Сценарий чужая кровь

Сценарий

Пыльная дорога сливается с выжженной, пожухлой под безжалостными лучами солнца травой в уходящей за горизонт украинской степи. По дороге идет Лиза. Ей навстречу двигается телега
с одноруким возницей, на выгоревшей рубахе которого тускло поблескивает медаль. Несколько усталых, по самые глаза замотанных платками женщин молча сидят на телеге, свесив с нее босые ноги. Поравнявшись с Лизой, телега останавливается. Лиза что-то спрашивает у женщин, те отвечают. Кто-то из них пожимает плечами, кто-то — машет указующим жестом куда-то вдоль дороги. Лиза кивает и идет дальше. Возница и женщины смотрят ей вслед. Одна из женщин медленно крестится.

Лиза стоит у небольшого перелеска, на поляне, изрытой длинными неровными, поросшими травой ямами. Стоит молча и неподвижно. Затем опускается на землю и начинает кричать, биться головой и царапать землю ногтями. Потом она затихает и лежит, обнимая землю простертыми руками. Из глаз ее льются слезы.

1949 год. В придорожной чайной, насквозь пронизанной лучами беспощадного послеполуденного солнца, малолюдно. Мутный чай выплескивается из захватанного граненого стакана, которым стукнула о прилавок крепкая рука буфетчицы. Лиза кладет несколько монеток, берет стакан и несет его через всю чайную к стоящему в углу столику. Равнодушная буфетчица кидает монетки в коробку под прилавком, проводит тряпкой по стойке, стирая лужицу выплеснувшегося из стакана чая, и скрывается за несвежей занавеской где-то в недрах малоопрятной, источающей сомнительные запахи подсобки.
Лиза ставит стакан перед маленькой, худенькой, коротко и неаккуратно стриженной белобрысой девочкой лет шести-семи, держащей в одной руке вилку с котлетой, а в другой кусок хлеба, и садится с ней рядом.
За одним из столиков — компания. Женщина с ярко накрашенными губами и двое работяг с крепкими, докрасна загорелыми шеями пьют вино из все тех же плохо промытых граненых стаканов, закусывая котлетами. Женщина то и дело взвизгивает и громко хохочет, вскидывая кверху некрасивое, грубо скроенное лицо с пятном ядовито-алой помады.
Лиза заботливо смотрит на доедающую котлету девочку, затем пробует чай, морщится и достает из сумочки кошелек. Изучив его содержимое и вздохнув, она встает и идет к прилавку, у которого уже томится в ожидании один из работяг.
— Гала! — с сильно выраженным мягким южным «г», нетерпеливо кричит работяга и стучит по прилавку ладонью. — Де ты, Гала?..
— Та иду, иду! Подожди трошки, — доносится из подсобки. — Ишь, разорался!..
Работяга, опершись на прилавок, с любопытством смотрит на подошедшую Лизу, переводит взгляд на сидящую за столиком девочку, затем снова на Лизу.
— Вот я дывлюся, сами вы черненька будете, а дочка биленька. В батьку?
Лиза не успевает ответить. Появившаяся буфетчица отвлекает внимание работяги.
— Ну шо тебе? — недовольно буркает ему буфетчица.
— Красненького еще бутылочку.
И вафель вон тех пачку.
Буфетчица шваркает на прилавок требуемое, берет деньги, и работяга отходит.
— Компоту стакан, — протягивает буфетчице мелочь Лиза и возвращается к девочке со стаканом компота.
— На, пей, сладкий, — ласково говорит девочке Лиза. — А потом можно и ягодки скушать, вон они на дне, видишь? Пей.
Девочка пьет компот и залезает пальцами в стакан, пытаясь достать оставшиеся на дне ягоды.
Лиза обтирает носовым платком вилку и, подцепив ею ягоды, отдает их девочке.

На остановке автобуса, напротив чайной, в скудной тени пыльной, выжженной солнцем акации — несколько баб в повязанных по самые глаза платках, с перекинутыми через плечо кошелками и Лиза с девочкой — две худенькие фигурки побольше и поменьше ростом, одна со жгуче-черной головой, другая — с невероятно светлыми, почти белыми волосами.

Сидящие в чайной работяги и женщина с накрашенными губами продолжают пить вино.
— От же ж як! — произносит работяга, тот, что заговаривал с Лизой, бросив взгляд в окно, за которым видна остановка. — Мамка така черна, а дытына била, от же як!
— Та то ж не ее дытына, — с хрустом откусывая вафлю, говорит женщина, тоже глядя в окно.
— А чья ж? — удивляется работяга.
— Лохманчучки со Степного.
— Та ты шо?! — работяга удивляется еще больше и тычет в бок приятеля. — Слыхал? Лохманчучки!
— Та бис з нею! — отвечает тот меланхолично и наливает в стаканы.
Женщина, перегнувшись через стол, что-то шепчет обоим и, взвизгнув, хохочет.

— Танечка, — осторожно говорит Лиза уцепившейся за ее руку девочке, — детка, ты называй меня мамой, хорошо?
— Хорошо, тетя, — отвечает девочка…
Вздымая тучи пыли, подкатывает и, вобрав в себя баб и Лизу с Таней, уезжает автобус…

Солнце нещадно поливает приземистое здание чайной, пыльную дорогу и одинокую чахлую акацию.

Носатый автобус неторопливо катит по проселочной дороге, слева и справа от которой простирается бесконечная, до самой кромки горизонта степь.

Лиза стоит в битком набитом автобусе рядом с сидящей на краешке сиденья Таней и смотрит поверх ее головы в окно. Время от времени она опускает глаза на девочку и ласково улыбается, затем взгляд ее вновь устремляется на протянувшуюся за окном степь и становится серьезным и печальным.

На небольшую площадь маленького провинциального городка из автобуса выходят Лиза с Таней. С трудом протолкавшись сквозь мгновенно образовавшуюся у автобуса толпу в основном из женщин с кошелками и мешками, они идут по улице.

Нестройная колонна мужчин, одетых в изношенную военную форму без знаков различия, тянется из-за поворота и заполняет собой всю мостовую. Лиза стоит на краю тротуара, крепко зажав руку Тани. Она смотрит на проходящих мимо пленных немцев, и черные глаза ее становятся еще темнее. Таня морщится от боли — слишком крепко, сама того не замечая, сжимает ей руку Лиза. А колонна все тянется и тянется…

Во дворе небольшого неказистого двухэтажного дома кипит жизнь. Растрепанная женщина в выцветшем ситцевом платье развешивает на веревке, протянутой между двух шелковиц, стираные детские вещички. Мордатый мальчишка возится с тощей ободранной кошкой с кокетливо повязанным вокруг худой шеи бантиком из лоскутка ткани. Две женщины с ведрами и паренек лет тринадцати стоят в очереди к торчащему в углу двора крану. Вода с шумом бьет по дну ведра в руках у Нины — крупной, мускулистой женщины лет тридцати. Заметив идущих по двору Лизу с Таней, Нина, едва дождавшись пока ведро заполнится, спешит за ними, уже скрывшимися в темном проеме дверей подъезда.
— Ты смотри! — проводив Лизу глазами, отрывается от своего занятия рас-трепанная и подходит к крану. — Взяла ж таки! Не побоялась!
— А чого бояться-то, — отвечает ей женщина с сильной проседью в волосах. — Она уж пуганая. Ей теперь, поди, уж ничего не страшно. И то добре, что взяла, — одной тоска.
— А до нас фрицев привезли, — говорит паренек. — Вчера целый день гнали и сегодня еще. Завод строить будут.
— А шоб они пропали, фрицы! — сплюнув в сердцах, восклицает седая. — Мало их тут було в сорок первом?! Шоб они сказилися, бисово племя!
— А шо, сами разбомбили, сами нехай и строят, — пожимает плечами растрепанная и вдруг, глянув в сторону мальчика, срывается на визгливый крик: — Витька! Та шо ж ты кошку мучаешь, га? Она ж задохлась вже!

— Ну слава тебе, господи! — Нина вбегает в полумрак комнаты, где в некоторой растерянности сидит на краю кровати Лиза и смотрит на стоящую перед ней Таню. — Та шо ж вы впотьмах? — Нина решительно раздергивает на окне занавески. — Ну? — поворачивается она к Тане. — Рыбонька. Устала с дороги-то? Кушать хочешь?
— Она ела, — отвечает за девочку Лиза, продолжая сидеть на кровати с потерянным видом.
— Ела! Шо вона там у тебя ела! — с презрением бросает Нина. — А я борща наварила с фасолью. Борща хочешь? — спрашивает она, вновь обращаясь к Тане, и продолжает, не дожидаясь ответа: — Ой, та шо я тут с вами — хочешь, не хочешь! А ну пошли ко мне, я тебе полную тарелку набузую, пошли! — она берет Таню за руку. — А ты шо сидишь, як засватана? Лизка! Ну ты шо? Ну пошли!
— Не хочу я, спасибо, — отвечает Лиза.
Нина, махнув на нее рукой, выходит вместе с покорно идущей за ней Таней.
Оставшись одна, Лиза продолжает сидеть на кровати, глядя перед собой остановившимся взглядом.

В темном коридоре, заставленном всяческим хламом, навстречу Нине с Таней с грохотом и шумом катится на тележке безногий мужчина лет тридцати пяти. Небритый, с мутноватыми, явно нетрезвыми глазами.
— Пас-ста-ранись! — кричит мужчина.
Таня испуганно хватается за Нинину юбку.
— Ну ты шо?! — кричит в ответ Нина. — Колька! Шо дитё пугаешь?
Мужчина тормозит и, оказавшись вровень с Таней, приближает к ней свое лицо.
— Гу! — гукает он ей и довольно смеется, когда та в страхе зажмуривается.
— Совесть есть у тебя? — возмущается Нина. — Ты смотри на нёго! У бесстыжий!
Колька, радостно хохоча, с грохотом катит дальше.
— Не бойся, это дядь Коля. Он хороший. Он так… шуткует… — успокаивает Нина Таню и ведет ее дальше по коридору к своей двери.

Лиза резко открывает глаза, и кошмар исчезает. По ее лицу текут слезы.
В комнате темно, ночь. Громко тикают ходики. Возле кровати стоит Таня и дергает Лизу за руку.
— Тетечку, тетечку, шо вы кричите? Мне страшно, тетечку…
Еще не окончательно проснувшаяся Лиза какое-то мгновение смотрит на Таню непонимающим взглядом.
— Иди ко мне, — протягивает она к Тане руки. — Иди ко мне, детка, не бойся…
Таня забирается в кровать к Лизе, та крепко прижимает ее к себе и гладит ее торчащие во все стороны белобрысые вихры.

Комната залита солнцем. Косичка почти готова. Лиза вплетает в нее ленточку. Таня, грызя зажатое в руке яблоко, мнется, переступая с ноги на ногу.
— Ну мам! — в ее голосе нетерпение.
— Стой спокойно, — пытается урезонить ее Лиза. — Сейчас только бантик завяжу и всё.
— Ну мам!..
С улицы доносятся детские голоса, и Тане становится совсем невмоготу. Но вот наконец бантик завязан, и Лиза, слегка отступив, любуется результатом своих трудов.
— Замечательная коса! — говорит она с удовлетворением. — Просто девичья краса, а не коса! Ах ты, моя красавица, красавица-раскрасавица, — тормошит она Таню, звонко чмокая ее в щеки, что вызывает у Тани бурю негодования.
— Ну мам! — возмущенно восклицает девочка в очередной раз и, вырвавшись, стремглав выбегает из комнаты.
— Со двора ни ногой! — успевает крикнуть ей вслед Лиза.
Лицо ее озарено счастьем.

В тесном конторском помещении стоят столы с громоздкими пишущими машинками, за которыми неутомимо бьют по клавиатуре три машинистки, одна из которых Лиза.
— Лизавета Абрамовна! — Подойдя к Лизиному столу, пытается перекричать грохот «ундервудов» человек в очках и нарукавниках. — Лизавета Абрамовна, это вот еще перепечатать бы. — Он кладет на стол несколько листов. — Скоренько только.
Лиза, не прекращая печатать, кидает взгляд на листы и молча кивает. Человек в очках, постояв у ее стола, идет к выходу.
Как только за ним закрывается дверь, ближайшая к Лизе машинистка с закрученными перманентом волосами, перестает бить по клавишам.
— Лиза! — почти трагическим голосом восклицает она. — Лиза! Ну шо ты позволяешь себя эксплуатировать?! Это ж надо! Чуть што, так сразу Лизавета Абрамовна. Еще скоренько ему! Тебе шо, больше всех надо, я не понимаю!
Лиза, не отвечая, только слегка улыбнувшись, продолжает печатать.
— Шабаш! — громко возвещает пожилая машинистка с пучком седых волос на затылке. — Обед!
Грохот стихает. Перестает печатать и Лиза. Пошуршав газетой, она разворачивает сверток со съестным и принимается за еду.
— Нет, мне это нравится! — возмущается у стоящего в углу титана обладательница перманента. — Абсолютно холодный кипяток!

Рабочий день закончился. Лиза идет по коридору к выходу. Из одной из дверей в коридор выглядывает человек в очках.
— Лизавета Абрамовна, — говорит он и, смутившись, замолкает.
— Я все перепечатала, Сергей Трофимыч, — торопливо отвечает Лиза. — Там у меня на столе. Все готово.
Явно собираясь сказать что-то, Сергей Трофимыч открывает было рот, но, передумав, молча согласно кивает. Дверь за ним закрывается, и Лиза продолжает свой путь по коридору.
Идущие за ней машинистки многозначительно переглядываются.
— Нет, ну я точно говорю, шо он до нее домогается, точно, — говорит машинистка в перманенте своей спутнице.

Лиза торопливо идет по улице. Проходя мимо витрины булочной, она замедляет шаг и, подойдя к витрине, смотрит на выставленный в ней незатейливый товар. Помешкав, она заходит в булочную и через минуту выходит из нее, держа в руках бублик на веревочке.

— Мама! — с радостным криком бросается Таня к вошедшей во двор Лизе. — Мамочка!
Лиза обнимает разгоряченную с развязавшейся лентой в косичке Таню.
— Смотри, что я тебе принесла, — показывает она бублик. — Только сначала покушаешь, хорошо? — Лиза берет Таню за руку и вдруг испуганно охает. — Что это?! О боже мой, где это ты?!
Танину коленку украшает небольшая ссадина.
— Болит, доча, болит? Больно тебе, да? Ой, надо ж это промыть, ой боже мой!..
— Да мне не больно, мам, — беспечно отвечает на все ее охи Таня, — ну ни сколечки…
Но Лиза, продолжая испуганно причитать, ведет Таню к входу в подъезд.
— Ой, боже ж мой, доча, надо ж понимать. Можно получить заражение крови…
Растрепанная женщина, как всегда развешивающая детские вещи на веревке, протянутой меж шелковиц, глядит им вслед и говорит, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Ты смотри, як вона с той дытыной крутится! Як с прынцесой какой!..
— Я б на тебя, Райка, посмотрела, — отвечает ей подошедшая со своим мокрым бельем Нина, тоже глядя вслед Лизе с Таней, — я на тебя б очень посмотрела, если б у тебя родну дытыну забили, як бы ты тогда крутилася.
— Типун тебе! — испуганно машет рукой на Нину растрепанная. — От же, зараза, язык у тебя!.. — И, отвернувшись, тихо добавляет: — С жидами меня ровнять, ишь ты!..
Во двор вкатывается на своей тележке Колька.
— Здорово, бабоньки! — весело гаркает он.
— С утра, што ли, глаза залил? — кривит губы Райка.
— С пенсии, — все так же весело отвечает Колька. — Святое дело. Танюшка! — кричит он, повернувшись к окнам. — Танюшка!
— Ну чего орешь? Чего орешь? — говорит Нина, развешивая белье. — Кушать дитё повели, а он орет.
— Нинк, — смеется Колька, — Нинк, выходи за меня, а? Ты не гляди, шо у меня ног нет, все, что для этого дела требуется, имеется.
Колька подкатывается к Нине и хватает ее за коленку.
— А шоб тебя! — хлещет его какой-то мокрой вещью Нина. — Шоб ты сказывся!
Из подъезда выбегает Таня с перевязанной тряпочкой коленкой.
— Дядь Коля! — радуется девочка и обнимает Кольку за шею.
Тот достает из кармана и протягивает ей конфету.
— На вот.
— Спасибо, дядь Коля, — улыбается Таня, беря конфету.
— Ух ты, ранетая! — глядит он на Танину перевязанную ногу.
— Та не, — машет рукой Таня, — это я об скамейку.
— Ишь ты, — вновь поджимает губы Райка, неодобрительно глядя на Кольку. — Забогател! Конфеты купляет. Пожрать бы чего б купил, а то в пустое брюхо водку льет.
Райка бурчит, но Колька и Таня не обращают на нее внимания. Таня что-то шепчет Кольке на ухо, явно доверяя ему какой-то свой секрет, тот смотрит на нее с преувеличенным удивлением, дескать, не может быть! Таня смеется, кивает и снова что-то шепчет ему на ухо. Нина продолжает вешать белье, посматривая в их сторону, видно, что она довольна этой дружбой.
Во двор входит женщина лет пятидесяти в военной форме. Остановившись, она прикуривает папиросу. В это время из окна выглядывает Лиза. Увидев женщину и охнув, Лиза исчезает из окна и почти сразу же появляется в дверях подъезда.
— Сима — почти неслышно произносит она, глядя на женщину, и уже громче повторяет: — Сима, — затем почти кричит: — Сима!!
В комнате висит папиросный дым.
В блюдце, заменяющем пепельницу, уже несколько окурков. Сидящая за столом Сима вновь прикуривает папиросу.
— Твоя мать всегда была умалишоткой, — говорит она сидящей напротив Лизе. — И не смотри на меня такими глазами. Я понимаю, что о покойных так не говорят, но Роза была умалишоткой. Можешь мне поверить, я же все-таки говорю о своей родной сестре…
Я могла их вывезти. У меня были документы на эвакуацию… — Сима замолкает, видно, что она борется с охватившим ее чувством. — Но ей же никогда ничего нельзя было доказать… твоей матери… — взяв себя в руки, продолжает Сима. — «Куда я поеду, с ребенком!..
И не надо меня пугать немцами! — явно изображая мать Лизы, говорит она. — Немцы — культурный народ…»
В горле ее перехватывает, и она снова молча дымит папиросой.
— Если бы мне не дали эту проклятую путевку, — тихо говорит Лиза, опустив глаза в стол, — если бы я не уехала…
— Не говори глупости! — резко произносит Сима. — Ты бы их не спасла! Ты бы тоже… — не договорив, она гасит папиросу в блюдце и, встав, начинает ходить по комнате, затем снова садится. — Ну все, хватит, — говорит она. — Хватит. Демобилизовали меня подчистую. — Сима молодцевато расправляет плечи. — Капитан медицинской службы в отставке! Это тебе не кот начхал! Комнату дали. Буду работать в больнице. Там меня, как королеву, приняли. Ну еще бы! Четыре года фронта да еще пять лет на Дальнем Востоке… Да! И самое главное! Я же привезла с собой Берту!
— Тетю Берту? — удивленно переспрашивает Лиза.
— Нет, дядю! — ёрничает в ответ Сима. — Конечно, тетю, а кого еще!.. — вздохнув, добавляет уже с грустью: — Больше никого и не осталось… Подумать только, какая семья была! Какая большая семья!.. Роза, твой Миша, Семен, Лёничка… Соня…
— Мам! — влетает в комнату Таня. — Мам, можно я с девочками на речку пойду?..
— Ты что, совсем с ума сошла! — вскидывается Лиза. — На речку! Боже
ж мой! Что она выдумала! На речку!..
Таня с любопытством смотрит на Симу.
— Ну, здравствуй, — говорит та, — знакомиться давай. Я тетя Сима, а ты кто?
— Таня, — отвечает девочка.

В комнате Симы и Берты накрыт стол со всей возможной торжественностью. Разномастные чашки, чайник, пирог…
Берта стоит посреди комнаты и молча смотрит на Таню, принаряженную, с пышным бантом в волосах. Сима с неизменной папиросой в зубах и Лиза стоят рядом. Лиза явно взволнована моментом. Берта смотрит и молчит довольно долго.
— Она не похожа на Соню, — наконец произносит Берта.
— Берта, что ты несешь! — в сердцах произносит Сима.
Лиза хватает Таню за плечи.
— Иди побегай во дворе, — быстро говорит она девочке и подталкивает ее к двери. — Иди, только далеко не ходи, только во дворе.
Закрыв за ней дверь, Лиза поворачивается и смотрит на теток, с трудом сдерживая подступающие слезы.
— Что ты несешь, Берта! — снова повторяет Сима.
— А что я сказала? — отвечает Берта. — Я только сказала, что она не похожа на Сонечку. Сонечка была такая красивая девочка.
— Тетя! — умоляюще произносит Лиза.
— Берта! — строго говорит Сима. — Эта девочка — Лизина дочь! Тебе понятно?
— Она гойка, — отвечает Берта, поджимая губы.
— Допустим. Но она Лизина дочь!

Звучит мелодия «Лили Марлен», выводимая кем-то на губной гармошке. Вдоль длинного забора идут Лиза с плетеной кошелкой в руках и Таня. Сквозь забор, огораживающий стройку, видны работающие пленные немцы. Лиза идет быстро, старательно избегая смотреть в их сторону, время от времени подтягивая за руку Таню, с любопытством глазеющую на происходящее за забором.
Завернув за угол и перейдя на другую сторону улицы, они неожиданно сталкиваются с Сергеем Трофимычем, Лизиным начальником.
— Здравствуйте, Лизавета Абрамовна, — говорит тот, слегка смущаясь.
— Здравствуйте, — отвечает Лиза.
Таня, задрав голову, с любопытством смотрит на незнакомого дядьку.
— Дочка ваша? — спрашивает Сергей Трофимыч, глядя на Таню серьезными глазами.
— Да, — кивает Лиза и, обращаясь к Тане, добавляет: — Поздоровайся, что ж ты не здороваешься?
— Здрасьте, — говорит Таня и, потеряв интерес, отходит в сторону и начинает разглядывать что-то в траве на чахлом газоне вдоль мостовой.
— Усыновили, значит, — констатирует Сергей Трофимыч, провожая Таню взглядом.
— Удочерила.
— Ну понятно, — вздыхает Сергей Трофимыч. — А не поторопились?
— Я вас не понимаю, Сергей Трофимыч, — с удивлением отвечает Лиза.
— Простите меня, Лизавета Абрамовна, — поспешно говорит Сергей Трофимыч, — не мое это дело, конечно, но… вы же еще сами можете родить себе ребенка.
— Вы правы, Сергей Трофимыч, не ваше это дело, — сухо произносит Лиза и делает шаг, чтобы уйти. — До свидания.
— Погодите, — умоляюще произносит Сергей Трофимыч, — погодите, Лизавета Абрамовна, я не то хотел сказать, погодите!.. — Он останавливает Лизу, берет ее руку в свою.
— Извините, говорю, черт знает что!.. Простите.
Лиза смотрит на него долгим взглядом, затем переводит глаза на свою руку, которую Сергей Трофимыч все еще держит в своей. Тот, смутившись, отпускает ее.
— Не сердитесь, Лизавета Абрамовна, — говорит он, пряча глаза.
— Я не сержусь, Сергей Трофимыч, — отвечает Лиза, — просто мне идти надо, базар сегодня.
— Да, да, конечно, — суетливо произносит он. — Конечно. Всего вам доброго.
Сергей Трофимыч поворачивается и быстрым шагом уходит.
— Танюша, — зовет Лиза дочь, — Танечка!..
Таня подбегает к матери, и они продолжают свой путь.

У забора, огораживающего стройку, на своей тележке застыл, глядя на немцев, Колька. Вот он поднимает руку и целится в какого-то немца из пальца. Один из пленных, заметив это, целится из пальца в ответ.
— Пу! — говорит немец и весело улыбается.
Колька резко разворачивается, приподнявшись на упертых в землю руках с зажатыми в них деревяшками, и катит по улице вдоль забора. По щеке его ползет слеза. Губная гармошка продолжает выводить «Лили Марлен».

На базаре Лиза ходит от прилавка к прилавку, приценивается. Вот она остановилась возле толстой бабы, продающей живых кур.
— Та шо вы, дама? — вороша перья курицы, визгливым голосом нахваливает свой товар баба. — Вы ж гляньте, один же ж жир, ну?
— Дорого, — робко произносит Лиза.
— Та где ж дорого, где ж дорого! — возмущается торговка. — Это ж не кура, эта ж розан. Ну? Вы ж гляньте, дама!
Лиза осторожно трогает курицу.
— Вы ж с нее бульон сварите, так то ж чистое золото буде. Вон дытына у вас яка худенька. Бульон сварите, курячих котлетков понаделаете. Дитё рада буде.
В это время по рядам проносится шум.
— Детдомовские! — кричит кто-то.
Торговка, охнув, прячет курицу в мешок и наваливается грудью на прилавок, прикрывая разложенный товар — куски разделанной курицы.
— Ой, лихо! — вскрикивает она.
По рядам несется стайка плохо одетых мальчишек и девчонок. С гиканьем они хватают у зазевавшихся торговок с прилавков кто яблоко, кто кусок мяса, кто крынку со сметаной. Вслед им несутся проклятья: «Ах, чтоб тоби!», «От бисово племя!», «Милиция!..»
Поравнявшись с испуганно прижавшейся к Лизиным ногам Таней, один из мальчишек показывает ей язык. Таня зарывается лицом в Лизину юбку.
— Ой, скаженные, ну скаженные! — говорит торговка, поняв, что опасность миновала. — Шоб им пусто було! Ну так шо, дама, берете? — спрашивает она, вытаскивая ошалевшую курицу из
мешка.
Лиза, вздохнув, лезет за пазуху за деньгами, пересчитывает и, снова вздохнув, качает головой.
— Нет, — говорит она и тычет пальцем в кучку из лапок, шей и крылышек. — Я вот это возьму.
Торговка, окинув Лизу презрительным взглядом, откладывает курицу на прилавок и кидает кучку костей в кусок газеты.
— Ну тай и с того бульон буде, — меняет гнев на милость торговка. — А уж котлетков не выйде, ни, не выйде…
Лиза отдает ей деньги и, взяв сверток, отходит от прилавка вместе с цепляющейся за ее юбку Таней.

Поздний вечер. Темноту двора слегка разряжает тусклый свет из нескольких окон. На лавочке сидят Нина и Лиза.
— …Так ты ж до войны на Слободке жила, там же ж совсем другое дело…
А у нас тут хорошо было, — говорит Нина, щелкая семечки. — Акация цвела. Вон в том углу ее полно було. Поломали да вытоптали, — вздыхает Нина, — а что и пожгли. В сорок первом зима лютая була. Ох, вона ж и пахла!.. Акация…
В твоей комнате Колесниченки жили, Тамарка и Толик. У их патефон бул. Танцы устраивали. Прям вот тут, под акациями… — Нина замолкает и долго глядит перед собой в задумчивости. Лиза тоже молчит. Обе сидят, погруженные в невеселые мысли. — Обоих убило, одним снарядом, и Тамарку, и Толика. Еще в сорок первом… — говорит Нина после долгого молчания и снова замолкает, потом молча предлагает Лизе из жмени семечки, та кивает и подставляет ладонь. Какое-то время обе они щелкают семечки. — А патефон Райка схапала, потом на сахарный песок выменяла, — сменив интонацию, по-деловому произносит Нина. — Райка, вона та еще щука!.. Ты возле нее рта не разевай. Ага. Вон я вчера рядом с ей белье развесила, так двух наволок и не досчиталась. Но я из ее наволоки-то свои выбью! Шоб я да не выбила!..
— Спасибо тебе, Нин, — неожиданно говорит Лиза.
— За шо? — искренне удивляется та.
— За все. И за Танечку.
— Ой та за шо там спасибо? Ну бачу — дите при бабке, и та бабка не знае, куда его девать, сама еле ноги таскает, ну
я и сказала. За шо спасибо-то? — говорит Нина, стараясь не смотреть Лизе в глаза.
— А как ее родители погибли?
— Та я знаю? Я ж еще за три года до войны из Степного в город подалась. Шо ты сама у бабки не спросила? — все так же, избегая Лизиного взгляда, отвечает Нина.
— Я спросила. А она: убило и всё. Что ж я приставать буду.
— Ну и правильно. От ей, от Лохманчучки старой, никогда толку не було. Та яка тебе разница! Ладно, — встает с лавки Нина, — засиделися шо-то мы с тобой, пошли спать.

В комнате Симы и Берты горит маленькая тусклая лампочка под бумажным абажуром, плавает табачный дым. Берта сидит на кровати и расчесывает жидкие волосы. Сима читает и курит.
— Ты испортила мясной нож, — говорит Берта ничего не выражающим голосом, не переставая расчесывать волосы.
— Что? — отрывается от чтения Сима и смотрит на сестру непонимающим взглядом.
— Ты испортила мясной нож, — таким же безразличным тоном повторяет Берта, не глядя на Симу, — ткнула в масло мой мясной нож.
— Что за глупости! — сердится Сима и снова утыкается в книгу.
— Ничего себе глупости, — говорит Берта, — где я возьму новый нож? Не те сейчас времена, чтобы можно было раз-брасываться ножами.
— Глупости, — буркает Сима, не отрываясь от книги.
— У тебя все глупости, — монотонно бубнит та. — Скажи мне, что у тебя не глупости? Может, что вся семья на том свете, тоже для тебя глупости?
— Что ты несешь?!
— Что мой Семен и Лёничка на том свете, тебе тоже глупости, — продолжает Берта, будто не слыша сестру. —
И Лиза. Она уже забыла Сонечку. Она уже любит эту гойку. Ей тоже все глупости…
— Берта!
— Ой! — всхлипывает Берта и, уронив расческу, хватает себя руками за распущенные волосы. — Ой! — Она начинает раскачиваться из стороны в сторону. — Лёничка был такой хороший мальчик, он выучился на инженера… Ой!..
Сима встает, подходит к кровати, садится рядом с сестрой и обнимает ее за плечи.
— Ой! — продолжает раскачиваться Берта. — Ой!..

Лиза стоит у кровати, в которой спит
Таня, и смотрит на нее с нежностью. Почувствовав ее взгляд, Таня переворачивается на другой бок и, не открывая глаза, говорит сонным голосом:
— Мамочка.
— Что, доча, что? — наклоняется
к ней Лиза и гладит ее по голове.
— А Витьки тети Раиного портфель, — все так же, не открывая глаза, произносит Таня, — с замочком…
— И у тебя будет, доченька. Купим мы тебе портфель.
— С замочком?
— С замочком. Ты же скоро в школу пойдешь. Ты же у меня совсем взрослая… Спи, моя рыбонька, спи, моя радость…
Лиза наклоняется еще ближе и целует спящую дочь.

Раннее утро. В безлюдном коридоре учреждения Лиза, подоткнув юбку и забрав волосы под косынку, моет пол. Она явно торопится, то и дело поглядывая на часы, висящие на стене, и стараясь побыстрей работать шваброй.
Дверь открывается, и с улицы входит обладательница перманента. Увидев слегка смутившуюся Лизу, она, оценив ситуацию, всплескивает руками.
— Нет, мне это нравится! Она уже полы моет! Лиза, я не понимаю! Шо происходит?
— Мне деньги нужны, Рита, — нехотя отвечает Лиза, выкручивая тряпку. — Дочку в школу собираю.
— Ну-ну, — скорчив гримаску, произносит Рита и, стараясь не наступать на еще не пройденные насухо места пола, как можно грациознее скачет на высоких каблуках к дверям машбюро. — Я только хочу спросить, — перед тем, как взяться за ручку двери, оборачивается Рита, — оно тебе надо было?
— Что? — непонимающе смотрит на нее Лиза.
— Нет, мне это нравится! Она не понимает! Молодая красивая женщина повесила себе на шею чужого ребенка… Оно тебе надо было?
Лиза молча смотрит на Риту, затем медленно произносит:
— Надо было, Рита. Надо.
Пожав плечиками, Рита исчезает за дверью. Лиза принимается с ожесточением тереть пол.

Лиза сидит на стуле, возле нее стоит сгорающая от любопытства Таня. На коленях у Лизы сверток из грубой оберточной бумаги, перевязанный бечевкой.
— Ну шо там, мама, шо? — подпрыгивает от нетерпения Таня.
Лиза не торопится раскрывать сюрприз.
— А как ты себя сегодня вела? — улыбается она, глядя на дочь.
— Хорошо, мам, хорошо…
— Со двора не бегала?
— Не-а…
— И ни с кем не ссорилась?
— Та нет же, не!
— Ну тогда… — Лиза развязывает бечевку и торжественно разворачивает бумагу.
— Портфель! — ахает Таня. — С замочком!
В руках у Лизы плохонький парусиновый портфельчик, но блестящий замочек придает ему некоторое благородство. Таня берет портфельчик и смотрит на него завороженным взглядом. Потом щелкает замочком и заглядывает внутрь, там пусто, но это ее нимало не огорчает, она вновь и вновь щелкает замочком, то открывая портфель, то закрывая.
— Сломаешь! — пугается Лиза. — Нельзя так замочек теребить!
— Не буду, — соглашается Таня, щелкнув замочком напоследок. — Мам! — в глазах ее мольба. — Мамочка, можно я с ним во двор выйду, а? Только на чуточку, ну совсем чуточку, а?
— Ну, иди, — не без некоторого колебания разрешает Лиза. — Иди, только осторожненько с ним. Дорогая вещь! Слышишь?! И не долго, скоро кушать!
Но Таня уже выбежала из комнаты. Лиза аккуратно складывает оберточную бумагу, сворачивает в клубочек бечевку, кладет их в ящик буфета, затем берет со стола кастрюльку, заглядывает в нее, приоткрыв крышку. В кастрюльке супа на донышке. Прихватив еще какую-то мисочку с едой, она выходит из комнаты.

Во дворе возятся в пыли несколько ребятишек, верховодит которыми Райкин Витька — мордатый мальчишка лет десяти. Он что-то указывает, покрикивает, в руках у него игрушечная машинка, сделанная из деревянных чурбачков. Из подъезда с портфелем в руках выходит Таня и останавливается посреди двора, явно желая привлечь к себе внимание. Дети во главе с Витькой бросают свое занятие и молча смотрят на нее. Таня расстегивает и вновь застегивает портфельчик. Дети все так же молча приближаются и окружают гордую и счастливую Таню.
— Дай поглядеть, — тянет руку кто-то из детей.
— Нельзя, — говорит Таня строго. — Дорогая вещь.

В кухне, заставленной разномастными столиками, ведрами с водой, керосиновыми бидонами, шумными примусами и коптящими керосинками, возится с примусом Лиза — заливает в него керосин, качает, поджигает. Наконец он начинает гудеть ровным синим пламенем. Лиза ставит на него кастрюльку, помешивает в ней ложкой, затем открывает накрытую тарелкой мисочку…

Дети все еще стоят вокруг Тани. Неожиданно Витька выхватывает из ее рук портфель и бежит по двору, размахивая им.
— Дурак! — кричит Таня и пускается за ним в погоню. — Отдай! Дурак!..
— Было ваше, стало наше! — вопит Витька, не останавливаясь.
Таня бежит за ним изо всех сил, и ей удается его догнать.
— Отдай! — кричит она, прыгая возле Витьки, высоко задравшего руку с портфелем. — Отдай!…
— Не отдам, не отдам! Э-эээ! — кривляется Витька.
Таня толкает его, и он падает, начинает орать, но не выпускает из рук портфель, который безуспешно тянет к себе Таня.
— Мама! — кричит он. — Мама! Меня Танька бьет! Мама!..
Откуда-то из глубины двора коршуном вылетает Райка и хватает Таню за плечо.
— Ты што это? Га?! А ну пусти его! Ах ты байстрючка поганая! А ну пусти!
Во двор входит Нина с кошелкой в руках, из которой торчат перья лука, и, мгновенно оценив обстановку, бросается Тане на выручку.
— А ну не трожь дитё! Слышь, не трожь, говорю! — хватает Райку за руку Нина.
— А тебе шо за дело?! — огрызается Райка.
— Я вот тебе счас покажу, шо мне за дело! — ярится Нина. — А ну убери свои руки поганые от дытыны!
Нина с силой дергает Райку, та едва удерживается на ногах. Бросив Таню, она устремляет весь свой гнев на Нину.
— Ах ты ж зараза!.. От я тебе счас патлы-то повырываю, гадюка! Счас повырываю!
— А ну спробуй, спробуй! — с вызовом говорит Нина и бросает наземь кошелку. — Давай! Я вже дрожу вся с переляку! Ну! Спробуй!
— И спробую! Курва!
— Шо?!
— Шо чула!
— Ах ты гнида! Я те покажу курву! Воровка!
— Шо?!
— Шо чула!
— Это шо ж я у тебе украла, га?
— Сама знаешь! Наволоки мои сперла!
— Люди добрые! Это ж каки таки наволоки?!
— А вот таки, шо вон на той веревке висели! Паскуда!
— Сама паскуда! Подпевала жидовская!
Нина вцепляется Райке в волосы, та визжит и тоже исхитряется достать до головы Нины.
— Бабы! Бабы! — кричит подоспевший на своей тележке Колька и, лихо развернувшись, оказывается у дерущихся под ногами.
— Отставить! А ну прекратить! Бабы, да вы ж меня затопчете, родненькие, не погубите! — весело кричит Колька. — Грех на душу не берите!
Нина и Райка расцепляются и стоят друг против друга, тяжело дыша. У обеих встрепанные волосы и царапины на лицах. Из подъезда выбегает Лиза и кидается к плачущей Тане.
— Доча, доченька, что ты? Боже ж мой! Кто тебя побил, а? Кто?
— Сама вона кого хошь побьет, Танька твоя! — говорит Райка, но боевой пыл она уже израсходовала на Нину. — А ну вставай, — сердито приказывает она сыну, который все еще сидит в пыли. — Вставай, говорю!
Витька встает и демонстративно кидает портфель в пыль. Райка берет его за плечо и ведет к дому, угостив по дороге легким подзатыльником.
Таня подбирает изрядно запачканный портфель, и лицо ее снова кривится от плача.
— Ничего, ничего, доченька, — говорит ей Лиза, — мы его почистим, как новенький будет, ничего.
Нина собирает с земли в кошелку рассыпанную картошку. Колька ей помогает.
— Я те говорю, Нинка, иди за меня замуж, никто тебя обижать не станет. При мужике совсем другая жизнь, — говорит Колька весело.
— Тоже мне, мужик, — отвечает Нина ласково и теребит Кольку за чуб.
Из какого-то окна высовывается одна из соседок.
— Лизка! У тебе суп весь выкипел! Кастрюля аж скворчит!
Охнув, Лиза бежит к подъезду, Таня за ней.
— Давай кошелку донесу, — предлагает Нине Колька.
— Ну неси, — усмехнувшись, отвечает Нина.
Колька катится к дому, придерживая лежащую на коленях кошелку подбородком. Нина какое-то мгновение смотрит ему вслед с жалостью, затем идет за ним.

В комнате Лиза с огорчением рассматривает остатки супа в кастрюльке, нюхает и аккуратно переливает содержимое в тарелку.
Умытая Таня с блестящими от недавних слез глазами сидит за столом, болтая ногами.
— На, доча, — ставит перед ней тарелку Лиза, — кушай.
Таня подносит ложку ко рту и кривится.
— Фу, горелое.
— Совсем немножко пригорело, но все равно вкусно. Там же столько всего. И мясо, и капустка, и морковочка… Кушай, кушай.
Таня начинает есть суп. Лиза, сидя напротив, как бы ест вместе с ней, одновременно открывая и закрывая рот, провожая каждую ложку. Лицо ее светится от удовольствия.
— Кушай, кушай, детка, вот так… вот так…
— Мама, а что такое жидовская? — вдруг спрашивает Таня.
— Кто это сказал? — меняется в лице Лиза.
— Тетя Рая.
— Это плохое слово. Очень плохое. Обидное слово. Никогда его не повторяй, слышишь? Никогда!
Таня внимательно смотрит на мать, затем согласно кивает и погружает ложку в тарелку.

В конторе почти пусто, рабочий день закончился. Вышла, хлопнув дверью, пожилая машинистка с пучком, мажет помадой губы Рита — наводит красоту, глядя в маленькое круглое зеркальце.
Лиза стучит по клавишам машинки. Перед ней солидная стопка листов, требующих перепечатки. В машбюро заглядывает Сергей Трофимыч, явно не ожидая увидеть Риту. Увидев ее, закрывает было дверь, но, поняв нелепость такого поведения, входит. В руках его папка с какими-то бумагами. Рита делает «понимающее лицо».
— Лизавета Абрамовна, — преодолевая смущение и стараясь выглядеть озабоченным делами, говорит Сергей Трофимыч и достает из папки какой-то документ, — это вы печатали?
Лиза берет в руки документ и, бросив на него взгляд, возвращает его Сергею Трофимычу.
— Нет, это Клавдия Николавна.
— А… — произносит Сергей Трофимыч, — понятно. Тогда уж придется до завтра… — мнется он, кидая короткие взгляды в сторону наслаждающейся ситуацией Риты.
— А вы слышали, Сергей Трофимыч, спрашивает Рита, — шо к нам в город артисты приезжают? Из области. Говорят, исключительно хороший концерт будет.
— Слышал.
— Пойдете? — кокетливо приподняв одно плечико, спрашивает Рита.
— Не знаю. Возможно, — отвечает Сергей Трофимыч, глядя на копающуюся в листах Лизу.
— Обязательно идите, — защелкивает сумочку Рита, кинув туда помаду и зеркальце. — Между прочим, очень трудно с билетами. Могу помочь достать. Даже два… если вы захотите кого-то пригласить.
— Спасибо, — отвечает Сергей Трофимыч, все еще глядя на Лизу. — У меня есть. Как раз два.
— Шо вы говорите! — встает со своего места Рита. — Ну тогда… тогда до свидания.
Многозначительно улыбнувшись, Рита идет к выходу.
— До свидания, Лиза, — произносит она не менее многозначительно и выходит.
— До свидания, — отвечает Лиза, заправляя в машинку листы с копиркой.
— Всего доброго, — говорит Сергей Трофимыч и, дождавшись, когда за Ритой закроется дверь, достает из папки два билета и кладет их на Лизин стол.
— Вот, Лизавета Абрамовна, билеты… Может быть… вы не откажетесь. Концерт и в самом деле, говорят, очень хороший.
— Ой, что вы! — мотает головой Лиза, глянув на билеты. — Что вы, я не могу, мне некогда. У меня ребенок. Нет, нет.
— Я вас очень прошу, Лизавета Абрамовна. Очень…
Лиза смотрит на Сергея Трофимыча и, прочитав что-то в его взгляде, краснеет.
— Ну… я не знаю, — опустив глаза, говорит она, — не знаю…

Ранний вечер. Из подъезда выходит Лиза, поправляя на ходу поясок скромного платья с белым воротничком. Она явно, как могла, принарядилась, немного волнуется и все время оглядывается на окно своей комнаты, откуда на нее смотрит Таня. Почти у самых ворот ее нагоняет Нина.
— Вот, — нахлобучивает она на голову Лизе затейливую шляпку с вуалеткой. — Ну?! Красота! — Она отступает на шаг и любуется делом своих рук. — Шикарно!
— Господи! — снимает шляпку Лиза и крутит ее в руках. — Где ты это взяла?
— У Райки. У нее этого всякого барахла!..
— У Райки? — удивляется Лиза. — Ты ж с ней…
— Подралася? — договаривает за нее Нина. — Ой, та шо, в первый раз?! — отмахивается она. — Ты лучше мне скажи, нравится? А то я за другой сбегаю.
У ей их аж три штуки. В войну выменяла, а шо с ими делать, не знает.
— Нет, мне нравится, только… — мнется Лиза. — Я лучше так. Не привыкла я. Лучше без нее.
Она протягивает шляпку Нине.
— Ну и зря! — огорчается та. —
Ей-богу, зря! Красиво ж!
— Красиво, красиво, — торопится согласиться Лиза. — Я в другой раз ее надену.
— Ха! Думаешь в другой раз Райка снова за так шляпку даст? Это она после трепки такая добрая.
— Бог с ней, и с Райкой, и с шляпкой. Ты за Танюшкой-то присмотришь? Чтоб она спать вовремя легла…
— Ну я вже сказала, шо присмотрю. Иди, давай. Концерт смотри, расскажешь потом.
Лиза, помахав рукой Тане и улыбнувшись Нине, быстрой походкой выходит на улицу. Нина провожает ее глазами, затем обращает взор на шляпку. Хмыкнув, покрутив ее в руках, она водружает ее себе на голову и пришлепывает сверху ладонью.

В толпе у входа в клуб Лиза не сразу замечает ожидающего ее Сергея Трофимыча, а увидев его, невольно ахает. На его пиджаке несколько медалей и даже один орден.
Сергей Трофимыч бережно берет ее под руку, и они оба, смешавшись с толпой, исчезают в дверях клуба.

В полутемном зале Лиза с восхищением следит за происходящим на сцене, где певец сменяет танцевальную пару, а артист оригинального жанра извлекает из цилиндра букеты бумажных цветов и из внутреннего кармана фрака бесконечную ленту связанных вместе ярких цветных платков. Сергей Трофимыч больше смотрит на Лизу, чем на сцену, и, лишь встретившись с ней взглядом, смущенно отворачивается. А Лиза, несмотря на происходящее на сцене, нет-нет да и глянет на своего соседа и на поблескивающие на его груди боевые награды.

Лиза и Сергей Трофимыч идут по темным улицам.
— …до войны не женился, все как-то не получалось… потом война… — Сергей Трофимыч замолкает.
— Ну а после войны? — спрашивает Лиза
— И после… все как-то не получается… но, — он кидает быстрый взгляд на Лизу, — но надежды не теряю. Создать семью.
— Создадите, Сергей Трофимыч, обязательно. Вот встретите хорошую женщину, женитесь, детишек заведете.
Сергей Трофимыч порывается было что-то сказать, но, не решившись, только молча вздыхает.
Идут молча, только изредка поглядывают друг на друга и застенчиво улыбаются.
— Прекрасный концерт, — наконец произносит Сергей Трофимыч.
— Да, — соглашается Лиза.
— А может быть, немного погуляем? — осмеливается предложить Сергей Трофимыч после очередной паузы. — Смотрите, вечер какой чудесный. А, Лизавета Абрамовна?
— Нет, нет. Поздно уже, я волнуюсь, дочка… Я соседку попросила при-смотреть, но… мало ли что.
Какое-то время они снова идут молча.
— Не устаю удивляться вашему благородству, Лизавета Абрамовна, — говорит Сергей Трофимыч. — Как вы о девочке беспокоитесь… Просто на редкость.
— Боже ж мой, какое там благородство, — отвечает Лиза, — Мне Танечка больше нужна, чем я ей.
— Разумеется, разумеется, — кивает Сергей Трофимыч и, помолчав, добавляет: — И все-таки… не каждая женщина отважится на такой шаг.
— Да что вы! Сергей Трофимыч! Разве ж я одна такая? Сейчас много людей сирот берут. Вон и в газетах про это пишут. Что вы!
— Все-таки дочь врага…
— Что вы такое говорите, Сергей Трофимыч? — останавливается Лиза. — Какого врага?
Сергей Трофимыч тоже останавливается и смотрит на Лизу.
— Как?! Вы не знали?!
— Что?! — испуганно переспрашивает Лиза. — Что не знала?
— Таня Лохманчук? — скорее утверждает, нежели спрашивает Сергей Трофимыч.
— Да… — Лиза смотрит на Сергея Трофимыча глазами, полными тревоги.
— Так ведь по документам она дочь гражданки Лохманчук и… солдата оккупационных войск Ганса Кройгеля.
— По каким документам? — плохо понимая происходящее, переспрашивает Лиза. — Вы что-то путаете… нет у нее никаких документов.
— Простите меня, Лизавета Абрамовна! — суетливо забормотал Сергей Трофимыч. — Я не знал, я думал, что вам все известно… Не надо было мне… Простите.
— Что, вы думали, мне известно?
— Да уж… уж теперь не знаю даже… — Сергей Трофимыч прячет глаза, не выдерживая тревожного и настойчивого взгляда Лизы. — Дело в том, что я сразу после войны работал в районе.
В Степном часто бывал по делам службы и… и я в курсе этой истории.
— Какой истории?
— Ах, Лизавета Абрамовна!.. — сокрушенно вздыхает Сергей Трофимыч. — Как же так?..
— Какой истории? — не обращая внимания на его вздохи, снова спрашивает Лиза.
— Поверьте, мне и в голову не могло прийти, что вы…
— Да говорите же! — кричит Лиза.
— Хорошо, хорошо, не стоит так волноваться… Мне, конечно, подробности неизвестны, только основное. Лохманчук во время оккупации сожительствовала с этим Кройгелем, родила от него ребенка… Ну а потом… Ее справедливо осудили, приговорили к пятнадцати годам лишения свободы… Вот… Ребенок остался с ее матерью… вот, собственно, и всё. Лизавета Абрамовна, что с вами?!
Сергей Трофимыч едва успевает подхватить почти теряющую сознание Лизу.

Сумрак раннего утра. Крыши домов только самую малость тронуло первыми робкими лучами солнца. Лиза все в том же платье с белым воротничком сидит на лавочке во дворе еще спящего дома, смотрит перед собой уже знакомым нам остановившимся взглядом. Можно подумать, что она спит с открытыми глазами.
Босая, в накинутом на ночную сорочку халате выходит из подъезда Райка с помойным ведром в руке. Поставив ведро на землю, она зевает, потягивается, трет кулаком поясницу и наконец, наклоняясь за ведром, замечает Лизу.
— Лиз, ты шо это тут… га? — выпрямляется Райка, забыв о ведре и смотрит на Лизу удивленными, сонными глазами. — Так рано встала?
Лиза встает, молча и безучастно, не глядя на Райку, будто не замечая ее, идет к подъезду и исчезает за дверью.
— Тю! — удивленно произносит Райка, смотрит ей вслед, затем, пожав плечами и снова зевнув, поднимает ведро. — От же нассал! — бурчит она и, откинувшись на один бок, несет ведро куда-то в угол двора.
Из подъезда выкатывается Колька. На коленях у него бидончик. Подкатив к крану, он подставляет бидончик и откручивает вентиль.
Райка возвращается с пустым ведром к дому.
— Зловредная ты женщина, Раиса, — весело задирает ее Колька. — С пустым ведром с утра по двору шастаешь. Не будет мне теперь удачи, не будет фарта…
— Когда вона у тебя була-то, удача?! — презрительно кидает ему в ответ Райка, проходя мимо.— От тоже мени, фартовый!..
Колька смеется, провожая своим смехом Райку, но лишь только она скрывается за дверью подъезда, лицо его становится злым.
— Дура, — цедит он сквозь зубы, — живой, значит, фартовый…

Лицо спящей Тани в ореоле рассыпанных по подушке светлых волос. Девочка спит, трогательно подсунув под щеку кулачок и сладко посапывая.
Лиза с каменным выражением лица стоит над кроватью и смотрит на спящую дочь. Почувствовав ее взгляд, Таня открывает глаза, смотрит на Лизу.
— Мамочка, уже вставать пора? — бормочет девочка.
— Спи, — коротко бросает Лиза.
Таня смотрит на мать и улыбается.
Глядя на ее улыбку, Лиза заставляет себя улыбнуться в ответ. Улыбка получается какой-то кривой, больше похожей на гримасу. Таня закрывает глаза, и лицо Лизы вновь приобретает каменное выражение.
Постояв еще какое-то время у кровати, Лиза выходит из комнаты.

Полураздетая Нина, привстав на постели, смотрит на Лизу растерянными глазами, плохо соображая со сна, что происходит.
— Шо такое, я не понимаю… Лиза. Шо я знала? — Глянув на окно, за которым едва брезжит рассвет, она откидывается на подушку. — Лизка! Дурная! Шо ты мене будишь в такую рань! Выходной же ж.
Нина устраивается было еще поспать, но вдруг, пронзенная догадкой, резко садится на постели.
— Шо случилося? — спрашивает Нина, и, похоже, она уже знает ответ на свой вопрос.
— Ты же знала, — говорит Лиза, в упор глядя на Нину, — знала про Ганса Кройгеля.
— Ой, да шо ты там слухаешь, шо люди брешут! Якого такого Ганса?! Брехня ето все! Слухае вона! Воны тебе еще не токого набрешут!.. Шо ты, ей-богу… — Нина обрывает свою трескотню, наткнувшись на Лизин взгляд, и, секунду помолчав, переходит в наступление. — Ну знала, знала! Ну тай шо?! Дитё-то при чем?! Ты мне скажи, дитё-то чем виноватое, га? Шо молчишь? Ну скажи, шо я плохого сделала? Шо плохого? Ты по дытыне убивалася, Танька без любви, без ласки сохла! Тебе дитё, Таньке мать! Шо плохого?! Ты куда?! Лизка?! Куда ты?!
Лиза выбегает из комнаты, Нина рванула было за ней, но вспомнила, что раздета, и принялась лихорадочно натягивать на себя платье, которое как назло оказалось вывернутым наизнанку, один рукав торчал снаружи, другой провалился внутрь…

Лиза бежит по все еще безлюдному двору. Из подъезда босиком выскакивает путающаяся в своем платье Нина.
— Лизка! — кричит она на бегу. — Стой! Ну шо ты, ей-богу, Лизка! Ну не думала я, шо ты так сбесишься через того фрица проклятого!.. Лизка! Та куда ж ты!..
Лиза выбегает за ворота, Нина — за ней…

Выбежавшая вслед за Лизой за ворота Нина видит, как та бегом удаляется по улице и скрывается за поворотом.
— Ой, лишенько!.. — с ужасом смотрит Лизе вслед Нина. — Ой, шоб воно!..

Лиза с потерянным видом бредет по улицам. Редкие прохожие оборачиваются и смотрят ей вслед. Не в силах больше идти, в какой-то момент Лиза прислоняется к стене дома и стоит, опустив руки, глядя перед собой. Глаза ее сухи, но на лице выражение боли и отчаяния. Пожилая женщина останавливается, сочувственно смотрит на нее, затем подходит.
— Стряслось шо-то у тебя, дочка?
В голосе ее сострадание.
Лиза не отвечает и будто не слышит обращенные к ней слова.
— Помер кто?
Лиза отстраняет рукой женщину и идет по улице дальше. Женщина смотрит ей вслед.
— Стало быть, помер, — вздыхает женщина, крестится и тоже продолжает свой путь.

Лиза входит во двор своего дома, где уже кипит жизнь. Играют дети, набирает в ведра воду седая соседка, вытряхивает половики Райка. С лавочки навстречу Лизе поднимаются Нина и заплаканная Таня.
— Ну вот же ж вона, мамка твоя, — говорит Тане Нина. — И шо реветь-то було? Ох вона ж и плакала, — обращается Нина уже к Лизе. — Так плакала! Де мама, да-де мама!.. Ну ясное дело, проснулося дитё, а мамки нет…
Таня подбегает к Лизе, хватает ее за колени, и Лиза неожиданно резко ее отталкивает. Таня, не удержавшись на ногах, падает.
Райка перестает трясти половик. Седая соседка, забыв про кран, смотрит на происходящее, и вода с шумом переливается через край переполненного ведра. Нина в растерянности глядит то на хныкающую девочку, то на стоящую в оцепенении Лизу, которая, в свою очередь, смотрит на Таню все тем же остановившимся взглядом. Затем, опомнившись, Лиза подхватывает Таню на руки.
— Тебе больно, да? Ударилась, да?
Я случайно, я не хотела… Ну не плачь, не плачь…
Обняв дочь и приговаривая, Лиза уносит ее в дом. Нина подбирает свалившуюся с ноги Тани сандалию и тоже идет в дом, бросив на ходу быстрый взгляд на Райку. Райка как будто вновь целиком поглощена половиками, но как только Нина исчезает в подъезде, тут же подходит к седой и что-то жарко шепчет ей в ухо.
— Брешешь! — говорит седая.
— Да шоб мне!.. Сама своими ушами чула! — чуть ли не бьет себя в грудь Райка и снова приникает к уху седой.

В комнате Симы и Берты горит лампочка в бумажном абажуре, отражается в темной глади оконного стекла. В Лизином взгляде, устремленном на Симу, напряженное ожидание.
— Ребенок, конечно, не виноват, — говорит Сима после молчания, — не виноват, — добавляет она, — это безусловно. Но…
Сима гасит в пепельнице папиросу и прикуривает новую, Лиза не сводит с тетки глаз, ожидая продолжения, но Сима только затягивается и выпускает дым.
— Что «но»? — не выдерживает Лиза. — Что?
— Я не знаю, — наконец произносит Сима, — не знаю. Ты сама должна решать.
Лиза встает и начинает ходить по комнате. Сидящая на кровати Берта будто бы не замечает Лизу. Погруженная в себя, она сидит неподвижно и смотрит перед собой в одну точку.
— Что мне делать, Сима? Что мне делать? Помоги мне! Ну, пожалуйста! Ты умная, я же всегда к тебе за советом шла, ты же знаешь. Не к маме, а к тебе. Скажи, что мне делать?
— Сима умная, — неожиданно произносит Берта, по-прежнему глядя перед собой. — Но глупая Берта тоже может что-то сказать. Старая, выжившая из ума Берта, не такая умная, как Сима…
— Успокойся, — Сима с тревогой смотрит на сестру. — Слышишь, Берта, не надо волноваться. Зря ты говорила при ней, — почти шепчет она Лизе.
— Они переворачиваются в могиле, — продолжает Берта. — Семен, Лёничка, Миша, Роза… они уже крутятся в своих ямах, как я не знаю что. Она держит у своего сердца чужую кровь и еще спрашивает, что ей делать!
— Берта! — пытается остановить ее Сима.
Но та не слышит. Она поднимается со своего места — грузная старуха с безумными глазами, и вид ее ужасен.
— Она пригрела ребенка убийцы, что стрелял в ее дитя! И она спрашивает, что ей делать!!! Пусть она спросит
у Сонечки… Сонечка ей скажет, а если она не услышит, то будь она проклята! Будь она трижды проклята!!!
Берта застывает, подняв руку вверх. Лиза смотрит на нее расширенными от ужаса глазами, затем опрометью кидается вон из комнаты.

Лиза выбегает из подъезда обшарпанного двухэтажного дома. Во дворе ее догоняет запыхавшаяся Сима.
— Лиза! — кричит она и хватает ту за руку. — Погоди! Куда ты мчишься?! Стой, я тебе говорю. Не слушай ее. Она больна. Давно больна. Еще с сорок первого. Что ты хочешь от человека, которому пришли две похоронки в один день? Мне стоило таких трудов вытащить ее из больницы.
Я не говорила тебе. Я думала, так тебе легче будет обращаться с ней, как с нормальной. А это единственный способ сохранить в ней остатки разума, понимаешь?
— Сима, — в голосе Лизы отчаяние, — Сима, она говорила, как нормальная. Что в ее словах было похоже на бред сумасшедшего?
Сима не находит, что сказать в ответ, она просто смотрит на Лизу глазами, полными любви и сострадания.
— Что мне делать, Сима? — неожиданно спокойным, ровным голосом спрашивает Лиза.
Сима молчит. Лиза поворачивается и уходит, растворяясь в густой темноте южной ночи. Сима смотрит ей вслед.

Таня увлеченно играет в углу комнаты в какие-то небогатые игрушки. Лиза, сидя за столом, зашивает дыру на локте детской кофты, но взгляд ее то и дело обращается на дочь. Она даже в какой-то момент колет палец иглой, из-за того что больше смотрит на нее, чем на шитье. Смотрит исподтишка, украдкой, больше всего опасаясь встретиться с нею глазами. Взгляд ее холоден, в нем нет и следа былой нежности, с которой она смотрела на Таню раньше.
— Мам, — подходит Таня к Лизе с куклой в руках, — а дай мне какую-нибудь тряпочку, я ей платье сошью.
— Потом, — прячет глаза Лиза, — мне некогда сейчас.
— Ну мам…
— Не приставай, — не глядя на дочь, отвечает Лиза.
Таня протягивает руку к коробке с нитками и лоскутками. Лиза резко бьет ее по руке.
— Я же сказала, потом! — почти кричит Лиза.
Испуганная Таня, захныкав, отходит. Лиза бросает шитье и, не глядя, хватает из коробки какой-то лоскуток.
— На, — говорит она дочери с раздражением, — ну бери же!
Таня хнычет. Лиза кидает лоскуток на стол, встает и выходит из комнаты, хлопнув дверью.

Лиза стоит в коридоре возле своей двери, прислонившись к стене и зажав себе рот рукой.
— Господи! — произносит она, чуть погодя, чуть не плача. — Господи!..
Взяв себя в руки, она идет по коридору в кухню.

Таня, нахохлившись, сидит на полу в углу. Дверь открывается, и входит Лиза, держа в руках кастрюлю.
— Танечка, кушать давай, — говорит Лиза ласково. — Иди скоренько ручки помой, а то супчик остынет. Вот, — открывает она крышку кастрюли, — смотри, какой мама супчик сварила. Вкусный, с картошечкой. Ну? Что ты сидишь? — Лиза ставит на стол кастрюлю, достает из буфета тарелку, ложку. — Иди, детка, — говорит она все еще обиженной дочери.
Таня встает, идет к двери, но по дороге сворачивает к столу и обнимает Лизины колени. Лиза закрывает глаза. Ей трудно вынести эту детскую ласку, но она заставляет себя погладить Таню по голове.
— Иди, — говорит она, стараясь, чтобы голос ее звучал спокойно.
— Мама, — поднимает на нее глаза Таня, — а Витька тети Раин сказал, что я немецкая овчарка.
Лиза резко берет ее за плечи и отнимает ее от себя.
— Что? — спрашивает она, вцепившись в дочь взглядом. — Что он сказал?
— Что я немецкая овчарка и фашистка…

— Да шоб я на тому вот месте провалилася! Лиза! Ты шо?! — Нина смотрит на Лизу искренне изумленными глазами. — Шо я, дурная? Ничего я никому не говорила! Кому я скажу, Райке, шо ли?
Ну ты сама подумай! От тоже еще, придумала!
— Ну а откуда? Откуда она это взяла?! — почти кричит Лиза.
— А вот оттуда, — говорит Нина в сердцах и, приоткрыв дверь в коридор, смотрит, нет ли кого рядом. Затем, плотно прикрыв дверь, возвращается в середину комнаты. — Ты шо, думаешь, тут глухие живут? — говорит она приглушенным голосом. — Тут же стены с дерьма сделаны, а ты орешь! И тогда орала, як скаженная. А теперь «кому ты сказала?» — передразнивает она Лизу.
Лиза бессильно опускается на стул.
— А ты плюнь, — говорит Нина. — Плюнь! Шо вона тоби, та Райка, гнида. Пусть себе болтает. И Таньке скажи, шоб с Витькой ее поганым не водилась. Хотя, конечно, — добавляет она после короткого раздумья, — вона уж точно на весь двор разнесла. У ей же язык, як помело, у Райки. А ты все равно плюнь! — вновь воодушевляется Нина. — А то хочешь, я Райке морду надраю, шоб язык свой поганый подальше засунула, хочешь?
Лиза молчит. Нина, вздохнув, тоже садится, затем, осененная какой-то мыслью, встает и достает из висящего на стене шкафчика начатую и заткнутую свернутой бумагой бутылку водки.
— Давай выпьем. — Она ставит на стол бутылку. — По чуть-чуть, все легше станет. Давай, га? — Приняв молчание Лизы за согласие, она лезет в шкафчик за стопками и куском хлеба. — Я белое-то сама не очень, — приговаривает Нина, кроя хлеб ножом, — я больше красное. Воно хоть сладкое, не так перекручивает.
— А что ж тогда водку покупаешь? — вяло спрашивает Лиза.
— Шо, я?! Та когда я ее купляла, ты шо! Это ж Колька. Колька тут до меня заходил, от него осталося. Мне его жалко, Кольку, вот я его и пускаю. Да ты не подумай чего… Так, сидим, разговариваем. Ну, давай! — Она наливает в стопки. — Давай! Шоб все було хорошо!
Нина опрокидывает в рот стопку, зажмурившись, крякает и подносит к носу кусок хлеба. Лиза только отпивает из своей стопки и морщится.
Какое-то время они обе молчат.
— Не могу я, Нин, сил моих нет, — наконец говорит Лиза.
— Шо не можешь?
— Сделать с собой ничего не могу. Смотрю на нее, а в ушах одно: «немка, немка, немка».
— Та яка ж вона немка, ты шо? Вона и по-немецки ничего не знает. Яка ж вона немка?!
Лиза молчит.
— Лиз, ты не гони так шибко, — не дождавшись ответа, осторожно говорит Нина. — Погоди. Привыкнешь. Ну шо ж теперь… га?..
Лиза берет свою стопку и залпом выпивает до дна.

Колонна пленных немцев идет посреди мостовой. Лиза стоит на краю тротуара и смотрит на проходящие мимо серые нестройные шеренги, пристально всматривается, словно выискивает знакомое лицо.
Колонна проходит. Те, кто ждал ее прохода на краю тротуара вместе с Лизой, переходят дорогу, а Лиза все смотрит и смотрит колонне вслед. Зазвучала, удаляясь губная гармошка, выводя мелодию «Лили Марлен». Наконец Лиза тоже ступает на мостовую.

В конторе рабочий день в разгаре. Трескотня пишущих машинок заглушает звук висящего на стене радио. В какой-то момент Рита встает со своего места и, подойдя к коробочке радиоточки, прибавляет громкость.
— Ой, — закатывает она глаза, — Бунчиков. Обожаю!..
«…Не нужен мне берег турецкий, чужая земля не нужна» — несется из радиоточки. Лиза все это время, не отрываясь, стучит по клавишам. Дверь приоткрывается, и в нее заглядывает Сергей Трофимыч. Постояв на пороге, глядя на Лизу, он вновь закрывает дверь.
Рита стреляет глазами на дверь, затем на Лизу, возвращается на место и принимается за работу.

По дороге из конторы Лизу нагоняет Сергей Трофимыч.
— Лизавета Абрамовна! Погодите. Мне с вами поговорить надо, — говорит он, поравнявшись с ней.
— О чем, Сергей Трофимыч? — сухо спрашивает Лиза на ходу.
Какое-то время они идут рядом молча, наконец Сергей Трофимыч прерывает молчание.
— Вы меня уж простите, Лизавета Абрамовна. Я себе места не нахожу.
— За что же вас-то прощать? Вы-то чем виноваты?
— Ну… все-таки…

Ирина Кмит — сценарист, прозаик, журналист. Окончила актерский факультет театрального училища им. М.С.Щепкина. Снималась в кино. С 1973 года печаталась в «Литературной газете», в газетах «Известия», «Неделя», в журнале «Крокодил». Работала редактором и автором в отделе сатиры и юмора главной редакции информации Гостелерадио СССР (программы «Доброе утро», «Вы нам писали», «Опять 25»). В 1990—1997 годах — завлит Малого театра. Автор сценариев многих телесериалов, в том числе «Юрики», «Опера. Хроники убойного отдела», «Всегда говори всегда—2» (с Т.Устиновой), «Богиня прайм-тайма», «Всегда говори всегда—3», «Артисты», «Услышь мое сердце» и других.