Праздники французской революции список

Санкюлотиды

«Санкюлотиды» — дополнительные дни календарного года. Для согласования длины календарного года с продолжительностью солнечного необходимо было в конце каждого простого года добавлять еще 5, а в високосном — 6 дней. Весь этот период с 17 по 22 сентября был назван в честь восставшего народа «санкюлотидами» объявлен нерабочим, и каждый из его дней посвящался особому празднику.

Первый день санкюлотид (17 сентября) был праздником Гения, во время которого восхвалялись выдающиеся победы человеческого ума: открытия и изобретения, сделанные за год в науках, искусствах и ремеслах.

Вторая санкюлотида (18 сентября) называлась праздником Труда и посвящалась героям труда.

Третья (19 сентября) отмечалась как праздник Подвигов. В этот день прославлялись проявления личного мужества и отваги.

Четвертая (20 сентября) была праздником Наград. Во время ее совершались церемонии публичного признания и национальной благодарности в отношении всех тех, кто был прославлен в предыдущие три дня.

Пятая санкюлотида (21 сентября) — праздник Мнения, веселый и грозный день общественной критики. Горе должностным лицам, если они не оправдают оказанного им доверия.

Шестая санкюлотида (22 сентября), отмечаемая только в високосные годы, называлась просто Санкюлотидой и посвящалась спортивным играм и состязаниям.

День взятия Бастилии (14 июля)

Единственный революционный праздник, сохранившийся до наших дней. Официально его стали праздновать лишь в конце 19 века, но впервые отметили уже в 1790 году под названием «Праздник Федерации».

Проходил он не на развалинах Бастилии, а на Марсовом поле, которое в то время находилось вне Парижа. Усилиями добровольцев его удалось полностью преобразить для праздника.

В начале праздника отслужил мессу епископ Талейран, после чего генерал Лафайет принес клятву верности конституции. За ним последовал король. После окончания официальной церемонии по всему Парижу начались народные гуляния, фейерверки и танцы.

В последующие революционные годы день падения Бастилии отмечали народными гуляниями, а потом с 1793 по 1803 вместо этого праздника отмечали «день Республики» 1-го вандемьера (22 сентября).

Наконец, в 1880 году день взятия Бастилии был вновь объявлен официальным национальным праздником.

День принятия Конституции

10 августа 1793 года – годовщина восстания на Марсовом поле, которое дало импульс к свержению монархии и день принятия Республиканской Конституции, написанной Эро де Сешелем и другими.

Публичная присяга Конституции состоялась на развалинах Бастилии. Как и многие другие сценарии революционных праздников, программа была придумана Давидом.

На развалинах Бастилии была сооружена статуя Природы, из груди которой бил фонтан.

Туда же пришли депутаты Конвента под предводительством председателя Эро де Сешеля.

Де Сешель набрал из фонтана у подножия статуи Природы воды и выпил первым, произнеся небольшую речь, его примеру последовали депутаты и делегаты из провинций.

Далее процессия прошла по парижским улицам до площади Революции, где была установлена статуя Свободы. Возле нее Эро де Сешель произнес вторую речь и присягнул на верность Конституции.

По окончании официальных церемоний на улицах города повсеместно были акрыты столы для общественных трапез, за которыми последовали танцы и песни до глубокой ночи.

Праздник Разума – 10 ноября 1793

Осенью 1793 года в стране развернулось движение дехристианизации, противопоставившее католическому культу культ Разума. В ноябре того же когда коммуна Парижа издала декрет о запрете католического богослужения и закрытии церквей. В них открывали «святилища Разума».

Праздник проходил одновременно во многих церквях, в которых было закрыто все, тчо напоминало о христианстве. Центральная церемония прошла в Соборе Парижской Богоматери.

В нем установили храм с надписью «философия», бюсты философов и зажгли «факел Истины».

Их «храма» вышли сперва девушки в белом, а потом – «Богиня Разума», олицетворявшая свободу и на самом деле бывшая актрисой. Такие же «богини» присутствовали на всех церемониях в других храмах и также были известными актрисами и куртизанками. Праздник закончился трапезами на городских улицах, танцами и гуляниями.

После праздника Конвент решил преобразовать Нотр-Дам де Партии в Храм Разума. Такие же празднества шли по всей стране. Они проходили в форме карнавалов с обязательным участием «богинь Разума», с принуждением священников публично отрекаться от церкви и сана после чего следовало краткое «богослужение» и все те же гуляния. Во многих селениях и департаментах жители протестовали против уничтожения католической религии, начались легкие волнения.

21 ноября 1793 года Робеспьер осудил действия дехристианизаторов. 6—7 декабря 1793 года Конвент официально осудил меры насилия, «противоречащие свободе культов». В марте 1794 года культ Разума был запрещён.

Праздник Верховного Существа — 8 июня 1794

Культ Верховного Существа утверждался властями в борьбе, во-первых, с христианством, а во-вторых, с Культом Разума. С идейной стороны культ Верховного Существа наследовал деизму Просвещения (Вольтер) и философским взглядам Руссо, допускавшего божественный промысел. Он опирался на понятия естественной религии и рационализма. Целью культа, включавшего также ряд праздников в честь республиканских добродетелей, было «развитие гражданственности и республиканской морали». Термин «Бог» избегался и заменялся на термин «Верховное Существо».

Ярым сторонником культа Верховного существа был Робеспьер, ставший и одним из инициаторов праздника. Цели у Робеспьера были, в основном политические.

Внутри страны в провинциях нарастало недовольство борьбой якобинцев с католической церковью, священниками и обрядами. Дехристианизация также играла Франции дурную службу на внешнеполитической арене, восстанавливая против нее не только европейских политиков, но и европейские народы.

Праздник Верховного существа должен был, с одной стороны, учредить новый главенствующий религиозный культ, схожий с католическим и призванный заменить его, а с другой стороны, показать, что Республика настроена миролюбиво по отношению к религии и прочим культам, существующим в стране и не является атеистическим государством. Таким образом, Робеспьер намеревался учредить новую главенствующую государственную религию.

В день праздника Робеспьер был избран председателем Конвента, и тем самым ему отводилось первое место в празднике, которым должен был руководить Конвент.

Праздничная церемония открылась речью Робеспьера.

После речи Робеспьера под музыку была сожжена «гидра атеизма». Чучела, изображавшие атеизм, символы честолюбия, эгоизма и гордыни, были сожжены Робеспьером, как первосвященником, или жрецом, а на их месте появилось изображение Мудрости. Затем Робеспьер произнес вторую речь, на этот раз против атеизма, который «короли хотели утвердить во Франции».

Этот пышный праздник был ошибкой Робеспьера. Его враги сочли, что Робеспьер перестал довольствоваться тем, что он глава политической власти, и стремился еще сделаться жрецом новой национальной церкви. Его стремление к неограниченной и единоличной власти отвратило от него все больше союзников.

Когда Робеспьер шел во главе процессии, депутаты Конвента перешептывались между собой, называя его «диктатором», что он прекрасно слышал, и вернулся с него в дурном расположении духа, по воспоминаниям современников.

Деревья Свободы

Праздник, не имевший точной календарной даты и проводившийся в провинциях вразнобой. Объединяла его лишь идея посадки «деревьев свободы» — традиция, очевидно унаследованная от «майских деревеьев» Бельтайна.

Как и в канун мая, участники торжества сажали живые деревья .или втыкали в землю длинный шест и украшали его цветами, венками, лентами и революционными эмблемами, а вокруг разворачивалось народное гуляние.

Такой обряд появился в январе 1790 г. в провинции Перигор, а затем широко распространился по всей Франции.

В Париже первое дерево свободы посажено в 1790 году, дерево торжественно увенчали красным колпаком и пели вокруг него революционные песни. Уже в мае 1790 года почти в каждой деревне был торжественно посажен молодой дубок как постоянное напоминание о свободе.

Мученики свободы

Как и в предыдущем случае, революционеры пытались дать старой традиции новый смысл. В частности, святым должны были прийти на смену «мученики свободы», а изображение Свободы могло соседствовать в жилищах рядом с изображением Девы Марии.

«Мучеников свободы» было трое: убитый Шарлоттой Корде в июле 1793 года Марат, убитый роялистом в январе 1793 года Лепелетье, и казненный в мятежном Лионе в июле того же года глава местных якобинцев Шалье.

Культ мучеников особенно усилился в разгар дехристианизации, когда с закрытием церквей на время было запрещено совершение католических обрядов. Обряды в честь «мучеников свободы» совершались с поистине религиозной пышностью, с торжественными кортежами и участием хоров.

Вместе с тем, подмена старых святых новыми сопровождалась дехристианизацией: на похоронах Шалье, чей пепел возложили на алтарь и поклонялись ему, как святыне, зажгли огромный костер, куда бросили Евангелие, жития святых, церковные облачения и утварь. По окончании церемонии бюст Шалье водрузили в церкви вместо разбитого изображения Христа.

Праздники французской революции

Особое место в
истории Нетрадиционного театра занимают
праздники Французской революции.

Хорошо известно
{и об этом уже было сказано), что цель
лю­бой революции — изменение в стране
общественного и политиче­ского
устройства. Причем, как известно из
мировой истории, ре­волюция не всегда
ставит перед собой прогрессивные задачи.
Но все же цель подавляющего большинства
революций — свергнуть существующий в
стране общественный строй, перестроить
мир, избавиться от власть предержащих,
построить новую жизнь, в ко­торой
непременно сбудется мечта человечества
о свободе. И эта мечта получит реальные
очертания.

Так вот, не вдаваясь
в подробности, именно общественное
на­строение, стремление к объединению,
страстное желание народа во всеуслышание
высказать свои мысли и мечты, вера в
победу были той атмосферой, которой
жила Франция в дни Великой французской
революции 1789—1794 годов.

Дух победы,
необычайное воодушевление народа,
бурный рост самосознания, мятежный дух,
охвативший Францию того времени,
неудержимый всплеск эмоций вызвали к
жизни выплес­нувшиеся на улицы и
площади страны грандиозные массовые
зрелища.

Само собой
разумеется, что революционные
преобразования, когда народ переживает
свой звездный час, находят отражение
во всех областях искусства. Ибо оно,
искусство, если хотите, являет­ся
чутким барометром гражданской и
политической жизни обще­ства, вплоть
до ее мельчайших колебаний. Тем более
это прояви­лось во Франции конца XVIII
века, когда искусству вообще при­давалось
огромное значение. Вот почему у меня не
вызывает удив­ления, что именно Великая
Французская революция вызвала к жизни
грандиозные, необычайно яркие зрелища,
отразившие идеи и мятежный дух эпохи,
и дала выход творческой энергии на­рода.
Кстати, забегая вперед, скажу, что
грандиозные массовые представления
первых лет революции в России тоже были
рожде­ны революционными преобразованиями
Октября 1917 года.

Массовые народные
праздники Великой Французской рево­люции
стали одной из важнейших сторон
общественной жизни республики. Огромное
значение имели праздники в политической
жизни страны. Они стали ее частью. Это
великолепно понимали якобинцы. Вот
почему в годы их правления именно Конвент
— в то время высший законодательный и
исполнительный орган первой Французской
революции — уделял праздникам особое
внимание.

С приходом якобинцев
к власти вся ее полнота была сосредо­точена
в руках Комитета общественного спасения
и Комитета об­щественной безопасности.
Именно в это время, в июне 1793 года.
Конвент⁴⁷
подтвердил дополнительную статью
конституции Франции, внесенную еще ее
Учредительным собранием в 1791 го­ду,
в которой говорилось об установлении
национального праз­днества, «дабы
сохранить в памяти народа деяния
французской революции». Тогда же Конвент
принял декрет об учреждении на­родных
декадных празднеств, которые должны
были посвящать­ся: Республике, Народу,
Человеческому роду, Природе и Разуму.
Часто персонажами этих действ становились
аллегорические фи­гуры разных гениев.
Например, Гений войны, Гений мира, Гений
торговли и т.д.

Вообще, следует
заметить, что аллегорические образы
были одним из главных выразительных
средств празднеств Француз­ской
революции. Так, например, Целомудрие
изображалось с вен­ком на голове и
солнцем на груди, Независимость — с
пальмовы­ми ветвями в волосах и с
венком роз в руках. Сила — с дубовым
венком на голове и тяжелой дубиной в
руке, Честность — со ста­ринным
законом, Справедливость — с весами в
руках, Истина бы­ла нагая женщина с
классическим зеркалом, Победа — с
венками, пальмовыми ветвями и литаврами…

Вожди революции,
понимая силу воздействия праздника на
на­родные массы, уделяли им значительное
внимание. Так, в 1792 году в Конвенте с
пламенной речью выступил Дантон. Основная
мысль его речи заключалась в том, что
«колыбель свободы» дол­жна стать
центром празднеств, что именно они
(празднества), будут поддерживать
священную любовь к свободе и поднимать
«национальную энергию».

Кульминацией в
решении организаций празднеств стало
вы­ступление на заседании Конвента
Робеспьера с докладом «Об от­ношениях
религиозных и нравственных идей к
республиканским принципам и о национальных
празднествах». В докладе говори­лось:
«Разумная система национальных праздников
была бы од­новременно самой образной
связью братства и самым могуще­ственным
средством возрождения». В результате
по предложе­нию Робеспьера Конвентом
было установлено девять народных
празднеств.

О том, что на всем
протяжении Великой Французской рево­люции
праздникам придавалось огромное
значение, свидетель­ствует еще и
закрепленное Конвентом правило:
содержание праз­дников и их проведение
должно иметь разрешение революцион­ной
власти. Мало того, во времена власти
якобинцев первона­чальные планы
сценариев праздников разрабатывались
Комите­тами общественного спасения
и народного образования, а затем
обсуждались и утверждались Конвентом,
и без его утверждения сценарий не мог
быть осуществлен. Конвент даже объявил
кон­курс на лучший проект перестройки
здания Оперы в здание для проведения
национальных празднеств. Он же выпускал
спе­циальные сообщения об использовании
площадей, на которых следует устраивать
эти празднества.

По дошедшим до нас
источникам можно говорить о том, что
вожди Французской революции прилагали
немало сил и энергии, чтобы эти праздники
способствовали развитию у народа чувства
красоты. Приглашались самые знаменитые
художники для созда­ния эскизов
костюмов, декораций, всевозможных эмблем
и их воплощения. Вырабатывались планы
проведения самих предста­влений.
Естественно, что один из самых известных
художников, член Конвента гражданин
Луи Давид⁴‘,
принимал самое активное участие в этой
работе. Известен доклад знаменитого
художника «О декрете празднований», в
котором были тщательно разработа­ны
проекты различных празднеств, приуроченных
к знаменатель­ным датам.

Смысл и характер
празднеств требовал огромных масштабов.
Для Давида улицы и площади Парижа были
важным компонентом массовых народных
празднеств. Думаю, что он о своем
творчестве мог бы сказать, как позже,
через многие годы, сказал В. В. Маяков­ский:
«Плошали — наши палитры!»

Правда, помимо
Давида лучшие поэты, музыканты, худож­ники
Франции тех лет объединялись для создания
масштабных революционных празднеств.
Так, музыку для многих из них писал
живший в то время знаменитый композитор
Эрнст Мо­дест Гретри. Для каждого
общественно значимого события со­чинялись
не только музыка, но и соответствующие
стихотворе­ния, гимны и т.п.

Вообще же зрелищная
сторона праздников Французской ре­волюции
была чрезвычайно внушительной,
торжественной и, го­воря попросту,
отменно красивой.

Главной составляющей
праздников Французской революции были
торжественные шествия с обязательным
кульминационным действием, ради которого
оно и проводилось. Причем в отличие от
средневековых шествий в их основе лежало
тщательно разработан­ное непрерывное
действие с остановками у памятных мест.

Создавались эти,
отличавшиеся необычайной выдумкой
праз­дники (а в них принимали участие:
революционный народ, одетые в парадные
мундиры батальоны национальной гвардии,
сводные оркестры, хоры певчих и в особо
торжественных случаях — все члены
Конвента), по всем дошедшим до нас
источникам, специа­листами. Собственно,
по сути, это были весьма одаренные,
опыт­ные режиссеры.

Поначалу центром
всех праздничных действ были развалины
Бастилии, над которыми, выражая дух
победы, висела надпись: «Здесь танцуют!»
Действительно, с 14 июля 1789 года здесь
танце­вали. Да еще как!

По моему разумению,
танец, как правило, выражает радость
человека по какому-либо значимому для
него событию и всегда связан с особым
состоянием его души. Думаю, я не ошибусь,
если скажу, что танцующий народ — есть
выражение его радости по по­воду
совершенного им, будь это революция или
победа над врагом или другое радостное
общественно-историческое событие,
свя­занное с дальнейшей судьбой всего
народа.

Вот почему здесь,
на площади, среди развалин ненавистной
крепости, с утра до ночи танцевал народ
под звуки ставшей потом известной всему
миру знаменитой песни-танца «Са ира!»,
в кото­рой звучали полные оптимизма
и веры в правоту свершившегося слова:
«Устроится! Аристократов на фонарь!
Пусть подохнут ари­стократы!» Потом
особой популярностью стала пользоваться
ро­дившаяся в J792
году «Карманьола», в припеве которой
звучали слова: «Танцуйте Карманьолу!
Да здравствует звон, да здравствует
звон! Танцуйте Карманьолу, да здравствует
пушки звон!».

Дух победы, дух
праздника, обстановка чрезвычайного
народ­ного воодушевления требовали
действенного эмоционального вы­ражения.
И таким выражением стали массовые пред
ста вления-действа — зрелища Первой
Французской революции. С 14 июля J
790 года торжественно отмечалась каждая
ее годовщина.

Этот праздник
интересен еще и потому, что помимо
суще­ствующих многочисленных описаний
того, как они проходили (например Жана
Тьерсо), до нас дошли разработки плана,
сценарий и режиссерские заметки одного
из таких зрелищ, подго­товленного и
осуществленного Луи Давидом на Марсовом
поле в Париже.

Интересно сравнить,
как задуманное автором будущее дей­ство
потом воплотилось в жизнь.

Вот что можно
прочесть в плане (замысле), а затем в
режис­серском экземпляре⁴‘*
финала этого праздника: «Отцы,
которым
вторят сыновья, поют первую строфу: они
клянутся не сложить оружия, пока не
истребят врагов Республики; весь народ
повторя­ет выражение этих великих
чувств, третья и последняя строфа по­ется
всем народом. Все приходит в движение,
все волнуются: муж­чины, женщины,
девушки, дети — все оглашают воздух
своими го­лосами… Громовой артиллерийский
залп, символ народного мще­ния,
воспламеняет мужество наших республиканцев;
он возвеща­ет им, что наступил день
славы: мужественная и воинственная
пе­снь, предтеча победы, отвечает на
гром пушек. Все французы сли­ваются
душой в братском объятии: «Да здравствует
Республика!»

Вот то же место о
песне, но в режиссерском экземпляре:
«…Старцы и юноши, стоящие на горе Марсова
поля, споют пер­вую строфу на мотив
«Марсельезы» и поклянутся вместе сложить
оружие лишь после того, как будут
уничтожены враги Республи­ки. Все
мужчины, находящиеся на «Поле объединения»
и на по­мосте (2400 человек), хором
повторяют припев. Матери семейств и
молодые девушки, стоящие на Горе, споют
вторую строфу Все женщины, находящиеся
на «Поле объединения», хором повторяют
припев. Третью часть и последнюю строфу
поют все стоящие на Го­ре. Весь народ
хором повторяет последний припев и
т.д.»

Вообще, по
разрозненным, дошедшим до нас описаниям
праздников «Дня Революции» в различные
годы, нетрудно себе представить, как
именно 14 июля проходило это действо,
скажем, во времена того же Конвента.

На рассвете 14 июля
вышедшие на улицы города парижане
виде­ли, что вся столица буквально
утопает в цветах. Это ночью за 20 лье в
окружности из многих деревень специальные
отряды свезли в город розы и другие
цветы и украсили ими парижские улицы,
дома, дворцы, площади. Когда же зазвонили
колокола всех соборов и барабаны по
всем кварталам пробили сбор, двинувшийся
к месту сборов народ превратил улицы
Парижа в живые цветочные реки — это
каждый гражданин столицы, неся в руках
букеты цветов, шел к местам сбора.

В 8 часов утра
раздавался грохот орудий — сигнал к
началу праздника. Собравшиеся в 48 секциях
граждане выстраивались в 48 процессий
и одновременно двигались со всех площадей
и улиц Парижа к Тюильриискому саду, где
должен был состояться Пролог праздника.

Пришедший народ
встречали 27 комиссаров и 50 якобинцев,
которым Конвент поручил организацию
этого праздника.

Всем собравшимся
опять раздавались цветы и вместе с ними
текст «Марсельезы», которую, как
задумывали устроители, народ будет
исполнять в финале праздника.

Посреди сада по
эскизам Давида была сооружена огромная
статуя Мудрости, укрытая до времени
черным покрывалом. С двух сторон ог
статуи возвышались амфитеатры. Правый
занял ор­кестр, на левом разместился
украшенный венками и трехцветны­ми
лентами, в белых платьях сводный женский
хор. Повсюду бы­ли развешаны надписи,
по мнению очевидца, «утешительные для
народа, грозные для деспотов».

В 12 часов пополудни
на балконе дворца появлялся весь
Кон­вент. Робеспьер произносил короткую
речь, после которой оркестр и сводный
хор исполнили кантату «Взятие Бастилии».
В кантате, впервые сочиненной не на
религиозный сюжет из Библии (авто­ром
слов и музыки был Антонин Дезожье), велся
рассказ о взятии Бастилии.

Под звуки набата
Гражданин-корифей вдохновенной арией
призывал народ к борьбе, так как считал
его достойным свободы. После воинственной
фразы, пропетой солистами и подхваченной
всем народом, под звуки исполняемого
оркестром военного мар­ша изображалось
«взятие Бастилии». Гремели пушки. Трубы
звали в атаку. Под неистовствующие звуки
оркестра наступал конец сра­жения.
Народ и корифей произносили последнюю
фразу, взятую из книги Юлифи: «Враги
наши обращены в бегство. Они не смо­гли
противостоять и будут заклеймены среди
народов Народы, хвалите бога». После
этого призыва все пели «Тэ Деум» (Тебя,
Бо­же, хвалим!)⁵¹¹.

Пел хор, гремел
оркестр. Затем Робеспьер, подойдя к
симво­лическому монументу, поджигал
черное покрывало, и тогда пе­ред
народом открывалась величественная
статуя Мудрости…

Когда же Проло!
заканчивался, народ направлялся к
Марсову полю, где должна была состояться
официальная часть праздника и где
задолго до прихода процессии собравшиеся
парижане в ожи­дании шествия, несмотря
на проливной дождь, танцевали, весели­лись,
пели национальные песни

Марсово поле было
основным местом действия праздника.
Собственно, здесь проходила самая
величественная часть праз­дника. На
поле, превращенном в гигантскую арену,
которое в ре­жиссерском экземпляре
Давида названо «Поле объединения», в
его центре, на огромном квадратном
постаменте, окруженном со всех ею сторон
широкими ступенями, ведущими на открытую
площадку, был сооружен «Алтарь Отечества».
На боковых сторо­нах постамента,
украшенных античными барельефами,
выделя­лись слова: «Народ. Закон.
Отечество. Конституция». Здесь же, на
поле, в его глубине, были построены
огромный помост для пред­ставителей
власти — «Гора», декорированная голубыми
и белыми полотнищами, и специальные
подмостки для сводных военных оркестров
и хоров, а также установки для орудий

Под грохот барабанов
на Марсовом поле появлялось шествие
Впереди шел весь Конвент во главе с
Робеспьером. А перед ними — огромный
(715 человек) сводный духовой оркестр.

Придя на Марсово
поле, Конвент поднимался на вершину
«Горы», а на крутых ее склонах размещалось
несколько тысяч участников сводного
хора, которым разделялся на две колонны:
в одной — женщины, в другой — мужчины.
Таким образом весь Па­риж превращался
в огромный хор, который в финале вступал
в действие В это же время подмостки
занимал уже упомянутый на­ми сводный
духовой оркестр. Вокруг подножия «Горы»
располага­лись батальоны Национальной
гвардии.

Но вот наступал
самый торжественный момент праздника;
«Клятва верности Республике, Революции».
Ее провозглашал кто-либо из политических
деятелей Республики.

«На «Алтарь
Отечества», — вспоминал Жан Тьерсо, —
подни­мался
командующий национальной гвардии Мари
Жозеф Лафай-ет и, подняв вверх руку,
произносил от имени всех войск присягу
на верность Республике. Войска повторяют
присягу. Все это вызы­вает бурное
одобрение собравшихся. Развеваются
знамена, трещат барабаны, восторженные
крики народа смешиваются с громом
са­лютующей артиллерии».

К цитируемому
можно добавить, что после произнесения
кля­твы гигантский хор и сводный
оркестр пели «Марсельезу», каждая
музыкальная фраза последнего куплета
заканчивалась артилле­рийским залпом.
Композитор Гретри по этому поводу как-то
ска­зал: «Революция родила музыку с
пушечными выстрелами».

Нетрудно увидеть,
что в этом празднике ярко проявилась
од­на из самых важных и сегодня задач
режиссера массового зрели­ща, массового
представления: задуманные неудержимой
фантази­ей автора-постановшика и
конкретизированные в режиссерском
экземпляре идея, тема, содержание,
выраженные затем в самом действии и
пластическом решении постановки,
слились, сплави­лись воедино в
грандиозном зрелище.

Надо полагать (это
и сегодня весьма важно для режиссера
массового представления), что в успехе
праздника немалую роль сыграл
организационный талант художника.

Помимо праздников,
посвященных годовщинам Революции, в
это же время возник целый ряд новых
праздников. Так, напри­мер, в 1792 году
на Марсовом поле состоялся «праздник
Свобо­ды», в котором вместе с гражданами
Парижа принимали участие огромный хор
и сводный оркестр национальной гвардии.
В фина­ле этого праздника, когда
«Колесница Свободы» объезжала «Ал­тарь
Отечества», весь народ с пением «Са
ира!» и «Карманьолы» пускался в пляс.
Юавгуста 1793 года (в годовщину ареста
Людови­ка) состоялся «праздник единства
и неразделенности Республи­ки». В
этом же году был проведен «праздник
Возрождения и Воз­родившейся Природы».

На «поле Свободы»
— так парижане назвали бывшую площадь
Бастилии — на ее развалинах, был воздвигнут
«Родник Возрожде­ния» — колоссальная
статуя женщины в костюме Изиды, которая
сидела между двумя львами. Из грудей
богини фонтанами били струи воды —
символ неисчерпаемой плодовитости
природы (ав­тор Л. Давид). Этот праздник
начинался на рассвете нового дня. В
момент появления первого луча солнца
в исполнении сводного хора и оркестра
начинал звучать «Гимн Природе», (сочинение
Гос-сска)⁴,
по окончанию которого происходило
символическое омо­вение у «Родника
Возрождения». После чего бой барабанов
и зву­ки труб приветствовали появление
на площади 86 комиссаров де­партаментов
Франции. Гремели оркестры, читались
стихи о сво­боде, раздавались пушечные
салюты. Затем народ во главе с чле­нами
Конвента, несшими огромную книгу
Конституции, с пени­ем «Марсельезы»
шли к статуе Свободы на площади Революции.
Любопытно, что во главе этой процессии
шагал санкюлот с трех­цветным знаменем
в руках.

Вообще, в праздниках
Французской революции часто исполь­зовались
не только аллегорические образы, но и
овеществленные символы таких понятий,
как Любовь, Верность, Чувствитель­ность,
Сострадание, Единодушие и т.п.

Особый интерес
представляет октябрьский праздник 1793
года «в честь Разума», или, как его еще
называли, «Триумф Вольтера».

Праздник этот
начинался в Соборе Парижской Богоматери,
где красавица мадмуазель Майлард,
артистка Оперы, исполняла роль Богини
Разума. Для этого в соборе устроили гору
с троном на ней. Появлялась Богиня Разума
вся в белом, с распущенными чудесными
волосами, в красной якобинской шапочке
и с пикой в руке. Затем севшую на трон
Богиню поднимали молодые де­вушки и,
выйдя из собора, проносили по всему
городу. Красоч­ное шествие с
аллегорическими фигурами, изображающими
Жизнь, Труд, Науку, Свет, направлялось
на одну из центральных площадей, где
была воздвигнута огромная фигура,
олицетворяю­щая Разум и скрытая до
поры до времени от глаз народа черным
покрывалом. Кульминацией праздничного
шествия был момент сожжения покрывала⁵-,
олицетворяющий рождение Разума из мрака
и огня.

Замечу, что праздники
в честь Разума проводились во многих
городах Франции. И везде роль богини
исполняли особенно кра­сивые молодые
девушки.

Продолжая размышлять
о Театре массовых форм, Нетради­ционном
театре, понимаешь, что праздники
Французской рево­люции сыграли
значительную роль в его развитии. Более
того, то, что родилось в этих праздниках
в области драматургии, режиссу­ры,
организации и проведения, естественно,
обогащаясь, не толь­ко дожило до наших
дней, но и является основополагающим в
ре­жиссуре современных праздников и
массовых представлений.

Так, именно праздники
Французской революции, главным содержанием
которых при всем их многообразии был
лозунг: «Свобода, Равенство, Братство»,
положили начало революцион­ному
искусству, в котором четко проявляется
политическая напра­вленность, рожденная
как результат народных манифестаций
по случаю выдающихся политических
событий или важнейших об­щественных,
имеющих государственное значение дат.
Собствен­но, в этих праздниках впервые
тесно сплелись воедино искусство и
политика, официальная
и народная
линии.

Данная особенность
праздников Французской революции имела
не только теоретическое, но и практическое
значение. Дело в том, что глобальные
темы, являясь основой содержания этих
действ, потребовали новых средств
выразительности. Это были и образное
решение содержания, и использование
аллегорических образов и символических
фигур, и манифестации и шествия, и
многотысячные хоры и военные оркестры,
и группы трубачей и барабанщиков как
элементы действия, и войсковые соединения
революционной армии, пушки, пиротехника,
а главное — такое построение действия,
которое предполагало вовлечение в него
весь народ. Пожалуй, впервые главным
героем праздника стано­вится народ.

Именно в это время
при постановке праздника начинается
тщательная разработка постановщиком
динамики массового действа, которая
ярче всего может быть выражена в широком
сцени­ческом пространстве простора
городских площадей под откры­тым
небом.

И еще, праздникам
Французской революции, их проведению
придавалось, в частности Конвентом,
такое значение, что сцена­рий праздника,
как правило, утверждался на высшем
государ­ственном уровне.

Немаловажным
является и то, что к созданию праздника
привлекались выдающиеся литераторы,
постановщики, художни­ки, композиторы
того времени.

Перечисленные
мною особенности праздников Французской
революции и то, что они внесли в дальнейшее
развитие Нетради­ционного театра,
позволяют говорить об особом значении
этих праздников в истории массовых форм
театра, в частности, массо­вых
представлений. Не случайно Ромен Роллан
как-то сказал: «Плодотворной оригинальности
в них (праздниках) больше, чем во всем
французском театре XVIII
века». Позволю себе добавить: именно
Французская революция вернула Театр
туда, где он ро­дился, — на площадь.
Кстати, если заглянуть на много лет
вперед, в XX
век, то мы увидим, что то же самое произошло
и в России, в октябре 1917 года. Театр снова
вернулся на площадь. Более того, в первые
послереволюционные юды именно площади
стали ос­новными площадками, на которых
разворачивалось «действие необычайное».

ЗАПАДНАЯ ЕВРОПА.
XIX
БЕК

Дальнейшая судьба
Театра массовых форм, Нетрадиционного
театра, была непростой.

Как известно, XIX
век, особенно его конец, в Западной
Евро­пе знаменателен тем, что в этом
столетии произошли качествен­ные
изменения в жизни общества. Быстрое
развитие промышлен­ности, успехи
естествознания и других наук, а главное,
распро­странившееся скептическое
отношение к надеждам на всеобщее
социальное равенство и совершенствование
человеческого обшества, нарастание
противоречий между буржуазией и
пролетариа­том и рост освободительного
движения не могли не сказаться на
культуре и искусстве века XIX.

Естественно, что
и в театральном искусстве того времени
отразилось разочарование передового
общества результатом бур­жуазной
революции.

Поскольку в XIX
веке бурно развивающийся традиционный
театр прошел путь сначала от сломавшего
каноны классицизма в первой половине
века’¹,
затем — через реализм буржуазной
семей-но-бытовой драмы в середине века’⁴
и усиление в конце века идей­но-содержательного
начала, выведшего на сцену все слои
обще­ства и поставившего важнейшие
проблемы современной жизни⁵⁵,
к символизму на стыке веков, то и
Нетрадиционный театр не мог не испытать,
и несомненно испытывал, огромное влияние
проис­ходящих событий в обществе, и,
конечно, изменений, происходя­щих в
традиционном театре. В свою очередь, и
последний не мог не испытывать влияния
Театра массовых форм. В частности,
воз­ник интерес традиционного театра
к созданию в спектаклях дей­ственных
массовых сцен, придающих масштабность
происходя­щим на сцене событиям,
стремление к верной исторической
об­становке и соответствующему
оформлению и костюмам.

Спектакли под
открытым небом

Вторая половина
XIX
века в истории Нетрадиционного театра
отмечена рождением новых форм
представлений. Например, спектаклями
иод открытым небом.

Следует заметить,
что это пошедшее в историю сценическо­го
искусства определение, по моему мнению,
не очень точное. Если разбираться по
существу, то эта формула, хотим мы этого
или не хотим, объединяет два во многом
разнящихся сцениче­ских действа:
«массовое представление» и «спектакль».
И это не­трудно доказать.

Спектакль — это
произведение сценического искусства,
созда­ваемое актерским коллективом.
В основе любого спектакля лежит пьеса,
сюжет которой не только составляет
содержание сценического действия, но
и так или иначе развивается всеми
действую­щими лицами пьесы. (Отсюда
постановка спектакля начинается с
выбора пьесы, сюжет которой, помимо
всего другого, определяет­ся
возможностями данной труппы.)

Так вот, если с
этой позиции рассматривать историю
европей­ского Нетрадиционного театра
в XIX
веке, то нетрудно заметить, что спектакли
под открытым небом¹⁶
есть новая грань в истории массовых
форм театра, обогатившая Нетрадиционный
театр, но ни в коем случае не заменившая
праздники, а тем более массовые
представления. В дальнейшем мы увидим,
что XX
век вообще обо­гатил Нетрадиционный
театр многими новыми формами. Правда,
в большей степени это касается жизни
Нетрадиционного театра России после
октября 1917 года .

И все же основной
формой Нетрадиционного театра явля­лись,
и сегодня являются, праздники и массовые
предегавлении. Представление в моем
понимании — это вид сценического
искус­ства, в основе которого лежит
особая драматургия. Ее содержание, как
правило, определяется каким-либо реальным
событием, чаще всего историческим, или
какой-либо календарной датой. Форма
этой драматургии — сценарий.

Поскольку в
следующих главах «Размышлений» подробно
рассматриваются особенности «массового
представления», и в частности его
драматургии, позволю себе в этой главе
ограничить­ся сказанным. Причем мне
представляется, что именно они (мас­совые
представления) с наибольшей полнотой
и более точно вы­ражают суть массовых
форм театра, суть Нетрадиционного
театра.

ЗАПАДНАЯ ЕВРОПА.
XX
БЕК

Массовые
представления

Одним из ранних
дошедшим до нас упоминаний о таком
мас­совом представлении, автором
которого был Ф. Годе, а-компози­тором
— Ж. Любер и в котором принимало участие
600 актеров и 500 статистов, было представление
под открытым небом, посвя­щенное
годовщине Невшательской республики
(Швейцария).

Известно, что такие
представления ставились в городах
Базе­ле, Шафхаузене, Балле. О характере
этих швейцарских действ еще в 1903 году
в книге «Народный театр» рассказывал
Ромен Роллам: «В Швейцарии, — писал он,
— устраиваются драматические
пред­ставления на открытом воздухе
с участием тысяч граждан, одуше­вленных
любовью к своей маленькой родине…
Традиции этих праздников поддерживаются
в Швейцарии уже в течение многих веков.
В годовщины великих национальных
событий, в годовщи­ны независимости
кантонов города соперничают между
собой, устраивая торжественно и пышно
представления; благодаря этому
соперничеству создались народные
празднества, единственные в своем роде»
«.

В июле 1903 года
французский актер, режиссер и театральный
деятель Фирмен Жемье осуществил в
Лозанне постановку массово­го
представления, в котором на сценической
площадке величиной в 600 квадратных
метров участвовали кавалерия, пехота
и 2500 ис­полнителей. Он же, стремясь
осуществить свою заветную мечту о
подлинно народном театре, 11 ноября 1920
года в Париже, у Триум­фальной арки,
в День погребения праха Неизвестного
солдата по­ставил массовое представление,
в котором символически отража­лись
основные вехи истории Франции.

Помимо Швейцарии
такие массовые представления стави­лись
в Италии: в Пизе, Сиене, Лукке.

Неменьшее
распространение массовые представления
полу­чили в послевоенной Германии.

В 20-е годы, а точнее
весной 1925 года, немецкий режиссер Эрвин
Пискатор осуществил в Ганзейских горах
постановку мас­сового действа
своеобразного историко-политического
обозрения по сценарию Гасбара с музыкой
композитора Майзеля, посвящен­ного
основным революционным моментам в
истории человече­ства от Спартака до
Октябрьской революции. «Мы задумали,
-писал Пискатор, — осуществить эту
постановку в грандиозном масштабе.
Предполагалось 2000 исполнителей, огромные
прожек­торы должны были освещать
похожую на арену котловину, а для
характеристики определенных комплексов
были сделаны большие, символически
увеличенные аксессуары (например, для
ха­рактеристики английского империализма
намечался броненосец 20 метров длиной)»
>*.

В эти же годы Эрвин
Пискатор создает политические
агитаци­онные представления-обозрения,
в драматургическую гкань кото­рых
режиссер вводил комментирующие действие
хоры, цирковые аттракционы, «герлс»,
кинокадры и т.д. По свидетельству
совре­менников, это были чрезвычайно
яркие зрелища.

Любопытно, что
после Второй мировой войны наибольший
интерес вызывают массовые представления,
которые проводились не в Европе, а в
Африке. Так, в 1966 году в Дакаре, столице
Сене­гала, в двух километрах от города,
на острове Горе, бывшем центре работорговли,
где до сих пор сохранились страшные
казематы, со­стоялось многодневное
массовое представление. В нем в
много­жанровых картинах-эпизодах
развертывалась история Сенегала от
начала колонизации до провозглашения
независимости. По сути же. это был рассказ
об истории всех негритянских народов.
Автором сценария этого массового
представлении был известный гаитян­ский
писатель Жан Бриер, а постановщиком —
выдающийся французский кинорежиссер
Жан Мазель.

Хотя в одной из
книг можно прочесть, что Нетрадиционный
театр в XX
веке вообще никак себя не проявил,
поскольку «с Французской революции не
существовало общественно-истори­ческих
предпосылок», позволим себе с этим не
согласиться. А как же быть с тем, что
именно в XX
веке Нетрадиционный театр обо­гатился
новыми формами?

Ведь именно на
рубеже веков в Европе возникла такая
форма сценического действия — об этом
мы уже упоминали. — как спек­такли
под открытым небом, которые в XX
веке фактически стали основной формой
Нетрадиционного театра на Западе.

Поначалу спектакли
под открытым небом возникли в Италии.
Чуть позже такие спектакли стали ставить
в Англии, Австрии, Гер­мании, Финляндии
и других странах. Ставят их и сегодня.

Надо полагать, что
они появились в результате стремления
пе­редовой режиссуры того времени
вырваться из стен сценической коробки,
которая, несомненно, ограничивала их
творческие воз­можности, сковывала
их фантазию. Думаю, что поиск возможно­стей
воплощения этого желания закономерно
привел, не мог не привести, режиссеров
к потребности вывести театр на площадь.

Так, еще в начале
XX
века, в 1908
году, выдающийся англий­ский режиссер,
художник и теоретик театра Гордон Грэг
открыл во Флоренции недалеко от Римских
ворот экспериментальный театр под
открытым небом «Арена Гольдони», которым
руководил вплоть до 1917 года.

Конечно, дело не
в том, что просто сменились размеры
сцени­ческой площадки и, как правило,
натура стала основным принци­пом
сценографии таких спектаклей. Главное,
почему можно отно­сить спектакли под
открытым небом к одной из форм
Нетради­ционного театра, это то, что
в них режиссеры и исполнители ис­пользовали
выразительные средства, присущие
массовым дей­ствам, а именно: другой
принцип мизансценирования, в частно­сти:
укрупненные, предельно выразительные
мизансцены, ис­пользование крупного
плана и т.д.; другой, рассчитанный на
огромную аудиторию актерский посыл,
крупный, точно отобран­ный выразительный
жест и т.д.; значительное количество
участни­ков массовых сцен (порой за
счет непрофессиональных исполни­телей);
введение по ходу спектакля в сценическое
действие воин­ских частей, кавалерии,
техники и т.д. (в зависимости от сюжета
пьесы), использование пиротехники и
других эффектов.

Стремление
выдающегося немецкого режиссера Макса
Рейн-харда к спектаклю как массовому
действу началось воплощаться еще в 1912
году, когда он ставил спектакли в огромном
лондон­ском «Олимпийском» зале. В
одном из осуществленных им спек­такле
участвовало 2000 статистов и 240 музыкантов.
Это же приве­ло его в 1920 году к созданию
в Зальцбурге «Театра под открытым небом»
и учреждению ежегодного летнего
фестиваля, в котором он сам принимал
активное участие, поставив несколько
интерес­нейших спектаклей. В том числе
спектакль на площади перед зальцбургским
собором: средневековую мистерию «Каждый
чело­век». Фестиваль в Зальцбурге
стал традиционным. Но он не был
единственным.

XX
БЕК. ВТОРАЯ ПОЛОВИНА

После Второй
мировой войны вплоть до сегодняшнего
дня те­атральные фестивали под открытым
небом проводятся во многих го­родах
Европы. На Авиньонском фестивале
(Франция) в 1950-х годах в Арле, в сохранившемся
до наших дней средневековом амфитеатре,
кинорежиссер Жан Ренуар поставил «Юлия
Цезаря» Шекспира. На том же Авиньонском
фестивале, во дворце Папского замка,
ре­жиссер Жан Вилар осуществил
постановки «Сида» Корнеля, «Макбета»
Шекспира, «Лорензаччо» Мюссе. А в 1971
году Питер Брук, создавший Международный
центр театральных исследова­ний, с
труппой актеров, в которую входили
актеры разных стран ми­ра, осуществил
в Иране, на развалинах древненерсидского
города Персеполя, спектакль под открытым
небом «Оргахост», построен­ный на
мифах о Прометее и на «Персах» Эсхила.
С труппой своего Центра Питер Брук
поставил спектакль по древнеперсидской
поэме «Совещание птиц». Этот спектакль,
который играли на площадях, видели
зрители Африки и США.

Спектакли под
открытым небом игрались и у стен старинной
крепости в Дубровниках (Югославия), и
на площади перед старин­ным готическим
собором с высокими башнями в Сегеде
(Вен­грия), и на расположенном посреди
Дуная острове Маргарет в Бу­дапеште
(Венгрия), и в других городах Западной
Европы. На этих фестивалях собравшаяся
из разных стран многотысячная аудито­рия
могла увидеть постановки «Макбета»,
«Юлия Цезаря», «Сна в летнюю ночь»
Шекспира, услышать «Трубадура» Верди,
«Банк-Бан» Эркеля, «Принцессу Турандот»
Пуччини, «Цыганского баро­на» Штрауса,
«Кармен» Бизе и многие другие драматические
и оперные спектакли в исполнении лучших
театральных коллекти­вов мира.
Например, грандиозные оперные
спектакли-представле­ния под открытым
небом, осуществленные в конце XX
века теат­ром «Арена ди Верона» в
Италии, в том числе и знаменитая
поста­новка оперы Д. Верди «Набуко»
(дирижер Д. Опен).

После войны
своеобразный спектакль под открытым
небом был поставлен в Египте у знаменитых
пирамид. Название спектакля «Звук и
свет» очень точно раскрывало его форму,
содержание и то, какими средствами он
был осуществлен. Именно это зрели­ще
явилось родоначальником таких спектаклей
во многих городах и странах. С полным
основанием можно считать, что с появлени­ем
этого спектакля родилась еще одна, уже
современная, форма Нетрадиционного
театра.

Продолжая разговор
о рожденных в XX
веке новых формах Нетрадиционного
театра, нельзя не обратить внимания на
такое интересное, весьма специфическое
явление, как Уличные театры.

Уличные театры

Но судя по
существующим немногочисленным источникам
и тем спектаклям, которые довелось
видеть автору, назвать эти дей­ства
спектаклями в привычном для нас понимании
весьма трудно. Несмотря на все их
своеобразие, это были пусть особые, но
все же уличные представления.

Во-первых, это были
политические выступления молодежи,
находящейся в оппозиции к правящему
классу и официальному буржуазному
искусству, как действенный протест,
облаченные в театральное эмоциональное
действо.

Во-вторых, основой,
существом таких представлений была
импровизация в буквальном понимании
этого слова.

В-третьих, в своих
выступлениях уличные театры скорее
все­го под влиянием Мейерхольда,
Брехта, Пискатора и других вы­дающихся
театральных деятелей XX
века использовали множество оригинальных
находок, прежде всего в области
представлений на открытом воздухе, и
по-своему трансформировали целый ряд
те­атральных приемов и выразительных
средств. Собственно, в их выступлениях
можно было увидеть и буффонаду, и острый
гро­теск, и символические и аллегорические
действа, и образные пла­стические
мизансцены, и приемы мюзик-холла, и
телевизионных шоу, и кинематографа и
т.д. Широко использовались куклы, ма­ски,
ходули, необычная музыка и всевозможные
шумы.

При всей сложности
пересказывать такое действо, предоста­вим
слово известному русскому режиссеру
А.Д. Силину: «…Раздаются мерные глухие
удары барабана, — рассказывает Анатолий
Дмитриевич об одном из спектаклей
известного Нью-Йоркского уличного
театра «Брэд энд паппет» («Хлеб и кукла»
). — Сквозь тол­пу продирается на
первый план лохматый и бородатый парень
в цилиндре, хламиде и с барабаном. Это
руководитель театра, актер и режиссер,
прекрасный скульптор — Питер Шуманн.

— Сейчас, —
говорит он
спокойно, — за два с половиной часа мы
вам покажем всю историю человечества,
весь Ветхий и Новый Завет, от сотворения
мира и до распятия Христа.

Начинается спектакль
«Крик людей о пище». — Это Бог-отец и
Бог-мать, — говорит Шуманн, и на холм
медленно выплывают две огромные,
величественные фигуры. Это куклы высотой
по 8 метров, по размеру приближающиеся
к высо­те трехэтажного дома… Каждую
такую куклу ведут на шестах нес­колько
исполнителей… Куклы сходятся в центре,
степенно кланя­ются друг другу,
обнимаются и начинают очень медленно
и риту­ально танцевать, а Шуман на
игрушечном рояле играет старинный
сентиментальный вальс «Свидание с
Вашингтоном на мосту». Но вот появляется
бог времени — Хронос. Эта кукла целиком
надета на человека… В руках у нее — два
огромных меча. «Кончилось ва­ше время»,
— как бы свидетельствует Хронос и
убивает мечами двух великих богов…
Смерть решается просто. Кто-то из актеров,
забравшись на стремянку, снимает с
Бога-отца громадную голову и швыряет
ее вниз. Остальные ловят голову на кусок
красной ма­терии, подбрасывают ее
вверх к небу, снова ловят и пляшут от
сча­стья, что вот наконец-то покончено
с тиранией богов, теперь бу­дет полная
свобода и демократия. В это время другие
актеры вы­возят на тачках несколько
мешков мусора, хватают его охапками и
швыряют вверх. Клочки тряпок и бумаг,
обрезки газет и пленки кружатся и порхают
в воздухе, как снег во время пурги, вмиг
заво­лакивают весь холм непроницаемой
пеленой, сугробами лежат на траве.
Наступил Хаос. Когда это «конфетти XX
века» медленно оседает и туман
рассеивается, зрителей невольно
охватывает жуть. На вершине холма лежит
груда чудовищ, у них рыло, как у свиньи.
а уши и клыки — волчьи. Это каждый актер
налел себе налицо маску, еще две взял в
руки, и все легли друг на друга. И вот
эта фан­тасмагорическая «куча мала»
приходит в движение. Вперед на зри­телей
медленно ползет, копошась и извиваясь,
сплетаясь в немы­слимый змеиный
клубок, апокалипсическое страшилище
со ста двадцатью оскаленными хищными
харями. Вот чудовищная груда остановилась
на краю холма, смотрит на людей… Пауза…
Затем внутри кучи начинается какое-то
шевеление, она распадается, и из массы
монстров выкарабкивается очень красивый
обнаженный юноша. За ним на свет божий
вылезает такая же девушка. Это Адам и
Ева. Но по моде нашего века… оба они с
ног до головы за­пеленаты в целлофан
и заклеены липкой лентой… Затем юноша
становится перед девушкой на колени и
зубами сдираете нее упа­ковку, потом
она помогает ему вылупиться из «кокона»,
и вот они стоят уже молодые, невинные,
взявшись за руки.

«И родился Человек»,
— торжественно провозглашает Шу-манн.
— {Это первые слова, звучащие после
пролога). И сказал Господь: «Отныне все,
что движется, будет для тебя пищей!…»
И после паузы совершенно иным тоном
добавляет: «И люди на­чали пожирать
друг друга!»

Адам и Ева кидаются
на чудовищ, распихивают их ногами,
сди­рают с них маски… Начинается
кровавая библейская история чело­вечества…
В это же время… на заднем плане стоит
актриса, моно­тонно читая в мегафон
письмо вьетнамской женщины президенту
Джонсону (подлинный документ, опубликованный
в газете)…

Еще один эпизод.
Актеры выносят на вершину холма дверь
с крупной надписью «Рай». В нее проходят
«нищие» и «стражду­щие», «мученики»
и «угнетенные», «борющиеся» и «чистые
серд­цем». Это актеры и куклы, большие
и маленькие. Они в костюмах кубинских
повстанцев и вьетнамских партизан… Но
вот появляет­ся огромная кукла в
цилиндре, с сигарой в руке и американским
флагом за ухом. Шуманн фамильярно хлопает
куклу по плечу и представляет публике
— «Никсон». «Никсон» тоже пытается
прой­ти в «рай», но сбегаются все
актеры, наваливаются на дверь, кри­чат,
свистят, улюлюкают — не пускают. Тогда
«Никсон» садится на землю и плачет.
Шуманн вытирает ему слезы и сопли
американским флагом и разводит руками:
ничего, мол, не поделаешь, сам виноват…»⁵⁹

Цитату можно было
бы продолжить, но и приведенного
доста­точно, чтобы отчетливо представить
себе форму и содержание спекта­клей
уличных театров, которые в середине
1960-х и начале 1970-х го­дов широко
распространились в США и Западной
Европе.

Его новаторство
было обусловлено, во-первых, политическим
агитационным содержанием, что, естественно,
не могло не сказать­ся на жанровых
особенностях. По своей сути это был
синтез: с од­ной стороны, буффонада,
балаган, фарс, шутовские, порой скабрез­ные
приемы ярмарочного действа, с другой —
спектакль-митинг, марш протеста,
политический скетч. Во-вторых, условиями,
в кото­рых проходили их выступления
и которые оказывали влияние на их форму.
Прежде всего, это место действия —
шумная, с интенсивным непрекращающимся
движением улица, со стоящими вокруг
высту­пающих случайными прохожими.
В-третьих, ограниченность мате­риальных
средств, вопиющая, требовавшая жесточайшей
экономии бедность театра. И все это
притом, что условия выступлений требо­вали
предельной выразительности.

Звук и свет

Одной из интереснейших
форм Нетрадиционного театра в по­следней
четверти XX
века, как я уже отмечал, были спектакли
«Звук и свет». Наиболее яркое проявление
особенностей такого действа, пожалуй,
было представление «Звук и свет»,
разыгрывае­мое у пирамиды Хеопса в
Гизе.^йГ|

Итак, испытывая
огромное влияние традиционного театра,
в котором произошли в XX
веке значительные качественные изме­нения
и режиссура утвердилась как самостоятельное
искусство. Нетрадиционный театр именно
в это же время обогатился новыми формами,
рожденными желанием передовой режиссуры
вырвать­ся из тесных стен сценической
коробки и использовать ,иш вопло­щения
задуманного новые выразительные
средства.

Поэтому нет ничего
удивительного в том, что и традицион­ный
театр многое взял из арсенала массовых
представлений.

В частности, многие
выразительные средства, присущие
некоторым формам Нетрадиционного
театра. Например, из представлений «Звук
и свет». Но в свою очередь и Нетрадиционный
театр XX
века испытывал значительное влияние
традиционного театра.

XX
век в истории Нетрадиционного театра
знаменателен еще и приходом в него
выдающихся, получивших мировое признание
режиссеров, таких, как Крег, Рейнхард,
Пискатор, Брехт, Вилар, Брук и другие.

Следует сказать,
что и в постановочных группах массовых
представлений происходит определенная
профессионализация. Более того, именно
в последней четверти XX
века постановщика­ми многих массовых
представлений становятся профессиональ­ные
театральные режиссеры.

СПЕКТАКПН-ЗРЕПНША

Пожалуй, наиболее
ярким событием в жизни Нетрадицион­ного
театра конца XX
века, а точнее 80-х годов этого века, стали
постановки выдающегося режиссера кино
и театра Робера Оссеи­на. Осуществленные
им на огромных сценических площадках
спектакли-зрелища имели ошеломляющий
успех. И это неудиви­тельно. Именно
Оссеину принадлежит заслуга вписать
новую страницу в историю мирового
Нетрадиционного театра.

В своих знаменитых
действах-спектаклях режиссер сумел
сплавить воедино с драматической тканью
сценария элементы эс­трады и балета,
кинематографа и цирка вкупе с последними
тех­ническими открытиями в области
света и звука. Собственно, именно эти
режиссерско-авторские новации и были
тем новым в истории не только для
Нетрадиционного театра, но и театра
вооб­ще, что позволило говорить об
особом «оссейновском языке»,
«ос-сейнографии».

Весьма любопытно
и очень характерно, что спектакли-зрели­ща
Робера Оссеина не воспринимаются
зрителями как некие су­перзрелища и
тем более не как дань шоу-бизнесу. Скорее
его по­становки — это своеобразный
синтез массового представления с
театральным зрелищем.

Следует заметить,
что постановки Робера Оссеина
принципи­ально отличаются от спектаклей
под открытым небом, о которых мы только
что говорили. И дело не в том, что
постановки Оссеина идут в закрытых
помещениях.

В спектаклях под
открытым небом чаще всего с используются
в качестве основного оформления
архитектурные или природные особенности
места, где проходит спектакль, или
спектакль перено­сится вто место, в
котором происходит действие пьесы, с
добавле­нием нужных деталей оформления
и, как правило, увеличенным числом
статистов. Так это было при постановке
«Кармен» на Се-гедском театральном
фестивале, так это было с «Иваном
Сусани­ным» во внутреннем дворе
Ипатьевского монастыря в Костроме, так
это было с «Кармен» в Зеленом театре
ЦПКиО им. Горького в Москве, «Снегурочкой»
Островского в Щелыкове, «Вей, ветерок»
Яниса Райниса в ленинградском парке
культуры и отдыха (о по­следних разговор
дальше).

Спектакли-зрелища
Робера Оссеина ставились каждый раз по
специально созданным сценариям, в основе
которых лежало то или другое историческое
событие,»¹
или на основе сюжета той или другой
пьесы или романа известного писателя.

Еще одно немаловажное
отличие, о котором уже упоминалось: его
спектакли-зрелища идут на огромных
площадках закрытых по­мещений со
всеми элементами массового представления
и всех до­стижений современной
сценической техники.

Обратившись к
историческим событиям, Робер Оссеин
создал грандиозное представление —
историческую сюиту «Броненосец Потемкин»
о легендарном подвиге русских матросов,
осущест­вленное в Парижском Дворце
спорта.

О главной мысли
своего спектакля, о его идее режиссер
гово­рил, что он ставил его «ради идеи
братства, человеческого достоин­ства.
Она объединила русских моряков, чтобы
не жить на коленях».

Пока шел спектакль,
ежедневно более 50 тысяч зрителей следи­ли
за развертывающимся действом па огромном
макете броненос­ца, сооруженном на
арене Парижского Дворца спорта. Нечего
и го­ворить, что зрелище это имело у
зрителей ошеломляющий успех.

Такой же успех
имела постановка самого грандиозного
предста­вления, посвященного 200-летию
падения Бастилии, «Свобода или смерть»
в парижском Дворце Конгрессов. Помимо
огромных мас­совых сцен в этом
спектакле-зрелище действовало 85
персонажей.

Репетировалось
это представление пять месяцев, а на
его по­становку было затрачено 50
миллионов франков. Пожалуй, наибо­лее
точно существо этого зрелиша определил
критик парижской газеты «Пари матч»,
назвав это удивительное представление
«фре­сками революции».

Истории французского
сопротивления, его событиям был по­священо
представление «Ночью — свобода».

Не меньшим успехом
пользовалась драматическая эпопея «Имя
его — Иисус»
о земной жизни сына Божьего, рассказ о
ко­тором вели евангелисты Матфей,
Марк, Лука, Иоанн. Предста­вление это
было осуществлено на арене Дворца спорта
у Версаль­ских ворот.

Во всех представлениях
— а в их числе были такие, как «Собор
Парижской Богоматери», «Отверженные»,
«Дантон и Робеспьер» по В. Гюго, «Юлий
Цезарь» по Шекспиру, «По ком звонит
коло­кол» по Э. Хеменгуэю и другие —
для Оссеина
было особо важной «только историческая
правда». Кстати, это утверждение
режиссе­ра позволяет нам считать, что
мы, по сути, имеем дело со своеоб­разным
массовым театром, кредо которого очень
точно выразил сам режиссер-постановщик:
«Прежде всего я освобождаю идею. Только
историческая правда! Во-вторых, несу ее
к зрителям на крыльях музыки, света,
пластики, кино. Это не прием, а способ
возвыситься до уровня идеи» «ч

Я не случайно
столько внимания уделил творчеству
Робера Оссеина, ибо считаю, что жанр
«массовый театр» — есть одно из важнейших
направлений развития Нетрадиционного
театра в на­ши дни, форма Нетрадиционного
театра.

Если подытожить
сказанное о возникших в XX
веке новых формах Нетрадиционного
театра, без сомнения, можно говорить,
что утверждение некоторых исследователей
— мол, XX
век не оста­вил большого следа в
истории Нетрадиционного театра —
принципиально ошибочное. Да, массовые
представления в какой-то мере утратили
свои ведущие позиции, да, они перестали
быть основной формой европейского
Нетрадиционного театра. В то же время
не­которые массовые представления,
став традиционными, проводи­лись и
проводятся в различных странах и городах
Западной Евро­пы.⁶³
Более того, пройдя сложный путь, они не
только дожили до наших дней, но и стали
весьма распространенной формой
Нетра­диционного театра.

В России же в первое
десятилетие после 1917 года Нетради­ционный
театр вообще занял ведущее место в
культурной жизни страны.

Конечно, одной из
основных ведущих форм Нетрадиционно­го
театра в Западной Европе прошлого XX
века стали различные праздники:
государственные, церковные; праздники,
посвящен­ные тем или другим важным
историческим событиям в жизни страны,
и, конечно, грандиозные, чрезвычайно
популярные кар­навалы, прежде всего
всемирно известный бразильский карнавал

Великая французская революция открыла новую эру в истории человечества. Казалось, настал триумф свободы, равенства и братства. Однако решительный разрыв с многовековым монархическим укладом дался нелегко. С 1789 по 1794 г. вся жизнь народа — особенно в столице, где решались судьбы страны, — протекала на улицах. Полные надежд на будущее идейные вожди этого грандиозного переворота стремились превратить его в нескончаемый всенародный праздник — карнавал, растянувшийся на пять лет.

Замечательным воплощением этого великого революционного замысла стали многочисленные «деревья Свободы». У крестьян издавна существовала традиция сажать по разным поводам (свадьба, сбор урожая) «майские деревья» — для этой цели годилось любое дерево и даже врытый в землю столб, — веря, что они приносят плодородие, радость и успех. В дни революции дерево стало символом уничтожения феодальной системы, эмблемой Свободы. Какой же праздник без него! Каждый город сажал свое дерево, украшая его трехцветными лентами, кокардами, флагами, красными колпаками и листовками с текстом Декларации прав человека и гражданина. Под его ветвями праздновали освобождение, водили хороводы. Посадка священного в глазах народа «дерева Свободы» превращалась в торжество, часто завершавшееся песнями и фарандолой.

Вообще песни, которыми, как правило, сопровождаются все народные танцы, занимали особое место в жизни этой революционной эпохи. За пять лет их было сложено более двух тысяч. В стране, где каждый второй был неграмотным, они служили мощным средством полемики. Воздух улиц буквально звенел от патриотических, политических и сатирических куплетов; порой разгоралась настоящая песенная война: революционные песни «сражались» против роялистских. Уличного певца, где бы он ни появлялся, тут же окружала толпа, подхватывавшая песню, тем более что мелодия чаще всего была старая, всем известная, менялись только слова.

«Станцуем Карманьолу! Да здравствует гром пушек!»

Люди пели повсюду и по любому поводу: на площадях, в залах заседаний и народных собраний, в тюрьмах, театрах и даже… на трибуне Учредительного собрания. Однажды, когда какой-то гражданин запел, стоя перед судом, Дантон, не выдержав этого «песенного помешательства», взорвался: «В моем характере тоже хватает галльской веселости, — воскликнул он, — но я требую, чтобы впредь здесь звучали только прозаические доводы». Пели обо всем: о политике, меняющихся настроениях, декретах Учредительного собрания. Все перипетии борьбы внутри страны и за ее пределами находили отражение в песнях тех лет.

Без этого непременного атрибута любого собрания и праздника не обходилось ни одно народное восстание. Случалось, что особенно важные революционные выступления заканчивались спонтанным торжеством, как это было 5—6 октября 1789 г., когда демонстрация около семи тысяч решительно настроенных парижан, главным образом женщин, завершилась «захватом» королевского дворца в Версале.

Поход женщин на Версаль

Людовика XVI сопровождало в Париж настоящее праздничное шествие — смеющееся, бурлящее, танцующее. За его каретой бежали тысячи горожан. «Везут!» — кричали они уличным зевакам. Взобравшиеся на пушки женщины в шапках подоспевших на выручку гренадеров Национальной гвардии почетным эскортом проплывали мимо толпы. За ними следовало несколько возов с зерном, мукой и бочками вина. Это был день всеобщего ликования и братания, символом которого стали тополиные ветки; их втыкали в ружейные стволы, несли в руках. Веселье не омрачали даже торчавшие повсюду отрубленные головы солдат королевской охраны, насаженные на острия пик в назидание тем, кто осмелится противиться воле народа.

Это были не только военные трофеи, но и предупреждение. Луи Себастьен Мерсье в своем сочинении «Картины Парижа» пишет: «Парижане находят в этом водовороте событий повод для веселья». В самом деле, протесты народа, решившего, по словам Мерсье, в один прекрасный день сбросить вековое ярмо, зачастую облекались в форму самых невероятных шуток и выходок. Представим себе на миг странный королевский кортеж, протискивающийся сквозь запрудившую улицы огромную толпу, лица горожан, застывшие в изумлении перед этим «устрашающим весельем масс», превративших в пленника своего монарха — последнего Богом данного государя.

Подобные народные шествия удивительно похожи на карнавал. Люди выражают свою радость в неистовых танцах и движениях, в революционном экстазе они выставляют на посмешище все, что считалось священным в — увы! — отжившем обществе. И пусть вокруг войны, смерть и кровь — смешаем в пляске радость и ярость. Будем плясать, чтобы не думать о своем прошлом.

Во время восстания 10 августа 1792 г., с которого собственно и началась Республика, парижане разграбили дворец Тюильри, перебили швейцарцев из королевской охраны, открывших огонь по толпе, и тут же, насадив их головы на пики, пустились в пляс, празднуя победу над монархией. Дух этой «второй революции» как нельзя лучше передает знаменитая «Карманьола», которую поют и сегодня. Ее припев: «Станцуем Карманьолу! Да здравствует гром пушек!» — дает полное представление об этом времени, радостном и жестоком. На месте казни Людовика XVI, прозванного Людовиком последним, 21 января 1793 г. народ лихо отплясывал фарандолу.

Эти народные праздники, которые имели огромное воздействие на современников, были, несомненно, одним из способов борьбы с религией. В 1790 г. «Гражданское устройство духовенства» разделило верующих на тех, кто его принял, и тех, кто после протеста папы римского отказался его признать. Постепенно значительная часть духовенства перешла на сторону контрреволюции; так в глазах народа церковь стала врагом свободы.

Прежних святых сменили новые — так называемые мученики свободы, отдавшие жизнь за революцию. Среди них депутат Учредительного собрания Лепелетье де Сен-Фаржо, журналист Марат (издатель популярной газеты «Друг народа») и представитель муниципалитета Шарлье. Все трое погибли в 1793 г. от руки оппозиционеров и были особо почитаемы народом: их бюсты украшали перекрестки и площади, залы собраний и театры, к ним приносили цветы — «гражданские венки», — в их честь устраивались процессии, сочинялись гимны. Именами этих героев Республики нарекались новорожденные.

10 ноября 1793 г. в Соборе Парижской Богоматери состоялся грандиозный праздник Свободы. Роль богини разума исполняла одна из оперных примадонн. Под пение гимнов, в сопровождении кортежа из украшенных цветами колесниц, санкюлотов, детей, членов народных обществ и разных учреждений она приблизилась к подножию сооруженной на площади горы и «освободила» от цепей чернокожего раба. Атрибуты королевской власти и религиозные символы полетели в костер, вокруг которого до зари танцевали и поднимали бокалы за всеобщее братство парижане. После этого праздника Собор переименовали в Храм Разума. Новый «культ» быстро распространялся в провинции; церкви повсюду закрывали.

На этом фоне в первой половине второго года Республики (осень 1793—весна 1794 г.) по стране прокатилась волна антирелигиозных выступлений. В Париже и в сельской местности то тут, то там устраивались шутовские карнавальные шествия. Их участники, вырядившись в священнические одежды, восседая на ослах, свиньях и козлах, увешанных крестами и библиями, с миртами на головах изображали епископов и папу, подвергая жестокому осмеянию церковь и все институты власти. Они разыгрывали пантомимы, пили из потиров, шумели, возили с собой на повозках кропильницы, исповедальни, дароносицы, статуи святых, кресты, гербы своих бывших господ, скульптурные изображения лилии (символ монархии), чучела чужеземных королей и папы римского…

Вся эта причудливая поклажа гибла, в конце концов, в веселом пламени костра. Вокруг него и вокруг «дерева Свободы» танцевали фарандолу и пили вино — «святую воду республиканцев».

Эти праздники разрушения и духовного перерождения не могли не беспокоить политических лидеров страны. Они пытались как-то упорядочить подобные проявления чувств, слишком напоминавшие вакханалии. Чтобы смягчить их откровенно атеистический характер, в 1794 г. был принят закон о введении праздника «Верховного существа» (Бога). Таким образом, провозглашался как бы универсальный культ природы, торжественно объявлялось, что «французский народ признает бессмертие души». Теперь в духе педагогических принципов Руссо и его идеи социальной общности организация праздников передавалась самому народу, который участвовал в них и как зритель, и как актер. (Кстати, этими вопросами до сих пор занимается комитет народного образования Национального собрания.)

Нужно было подчеркнуть разрыв со старым, основанным на неравенстве строем и воспеть новую социальную гармонию и республиканские «добродетели»: любовь к человеку, природе и отечеству, дружбу, справедливость, а также ненависть к монархам и тиранам. Так, праздники, посвященные наиболее памятным моментам революции (например, 14 июля и 10 августа), знаменовали собой разрыв с прошлым и отмечали крупнейшие вехи создания Республики. Что касается праздников, устраивавшихся в конце каждой декады месяца по республиканскому календарю и представлявших собой своего рода республиканские «литургии», прославляющие народы Древнего Рима и Древней Греции, духовным наследником которых был объявлен французский народ, то считалось, что они утверждают новый моральный кодекс: среди них были праздники, посвященные целомудрию, истине, супружеской любви, причем все они непременно сопровождались песнями и гражданскими клятвами примерно одинакового содержания.

Вот одна из них. Ее произносили, вытянув руку по направлению к бюсту Брута (убившего Цезаря, чтобы спасти Римскую республику): «Брут, клянемся следовать твоему примеру, клянемся сохранить Республику единой и неделимой. Долой королей, долой самозванцев! Свобода или смерть!»

Эти праздники включали элементы народных традиций («дерево Свободы», костры), а также символику санкюлотов (фригийский колпак, пика), которые наполнялись политическим и социальным содержанием с неизменным акцентом на единство страны.

Так, первая годовщина народного восстания 10 августа 1792 г., завершившегося свержением монархии, отмечалась в Париже под истинно республиканским лозунгом — «Единство и Неделимость». Стремясь максимально воссоздать атмосферу памятного дня, участники праздничного шествия маршировали с оружием в руках.

В течение нескольких часов процессия следовала по украшенным гирляндами дубовых листьев улицам столицы, время от времени делая остановки: первую — у фонтана Возрождения на том месте, где стояла Бастилия; затем у триумфальной арки, воздвигнутой в честь парижанок — участниц событий 5—6 октября 1789 г., изображенных увенчанными лавровыми венками в окружении пушек. Третья остановка — на площади Революции (ныне площадь Согласия). Здесь манифестанты выпустили в небо тысячи птиц и побросали символы монархии и феодального строя в пламя огромного костра, разожженного перед изображением Свободы во фригийском колпаке с пикой в руке. Следующая остановка — перед Домом инвалидов, где была установлена огромная скульптура с дубиной и фасцией, символизирующая французский народ, раздавивший гидру аристократии. И наконец, последняя, пятая остановка — на Марсовом поле, где перед алтарем отечеству 200 тыс. парижан произнесли клятву: «Свобода, Равенство, Братство или смерть!» Праздник завершился дружеским пикником и прославлением победы революционных армий над коалицией тиранов.

Автор: Лоранс Кудар.

P. S. Старинные летописи рассказывают: Впрочем, некоторые люди и в наше время отмечают годовщину великой французской революции, порой это даже повод для каких-нибудь подарков, таких как скажем, штоф в СПб – наборы для различных алкогольных напитков.

В 18 веке во Франции насчитывалось в одном только Париже 32 праздника в году, к которым можно было прибавить 52 воскресенья, в которые организовывались ярмарки и гуляния. Кроме того, в каждом селении отмечали день святого покровителя коммуны, окончание войны, свадьбы членов королевской семьи, рождение дофина, коронацию, приезд важных лиц и так далее. Количество праздников ужасало финансистов и даже рождало предложения об их переносе на ближайшие воскресенья или объявлении половины праздничного дня рабочим.

Главные составляющие народных праздников

Обязательными элементами французских народных праздников были танцы, процессии и карнавалы. Маски и ряженые присутствовали практически на каждом публичном торжестве, причем они могли изображать хоть реальных животных, хоть мифологических существ – фей и великанов.

Шествия также были обязательным элементом хоть светского, хоть церковного мероприятия – в зависимости от повода, процессии могли носить карнавальный, религиозный или даже торжественный характер во главе с мэром, возлагающим памятные венки на могилу местного героя или встречающего проезжающего мимо монарха. Процессии сопровождались барабанным боем.

Наконец, танцы – это обязательный финал любого празднества, даже религиозного характера после исполнения всех официальных обрядов.

Другими общими для всех праздников и регионов составляющими торжества были игры, спортивные состязания, обряжения в богатую одежду, переодевания мужчин женщинами и наоборот, сбор пожертвований, совместные трапезы, факелы, костры, свечи, соломенные чучела и праздничные деревья.

Вместе с тем, каждый из многочисленных праздников отличался собственными приметами и традициями, которые могли сильно отличаться даже от региона к региону.

Праздники и власть

К народным праздникам знать относилась презрительно, а образованные люди – тот же Вольтер – относились к ним, как к предрассудкам, проявлению невежества языческих традиций, мешающих просвещению народа.

Кроме того, часто празднества перерастали в бунты или же изобиловали сатиричекими намеками на власть имущих и деятелей церкви, что также побуждало власти время от времени бороться с ними ради охраны правопорядка.

Католическая же церковь была недовольна многочисленными элементами языческих традиций.

В связи с этим в конце 17-начале 18 века начинается борьбы с народными торжествами.

Особое раздражение у властей вызывали, конечно, шествия и праздники, высмеивающие священников и дворян.

Еще во времена Фронды специальным постановлением Парижского парламента были отменены «все шутовские празднества и процессии», про что, впрочем, в итоге было забыто вскоре осле установления мира. Вначале 18 века власти издавали временные указы, запрещавшиепродажу спиртного в праздничные и воскресные дни, особенно во время богослужения. Зимой запрещено было продавать спиртное после восьми часов вечера, летом — после десяти. Периодически власти того или иного департамента ограничивали проведение «шутовских» праздников, праздников с расжиганием костров, танцами, переодеваниями во избежание бунтов и нарушений общественного порядка.

В предреволюционные годы запретов становилось все больше, так как большие скопления народа могли перерасти в политическое сборище и даже восстание. Как пояснял один из судейских, «Помимо того, что шутовские праздники совершенно противоречат святым заповедям и каноническим законам, которые запрещают торговлю и проведение ярмарок и рынков, а также игры и танцы, они везде влекут очень серьезные последствия, когда жизнь граждан часто подвергается чрезвычайной опасности».

Горожане и крестьяне активно сопротивлялись запретам властей на праздничные традиции и нередко добивались отмены запретительных эдиктов открытым протестом.

Праздники и восстания

В предреволюционные годы, когда народное недовольство королем и его супругой стало расти, праздники и шествия стали регулярно переходить в восстания.

Примером подобного может служить «хлебный бунт» в Арле, произошедший 2-3 января 1752 года. В день празднования рождения святого покровителя коммуны жители города организовали праздничную процессию с барабанами. Участники процессии требовали хлеба, останавливали богатых проходих на улицах, требуя плату за право прохода и заходили в богатые дома, где требовали себе еды и вина.

Часто бунтовщики и протестующие носили маски, переодевались в карнавальные или женские платья, чернили себе лица.

Часто женские платья мужчины одевали потому, что к «женским» бунтам полиция относилась менее серьезно, и их зачинщикам почти ничто не угрожало.

В 60-е годы во Франш-Конте произошло даже восстание «демуазелей», участники которого пользовались маскаи и были одеты в женские платья.

Такие же переодетые женщины или люди в масках жгли повсеместно урожаи сеньоров или незаконно охотились в господских лесах.

Часто восстания, как и праздники, начинались ударом колокола в приходской церкви, что также вызывало недовольство властей.

В конце 80-х власти в провинциях начали повсеместно ограничивать количество праздников, запрещать карнавалы и шествия, накладывать ограничения на использование колокола, что вызывало только еще более бурное недовольство.

Праздники и Революция

Первые годы французской революции ознаменовались подъемом народной культуры, заменившей собой придворную.

Однако потом якобинцы хотели заменить старую культуру – новой, революционной, и стали точно так же бороться с народными праздниками, как и прошлая власть, пытаясь вместо низ организовывать собственные, революционные, которые не имели большого успеха повсеместно. Кроме того, новый календарь вызвал большое народное недовольство, так как людям стало сложнее вычислять, когда им праздновать привычные календарные праздники. Под запрет попали и религиозные торжества, хотя в отдаленных провинциях продолжали отмечать самые важные из них, несмотря на все запреты.

День 1 января был взят под особое подозрение: строго запрещалось праздновать его как начало нового года. В этот день на почтах даже вскрывали письма и просматривали их содержание. Письма, в которых были новогодние поздравления, уничтожались.

Сами якобинцы, между тем, пытались привить народу новые торжества, соответствующие новому календарю, проникнутые идеями свободы, равенства и братства. Революционные празднества носили обычно самый торжественный характер, отличались сложными костюмами и символическими церемониями.

В конце фримера 1793 года (Второй год свободы) Конвент затребовал у Комитета народного образования некий общий проект установления гражданских праздников, игр и «национальных упражнений».

В результате, в рамках нового календаря, предполагалось ввести пять новых календарных праздников с 17 по 22 сентября и дополнительный день – для високосных лет. Эти дни предполагалось назвать «санкюлотидами».

Также известны праздники, которые устраивали революционеры в честь дня принятия Конституции, культа Разума, Верховного существа, панихиды по Шалье, Марату, Лепелетье, взятия Бастилии и другие.

Единственный праздник того времени, который пережил период Велилкой Французской Революции – это 14 июля, День взятия Бастилии. Все остальные оказались вскоре забыты и не прижились.

Описания некоторых традиционных праздников

Новый год (1 января), который также называли днем св. Сильвестра (день этого святого приходится на 31 декабря)

Праздновать Новый год 1 января во Франции начали во времена Екатерины Медичи.

Другая версия времени принятия 1-го Января как праздника — это время Екатерины Медичи, До этого Новый год начинался на Пасху, а во времена Карла Великого – на Рождество. Карл Девятый, по настоянию своей матери, подписал указ о переносе Нового года в 1564 году.

Праздничный стол украшали омелой, приносящей удачу. На стол подавали индейку, каштаны, колбасы, гусиную печень.

С 1 по 6 января — «Пиры Дураков»

В средние века горожане в эти дни разыгрывали сатирические сценки и устаивали карнавальные шествия. Героями сценок часто становились католические священники. Празднества устраивали не только горожане, но и придворные. Самый глупый или самый популярный, по всеобщему признанию, житель получал титул «Господин Беспорядка» и являлся главой рождественских увеселений. Его приказы были обязательными к исполнению для каждого.

6 января – «Пир Королей»

Окончание новогодних и рождественских празднеств. В этот день было принято делать пожертвования и собираться за семейным столом. Обязательным элементом торжественного обеда был «Королевский торт», украшенный золотой бумажной короной; внутри него была спрятана маленькая корона или боб. Тот, кому она попадалась, становится Королем или Королевой этого дня.

Последний день перед началом Великого Поста — Карнавал Марди Гра

Последний день перед началом Великого Поста назывался «Грешным вторником», когда каждый исповедовался в своих грехах. По-французски этот день назывался Mardi Gras, то есть, «Жирный вторник», в этот день устраивали карнавалы, танцы, сельские и городские праздники с изобилием пищи и веселья перед постом.

1 апреля – День дурака

После того, как папа Григорий Восьмой ввел в 1562 году для христианского мира грегорианский календарь взамен юлианского, перенесший Новый год с конца марта на начало января, а потом в 1564 соответствующий указ издал и французский король Карл, многие французы по привычке продолжали праздновать Новый год в начале весны, что дало более молодым людям повод для шуток над старшим поколением. Консерваторов называли «апрельскими дураками» или «апрельскими рыбами» (Солнце в тот момент находилось в созвездии рыб).

Праздник не отмечался официально, но 1 апреля в результате стало днем шуток над своими знакомыми и незнакомыми. Традиционной шуткой стала «первоапрельская рыба», которую изготавливали из дерева, бумаги, глины, приделывали к ней крючок и осторожно вешали сзади на одежду прохожему.

Начало апреля –Пасха

Во Франции церковные колокола молчат со Страстной Пятницы до Светлого Воскресенья. Это делается в знак траура по распятому Сыну Божьему. На вопросы детей, почему колокола не звонят, родители отвечали, что они «улетели в Рим».

Главным символом Пасхи были пасхальные яйца, причем в северных областях Франции их приносил пасхальный кролик, а в Эльзасе – аист.

Согласно преданию, первое пасхальное яйцо Мария Магдалина преподнесла римскому императору Тиберию. Когда Мария пришла к Тиберию и объявила о Воскресении Христа, император сказал, что это так же невозможно, как и то, что куриное яйцо будет красным, и после этих слов куриное яйцо, которое он держал, стало красного цвета.

С 12 века яйца всегда освящались в церкви. Король Франции сам раздавал освященные яйца после Пасхальной мессы. Крестные отцы и крестные матери в свою очередь дарили яйца своим крестникам.

30 апреля-1 мая – Бельтайн и Вальпургиева ночь.

Языческий праздник Бельтайн, сохранившийся и с приходом христианства во многих областях. Христианская церковь относилась к нему с неодобрением, однако прямого запрета не было.

Главные символы Бельтайн во Франции – это майское дерево и майские король и королева.

Майское дерево в разных провинциях могло выглядеть по-разному. Его торжественно привозили из леса и устанавливали на центральной площади селения, украшая лентами.

Майской королевой выбирали самую красивую девушку поселения, а майским королем – победителя состязаний (кулачные бои, бег или что-то иное). Потом торжественно праздновалась майская свадьба, начинались танцы и веселье. На этом празднике молодежь свободно общалась друг с другом, начинался период ухаживаний, предшествуовавший многочисленным помолвкам.

Имели место быть и многочисленные сексуальные контакты между молодыми людьми и девушками, уходившими отмечать Бельтайн, что вызывало вполне обоснованное недовольство пуритан, считавших, что в эту ночь вместе с молодежью праздник празднует сам Сатана.

Вальпургиева ночь – это христианский праздник, приходящийся на тот же день, что и Бельтайн. Назван он в честь святой Вальпургии, английской монахини, основательницы монастыря. Католическая церковь считала, что в ночь с 30 апреля на 1 мая разгул нечистой силы достигает апогея. Священники проводили обряды изгнания бесов. Считалось большим несчастьем для ребенка родиться в Вальпургиеву ночь.

24 июня – Солнцестояние

Снова праздник, объединяющий языческое Солнцестояния и день Иоанна Крестителя. В этот день жгли костры, танцевали вокруг них и бросали в них разные предметы, которые могут принести катастрофы или несчастья. В качестве таких «предметов» часто использовались коты. Сжигание живых котов во время праздника св. Иоанна в Париже XVI в. было одним из самых популярных народных развлечений. Обычно на этот «спектакль» собиралось много людей. Играл оркестр, сооружали большой костер под деревянным настилом, на который ставили коробку или корзину с живыми котами. В Меце (Лоррен) такие церемонии проходили до 1765 года.

31 октября — канун Дня всех святых — Самайн

Как и в дни 30 апреля-1 мая, осенью праздновали одновременно два праздника, один из которых имел языческие, а другой – христианские корни.

Считалось, что в канун дня всех святых на землю спускается нечистая сила, ведьмы проводят шабаши, а мертвые спускаются на землю, поэтому богобоязненные горожане старались не выходить на улицу без надобности.

Следовало избегать кладбищ, не оборачиваться, чтобы не встретить взгляд мертвеца, молиться и проводить день в воздержании.

Нельзя было выплескивать воду за дверь, чтобы не попасть в мертвеца, а на улицу из окон домов в северных провинциях вывешивали мешки с соломой, на которых были нарисованы черепа, чтобы отпугнуть духов (впоследствии мешки заменили тыквы, привезенные из Америки).

Праздник был распространен по всей Европе, хотя имеет кельтские корни. Французы, не отличавшиеся особой набожностью, превращали канун дня всех Святых в праздник в элементами карнавала.

Молодые люди, не отличавшиеся большой набожностью, разводили костры и прыгали через них, держась за руки: если пара не разжала руки, то скоро будет свадьба.

Дети, наряжаясь ряженными, ходили по домам, пугали, пели, танцевали, выпрашивали подаяния. Тот дом, который отказывал им, мог и поплатиться — дети принимались забрасывать его комьями грязи, а то и наносили более тяжелые убытки, ломали заборы, калитки, телеги.

Кроме того, в канун дня всех святых гадали. Самым популярным способом гадания было запекание в пироге маленьких «оракулов» — кольцо, монетка и т.д.

1 ноября — День всех святых

В этот день мертвые приходили на землю, чтобы, оставаясь невидимыми, повидаться со своими близкими. В этот день поминали умерших родственников, предков, друзей. Люди обязательно шли в церковь, потом отправлялись на кладбище, часто устраивая целые процессии, где приводили в порядок могилы и ставили свечи.

11 ноября — День святого Мартина

Святой Мартин считается покровителем бедняков, солдат, сукноделов, домашних животных и птиц, а также пастухов. В День святого Мартина, после окончания сельских работ, прежде всего зажигались костры на каждой улице и в каждом дворе. В эти костры кидали корзины, в которых недавно лежали плоды. Через эти костры прыгали и устраивали шествия, зажигая факелы от их огня

6 декабря – день святого Николаса

В период до Реформации именно с этого дня начинались рождественские праздники. В период активного развития протестантизма поклонение святым осуждалось, и традицию дарения подарков детям перенесли собственно на Рождество, однако в период пост-Реформации все вернулось на круги своя. В этот день отец Ноэль приносил хорошим детям подарки и конфеты, проникая в дом через дымоход Подарки он клал в обувь, которую дети оставляли перед камином. Его компаньоном был отец Фуэтар, старик с розгами, который напоминал отцу Ноэль, вел себя ребенок хорошо или плохо и заслуживал он подарков или розог. Во многих провинциях 6 декабря отец Ноэль дарил маленькие подарки, а в Рождество приходил маленький Ноэль, младенец Иисус и дарил большие.

25 декабря — Рождество

Рождество начинали праздновать с рождественской мессы, после которой семья собиралась дома на торжественный ужин.

Главное блюдо ужина различалось в зависимости от региона: на северо-востоке подавали гуся, в Бургундии – индейку с каштанами, в Бретани лепешки из гречихи, в Париже – паштет из гусиной печени или устриц. В Провансе традиционно на рождественский ужин подаются 13 десертов — это старинный обычай, символизирующий Христа и 12 апостолов.

Начиная с 12 века во Франции появилась традиция в канун Рождества изготовлять всей семьей во дворе дома из свежей древесины (как правило, вишневого дерева) рождественское полено. С определенными церемониями его торжественно заносили в дом. Глава семьи поливал его маслом и подогретым вином, и вся семья воздавала молитвы. Маленькие девочки поджигали полено с помощью щепок, оставшихся от полена предыдущего года (согласно поверию, зола и щепки, остававшиеся от сжигания рождественского полена, хранили дом от молний и проделок дьявола в течение года; поэтому их тщательно собирали и хранили). Считалось важным, чтобы у всех, кто участвует в процессе поджигания нового полена, были чистые руки.

Обычая ставить рождественскую елку во Франции еще не было – эта традиция получила распространение в конце 19 века, когда во Франции появилось много выходцев из Германии.

Вместо этого над дверью дома вешали ветку омелы, которая приносила удачу.

Также элементом украшения были — рождественские ясли — макет, изображающий сцену рождения Христа. Обычно макет заполнялся человеческими фигурками — фигурками святых. Французские ремесленники изготавливали эти фигурки в течение года; и помимо святого семейства, пастухов и Марии, часто создавали фигурки местных сановных особ. Фигурки были яркими и разноцветными, сразу привлекающими взгляд, и их литейные формочки передавались из поколения в поколение.

Об интересном рождественском обычае в одной из провинций упомянул Вольтер в своем «Философском словаре»: «Вот каким представлением был отмечен в некоторых городах праздник Рождества. Сначала появлялся полунагой молодой человек с крыльями на спине; обращаясь к молоденькой девушке, он произносил: „Ave Maria», и т. д., она отвечала ему: „Fiat» [Да будет так—лат.], после чего он целовал ее в губы; затем ребенок, сидевший внутри большого картонного петуха, кричал, подражая петушиному пению: „Puer natus est nobis» [Отрок нам родился —лат.]».

Свадьбы

Главными периодами ухаживаний были карнавалы в конце зимы и май, причем в мае играть свадьбы было не принято.

Перед переговорами о сватовстве стороны, обычно, уже понимали, увенчается оно успехом или отказом. Переговоры обычно проводились по инициативе жениха, вел их посредник – крестный отец, друг семьи или близкий родственник.

Символом согласия родителей невесты было приглашение на совместную трапезу, на которую обычно подавали жареного петуха. Также девушка могла попросить разрешения разжечь огонь в очаге во время переговоров о сватовстве, что означало ее положительное отношение к браку.

Если стороны приходили к соглашению, то проводилась церемония обручения, во время которой заключали брачный договор у нотариуса, где указывали приданое невесты и долю жениха, а жених и невеста обменивались залогами. После обмена залогами устраивали торжественный обед в доме отца невесты, где он чокался с отцом жениха, а будущие молодожены пили из одного бокала.

После помолвки девушка должны была одеваться скромно, носить из украшений только подарки жениха, появляться на людях только в сопровождении будущего мужа, который получал право являться к ней в дом.

На совместных обедах невесты должны были молчать и сидеть только рядом с будущим мужем.

Незадолго до свадьбы жених устраивал «прощальный обед» для друзей, а невеста – для подруг.

Накануне венчания в дом жениха торжественно перевозили приданое невесты.

Согласно французскому деревенскому этикету невесты, участвуя на посиделках, должны были вести себя тихо и сдержанно, молча находиться рядом с женихом.

Одним из важных моментов подготовки к свадьбе было приглашение на свадьбу. Приглашение осуществляли сами молодые с подружкой и другом, иногда в сопровождении крестного отца и крестной матери.

К свадьбе жених дарил невесте туфли, символизировавшие единение. Костюмы жениха и невесты обычно различались в зависимости от традиционного костюма провинции.

Особое внимание привлекал пояс невесты, снять который мог лишь жених.

Другим ритуальным украшением был венок невесты, который торжественно возлагали на голову в родном доме. Обычно его делали из искусственных цветов, чтобы он потом украшал комнату молодых.

Время проведения свадьбы различалось в зависимости от традиций местности, социального положения жениха и невесты и их семейного статуса.

Обычно венчались в первой половине дня, однако вдовы, аристократы и жители Юга Франции шли под венец ночью при свете факелов.

Жених приезжал за невестой с друзьями в ее родной дом, при это сперва его не пускали, а потом выводили переодетых девушек, среди которых он должен был узнать невесту. Сама невеста не должны была показывать радость, ей полагалось плакать и сопротивляться уходу из дома.

Дурной приметой считалось невесте шить свадебное платье самой, для этого нанимали портних.

Напротив, доброй приметой было получить от невесты в день ее свадьбы какой-то подарок или приглашение стать ее подружкой на свадьбе.

Из дома невесты отправлялись в мэрию, потом в церковь, потом возвращались в дом невесты и уезжали на место проведения основного праздника, а потом в дом, где проводили первую брачную ночь (обычно дом друзей или соседей). Утром молодая пара снова посещала родителей жены, а потом отправлялась уже в дом, где им предстояло жить.

На невесту традиционно смотрели как на носительницу особой силы, которая способствовала плодородию и благополучию. К невесте старались прикоснуться, получить от нее какой-нибудь подарок, приглашение на свадьбу. Большой удачей считалось попасть в свиту невесты и тем более стать ее подружкой.

Во главе свадебного кортежа чаще всего шла невеста об руку со своим отцом, за ними жених со своей матерью. Из церкви молодые шли уже вместе. Свадебное шествие сопровождалось музыкой, колокольным звоном, выстрелами, криками, шумом. Впереди свадебного поезда несли дерево, называвшееся «дерево невесты» — символ процветания.

Свадебную церемонию то и дело останавливали. Получив выкуп, жители убирали цепи, ленты, веревки, которыми перегораживалась дорога, и разрешали дальнейший путь. Лента, преграждавшая путь, имела символическое значение, и невеста опоясывалась ею вместо пояса. Чтобы подчеркивать свое «нежелание» свадьбы и брака, невеста по дороге в церковь должна была делать попытки убежать. Чем настойчивее и энергичней она это делала, тем большую славу добродетельной девушки приобретала.

Во время венчания в церкви жених и невеста старались соблюдать многочисленные поверья: если муж, становясь на колени, наступал на передник, шлейф или вуаль жены — он будет главенствовать в семье; если жена сама продевает кольцо со второй на третью фалангу пальца — именно она будет хозяйкой в доме и т.д. В церкви осуществлялся традиционный обряд совместного принятия пищи. Освященные кусочки хлеба раздавали затем всем присутствующим. На пути из церкви окружение жениха и невесты устраивало всевозможные состязания — бег, скачки.

У входа в дом жениха молодую встречала свекровь, которая надевала на нее передник, вручала веник и другие хозяйственные предметы — символ приобщения к семейному очагу. Молодым подносили большой каравай, а они угощали им всех окружающих. Жених и невеста бросали на всех гостей зерно, кормили кур, совершали другие обрядовые действия, сопровождавшиеся веселыми шутками.

Во время свадебного пира между новобрачными усаживались или родители, или крестные. Молодые не должны были приближаться друг к другу и тем более целоваться: поцелуи не допускались.

Центральным моментом торжества являлся вынос подносов с огромными пирогами, куски которых раздавали всем присутствующим. Затем следовали танцы, открывала которые новобрачная.

Во время пира один из друзей жениха подлезал под стол и пытался снять одну из подвязок невесты так, чтобы жених этого не заметил. Невеста не противилась его попытке, а, наоборот, была в заговоре с похитителем. Если попытка удавалась, то жених должен был откупиться вином. Хотя невеста обыкновенно и облегчала похитителю его работу, помещая подвязку как можно ниже, а порой неплотно и застегивая, этот обычай давал возможность позволить себе по отношению к невесте некоторые вольности.

Затем устраивался шутливый аукцион вещей. Все стремились завладеть кусочком какого-либо предмета из свадебного наряда невесты, для чего она пришивала к платью ленты, которые можно было резать на части. Пир заканчивался вручением подарков и денег. Снятие венка, развязывание пояса сопровождались обрядовыми песнями.

Во время брачной ночи молодежь учиняла «кошачьи концерты», врывалась в спальню, всячески досаждала молодоженам.

Шаривари

Шаривари – праздник, устраивающийся по случаю свадьбы вдовы, повторно выходящей замуж. Шуточный бал, с оглушительной игрой на кастрюлях и мисках, танцами с непристойными движениями и всякого рода дурачествами.

Также шаривари могла в шутку устроить молодежь, если замечала, что в селении есть супружеская пара, пренебрегающая друг другом.