Сценарии эволюции мировой системы границ

2.7 Будущее мировой системы политических границ

Границы в будущем: линии или зоны?

Изменения
территориальных идентичностей в
результате транс­формации мировой
системы глубоко затрагивают функции
государ­ственных границ. В результате
процессов интернационализации
об­щественной
жизни контактная функция границ
активизируется. Глав­ной
проблемой становится не локализация
линии границы, ее демар­кация
и делимитация, а ее функции. Используя
концепцию основ­ных
форм общественной практики Харви, можно
сказать, что мате­риальные потоки и
иные взаимодействия, обеспечивающие
общест­венное
воспроизводство и особенно воспроизводство
«человеческого капитала»
(качество трудовых ресурсов), все больше,
определяют свойства
государственных границ (Harvey,
1989).

Другими
словами, это означает, что территориальная
экспансия более
не рассматривается как средство
увеличения влиятельности и
мощи государства. Человеческий капитал
и инновационность эко­номики
— таковы самые важные факторы общественного
прогресса, подъема
благосостояния населения, а вовсе не
обладание месторож­дениями
полезных ископаемых или плодородными
сельскохозяйст­венными землями.

Международное
сообщество выработало определенный
кодекс
поведения на международной
арене, не признающий агрессии, ин­тервенции
и использования силы в международных
отношениях и для защиты прав родственного
меньшинства (к большому сожалению,
его действенность была поставлена в
1999 г. под сомнение в ходе
кризиса в Косово).

Go
времен Великой Французской -,
революции
демаркированные на
местности границы государств служили
также рубежами их зако­нодательного,
налогового, административного,
экономического и политического
пространства, средством регулирования
трансграничных
потоков товаров, капиталов и людей.
Растущая прозрачность’ границ,
особенно в отношении товарных потоков,
свидетельствует о том,
что «тотальные» или «интегральные»
закрытые границы становятся
«дифференцированными», в разной степени
проницаемыми; разных
потоков, видов и субъектов деятельности.

Государство
устанавливает для них разные границы
(часто проходящие
по разным рубежам). Они становятся все
более сложно организованным и тонким
фильтром, сортирующим трансграничные
потоки. В результате разные социальные
группы и виды деятельности получили
«свои» границы и «свои» приграничные
зоны. Так, для крупных
предприятий таможенные сборы, пограничные
формально­сти
и потери времени для оформления грузов
не играют заметной роли,
тогда как для малых или средних они
остаются серьезным пре­пятствием,
заставляющим их ориентировать свою
деятельность на внутренний
или местный рынки. Для бизнеса крупных
компаний го­сударственные
границы не составляют значительных
препятствий. Для
них границы — просто удобные разделительные
линии между этническими,
лингвистическими и культурными ареалами.

Государственная
граница не является только линией,
очерчива­ющей
пределы государственной территории и
территориальных вед. Развитие
транспорта, средств связи и международной
торговли По­рождает
появление границ далеко в глубине
государственной терри­тории
— например, вокруг международных
аэропортов, вокруг гаециальных
таможенных и свободных экономических
зон

Границы
в Мировом океане представляют собой
целую систему (границы территориальных
вод, экономических зон…). Таким обра­зом,
приграничные зоны охватывают не только
пространства, приле­гающие
к границам с соседними государствами.

В
целом система границ эволюционирует
от единственных ру­бежных
линий — к множеству, от линий — к зонам,
от физических границ
— к культурным, от непроницаемых барьеров
— к линиям взаимодействия.

Таким
образом, вдоль границы создается особый
тип пространст­ва, характеризуемый
разной интенсивностью взаимодействия
между соседними
странами, в том числе интенсивностью
трансграничных потоков.

Пограничное
пространство может быть определено как
содиално-географическая
зона вдоль границы или вокруг пункта в
глубине территории страны, в пределах
которой наблюдаются пограничные процессы
и явления. Эти процессы и явления связаны
с интересами соседних
стран и взаимодействием между их
экономическими, куль­турными,
правовыми и политическими системами
(см.: Кудияров, 1996),

Пограничное
пространство, или зона, характеризуется
протяжен­ностью
(длиной), шириной (глубиной) и насыщенностью
(плотно­стью).

Из
этого определения следует, что чем
дальше от границы и чем сильнее
барьерная функция границы, тем, как
правило, меньше интенсивность
пограничных процессов и явлений —
насыщенность пограничного
пространства. Понятно также, что глубина
пограничного пространства неодинакова.
Поскольку оно формируется в результате
взаимодействия
экономического, культурного и других
пространств соседних стран и носит,
следовательно, интегральный характер,
его рубежи
представляют собой результирующую
между границами зон взаимодействия
«частных» пространств. Иными словами,
границы экономических
взаимодействий не совпадают с границами
культур­ных
контактов и т. д.

Активизация
контактных функций границ привела к
появлению четырех
их основных типов (см. табл. 3).

В
мире доминируют полупроницаемые границы.
Границы соеди­няющего
типа сформировались пока только в
Северной Америке и
Западной Европе, где, по-видимому, скоро
возникнут и интеграци­онные границы.
Границы между странами СНГ быстро
эволюциони­ровали
от соединяющего типа к полупроницаемому.
В СНГ имелась и еще в принципе сохраняется
возможность обойти этапы развития
границ и приграничных районов, пройденные
развитыми странами, но
нерешенность задач государственного
строительства, неотъемле­мый
элемент которого — создание системы
границ, часто вступает в
противоречие с интеграционными
тенденциями, вследствие чего барьерные
функции усиливаются.

Парадоксальным
образом регионом мира с самыми молодыми
гра­ницами
еще до распада Чехословакии, Югославии
и СССР был Ста­рый
Свет: «Европа — это машина по деланию
границ», — писал Фуше (Foucher,
1991). Если посмотреть на карту, отображающую
все го­сударственные
границы, существовавшие в Европе,
например, с XVI
в., то
весь запад материка кажется покрытым
сплошной паутиной ли­ний.
Заключительный акт Хельсинкского
Совещания по безопасно­сти и
сотрудничеству, торжественно подписанный
руководителями всех
европейских государств, а также США и
Канады в 1975 г., вовсе не
зафиксировал нерушимых, «вечных» границ,
как тогда предпола­галось.
Последствия многочисленных перекроек
европейской поли­тической
карты, происходивших волнами — после
Первой и Второй мировых
войн, после 1989 г., сильно сказываются в
хозяйственных
и политических ландшафтах практически
всех европейских стран.

Территории и
политические границы, не контролируемые
суверенными государствами

Неотъемлемым
элементом системы политических границ
в со­временном
мире стали внутренние, существующие
де-факто политические
рубежи между неконтролируемыми
суверенными государствами территориями
(НТ) и остальной частью суверенных
госу­дарств.

На
привычных всем нам политических картах
каждое государст­во окрашено
определенным цветом: Франция по традиции
— розо­вым,
Великобритания — зеленым, Германия —
коричневым и т. д. Но порой
границы на этих картах обманчивы: в
начале 1990-х гг. 27 го­сударств
не контролировали полностью свою
территорию, из них 14
— хронически, на протяжении десятилетий.
В их числе — Либе­рия, Сомали, Судан,
Мьянма, Афганистан и многие другие.
Г1охоже, что
существование непризнанных государств
(или НТ) стало неотъ­емлемым
элементом мирового геополитического
порядка. В 1945-1990
гг. в 41 стране мира были развязаны
гражданские войны, При этом
в 15 странах часть территории была
оккупирована иностранны­ми
вооруженными формированиями. Хотя в
1989-1996 гг. число те­кущих
вооруженных конфликтов несколько
сократилось, в 1996 г. в 24
странах велось 27 войн. В результате
через всю Евразию — от быв­шей
Югославии до Гималаев — протянулся
целый архипелаг терри­торий, официально
находящихся под юрисдикцией какой-либо
стра­ны, но на самом деле полностью
управляемых собственными властя­ми
или же лидерами партизанских армий,
полевыми командирами, наркобаронами и
местными вождями/Многие никем не
признанные республики существуют
десятилетиями.

Конкретными
причинами возникновения НТ чаще всего
были острый
национальный конфликт (например, на
Кипре) и граждан­ская
война, в которую нередко вовлекаются
иностранные державы. Со
временем все большую роль в их существовании
начинают играть экономические
интересы местных лидеров.

Источники
существования НТ разные: иногда это
примитивное потребительское
сельское хозяйство, но чаще — криминальная
эко­номика:
производство и торговля наркотиками,
контрабанда, пфепродажа
оружия, отмывание денег («Золотой
треугольник» в азии,
часть
Колумбии, контролируемая Медельинским
Hapкокртелем).

По
мнению российского экономиста А. И.
Неклессы, для ряда НТ характерна
деградирующая трофейная экономика,
основанная на про­едании
ресурсов, доставшихся от предшествующих
эпох и добывае­мых
в результате нападения на соседей. Для
социальной организации этих
территорий часто свойствен возврат к
архаическим, клановым формам,
иррациональное, агрессивное поведение
целых социальных групп
(Неклесса, 1995). Неконтролируемые территории
можно найти

Таблица 3

Типы государственных
границ и приграничных районов

в
гетто крупнейших городов мира, куда не
отваживается заглядывать даже
полиция.

Неудивительно,
что неконтролируемые территории втянуты
в дли­тельные
международные конфликты, один из
источников которых — их
неурегулированный политический статус.
Яркий пример непри­знанного
государства — Турецкая Республика
Северного Кипра, со­зданная
в ходе турецкой агрессии в 1974 году и
существующая в ос­новном благодаря
массированному турецкому военному
присутст­вию.
Турция — единственная страна, признавшая
Северный Кипр.

Неконтролируемые
территории можно разделить на несколько
типов.

Квазигосударства,
обладающие всеми атрибутами нормального
государства,
власти которых полностью контролируют
свою тер­риторию.
Это, например, Приднестровская Молдавская
Республика, Абхазия, Нагорный Карабах,
Турецкая Республика Северного Кип­ра.
Многие квазигосударства уделяют большое
внимание государст­венному строительству
и, в частности, созданию своей особой
идентичности,
необходимой для легитимации их территории
и границ. Квазигосударства
стремятся к полному международному
признанию и
вступлению в ООН, обычно обосновывая
свои требования этно­культурной
спецификой населения, правом народов
на самоопреде­ление,
относительной экономической
самостоятельностью, длитель­ностью
существования де-факто в нынешних
границах.

Неконтролируемые
территории, представляющие собой мозаику
районов
с неустойчивыми границами, находящихся
под контролем местных
князьков — крупных земельных собственников,
полевых ко­мандиров,
криминальных лидеров и т. п. Если у них
в течение како­го-то
времени есть общие интересы, эти лидеры
могут сотрудничать между собой, но могут
и вести войну всех против всех. Примеры
та­ких
геополитических «черных дыр» — Гарм,
Северный Афганистан, Шан,
северные районы Камбоджи, юг Судана, юг
Анголы, Сьерра-Леоне,
значительная часть Колумбии и др.

НТ
могут быть классифицированы и по другим
основаниям, на­пример происхождению
и функциям. Так, выделяются НТ, возник­шие
в результате:

• самоопределения
  региона с особой этнической или
  этнокультур­ной
  структурой населения (Северный Кипр,
  Палестина);

• распада
  многонационального государства
  (Абхазия, Приднестро­вье
  и др.);

• гражданской
  войны и/или иностранного вооруженного
  вмешатель­ства
  (Северный Афганистан, Босния);

• деятельности
  криминальных и террористических
  группировок («Золотой
  треугольник», часть Колумбии).

Можно
также классифицировать НТ по времени
существования, числу
и характеру субъектов политической
деятельности, экономи­ческой
основе, геополитической роли и т. п.

Число
непризнанных государств растет, несмотря
на сопротивле­ние
существующих стран. Ведь многие законные
государства — мно­гонациональные,
а следовательно, и сами подвержены риску
сепаратизма.

В
этом — свидетельство явного разрыва
между масштабами ниве­лирующих
культурные особенности стран и регионов
мирохозяйст­венных
процессов, давно переросших рамки
отдельных государств, и социокультурного
разнообразия мира.

Большинство
НТ расположено вдоль геополитических
«разло­мов»
— на рубежах между цивилизациями:
западно- и восточно-хри­стианской,
между христианскими цивилизациями и
исламским ми­ром.
Однако причины событий вокруг НТ никоим
образом не могут быть
сведены к «столкновению между
цивилизациями», в терминах С.
Хантингтона. Цивилизации основываются
не только на религиозной
общности, но и на сложном комплексе идей
и представлений, ле­жащих
в основе культуры, социальной практики
и международных отношений.

Непризнанные
государства и другие неконтролируемые
централь­ными
властями территории появляются чаще
всего в районах с этни­чески
смешанным населением, самосознание
(идентичность) кото­рого
носит сложный и переменчивый характер.

Такие
районы типичны для бывшего порубежья
между империями, рассматривавшими
их как стратегические плацдармы. На
протяже­нии
веков они находились под контролем то
одной, то другой сторо­ны,
что приводило к возникновению сложных
смешанных идентичностей,
которые, в свою очередь, становились
объектом манипуля­ций
заинтересованных политических сил и
держав.

Эти
районы называют лимитрофами. По мере
удаления от ядра цивилизации
ее признаки постепенно ослабевают, и
наоборот, все более заметными становятся
свойства соседней цивилизации. Рай­оны,
в которых сочетаются признаки обеих
или даже нескольких ци­вилизаций,
уподобляются проливам между островами.
Народы, про­живающие
в этих проливах, постоянно вынуждены
защищать свою
идентичность против «наступающей суши»
— ядер соседних циви­лизаций,
вследствие чего «проливы» отличаются
особой конфликт­ностью (Цымбурский,
2000). Подобный «пролив» отделяет россий­ское
цивилизационное ядро от центра
западно-христианской, или европейской,
и мусульманской цивилизаций.

Распад
СССР и фактический уход России из большей
части ли­митрофа и связан с возникновением
на ее рубежах ареала геополи­тической
нестабильности и нескольких непризнанных
государств. Однако
попытки геополитического прогноза на
основе концепции лимитрофа возвращают
нас к традиционной геополитике силы.
Без­условно,
возникновение НТ нельзя объяснить
только соперничест­вом
между крупными державами: международное
сообщество в прин­ципе
всегда выступает против сепаратизма.

Одним
из непризнанных государств до недавнего
времени была Чечня.
Восстановление конституционного порядка
в Чеченской Рес­публике
еще далеко не завершено и стоило стране
двух войн.

Россия
глубоко вовлечена в конфликты, связанные
и с остальны­ми
четырьмя непризнанными республиками
на территории бывшего СССР. Это —
Абхазия, Южная Осетия, Нагорный Карабах,
Придне­стровская
Молдавская Республика — ПМР.

Абхазия
и Южная Осетия непосредственно примыкают
к россий­ским
границам, а события в других прямо
затрагивают российские интересы.
В непризнанных республиках проживает
немало граждан РФ. Больше всего их в
Приднестровье, где российское гражданство
имеют
около 75 тыс. человек. Россия — главный,
а в некоторых слу­чаях
и единственный участник политического
урегулирования кон­фликтов
вокруг непризнанных республик и гарант
прекращения огня.

Сценарии эволюции
мировой системы границ

Неолиберальный
сценарий предусматривает линейную
эволю­цию
всех границ — от отчуждающих до
интеграционных — благода­ря
влиянию процессов интернационализации
и либерализации экономики,
новым технологиям и развитию коммуникаций,
растущему благосостоянию
населения по обе стороны каждой пары
соседних стран.
Кроме того, осознание людьми опасностей
обострения гло­бальной
экологической, энергетической и других
проблем стимули­рует развитие
международного сотрудничества, в том
числе мирное разрешение
территориальных споров на основе
международного пра­ва
между соседними странами или, по крайней
мере, преодоление противоречий
на основе отделения экономических и
идеологических функций границы.
Неолиберальные теоретики склонны
полагать, что эксцессы
национализма и абсолютизации права
наций на самоопре­деление
удастся преодолеть путем демократизации
политической жизни «вширь» (в «новых»
странах) и «вглубь».

Реалистический
сценарий основывается на убеждении,
что враж­дебные
отношения между соседними странами
могут быть улучшены и
«замороженные» приграничные зоны
оттают, поскольку объектив­ные
эгоистические интересы каждой страны
будут диктовать более широкое использование
для решения пограничных проблем
рацио­нальных переговорных механизмов.

Но
делать чрезмерно оптимистические выводы
явно преждевре­менно.
Национализм остается ключевым элементом
иерархии тер­риториальных идентичностей,
и таким образом, отношения между
населением
и территорией далеки от рациональных,
основанных преимущественно на
экономических принципах и соображениях
безопасности.
Территория и границы сохраняют свою
символиче­скую,
эмоциональную роль для многих людей.

Недавние
события в бывшей Югославии показали,
что еще рано списывать в архив чисто
территориальные мотивы в духе традицинной
геополитики силы в политическом и
военно-стратегическом планировании
ведущих государств. Поскольку применение
ядерного оружия невозможно, старые
геополитические аргументы о важности
контроля
над стратегическими коридорами и горными
перевалами, проходимыми для тяжелой
военной техники, сохраняют определен­ную
значимость и даже были подтверждены в
ходе войн в бывшей Югославии,
между Грузией и Абхазией, когда абхазские
части полу­чили
по горным тропам подкрепления с Северного
Кавказа.

Территория
сохраняет определенную роль как ресурс,
как эколо­гический
резерв (например, для размещения «грязных»
производств или
военных полигонов, которые должны быть
удалены от районов с плотным
расселением), а также как вместилище
потенциальных за­пасов полезных
ископаемых и как резерв сельскохозяйственных
зе­мель, в которых многие страны,
особенно горные и находящиеся в аридном
поясе, испытывают острый дефицит.

Нельзя
забывать и о том, что теоретические
дискуссии, увы, каса­ются
главным образом «интеграционных»,
открытых, мирных и хо­рошо
делимитированных и признанных
международным сообществом границ,
которые пролегают в основном в Европе
и Северной Амери­ке
и составляют всего 8% общей протяженности
сухопутных госу­дарственных
границ в мире.

Только
на страны Азии и Африки приходится около
2/3 их про­тяженности (см. табл. 4), и
именно в странах этих континентов при
проведении
границ нужды и чаяния населения были
проигнорирова­ны. Даже в Европе только
2% протяженности сухопутных границ до
распада
социалистической системы были
легитимированы голосо­ванием
избирателей на референдумах. Около 42%
всей длины сухо­путных
границ в Африке — астрономические и
геометрические, т. е. проведены
по параллелям и меридианам, равноудаленным
линиям и т. п., без какого-либо соответствия
социальным реалиям.

Границы
на Уерном континенте были навязаны
африканцам ко­лониальными властями:
около 20% нынешних сухопутных границ
проведены
британской администрацией, около 17% —
французской, как
правило, при полном игнорировании
этнического, экономиче­ского
и социально-культурного пространства
(Foucher,
1991). Если до настоящего времени насилие
относительно редко применялось в Африке
для решения территориальных споров, то
только потому, что большинство правительств
признало мудрость знаменитого решения
Организации
Африканского Единства о нерушимости
постколониальных границ, принятого в
1964 г.

Таблица 4

География
государственных границ в мире

Примечание.
Таблица
составлена до распада СССР, Чехословакии,
Югосла­вии
и Эфиопии.

Пессимистический
сценарий предусматривает дезинтеграцию
мно­гих
Нынешних государств по этническому
принципу. Самая апока­липтическая
версия пессимистического сценария —
борьба за само­определение
«большинства меньшинств» в странах
Азии и Африки. Например,
в ряде стран насчитывается по несколько
сотен народов. Можно
себе представить, что произойдет, если
все они начнут бороться
за самоопределение. К сожалению, в пользу
пессимистиче­ского
сценария говорит то, что социальная
модернизация (индуст­риализация,
урбанизация, повышение среднего уровня
образования) нередко
ведет, как во многих бывших республиках
Советского Сою­за
и автономиях самой России, к повышению
конкуренции между титульными группами
и «мигрантами» за власть, контроль над
ре­сурсами,
престижные и лучше оплачиваемые рабочие
места, жилье, землю.
Эта конкуренция порождает вспышки
радикального нацио­нализма,
так как «титульные» политические и
интеллектуальные элиты
используют в борьбе за экономические
блага групповую соли­дарность
и идентичность как средство политической
мобилизации этнических групп. Похожей
была траектория развития фундамента­листских
движений в Иране, Алжире и некоторых
других арабских странах.

Риск распада
государств зависит от многих факторов:

• геополитических
  (расколу способствует расположение
  районов с
  преобладанием меньшинств на периферии
  государственной тер­ритории,
  вблизи ареала, заселенного родственной
  этнической груп­пой);

• демографических
  (абсолютной численности меньшинства
  и его доли
  в населении страны в целом и
  административного района, в
  котором оно проживает, степени его
  территориальной концен­трации,
  доли среди городских жителей);

• исторических
  (наличия у меньшинства опыта собственной
  госу­дарственности
  или автономии, «стажа», вхождения в
  нынешнее го­сударство
  и др.);

• экономических
  (уровня урбанизации, валового дохода
  на душу населения
  относительно среднего по стране, сальдо
  миграций как показателя
  экономического положения: значительное
  сальдо ми­граций
  — как положительное, так и отрицательное
  — обычно ве­дет
  к усилению этнополитической напряженности);

• культурных
  (доли меньшинства, говорящей на родном
  языке, раз­личий
  в вероисповедании с большинством);

политических
(уровня политической мобилизации
меньшинства, в
том числе наличия и влиятельности
националистических пар­тий и движений,
других проявлений национализма). Оценка
риска дезинтеграции современных
европейских государствна
основе количественных и качественных
показателей, отражающихперечисленные
факторы, показала, что он наиболее велик
в порубежье
между наиболее и наименее развитыми,
между мусульманскими и
православными странами и регионами
бывшего СССР (см.: Коло­сов
и Трейвиш, 1996). Распад де-юре даже одного
государства чреват, как
еще раз показали события в бывшей
Югославии, тотальным пе­ресмотром
всей территориально-политической
организации и систе­мы
границ в Европе.

Остаются
политической реальностью территориальные
споры, и
вызванные ими вооруженные конфликты
не могут быть исключе­ны
в ближайшем будущем. Хотя эффективность
принятых международным
сообществом правовых процедур
урегулирования террито­риальных
конфликтов, установления и поддержания
мира там, где было
применено насилие, возрастает, они явно
недостаточны, чтобы положить
конец кровопролитным приграничным
войнам. В то же время применение силы
для принуждения участников территори­альных
конфликтов выполнять решения международных
организа­ций
остается исключительно острой и
противоречивой проблемой в
международной политике.

Границы
как таковые редко служат причиной войны
— чаще всего они
определяют факторы, способствующие
возникновению конфлик­та.
Слабые государства с небольшой
государственной территорией обычно
имеют более протяженные границы по
отношению к своей площади и имеют меньше
возможностей оказывать влияние на
сво­их
соседей. Так, партизанские движения в
Южной Африке в 1970-1980-х
гг. имели базы на территории соседних
стран, названных «при­фронтовыми»,
увеличивая тем самым риск распространения
воен­ных
действий.

Националистические
движения остаются мощной силой во
мно­гих
регионах мира.

Принцип
ничем не ограниченного права наций на
самоопределе­ние
находится в очевидном противоречии с
другим основополагаю­щим
принципом международного права —
недопустимостью нару­шения
территориальной целостности и нерушимости
границ суве­ренных
государств.

Это
главные факторы, заставляющие сомневаться
в осуществи­мости
неолиберального и даже реалистического
сценариев эволюции системы
мировых границ. Поэтому важно определить
районы наибо­лее
высокого риска дестабилизации, в том
числе обострения терри­ториальных и
пограничных конфликтов, особенно в
зонах контакта между
наиболее развитыми и развивающимися
странами, и в целом —
сильных экономических, социальных и
культурных градиентов. Как измерить
эти градиенты и оценить риски — предмет
дальнейших ак­туальных
исследований.

А. И. Неклесса

Постсовременный
мир в новой системе координат

Постсовременное
общество открывает новую эпоху netории,
в ко­торой
значительную роль могут играть
цивилизационные модели не­западного
мира. Формирование новой транснациональной
культуры протекает
параллельно с процессами дехристианизации
североатлан­тической
цивилизации, неоиндустриальной
трансформации Тихооке­анского
кольца, а также распространения
деструктивных феноменов различной
этиологии, в совокупности ведущих к
образованию свое­образного
саморазрушающегося социума (Глубокого
Юга). Склады­вающийся на планете Новый
мир все явственнее обозначает себя как
Pax
Oeconomicana,
в
котором значимую роль играет специфическая
виртуальная
неоэкономика, делающая упор на
финансово-правовом регулировании
хозяйства и общества. Доминирующая
система коор­динат
этого мира — геоэкономическая. Место
прежних, биполярных конфигураций
глобального сообщества занимает
гексагональная мо­дель
человеческого универсума.

Мир
на рубеже II
и III
тысячелетий стремительно преображается.
Новым содержанием наполняются не только
политика, международ­ное
право, экономика, но и идеология, культура.
Цивилизация Нового времени
пребывает в состоянии системного
кризиса, последователь­но
охватывающего ее основополагающие
институты, саму систему мироустройства.
Меняется весь привычный порядок вещей,
пере­страивается
соподчиненность международных систем
управления, иерархия
основных центров силы. Судя по всему,
человечествр нахо­дится
на пороге новой исторической эпохи.

Радикальные
изменения в жизни мирового сообщества
прояви­лись,
в частности, в резком нарушении
сложившегося ранее би­полярного
баланса сил» стратегическом поражении
коммунизма, распаде
Восточного блока и СССР, изменении
де-факто правил применения
силы в международных отношениях,
драматичном падении влияния
ООН, интенсивном развитии транснациональных
струк­тур,
тихоокеанской революции, распространении
по планете мета­стаз
Глубокого Юга, в масштабных геоэкономических
сдвигах. На наших
глазах образуются влиятельные
экономические коалиции, а
с ними и новая властная иерархия. Наряду
с тенденцией к утвер­ждению монополярного
мира во главе с США век уходящий содер­жит
семена цивилизационного контрнаступления
мирового «третьего сословия»,
не в последнюю очередь из-за изменения
удельного веса бывшего
Третьего мира в глобальном сообществе.

Прежние
формы экономической деятельности,
понимаемой как конструктивные
действия по обустройству материальной
сферы бы­тия,
отчасти размываются феноменом
неоэкономики, склонной рас­сматривать
экономические рычаги в качестве средства
господства и инструмента (мерила)
свободы, особого рода действенной,
агрессив­ной
информации. Ведущим типом экономической
практики явно ста­новится
финансово-правовое регулирование,
последовательно под­чиняющее
себе прочие виды хозяйственной
деятельности, налагая на
них специфический «налог», постепенно
превращая экономику Нового
времени в совокупный источник расширенного
перераспре­деления
мирового дохода, геоэкономических
рентных платежей.

Новая
экономика проявляет свой властный
потенциал, преобра­зуя
привычную национально-государственную
схему мироустройст­ва
в геоэкономический континуум,
основывающийся на иерархии раз­личных
видов экономической практики, связанных
с мировым раз­делением труда
(производство природных ресурсов,
промышленная деятельность,
производство интеллектуальных ресурсов,
высокотех­нологичное производство,
финансово-правовое регулирование и т.
д.). На
основе этой схемы формируется и реальность
«нового региона­лизма»
— геоэкономических ареалов, различающихся
с точки зрения доминирующего
там стиля хозяйственной деятельности,
Северо­атлантического,
Тихоокеанского, Евразийского, «Южного»,
трансна-ционадьного…

Динамика государственных границ и сценарии их эволюции

Границы государств мира носят ярко выраженный исторический характер. Глубокие изменения в политико-географической структуре мира произошли в ХХ веке в результате двух мировых войн, процесса деколонизации, распада ряда федеративных образований социалистического блока (СССР, СФРЮ, ЧСФР). Различаются два типа изменений политико-географической структуры – количественные и качественные. Суть количественных, или линейных, изменений заключается в территориальных приобретениях или потерях в результате военных действий, реализации мирных договоров, других мер осуществляемых невоенными путями. Качественные изменения связаны с созданием новых суверенных государств, введением нового государственного устройства, сменой характера социальных отношений, политического режима, образованием межгосударственных союзов и сообществ. Широкий размах такие изменения приобрели во второй половине ХХ в. вследствие деколонизации и приобретения суверенитета рядом бывших колоний в Африке, Азии и Латинской Америке, образования новых независимых государств после распада в 1990-х годах СССР, СФРЮ, ЧСФР, объединения ряда этнически единых государств (Германия, Вьетнам, Йемен) и выделения новых из этнически разнородных (Эритрея), превращения некоторых государств из республики в монархию (Испания, Камбоджа) или переход от унитарной формы правления к федеративной (Бельгия) и др. География государственных границ отличается значительной неравномерностью по регионам мира (табл. 7).

Таблица 7

География государственных границ в мире*

* Составлено по: (Колосов, Мироненко, 2001, с.373) с изменениями

** Протяженность границ до распада СССР, ЧСФР и СФРЮ

Протяженность и число пар границ соседних стран во многом зависит от численности и размеров государств в регионе. На страны Азии и Америки приходится около 2/3 протяженности границ в мире. Около 42% всей длины сухопутных границ в Африке – астрономические и геометрические, которые были навязаны колониальными властями (около 20 % нынешних сухопутных границ проведены британской администрацией, примерно 17 % – французской).

В мировой практике международных отношений встречаются разнообразные формы изменения границ мирными невоенными путями:

·  Передача всех суверенных прав над определенной территорией от одного государства к другому по соглашению между ними (цессия). Она может осуществляться в различных формах: равнозначного обмена территориями, дара, купли-продажи (продажа Аляски Россией в 1867 г. США, покупка в 1803 г. Западной Луизианы у Франции);

·  Территориальные изменения на основе присуждения территории по решению арбитража или Международного суда (адъюдикция, – например, передача 90 % спорного района Качское Ранно Индии и 10 % – Пакистану в 1968 г.);

·  Приращение территории государства путем естественного или техногенного образования в пределах сухопутной территории (аккреция, – например, увеличение прибрежной части Нидерланд и Сингапура в результате строительства дамб и искусственных насыпей);

·  Добровольное вступление небольшой страны в состав более крупной державы (например, вхождение Тувы в 1944 г. в состав СССР, Сиккима – в состав Индии в 1975 г.);

·  Добровольный выход определенных территорий из состава государства без использования военной силы с обеих сторон и образование самостоятельного государства (например, выход Великого Княжества Финляндского из состава России в декабре 1917 г.);

·  Объединение двух или более стран или территорий в одно новое государство (например, объединение в 1964 г. Танганьики и Занзибара в Танзанию, образование ОАЭ в 1971-1972 гг. на основе княжества бывшего Договорного Омана).

Насильственных захват, оккупация и включение в свою государственную территорию чужих территорий осуществляется международным сообществом и правом и должно быть исключено из мировой практики в соответствии с волеизлиянием местного населения (например, оккупация Марокко территории Западной Сахары, насильственный захват Израилем некоторых территорий арабских стран (Голанские высоты, западный берег реки Иордан и сектор Газа), отторжение Пакистаном части территории Кашмира).

Остаются политической реальностью вооруженные пограничные конфликты и территориальные споры. Исследования территориальных претензий ведется политической географией в широком контексте с рассмотрением:

1) генезиса спорных участков государственных границ; 2) выяснения причин и истории конфликта по поводу границ; 3) состава конфликтных ареалов, за который ведут спор два или более государств; 4) возможных путей разрешения конфликтов. Выделяются четыре основных типа пограничных споров:

·    территориальные,

·    позиционные,

·    функциональные,

·    ресурсные.

Территориальные споры являются наиболее распространенными. Борьба ведется за контроль над определенным участком территории с аргументацией на различные факторы. Топографические территориальные споры аргументируются географическим положением определенных территорий и их тяготением (экономическим, культурным, коммуникационным) к другому государству. Например, фактическая оккупация Западной Сахары Марокко, которое проводит активную эксплуатацию природных богатств на захваченных землях (фосфориты), стимулирует переселение колонистов, пропагандируя лозунг исторической и экономической общности Западной Сахары и Королевства. Некоторые страны выдвигают претензии к бывшим колониальным державам, сохраняющим контроль за частью островных территорий (Маврикий – на контролируемые Францией острова Тромлен и Майотту, Мадагаскар – на принадлежащие Франции островки Глорьез и Европа).

Историко-культурные территориальные споры мотивируются прошлой исторической принадлежностью или этнокультурной близостью к другому государству. Они связываются с феноменом «разделенного этноса», который стремится к объединению в одном государстве (Нагорный Карабах, Южная Осетия, претензии Ирландии на Северную Ирландию, России на Крым). Претензии на определенные земли обосновываются ссылками на более продолжительный исторический срок владения территориями («реваншистские» претензии некоторых политических сил Германии на Силезию, Померанию, Восточную Пруссию, Румынии – на Северную Буковину и Южную Бессарабию и др.). Исторические территориальные споры могут быть следствием неравноправного договора, когда одна сторона считает, что граница навязана извне и является несправедливой (претензии Боливии к Перу и Чили, которым она уступила выход к морю). В ситуациях, когда одна территория географически тяготеет к одному государству, а этнически к другому (турецкая община северной части Кипра, к Турции, тамильская община в северных и северо-восточных Шри Ланки – к Индии) ведется перманентная борьба за создание самостоятельных государственных образований, что приводит к расколу географически единых объектов (островов).

Позиционные пограничные споры возникают в том случае, если делимитация и демаркация границ проведена нечетко, возникают противоречия в толковании договоров о проведении границ, конфликты в способах их проведения на местности. Часто позиционные споры возникают при проведении границ по природным рубежам – рекам (восточный участок российско-китайской границы на Амуре, граница между Аргентиной и Парагваем по р. Пилькомайо), озерам (озеро Чад между Нигером и Чадом, озеро Мверу между Замбией и ДР Конго, озеро Ньяса между Малави и Танзанией). Противоречие в документах по демаркации слабозаселенных районов вызвали претензии у Суринама к Гайане, у Венесуэлы на западные районы Гайаны и др. Индия выдвигает претензии на горное плато Аксай – Чин в Тибете, где граница раньше не была демаркирована (через этот район проходит стратегически важная для Китая автотрасса из Тибета в Синьцзян).

Функциональные пограничные споры встречаются реже и возникают вследствие претензий одной из сторон к режиму функционирования границы, строгостям пограничного контроля и таможенной политики, установленным соседним государством. В данной ситуации спор ведется не об изменении границы, а пограничной политике соседнего государства. Такого типа противоречия часто возникают на постсоветском пространстве между новыми независимыми государствами, устранить которые призваны соглашения о формировании единого экономического пространства и таможенном союзе.

Ресурсные пограничные споры составляют значительную часть пограничных конфликтов. В современных условиях большой конфликтный потенциал содержится при освоении природных ресурсов на континентальном шельфе (нефть, газ), совместном использовании водных ресурсов в засушливых районах (Мали и Буркино Фасо, Чили и Боливия, Турция и Сирия). Для разрешения этих споров часто принимаются решения о совместном использовании ресурсов (гидроэнергопотенциала р. Парана          Бразилией и Парагваем), или выделяются секторы с четкими границами (раздел нефтегазовых ресурсов Северного моря между прибрежными государствами). Не урегулированными остаются противоречия прибрежных государств по разграничению нефтеносных районов на шельфе Каспийского моря.

Неотъемлемым элементом системы политических границ в современном мире стали внутренние, неконтролируемые суверенными государствами территории и квазигосударства, существующие десятилетиями. В 1990-х годах насчитывалось 27 государств, которые не контролировали свою территорию полностью, из них – 14 – хронически, на протяжении десятилетий (Либерия, Сомали, Судан, Мьянма, Афганистан и др.). При этом многие квазигосударства ведут активное государственное строительство, стремятся к международному признанию и вступлению в ООН. Часть территорий отдельных стран представляет мозаику районов с неустойчивыми границами (северные районы Камбоджии, юг Судана, южные районы Анголы, часть Колумбии и др.), находящихся под контролем региональных лидеров (земельных собственников, наркоборонов, полевых командиров). Распад СССР породил геополитическую нестабильность и возникновение непризнанных государств на постсоветском пространстве (Нагорный Карабах, Южная Осетия, Абхазия, Приднестровская Республика).

В этой сложной геополитической обстановке возможны три сценария дальнейшей эволюции мировой системы политических границ:

1)   неолиберальный – предусматривающий линейную эволюцию всех границ и их функций – от отчуждающих и барьерных к контактным и интеграционным под влиянием процессов интернационализации экономики, развития коммуникаций и международного сотрудничества по преодолению глобальных и региональных проблем;

2)   реалистический – учитывающий, что территория сохраняет свою роль как ресурс (вместилище минеральных ресурсов, сельскохозяйственных земель, территорий обеспечивающих экологическую устойчивость экосистем и др.) и страны будут стремиться сохранить свой суверенитет, урегулировать пограничные проблемы в интересах каждой страны. Национальная идентичность сохранит свою роль в обеспечении государственной целостности, а границы сохранят свою роль при определенной трансформации функций (интеграционные, открытые, делимитированные и признанные границы составляют всего 8 % общей протяженности сухопутных государственных границ в мире, пролегают они в основном в Европе и Северной Америке);

3)   пессимистический сценарий предлагает дезинтеграцию многих нынешних государств по этническому принципу в результате борьбы за самоопределение этнических групп и национальных меньшинств во многих многонациональных государствах Азии и Африки. Этому могут способствовать геополитические факторы (положение меньшинств на периферии государственной территории), исторические (наличие опыта собственной государственности), демографические (рост доли национального меньшинства в численности населения приграничных районов, миграции),экономические (степень урбанизации, уровень ВВП на душу населения и региональные диспропорции), культурно-языковые и религиозные. Риск дезинтеграционных процессов наиболее велик в зонах стыка различных геополитических интересов, на порубежьях наиболее развитых и менее развитых регионов, между странами различной конфессиональной принадлежности. Это может привести к тотальному кризису всей территориально-политической организации и мировой системы границ, что требует всестороннего политико-географического анализа и активной международной деятельности по сохранению мира, стабильности и безопасности всех государств.

Экспертные дискуссии о трансформации международной системы и ключевых макротенденциях не прекращались ни в разгар пандемии коронавируса, ни во время временного затишья, сопряженного с нападками Запада на Россию, после президентских выборов в США.

Поскольку становление нового мирового порядка (НМП) — крупномасштабный и долгосрочный процесс, многополярная система находится в фазе переходного периода. Ее основные характеристики (несбалансированность, децентрализация, многовариативность) обозначились, но в концептуальном плане сложно спрогнозировать, каким будет миропорядок при разноплановых тенденциях.

В рамках разных теоретических парадигм наблюдается плюрализм мнений: многоуровневый мир, бесполюсный мир, полицентричный мир, гиперсвязанный мир, «новая биполярность», гибридные системы («плюралистическая однополярность», «асимметричная многополярность», смешение многополярности, биполярности и однополярности), горизонтальная глобализация.

На фоне перераспределения влияния в пользу Незапада эксперты часто говорят о многомерном кризисе либерального миропорядка, вызванном неэффективностью международных институтов, распадом механизмов контроля над вооружениями, эрозией международного права, социально-экономическими и межэтническими противоречиями.

В сущности, комплексных зарубежных и отечественных работ на высоком теоретическом уровне не так много. Многие модели построения миропорядка не выдержали проверку временем. Как правило, прогнозы носят краткосрочный характер и рассчитаны не более чем на год. Этот идейный вакуум объясняется глобальной нестабильностью, неясными перспективами мирового развития. Между тем в теории международных отношений (ТМО) остаются пробелы относительно проблематики макрорегионализации, полицентризма, кросс- и трансрегиональных связей, незападных моделей, цифровой трансформации, сетевых киберпространств, урбанизации.

Американские эксперты из Центра стратегических и международных исследований (CSIS) не остались в стороне от обсуждений НМП. Группа по рискам и прогнозированию под руководством Сэмюэля Брэннена, директора Программы по международной безопасности, представила свое видение в докладе «Четыре сценария геополитического миропорядка в 2025–2030 гг.: какой будет конкуренция великих держав?» (Four Scenarios for Geopolitical Order in 2025-2030: What Will Great Power Competition Look Like?).

В докладе CSIS отражен американский взгляд на будущее мироустройство. Наиболее желательный вариант — это американское лидерство в многополярном мире (сценарий №4). Отрицательным развитием событий также называется китайское лидерство (сценарий №1) и уменьшение влияние США и Китая (сценарий №3).

Хотя США не воспринимают Китай как равноправную державу и стремятся не допустить этого, эксперты считают, что американо-китайское лидерство (сценарий №2) будет способствовать стабильности международной системы.

Представляется, что эксперты CSIS не в полной мере учли международный контекст, роль международных организаций, потенциальные возможности России, а также роль незападных стран помимо Китая.

Ввиду разной национальной, политической, культурно-цивилизационной идентичности американо-китайский глобальный кондоминиум все же вряд ли возможен. На сегодняшний момент, скорее всего, наблюдается полицентричная система во главе с западными лидерами (США, ЕС) и незападными лидерами (Россия, Китай).

Полагаем, что широкие дискуссии с участием всех стран по поводу перспектив нового миропорядка могли бы стать примером конструктивного взаимодействия в крайне нестабильное время. Перед лицом глобальных вызовов требуется коллективное управление на справедливых и равных началах, вовлеченность широкого круга стран в мировые политические процессы.

России следует вовлекать новых игроков (Китай, Индия, Иран, Турция) в глобальное управление, создавать новые партнерства в области мирового развития, разработать кодекс поведения, некий механизм реагирования на риск случайной эскалации и сформировать коллективный интерес за счет «свежих» инициатив общемирового уровня.

Для российских исследователей рекомендуется чаще использовать долгосрочное сценарное прогнозирование для изучения проблем нового миропорядка, потенциала стран, неправительственных акторов, крупных макрорегионов и мировых цивилизаций.

Экспертные дискуссии о трансформации международной системы и ключевых макротенденциях не прекращались ни в разгар пандемии коронавируса, ни во время временного затишья, сопряженного с нападками Запада на Россию, после президентских выборов в США.

Поскольку становление нового мирового порядка (НМП) — крупномасштабный и долгосрочный процесс, многополярная система находится в фазе переходного периода. Ее основные характеристики (несбалансированность, децентрализация, многовариативность), обозначились, но в концептуальном плане сложно спрогнозировать, каким будет миропорядок при разноплановых тенденциях.

В рамках разных теоретических парадигм наблюдается плюрализм мнений: многоуровневый мир, бесполюсный мир, полицентричный мир, гиперсвязанный мир, «новая биполярность», гибридные системы («плюралистическая однополярность», «асимметричная многополярность», смешение многополярности, биполярности и однополярности), горизонтальная глобализация.

На фоне перераспределения влияния в пользу Незапада эксперты часто говорят о многомерном кризисе либерального миропорядка, вызванном неэффективностью международных институтов, распадом механизмов контроля над вооружениями, эрозией международного права, социально-экономическими и межэтническими противоречиями.

В сущности, комплексных зарубежных и отечественных работ на высоком теоретическом уровне не так много. Многие модели построения миропорядка не выдержали проверку временем. Как правило, прогнозы носят краткосрочный характер и рассчитаны не более чем на год. Этот идейный вакуум объясняется глобальной нестабильностью, неясными перспективами мирового развития. Между тем в теории международных отношений (ТМО) остаются пробелы относительно проблематики макрорегионализации, полицентризма, кросс- и трансрегиональных связей, незападных моделей, цифровой трансформации, сетевых киберпространств, урбанизации.

Отдельно следует сказать о современных российских исследованиях, которые зачастую грешат недостаточной фундаментальностью и не слишком разнообразной методологией. Мало используются системное моделирование, междисциплинарные методики, информационно-аналитические и информационно-прогнозные технологии, возможности искусственного интеллекта.

Сбор данных до сих пор осуществляется «вручную», без применения специальных программ, которые помогли бы находить информацию в большом массиве разнообразных данных.

Практически в любом исследовании важную роль играют национальные особенности ТМО. В фокусе внимания — вопрос идейного построения будущего страны. Например, в американском экспертном сообществе новых идей объединения мира не выдвигается, кроме американского силового лидерства.

Что представляет из себя доклад CSIS?

Американские эксперты из Центра стратегических и международных исследований (CSIS) не остались в стороне от обсуждений НМП.

Группа по рискам и прогнозированию под руководством Сэмюэля Брэннена, директора Программы по международной безопасности, представила свое видение в докладе «Четыре сценария геополитического миропорядка в 2025–2030 гг.: какой будет конкуренция великих держав?» (Four Scenarios for Geopolitical Order in 2025–2030: What Will Great Power Competition Look Like?), который спонсировался Агентством по уменьшению угрозы обороны при Министерстве обороны. Безусловно, это говорит о заинтересованности военных кругов в подобном научном анализе.

В основе методологии исследования лежат ситуационный анализ, метод дедукции, метод интервью, метод коллективной экспертной оценки, метод построения прогнозных сценариев, компьютерная симуляция.

Полагаем, что методология исследования носит ограниченный характер. К примеру, не проводились изучение официальных документов и сравнительный анализ мнений экспертов из других стран, не применялись междисциплинарные методики, математические средства, синоптический метод и не указаны использованные источники.

На основе комплексного анализа ключевых геополитических, военных, технологических макротрендов, а также интервью с ведущими военными экспертами была построена матрица четырех сценариев, состоящая из двух осей.

Для оценки и сопоставления мощи и влияния США и Китая были отобраны четыре фактора для каждого актора.

Ось X: глобальное лидерство / влияние США

• желание руководить на основе общих глобальных интересов, которые отвечают ключевым национальным интересам;
• поддержание высококвалифицированных вооруженных сил;
• поддержание политической и экономической системы, с которой другие пытаются соревноваться, включая сферу технологий и инноваций;
• дальнейшее расширение альянса.

Ось Y: глобальное лидерство / влияние Китая

• жесткая военная сила для проецирования в Южно- и Восточно-Китайском морях, а также за их пределами;
• продолжающийся экономический рост, превышающий 5% в год, и развитие за счет технологий четвертой промышленной революции;
• другие формы принудительного воздействия (долговые рычаги, инициатива «Один пояс, один путь», дезинформация, кибератаки и хищение интеллектуальной собственности, захват режима);
• способность влиять на глобальные институты, стандарты и нормы поведения в соответствии со своими предпочтениями.

С целью выдвижения гипотез о дальнейшем развитии событий были определены важные детерминанты, такие как относительное влияние и лидерство США и Китая в военной, технологической и экономической сферах, а также их двусторонние отношения. Согласно основной гипотезе, их взаимодействие после пандемии сыграет решающую роль.

Почему Китай, а не Россия — главный соперник США?

Повышенное внимание американских экспертов к Китаю как первому сопернику США объясняется его внешнеполитическим и экономическим ростом. В условиях уменьшения объема мировой экономики на 3,5% из-за пандемии лишь Китай добился роста в 2,3%. По прогнозам, он обеспечит треть мирового роста в 2021 г.

В ноябре 2020 г. Пекин вошел в крупнейшую зону свободной торговли в АТР (ВРЭП), а в декабре удалось договориться с ЕС об условиях Всеобъемлющего инвестиционного соглашения.

По сути, США давно опасаются укрепления партнерства между ЕС и КНР в рамках философии «ненулевая победа» и интеграции евразийского суперконтинента. Неслучайно во время визита госсекретаря Энтони Блинкена в Европу в марте обсуждались глобальные вызовы со стороны России, Китая, Ирана. За нарушение прав уйгурского меньшинства были введены санкции против Китая, который немедленно ответил репрессалиями.

В целом фокус на бинарное противостояние США и КНР является очевидным. Тем не менее, попытки сплотить союзников по НАТО и QUAD вокруг идей сдерживания Китая и противостояния инициативе «Один пояс, один путь» чреваты экономическим ущербом для США и стран Евросоюза.

В докладе влияние других акторов определялось как недостаточное для оказания влияния на трансформацию миропорядка. Евросоюз не считается самостоятельным военно-политическим актором. Соответственно, администрация Джо Байдена пытается привлечь европейских партнеров к продвижению американских интересов и определить тактику групп по интересам для подготовки к длительной санкционной, информационной и гибридной войне с Россией, Китаем, Ираном. Участие американского президента в онлайн-саммите ЕС 25 марта означает увеличение роли США в процессе принятия решений.

Помимо Китая к числу соперников США эксперты CSIS отнесли Россию, Иран, КНДР, экстремистские организации. Ввиду экономических трудностей Россия не была названа первым соперником, но она названа «самым проблемным глобальным игроком», расширяющим свое влияние. Сотрудничество между США и Россией в сфере стратегической стабильности оценивается как ограниченное.

Иран был представлен как наиболее агрессивный соперник, готовый воспользоваться ослаблением позиций США на Ближнем Востоке, а КНДР —«постоянный вызов» в связи с расширением программ вооружений. Однако признавалось ее готовность участвовать в переговорах. Между тем 21 и 25 марта Пхеньян провел испытания баллистических ракет малой дальности.

В целом эксперты CSIS преднамеренно уменьшили мощь и влияние России и других соперников США, якобы готовых воспользоваться их относительной слабостью, вакуумом силы в регионах и ослаблением сотрудничества с партнерами.

Итак, в докладе предложены четыре сценария развития событий, имеющие яркие лаконичные названия, отражающие соотношение степени влияния и потенциала США и Китая на международную систему.

Объект прогнозирования — фрагментированный трансформирующийся миропорядок, не имеющий четкой структуры. Кроме того, в фокусе внимания находится развитие мировой экономики и глобальной торговли, проблемы международной безопасности, вопросы ядерного распространения, контроль над вооружениями, а также уровень мирового развития (поддержание прав человека, миграции, изменение климата, продовольственный кризис).

Сценарий №1 «Серп и молот» (слабые США, сильный Китай)

Китай движется к статусу глобальной державы и переформатирует многополярный миропорядок, который будет отличаться отступлением демократии, неравномерным развитием и принудительными практиками.

Пекин избирательно делится вакциной в обмен на проведение 5G сетей и становится мировым технологическим и экономическим лидером. Его присутствие усилится в Азии. Тем временем Япония и Южная Корея проведут ядерные испытания.

Влияние США резко уменьшится — они откажутся от мирового лидерства и замкнутся в себе ввиду политической поляризации, снижения военных расходов и общественной поддержки. Трансатлантические отношения будут ослаблены, а разногласия усилятся. Союзником КНР станет Иран, а России — Турция и Саудовская Аравия. В 2023 г. салафистские группировки предпримут биологические атаки на американские базы.

С целью снижения влияния КНР Москва попытается разделить союзников и увеличить свое присутствие в Центральной Азии, Африке, на Балканах, Ближнем Востоке.

Сценарий №2 «Инь и Ян» (сильные США, сильный Китай)

Поддержание многополярного миропорядка осуществляется при американо-китайском лидерстве. Будет заключено трехстороннее соглашение между США, Россией и КНР в области контроля над вооружениями, включая гиперзвуковое оружие. Ожидается восстановление мировой экономики, усиление технологического разрыва между развитыми и развивающимися странами, беспрецедентный продовольственный, климатический и миграционный кризис.

Между США и Китаем будет периодически происходить сотрудничество и соперничество. Обе страны начнут распространять вакцину и заключат соглашение по сокращению выбросов газов. При этом они увеличат оборонные расходы и модернизируют военные силы. Как следствие, это приведет к гонке вооружения.

США усилят военное присутствие в Азии и сотрудничество с Индией, Израилем, Турцией и странами Персидского Залива. Китай укрепит партнерство с Ираном, Пакистаном, КНДР, а Иран — с Россией и Китаем.

США и Европа попытаются сдержать ревизионизм и агрессию Китая, усилить контроль над экспортом, использовать глобальные правила и нормы.

Несмотря на снижение мощи, Россия согласно доктрине стратегической эскалации будет сдерживать США и Китай через развитие дополнительных возможностей в стратегической сфере, усиление военного присутствия в космосе и посредством деятельности в «серой зоне» на Ближнем Востоке (Сирия, Ливии, Афганистан, Ирак), в Африке (Сомали, Мозамбик, Судан), а также по периметру своих границ в Украине, Закавказье и Центральной Азии.

Сценарий №3 «Череп и кости» (слабые США, слабый Китай)

В результате провала международных усилий по разработке вакцины миропорядок разваливается, а мировая экономика испытывает серьезный кризис. Пандемия бесконтрольно распространяется до выработки коллективного иммунитета в 2024 г. Ввиду резкого падения международной торговли многие страны национализируют ключевые отрасли. Международная ситуация будет напоминать период Второй мировой войны, миропорядка в сегодняшнем виде уже не будет.

Военно-политическая обстановка характеризируется нестабильностью, конфликтогенностью, широким распространением ядерных и обычных вооружений. Израиль проводит ядерные испытания, а Иран, Турция и Саудовская Аравия приобретают ядерное оружие. В результате начинается ядерная гонка между региональными игроками. Между Индией и Пакистаном происходит обмен ядерными ударами.

Кроме того, мир охватывают локальные и региональные конфликты. Экстремистские организации расширяют свой ареал действий и вовлекаются в региональные конфликты. Гибридные войны при участии 12 европейских и ближневосточных стран происходят в Северной Африке.

Уровень доверия закономерно снизится к США и Китаю, чье экономическое, технологическое и военное влияние ослабеет. Несмотря на недоверие, союзники США останутся привержены взаимной обороне.

Главным союзником Китая выступит Россия для обеспечения национальной безопасности. Вовлечение Пекина в международные дела уменьшится, и он перейдет от глобального к региональному ревизионизму.

В связи с низкими ценами на энергоносители мировое влияние и военные расходы РФ уменьшатся. Москва будет полагаться на технологическую базу Китая, но продолжит размещать свои военные силы в разных регионах.

Сценарий №4 «Звезды и полосы» (сильные США, слабый Китай)

В многополярным миропорядке США смогут обновить свое лидерство в международной системе и первыми разработают и распространят вакцину. Это позволит быстро вернуть странам экономический рост, восстановить международную торговлю, за исключением Китая, чья вакцина окажется опасной для здоровья. Его рост уменьшится до 3% в год, а объем экономики сократится. В обществе будут преобладать протестные настроения и случатся столкновения военных с гражданским населением. Ожидается смена власти в Пекине, которая приведет к менее конфронтационному курсу и отходу от «ревизионистской» повестки из-за международной изоляции.

В результате ускоренного развития США становятся мировым лидером в экономической, технологической и военной сферах, в том числе в сфере 5G. Появятся автоматизированные транспортные средства, «умные города», новые бизнес-модели на базе искусственного интеллекта.

Новое соглашение между США и РФ в стратегической области будет способствовать стабилизации военно-политической обстановки. Однако Россия испытает на себе последствия пандемии и низких цен на энергоносители и снизит свою активность в «серой зоне».

При сильных союзнических отношениях финансовое бремя будет равномерно распределено в НАТО. США вместе с их союзниками будут осуществлять контртеррористические операции. Как следствие, экстремистские организации понесут поражение.

Прогнозируется установление нового баланса сил в ключевых регионах. США также усилят позиции в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Переговоры в области ядерного разоружения Корейского полуострова приведут к противоречиям между США и Южной Кореей. Приход к власти реформаторов в Иране способствует заключению нового соглашения с Западом в ядерной, военной и экономической сферах.

По сути, пандемия коронавируса изменит миропорядок, в котором США восстановят свое лидерство и выступят гарантом стабильности.

Основные выводы доклада

1. Эксперты CSIS считают, что наиболее вероятным сценарием на предстоящее десятилетие будет не однополярный порядок или биполярное соперничество, а свободная многополярность (a loose multipolarity) при лидерстве США (сценарий «Звезды и полосы»).

При этом допускается, что относительная мощь США и Китая будет уравновешена влиянием Индии, Японии, Германии, Франции, Великобритании и других стран. Лидером в будущем миропорядке будет тот, кто первым разработает вакцину. Не менее важным станет то, как будет развиваться сотрудничество с целью ее распространения.

2. Во всех сценариях отношения между США и Китаем представлены как взаимосвязанные, не имеющие однозначно положительного характера, но отличающиеся высоким уровнем конкурентности. Избирательное сотрудничество возможно при наличии общих глобальных интересов в условиях силового паритета или превосходства США над параметрами Китая.

3. США и их союзники смогут влиять на поведение Китая при условии их ставки на американское лидерство и многосторонность. Наиболее стабильные и предсказуемые союзники обнаруживаются в Европе, а не в Азии или на Ближнем Востоке.

4. В случае уменьшения влияния Китая и США риск обычного или ядерного конфликта особенно высок. Прогнозируется применение технологий в военных целях, неконтролируемая эскалация в стратегической сфере, конкуренция в космосе.

5. Россия представлена соперником, оспаривающим американское лидерство нечестным поведением. Ее внешняя политика формируется на основе оценок мощи КНР и США и изменения баланса с целью получения преимуществ.

6. Отношения между Китаем и Россией будут отличаться неустойчивостью, поскольку они достигли наивысшего уровня развития, которое будет трудно поддерживать. Иными словами, Пекин и Москва будут участвовать в различных форматах сотрудничества, но образовать стратегический альянс так и не смогут.

***

В докладе CSIS отражен американский взгляд на будущее мироустройство. Наиболее желательный вариант — это американское лидерство в многополярном мире (сценарий №4). Отрицательным развитием событий также называется китайское лидерство (сценарий №1) и уменьшение влияние США и Китая (сценарий №3).

Хотя США не воспринимают Китай как равноправную державу и стремятся не допустить этого, эксперты считают, что американо-китайское лидерство (сценарий №2) будет способствовать стабильности международной системы.

Представляется, что эксперты CSIS не в полной мере учли международный контекст, роль международных организаций, потенциальные возможности России, а также роль незападных стран помимо Китая.

Ввиду разной национальной, политической, культурно-цивилизационной идентичности американо-китайский глобальный кондоминиум все же вряд ли возможен. На сегодняшний момент, скорее всего, наблюдается полицентричная система во главе с западными лидерами (США, ЕС) и незападными лидерами (Россия, Китай).

Полагаем, что широкие дискуссии с участием всех стран по поводу перспектив нового миропорядка могли бы стать примером конструктивного взаимодействия в крайне нестабильное время. Перед лицом глобальных вызовов требуется коллективное управление на справедливых и равных началах, вовлеченность широкого круга стран в мировые политические процессы.

России следует вовлекать новых игроков (Китай, Индия, Иран, Турция) в глобальное управление, создавать новые партнерства в области мирового развития, разработать кодекс поведения, некий механизм реагирования на риск случайной эскалации и сформировать коллективный интерес за счет «свежих» инициатив общемирового уровня.

Для российских исследователей рекомендуется чаще использовать долгосрочное сценарное прогнозирование для изучения проблем нового миропорядка, потенциала стран, неправительственных акторов, крупных макрорегионов и мировых цивилизаций.

Современные концепции территориальной государственности опираются на устоявшиеся политические модели, а правительственные решения – на вновь создаваемую историческую генеалогию (даже если она является фиктивной) для обоснования территориальных претензий. Границы многомерны и эластичны, а значит – они могут быть смещены или расширены с течением времени.

Тема границ чрезвычайно полисемична, что делает её трудной для изучения, понимания, определения, анализа. Впервые она была сформулирована в V веке до н. э. в Древней Греции – причём речь шла как территориальных, так и культурных границах, которые являются динамичными, подвижными элементами – системами, развивающимися в темпе жизни людей и всевозможных событий, способных на них повлиять. Пройдя эволюцию через века, пережив глобализацию, данная тема всё ещё актуальна (даже в древнегреческой интерпретации) и присутствует в сознании каждого гражданина любой страны.

В древние времена, ещё до того, как французское слово frontière стало широко распространённым в различных языках, уже существовал образ или представление о границе: в одних случаях она понималась как эквивалент линии периметра территории; в других – как синоним военной дислокации или как общее пространство сосуществования/противостояния (например, на Пиренейском полуострове, когда мусульмане и христиане делили его территорию). Наиболее интересным объектом исследований в этом контексте является Мировой океан, который исходя из положений римского права был под защитой принципа Res publicae in uso publico[1], ставшего основой для концепции Jus gentium[2]и доктрины Res extra commercium[3], в силу которых утверждалась возможность для всех народов свободно ходить по морю во всех направлениях.

Морские просторы и берега, воздух и природа длительное время относились к категории Res communes omnium[4], поэтому эти блага были исключены из владения частных лиц, чтобы нельзя было их присвоить или разделить. Такая концепция допускала, что любой человек может использовать море в пределах своих потребностей, с единственным ограничением – под угрозой actio iniuriarum[5] не наносить ущерба праву, признанному за другими. Именно поэтому порт Аргоса был чрезвычайно значимой территорией для всех древних средиземноморских обществ, участвующих в экономических операциях: греки, египтяне, персы и финикийцы формировали на его площадке диалог, основанный на взаимном рыночном обмене. В дальнейшем каждая новая итерация территориальной оккупации накапливала знания, которые открывали дополнительные возможности для переустройства мира. И построение порядка для каждого общества означало разделение мира на различные слои, что также расширяло сеть отношений.

С распространением в христианской Европе Свода гражданских норм (Сorpus iuris civilis – лат.) византийского императора Юстиниана Великого эти правовые установки начали использоваться в законах европейских королевств, что, однако, не мешало владельцам политических образований присваивать определённые морские пространства, прилегающие к их побережьям, распространяя свою юрисдикцию и ограничивая свободу передвижения. Этот период характеризуется активным развитием континентального права. Так, например, даже несмотря на то, что понтифик в 1169 г. обратился к консулам Генуи с просьбой воздержаться от присвоения морских пространств, итальянским цивилистам удалось создать представление о море как об объекте, над которым прибрежные государства имели право совершать определённые действия. Их идеи формировались вокруг двух вопросов: какой территориальный объём должен быть придан прилегающим к береговой линии водам и каков характер прав, которые могли быть осуществлены в этом морском пространстве.

Протяжённость линий влияния определялась в соответствии с различными критериями. В одних случаях критерием служила дальность видимости; в других было решено установить фиксированное расстояние, определённое на основе различных измерений (в милях). Вопрос о характере прав длительное время находился в режиме «по умолчанию», пока не была сформулирована мысль о том, что юрисдикция над морями принадлежит суверену (единственным исключением была Венеция, для которой – вследствие её особого характера и положения в Адриатике – права, которые Республика осуществляла над морем, были основаны на понятии imperium[6]).

В Атлантике ситуация была совершенно иной: во-первых, потому, что на значительных территориях атлантического побережья идея свободы мореплавания преобладала на протяжении всего позднего Средневековья; во-вторых, потому, что в атлантических районах, где власти проявляли интерес к разделу морского пространства, критерий прилегающей территории не имел той степени важности, котороой он достиг в Средиземноморском регионе. Атлантика была пространством, населённым мореплавателями разных национальностей и подлежащих юрисдикции различного происхождения: как только они покидали зону морского простора, они становились зависимыми от правовых норм совершенно разного характера. Этот пример хорошо вписывается в представление о границе (понимаемой как место встреч и обмена, но также и противостояния), которая не была подкреплена надёжной и административно организованной политической властью.

Всё изменилось в результате экспедиций, которые португальцы и испанцы начали совершать в конце XV века, открыв новые горизонты Атлантического океана. Океан перестал быть пограничной зоной после того, как 3 и 4 мая 1493 г. был разделён воображаемой линией, проведенной буллами Inter cetera, дарованными понтификом Александром VI католическим монархам, и Тордесильясским договором, заключённым в 1494 г. между Португалией и Кастилией. Ситуация изменилась, лишь когда Франция и Англия проявили заинтересованность в землях на территории американского континента. Необходимо также учитывать и позицию датско-норвежского королевства, которое с середины XVI века стремилось распространить свой контроль над водами Северной Атлантики. В результате океан де-факто перестал быть пограничным пространством, автономным от какого-либо политического образования, а был поделён на сферы влияния между несколькими европейскими морскими державами.

С тех пор термин «граница» стал означать территорию, на которую распространялось господство государства. В Европе главным интересантом создания концепций территориальных разграничений являлась Франция, которая вела последовательную экспансию, двигаясь к покорению Рейна, Альп, Апеннин и Пиреней – это были руководящие принципы французской внешней политики и ядром в определении французского единства, которые провозгласил кардинал Ришелье и на которые ссылался один из отцов-основателей Первой французской республики Жорж Жак Дантон, черпавшие свои идеи из трактата “Testamentum Christianum” иезуита Пьера Лук Лаббе[7]. Их инициативы были положены в основу легитимности государственного суверенитета, и территории национальных государств стали стержнем Вестфальского договора 1648 г., которым феодальная система, основанная на межличностных связях, была заменена территориальной логикой, а власть и суверенитет вытекали из конструкции государства с линейными границами.

В XVIII веке сосредоточенность на разуме и логике способствовала переходу от космографического формата к упорядочиванию мира на основе эмпирических наблюдений. В период эпохи Просвещения европейские философы и исследователи объединили расширяющиеся области знаний, чтобы изменить модель пограничной сферы, которая стала опираться на данные, полученные с помощью систематических методов изучения, исследования, тестирования и ведения записей, а картографы заменили художественное оформление на прагматичные метки и символы, имеющие политическое или экономическое значение. В условиях постоянно расширяющегося знания о мире эти изменения бросили вызов прежним представлениям о власти, идентичности и социальном порядке. Главным аспектом традиционной концепции стала претензия на суверенитет, наделённый самоуправлением, чему способствовали труды Шарля Луи де Монтескьё и Жан-Жака Руссо. Это был результат распространения модели, ориентированной на государство политической экономии.

В тот период государственные деятели, дипломаты и военные ссылались на идею естественных границ как на определяющую черту истории европейских стран. Таким способом европейская культурная гегемония написала сценарий для консолидации глобальной системы национальных государств, в котором форма государственного устройства предусматривала установление чётких границ. Вопрос: «Кто здесь правит?» – являлся лозунгом всех глобальных политических преобразований. Позднее, в XIX веке, было определено новое содержание, которое стало значительно шире и сложнее прежнего: учитывались факторы разнообразного характера – стратегические, географические, лингвистические, этнические и культурные. Именно тогда в академической среде границы становятся отдельным объектом исследований.

Латинская Америка

Любопытная ситуация сложилась в Латинской Америке, где новые эмансипированные государства унаследовали старые колониальные территории. Когда началось освоение пустых пространств, вызванное интересом к богатым природным ресурсам латиноамериканского континента, забота о границах усилилась. Лидеры новых независимых республик понимали, что разделение территорий – не единственный важный аспект государственной политики. Пространства внутри границ являются местами мобильности людей, площадками переговоров для оформления дипломатических соглашений, для ведения торговли и развития производственной базы, там могут процветать разные идентичности и культурные связи. Картографическое изображение границ государства оказывает большое влияние на осознание того, чья безопасность находится под угрозой и кто ей больше всего угрожает. Но в Латинской Америке после того, как каждое национальное государство закрепляло демографическую, политическую и экономическую динамику на соответствующей территории, границы не проводились – для народов Латинской Америки, имеющих общее происхождение, общие традиции и схожие референты, они не имели смысла.

Включение приграничных территорий в единое национальное пространств Латинской Америки всегда происходило в условиях крайней уязвимости, без учёта их специфики и принуждения к принятию европейской модели государственного устройства. Этот подход основывался на постулатах классической политической географии немецкого географа Фридриха Ратцеля, который видел территориальное строительство как единственную компетенцию государства; границы им рассматривались в качестве мембран, гарантирующих рост и укрепление национальных образований. Поэтому границы на обширной территории латиноамериканского континента были установлены по территориальному принципу, который отстаивали небольшие социальные образования, провозгласившие себя носителями национального видения. Заложив в основу построения национального государства территориальную привязку, зарождающиеся республики открыли двери для построения своей национальной идентичности.

Европа

Иначе обстояли дела в Европе начала ХХ века, где послевоенное европейское устройство выдвинуло на передний план тему стратегического аспекта границы. Исходя из исторического опыта, главным требованием каждого европейского государства было сохранение существования, потому что без него не могли быть достигнуты никакие другие цели. В рамках этой концепции границы стали рассматриваться не как установленные Богом или природой, а как территория для группировки военных сил под красивым лозунгом: «Мы не намерены изменять границу, а должны лишь достичь наших естественных рубежей, потому что без них мы беззащитны»[8]. Ядром этой философии являлась Центральная и Восточная Европа, где всякий раз, когда кто-либо пытался воспользоваться естественными границами, обязательно находился более сильный сосед, который захватывал и оккупировал территорию, что способствовало, с одной стороны, устойчивому национальному чувству, а с другой – вело к слабо определённым границам и большому языковому взаимопроникновению[9].

Центральное место отводилось пограничной территории – трансграничному региону, который, имея общие черты, географически отделял местность с ярко выраженной идентичностью. Это была не чёткая линия, которая отмечала территориальный конец и начало, а расстояние в диффузной форме. Уверенность, что граница находится где-то за пределами территории. Такая трактовка существенно влияла на повседневную жизнь людей, затрагивая множество сфер (земельный кадастр, налоги, инфраструктура, инвестиции, безопасность, образование, здравоохранение).

Именно в этом контексте рассуждает о Североамериканском континенте известный американский историк Фредерик Тёрнер[10], но этот тезис также применим к просторам Амазонки, пустыне Сахара, Арктике, Антарктиде и даже к территории определённой цивилизации, которые можно идентифицировать в качестве «пограничного ландшафта». Понятие «пограничная территория» было актуальным, когда делались попытки организовать более широкие пространства. В начале ХХ века был предпринят глубокий пересмотр значения и масштабов пограничья.

Границы сегодня

В современной трактовке задача границ двойственна. С одной стороны, они служат инструментальной цели, демаркируя институциональное присутствие и общественные блага государства, и с этой точки зрения выступают в качестве защитного барьера для прав собственности. С другой стороны, границы помогают зафиксировать политическую идентичность государства посредством трёх принципов. Во-первых, это защита суверенитета, понимаемая как право устанавливать то, что предписывает закон в пределах соответствующей территории.  Во-вторых, это наличие социальных целей и устремлений на национальной территории (сокращение бедности, создание рабочих мест, доступ к образованию и здравоохранению), что поддерживает чувство национальной солидарности. В-третьих, это возможность государственного контроля за населением.

В этом контексте важным является тезис о том, что государственное развитие не измеряет общества при обсуждении границ – вместо этого оно служит объяснением взаимодействия или отсутствия такового, а неэффективная передача информации и знаний внутри обществ негативно влияет на построение пограничного периметра.

Понимание территории и динамики территориальности важно для организации социальной деятельности. Так как территория – это пространственное образование, которое служит инструментом коммуникации, делающим видимыми и осязаемыми социальные формы (среди которых власть, право и идентичность), одним из наиболее значимых моментов является то, находится человек внутри или вне его границ.

Сегодня, в  эпоху глобализации, редко (если вообще когда-либо) граница совпадает с экономическими, политическими и культурными переменными – скорее она представляет собой конкретные отношения между ними, которые могут быть преходящими или долговременными. Она отражает способность производить разрывы в непрерывном пространстве, а их общим местом является культурная смесь, соприкосновение социальных и политических тканей государств и неустойчивый баланс между сотрудничеством и социально-политическим конфликтом. В этом смысле территориальная интерпретация и вытекающие из неё установленные пределы подразумевают определённые концепции и формы организации приграничного пространства, которые непосредственно влияют на социальные отношения.

Это важный момент, так как на протяжении ХХ века большинство государств были вовлечены в пограничные споры из-за разногласий по поводу общих территорий. Причины были разные: неточные или двусмысленные понятия о ранее проведённых границах, амбиции правительств, политика, направленная на то, чтобы повысить национальный дух, или борьба за контроль над экономическими ресурсами. Например, в Латинской Америке в 1978 г. Аргентина и Чили оказались на грани войны из-за разногласий в отношении контроля над островами в проливе Бигл; в 1982 г. между Аргентиной и Великобританией возник конфликт из-за Фолклендских (Мальвинских) островов; в 1987 г. между Венесуэлой и Колумбией произошло военно-морское противостояние, известное как инцидент Корбета Кальдас; в 1998 г. был урегулирован пограничный спор, который Перу и Эквадор вели почти 170 лет.

Именно поэтому в XXI веке в вопросе о границах, позволяющих решать целый ряд государственных задач, гораздо больше внимания стало уделяться социально-территориальным конструкциям, отражающим национальную идентичность, а также их способности функционировать в условиях глобализации.

Сегодня идентичность отчётливо проявляется динамике социального включения и исключения. В этом свете границы – это маркер наднационального политического порядка. И одна из проблем мироустройства заключается в том, что территории с их этническим, культурным и лингвистическим разнообразием обязательно должны сосуществовать. Действительно, «новые стены возводятся по всему миру: между палестинцами и израильтянами, между Мексикой и США, между Африкой и испанскими анклавами, между удовольствиями богатых и желаниями бедных. Падение Берлинской стены должно было означать наступление единого мира свободы и демократии, но тридцать лет спустя стало ясно, что мировая стена просто сдвинулась: вместо того чтобы разделять Восток и Запад, она теперь разделяет богатый капиталистический Север от бедного и разоренного Юга»[11].

Макроэкономическая политика правительств продолжает играть решающую роль в обеспечении процветания той или иной страны, где границы являются пунктом сортировки неравноправных трансграничных обменов, порождая разрывы в уровне жизни. Другими словами, границы занимают центральное место в определении внутренней и внешней политики государства и служат ряду жизненно важных социально-политических целей: они помогают чётко разграничить институциональные и основанные на общественных благах поля экстерналий.

Несмотря на то, что охрана границ всё ещё имеет нормативное обоснование в плане защиты национального суверенитета, который служит основой либеральных и демократических претензий на народное правление, всё чаще такие претензии становятся эмпирически фиктивными, особенно в случае стран с ярко выраженной имперской составляющей. Это привело к тому, что в последние годы в среде интеллектуалов стали укрепляться идеи о том, что границы больше не соответствуют пространственной онтологии мира, который становится транснациональным и глобальным.

При этом за скобками обсуждений остаётся много других вопросов: казалось бы, простой пример – строительство инфраструктуры для управления межгосударственной пограничной территорией является благом, но с другой стороны – это механизм для расширения одной политической системы над другой и навязывания определённой социальной и экономической конфигурации другому образу жизни.

Являясь набором социально-политических практик, современные концепции территориальной государственности опираются на устоявшиеся политические модели, которые определяют, что возможно и что невозможно в мире в конкретное время и в конкретном месте, а правительственные решения – на вновь создаваемую историческую генеалогию (даже если она является фиктивной) для обоснования соответствующих территориальных претензий. Границы многомерны и эластичны, а значит – они могут быть смещены или расширены с течением времени.

Вместе с тем наиболее важный вопрос в переосмыслении этой темы заключается в том, насколько границы способствуют или ограничивают стремление к достойной жизни. В настоящее время большая часть миграции из страны в страну происходит из стремления улучшить экономическое благосостояние и повысить шансы потомства на благополучие. Если бы были разработаны адекватные механизмы для стимулирования развития на территории проживания, многие не стали бы переезжать.

В начале XXI века страны Глобального Юга стали свидетелем прихода к власти ряда режимов, далеких от неолиберализма, применявшегося в предыдущие десятилетия и характеризовавшегося применением ряда мер экономической политики, направленных на сокращение государства, передачу общественных услуг и стратегических секторов экономики в частные руки, а также неизбирательной либерализацией торговли в рамках рекомендаций, определённой вашингтонским консенсусом. Среди изменений, внесённых этими правительствами в последние годы, выделяются попытки построить регионализм, далёкий от модели, действовавшей в период расцвета неолиберализма и предполагавшей неоспоримое доминирование стран G7 над их судьбами. Вновь созданные институты включили в свои повестки проблемы, выходящие за рамки вопросов экономики и торговли, расширив список до разработки и реализации политики в области труда, социального обеспечения, здравоохранения, образования, экологии и национальной безопасности. В этом контексте планируемую ими пространственную реорганизацию можно рассматривать в качестве стратегии поглощения излишков капитала, образующихся в результате кризисов перепроизводства, которые время от времени влияют на функционирование мировой экономики – именно это США ожидали от плана Маршалла, надеясь, что североамериканская экономическая безопасность укрепится от оживления промышленной деятельности в европейских странах.

Между тем многие всё ещё живут в мире, где политические границы являются важными знаками на карте. И этот образ лежит в основе ужесточения пограничного контроля в англосаксонских и европейских странах, Китае и на территории «азиатских тигров». Важным представляется дискурс о том, как социальная солидарность в пределах национальных границ способствует достижению таких целей, как уменьшение бедности, увеличение равенства возможностей и, учитывая отсутствие эффективных институтов глобального уровня, макроэкономическое регулирование и стабилизация. Восходящим державам Глобального Юга в сотрудничестве с развитыми странами стоит начать поиск инструментов перераспределения природных и промышленных ресурсов в пользу граждан, проживающих в слабо развитых или развивающихся странах, а не позволять этим людям перераспределять себя в пользу ресурсов.