Прыг скок обвалился потолок сценарий

ПРЫГ-СКОК, ОБВАЛИЛСЯ ПОТОЛОК

ПРОЛОГ

Пусть прологом этой истории будет то, как рано утром по светлым, снежным, дождливым улицам дети идут в школу.

Заспанные еще, в своих заботах.

С портфелями, ранцами, в расстегнутых пальтишках или аккуратные, особенно девочки — просто женщины молодые, в цветных колготках, и даже школьные платья у них чуть выше колен:

Городские дети — в трамваях, в метро. Осторожно, за руку переводят их родители через опасные улицы, но и городские дети сегодня чаще всего идут одни.

Вот они, ближе к школе, встречаются, обмениваются по дороге словами.

Они — те же рабочие люди, и утро их рабочее, раннее.

И пусть в этом прологе идут ребята и девчонки в сельскую школу.

Дорога их куда длиннее.

Километров десять, бывает, — по лесу, по жесткой осенней траве, по обочине шоссе.

Их подвозят, когда машина встретится по дороге, но все равно надо встать досветла, в темноте, еще при звездах, если погода хорошая, а если пасмурно, ветер с дождем — все равно надо идти учиться, хотя тянет обратно, домой, в тепло, но и школа зовет неумолимо — там их ждут, понимают, знают каждого и каждую, помнят и верят.

Дети идут в школу.

Поле перед ними, ровное, бесконечное.

В тот день, ближе к вечеру, повалил снег. Был конец ноября, но дни стояли теплые, с дождями, все темнело от луж, а воздух был такой сырой, влажный, что начало зимы как бы само по себе откладывалось на неопределенные сроки. Но вот однажды, ближе к вечеру, стемнело вдруг и повалил снег.

День этот запомнился Ане Сидоркиной по многим обстоятельствам, но снег она непременно вспоминала, как он тогда повалил вечером. Большой снег. Они тогда с дочкой только-только полы в квартире домыли. В пятницу, 23 числа, в день получки. Надо же, в пятницу. Все-таки люди не зря говорят: несчастливый день. Хотя кто его знает? У нее, честно, никаких предчувствий не было. Она тряпку над тазом отжимала, поглядывая на посветлевший, сохнувший паркет.

Пластинка у нее веселая вертелась: «Не плачь, девчонка, пройдут дожди». Хиль. Он им нравился, этот певец. Они когда полы мыли или с утра в плохую погоду для бодрости всегда ее ставили. А снег пошел незаметно.

Стемнело. Аня открыла балконную дверь, а там, на улице, — снегопад… Аня, как была, в лифчике, в трусах, выскочила босиком на балкон. Повернулась к дочери шальным лицом — сквозь белые крупные хлопья, которые валили без конца, свежо тая на ее щеках, на ресницах, на губах.

— Зима! — с уважением сказала Аня и ничего больше не добавила.

Ксеня рванулась к матери под этот внезапный снежок, но та уже опомнилась, толкнула дочь в комнату, захлопнула дверь.

У Ани Сидоркиной и, следовательно, у дочери ее настроение было прекрасное. Все дела по дому окончены. Квартира блестит. Кафель на кухне светится. На отдельной желтой доске сверкают вычищенные кухонные ножи. Медный таз — просто зеркало. Форточки чуть приоткрыты, и занавески в ярких цветах, крахмальные, отутюженные, чуть покачиваются. Уже одетые, мать и дочь все медлили в передней, свет не гасили, оглядывая весь этот основательный, прибранный дом. И глаза у них были при этом похожие — хозяек, гордых сознанием того, что все у них идет как следует, как у людей. И вообще, они очень похожи, мать и дочь, в одинаковых вязаных шапках-шлемах из пушистой зеленой шерсти, и светлые челки равно торчат, и обе какие-то очень самостоятельные, уверенные в себе женщины; хотя одной из них едва за десять, а другой под тридцать — смотрятся они почти сестрами.

«Прыг-скок, обвалился потолок» – сценарий Геннадия Шпаликова, который он написал незадолго до смерти в 1974 году. Сценарий, который многих вдохновлял, но до сих пор так и не был поставлен ни в кино, ни в театре. Сценарий, который считают одним из лучших его драматургических произведений. Режиссер Марина Брусникина прочитала этот текст еще в 1990-е годы, и с тех пор ее не покидала мысль о постановке. И только спустя тридцать лет все сложилось. На Малой сцене Театра Наций – спектакль «Прыг-скок, обвалился потолок».

«Я давно болела этой историей, – признается Марина Брусникина. – Ностальгия. Черно-белое кино, оттепель. Конец оттепели. Удивительный автор, тонкий, живой, глубокий. Эмоциональный и открытый. Редкий. Настоящий. История о любви, о нашем несовершенстве, нелепости, об ошибках, которые мы совершаем, и все равно о любви к людям. Это его история, про него история. Это Шпаликов, это его невероятный дар видеть нестыковки в жизни, в людях, в отношениях, невозможность счастья. Вот оно есть и – нет. Кажется, сделай так – и все будет хорошо, но не получается. Все время несовпадения. По чьей вине, по какой причине? Это самая главная его тема».

«Прелестный, но невыносимый раздолбай» – говорили о Геннадии Шпаликове друзья и знакомые. А он, поэт, режиссер, сценарист, известный всей стране как автор сценария фильма «Я шагаю по Москве», был крайне чувствительным человеком. «Прыг-скок, обвалился потолок» – про хороших, но невыносимых друг для друга людей, про то, как жизнь обычной советской семьи в одночасье рушится, про то, как образуется совсем не любовный треугольник: мать – дочь – беда.

«Я специально выбирала материал на Сашу Урсуляк и Дашу Калмыкову, – говорит режиссер. – Это две подруги, мои бывшие студентки. Мы попытались адаптировать кинематографический сценарий под театр и попасть в удивительную атмосферу автора».

Персонажи Шпаликова не застыли в 70-х. Кроме песен того периода и «милиции» вместо «полиции», здесь лишь снег, туман и любовь. А они – вечны.

?

Эту работу один из лучших сценаристов-шестидесятников Шпаликов написал в далеком 1974-м незадолго до смерти. Но начало его — по атмосфере, описанию природных явлений — как из сегодняшнего дня. «Пусть прологом этой истории будет то, как рано утром по светлым, снежным, дождливым улицам дети идут в школу» — звучит голос в черном пространстве Малой сцены, всем похожей на кинопавильон. А за его стенами — и снег, и дождь, и никак не уснуть. Как поется в одной советской песне. Их за два часа сценического действия прозвучит немало, причем в аутентичной записи. Прослушав их, зритель еще раз вздохнет о том хорошем, что было в советском прошлом — оно же было!

— Заспанные еще, в своих заботах. С портфелями, ранцами, в расстегнутых пальтишках или аккуратные, особенно девочки — просто женщины молодые, в цветных колготках, и даже школьные платья у них чуть выше колен… — артисты раскладывают текст сценария на шесть голосов. Они разыграют последний шпаликовский сценарий, который как раз из разряда того самого хорошего из нашего прошлого.

Действительно, что умели в СССР, так это делать отлично сбитые сценарии для кино. Вот Геннадий Шпаликов — это лучший сценарий о Москве («Я шагаю по Москве») и не только («Застава Ильича», «Я родом из детства», «Ты и я»»), это лучшие песни («Ах ты палуба, палуба» и др.). Сюжетные, честные, в меру циничные, но непременно с той долей романтизма, которая и цинизм сводит на нет и добавляет юмор любой ситуации. Даже трагической.

А в его сценарии «Прыг-скок, обвалился потолок», ситуация складывается весьма драматичная. Собственно, сам автор предпослал в качестве уточнения — «драма сильной женщины». А вот и она — Аня, дворничиха и слесарь-сантехник в одном лице. Волосы прямые на косой пробор, одета просто, в общем, из простых. У нее дочь — Ксения 11-ти лет. Предподростковая независимость в характере, самостоятельная — вся в мать. Их муж и отец Юра — мужик такой нормальный, на все руки. Выпивает, может врезать, но по делу.  Его золотыми руками пользуются все, кому не лень, и даже деньги не всегда платят. Вот с этих долгов и начинается драма в простой московской семье. 

Хотя ничто плохого не предвещает, а так — снежок, дождливые улицы. Мать ведет дочь в бассейн, и там совершенно случайно и неожиданно они попадают на съемки какого-то сюжета для программы новостей. Может, даже и программы  «Время». В бассейне, разумеется, нет воды, он обозначен розовыми и голубыми шариками из пенопласта, нанизанными на канат. Вот водные дорожки и готовы. В них с упоением размашисто гребет Ксения, а Аня, как настоящая мать, хочет гордиться дочерью, поэтому устраивает всё так, чтобы она с дочкой «попали в телевизор». Это ей вполне удается. 

— А песню спеть можно? — спрашивает она ошалевшего от ее напора режиссера, и на мотив знаменитой «Я люблю тебя, жизнь» речитативом выводит слова собственного сочинения: «Я люблю тебя, дочь…»

А в это время ее любимый муж Юра в гараже пытается разобраться с интеллигентного вида человеком — тот не хочет платить за работу, которую несколько месяцев делал Юра.

— Ну нет денег. Ну негде взять.

Юра окажется еще добрее, чем представлен в начале повествования, и должник с супругой (он в очках, она с пучком) вместе с ним перекочуют в квартиру к Юре, где выпьют не по-детски. И где их, вернувшись из бассейна, обнаружат Аня с дочкой. Ну делов-то, казалось бы — муж привел в дом чужих людей, они хорошо посидели, но силы не рассчитали. А жена хозяина квартиры, сильная женщина, решила показать силу характера — непрошеных гостей стала гнать, а на мужа… милицию вызвала. А муж не сдержался —  руками стал махать, вот милиционерам и досталось. А те при исполнении. 

Обычный бытовой случай, однако Юру увезли в участок, и, сколько одумавшаяся вскоре Аня ни пыталась оттуда забрать заявление на мужа, его отправили сначала в Бутырку, а потом — в суд, который вынес приговор — год тюрьмы. В общем, прыг-скок, и век воли не видать. Жена рвет на себе волосы, что мужа ни за что посадила, дочь в контрах с матерью, потому что отца любит и жить без него не может. Как, впрочем, и мать, которая тоже мужа любит, но, сглупив, себе и ему поломала жизнь на целый год. А может, и на всю жизнь. 

Такая вот история у Шпаликова, насыщенная сюжетными поворотами… Повествование одновременно ведется от лица всех участников этой истории — их много. Легкость, с какой режиссер Марина Брусникина разводит текст по персонажам и выстраивает в павильоне мизансцены, вызывает восхищение. Она оставляет даже авторские ремарки — так они хороши и важны для постановки. Стремительность событий лишена поверхностности, скольжения, каким-то удивительным образом дает глубину. И разворачивающейся на наших глазах истории, и характерам… 

Истории не внешней, а внутренней, истории чувств — их сохранения или гибели. А еще истории любви, которая проходит испытание чьей-то  неосторожностью, самонадеянностью, в конце концов, глупостью, за которую надо платить по счетам. Наконец, история отношений, которые из самых обычных, обыденно семейных вдруг становятся осознанными. 

Три артиста — Дарья Калмыкова (актриса кино), Артем Быстров (МХТ им.Чехова) и Александра Урсуляк (Пушкинский театр) играют только главные роли, трем остальным отданы сразу по нескольку персонажей. Артем Тульчинский, Рустам Ахмадеев и Дарья Ворохобко создают вокруг главных героев ощущение бурлящей жизни города. Но делают это совсем не формально —  каждый персонаж запомнится. 

Удивительное дело, но практически все актерские работы — это открытие. Дарья Калмыкова, которая и по сериалам, и по прежним работам в «Табакерке», где она служила, известна больше как просто хорошенькая дамочка, здесь раскрылась как серьезная драматическая актриса. Не побоялась быть некрасивой, простой, смогла показать глубину характера. Тем более, рядом со своей сценической дочерью — мощной актрисой Александрой Урсуляк. По фактуре та совсем не травести, но ее 11-летнее создание — ребенок (по возрасту даже не подросток)  с поступками взрослого человека. 

Есть три кульминационные сцены, где герои Урсуляк, Калмыковой и Быстрова существуют на высоком эмоциональном пределе. И режиссер Брусникина не боится открытой эмоции, умеет очень тонко, будто каллиграфическим пером, выписывать подобные сцены, чтобы ни крик, ни истерика не исказили того настоящего, что заложено автором в сценарии и что играют артисты. А заложена в нем человеческая жизнь — такая, какая есть — объемная, не плохая и не хорошая… И люди такие же, а не плоские носители надуманных скучных концепции. 

Что еще замечательно умеет делать Брусникина, так это создать на сцене атмосферу. Снег, дождь, другие погодные явления, о которых говорят герои, как будто незримо присутствуют здесь. Но точно передано и время — в простых, совсем не стильных костюмах (художник Полина Бахтина), но материал, из которых они изготовлены (мягкий, крупной вязки трикотаж), говорит об отношении постановщиков к этому времени.  

Эмоциональную окраску добавляет музыка (оформление — Артем Тульчинский), которая между собой связывает советские песни, А над ними время не властно. И главное, что сочинения Евгения  Крылатова, Александра Зацепина  так  органично  пришлись к истории, хотя и сочиненной Шпаликовым почти 50 лет назад, но которая спокойно может случиться сегодня. В каждом московском доме, в каждой московской семье. Ведь  отношения между людьми с 1974 года, когда в помине не было никакого интернета,  мало  изменились. А с его появлением, похоже, окончательно запутались в соцсетях. 

И наконец, последнее: «Прыг-скок», хотели того постановщики спектакля или нет, в финале может пробудить чувство давней вины родителей перед детьми и выросших детей перед вдруг постаревшими родителями. Премьерный спектакль бередит память. Тут надо быть осторожным.

Современники, собеседники, собутыльники, соприятели, неприятели, приятели.

Люди.

Тише, травы, ниже воды.

В канаве, как говорил Владимир Владимирович — ниже канавы — только — канал.

В прорубь.

— Вы! — блядью — пожалуйста — но — сукой — вот уж! Впрочем, — как знать, как уж у кого сложится… Не виновных, не виноватых… Хотя, знаете, — с возрастом, очевидно, с возрастом, к сожалению, ибо женщине стареть — крайне несправедливо — но — с возрастом, и этим проклятым опытом — коего лучше не приобретать — но увы! — сам, не спрашиваясь, в дверь не стучась — приходит сука — ах! — Анечка, вам-то уже ничего не грозит — ну там, мелочи, мелочи — сука — Анечка — проклятье — и для самих сук, хотя многие из них об этом не подозревают — это крест, ужас — представляете, сколько им приходится — по ходу дела, для дела — врать, изворачиваться, спать не с тем, с кем бы хотелось, — а — надо — ложатся — так вот, заканчивая этот и без того затянувшийся монолог, — тем более у меня возникла одна, по-моему, чудесная идея — так вот — суки — самые несчастные люди на земле. Добавление — если они не дуры, ибо счастливей дур… но сука и дура — редко совместимо, но — бывает! — бывает — повезет.

— Марина Алексеевна, — сказала Аня — вы знаете, мне даже неудобно как-то…

— Все между нами удобно, все.

— Я — того же мнения.

— Не сомневаюсь, не сомневаюсь.

— Вы, наверно, все знаете… — начала Аня.

— Я не знаю ничего. Вернее, так: я знаю, что ничего не знаю.

— Мне, простите…

— Анечка, не извиняйтесь — ради бога, которого нет, но есть такое выражение — вы-то? — ангел — вам-то чего извиняться? — Да и перед кем?

— Мне ваши стихи пока еще не очень нравятся, ну, я просто… Вы понимаете.

— Понимаю.

— Но Борис Леонидович — я его стихи тоже, кстати, не очень. Но Борис Леонидович, а он уж такой замечательный человек…

— Разнообразный.

— Вам это лучше знать, конечно. Но Борис Леонидович, когда мы гуляли с ним, там, у озера, сказал о вас такое, что даже вот так в глаза вам, вслух — при вас — как-то и неловко говорить…

— Гений?

— Да…

— Все, что Боря обо мне говорит, говорил и будет говорить — мне давным-давно известно. Руку предлагал — чего же более? Но вот — вам мое предложение.

Читатель, наберись мужества.

Не извиняясь, хотя всегда надо извиняться — женщину вперед пропускать и проч. — так вот — не извиняясь.

Гл. 84

— Знаете, — сказала Марина. — Мне тут как-то не нравится. Да и Марина… сука.

— Но… — я имел в виду, что рядом все-таки Аня идет.

— Ничего. Ничего страшного. Сука.

Монолог Марины Цветаевой о суках

— Суки — самое точное и вовсе не ругательное, ну, в общепринятых выражениях — слово. Очень точное и очень, как бы вам сказать, точное — да, но — и — как ни странно — гражданское, сукой можно родиться. Вероятнее всего — нужно, ибо наивные попытки, правда — иногда наивные попытки — самые лучшие — стать суками — чаще всего оканчивались неудачами. К сожалению — для сук, разумеется, для сук. Я бы сама… Я же тогда челочку носила. Блядью, Аня, вы уж меня извините, — что вы! — сказала Аня — что

— Вы уезжаете?

— Конечно, уезжаю.

— Ну, что вам предложить — хоть кружку чая?

— Да, чай…

— Ну, если

— Невзначай?

— То лучше — водка, а не чай.

— Но — невзначай. — Все так обыкновенно…

— Вот. Вы когда-то были и военным. Понятно — взначай — но — невзначай. А вы Марине предложили чай.

— Простите мне — поступок — ну, поступком его же вряд ли…

— А жила — живу без уступок. Поступки были — не были уступки.

(далее — матом).