоенные на родине привычки, обычаи, обряды и ритуалы, которые они тщательно сохраняли и всячески поддерживали на новом месте жительства. Поэтому неудивительно, что на территории России первые рождественские елки зафиксированы именно в домах петербургских немцев.

Установить точное время, когда елка впервые появилась в русском доме, пока не представляется возможным. Возможно, события эти связаны с женитьбой императора Николая I на прусской принцессе Шарлотте, императрице Александре Фёдоровне. В канун Рождества 1817 года столы в Зимнем дворце Петербурга украсили маленькими венками из еловых веток в память о родной для принцессы Пруссии, где ёлочки с горящими свечками были традиционными. Торжество в царской семье дополнялось обычаем делать друг другу подарки, которые клали под эту же ёлочку на столе. Подарков было много и однажды в зал дворца привезли настоящую лесную красавицу. Царскую ёлку увидели тысячи глаз желающих разделить с царём святой праздник. В 1818 году по инициативе великой княгини Александры Федоровны была устроена елка в Москве, а на следующий год – в петербургском Аничковом дворце. На Рождество 1828 года императрица Александра Федоровна, организовала первый праздник детской елки в собственном дворце для пяти своих детей и племянниц – дочерей великого князя Михаила Павловича. Елка была установлена в Большой столовой дворца. Пригласили также детей некоторых придворных. На восьми столах и на столе, поставленном для императора, установили елочки, украшенные конфетами, золочеными яблоками и орехами. Под деревьями были разложены подарки: игрушки, платья, фарфоровые вещицы и др. Подарки всем присутствовавшим детям раздавала сама хозяйка. Праздник начался в восемь часов вечера, а в девять часов гости уже разъехались. С этих пор по примеру царской семьи елку на Рождество стали устанавливать в домах высшей петербургской знати. В рассказе С. Ауслендера «Святки в старом Петербурге» говорится о том, что первая рождественская елка в России была устроена государем Николаем I в самом конце 1830-х годов, после чего по примеру царской семьи ее стали устанавливать в домах петербургской знати. Остальное население столицы до поры до времени либо относилось к ней равнодушно, либо вообще не знало о существовании такого обычая. Однако мало-помалу рождественское дерево завоевывало и другие социальные слои Петербурга. Судя по многочисленным описаниям святочных празднеств в журналах 1820 – 1830 годах, в эту пору рождественское дерево в русских домах еще не было в употреблении. Первое упоминание о елке появилось в газете «Северная пчела» накануне 1840 года: сообщалось о продающихся прелестно убранных и изукрашенных фонариками, гирляндами, венками елках. Год спустя в той же газете появляется объяснение входящего в моду обычая: «Мы переняли у добрых немцев детский праздник в канун праздника Рождества Христова. Деревце, освещенное фонариками или свечками, увешанное конфетами, плодами, игрушками, книгами составляет отраду детей».[7]

С начала 1840-х годов пришедшая из Германии елка начинает охотно усваиваться русскими состоятельными семьями столицы. Остальное население до поры до времени оставалось к ней вполне равнодушно. Однако мало-помалу она стала завоевывать и другие социальные слои Петербурга. И вдруг в середине 1840-х годов произошел взрыв: немецкое обыкновение начинает стремительно распространяться. Петербург был буквально охвачен елочным ажиотажем. О елке заговорили в печати, началась продажа елок перед Рождеством, ее стали устраивать во многих домах Северной столицы. «В Петербурге все помешаны на елках», – иронизировал по этому поводу Иван Панаев, – «начиная от бедной комнаты чиновника до великолепного салона: везде в Петербурге горят, блестят, святятся и мерцают елки в рождественские вечера. Без елки теперь существовать нельзя – что и за праздник, коли не было елки».[8] И вдруг в середине 1840-х годов произошел взрыв – немецкий обычай – начинает стремительно распространяться. Теперь Петербург был буквально охвачен «елочным ажиотажем». Обычай вошел в моду, и уже к концу 1840-х годов рождественское дерево становится в столице хорошо знакомым и привычным предметом рождественского интерьера. Увлечение немецким нововведением – рождественским деревом подкреплялось модой на произведения немецких писателей и прежде всего на Гофмана, елочные тексты которого «Щелкунчик» и «Повелитель блох» были хорошо известны русскому читателю.

Существенную роль в распространении и популяризации елки в России сыграла коммерция. С начала XIX века самыми известными в Петербурге специалистами в кондитерском деле стали выходцы из Швейцарии, относящиеся к маленькой альпийской народности – ретороманцам, знаменитым во всей Европе мастерам кондитерского дела. Постепенно они завладели кондитерским делом столицы и организовали с конца 1830-х годов продажу елок с висящими на них фонариками, игрушками, пряниками, пирожными, конфетами. Стоили такие елки очень дорого, и поэтому покупать их для своих деток могли только очень богатые добрые маменьки. Ёлочных игрушек, изготовленных в России фабричным образом, было очень мало – завозились они в основном из Германии. Отечественное же производство было незначительным – в Петербурге и Клину. Первое специализированное стеклянное ёлочное производство открыли именно под Клином, в имении князя Меньшикова, в начале XIX столетия. Спрос на новогодние игрушки привёл к появлению первых «ёлочных» артелей. В 1848 году в Москве открылась первая фабрика по производству огней «без цвета и запаха», которые называли бенгальскими. К середине XIX века немецкий обычай прочно вошел в жизнь российской столицы. Елка становится для жителя Петербурга вполне привычным явлением.

Русская елка во второй половине ХIХ века

Освоение в России рождественской елки поражает своей стремительностью. Уже в середине века елка становится вполне обычным явлением для жителей многих губернских и уездных городов. Причина быстрого вхождения петербургского новшества в жизнь провинциального города понятна: отказавшись от старинного народного обычая празднования Святок, горожане ощутили некий обрядовый вакуум. Этот вакуум либо ничем не заполнялся, вызывая чувство разочарования из-за напрасных праздничных ожиданий, либо компенсировался новыми, сугубо городскими развлечениями, в том числе и устройством елки.

Помещичью усадьбу рождественское дерево завоевывало с большим трудом. Здесь Святки еще в течение многих лет продолжали праздноваться по старинке, с соблюдением народных обычаев. И все же мало-помалу петербургская мода начинала проникать и в усадьбу. Если до середины XIX века в воспоминаниях, посвященных Святкам в помещичьей усадьбе, устройство елки не упоминается, то уже через десять лет положение меняется. На первых порах нахождение в доме рождественского дерева ограничивалось одним вечером. Накануне Рождества еловое дерево тайно от детей проносили в лучшее помещение дома, в залу или в гостиную, и устанавливали на столе, покрытом белой скатертью. К ветвям дерева прикрепляли свечи, на елке развешивали лакомства, украшения, под ней раскладывали подарки, которые, как и саму елку, готовили в строгом секрете. И наконец, перед самым впуском детей в залу на дереве зажигали свечи. Входить в помещение, где устанавливалась елка, до специального разрешения строжайшим образом запрещалось. Чаще всего на это время детей уводили в какую-либо другую комнату. Поэтому они не могли видеть то, что делалось в доме, но по разным знакам стремились угадать, что происходит: прислушивались, подглядывали в замочную скважину или в дверную щель. Когда же, наконец, все приготовления заканчивались, подавался условный сигнал («раздавался волшебный звонок») либо за детьми приходил кто-то из взрослых или слуг. Двери в залу открывали. Представ перед детьми во всей своей красе, разукрашенная на самый блистательный лад елка неизменно вызывала изумление, восхищение, восторг. В конце праздника доведенные до крайне восторженного состояния дети получали елку в свое полное распоряжение: они срывали с нее сласти и игрушки, разрушали, ломали и полностью уничтожали дерево (что породило выражения «грабить елку», «щипать елку», «рушить елку»). Отсюда произошло и название самого праздника: праздник «ощипывания елки». В конце праздника опустошенное и поломанное дерево выносили из залы и выбрасывали во двор. Несмотря на все возрастающую популярность елки в России, отношение к ней с самого начала не отличалось полным единодушием. О ней иногда отзывались с неприязнью как о «неуклюжей, немецкой и неостроумной выдумке», удивляясь тому, как это колючее, темное и сырое дерево могло превратиться в объект почитания и восхищения.

В последние десятилетия XIX века в России впервые стали раздаваться голоса в защиту природы и прежде всего лесов. В печати прошла антиелочная кампания, инициаторы которой ополчились на полюбившийся обычай, рассматривая вырубку тысяч деревьев перед Рождеством как настоящее бедствие. Серьезным противником елки как иноземного, неправославного и к тому же языческого по своему происхождению обычая стала православная церковь. Святейший синод вплоть до революции 1917 года издавал указы, запрещавшие устройство елок в школах и гимназиях. Опять не приняли елку и в крестьянской избе. Если для городской бедноты елка была желанной, хотя часто и недоступной, то для крестьян она оставалась чисто барской забавой. Крестьяне ездили в лес только за елками для своих господ или же для того, чтобы нарубить их на продажу в городе. И все же елка вышла победительницей из борьбы со своими противниками.

Ёлка в русской жизни на рубеже ХIХ – ХХ веков

К концу XIX столетия ёлка становится в России обычным явлением. Заготовка ёлок начиналась за неделю до Рождества. Для лесников и крестьян из пригородных деревень их продажа стала одним из сезонных заработков. Продавались деревца в самых многолюдных местах: у гостиных дворов, на площадях, рынках.

В появлении ёлки в доме для детей больше не было тайны, соблюдение которой считалось обязательным условием при устройстве первых ёлок. Дети с удовольствием гуляли в «лесах» ёлочных базаров; наблюдали за тем, как ёлку вносили в дом; видели, как она, ещё не оттаявшая, лежала в сенях («только после всенощной ее впустят») или в комнате на полу, отогреваясь в домашнем тепле; чувствовали, как она начинала излучать хвойный и смоляной запах. Со всего города, а иногда и из других городов на домашние ёлки съезжались родные и близкие, двоюродные сёстры и братья. Взрослые придумывали и покупали подарки, организовывали «ёлочное веселье», играли на фортепьяно, дети танцевали.

В годы Первой мировой войны: ёлка становится символом, связывающим незримой связью временно или навсегда разлученных членов семей. В иллюстрированных еженедельниках с 1915 года регулярно печатались фотографии, на которых засняты солдаты, празднующие Рождество с установленной в землянке или окопе ёлочкой. Но было и другое: война с Германией, напомнив о немецком происхождении обычая рождественского дерева, неожиданно спровоцировала, казалось бы, навсегда утихшие «антиёлочные» настроения, которые проявлялись как в резких выступлениях против ёлки в печати, так и в запретах на устройство ёлки в учреждениях.

Столь полюбившийся детям и их родителям праздник, не имел в русском прошлом никакой идеологической опоры. Долгое время не существовало концепции елки и праздника в ее честь. Ее красота и душевная щедрость нуждались в обосновании. Елка как дерево, ставшее центром праздничного торжества, и елка как праздник, получивший по этому дереву название, должны были обрести какой-то символический смысл. Если Петр I вводил хвойную растительность в ознаменование Нового года и в знак веселья, то есть в качестве элемента декора городского светского праздника, в котором религиозная христианская функция отсутствовала, то с XIX века ель, превратившись из новогодней в рождественскую, стала приобретать христианскую символику. Наряду с заимствованием самого праздника усваивалось и то значение, которое приписывалось рождественскому дереву на Западе, его связь с темой Рождества. Так русская елка становится христовым деревом. Свойство ее оставаться всегда зеленой способствовало превращению ее в символ неувядающей, вечнозеленой благостыни божьей, вечного обновления жизни, нравственного возрождения, приносимого рождающимся Христом. Она устанавливалась в день Рождества для того, чтобы люди не забывали закон любви и добра, милосердия и сострадания. Она превратилась в райское древо, которого люди некогда лишились, но которое ежегодно возвращалось родившимся спасителем. Символическое толкование получало не только дерево в целом, но и отдельные его части и атрибуты: его храмообразная форма, вечнозеленый покров, Вифлиемская звезда на верхушке, горящие на нем свечи. Даже крестовина, которой крепили елку, стала символизировать крестную ношу Христа. Свидетельствуя о прочной опоре рождественского дерева.

История елки после октября 1917 года

Далее истории елки становится более сложной. Октябрьская революция ввела запрет на религиозные обряды, в том числе была запрещена и рождественская ёлка как буржуазный пережиток. Прекратился завоз игрушек из Германии. Декретом Совнаркома от 24 января 1918 года был введён новый стиль исчисления календаря с разницей между старым в 13 дней. Теперь между Рождеством и Новым годом пролегли будни. Новый год стал обычным рабочим днём недели. Но люди всё равно старались отметить любимый праздник. Именно в это время (а также в военные годы) появляется большое количество «домодельных» игрушек, то есть сделанных своими руками дома. Такими игрушками могли быть, например, бумажные зонтики.[9]

На XVI партийной конференции, прошедшей в апреле 1929 г., было принято решение о «разумной и правильной организации трудового времени». Этим решением отменялись церковные праздники, и день Рождества стал рабочим днем. Елки ставить запретили, объявив их «поповским обычаем», «буржуазным пережитком». В печати появлялись обличительные и высмеивавшие эту традицию публикации. И тогда елка «ушла в подполье»: ее тайно продолжали ставить к Рождеству, плотно занавесив окна. Предновогодними вечерами по улицам ходили дежурные и вглядывались в окна квартир: не светятся ли где-нибудь огни елок. Детские журналы осуждали и высмеивали детей, мечтающих о елке: «Религиозность ребят начинается именно с елки <…> Ребенок отравляется религиозным ядом…»; «Долой елку и связанный с нею хлам». Каких только обвинений не выдвигалось в эти годы против елки! «Милая елочка» — это «дикарский обычай».[10] Тогда казалось, что елке пришел конец. И все же полностью искоренить полюбившийся обычай не удалось. В семьях, верных дореволюционным традициям, ее продолжали устраивать. Так продолжалось в течение семи лет. И вдруг 28 декабря 1935 г. в «Правде» неожиданно для всех была напечатана заметка, подписанная кандидатом в члены Политбюро ЦК ВКП(б) П.П. Постышевым «Давайте организуем к Новому году детям хорошую елку!». В ней предлагалось «положить конец» «неправильному осуждению елки». Комсомольцам и пионерработникам было дано указание срочно организовать к Новому году коллективные елки для детей: «В школах, детских домах, дворцах пионеров <…> — везде должна быть детская елка!»[11] (Приложение№3)

Уже 28 декабря 1935 года заработал конвейер по производству национальной новогодней утвари. Через три дня Сталин скажет: «Жить стало лучше, жить стало веселее!» Спустя 2 года после этого события, в начале января 1937 года, была поставлена первая советская ёлка в Колонном зале Дома Союзов. Дерево достигало 15 метров в высоту. Репортаж из зала был показан в киножурнале «Советский Союз», после чего уже на следующий год сотни праздничных ёлок по всей стране подхватили кремлёвский почин. Характерно для того времени, что в том же 1937 году Наркомпрос выпускает пособие под названием «Ёлка в детском саду», где подробно описано, какие ёлочные игрушки следует вешать на нижние ветки, какие на средние, какого цвета должна быть звезда на макушке, как должны вести себя дети и педагоги во время праздника.

Итак, ёлка была не столько возрождена, сколько превращена в новый праздник, получивший простую и чёткую формулировку: «Новогодняя ёлка – праздник радостного и счастливого детства в нашей стране». Устройство новогодних ёлок для детей сотрудников учреждений и промышленных предприятий становится обязательным. Теперь еловое дерево — необходимая принадлежность не только советского праздника Нового года, но и советской жизни вообще. Организовывала праздник «ёлочная комиссия», в которую обычно входили профсоюзные активисты: они разрабатывали программу, доставляли ёлку, обеспечивали Дедом Морозом, готовили подарки. Самым трудным был выбор подарков и принятие решения, «какой подарок сделать кому из ребят так, чтобы не выйти из лимита и в то же время все были довольны». Для каждого ребенка готовился особый подарок, что впоследствии вышло из практики советских ёлок, на которых предполагалось равенство всех детей.

Прошло ещё несколько лет, и день 1 января 1947 года стал «красным днём календаря». А ёлка в Доме союзов приобрела символ «главной ёлки страны». В 1954 году новогодняя ёлка переехала в Георгиевский зал Большого Кремлёвского дворца. На протяжении трёх веков ёлка добросовестно выполняла возложенные на неё обязанности, и будем надеяться, что вокруг разукрашенного, блестящего дерева будут водить хороводы и петь песенки, сочинённые почти сто лет назад, наши дети, внуки и правнуки. Так елка была поставлена на службу советской власти, став обязательным атрибутом государственного праздника Нового года. Скорому утверждению елки в качестве одного из советских символов способствовали и ее архитектоника, напоминающая башни московского Кремля, и звезда на ее верхушке, которая из Вифлеемской превратилась в «символ нового мира» красную пятиконечную звезду. После 60-х годов с появлением Кремлёвского дворца съездов главный детский праздник страны переместился туда. Но к началу 70-х годов многие москвичи, да и жители других городов вовсе не рвались на «главные ёлки». И до сих пор самые желанные для нас не общественные, а домашние ёлки, на которые собираются своей семьёй. На этих домашних праздниках люди забывают о той официальной роли, которую играла ёлка, и празднуют её как семейное торжество, по установившимся в семье традициям. Забыла о своём неприязненном отношении к ёлке православная церковь. Теперь зелёные деревца стоят не только в храмах во время рождественского богослужения, но и в домах церковнослужителей.

В 1991 году в России вновь стали праздновать Рождество Христово. 7 января было объявлено нерабочим днём. «И, как всегда в это время, — писала в конце декабря 1993 года газета «Невское время», — горят на главной улице Петербурга ёлки — не просто новогодние, уже рождественские, без красных звёзд». На протяжении трёх веков ёлка добросовестно выполняла возложенные на неё функции, и даже насильственная идеологизация не мешала ей в неформальной домашней обстановке оставаться всеми любимой и ежегодно желанной, страстно и задолго до Нового года ожидаемой Ёлкой. Будем надеяться, еще много поколений детей будет ходить вокруг разукрашенного, сияющего дерева и петь немудрёную песенку, сочинённую почти сто лет назад.

Заключение

Обычай ставить елку на Новый год мы позаимствовали в Западной Европе более чем три века назад при Петре I. Но новогодних елок в нашем понимании он устраивать не повелевал. После смерти Петра обычай стал умирать. Украшение здания ёлками в Новый год сохраняется в течение ХVIII и ХIХ веков только по отношению к питейным заведениям. Второй «поход» новогодней елки на Россию был опять предпринят из Германии в 40-е годы ХIХ века. Процесс принятия елки в России был долгим, противоречивым, а временами даже болезненным. Это отражает настроения и пристрастия различных слоев русского общества. У православной церкви не было большого желания продвигать в народные массы лютеранский обычай. В деревнях елка не приживалась. А вот города новая мода просто захватила, в богатых домах устраивали детские новогодние утренники. В Россию елка пришла именно как атрибут семейного праздника Рождества. В те времена игрушек еще не было, елку украшали фруктами и конфетами. В период первой мировой войны 1914-1918 гг. елка стала «врагом» государства. Поскольку Россия воевала, с Германией традицию отмечать праздник с елкой царь назвал «вражеской» и категорически запретил ей следовать. После революции запрет отменили. В1929 г. в рамках антирелигиозной компании запрещено празднование Рождества. ЦК ВКП(б) назвал обычай устанавливать так называемую рождественскую ель антисоветским. Лишь только в 1935 г. было принято решение организовать к Новому году детям хорошую елку. В 1949 году 1 января стал нерабочим днём. Главными атрибутами этого праздника стали новогодняя ёлка, Дед Мороз и Снегурочка. Как видим, в России новогодняя ёлка пришла на смену ёлке рождественской. В к. 80-х-н.90-х годов ХХ века, у нас вновь стали праздновать Рождество Христово и, естественно, появилась рождественская ёлка. Ёлками украшают и храмы в праздник Рождества. Рождественская елка у христиан – это символ жизни и бессмертия – поскольку зелень этого дерева не умирает зимой в отличие от лиственных деревьев. С этой точки зрения устраиваемая на Рождество елка должна напоминать нам об источнике жизни и бессмертия.

Прослеживая историю русской елки, можно увидеть, как постепенно меняется отношение к этому дереву. Как в спорах о нем возникает, растет и утверждается его культ, как протекает борьба с ним и за него и как елка, наконец, одерживает полную победу, превратившись во всеобщую любимицу, ожидание которой становится одним из самых счастливых и памятных переживаний ребенка. Елки детства запечатлеваются в памяти на всю жизнь.

Список используемой литературы

1. Герасина О. История рождественской елки // http://www.soluschristus.ru/biblioteka/bogosluzhenie_i_obryady/olga_gerasina_istoriya_rozhdestvenskoj_elki
2. Дерягина З. «Елка как символ перемен в России» // http://www.vozvr.ru/TabId/248/Default.aspx?ArticleId=705
3. Душечкина Е. В. Русская ёлка: История, мифология, литература. — СПб, 2002
4. Душечкина Е.В.Из истории русской елки (1920-е–1930-е годы) Живая старина. 2002, № 4
5. Душечкина Елена «Легенда о человеке, подарившем елку советским детям» http://magazines.russ.ru/oz/2003/1/2003_01_28.html
6. Елков И. «Новогодняя елка: от запрета до расцвета». «Российская газета» — Неделя №4821 от 25.12.2008
7. История рождественской елки // http://www.mafrance.ru/prazdniki/rozhdestvo-prazdniki/istoriya-rozhdestvenskoj-elki/
8. Соколова Н. История страны на ёлке. http://www.rgo.ru/2010/12/istoriya-strany-na-yolke/
9. Токарев С.А, Филимонова Т.Д. «Обряды и обычаи, связанные с растительность» http://www.celtica.ru/content/view/48/144/
10. Новогодняя елка http://ru.wikipedia

Приложения

Приложение №1

Ритуал Нового года

Как и большинство праздников, встреча Нового года – ритуал, имеющий древнее происхождение. Сегодня, сравнивая дошедшие до нас традиции с некоторыми обрядами древних, поражаешься неожиданным параллелям и понимаешь скрытые смыслы новогодних обычаев. Например, новогодняя ёлка, которую практически каждая семья устанавливает у себя дома. Ель у ранних кельтов почиталась за дерево, наделённое магическим смыслом. Она вечнозелёное дерево, а значит, не поддающееся никаким разрушительным силам. Наверное, именно поэтому ель считалась обиталищем лесного божества, дружба с которым для зависящих от «благосклонности» леса людей была чрезвычайно важна.

Дух жил, разумеется, не в каждой ёлке, а в самой старой и могучей. Вот перед ней-то и собирались в период зимнего солнцестояния подобострастные древние, дабы задобрить духа, получить у него «благословение» на следующий год.

Задабривать в старину умели только одним способом – принесением жертв. Когда-то это были человеческие жертвоприношения, а потом стали приносить животных. Внутренности убитых жертв развешивались на ветвях ели, а сама она обмазывалась кровью. Это и были первые прообразы нынешних… ёлочных игрушек.

Впоследствии магические ритуалы претерпели изменения. Убийства ушли в прошлое, а священное растение украшалось дарами – яблоками, кусочками хлеба, колосьями и т.д. Украшение дерева приобретало и другое значение. Божество не просто задабривали, но и «намекали» ему на те блага, которые празднующие хотели бы получить в следующем году, когда природа оживёт после зимнего безвременья. На ветвях ели появились определённые символы. Верхушка дерева была «отдана» богам, заведующим судьбой человека, и украшалась изображением солнца, сделанным из колосьев пшеницы, изображениями звёзд, птиц. Ближе к земле располагались более утилитарные символы: фигурки людей, которые хотели избавиться от болезней или улучшить свою жизнь, плоды, которые намекали на хороший урожай, изображения домов, которые хотели построить себе в следующем году празднующие, и т.д.

Постепенно лесные празднества переходили под крыши. Ель выкапывалась вместе с корнями и переносилась в храм, где стояла живая в течение семи дней – дух приглашался в гости. Потом так же осторожно дерево пересаживали обратно, закопав под корнями дары или жертвы. А вот рубить живое дерево, чтобы принести его в дом, было запрещено. Срезать веточки позволялось, но не более того. Варварский обычай новогодней «заготовки» ёлок сформировался значительно позже.

Магические свойства ели или сосны подтверждает даже такой дошедший до наших времён обычай, как украшение ветвями этих растений гробов с умершими или традиция устилать еловыми лапами путь, по которому несли гроб. Это увязывает ель со смертью, о чём подробнее поговорим, вспомнив о трансформации любимого детьми Деда Мороза.

http://ulin.ru/newspaper/new-year.htm

Приложение №2

Древние европейцы подвешивали к зеленым ветвям ели яблоки — символ плодородия, яйца — символ развивающейся жизни, гармонии и полного благополучия, орехи — символ непостижимости божественного промысла. Считалось, что наряженные таким образом ветки ели отводили злых духов и нечистую силу. Наряжали елку и игрушками. А поведали миру обо всем этом то ли волхвы, то ли древние германские пастухи. Затем этот веселый и уютный обычай проник в особняки и замки, где росли принцессы. Вырастая, они выходили замуж за иноземных принцев и приносили немецкий зимний обычай в другие страны Европы. Именно юная немецкая принцесса, выданная замуж за наследника британского престола, нарядила в конце XVII века первую елку в Англии. Другая принцесса из Германии научила этому французов.

http://www.istorya.ru/forum/index.php?showtopic=1641

Приложение №3

28 декабря 1935 года газета «Правда» опубликовала письмо секретаря компартии Украины Павла Постышева в защиту елки: «В дореволюционное время буржуазия и чиновники буржуазии всегда устраивали на Новый год своим детям ёлку. Дети рабочих с завистью через окно посматривали на сверкающую разноцветными огнями ёлку и веселящихся вокруг неё детей богатеев. Почему у нас школы, детские дома, ясли, детские клубы, дворцы пионеров лишают этого прекрасного удовольствия ребятишек трудящихся Советской страны? Какие–то, не иначе как «левые» загибщики ославили это детское развлечение как буржуазную затею. Следует этому неправильному осуждению ёлки, которая является прекрасным развлечением для детей, положить конец. Комсомольцы, пионер–работники должны под Новый год устроить коллективные ёлки для детей. В школах, детских домах, в дворцах пионеров, в детских клубах, в детских кино и театрах — везде должна быть детская ёлка! Не должно быть ни одного колхоза, где бы правление вместе с комсомольцами не устроило бы накануне Нового года ёлку для своих ребятишек. Горсоветы, председатели районных исполкомов, сельсоветы, органы народного образования должны помочь устройству советской ёлки для детей нашей великой социалистической родины. Организации детской новогодней ёлки наши ребятишки будут только благодарны. Я уверен, что комсомольцы примут в этом деле самое активное участие и искоренят нелепое мнение, что детская ёлка является буржуазным предрассудком. Итак, давайте организуем весёлую встречу Нового года для детей, устроим хорошую советскую ёлку во всех городах и колхозах.»

После этого письма елка была разрешена специальным указом ВЛКСМ. Вместе с елкой к советским детям вернулся и Дед Мороз. А Павел Постышев 26 февраля 1938 года был снят со своих постов, арестован и расстрелян через год в Бутырской тюрьме.

Так что, воспринимая Новый год как весёлый детский праздник, стоит смотреть немного глубже, тогда кое-что станет на свои места, откроется подлинный смысл древних ритуалов и традиций прошлых веков.

Словарь

Идеология (греч. ιδεολογία, от греч. ιδεα — прообраз, идея; и λογος — слово, разум, учение) — система концептуально оформленных взглядов и идей, выражающая интересы различных социальных классов, групп, обществ, в которой осознаются и оцениваются отношения людей к действительности и друг к другу.

Идеологизация культуры — процесс подчинения культуры определенным идеологическим идеям и установкам, политическим интересам.

Новогодняя ёлка — неотъемлемый атрибут празднования Нового Года в России и на постсоветском пространстве. В Западной Европе, Северной Америке и др. (фактически в большинстве стран мира) ёлка — атрибут празднования Рождества (рождественская ёлка). Как правило, представляет собой хвойное дерево (преимущественно сосна или ель), украшенное гирляндами, стеклянными и пластмассовыми игрушками, свечами и сладостями. Устанавливается на время проведения праздника Новый Год в домах или на улице.

Обычай — укоренившееся, повторяющееся с давних пор в каком-либо обществе, действие. Обычай — привычка, принятое, усвоенное дело, обиходное. Повадка, привычка, усвоенная нраву.

Святками, или святыми днями, называют дни с 25 декабря до 5 января (по ст. ст.), то есть от Рождества до Крещения. В эти дни в связи с общей радостью о родившемся Спасителе богослужения особенно праздничны, отменяется пост в среду и пятницу.

Традиция — набор представлений, обычаев, привычек и навыков практической деятельности, передаваемых из поколения в поколение, выступающих одним из регуляторов общественных отношений.

Примечания

[1] Душечкина Е. В. Русская ёлка: История, мифология, литература. — СПб., 2002, с. 36

[2] Токарев С.А, Филимонова Т.Д. «Обряды и обычаи, связанные с растительность» http://www.celtica.ru

[3] Душечкина Е. В. Русская ёлка: История, мифология, литература. — СПб., 2002, с. 13-81

[4] Елков И. «Новогодняя елка: от запрета до расцвета». «Российская газета» — Неделя №4821 от 25.12.2008

[5] Токарев С.А, Филимонова Т.Д. «Обряды и обычаи, связанные с растительность» http://www.celtica.ru

[6] Соколова Н. История страны на ёлке. http://www.rgo.ru/2010/12/istoriya-strany-na-yolke/

[7] Душечкина Е. В. Русская ёлка: История, мифология, литература. — СПб., 2002, с. 51

[8] Душечкина Е. В. Русская ёлка: История, мифология, литература. — СПб., 2002, с. 53

[9] Соколова Н. История страны на ёлке. http://www.rgo.ru/2010/12/istoriya-strany-na-yolke/

[10] Душечкина Е.В.Из истории русской елки (1920-е–1930-е годы) Живая старина. 2002, № 4, стр. 9-11.

[11] Там же.

Новый год в семье Романовых
1817–1918 годы

Главная фамилия Российской империи жила всегда скромно и не особенно громко. Главным календарным праздником для Романовых, как и для всех православных христиан, была Пасха, а Рождество и Новый год – историей очень семейной. Их отмечали узким и близким кругом – наверное, поэтому в дневниках и письмах сохранились такие теплые воспоминания о каждом празднике, проведенном вместе, о подарках, которые друг другу дарили, и словах, которыми напутствовали.

После смерти Петра I «немецкий обычай» украшать дома на Рождество елочными ветками постепенно забылся. Но в 1817 году жена будущего императора Николая I и урожденная принцесса Фридерика-Луиза-Шарлотта-Вильгельмина Прусская Александра Федоровна устроила рождественский праздник с подарками у елки в Московском Кремле, а спустя год елку нарядили и в Зимнем дворце. Если точнее, даже не елку, а елки – по персональной для всех членов императорской семьи. Рядом с каждой из них поставили стол с подарками. Для детей это были игрушки и сладости, на столах взрослых могли быть куда более серьезные подарки – украшения для женщин и драгоценные безделушки для мужчин.

Фрейлина императорского двора Мария Фредерикс вспоминала: «В сочельник, после всенощной, у Императрицы была всегда елка для ее августейших детей, и вся свита приглашалась на этот семейный праздник… Имели каждый свой стол с елкой, убранной разными подарками… Нас всегда собирали сперва во внутренние покои Ee Величества. Там, около закрытых дверей концертного зала или ротонды в Зимнем дворце, в которых обыкновенно происходила елка, боролись и толкались все дети между собой, царские включительно, кто первый попадет в заветный зал. Императрица уходила вперед, чтобы осмотреть еще раз все столы, а у нас так и бились сердца радостью и любопытством ожидания. Вдруг слышался звонок, двери растворялись, и мы вбегали с шумом и гамом в освещенный тысячами свечей зал. Императрица сама подводила каждого к назначенному столу и давала подарки. Можно представить, сколько радости, удовольствия и благодарности изливалось в эту минуту… Елку со всеми подарками потом мне привозили домой, и я долго потешалась и угощалась с нее, эти подарки состояли из разных вещей, соответственно летам. В детстве мы получали игрушки, в юношестве – книги, платья, серебро; позже – бриллианты и тому подобное. У меня до сих пор хранится письменный стол с одной из царских елок…»

Самой веселой и запоминающейся елкой в царствование Николая I был праздник 1843 года. Для общей любимицы, младшей дочери императора Александры Николаевны, был приготовлен особый сюрприз. К ее елке, кроме обычных сережек и конфет, привязали и жениха, принца Фридриха-Вильгельма-Георга-Адольфа, в разлуке с которым она так страдала, что Николай I попросил его приехать и порадовать дочь. Молодые поженились сразу после Рождества. Не оставляли без даров и свиту. В это трудно поверить, но Николай I сам выбирал в магазинах рождественские подарки своим близким. Его примеру следовали и дети. Вот как описывает Рождество 1837 года дочь Николая I Ольга: «У нас была зажжена по обыкновению елка в Малом зале, где мы одаривали друг друга мелочами, купленными на наши карманные деньги». Когда взаимные «семейные» подарки были вручены, все перемещались в зал и собирались вокруг большого стола, на котором были выставлены вазы, лампы, чайные сервизы, созданные на императорской Александровской мануфактуре – все эти вещи разыгрывались в лотерею. Государь выкрикивал карту, выигравший получал подарок из рук императрицы. А вот сказать, что Николай I всецело одобрил традицию елки со свечами, нельзя. Может быть, потому, что остерегался пожара. Надо сказать, что в декабре 1837 года Зимний дворец действительно загорелся, и очевидцы вспоминали, что царь первым делом подумал, что пожар начался на половине детей, которые случайно могли уронить свечку. Рассказывая об этом эпизоде, Ольга Николаевна уверяла, что ее отец «всегда был против елок».

Картина В. И. Сурикова «Вид памятника Петру I на Сенатской площади в Петербурге», 1870.

Но праздник все же стал неотъемлемой частью жизни императорской семьи. После смерти Николая I его сын, Александр II, продолжил традицию рождественских праздников. Она не была нарушена даже в декабре 1855 года, хотя семья еще не сняла траур. По этой причине это была елка для «своих», в число которых были включены фрейлины вдовствующей императрицы Александра Долгорукая и Анна Тютчева (собственно, и сам праздник проходил на половине Марии Александровны «в малых покоях», а не в парадных залах Зимнего дворца). Все остальное было как всегда: отдельные елки для императрицы, императора, для каждого из их детей и для каждого из детей Великого князя Константина – то есть в Золотой гостиной вырос лес елок. Императрица получила в подарок множество браслетов, драгоценный саксонский фарфор, образа и платья, а Александр II – несколько дюжин рубашек и платков, новый мундир и несколько картин.

Даже когда семья не проводила вместе праздники, елки все равно устраивали. Сочельник 1864 года был грустным: юный цесаревич Николай Александрович умирал от туберкулезного менингита в Ницце, с ним сидели мать, императрица Мария Александровна, и сестра, Великая княжна Ольга Николаевна. Он уже не вставал, но женщины устроили для него «елку» прямо в спальне – украсили померанцевое дерево портретами родных и близких. Так он смог увидеть лица всех тех, по кому отчаянно скучал. Спустя день, в Рождество, такая же «елка» была устроена для двора Марии Александровны и находившихся в Ницце русских аристократов. «Собрание было очень оживленное и веселое», – отметила в своих воспоминаниях Ольга.

Счет кондитера Петра Прядина

За украшения елок отвечали поставщики двора – кондитеры. Им давался аванс (он составлял 500 рублей), а потом происходил окончательный расчет.

1880 год:

Две елки с бронзовыми украшениями…………………….. 45 руб. 00 коп.

Три с обыкновенными украшениями……………………… 25 руб. 00 коп.

Елочные подарки: «сюрпризы французские» (95 шт.)……. 2 руб. 00 коп.

«Конфекты» (75 кульков) за фунт………………………….. 1 руб. 43 коп.

Мандарины (150 шт.) за десяток…………………………….. 1 руб. 45 коп.

Яблоки (150 шт.) за десяток………………………………….. 1 руб. 00 коп.

Чернослив французский (только для Великих князей) (9 ящичков)……………………. 2 руб. 50 коп.

Личный комплект Императора Александра II – добавлен «пат де абрико» (цукаты из абрикосов) (одна коробка)………………………. 3 руб. 00 коп.

Ирен Прусская с дочерьми и императрица Александра Федоровна в Царском Селе

Снежная крепость, построенная в Царском Селе для шуточных боев, 1912 год

Николай II с цесаревичем и Великой княжной Татьяной, 1916 год

При Александре III Рождество стали отмечать в Гатчине: в Желтой и Малиновой гостиных дворца наряжали восемь – десять елок. К всенощной сюда же приезжали Великие князья с чадами и домочадцами. В связи с волной терроризма, прокатившейся по России в 70–80-х годах, ни император, ни члены его семьи не могли больше сами выбирать подарки в магазинах. Поэтому приходилось довольствоваться тем, что присылалось в качестве образцов во дворец. Но тут были свои трудности – когда поставщик понимал, что его товар понравился, он начинал из года в год присылать одно и то же, и отказаться от его даров было невозможно. Такие подарки уже никого не радовали, поэтому взрослые обращались к западным ювелирным домам – Cartier любили особенно, а дети старались смастерить что-нибудь сами. Однажды маленькая Великая княжна Ольга Александровна подарила отцу мягкие красные туфли, которые сама вышила белыми крестиками. Потом она отмечала в дневнике, как ей было приятно видеть их на нем.

Напряженная политическая обстановка накладывала отпечаток даже на Рождество. Императрица Мария Федоровна в декабре 1881 года преподнесла мужу револьвер «смит-вессон № 38» (35 рублей), к которому прилагались 100 патронов (7 рублей 50 копеек) и кобура (5 рублей), а своим сыновьям – Николаю и Георгию – она подарила английские ножи, ценою чуть ли не превосходящие револьвер мужа.

САМЫЙ ДОРОГОЙ ПОДАРОК НИКОЛАЙ I СДЕЛАЛ СВОЕЙ МЛАДШЕЙ ДОЧЕРИ, АЛЕКСАНДРЕ. ОН СПЕЦИАЛЬНО К РОЖДЕСТВУ ВЫЗВАЛ ИЗ ГЕРМАНИИ И ПРИВЯЗАЛ К ЕЛКЕ В ЗИМНЕМ ДВОРЦЕ ЕЕ ЖЕНИХА, В РАЗЛУКЕ С КОТОРЫМ ДЕВУШКА БЕЗУМНО СКУЧАЛА.

Праздничные открытки

Обычай дарить открытки на праздники – довольно поздний. До конца XVIII века все прекрасно обходились визитными карточками с поздравлениями.

Первые рождественские открытки в России появились довольно поздно. Инициатором их выпуска стал Петербургский попечительный комитет о сестрах Красного Креста (Община святой Евгении), изыскивающий деньги на содержание больницы и курсов сестер. К Рождеству 1898 года Община издала серию из десяти открыток, на которых были воспроизведены акварельные рисунки известных художников. Надписи «С Рождеством Христовым!» на них не было, но сюжеты отсылали к библейской тематике. Идея понравилась, и начался золотой период для русских открыток. На рождественских открытках печатали репродукции пейзажей Юлия Клевера, лесные сцены графа Муравьева, девичьи портреты в стиле XVIII века Сергея Плошинского и сцены городской жизни баталиста Николая Каразина. Издательства наперебой предлагали клиентам и «эмаль с золотом», и «аристократические на лучшем полотняном картоне в стиле модерн», и «бромосеребряные», и «с вклеенными кусочками шелка», и «плюшевые», и «настоящие гравюрные с золотым обрезом». Все это сделало русскую открытку предметом коллекционирования. Они до сих пор интересны многим собирателям. Самая дорогая русская открытка (часть сета из двенадцати открыток по рисункам Ивана Билибина) ушла в 2009 году на Bloomsbury Auctions за $1,2 тыс.

Великая княжна Ольга Николаевна на лошади, дореволюционная открытка

Великие княжны и цесаревич, дореволюционная открытка

Сценарий Рождества не менялся из года в год, но перемен, кажется, не хотели ни дети, ни взрослые – праздник давно и прочно вошел в жизнь царской семьи. Сестра Николая II вспоминала, как отец звонил в колокольчик и все, оставив всякую чинность, бросались к дверям банкетного зала. «Двери распахивались, и мы оказывались в волшебном царстве». Начало еще одной традиции положил Александр III. 25 декабря после семейного завтрака он, его дети и Великие князья ехали в манеж Кирасирского полка. Здесь наряжалась елка для нижних чинов конвоя Государя, Сводно-гвардейского батальона и Дворцовой полиции. Через день праздник повторялся, чтобы те, кто накануне был занят по службе, не остались обойденными. Императрица Мария Федоровна сама раздавала солдатам и казакам подарки, а офицеров приглашали на праздник 26 декабря в Арсенальный зал Гатчинского дворца, где тоже были елка и стол с подарками, после их вручения всех угощали чаем.

А вот новогоднюю ночь в императорской России праздником не считали, поэтому традиции проводов уходящего года и встречи наступающего не было ни у простых людей, ни в царской семье. Поэтому и воспоминаний о том, как во дворце проходил предновогодний день, почти не сохранилось. А те немногие, что дошли до наших дней, вполне будничные. К примеру, вечер 31 декабря 1853 года фрейлина А. Ф. Тютчева провела у императрицы – дамы говорили о войне и щипали корпию для армии. В одиннадцать часов подали шампанское, все поздравили друг друга, и императрица отпустила фрейлин: «так принято в царской семье, чтобы к двенадцати каждый удалялся к себе». Вот расписание сыновей Александра II на 31 декабря 1861 года, Александра и Владимира: подьем в 7 утра, после завтрака они наклеивали билетики на книги, которые предполагалось разыграть в лотерее, затем визит к отцу и общая литургия. В 6 часов вечера начиналась елка у цесаревича, а до нее Великие князья готовили уроки и обедали с родителями. После елки на половине наследника в 8 часов вечера семья отправилась к всенощной. После окончания службы сыновья около часа провели с родителями и «спать легли около четверти двенадцатого». Перед сном к ним зашел отец, чтобы пожелать спокойной ночи. То есть никто в семье не ждал полуночи и боя курантов – все это более поздняя традиция.

Воспитатель царских детей адмирал Дмитрий Сергеевич Арсеньев писал в своем дневнике в 1873 году: «Императрица и Государь никогда не встречали Нового года, и Императрица к 12 часам уже была в постели, и Великие князья Сергей и Павел Александровичи, простившись с родителями около 11 часов, пришли к нам и у нас встречали Новый год». Однако этот день все же отличался от других тем, что несколько поколений Романовых считали своим долгом подводить в своих дневниках итоги уходящего года. Например, 31 декабря 1873 года 16-летний Великий князь Сергей Александрович записал: «Вот кончился милый 1873 год, мне жаль, потому что я был счастлив в этом году, и всегда грустно покидать старое, хорошее!» А вот запись конца 1843 года Великой княжны Александры Николаевны, той самой, что получила в подарок на Новый год жениха: «Кончаю этот дневник и, по странной случайности, одновременно завершаю свое девичье существование. Оно было прекрасным, это существование, и очень счастливым. Я не знала горя. Бог и любящие меня люди помогли мне запастись всем необходимым для моей будущности. Оно раскрывается теперь передо мной как заря прекрасного дня. Так пусть же облака, которые ее обложат, рассеются прежде вечера, а вечер моей жизни да будет похож на его зарю! Да поможет мне Бог!»

Праздник елки
XIX век

День, когда ставилась елка, довольно быстро стал большим праздником – и семейным, и общественным. За вторую половину XIX века выработался сценарий, по которому проходили елки в домах, школах и разного рода собраниях. Но в основе его лежало ощущение, что нет более светлого и радостного события в жизни детей и взрослых, чем наряженная елка, вокруг которой можно водить хоровод.

Каждый год елка тайно готовилась взрослыми членами семьи, и каждый год она становилась волшебным сюрпризом для детей. Неважно, что они наперед знали о традиции устанавливать ель, – в них всякий раз зрели семена сомнений: «А будет ли и в этот раз елка?» Родители загадочно улыбались и ничего не говорили определенно, чем еще больше распаляли ожидания детей.

Уже задолго до Рождества их охватывали «предпраздничные» предвкушения, они самозабвенно мечтали о новых впечатлениях, которые принесет им праздник. Все вокруг словно окутывалось небесными чарами, реальность переставала быть предсказуемой – за каждым углом детей подстерегали новые приключения. «Я долго стоял под метелью и прислушивался, как по душе ходило веселым ветром самое распрекрасное и душистое на свете слово – Рождество. Оно пахло вьюгой и колючими хвойными лапками» – так описывает свои ранние ощущения Александр Николаевич Плещеев.

Но у взрослых не было времени предаваться мечтаниям о празднике. Пока дети переживали сладкое чувство предпраздничного томления, старшие члены семьи должны были тайком пронести ель в одну из лучших комнат дома – в зал или гостиную. Там елка устанавливалась на почетном месте – на торжественном столе с белой скатертью или посередине помещения (последний вариант более поздний).

Все понимали, что «надо было пронести елку в зал… так, чтобы никто не видал». Анастасия Цветаева писала, что взрослые «прятали от нас [елку] ровно с такой же страстью, с какой мы мечтали ее увидеть». Все мемуаристы в один голос говорят о тайной подготовке ели к празднику: «В это время двери залы запираются, и большие убирают елку…»; «Нас не пускают в залу. Там мама с гостями устраивает елку…»; «С середины дня папина комната стояла закрытой; там водружалась и украшалась грандиозная, до высокого потолка, елка…».

Для украшения елки взрослые всегда мобилизировали всю свою фантазию, чтобы воссоздать незабываемую волшебную атмосферу Рождества. Ель обвешивалась свечами, украшениями и лакомствами, а внизу у ее основания с любовью расставлялись рождественские подарки. Дети в это время сидели запертые в своих комнатах – для них было святотатством покинуть пределы детской и прийти посмотреть на украшение елового дерева. Прежде чем вызволить их из заключения и пригласить в гостиную, взрослые зажигали все свечи на елке.

Рождественская открытка конца XIX века

Рождественская елка в новом здании Ольгинского детского приюта Трудолюбия в Красноярске, 1905 год

 

Незаслуженного дара
Ждем у запертых дверей…

Михаил Кузьмин «Елка»

В европейских странах существовал обычай держать детей в «отдельной, совершенно темной комнате» перед тем, как впустить в ярко освещенную елкой гостиную. Таким образом, дети оказывались в буквальном смысле ослеплены красотой рождественской ели. Однако в России такой жестокой традиции не существовало, как сообщают исследователи.

Но дети не были бы детьми, если бы не пытались подсматривать за праздничными приготовлениями. Жгучее любопытство порой толкало их на открытые диверсии: «…и Андрюша, успев увидеть, мчался к нам вверх по лестнице, удирая от гувернантки, захлебнувшись, шептал: Принесли!» – пишет в уже знакомых нам мемуарах Анастасия Цветаева. Запертые и томящиеся в вынужденном заключении, маленькие проныры не могли сидеть смирно. Они подсматривали в замочную скважину, прикладывали чашки к стенам, тщательно изучали дверные щели – ни один способ разведки не был забыт. Но детские мучения не могли длиться бесконечно. Вдруг раздавался сигнал колокольчика, разрешающий выйти из комнаты, или за детьми приходил один из взрослых, специально отряженный для спасательной миссии. Следующие после этого сказочные мгновения проникновения в «елочное пространство» даже спустя десятки лет оставались предметом вдохновения для поэтов, писателей и мемуаристов.

Увидев ту самую елку, «для которой уже не было ни голоса, ни дыхания и от которой нет слов», дети первое время цепенели от восторга и счастья. Потом, когда к ним возвращалась способность мыслить и понимать происходящее, ребята пускались в неистовое веселье – поднимался невообразимый шум, гам, смех, оглушительные крики и хлопанья в ладоши. «Минуту царила тишина глубокого очарования, сразу сменившаяся хором восторженных восклицаний. Одна из девочек не в силах была овладеть охватившим ее восторгом и упорно и молча прыгала на одном месте; маленькая косичка со вплетенной голубой ленточкой хлопала по ее плечам», – делится в мемуарах Леонид Андреев.

После шумной радости наступало время тихого восхищения елкой. Дети подходили, осторожно трогали елочные игрушки, с трепетом разворачивали спрятанные под елью подарки… Когда страсти улегались, детям отдавали рождественское дерево на полное расхищение – они стягивали сладости, забирали развешанные игрушки, ломали и валили елку наземь. Отсюда и возникло выражение «щипать елку» или «грабить елку». Даже сам праздник так и называется – «ощипывание елки». «Елка уже упала, и десятки детей взлезали друг на друга, чтобы достать себе хоть что-нибудь из тех великолепных вещей, которые так долго манили собой их встревоженные воображеньица», – рассказывает об этом детском умопомешательстве Салтыков-Щедрин.

Елка в московском детском саду, 1968 год

Домашняя елка в Ворошиловграде, 1940-е годы

Причем такой праздничный вандализм был совершенно необходим. Дети, пережившие глубокий предпраздничный стресс в ожидании загадочной елки, остро нуждались в нервной разрядке после долгого и напряженного томления. Если такой разрядки почему-то не было, рождественский вечер заканчивался криками, скандалами, плачем и истериками. Взрослые понимали, что так дети «выпускали свои чувства наружу».

Анна Григорьевна, супруга Федора Михайловича Достоевского, однажды вспоминала, как после устроенного праздника рождественской елки в 1872 году маленький сын Федя проснулся поздно ночью с громким плачем. Он бился в истерике до тех пор, пока Федор Михайлович не догадался снова отнести сына к елке и подаркам. Родители были настолько напуганы таким неожиданным исходом праздничного вечера, что даже вызвали доктора. Как оказалось, «воображение мальчика было поражено елкою, игрушками и тем удовольствием, которое он испытал…».

На ежегодном празднике присутствовала вся семья, и «большие», и «маленькие». Водораздел между «взрослым» и «ребенком», между организатором и благодарным участником торжества проходил где-то в возрасте двенадцати лет. Подростки уже вовсю участвовали в подготовке елки для младших – это считалась инициацией вступления во взрослую жизнь.

Для родителей рождественская елка была не меньшим нервным испытанием. Далеко загодя они готовили подарки, покупали елку, хлопотали о новых и непременно о самых интересных елочных украшениях. Вот как проходила подготовка елки в семье Владимира Розанова со слов его младшей дочери: «Мама весь день ездила в город покупать подарки и приезжала измученная и ложилась на диван…» Но несмотря на все трудности, взрослые ни за что бы не отказались от удовольствия создания непередаваемой рождественской атмосферы для своих детей. Анна Григорьева как-то писала о том, насколько ответственно ее муж относился к подготовке рождественского вечера: «Федор Михайлович, чрезвычайно нежный отец, постоянно думал, чем бы потешить своих деток. Особенно он заботился об устройстве елки: непременно требовал, чтобы я покупала большую и ветвистую, сам украшал ее (украшения переходили из года в год), влезал на табуреты, вставляя верхние свечки и утверждая звезду».

«Детям»

 

Ликовала вся природа,
Величава и светла,
И к ногам Христа-Младенца
Все дары свои несла.
Близ пещеры три высоких,
Гордых дерева росли
И, ветвями обнимаясь,
Вход заветный стерегли.
Ель зеленая, олива,
Пальма с пышною листвой –
Там стояли неразлучной
И могучею семьей.
И они, как вся природа,
Все земные существа,
Принести свой дар хотели
В знак святого торжества.

Дмитрий Мережковский, 1883

Глазами ревностных творцов взрослые наблюдали за первой реакцией детей, вступивших в елочную комнату. Они огорчались, когда дети, не обращая внимания на старательно подготовленную елку, сразу бросались к подаркам, разложенным под ней. И напротив, домочадцы несказанно радовались счастливому оцепенению малышей, только увидевших горящую елку. Дети, «надобно отдать им честь – долго восхищались деревом прежде, нежели вздумали разбирать свои подарки» – так выглядела главная похвала родительским стараниям.

Если непосредственного детского восхищения не удавалось добиться, родители считали, что елка «не получилась». Впрочем, такие случаи действительно бывали. Нередки были и скандалы на праздничных вечерах, жалобы по поводу неудовлетворенности подарком и завистливые взгляды на свертки в руках других детей.

Уже под конец XIX века традиционное елочное веселье успело стать признаком шаблонного мышления, запущенной несовременности стариков-родителей. Например, можно вспомнить слова неизвестного юмориста, рассыпавшегося в искрометном памфлете в сборнике «Веселые святки» 1902 года: «Отец вводит детей к елке. Ну, вот вам и елка! Вы теперь должны как следует веселиться, чтобы не зря были затрачены мною деньги на елку. А если не будете искренне веселиться – всех выдеру! Так и знайте!»

«ЕЛКА УЖЕ УПАЛА, И ДЕСЯТКИ ДЕТЕЙ ВЗЛЕЗАЛИ ДРУГ НА ДРУГА, ЧТОБЫ ДОСТАТЬ СЕБЕ ХОТЬ ЧТО-НИБУДЬ ИЗ ТЕХ ВЕЛИКОЛЕПНЫХ ВЕЩЕЙ, КОТОРЫЕ ТАК ДОЛГО МАНИЛИ СОБОЙ ИХ ВСТРЕВОЖЕННЫЕ ВООБРАЖЕНЬИЦА».

М. Е. САЛТЫКОВ-ЩЕДРИН.

После праздника судьба елки была незавидна – ее, поломанную и разграбленную, выкидывали во двор. «И эта самая елка, роскошная и пышная, за минуту была выброшена на улицу», – пишет автор рассказа «Елка в семье Вельских». Было обычным делом просто выставить изломанную елку у черного хода, где она подвергалась полному забвению и оставалась ровно до той поры, пока естественным ходом времени не сгнивала от непогоды. В Восточной Словакии ель после праздника освящали и использовали как объект магических заклинаний, но в России от ставшей никому не нужной елки быстро избавлялись, иногда даже пускали на растопку как обычное топливо.

Уже начиная с 1860-х годов в русских домах становится модно ставить не маленькую символическую елочку, а высокую и широкую ель с роскошной хвоей на пышных ветвях. А вскоре она перемещается со стола на пол, в самый центр главной комнаты дома. Чем выше елка, чем шире и кустистее – тем лучше детям. «Елочных» игр было множество – дети бегали вокруг нее, прятались под ней или за ней, изобретали веселые игры под душистым покровом ее ветвей.

Существует теория, что традиция водить хоровод вокруг елки была похищена из троицкого ритуала, когда празднующие берут друг друга за руки и кружатся вокруг березы под аккомпанемент традиционных песен. Поэтому темой песен могли быть самые отвлеченные мотивы, никак не связанные с новогодними праздниками как таковыми. Популярной, например, была песенка-игра:

 

Наш отец Викентий
Нам велел играть:
Что бы он ни делал,
Все нам повторять…

Родителям детей, организовавшим для них такой чудесный праздник, тоже не было чуждо тщеславие. Им хотелось похвалиться своими успехами перед знакомыми и родственниками. Так стали появляться детские елки – рождественский праздник елки, на который приглашались дети из других семейств, в том числе дети учителей и прислуги. Ребят сопровождали взрослые – необязательно родители, это могли быть просто слуги из дома, пользующиеся доверием его семьи. Никакие средства не щадились на подготовку детской елки. Организовать самую блистательную, запоминающуюся и волшебную елку стало делом чести. А похвалиться роскошью украшений, богатством рождественских угощений, высокой благородной елью – делом личного престижа. «Последнюю копейку ребром, только бы засветить и украсить елку, потому что нельзя же мне обойтись без елки, когда елка была у Ивана Алексеевича и у Дарьи Ивановны» – так описывает эту ярмарку тщеславия Иван Иванович Панаев в своих знаменитых «Рождественских рассказах».

Рождественская открытка, 1910-е годы

Самое первое описание русской детской елки датируется 1840-ми годами. «В десять часов вечера стали съезжаться дети; их привозили маменьки и взрослые сестрицы. Комната, где находилась елка, была освещена большими огнями; повсюду блистали пышность и роскошь. После угощения детей заиграла музыка. Танцы начались детьми, а кончились сестричками. После окончания вечера пустили детей срывать с елки все то, что висело на ней. Детям позволяется влезать на дерево; кто проворнее и ловчее, тот пользуется правом брать себе все, что достанет…» – такое воспоминание приводит Алексей Владимирович Терещенко в книге «Быт русского народа» (1848 год).

Сначала считалось, что елка – праздник исключительно детский, а взрослые участвуют в нем лишь как сопровождающие. В тот момент, когда ребята уже восхитились роскошью елки и веселой гурьбой набросились на подарки и на рождественское дерево, взрослый становился очевидно лишним на празднике. Поэтому родители удалялись в отдельные комнаты, где они могли обсудить получившееся торжество, испить кофею и поиграть в карты. Но очень скоро родители позавидовали непринужденному детскому веселью и стали организовывать елки для взрослых, куда они отправлялись уже без детей. Это были торжественные вечера, которые организовывались в домах богатых купцов, промышленников, начальников департаментов, у губернаторов, у князей и других представителей тогдашней знати. В некоторых домах проводился не один праздник елки, а целых три – для хозяйских детей, для детей друзей и прислуги, а также елка для взрослых. Охочие до веселья родители нисколько не уступали своим детям в любви к празднику и в желании его продлить как можно дольше. Иногда ситуация доходила до абсурда. Так, в 1874 году была запрещена статья «Елка», в которой приводилась «переписка» богатой барыни по поводу собачьей елки и вся эта затея сопоставлялась с положением бедных и голодных «двуногих».

У Бориса Пастернака в «Докторе Живаго» мы обнаруживаем: «С незапамятных времен елки у Свентицких устраивались по такому образцу. В десять, когда разъезжалась детвора, зажигали вторую для молодежи и взрослых и веселились до утра. Только пожилые всю ночь резались в карты в трехстенной помпейской гостиной, которая была продолжением зала… На рассвете ужинали всем обществом… Мимо жарко дышащей елки, опоясанной в несколько рядов струящимся сиянием, шурша платьями и наступая друг другу на ноги, двигалась черная стена прогуливающихся и разговаривающих, не занятых танцами. Внутри круга бешено вертелись танцующие».

Быстро прижился и такой жанр рождественских праздников, как публичная елка. Впервые она была организована в Санкт-Петербургском Екатерингофском вокзале в 1852 году, перед самой Крымской войной. Этот великосветский праздник открыл моду на елки в дворянских клубах, в театрах, в офицерских и купеческих собраниях. А уже с 1860-х годов ежегодные детские елки в воспитательных и учебных заведениях стали таким же обязательным и безусловным событием, как ежеутреннее пение «Боже, царя храни».

Елка трижды приходила в Россию, чтобы стать символом Нового года

Сейчас во многих домах зажглись огни новогодних елок. Хвойное деревце – ель (а на юге страны чаще сосна) в завитках серпантина, нитях серебряного «дождя», с яркими игрушками – непременный спутник Нового года. Для большинства россиян он был и остается главным праздником, вне политики, оттого самым любимым. В декабре нарядные елки появляются на площадях и во дворцах, в школах, офисах и больницах. Музеи наперебой ведут рассказ о традициях встречи Нового года, а заодно и Рождества: все-таки ель скорее рождественское дерево, хотя в нашем сознании два праздника, светский и религиозный, давно слились воедино. Но твердо ли мы знаем, почему вешаем игрушки именно на елку? И давно ли сложилась эта традиция? С каких пор название деревца стало означать еще и новогодний праздник – для детей утренник, для взрослых – бал? И почему даже у елки в нашей стране трудная судьба?

Сегодня трудно поверить, что милой нам новогодней елочки, увешанной игрушками, еще два века назад в России не знали. Популярность, которую она немалым трудом завоевала к концу XIX века, в советское время ей пришлось скрывать: по приказу властей, боровшихся с религией, традиционная новогодняя атрибутика чуть не исчезла. Впрочем, первые репрессии коснулись елки еще до большевиков, в годы Первой мировой войны: ведь обычай украшать к Рождеству лесную красавицу и в нашу страну, и в Европу проник из вражеской в тот момент Германии. Правда, это лишь один из мотивов «антиелочных» выпадов вековой давности: приверженцы русской старины видели в елке угрозу национальной самобытности, защитники природы – опасность для сохранения леса. Эстеты отвергали елку как «неуклюжую, немецкую и неостроумную выдумку». Ополчилась на нее и православная церковь, считая праздник у зеленого деревца иноземным, западным, а значит, чуждым православию новшеством, к тому же с языческими корнями. Вплоть до революции 1917 года Святейший синод своими указами запрещал устройство елок в школах и гимназиях.

Оказывается, елка приходила на Русь трижды, прежде чем обрела статус главного символа Нового года. Свой вклад внес Петр Великий. Именно по воле царя-реформатора в России под новый 1700-й год впервые появилось убранство из хвойных ветвей и отдельно стоящих елей. Петр решил положить конец «новолетию» на старый лад, отмечавшемуся на Руси 1 сентября, и пойти в ногу с Европой, где новый год давно начинался с 1 января.

Царский указ от 20 декабря 1699 года предписал вести летосчисление не от Сотворения мира, а от Рождества Христова, «по примеру всех христианских народов». В указе были и рекомендации по устройству праздника: в день Нового года пускать ракеты, зажигать огни. А столицу (тогда еще Москву) украсить хвоей: «каждому хотя по древцу или ветве на вороты /…/ а стоять тому украшению января в первый день». Так был заложен трехвековой обычай устанавливать елку на зимние праздники, пока – лишь как элемент городского ландшафта.

Занятно, что после смерти Петра его предписаниям следовали только в питейных заведениях: весь ХVIII и XIX век к Новому году их продолжали украшать елками, ставя деревце на крыше или у ворот. По этим елкам стали опознавать кабаки, которые в народе прозвали «елками» или «Иванами елкиными». Русский язык сохранил поговорку «Пойдем-ка к елкину, для праздника выпьем». Правда, сегодня далеко не многие поймут выражения: «елку поднять» – пьянствовать, «идти под елку» – идти в кабак, «быть под елкой» – сидеть в кабаке, «елкин» – нетрезвый. Реабилитировать ель удалось лишь XIX веку, когда от живших в Петербурге немцев, включая венценосных особ, пошла мода ставить дома деревце с украшениями в ветвях и подарками к Новому году.

Затертый эпитет «лесная красавица» на деле точно отражает историю елки. С этим деревом связана традиция отмечать Рождество, возникшая на территории Германии. У древних германцев еще во времена язычества ель почиталась особо. Вероятно, из-за вечнозеленого покрова – он подсказал поклоняться ели как символу неумирающей природы. Издавна существовал обычай идти на Новый год в лес, где выбранное для обряда еловое дерево освещали свечами, украшали цветными лоскутками, а затем вокруг него совершали ритуал.

Позже елочки стали срубать и приносить из леса в дом, где деревце устанавливали на столе, а на него прикрепляли зажженные свечки, вешали яблоки и сладости. Именно так оно превратилось сначала в новогодний, а позже рождественский символ. После крещения германских народов обряды, связанные с почитанием ели, приобрели христианский смысл, и ель стали устанавливать в домах уже не под Новый год, а в сочельник – канун Рождества, 24 декабря. Праздничное настроение в Германии с тех пор создавали не только рождественские песнопения, но и елки с горящими свечами.

Россияне, тоже издревле почитавшие ель, увидели это дерево как символ Рождества в начале ХIХ века в домах петербургских немцев. А первая августейшая елка была устроена в 1818 году в Москве великой княгиней Александрой Федоровной, в юности принцессой Шарлоттой. Спустя год елка украсила Аничков дворец в Петербурге. На Рождество 1828 года Александра Федоровна, уже императрица, жена Николая I, в собственном дворце организовала первый праздник «детской елки». Елочки, украшенные конфетами, золочеными яблоками и орехами, установили на столах, а под деревьями разложили подарки: игрушки, платья, фарфоровые безделушки.

По примеру царской семьи украшать свои дома елкой на Рождество стали аристократы. В богатых домах на ветви порой вешали настоящие драгоценности и дорогие ткани. И к 1840-м годам столицу России охватило «елочное безумие».

Двигателем прогресса, как обычно, стала реклама. С начала XIX века моду на сладости в Петербурге диктовали кондитеры – выходцы из Швейцарии. Еще в конце 1830-х годов они стали продавать пирожные и конфеты, вешая их на елки рядом с фонариками и игрушками. Стоили такие «сладкие» елки дорого: от 20 до 200 рублей. А с конца 1840-х годов в столице началась торговля собственно елками. Крестьяне привозили их из окрестных лесов к Гостиному двору, а знать соревновалась, у кого елка выше и гуще, а ее убранство – наряднее. Но особым шиком в ту пору считались… искусственные елки.

Вскоре место маленькой елочки заняло большое дерево: особенно ценились высокие, до потолка, широкие и густые ели. Такие деревья было неудобно крепить на столе, их начали ставить на полу в центре самой большой комнаты в доме. Возникла традиция веселиться вокруг елки, водить хороводы, а для взрослых – устраивать танцы. Сложился и обычай «грабить елку»: это разрешалось детям в финале торжества, тогда как сам процесс внесения ели в дом, ее украшения держался от детворы в секрете – нарядная елка с подарками должна быть сюрпризом. Отсюда и старинное название: праздник «ощипывания елки». Дети срывали с нее сласти и игрушки, разрушали, ломали волшебное дерево – и в конце концов его выбрасывали во двор.

Самые ранние украшения елки были не из привычного нам, а в ту пору дорогого стекла: на ветки вешали «живые» и засахаренные фрукты, пряники, орехи, обернутые в фольгу, крашеные фигурки из дерева, папье-маше, ваты, картона, даже теста. Постепенно фонарики заменили свечки – будто прежде елки не боялись пожаров… На верхушку ели крепили символ Рождества – Вифлеемскую звезду с 8-ю гранями, в советское время ее сменила звезда пятиконечная, а потом декоративная «пика». Под елкой стоял «рождественский дед» с ликом святого Николая. То есть Санта Клаус, а по-нашему – Дед Мороз, который опять-таки в советскую эпоху получил в компанию «внучку» Снегурочку – героиню русского фольклора.

Однако в массах традиция долго не приживалась – лишь к середине столетия хвойные деревья завоевали всю Россию, да и то лишь в городах. Крестьяне – те самые, кто рубил елки в лесу для своих господ и привозил их на продажу в город – ее не приняли: на селе елка считалась чисто барской забавой.

Постепенно «елкой» стали называть и сам праздник в честь Рождества. В дворянских усадьбах он органично соединял русский народный обычай Святок с западной рождественской традицией. К концу XIX столетия елка стала в России привычной, она давала сезонный заработок крестьянам из пригородных деревень и доход бизнесменам, наладившим выпуск елочных игрушек и прочих украшений. «Взрослые» елки напоминали привычные еще с XVIII века святочные вечера, балы, маскарады, а наряженное дерево сделалось модной и даже непременной деталью праздничного убранства залов. Вокруг сияющей елки веселились с вечера до утра.

Со временем елка превратилась в главный атрибут зимних праздников, а главное, в одну из важнейших примет счастливого детства. Торжество у елки недолго оставалось домашним уделом. Широко распространилась традиция проводить благотворительные «елки для бедных» в народных домах и детских приютах.

Советская власть видела в елке символ «религиозной пропаганды» и пыталась вообще упразднить ее, но не сразу после 1917 года, а спустя десятилетие. Впрочем, еще в 1922-м прошла кампания за «комсомольское рождество», коротко – «комсвятки». Ячейки комсомола назначили «комсвятки» на первый день Рождества, 25 декабря даже объявили выходным. Проводили собрания с докладами, в которых разоблачались «экономические корни» рождественских праздников, и «комсомольские елки». А также – уличные шествия с сожжением икон и «пролетарские» маскарады, участники которых надевали сатирические костюмы Деникина, Колчака, кулаков, нэпманов, стран Антанты.

Однако вскоре и «комсомольское рождество» подвергли критике: оно не справилось с задачей антирелигиозной пропаганды. Уже в 1925 году открыли плановую борьбу с религией, в том числе с православными праздниками. В итоге Рождество совсем отменили – с 1929 года день 25 декабря стал рабочим, – а елку, тесно связанную с Рождеством, объявили «поповским» обычаем. В канун Нового года по вечерам на улицы выходили патрули, вглядываясь в окна, не горят ли где-нибудь елочные огни. В школах устраивали «антирождественские вечера», елки запретили даже в детских садах.

Однако пропаганда лишь загнала елку в подполье. В семьях продолжали устраивать дореволюционный праздник – теперь втайне. Хранили прежние игрушки, находили и деревца: их осторожно, разрубив ствол пополам и спрятав в мешок, привозили из леса дворники. В итоге большевики решили вернуть елку и на исходе 1935 года сняли с нее клеймо позора. Как обычно, «отмашку» сделали через выступление газеты «Правда», где кандидат в члены политбюро ЦК ВКП(б) Постышев, разумеется, с благословения «отца народов» опубликовал заметку: «Давайте организуем к новому году детям хорошую ёлку!».

Нынешняя традиция публичных елок восходит к 1852 году. Самая первая елка для публики прошла в Екатерингофском вокзале Петербурга, а затем проникла в дворянские, офицерские и купеческие собрания, клубы, театры. В Первопрестольной ежегодной «резиденцией» елки с начала 1850-х стало Благородное московское собрание. А уже в советские годы главной елкой страны назначили кремлевскую: там праздник для детей впервые устроили в 1954-м, после того, как Хрущев открыл Кремль для «народа».

Автор благодарит журнал «Наука и жизнь» за помощь в сборе материала

Все права защищены. Копирование запрещено.