Самый тихий праздник

21 марта в мире отмечают Всемирный день поэзии ЮНЕСКО. О чувствах, сопутствующих празднику, и о смысле поэзии в современном мире мы беседуем с поэтом, главным редактором Правчтение.ru Сергеем Арутюновым

---

— Сергей, чем для вас является этот праздник?

— Знаете, почти ничем.

Я бы затруднился даже с расшифровкой аббревиатуры «ЮНЕСКО». Первые две литеры точно означают «объединённых наций», но после определённых событий, произошедших в основном с нашей страной, а не с какими-либо другими, словосочетание звучит более чем саркастически. Мы – Россия – давным-давно одни со своей никому почти извне не понятной и не нужной правдой, а если эти самые нации и объединяются раз в пятьдесят-семьдесят лет, то для того, чтобы жечь наши города. Так что не ЮНЕСКО, на мой взгляд, объявлять всемирные праздники на нашей территории. У нас должен быть свой собственный, и он у нас есть – день рождения Пушкина, 6 июня любого календарного года.

Я с самого начала чувствовал в 21 марта что-то чуждое себе, своему эмоциональному и ценностному складу.

Дата и отмечается всего 21 год (с 1999-го), и уже в 2000-х гг. наши самые западнически настроенные ринулись «соответствовать». Я, например, помню некое «Московское поэтическое биеналле» (слово итальянское, чтобы не сказать большего), организуемое на деньги московского бюджета, в котором принимали участие буквально все добрые знакомые и соседи одного важного лица. Оно приглашало в Москву из-за рубежа каких-то своих знакомых – таинственных негров-франкофонов, о которых никто никогда ничего не слышал и не услышит, и они читали свои «свободные» (ни складу, ни ладу) стихи, а потом выходили отечественные столичные верлибристы, и снова негры, даже, по-моему, вьетнамцы или лаосцы.

И я один раз взирал на всё это экзотическое пиршество, и понял, что не могу радоваться простым радостям столичного космополита, регулярно бывающего на Пляс Пигаль или у Саграда Фамилия, или как там это всё называется. Я понял, что могу быть кем угодно, но только не космополитом, живущим заботами центра Москвы, его Садового кольца, где все друг другу родные и соседи. Я – из Чертанова, и меня заботит совершенно другое.

— А что вас заботит?

— Сама поэзия. И – наша, на русском языке. Не мировая. С мировой мне более-менее всё ясно.

— Что именно?

— То, что она после Второй мировой войны в англоязычном, франкоязычном и других версиях перешла на верлибр – унылый монолог записного интеллектуала, который мало кого извне может взволновать. В ней как по мановению исчезло любое героическое (мужское, эпическое) начало, и вся она превратилась в кислый кисель, не могущий никого из ребят моего возраста, закваски и опыта волновать. Не могу назвать ни одного имени, которое бы звучало для меня с той стороны синонимом чести и мужества на протяжении последних семидесяти лет.

А вот наша поэзия…

— А с ней что-нибудь не так?

— С ней много что не так. Наиболее ретивые сторонники западных версий стихосложения у нас давно отреклись и от рифмы, и от размера, и гонят свою псевдо-эпическую продукцию тоннами, заполоняя свои же журналы и премиальные списки унылой рефлексией, дешифровать которую может лишь член того же самого кружка. Извне этот процесс выглядит весьма идиотической вознёй вокруг непонятного мне идола бесструктурного слога. Что в нём вообще может быть? Недавно возникла какая-то особа, написавшая аж верлибрическую поэму о том, как она была маленькой в Сибири, и Сибирь эта была ужасна. Я совершенно точно могу сказать, что такие записки может написать любой силлабо-тоник (приверженец регулярного стихосложения) вечером под стакан пепси-колы.

Уже более тридцати лет негласно считается, что верлибр наиболее искренен, выражает человеческую натуру лучше, чем регулярное стихосложение, но это, с моей колокольни – ложь, и ложь далеко не во спасение, а прямо напротив – во имя окончательной погибели русского слога в волнах «информационного поля».

Я могу назвать имена нескольких журналов, постоянно эксплуатирующих верлибр как образец, несколько всероссийских конкурсов, вдавливающих в сознание нового поэтического поколения искажённые западными версиями стихосложения понятиями. У них за эти годы возник даже собственный птичий язык, на котором они пишут заумные критические статьи, и иная многочисленная обслуга, считающая себя «посвящёнными», несущими в себе дискурсивную прелесть. Остальных – силлабо-тоников – они полагают наследниками тоталитаризма, почти фашистами, как минимум – «сталинскими соколами». Регулярный-де слог морально устарел, изжил себя, просто какой-то живой рудимент прежней позорной эпохи…

— Неужели практически все, как следует из ваших слов, отреклись от истинных ценностей?

— Если бы… в основном те, что не отреклись, пользуют действительно устаревшую версию русской поэзии – на давным-давно найденные другими поэтами сто и даже двести лет назад рифмы. Не могу сказать, что меня радует подобное отношение к словесному мастерству. Эти люди тоже сбиты в довольно плотные группировки по территориальному или иерархическому признаку, и понимать, как следует относиться к слогу, отказываются. Для них, часто выступающих под знаменем как раз «истинных ценностей» момент слога является глубоко вторичным. Им всё равно, как рифмует законный член их кружка, лишь бы рифмовал и беспрерывно плакал о разрушенном деревенском быте, восхищался бы родной природой, ученически вышивал по условно «рубцовской» канве. Заметили? – текст здесь снова проигрывает. Он проигрывает постоянно – и там, где его идеологически лишили первичных признаков, и там, где им отказались заниматься как первичной материей высказывания.

— Так кого из современных поэтов следует, по-вашему, читать?

— Позвольте избегнуть персоналий. У нас так повелось, что затевая перечисление, ты обрекаешь себя на обиды товарищей – того назвал, этого забыл, и начинается: он меня не ценит. Поэты обидчивы и злопамятны, потому что несут полную ответственность за сказанное и отдаются мастерству с полной отдачей.

Круг чтения, особенно такой, как поэтический, образуется в каждом читателе индивидуально, но условием образования такого круга является чтение, вот и все граничные условия. Читать, следить за новинками следует в принципе. А кто станет любим и почитаем, дело сугубо индивидуальное.

Я бы предостерёг от одного – навязываемых авторитетов. «Он гений, он нобелиат» — ну, вы же знаете, как ничтожно политизирована та же «Нобелевка», зачем же хвататься за неё при каждом удобном случае? Здесь явно замешаны финансовые интересы издателей, причём как русскоязычных, так и международных. Покорно следовать им, как мне кажется, ни к чему.

— Вы так запальчиво защищаете рифму, будто в ней заключён весь смысл…Я, например, когда читаю стихи, редко обращаю внимание на то, как они срифмованы.

— Правильно; вы читаете стихи как читатель. А я достоверно знаю, что первая попавшаяся рифма не даёт никакого глубинного сопряжения с языком и его смыслами, и каждое стихотворение, в котором рифма блестяща, нова, свежа, открывает двери в ещё не познанное. Что толку в «мать-снимать», «нить-отменить»? Такое стихосложение заведомо остаётся принадлежностью прошлого, а то и позапрошлого века.

Я бы хотел видеть в нашем языке будущее, его неизмеримо огромные возможности для следования многими путями сразу. С какой радостью я бы внимал десяткам поэтов, пошедшим путём модернизации традиции, но даже десятка таких я не насчитаю.

— Странный какой-то у вас получается праздник…будто бы и праздновать нечего.

— Да какой там праздник… Что мы празднуем? То, что поэзия изгнана с телевидения, радио, из газет и обычных светских журналов? То, что она стала экзотическим, как негр-франкофон, гостем светских собраний, премий в области искусства и культуры? То, что её, современную, никто не читает, а бесконечно переиздаётся классика? То, что средний россиянин последним поэтом считает Бродского и Высоцкого, а то и Есенина с Пушкиным?

— А как вы сами считаете?

— Сегодня, 21 марта 2020 года, мы празднуем поражение русского поэтического слога. День поэзии ЮНЕСКО для меня – самый тихий праздник, день скорби по поэтическому слову, которое мы совокупно – как общество, как гражданское единство – дали расчихвостить ловким щелкопёрам. Современная русская поэзия – это тиражи от 200 до 500 экземпляров, и чаще 200, чем 500. Разве не общество позволило превратить её в полный ноль, не сумело настоять на том, чтобы вместо тысячи ничего не значащих поэтических премий была одна-две значимых для всего народа, а не только для интеллигенции, прописанной внутри Садового кольца? «Запрос на стихи» как по волшебству исчез после 1991 года, когда страна пошла по новому пути, и это время я считаю, увы, лишённым поэзии, анти-поэтическим, что отнюдь не значит, что я питаю какое-то вожделение к стране до 1991 года и её образу жизни и мысли. Отвергнув «советскую романтику», новая Россия не выдумала новой. Вся она, с самого августа-декабря развала страны на республики, — «деловая» и прагматичная, и такой же продолжает быть сегодня, однако одно дело – надувать щёки, и совсем другое – производить ценности, сопровождая их создание, когда умеренно, а когда и неумеренно хлёсткими строками, как в СССР и было. Россия, на мой не экспертный взгляд, гораздо больше импортирует, чем производит… какая уж тут романтика, у «бизнеса», как называют себя «деловые» люди. Им действительно чужда поэзия, и свои вкусы они экономически навязали другим. А так ли много потребителей у «деловой литературы», вытеснившей из книжных магазинов художественную литературу?

Интеллигенция и один из центральных её символов – поэзия сколь умная, точная, столь и бесконечно волнующая и чувства, и разум, — все годы Советской власти была у неё, власти, «на посылках», номинально служа пролетариату и трудовому крестьянству, а на деле – «с ножом у горла». И когда появилась возможность счистить Советскую власть с кончика приставленного к горлу ножа, с удовольствием это сделала, но испытала чудовищную метаморфозу: служа новым властителям «дискурса» (выражение отрекшихся от поэзии сверх- и постмодернистов), она утратила изначальные свойства – любви к народу, каким бы он ни был, и даже постоянную рефлексию о судьбах Отечества. Теперь интеллигенция – довольно жалкая, не имеющая никакого влияния и авторитета фронда, ратующая за всенародное покаяние там, где никакого покаяния не требуется, «ищущая не там, де спрятали».

— Но поэтических премий – многие десятки. Можно ли говорить о закате поэзии?

— Поэзия никуда не закатилась, если не иметь в виду общественные интересы. Она есть, она будет всегда. Практически безымянные энтузиасты продолжают издавать её ничтожными, но, увы, достаточными для не отрекшихся от неё любителей тиражами, устраивать то «квартирники», то немногочисленные сборища в уцелевших культурных центрах, иногда довольно многочисленные, но, мягко говоря, не изобилующие «людьми со стороны». Приходящая на сборища публика на 95 процентов – поэты, и поэты в основном неудачливые, не достигшие своим увлечением ровно ничего, кроме самосознания себя поэтом.

Подчёркиваю: речь не идёт о земных благах, речь – только о звучании поэтического слога в обществе. Сегодня звучание имеет лишь тот словесник, что располагает поддержкой крупного сообщества, какой-нибудь «великий оппозиционер» или другой писака, которого слушают вовсе не потому, что он поэт, отверзающий сознанию инобытийные ощущения, а потому, что «вот-вот сейчас он что-нибудь ляпнет» противоправительственное. Порой поддержка идёт по линии кровной – национального родства, например, или, наоборот, близости к власти. С радостью констатирую: принадлежу лишь к одному сообществу – Литературного института имени Алексея Максимовича Горького, в котором преподаю вот уже 15 лет, и иной поддержки иметь бы нипочём не хотел.

…Я сам неудачник, и не стыжусь этого звания. В том обществе, которое у нас образовано, поэзия и не могла бы рассчитывать на большее, и более того – было бы странно располагать хотя бы толикой внимания там, где оно направлено на совершенно иные и ценности, и смыслы. Невозможно «звучать», быть прочитанным там, где всё забито – нет, не качественной прозой, не критикой, не драмой! – а политическими и около-поэтическими, экономическими и около-экономическими каляками-маляками. Стоит прогреметь грому, и «экспертное сообщество» переключается на новую профессию – то оно военное, то медико-бактериологическое, то все вдруг становятся маркетологами… Скорее всего, все эти юркие представители вида изначально именно – маркетологи, отважные исследователи глубочайших и бездонных «рыночных ниш».

Наша литературная критика в пору их владычества достигла истинных высот в том, чтобы славить заказную премиальную продукцию и одновременно обходить «неудобные места», замалчивать, затаптывать молчанием всё, что «выбивается из формата», не соответствует её представлению о том, что важно и нужно. У меня сложилось впечатление, что она, как и многие иные отрасли текстового производства, просто труслива.

— А как соотносится поэзия и религия? Православие? Много ли вы знаете современных верующих поэтов?

— Немного. И права Патриаршая литературная премия имени святых равноапостольных Кирилла и Мефодия в том, что поэт редко всходит на её небосвод.

Поэзия и вера издавна находятся в конкурирующих отношениях – я имею в виду поэзию светскую – в ней каждый – глава своего прихода и проповедник, молитвенник о себе и мире. Естественно, что при «наложении функций» появляется ревность о том, «кто же лучше, литература или Церковь», но – только у тех, кто вознесся в гордыне до самого потолка своего жилища. При нормальной эволюции гражданских и поэтических взглядов поэзия сразу осознаёт, что Церковь – её настоящая родительница, и прародительница тоже.

В нормальной словесности поэзия – верная, но беспокойная дочь Церкви, нервный и путаный подросток, что в неистовом стремлении познать мир заново ищет в человеке то же самое – молитву о себе, только иными средствами, иной семантикой и, разумеется, интонацией. А так – всё то же.

— Что бы вы пожелали читателям поэзии и читателям Правчтения.Ру в день поэзии? С какими словами обратились бы к ним?

— Я бы выразился примерно так: не думайте, что поэты сдались. Мы никогда не сдадимся, потому что выкованы временем именно такими, какими есть.

Мы часто путаем концы, право и лево, вообще «берега», часто кажемся несносными, но за всей шелухой, в сущности, сражаемся за язык, за его бесконечное расширение во все стороны сразу, и наши старания когда-нибудь будут значимыми, если цивилизация уцелеет.

Мы слабы, мы ничтожны, но это мы не даём языку омертветь, сделаться безвольным восприемником заимствований, искажаемым год от года всё больше и больше, и уже не похожим не то что на язык классики, а на язык вообще. Жвачка какая-то, как какой-нибудь АЛГОЛ или ФОРТРАН на заре программирования.

Не заменяйте язык ничем – ни картинками, ни видео, ни смайликами или эмодзи. Замена слов аналогами – болезнь отсутствия смыслов, зияния их там, де прежде все понимали, о чём речь, что стоит на кону, и так далее. Болезни следует противостоять изо всех сил иммунитета.

Читайте поэзию, где бы она вам ни попалась, только не на сайтах «самопубликаций» и модернистских журналах, цена которым – отрицательная (то есть, это они должны платить за то, что в них заглядывают).

Читайте поэзию там, где вдруг вы слышите её запах. Порой она таится там, где вы не ожидали её встретить. Избегайте пошлости во всём, прежде всего, в самих себе – она и есть самый главный, лютый и извечный враг поэзии. Даже в бытовой речи избегайте выражений, которые произносились миллионы раз, ищите другие не для того, чтобы вас с трудом поняли, а для того, чтобы внутри вас производилась неустанная работа по поиску иных смыслов, чем те, что у нас есть. Те, что есть – эрзацы, и вас не выражают. Так незаметно вас делают рабами пошлости, вписывают в «форматы».

Вам лгут, что поэзия «не нужна», что «её сложно продать». В мире пошлости хорошо продаются люди, одуряющие вещества, взрывчатка и снайперские винтовки. В мире поэзии каждый – поэт. Станьте поэтом, чтобы противостоять пошлости.

С праздником.

---

Правчтение.ru

---

А в славянском народном календаре эта дата именуется День Тихона, Тихон Утешитель. Потому-то и связывали ее с тишиной:

 — на Тихона солнце идет тише;
 — у Земли за год самый тихий ход;
 — на святога Цiхана сонца ледзьве дыхае.

Считалось, что в этот день даже певчие птицы затихают. Впрочем, не все: соловьи и кукушки будто бы продолжают громкоголосие вплоть до Петрова дня (12 июля).

Однако тишина тишиной, но хозяйством все-таки надо было заниматься. Заканчивали поздний сев яровых, начинали прополку огурцов. Причем считалось, что если нагая девушка в ночь на Тихона несколько раз обежит грядки, то урожаю огурцов не будут страшны никакие беды: «ни червь не тронет, ни лютые медвяные росы не нападут, ни солнышко не перепечет, ни дождик не зальет».

Было и еще одно важное занятие, приуроченное к 29 июня. С раннего утра на поля вывозили навоз, приговаривая:

Навоз густ, и амбар не пуст;
Где лишняя навоза колыжка, там лишняя хлеба коврижка;
Кто много навоза в поле кладет, тот всегда верной прибыли ждет;
Добудь дедовского навозу, снопы валиться будут с возу.

На Тихона приходилась «толока на навозницу». Толока (талака, помочь) — обычай взаимопомощи односельчан друг другу в спешной работе. По традиции за нее не платили, а щедро угощали по окончании труда, устраивали пир на весь мир с вином и брагой, песнями и плясками. В общем, по принципу: кончил дело, гуляй смело.

С Тихона и до Петрова дня принимались за активный сбор лекарственных трав и кореньев. Считалось, что в эту пору они обладают особой целебной силой. Заодно примечали: если акация или горицвет выделяют нектар, значит жди дождя; если папоротник сворачивает листья — назавтра будет солнечно и жарко. Кстати, о целительстве. К Тихону Утешителю обращались с мольбой об избавлении от зубной боли: «Святой Тихон, утиши, Господи, болезни и вся недуги зубные».

Нередко моление Тихону заменяли обращением к молодому месяцу: «Месяц ты, месяц, серебряные рожки, золотые твои ножки! Сойди ты, месяц, сойми мою зубную скорбь, унеси ты боль под облака. Моя скорбь ни мала, ни тяжка, а твоя сила могучая; вот зуб, вот два, вот три, возьми мою скорбь. Месяц ты, месяц, сокрой от меня зубную скорбь во веки. Аминь.».

Такое обращение было, конечно же, неслучайно: растущий месяц символизировал силу, способную взять на себя то, что мешает человеку, и преобразовать в благую энергию.
Но если лунный календарь не позволял реализовать «контакт» с месяцем, приговаривали по-иному:

Заря алая, заря утренняя, заря заряничная, девица красная, лицом пригожая, полуночница; во поле широком заяц-поскакушка, в море синем просторном камень каменный, а на дне морском Лимарь Лимариный. Накрой ты плащом своим златым, заря заряница, зубы мои скорбные, скрой фатою своей серебряной от Лимаря Лимариного, под твоим покровом надежным сохранятся зубы мои. Враг мой коварный, Лимарь Лимариный, пойди прочь от меня, раба Божия (имя), а если станешь крушить, ломить да грызть зубы мои, то столкну я тебя в геенну огненную, в пламя преисподней. Слово мое надежно да крепко. Заговору сему есть замок да ключ — небо и земля.

Видимо, нужно пояснить, кто таков Лимарь Лимариный. Лимарями в старину называли шорников, а лимариный (лимарщиный, лимарщиновый) означает результат выделки кожи путем предварительного вымачивания в квасу, зарывания в навоз и ручного выминания.

Кроме небесных защитников, обращались к растительным оберегам. Например, находили побеги молодой крапивы и над ними читали:

Во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь, аминь, аминь. Матушка родимая, крапивушка зеленая, колкая, дерево священное! Рядом со мной, рабом Божьим (имя), стоит раб Божий (имя), точат его зубы черви черные; ты, матушка родимая, крапивушка зеленая, дерево священное, тех червей черных повыведи, из зуба повыгони, а если не повыведешь, не повыгонишь, я тебя на солнце жарком высушу; а если повыведешь, повыгонишь, я тебя на третий день выпущу.

С этими словами крапиву, перевязав лентой, наклоняли к самой земле, а через 3 дня ленту снимали.

Что и говорить, зубная боль — штука очень неприятная, и в наше время, конечно же, надежнее помощь стоматолога. Но обратите внимание, какие поэтичные и выразительные тексты сочиняли в старину для того, чтобы справиться с недугом!

День медицинского работника у меня вызывает самые нежные чувства. С детства сохранились воспоминания о том, какое значение ему придавала моя бабушка. Она с величайшей ответственностью относилась к своей работе в поликлинике, и потому все, что было так или иначе с ней связано, приобретало особый смысл: и праздник, и субботник, и ненормированный рабочий день, и социалистическое соревнование. Это было время, когда подчинение жизни работе считалось не только естественным, но и обязательным для добропорядочного гражданина.

Моя бабушка отдала московскому здравоохранению более пятидесяти лет, мама – около шестидесяти, я – больше тридцати. В итоге получается почти полтора века.

Наверно, слово «отдала» является не совсем точным. У нас с медициной взаимная любовь, при которой нет ощущения, будто тебя использовали, не предложив ничего взамен. Нет, взамен мы всегда получали неугасающий интерес к профессии, возможность самореализации, приятное общение с коллегами и ощущение причастности к полезному делу, а зарплата была приятным дополнением ко всему перечисленному.

И бабушка, и мама, и я всегда работали с удовольствием и с добровольной самоотдачей (я занимаюсь этим до сих пор), и ни разу не пожалели о своем профессиональном выборе.

При всем желании не могу вспомнить, чтобы мои близкие сетовали на когда-то сделанный выбор или ворчали по поводу пациентов. Какие-то производственные моменты, несомненно, вызывали обеспокоенность или подвергались критике, но ни мама, ни бабушка, ни я никогда не мечтали пойти другим путем.

Современная медицина существенно отличается от советской, причем сказать, что она однозначно лучше или однозначно хуже нельзя. Она стала другой.

И речь даже не о технологичности, современный уровень которой несопоставим с прошлым.

Изменились требования к медикам, к уровню их профессиональной подготовки, коммуникативным навыкам, дружелюбию. Пациенты стали, с одной стороны, более взыскательными и критически настроенными, с другой – вооруженными выхваченными из интернета фрагментарными знаниями о своих болезнях. Если раньше на медицинского работника смотрели с уважением и надеждой, не подвергая сомнению его преимущества в плане знаний и навыков, то теперь специалист воспринимается как представитель сферы услуг, на которого пациент взирает как требовательный заказчик.

Разумеется, встречаются и исключения, но общая тенденция такова: существовавший долгие годы патерналистский подход заменяется на так называемые партнерские отношения. «Так называемые» — потому что пока партнеры делят ответственность не по-партнерски: в случае успешного лечения они оба молодцы, в случае неудачи виноват только доктор (даже если пациент сделал все для разрушения своего здоровья).

Медицина – сфера, которая подвергается самой мощной критике. И дело отнюдь не в том, что она плохо работает. Просто к медицине человек обращается в ситуациях, не располагающих к снисходительности, но подталкивающих к недовольству.

Когда мы заболеваем, испытываем боль и неудобства, нам сложно проявлять спокойствие, ожидать своей очереди, вникать в детали и прощать чужие ошибки. Мы смотрим на медиков как на роботов, которые, в отличие от нас, не устают и не испытывают недомоганий. Нам хочется сочувствия, немедленного исцеления и возврата к доболезненному образу жизни.

Во многих случаях это невозможно, и желание найти виноватого быстро подсказывает мишень, в которую направляются стрелы гнева.

Я полагаю, что многие проблемы, на которые сегодня справедливо указывают пациенты, возникли из-за того, что раньше мы оказывали помощь, а теперь предоставляем услуги. Врач, над которым грозовой тучей нависает страховая компания, не может работать так, как раньше.

В этом смысле нам в психиатрии работать намного проще: мы не зависим от страховщиков, получаем бюджетное финансирование и потому учитываем нужды пациента, будучи свободными от тарифных тисков.

Вообще в психиатрии работать проще по нескольким причинам. Мы очень толерантны к пациентам, всегда можем оправдать их родственников, внутренне готовы к тем поведенческим проявлениям, которые печалят и оскорбляют коллег, работающих по другому профилю. Нашим пациентам как бы положено вести себя неподобающим образом, а вот когда с хамством и пренебрежительным отношением сталкивается терапевт или оториноларинголог, он может расстроиться до конца рабочего дня. Плохое отношение пациентов – вот, что больше всего ранит медиков.

Однако еще сложнее работать в регионах. Если в столице эмоциональные сложности компенсируются приличными зарплатами, то в других местах нет даже такой компенсации.

И тем не менее сегодня — праздник.

В прошлые годы День медицинского работника у нас отмечался со скромным, но размахом: профсоюз (при поддержке личных средств сотрудников) организовывал корпоративный отдых на природе, приглашая коллектив на загородные пикники. Конечно, наши выезды нельзя сравнить с шикарными банкетами состоятельных корпораций – мы всегда «гуляли на свои», тихо и интеллигентно.

В этом году ни у кого нет ни сил, ни задора, ни времени на то, чтобы веселиться.

За последний год мы накопили столько усталости, что лучшим развлечением признан тихий домашний отдых.

И даже торжественное собрание с вручением почетных грамот, которые у сотрудников до сих пор вызывают искреннюю радость (не меньше, чем в советские годы), прошло в атмосфере всеобщего сочувствия друг другу. Никаких длинных речей – только искренние слова благодарности коллегам и одна песня, которая нашла отклик в каждом из наших сердец.

Как вы думаете, какую песню исполнил мой коллега для нашего коллектива?

Народно-христианский праздник Тихон Тихий отмечается 29 июня (16 июня по старому стилю) каждого года. В православном календаре это день почтения памяти святителя Тихона, епископа Амафунтского.

Другие названия праздника: День Тихона, Тихон Толока, Тихон Утешитель.

Название «Тихий» праздник получил в народе за то, что в этот день птицы затихают, а солнце на небе движется тише обычного.
В этот день Тихону молятся те, кто нуждается в успокоении, чем-то испуган, взволнован или кто страдает от зубной боли. С 29 июня завершаются все посевные работы.

История

Тихон родился в IV веке в кипрском городе Амафунте в благочестивой семье смиренных христиан. Родители научили мальчика чтению священных книг, что помогло ему в юном возрасте стать клиром и получить должность церковного чтеца. Вскоре епископ города обратил внимание на послушного и воспитанного юношу. Тихон стал священнослужителем и получил сан диакона. После смерти епископа он занял его кресло.

Тихон активно истреблял язычество на Кипре. Двери его дома были открыты для любого, кому требовалась поддержка или временный приют. Он находил время и для просителей, которым нужен был совет или помощь. Святитель умер в 425 году.

Традиции и обряды

Главные традиции 29 июня — молитвы святому Тихону об успокоении, избавлении от зубной боли; завершение посевных работ; организация толоки.

— С именем Тихона на Руси связаны разные поверья, позволяющие назвать его день тихим. Тихим, или Утишителем (от слова «тишина», а не от слова «утешать»), этого святого прозвали потому, что верили, что в его день затихают все певчие птицы, за исключением соловья, что продолжает петь до Петрова дня и кукушки. Крестьяне считали, что на Тихона и звери хоронятся в норы.

— Говорили также: «На Тихона солнце идет тихо». Удивительно, но это наблюдение подтвердила современная наука. По подсчетам астрономов, к концу июня Земля сбавляет скорость движения по орбите — по сравнению с 1 января на 3 600 километров в час. Если смотреть на Солнце, то оно в этот день как бы плавно плывет по небосводу.

— В Тихонов день заканчивалось лето «молодое», с комфортными летними деньками. Начиналось изнуряющая жара, т.е. приходило лето «зрелое». В этот день завершали посев яровых, а также начинали унавоживать поля, удобряя землю. Работники, кто вывозил навоз на поля, всегда были в почете. Работа эта нужная, но уж очень тяжелая и грязная. Поэтому таким труженикам всегда устраивали настоящий пир, чтобы проявить уважение.

— Такие пиры в деревнях назывались толоками. Работников угощали обедом и вином, а застолье продолжалось до самого вечера, переходя в игры, песни и пляски. Считается, что толоки прежде устраивали с целью помочь бедным семьям — чтобы они за свою работу получили достойную награду и хороший отдых.

— Также 29 июня в некоторых районах устраивали особый обряд — «обегание непорочных дев вокруг гряд». Крестьяне верили, что если нагие девственницы ночью на Тихона обегут гурьбой грядки, это поможет получить хороший урожай. Кроме всего прочего, к святому Тихону обращались за помощью от зубной боли. Во время молитвы говорили такие слова: «Святой Тихон, утиши, господи, болезни и вся недуги зубные!».

Приметы и поговорки

• Если в небе радуга из цветной переходит в светлую, значит продолжительное ненастье заканчивается.
• Дождевые капли мелкие – непогода продлится долго.
• Вечером и ночью четко видно белесоватую полоску Млечного пути – к солнечным дням.
• Если папоротник свернул листья с самого утра, то следующий день будет очень жарким.
• Если у одуванчика, полевого вьюна или гвоздики закрыты цветки, значит скоро начнется ненастье.
• Родившиеся 29 июня становятся хорошими учителями. Они наделены спокойным нравом и терпением.

Именины 29 июня

Михаил, Моисей, Петр, Тихон, Константин.

Православная церковь 29 июня вспоминает трех святых с именем Тихон:

1. Святитель Тихон жил во второй половине IV – начале V века в городе Амафунте на острове Кипр. За прекрасное знание Священного Писания и богоугодную жизнь христиане сначала избрали его архипастырем, а позже епископом. Своими проповедями святитель Тихон многих язычников Кипра обратил в христианство. Вокруг своего города он уничтожил всех идолов и разрушил капища язычников. Святой мирно скончался в глубокой старости в 425 году.
2. Тихон Медынский родился в Киеве, но принял постриг в Московском Чудовом монастыре. Спустя время он оставил монастырь и удалился в пустынное место недалеко от Калуги. Отшельник поселился в дремучем лесу в дубле большого дуба, где поместил иконы Спасителя и Божией Матери. Питался преподобный лесными растениями, а воду пил из построенного собственноручно колодца. Позже многие люди получили исцеление от этой воды. Тихон основал монастырь в честь Успения Богородицы и стал его первым игуменом.
3. Преподобный Тихон Луховской родился в Литовском княжестве и там состоял на военной службе. Не желая принимать униатство, в 1482 году он раздал все своё имущество и перебрался на Русь, где постригся в монахи. Святой удалился в костромские леса, где выстроил келью. Скончался преподобный Тихон 16 июня 1503 года. На месте его кончины в скором времени воздвигли обитель в честь Николая Чудотворца.

Традиции и обычаи

Главная причина обозначения 29 июня в народном календаре Тихоновым днем заключается не в истории жизни святых Тихонов, не в популярности житийных чудес и подвигов, а в самом их имени и в очень удачном соотношении смысла, которое вкладывали наши пращуры в это имя, характерным особенностям временного промежутка конца июня.

В переводе с греческого Тихон – «счастливый». Но на Руси имя святого однозначно попадало в гнездо родственных слов с корнем -тих-: тихо, тихий, утихать, затихать и др. Широко распространены суждения-определения, относящиеся к этой дате:

На святого Тихона солнце идет тише.

С Тихона певчие птицы затихают (перестают петь).

Стоит отметить, что с точки зрения объективной реальности оба наблюдения верны. Трудно поверить, но неграмотный и не имеющий никаких специальных приборов землевладелец тонко чувствовал изменения в природе, происходящие в течение всего годового цикла. Правда, он был уверен, что это солнце замедляет ход, а земля прочно стоит на своем месте. В наши дни астрономы подтверждают: во второй половине июня солнце действительно «идет тише», потому что к этому времени Земля снижает скорость движения вокруг солнца по сравнению со скоростью на начало календарного года.

Верно и второе суждение. Действительно, к середине июня практически все птицы перестают петь. Связано это с тем, что вылупившиеся птенцы требует пищи и родителям в это время не до пения. Свой голос продолжают подавать только кукушки и соловьи (как правило, до Петрова дня — 12 июля).

Таким образом, за поговорками и приметами стоит подлинная реальность, превосходно поддающаяся определению через слова с корнем -тих-. Кроме того, к святому Тихону на Руси обращались при различных недугах, прося, чтобы боль утихла. Эффективной считается молитва от зубной боли.

В Тихонов день на Руси устраивали толоку – пир для тружеников, помогающих вывозить навоз на поля. Их угощали обедом, брагой и вином. После трапезы устраивали песни и пляски.

В этот день заканчивается поздний сев ярового хлеба, начавшийся с Иванова дня (7 июня).

По материалам