Праздник Мят-Сели в Ингушетии
Праздник Мят-Сели в Ингушетии отмечается ежегодно 22 июня. За время своей многовековой истории ингушский народ создал самобытную, яркую культуру. Особое место занимали в ней и праздники. Как часть духовного наследия народа, они аккумулировали народные идеалы добра, красоты, возвышенного, знания о природе и человеке. В них находили свое выражение этические и эстетические нормы.
По древним празднованиям ингушей можно обнаружить, что их предки обладали знаниями о весеннем равноденствии, летнем и зимнем солнцестоянии. Мят-Лоам издревле считалась священной горой. Здесь отмечался день летнего солнцестояния. Ежегодно в этот день на Мят-Лоам — Столовой горе, на высоте 3 000 метров над уровнем моря, проходил праздник с танцами и народными гуляниями.
Ежегодно в наше время молодежь в день солнцестояния поднимается на Столовую гору с массовыми гуляниями с угощениями, танцами, фольклорно-этнографическими постановками. Проводится конкурс посвящения в джигиты и горянки, по итогам конкурса выбирается лучшая пара, победителям вручаются ценные призы. Организатором мероприятия выступает Миннац и Комитет по туризму Республики Ингушетия.
Храм-святилище Мят-Сели: суровая горная сказка
Достопримечательности Ингушетия
Адрес: Республика Ингушетия, Столовая гора.
Стоимость посещения: бесплатно.
Сезонность: апрель-ноябрь.
Активность: 8,2 км, перепад высот 1740-2510 м, 9-10 часов.
Храмы и святилища – средоточие духовного опыта человечества, поэтому их так много построено по всему миру. Ингушетия – не исключение. Древний, бесстрашный народ всегда отличался разнообразными верованиями и огромным количеством богов, с достоинством занимающих местный пантеон.
Святилище Мят-Сели – сакральное место поклонения божеству плодородия. Поклонники старинной ингушской религии совершают сюда настоящие паломничества. Не забывают храм и туристы. Почему это таинственное место столь популярно?
МЯТ-СЕЛИ В ИНГУШЕТИИ: МЕСТОНАХОЖДЕНИЕ И ОПИСАНИЕ
Храм Мят-Сели находится на вершине Столовой горы. На ингушском её название – Мят-Лоам, что означает «отчая гора». Столовой скала названа с оглядкой на отчетливый силуэт, ближе к вершине напоминающий этот предмет мебели. Природный объект считается священным, видимо, поэтому на его огромной спине такое большое количество храмов и прочих культовых сооружений.
Высота храма Мят-Сели – почти 5 м. Размеры постройки составляют примерно семь на три с половиной метра. Возведён храм в крайне лаконичной манере, можно сказать даже аскетичной – он представляет собой прямоугольник с покатой крышей, сделанной в виде небольших ступенек. Постройка довольно неплохо сохранилась, учитывая её древность. В храме две двери арочного типа, одна из них выходит на закат солнца, а другая – на восход. Скорее всего, это было сделано намеренно. Внутри Мят-Сели разделён на две равные половины своеобразной перегородкой.
Храм Мят-Сели использовался вплоть до начала прошлого века – существуют свидетельства, что в дни особенно жестокой засухи, на гору к святилищу поднималась целая процессия, состоящая из жителей окрестных деревень. Это было сделано для того, чтобы попросить Бога плодородия сжалиться над краем и послать спасительный дождь. Последний подобный, официально зафиксированный поход был осуществлен в 1925 году.
СЕКРЕТ НАШИХ ПРЕДКОВ: КАК ВЫЗВАТЬ ДОЖДЬ
Как языческий храм Мят-Сели использовали древние? Практиковался интересный обряд, когда собиралось большое количество молящихся. Со жрецом в авангарде и жертвенным туром, рога которого обязательно повязывали белым, процессия отправлялась на Столовую гору, непосредственно к святилищу Мят-Сели. Цель практически всегда была одна – ингуши молили о дожде. Взойдя на вершину, священнослужитель становился лицом к восходу солнца, взывая к божеству плодородия, истово умоляя его сжалиться и послать живительный ливень. Животное, предназначенное к закланию, в это время также должно быть повернуто головой на восток. Далее, жрец заходил внутрь храма, где происходило запланированное таинство. После этого быка приносили в жертву, а его мясо долго варили в котлах.
На горе начинался богоугодный пир, где кроме священной говядины, также рекой лилось домашнее вино, а все пришедшие вкушали хлеб и ароматный сыр. В обратный путь люди собирались лишь на следующее утро – у уставших богомольцев после ночного пира слипались глаза, но к жрецу неизменно предъявлялись особенные требования – от храма Мят-Сели до самой деревни он не должен был ни разу оступиться (кстати, такое же правило действовало и по пути вперёд). Случись подобное, и ему пришлось бы пожертвовать общине как минимум трех баранов, а то и целого племенного быка!
Жертвенные походы к храмам по типу Мят-Сели не были исключительно прерогативой ингушей – подобные верования поддерживали и осетины, и грузины, живущие в горах. Интересно, что с некоторых пор, принявшие ислам ингуши, во время обряда, традиционно проводящегося для установления урожайной, дождливой погоды, поворачиваются не в сторону восхода солнца, а туда, где находится священная Кааба в Мекке.
Видео Ингушетия. Храм-святилище Мят-Сели
© Галга Кистин Дзурдзук Алан. Видео из открытого источника https://youtu.be/c_sOjhWTpeQ. Не для коммерческого использования.
ЗАОБЛАЧНЫЕ ФОТО СВЯТИЛИЩА
Фото святилища Мят-Сели можно делать в любую погоду или время суток, но наиболее прекрасные снимки получаются на рассвете или закате. Примечательно, что когда глубокое ингушское небо застилают хлопковые, пышные тучи – они также являются великолепным фоном для съемок древнего храма.
Также невероятно эффектны снимки храма Мят-Сели ночью, когда на фоне темно-синего неба зажигаются сотни ярких звезд. Неизвестно, обитают ли здесь привидения давно ушедших предков, о которых рассказывают легенды о Мят-Сели, но некоторые ингуши не боятся даже ночевать в храме: иногда с утра туристы застают внутри святилища палатки.
Отзывы о храме Мят-Сели всегда самые положительные, поскольку всё здесь благоприятствует раздумчивому созерцанию и спокойному любованию как природными, так и рукотворными чудесами.
КАК ДОБРАТЬСЯ К ХРАМУ МЯТ-СЕЛИ
От курорта Армхи ближе всего к святилищу Мят-Сели расположен аул Бейни, который находится на территории Джейрахского района. В село Бейни можно добраться на любом автомобиле, даже на низкой иномарке. Расстояние от курорта Армхи до аула Бейни составляет 8 км. До самого села можно доехать на любом автомобиле.
Восхождение к святилищу можно начать от села Бейни или же изначально запланировать подняться на автомобиле повыше по дороге. Но, учитывая сложность грунтовой дороги, для подъема выше села Бейни нужно использовать только внедорожник «Нива».
Аул Бейни находится на высоте 1510 м, внедорожник «Нива» забрасывает туристов к началу серпантина на высоту 2010 м, сам храм находится на высоте 2540 м.
По так называемой «тропе предков» туристы ходят начиная с весны и до поздней осени. Подъем в гору непрост, туриста ждет постоянный набор высоты, поэтому для похода требуется хорошая физическая подготовка, удобная треккинговая обувь, дождевик и теплые вещи. Продовольственные запасы и воду брать с собой обязательно. Пройдя 1,5 часа от села Бейни, на пути туристов встретится родник с ключевой водой. Это последний источник – дальше воды не будет.
Храм Мят-Сели находится на 460 м ниже вершины Столовой горы, а если подняться на саму вершину горы, то перед восхищенными путниками откроется панорама, от которой захватывает дух: вокруг буйствует зелень ущелий, изящно прогибаются покатые спины холмов, а у самого подножья виден Владикавказ, раскинувшийся во всей красе.
Храм Мят-Сели – один из нескольких святилищ, расположенных на Столовой горе и свидетельствующих о богатом языческом прошлом ингушского народа. Экскурсия к нему станет познавательной и незабываемой
Ингушетия. Столовая гора. Святилище Мят-Сели на карте.
Координаты: 42.8533497, 44.7169304
Приглашаем посетить эту достопримечательность в нашем туре:
Была такая священная гора в древности и у ингушского народа. Называлась она — Мят-лоам. Другое своё название — Столовая гора — она получила по русской версии, благодаря своему географическому сложению — у неё плоская, но огромная по площади вершина, напоминающая с виду стол.
Так уж повелось у предков ингушей, издревле живущих у подножия этой скалы и в ущелье реки Терек, что Мят-лоам стала местом священным и притягательным в совершении различных ритуальных обрядов. С горой Мят-лоам у древних были связаны представления о сверхъестественном и таинственном, она рождала вокруг себя легенды, мифические представления об устройстве мира, суеверный страх и волшебные сказания о всемогущих богах и героях. Не даром здесь были сосредоточены три святилища: Мят-Сели, Мятар-Дяла и Сусон-Дяла. Основное из них и сохранившееся до наших дней — это святилище Мят-Сели, от двух других остались лишь руины и полуразрушенные стены.
Предания старины глубокой
В одном из поверий, записанном в 1966 году исследователем И. Дахкильговым со слов 78-летнего Жен Шаухалова, жителя селения Бейни, расположенного на южном склоне Мят-лоам, говорится, что Бог создал Мят-лоам тогда, когда сотворил Землю.
«Подобно тому, как человек с особой любовью смотрит на творение рук своих, Дяла, сотворив землю, с небес решил посмотреть на нее. Глянул вниз и залюбовался своим творением. Все было ладно: и горы, и долы, и леса — все, видимое на земле. И Дяла решил: «Поставлю-ка я на земле метку, по которой будет видно, что земля есть мое творение». Опустил Дяла руку и ладонью прижал землю. Затем Бог поднял руку вверх. На земле должна была остаться вмятина. Но случилось другое: земля, обласканная тем, что великий Дяла коснулся ее дважды, протянулась вслед за рукою и, вспучившись высоко в небо, остановилась. Так образовалась гора Мят-лоам. «Не зря Бог оставил метку на нашей земле — она показалась ему краше всех других», — многозначительно и с неким удовлетворением заключил свой рассказ Шаухалов».
Отметим, что подобные предания известны только у ингушей. Да и само название «Мят-лоам» исконно ингушское, считает известный художник Али Хашагульгов, приводя следующий довод, что «мята» («мата») — означает «родина», «отчизна», «страна», а слово «лоам» означает гора. Такого же мнения придерживается и известный ингушский писатель И. А. Кодзоев в своём Толковом словаре архаизмов и малоупотребительных слов ингушского языка.
С горой Мят-лоам связано множество других ингушских легенд и поверий. По одной из них, очень давно жили в этих местах великаны. В те времена у верховного Бога Дяла был примечательный Сокол счастья — «Ираза кер». Сделан он был из серебра, а глаза его были из золота. Мать одного из великанов оказалась жадной женщиной. Она повелела своему сыну принести ей Сокола счастья. Дяла обитал на вершине Казбека. Послушный воле матери великан попытался похитить у Дяла эту птицу. Конечно же, всеведущий Дяла узнал про это и тут же поразил великана молнией, насмерть. А великан в это время находился на горе Мят-лоам. Пораженный молнией, он упал на гору. Боясь, что от гниения великана по всей земле пойдет большой смрад, и, пожалев его за послушание матери, Дяла превратил великана в камень. Каменный человек, растянувшийся на горе, и сейчас виден в ясную погоду, если посмотреть на гору Мят-лоам.
Языческий период у ингушей длился не одно тысячелетие и прочно закрепил в сознании людей святость и покровительство божеству горы Мят-лоам, покровителя земледелия и плодородия, в честь которого и построен храм Мят-Сели.
Святилище Мят-Сели построено, по данным исследователей, не позднее XVI века. Это строение с прямоугольным основанием (6,98×3,59 м) и двускатно-ступенчатой крышей (12 сланцевых плит с продольным гребнем-«коньком»). Общая высота сооружения — 4,92 м (высота продольных стен до первых плит крыши — 1,77 м). Толщина стен — 50 см. Внутреннее помещение по длине поделено стрельчатой аркой на две равные части.
Каждое лето в день летнего солнцестояния у святилища Мят-Сели древние предки ингушей проводили жертвоприношения, совершали моления и проводили грандиозные праздники. Этот день по ингушскому календарю считался началом летнего периода, которое определялось с помощью естественных или искусственных ориентиров и наступало, когда солнце в полдень достигало высочайшей точки на небе. На этой высоте солнце оставалось несколько дней, затем начинался его поворот на зимний путь.
К концу XIX века под влиянием ислама ингуши ограничивались лишь принесением жертвы солнцу, сопровождавшейся обязательной раздачей мяса и общественной трапезой. Но из письменных источников нам известно и то, что в Мят-Сели, по свидетельству современников, обрядовые моления, в частности с просьбой ниспослать им дождь во время засухи, проводились вплоть до начала XX века.
Так, доподлинно известно, что в 1925 году жители Джейрахского ущелья молились о дожде и устраивали в святилище на Столовой горе жертвоприношения. Группа жителей во главе со жрецом поднималась на священную гору к святилищу Мят-Сели, ведя с собой жертвенного быка. На вершине горы его ставили обращенным головой к востоку. Верховный жрец, обратившись лицом на восток, произносил молитву, просил Бога дать дождя и большого урожая, после чего быка резали и здесь же в огромных котлах варили мясо.
По некоторым свидетельствам, на священной горе собирался народный совет, принимавший важные решения. Здесь же проходили турниры, на которых определялись лучшие ингушские джигиты.
Исследователи о паломничестве на Столовую гору
Данный памятник в прошлом очень почитался не только ингушским населением окрестных районов, но и соседствующими народами горной Грузии, Северной Осетии и Чечни. Одним из последних жрецов этого и двух рядом расположенных культовых сооружений (Мятер-Дяла и Сусон-Дяла) был мудрый Эльмурза Мехтиев из ингушского селения Фалхан.
О священной горе и святилище Мят-Сели, о паломничестве на эту гору писали исследователи Ч. Э. Ахриев, Н. Ф. Грабовский, Н. К. Зейдлиц, А. Базоркин, Б. К. Далгат, Л. П. Семенов, И. П. Щеблыкин, Е. М. Шиллинг и др. Археологические работы здесь проводил в 1975 году М. Б. Мужухоев. Все эти работы содержат ценную информацию о древних религиозных представлениях ингушей.
В описаниях авторов мы наблюдаем разное правописание названий Мят-лоам и храма Мят-Сели, хотя речь идет об одном и том же, и потому оставляем их в приведённых цитатах без изменений.
Н. Ф. Грабовский: «Джераховцы, кистинцы и галгаевцы считают себя магометанами, но вместе с тем у них встречаются некоторые христианские и языческие обряды; особенно резко выдаются последние… Многие места в горах назваными обществами считаются священными. У джераховцев и кистинцев, например, признается священной так называемая Столовая гора, видимая из Владикавказа на юге, на которой есть часовня, известная под именем Мят-Цели».
В начале XX века Асламбек Базоркин написал произведение под названием «Горское паломничество», где подробно описал процесс паломничества ингушей к святилищам горы Мят-лоам. Он дает точную этнографическую картину горского паломничества к святилищу Мят-Сели.
«На обширной площадке у храма Мятцели собирались для ритуального действия все взобравшиеся на святую гору паломники. Женщины расставляли деревянную посуду для праздничной трапезы, дети суетились у разложенных вокруг возвышенности костров. Жрец Цейсаг, одетый в белое одеяние, произносил молитву, паломники вторили ему. Длинное исхудалое лицо священника часто покрывалось слезами, стекая по белой бороде на одежду. Сильный голос священника, с заметной старческой разбитостью был обращен к небесам: «Великий Боже, создавший небо и землю! — воскликнул жрец, причем он обратил свой тусклый взор на светлое солнце, лучи которого ослепляли глаза. — Боже, благослови наше предприятие, благослови пришедших к Тебе с дарами, дай нам плодородие и обилие хлеба. Избави свой народ от мора и голода, о, великий!..» Могучий голос отчетливо раздавался по горам, и эхо внятно вторило ему.
Вокруг старца опустив головы, в молчаливом покаянии стояли солидные горцы. После продолжительного моления, обращенного к Богу и патрону Мятцели, а затем и восклицания «Аминь», приносили в жертву откормленных овец. Затем развязывали бурдюки с пивом и аракой, раскладывалось по тарелкам вареное мясо, овсяные лепешки, другая припасенная еда. Первыми усаживались за импровизированные столы мужчины, и с благословением жреца чаша с хмельным напитком начинала свой торжественный круг. Молодежь тут же заводила танцы. Еще засветло усталые, но довольные раскаянием и праздником паломники начинали свой обратный путь к дому».
В яркой художественной интерпретации передал значимость Столовой горы в жизни ингушей и само паломничество на святую гору в своём художественно-историческом произведении «Из тьмы веков» И. Базоркин.
«Вон древний аул Кёрбете, под ним многобашенные аулы Арзи, Ляжг, вон в лесу Бейни, над ним, на Столовой горе, маленькой точкой виден храм Мятт- села… Всё это — страна отцов, древняя колыбель народа…» — пишет он. «Перед самой уборкой и покосами всегда справлялись праздники в честь божьеликой Тушоли и Мятт-села. Но в этом году жрецы перенесли торжества на более позднее время, чтобы у народа было чем воздать должное богам за ниспосланную им благодать».
Базоркин также приводит в своём произведении молитвы, обращённые к божествам. Это ряд просьб и пожеланий, произносимых с особым пафосом, возвышенно, умиротворённо, с чистыми помыслами, где каждое слово, каждое действие насыщено священным содержанием, с осознанием того, что они должны дойти до Бога.
Паломничество на Столовую гору в наши дни
С 21 июня 2008 года по инициативе поклонников древней истории Ингушетии возобновилось традиционное паломничество на гору Мят-лоам, к средневековому храму Мят-Сели. Современное паломничество ничем не связано с религиозными верованиями предков ингушей, это всего лишь дань исторической памяти и культурным традициям средневекового прошлого.
В дни летнего солнцестояния жители Ингушетии, молодые и пожилые люди, невзирая на возраст, туристы и гости республики, желающие увидеть это благодатное место с его древней историей, рано утром в назначенный день устремляются на вершину Мят-лоам.
Приведём некоторые цитаты туристов, побывавших на восхождении к Столовой горе:
«Выстроившись в длинную цепь, медленно начинают подъем в гору, по нескончаемому для глаз серпантину. Люди идут по узкой тропе, веками протоптанной паломниками на крутых склонах альпийских гор, поросших густым разнотравьем. Подъем на вершину горы к святилищу Мят-Сели занимает не менее шести часов. Достигнув цели, туристы устраивают привал рядом со средневековым храмом Мят-Сели, и здесь, на вершине горы Мят-лоам, проводят несколько часов, отдыхая на пышном зеленом ковре из трав, наслаждаясь прекрасными картинами живой природы и человеческого зодчества каменной архитектуры средневековья. Здесь, на вершине священной горы ингушей, невольно чувствуешь трепет перед великим духом этих мест. Ему, кажется, чужды человеческая суета и беспокойство. К вечеру туристы, впечатленные замечательным колоритом здешних мест, спускаются вниз по тропе, усталые, но довольные своим этнографическим «паломничеством».
«Гора Мят-лоам кажется недоступной. Скалистые утесы напоминают тело гиганта. Змейкой вьётся тропинка по горному склону, через луга, по завалам. Навстречу ползут туманы, напоенные ароматами трав, холодным дыханием освежая лица путников».
«Мы выдвинулись с ним к подножию Столовой горы, к месту, которое еще называют Божьим склоном, склоном Богов. Сколько бы раз я ни бывала в окрестностях Столовой горы, всегда восхищалась ее величием и необыкновенной энергетикой. Высшая по духовному значению точка Ингушетии! Божественное место! Неудивительно, что у версии, согласно которой именно тут причалил Ноев ковчег, сторонников по-прежнему много».
«Столовая гора — это место, где всегда много солнечного света днем, а ночью небо усыпано множеством звезд, и кажется, что до них можно дотронуться».
«Здесь потрясающая аура. Нависает Столовая гора, придающая магию этой точке на карте Ингушетии. Как и все мифические места, существование которых будоражит воображение, впечатление от посещения их непередаваемые, это восторг до дрожи, до сильного сердцебиения. Хочется сохранить в памяти каждую минуту такой поездки».
Общеингушские патроны
Геаль-ерды
Геаль-ерды — общеингушский патрон, как Мят-сели и Тушоли.
Его культ, в сознании ингушей был, однако, ближе связан с галгаевской группой «кеккеала» (родов «трех селений»), которые почитали Геаль-ерды в эльгыце несколько выше с. Байрах Хамхинского общества. В честь Геаль-ерды были и другие эльгыцы в разных местах нагорной Ингушии, однако культ этот гораздо раньше подвергся забвению, чем почитание Тушоли и Мят-сели. В начале XIX в. он был еще достаточно жизнеспособным, чтобы фигурировать в тексте присяги русскому правительству при вступлении ингушей в подданство России (1810 г.). Мы, говорится в этом договоре, подписанном галгаевскими родами «кеккеалы», Ева и др., лучшие и почтеннейшие люди, с каждой фамилии по 10 человек, по обычаю нашему перед богом (Деалы) и почитаемым нами за святость кумиром, находящимся в горах и именуемым Геаль-ерды, утверждаемся клятвой… и т. д.
Празднования Геаль-ерзы в храме близ сел. Эгенты Мецхальского общества бывали два раза в году — зимой (в месяц Гоанцхой-бут) и летом. На зимний праздник в дар Геаль-ерды приносили вновь отлитые пули, и приводили коз (по одной от дома), которых резали перед эльгыцом; летом, приблизительно во время сенокоса (в месяц Эттинг-бут), — в число приношений входила жертвенная корова, приобретенная на средства четырех селений (Тарш, Эгенты, Бегани, Хули). Обрядовые лепешки «боджильк» для Геаль-ерды отличались наличием, вместо обычного креста, каких-то (теперь позабытых) изображений в середине и на всех трех углах.
Перед фасадом эльгыца был двор, окруженный каменной оградой с нишами. На земле у ниш лежали камни для сиденья. Представители фамилий располагались по местам, каждый у своей постоянной ниши, куда и складывали принесенные угощения; у стены были сложены оленьи рога — дары охотников.
Женщины в праздниках Геаль-ерды не участвовали. Процедура мольбищ ничем особенным не отличалась. Интересно будет лишь ознакомиться с содержанием молитвы, приводимой Б. Альборовым (Б. Альборов. Ингушское Геаль-ерды и осетинское Аларды (Изв. Ингуш. научно-исслед. инстит., т. I. Владикавказ, 1928 г.)), смысл которой я вкратце передам.
О, великий боже (Деалы!). Да будет на нас милость твоя! Чтобы наш род сделался великим, чтобы наш скот стал многочисленным.
После этого вступления следует уже непосредственное обращение к патрону: о, золотой Геаль-ерды! Кто родился, того сделай счастливым, а кто еще не родился, того тоже подай нам благополучно. Кто не является нашим родственником, чтобы и тот сделался нашим родственником.
Далее речь жреца снова обращается к Деалы — не лиши нас родственных связей, не сделай нас немощными и бедными, избавь от града, молнии, ветра, не погуби напрасно нашего труда и т. п.
При чтении молитвы жрец имел в руке «боджильк». Присутствующие сопровождали молитву возгласами «оччи» и, по ее окончании, вырезали ножом изображения, находившиеся в середине «боджильк», бросали эти части на землю и только тогда начинали есть свои лепешки.
Мят-сели
Мят-сели — брат Тамыж-ерды и Амгали-ерды, имел значение обще-ингушского патрона.
День Мят-сели, приходившийся в «месяц Мят-сели» по ингушскому летоисчислению, падал на одно из воскресений конца июня и начала июля и справлялся на плоской вершине Столовой горы (Матхох), хорошо видной из Владикавказа. Там были три святилища — главный эльгыц в честь Мят-сели и два других в честь Мяттыр-Деалы и Сусол-Деалы. Так как от селений до этого места путь был далекий, выходили из дома накануне. Шли на праздник и мужчины и женщины. Женщины в этот праздник находились под особым покровительством Мят-сели, и всякое оскорбление их грозило гневом патрона. Мужчины при выходе из селения стреляли, а женщины и девушки пели песню (гелой). Кроме провизии, прихожане брали на праздник жертвенных животных, в числе которых обязательно был трехлетний бык с белой материей на рогах.
Не повторяя при описании праздника Мят-сели тех черт, которые уже были нами обрисованы выше (в изложении культа Дзорах-ццу), и которые общи всем ингушским мольбищам, мы проследим празднество в его других существенных моментах.
Первая остановка прихожан была на склоне горы Матхох, у часовни т. н. «маленького Мят-сели» или иначе — Баин-сели по названию соседнего селения. Зайдя в часовню, жрец выносил оттуда «бейрах» — священную хоругвь — белый флаг с колокольчиками, прикрепленными к вершине древка. Прихожане устраивали религиозный танец, резали, по обету, жертвенных животных (ради выздоровления родственника, рождения сына и т. п.), молились, ели и отправлялись дальше со жрецом во главе, одетым в белое и несшим на плече «бейрах». К «бейрах» все относились с величайшим уважением. Если жрец в пути случайно прикасался древком хоругви к земле, или терял колокольчик, то за это он жертвовал, во искупление вины, — в первом случае трех баранов, во втором — трехгодового быка.
Употребление «бейрах» не является исключительной принадлежностью культа Мят-сели. Подобный флаг имел место почти при всех больших мольбищах, а также (с траурным полотнищем) в похоронных и поминальных обрядах. При решении возникших между селениями споров о межах был обычай обносить «бейрах» по спорной границе, как сильнейшее доказательство правоты.
На каждой следующей остановке молодежь устраивала танцы. На вершине Матхох располагались ночевать. Утром в день праздника начиналось мольбище, сперва у главного эльгыца. Каждое селение имело здесь определенное место. Жрец прислонял «бейрах» к стене храма и, имея в руках бокал с пивом, читал лицом к востоку импровизированную молитву, во время которой молодые парни, расставленные по три человека на все четыре стороны, выкрикивали возглас «оччи», женщины пели — «колючим град не делай нам, жгучего мороза не посылай нам, о тяжелый (т. е. могучий) Деалы», присоединяя к этому припев «гелой», а жертвователи по обету держали наготове приведенных животных. Молитва жреца обращалась, собственно, не к Мят-сели, а к Деалы (т. е. к богу) и лишь в ее конце упоминался Мят-сели и другие патроны: «золотой Мят-сели, свою благодать дай нам; сосед Баин-сели, ты свою благодать дай нам… и все ццу пусть милостиво примут нашу молитву». У бога же в этой молитве просилось многое: чистый огонь очага, полное блюдо, хорошее потомство, счастье гостю, избавление от несчастий, приплод скота, урожай, хорошая погода и т. п.
После молитвы хозяева резали скот, а затем жрец освящал приношения семейств (тегум) в эльгыце. От каждой семьи входил туда человек с восковой свечой и кушаньями: жрец зажигал свечи, ставил их в ниши, читал молитвы и принимал от прихожан в свою пользу положенную порцию продуктов и в том числе треть обрядовой лепешки боджильк.
От эльгыца процессия направлялась ко второму святилищу — Мяттыр-деалы, а у Мят-сели оставалась группа женщин, девушек и мальчиков.
После молитвы у Мяттыр-деалы, прихожане возвращались к Мят- . сели и бросали оставшимся здесь женщинам галушки.
Была примета, если бездетная поймает, у ней родится сын. Затем женщины без мужчин шли к третьему храму — святилищу патрона Сусол-деалы, захватив с собой специальные приношения (от каждой семьи — обычные лепешки, свеча) и жертвенного барана («барашек сына»).
Перед эдьгыцем они совершали моление и испрашивали себе детей у бога и у патрона. Заканчивался праздник Мят-сели плясками, едой и питьем у главного эльгыца, а к вечеру все расходились по домам.
Тушоли
Тушоли-ццу представлялась существом женского пола и почиталась преимущественно женщинами. Женщины называли этого патрона «божий лик Тушоли», или «золотой ццу». В ее храме, как говорили, иногда показывается свет, который посылает Тушоли. Столетний Эльмурза Хоутиев, исполнявший много лет жреческие обязанности, в 1921 г. рассказывал нам о Тушоли так: «Тушоли считалась имеющей образ женшины. Ей ходили молиться женщины, молодые люди и дети. Про нее говорили: людей мать. Ей молились: о, от бога идущая Тушоли, не сделанному бытие дай среди нас, сделанное оставь жить среди нас, скотину плоди и умножай нам». Обращения к Тушоли, приводимые Б. Даглатом, звучат в этом же роде: «…сделай так, чтобы неродившие родили детей, а родившихся оставь в живых. Пошли нам урожай, пошли дождь масляный и солнце лекарственное» или — «… у всего, что дышит на земле, плод, говорят, зависит от тебя: плодов побольше и обильнее дай нам»…
Годовой праздник Тушоли совершался в одно из воскресений, весной, в «месяц Тушоли» («Тушоли-бут» по ингушскому календарю), когда прилетал удод, «птица Тушоли» («Тушоли котам»), которую нельзя было убивать, и когда стада выгонялись на летние пастбища.
Мы видим, таким образом, что Тушоли имеет определенную специальность. Она является весенним божеством, — патроном, дающим плодородие. Особенным почитанием она пользовалась у бездетных женщин, желавших иметь детей. В то же время, заметим, в сознании народа она сливалась с христианской Марией (пережитки полузабытого представления о богоматери).
Следы родовой идеологии и зарождавшегося у ингушей феодализма на культе Тушоли отражаются в том интересном факте, что почитание этого патрона происходило в плане двух общественных группировок и, сообразно этому, оформилось в двух главных центрах. По определению Эльмурзы Хоутиева — «Тушоли две было: феаппинская и галгаевская». Обе группы одинаково почитали Тушоли. Галгаевский эльгыц Тушоли был в центре Хамхинского общества (в долине Галгачие), Феаппинский — в Мецхальском обществе близ сел. Лежг. Галгаевский культ был сильнее и «правильнее» феаппинского. Кроме двух святилищ в обоих районах существовали и местные храмы Тушоли, всего в количестве до 10 почитаемых пунктов, большая часть которых галгаевские.
Эта множественность храмов несколько выделяет культ Тушоли среди прочих ингушских патронов (за исключением впрочем культа Геаль-ерды и некоторых других).
Из специфических особенностей празднества я привожу сведения, отчасти собранные лично, отчасти сообщенные мне в 1929 г. сотрудником ингушского научно-исследовательского института краеведения, Хаджи-Бекиром Ахриевым. Девушки от 15 лет и молодухи отправлялись к храму накануне. При эльгыце их ожидал жрец. Так как жрец обычно обладал знахарскими способностями, он выслушивал жалобы прихожанок на различные житейские несчастия, бесплодность и проч. и гадал для них. В эльгыце было изображение Тушоли — деревянный (а в старину — серебряный идол небольших размеров (ок. 60 сан. высоты), изображавший женскую поясную фигуру со слезой на щеке, якобы потому, что местный ерды хотел ее изнасиловать, и она заплакала.
Металлическая пластинка в виде полумаски, служившая «лицом» идола Тушоли была мной лично найдена в опустевшем эльгыце Галгаевской Тушоли в 1921 г.
И так погадав для женщин, жрец выносил им фигуру Тушоли, и желающие прихожанки в чаянии избавиться от бесплодия, могли прикасаться грудью к идолу вплоть до восхода солнца следующего дня. На утро к эльгыцу съезжались и сходились мужчины, большею частью молодежь. Мольбище происходило обычным порядком. К вечеру среди присутствующих выбиралась пара — целомудренный парень и такая же девушка. Их отправляли на ночевку в пещеру. По прошествии ночи, оба должны были рассказать жрецу сны. По снам жрец давал предсказания на предстоящий год (об урожае, погоде, здоровье и т. п.). Праздник продолжался трое суток.
Возле эльгыца галгаевской Тушоли (сел. Ког Хамх. общ.) находится впервые обнаруженный нами в 1921 г. фаллический памятник, так называемый «кобыл-кэры» (кэры — значит камень) — каменный четырехгранный столб, к основанию которого для устойчивости привалена груда камней, а на верхушку надета снимающаяся шапка-головка.
Главная сила «кобыл-кэры» — избавление женщин от бесплодия. По воспоминаниям стариков, почитание этого памятника сопровождалось в старину большими женскими процессиями, когда, бывало, «шестьдесят девушек и бездетных женщин катались верхом около камня». Для исцеления от бесплодия женщины также отбивали от «кобыл-кэры» кусочки и вешали на шею. То же самое делали и «напуганному» (т. е. страдающему падучей) человеку.
Кроме оплодотворяющей и целительной силы, кобыл-кэры приписывали способность прекращать засуху. При засухе резали барана, затем снимали с памятника каменную шапку-головку, переворачивали ее углублением вверх и оставляли под открытым небом до тех пор, пока не шел дождь и углубление камня не наполнялось водой.
Мы видим, что главная специальность «кобыл-кэры» как и Тушоли — оплодотворяющая сила. По-видимому, почитание этого камня имело связь с культом Тушоли, хотя в других местах Ингушии подобного памятника мы не встречали.
Исключительность и яркость в ингушском пантеоне фигуры Тушоли, — весенней оплодотворяющей богини, единственного божества, имевшего вещественные изображения (идолы Тушоли были в храмах Кога, Карта, Тергима, Лежга), связь культа Тушоли с фаллическим элементом и, наконец, явная прослойка христианских верований, — все это представляет пример довольно сложного религиозного синкретизма.
Молыз-ерды
Молыз-ерды — военный патрон, который шел на войну впереди ингушей, нес им победу и делал их неуязвимыми. Ему молились и приносили жертвы, испрашивая военной удачи. Его именем никто не решался совершать присягу, т. к. это якобы грозило обоим сторонам (и правой и виновной) худшей бедой — остаться без детей.
Покровитель зверей — Елт
Показания Эльмурзы Хоутиева о Елте следующие: «Елт был дух зверей». Ему молились так: «О божий Елт! Гости пришли к тебе. Идя впереди, дай нам самое крупное из рогатых. Наше выстрелившее ружье направь в круглую голову. Наше верно намеченное (ружье) направь в некрасивое сердце (зверя). Жирного тура дай нам, о божий Елт, тучного мясом, плотного салом дай нам. У тебя, при зверях находящегося духа, просим мы, ты у бога проси».
Как видим, это молитва охотников. По преданию он был одноглазым. Охотники приносили ему в жертву рога убитых зверей. Звери считались стадами Елта. Имеется много рассказов о встрече Елта с охотниками. Пася стада, он, например, превращался в белого оленя. При покушении выстрелить в этого оленя, стрелок мгновенно поражался слепотой.
Имя Елта не произносили после захода солнца. Днем его предпочитали называть какими-нибудь другими обыденными именами. Мест поклонения, святилищ, часовен и т. п. сооружений Елт не имел.
Почитание молнии
Ццу небесного огня Сиели и его дочь Саты. Связь Сиели с другими патронами
Относительно Сиели нами было записано такое показание: «В Морче был его эльгыц. Молиться ему ходили в среду в Сиели-бут (т. е. в месяц Сиели, соответствующий началу лета, может быть маю). В Обине есть Кори-Сиели. У феаппинсцев был Сиели, именуемый Кеат. У жителей Хамышка был Воу-Сиели». (Эльмурза Хоутиев). Морч, Обин и Хамышк — три селения западной половины Ингушии. Кори и Кеат — неизвестные названия, может быть, фамильные имена лиц, отмеченных благодатью Сиели (т. е. убитых молней); «воу» — по-ингушски значит боевая башня (родовая собственность), под защитой которой обычно находятся жилые башни (гала) фамильных поселков; «воу-Сиели» — очевидно башня, которую «посетил» Сиели ударом молнии.
Эльмурза Хотиев, сам по происхождению феаппинец (житель Мецх. общ.), естественно, дал показания о бытовании веры в Сиели в феаппинском районе. Даже из его краткого свидетельства ясно, что это верование имело резкие специфические особенности и было сильно распространено. Действительно, Сиели чтился всей Ингушией. Пережитки кое-где сохраняются и теперь. Сиели — «золотая сила», как его называли, грозный, но справедливый «ццу», карающий всякого преступника. По его имени называется радуга Сиели-ат (т. е. лук Сиели) и молния Сиели-хашк (головешка Сиели).
Молились ему так: «Небо часто (быстро) заставь греметь. Тучным опустись на землю. Заставь солнце целительно смотреть, пролей дождь маслом, возрасти посеянное, размножь летом питаемое. Не дай нам грубой пищи. Осенью не дай дуть быстрому ветру. Моли бога за нас». (Эльмурза Хоутиев).
Убитого молнией, как мы уже отметили, считали удостоившимся благодати Сиели и поэтому не оплакивали; место, где человека поразила молния, приобретало священное значение: на нем ежегодно совершали жертвы.
В легенде о происхождении Оушы-сиенлинг, находящемся в Хамх. общ. и уже упоминавшемся нами выше, о похоронах убитого молнией рассказывают следующее: для покойника построили эльгыц (сиелинг), посадили его в полном вооружении и поставили перед ним на столике блюдо с цельным барашком, бутылку хлебной водки и струнный музыкальный инструмент «пандыр».
Этот пример разъясняет нам теперь с новой стороны и памятники в честь умерших (так наз. сиелинги), о которых мы говорили в связи с культом предков. Фамильный сиелинг, следовательно, является в ряде случаев сооружением, построенным в честь Сиели и жертвы его благодати на том месте, где когда-то был убит молнией один из представителей данной фамилии. Самый термин «сиелинг», кроме значений памятника или фамильного праздника, в память предка, означает еще жертву, которую приносили Сиели, когда гремел гром.
«Женщина Сиели» (его дочь, а может быть и жена) именовалась Сиели-Саты. Она считалась покровительницей невест. В ее честь весной собирались жители селения или представители определенной фамилии (в том числе женщины и девушки) и устраивали праздник.
По легендам Сиели-Саты произошла от того, что Сиели «осквернил» умершую девушку из племени легендарного народа «нартов» орстхуой. Умершая тотчас родила от этого союза дочь, названную Сиели-Саты. Нарт Соск-Солса в гневе ранил убегавшего Сиели стрелой; гром — это урчание кишок Сиели, когда они шевелятся в незакрытой ране. Млечный путь — место, по которому Сиели-Саты несла солому для своего брачного ложа. Созвездие «Саты-боджыльк», состоящее, из трех звезд, — испеченная ею треугольная обрядовая лепешка боджыльк.
Итак, мы видим, что места поклонения Сиели (будь то эльгыц, сиелинг или какое-нибудь урочище) определялись самим «ццу», который их выбирал, освящал благодатью и тем самым устанавливал ежегодные мольбища с жертвами, возжжением свечей и т. п.
Акад. Шегрен сообщает, что на сухом овраге (Гушмаге) в нагорной Ингушии, под дубом, разбитым молнией, ингуши имели обыкновение совершать присяги. Присяги, клятвы и обещания, данные на этом месте, считались нерушимыми. (Сборник газеты «Кавказ» за 2 полугодие 1846 г.).
Элементы верований в силу небесного огня, аналогичные Сиели, можно обнаружить и в ряде уже просмотренных нами культов. Так Мят-сели (или в другой транскрипции Мят-сиели сближается с Сиели и по имени и по содержанию культа.
Первая остановка праздничной процессии в день Мят-сели, как мы припоминаем, была у часовни «маленького Мят-сели». Постройка иначе называлась Баин-сиели. Баин — название близлежащего поселка Бойни, а сама часовня, до включения ее по закону «подобное к подобному» в праздничный круг общеингушского Мят-сели, была местным сиелингом одной из фамилий Бойни. В молитвах у главного святилища Мят-сели, как и в молитве Сиели, упоминается между прочим о молнии (головешке Сиели), благодатном дожде и целительном солнце, к которому молящийся жрец обращается лицом. Мят-сели, как и Сиели называется «золотым». Эпитет «золотой» прилагается и к общеингушским патронам Геаль-ерды и Тушоли. Во всех этих верованиях общая черта — связь с производительными силами природы, подателями плодородия. Священная песня «гелой», фигурировавшая, как мы знаем, в культах Геаль-ерды, Мят-сели, Болим-деалы и др., а вместе с тем и имя самого Геаль-ерды, по мнению некоторых исследователей, — наименования одного и того же божества.
Если Сиели в области небесного огня больше тяготел к молнии и грому, чем к солнцу, и если Мят-сели, не отличаясь такой специфичностью, как Сиели, некоторыми чертами сближается с этим последним и в смысле молнии, и в смысле солнца, то описанные нами патроны Маги-ерды, Амгали-ерды и Тамыж-ерды многими элементами своих культов знаменуют поклонение солнцу.
Праздники Маги-ерды прямо совпадали с периодами солнцестояния (летнее и зимнее обиталища солнца). Урочище Амгали-ерды всегда, даже в дурную погоду, «было освещено солнцем», в силу чего похороненные там, по верованию ингушей, вкушали блаженство.
Поклонение Тамыж-ерды было знаменательно связано с запретом оставаться в пещере патрона после восхода солнца: ни один луч восходящего солнца не мог безнаказанно для посетителей, застать молящихся посетителей у святыни.
Помимо культов, было принято приветствовать восход солнца словами: «божье солнце (деалы-молх), дай нам свою благодать».
Приведем сведения еще об одном золотом и огненном патроне, почитание которого относилось к домашнему культу. Этот патрон — оспа, величаемая «золотым ццу». Ежегодно на сырной неделе, ко дню почитания оспы, заготовляли кувшин с маслом, сыр, пироги. Затем приглашали к себе гостей односельчан и после молений пировали. Главные участники празднества — женщины. Молятся так: «Святой, если ты нас посетишь, то оставь (удались) без ущерба кому бы то ни было. Уходи от нас, милостиво к нам расположенный».
Вынув из кувшина масло, хозяйка говорит: «О бог оспы, свои оспины милостиво от нас отошли» и т. п.
На празднике напитки не употребляются.
При заболевании члена семьи оспой соблюдается ряд правил: нельзя выражать тревоги и печали, надо быть веселым и говорить: «золотая, хорошая, уйди от нас», воспрещено раздавать огонь, давать что-нибудь кушать из комнаты больного, шить, носить оружие, входить с грязными ногами, курить, удивляться количеству оспин у больного, резать курицу (за исключением черной, кровью которой поливают четыре угла дома). В доме больного запрещены половые сношения. Кто-нибудь из близких должен развлекать заболевшего. Пока он не оправится, в доме пекут пироги и дарят их соседям.
Ерды
От Эльмурзы Хоутиева записана молитва обращавшихся к Ерды: «О, Ерды, зайдя вперед, окажи помощь. Идя рядом, окажи нам помощь. Вложи нам в руку необходимое для удара. Военный меч сделай для нас победным, великий Деалы. Исправь наше место. Сотворивший нашего тэрыма, окажи нам, Деалы, помощь. Из слов сделай победным наше слово. Грубой пищи не дай нам, о, золотой Ерды. Без времени иней не посылай нам, посеянное возрасти, — откармливаемое умножь, день начала работы сделай успешным. Великий Деалы, у тебя наше дело, великий Деалы, о, золотой Ерды! Доведи до конца нашу рабочую страду. Извлекаемое нами из листьев и травы сделай жирным. Быстрому вихрю не дай дуть».
В селении Одзик Хамхинского общества про Ерды нам рассказали следующее. Ерды имел вид мужчины. Он жил в пещере скалистых гор на северной стороне ингушской нагорной котловины. Празднеств у этой пещеры в честь Ерды не делали. Молились ему в начале покоса (месяц Эттинг-бут) в т. н. «ветряный понедельник», когда на работы был наложен запрет из боязни гнева ветра.
Отец нашего рассказчика наблюдал, как из пещеры Ерды вылетал «лир» (блуждающий огонь).
Мы видим,» что почитание Ерды зафиксировано в обоих главных районах нагорной Ингушии — Мецхальском (Эльмурза Хоутиев) и Хамхинском (сел: Одзик). В приведенном тексте молитвы обращение к Ерды перебивается несколько раз обращениями к Деалы, вследствие чего трудно судить о характере Ерды как такового. Судя по приурочиванию праздника к одному из «ветряных понедельников», надо думать, что Ерды был божеством ветра; он же, видимо, являлся стремительным духом войны.
Неясность значения фигуры Ерды — характерный пример упадочного состояния старых религиозных верований (1921 г.).
Культ деалы
Почти во всех приводимых нами молитвенных обращениях к различным ингушским патронам и другим обожествлениям употребляется имя не только того, кому молятся, но и особое имя Деалы. Это с одной стороны нарицательное имя бога вообще, с другой — «главный» бог ингушского пантеона.
В Хамхинском обществе, в районе родовых поселков Лейми, на необитаемой возвышенности имеется эльгыц Хоухыр-Деалты. «Хоухыр» — название горы, «Деалты» — «бога место». Нам рассказывали, что эльгыц был построен Хамхинским обществом 9 поколений тому назад, т. е. возможно, что в начале XVII в. Ежегодно здесь устраивались моления. Постройка (приблизительно разм. 8×3 ½ метра) — обычное сооружение в виде каменного домика со ступенчатой крышей. Вход с юга. В восточной части храма имеется подобие алтаря христианской церкви с изображением креста. Выложенные камнями кресты имеются и на внешних стенах. До построения этого храма святилище Деалы было в двухстах шагах восточнее, а еще раньше на верху Скалистых гор. Перенесение святилища, как всегда в подобных случаях, объясняется пророческим сновидением жреца.
В образе Деалы не следует видеть какого-то высшего бога, строго отделенного от подчиненных ему патронов — «ццу», «ердов» и др. И сам Деалы (может быть, в прошлом одно из местных обожествлений), и эти, подчас более реальные, чем он, «подчиненные» боги, выросшие в атмосфере родовой идеологии и на основе особенностей хозяйства, являются во многих своих чертах выражением одушевления производительных сил природы и главным образом небесного огня-солнца, грома и молнии.
Ветер, вода, огонь
В заключение мы приведем еще несколько фактов из области одушевления сил природы.
«Дарзда-нянильк» — буквально «мать вьюг». Живет в снежных горах, сидит на Казбеке у костра, очертив вершину запретным кругом и сбрасывая вниз завалы камней и снега. В честь ее был в Девдоракском ущелье жертвенник, где летом устраивался праздник с жертвами, пеньем и плясками.
Мать ветров — поднимает бурю и разметывает имущество. Ей в рабочую пору покоса и жатвы посвящались понедельники. В эти дни (в месяц Эттинг-бут) прекращали работу, думая, что, в противном случае, ветер разнесет хлеб или сено.
В преданиях упоминается еще о «звезде ветров», которую некий человек скрывал в железном сундуке и которая все-таки вырвалась и улетела. Близ селения Лейми Хамхинского общества, среди других развалин необитаемого урочища, мне показывали башню «звезды ветров», где она была пленницей.
«Хы-нана» — мать воды — предупреждает людей о предстоящих бедствиях с плачем и пеньем печальных песен. Рассказывают, что за несколько месяцев до занятия русскими одного селения в 1851 г., обществу явилась скорбная Хы-нана и предсказала жителям несчастие.
В связи с Хы-нана мы можем отметить у ингушей обряд бросания в реку жертвенной пищи. Про этот обряд Эльмурза Хоутиев рассказывает так: «за неделю перед Сиели (т.е. перед праздником в честь Сиели, который справлялся в начале лета), женщины, бывало, ходили на воду (на речку). Приготовив кашу и бросая ее в воду, просили от бога изобилия». Каша была пшеничная или кукурузная. Кроме каши приносили молоко и масло. Бросив жертвенную часть в реку и произнеся молитву, собравшиеся женщины и девушки угощались и шли домой.
Мать солнца — ее зовут Азой. Во время равноденствий, два раза в году, солнце гостит у своей матери — зимой трое суток, а летом три недели.
Мать луны — по имени Кинч.
Огонь. Отражение почитания огня, как силы природы, можно подметить в обычае при молениях кидать в пламя жертвенную долю. Эльмурза Хоутиев свидетельствует: «Во время молений в огонь, бывало, бросали масло и соль».
Автор: Е. Шиллинг
Древний храм.
Спутниковый снимок нашего пути 25 июля. Красная линия – наш путь, большой красный кружок – месторасположение лагеря, маленький красный кружок – место обеда на гребне Скалистого хребта.
Спутниковый снимок нашего пути 25 июля. Красная линия – наш путь, большой красный кружок – месторасположение лагеря, маленький красный кружок – место обеда на гребне Скалистого хребта.
К утру разошедшаяся было за ночь облачность снова легла на окрестные горы. И последующие ночи, не раз дразнившие нас звёздами и силуэтами хребтов, чаще всего сменялись пасмурными днями.
Утренние виды.
Пока мы завтракали и собирались, приехали ещё три группы. Одна из них, ведомая пожилым ингушом, отправилась в сторону Столовой горы, куда намеревались пойти и мы; другая, одетая по-городскому,– сходила до развалин и вернулась; третья же, состоявшая из относительно местных жителей, приехавших с равнинной части, расположилась в соседней беседке. Вскоре чёрный «Ленд Крузер» последней группы поехал вниз почему-то не по дороге, а напрямую по траве. Первой моей мыслью было, что кто-то городской решил покататься по лугам по бездорожью. Но машина как-то подозрительно ускорялась, начав подпрыгивать на неровном склоне. За ней рванул какой-то мужик, а Илез пояснил, что это – как раз её владелец. Мораль: ставить машину на склоне, понадеявшись на ручник, чревато. Так, почти на наших глазах новый чистый блестящий автомобиль превратился в груду металлолома. «Почти» – потому что крутой склон скрыл от нас момент наезда крузера на металлический столбик, после чего он перевернулся. Уже вечером мы сходили глянуть, что от неё осталось; машину перевернули назад на колёса, сняли номера и обернули полиэтиленом.
Улетевший «Ленд Крузер».
Под временами пробрасывавшим дождём мы стартовали. Первые километры тянулись по горной дороге. Временами встречались пастухи с собаками. У одного из них псины реально охраняли стадо, смотрели на нас недобро, потому Илез настоял, чтобы мы на этом участке скучковались, не отделяясь от группы. Зато дальше мы встретили ленивую овчарку, отдыхающую под навесом и клянчащую у туристов еду, вместо того, чтобы следить за баранами. Заслышав звук мотоцикла своего хозяина, она покинула навес и скрылась в облаке, решив изобразить, что работает. Подъехавший пастух, узнав, что собака только что тут ошивалась, пожаловался, что хитрая псина постоянно манкирует своими обязанностями.
Краткий миг надежды, что распогодится.
Сергей на горной дороге.
Хребет снова скрылся.
Дорога на склоне.
Где-то на склоне дорога закончилась, и путь продолжился по тропе. Мокрая глина была скользкой, да ещё и сильный заряд дождя пустил по тропяному желобу поток воды. При этом в тучах были видны пятна синего неба, но общую ситуацию они никак не улучшали.
Вид вниз.
Краткий отдых.
Когда мы поднялись наверх, был организован холодный обед. На ветру, да под очередным зарядом дождя мы быстро замёрзли, и радостно рванули побыстрее, когда трапеза закончилась.
Тропа по Скалистому хребту.
В верхнем мире.
Краткая остановка.
Погода менялась каждые несколько минут. То проглядывало яркое солнце, то наползала густая хмарь. До древнего храма-святилища Мят-Сели мы дошли уже в облаке (заглавный снимок). Каменное сооружение посреди гор выглядит весьма таинственно. Сейчас в нём никаких обрядов не проводится, но прекратились они лишь в начале XX века. А чуть в стороне от него находится пруд с вполне утилитарным назначением – как поилка для скота.
Маша с Алиной держат входную решётку внутри Мят-Сели.
Дальше по программе у нас было восхождение на Столовую гору, но по такой погоде оно было бессмысленно. Потому, мимолётом прикоснувшись к памятнику былого, мы развернулись в обратном направлении. В нижней части я немного срезал изгиб дороги, сбежав к лагерю по крутым лугам. На спуске группа растянулась, более быстрые пришли минут на 20 раньше остальных, и я попытался развести костёр. Но мокрые дрова упорно не желали гореть, а газовый баллон был в палатке у Илеза. Вернувшись в лагерь с хвостом группы, он поставил мне в укор, что ещё не готовится чай; я в ответ описал возникшие у меня сложности. Илез в ответ сказал, что никаких проблем, чтобы я взял баллон в его палатке, он не видит, и предложил сделать это сейчас. Со словами, что я как-то не привык по чужим палаткам без разрешения лазить, я достал баллон, что Илез радостно прокомментировал: «Вот видишь, Миша, я тебе хоть слово сказал?! Всё, что здесь моё, всё ваше, всем можете пользоваться». Я про себя подумал, что всё-таки лезть в палатку гида у него на глазах, когда он прямо сказал, что можно, это не совсем одно и тоже, как я залез в неё по собственной инициативе.
Дождь утих, времени ещё было много, и мы с Катей отпросились прогуляться до башенного комплекса Харпи, что на другой стороне глубокого распадка. Напрямую до башен было менее километра – рукой подать, но по дорогам, огибающим распадки, набралось все два с половиной.
Распадок, над которым стоит наш лагерь.
Соседний, более глубокий распадок.
Врытая в сыпучий склон дорога.
Оглянувшись назад, мы могли увидеть село Бейни.
А, если приглядеться получше (в данном случае на снимке с зумом), то виден и наш лагерь.
Башенный комплекс Харпи.
На обратном пути, внутри села Бейни, мы заметили вертикально стоящий камень с прорезанными на нём надписями. Илез пояснил, что так отмечаются границы между тейпами. Тейп – это что-то вроде рода, но со своими особенностями. Каким-то сложным образом учитывается не только родство, но и социальное взаимодействие.
Камень на границе двух тейпов.
Вечером мы сдали деньги за поход. Стоимость с человека была 11 тысяч рублей. Но мы с Катей воспользовались 5-процентной скидкой семейным парам; у тех же, кто уже ходил с «Зовом гор», скидка составляла 10 процентов. Илез сказал, что съездит что-то привезти из дома, заскочит в магазин докупить продукты и спросил, какие пожелания, что привезти. Кто-то, почти в шутку, попросил ещё арбуз – вчерашний был очень вкусным. Илез уехал, мы остались в лагере. Время шло, стемнело, а наш гид всё не появлялся. Дозвониться до него тоже не удавалось. В народе проснулся мрачный юмор – было озвучено предложение написать Виталию, организатору: «Гид собрал с нас деньги за поход и уехал в ночь. Что нам делать?» Народ постепенно расползался по палаткам. Ира, не выдержав неопределённости, спросила в общем чате: «Аhilez а во сколько завтра подъем и выход?» Буквально через 5 минут Илез ответил, что в 7 и 9 соответственно. А потом кто-то сказал, что ей в личку Илез сообщил, что будет минут через 10 и везёт арбуз. К этому моменту залезть в палатку успели и мы с Катей, но тут же вылезли. Вскоре показалась и машина Илеза – у него кончился бензин, потому-то он и задержался, пришлось ждать, пока подъедет брат с канистрой. Я пошёл звать народ из палаток, но половина наотрез отказалась вылазить. Оставшиеся-таки поддались моим призывам, сказав, что только потому что я был уж очень убедителен и настойчив.
И вот мы сидели в беседке, ели арбуз, а Илез показывал нам с телефона свои фотографии. Это был первый момент в походе, когда меня накрыло ощущение волшебства и нереальности происходящего. Ранее наш гид уже говорил, что работает инспектором в заповеднике «Эрзи», и рассказал несколько рабочих баек. А т.к. пошутить он любит, эти байки и не были приняты всерьёз. Например, шикарная история про цаплю. Приехали к ним представители организации, предоставляющей грантовую поддержку заповедников. И нужно им для отчёта хоть какую-то живность отснять. Весь день мотались – и всё без толку. Позже Илез в каких-то зарослях спугнул цапель. Та из них, что поменьше, запуталась в ветвях при попытке взлететь, Илез притащил её за шею с вопросом: «Цапля подойдёт?» Те радостно давать её щёлкать со всех ракурсов. В тот же день ему удалось и зайчонка поймать руками, притащив его за уши. Зайчонок тоже вполне устроил. И вот среди показываемых нам снимках вдруг мы видим Илеза с цаплей, Илеза с зайцем, и у нас отвисают челюсти. Я так прямо и заявил, что до сего момента и в голову не могло прийти, что история про цаплю – не выдумка.
Арбуз был большим, нас, поедавших его, не так много. Потому почти половина этой огромной ягоды осталась до утра. Так что и поленившиеся вылезти из палатки не остались обделёнными.
Содержание