Сценарий фильма добро пожаловать или посторонним вход запрещен

1. Главная
2. Фильмо-цитаты
3. Добро пожаловать, или постороним вход воспрещен
4. Текст

«Добро пожаловать, или постороним вход воспрещен» — текст

Полный текст фильма «Добро пожаловать, или постороним вход воспрещен»

― Отменить! Отменить Родительский день! Пять обмороков, четыре с сыпью. Инфекция, интоксикация, карантин! КАРАНТИН!
― А Митрофанова?
― Пока здорова. Все пять случаев — мальчики.

Про фильму (На ходу играют. Виртуозы!)

Скорее к цитатам (А че это вы здесь делаете, а?..)

Песня из фильма… (Заправлены в планшеты космические карты)

Скачать цытаты с картинками! (Куда ставить-то? Pdf — 2,2 Мб)

В двух словах

Костя Иночкин переплыл речку и его выгнали из лагеря. За злостное нарушение дисциплины и всякое такое.

О така фигня, малята. Что ж ему теперь делать? Домой нельзя — там бабушка, и она такого позора не переживет. Пришлось перейти на нелегальное положение. Плюс грядет Родительский день… Хорошо еще, что у него есть друзья. Придется импровизировать на ходу…

Зачем стоит перечитать текст фильма «Добро пожаловать, или постороним вход воспрещен»

― вспомнить, чем опасно для пионервожатого читать Чехова.
― и почему Маяковский тоже в общем не нужен.
― и главное — как надо говорить «веселее». Хотя это и так все помнят…

А теперь — текст

ПРЕДИСЛОВИЕ

Это фильм фильм для взрослых, которые были детьми, и для детей, которые обязательно будут взрослыми.

Ля-ля-ля, ля-ля-ля, ля-ля-ля, ля-ля-ля-ля-ля.

Третий отряд!

Мы купаемся здесь. А местные ребята — во-о-он там, на острове.

Это Митрофанова. Она у нас сегодня дежурная.
Вожатая нашего отряда — Валя.
Это Стасик, Димка, Венька, Лера, Неля. Тапочки…
Да, знаете, кто у нее дядя? Товарищ Митрофанов.
Это наш физкультурник. Да не этот, этот — который с огурцом — это завхоз.
А физкультурник — этот. Зимой он учится в университете, а лето проводит в пионерских лагерях. Ребята зовут его гусЁм. И он не обижается.
Докторша.
А это — наш начальник лагеря — товарищ Дынин.

22, 23, 24, 25, 26!
1, 2, 3, 4…

― Мальчик! Мальчик, а ну марш отсюда! Эти местные нам всю дисциплину подорвут.
― Да бросьте вы!
― На том конце деревни, говорят, коклюш был. Надо всячески оберегать наших от контактов.
― От контактов, тактов, тактов /* танцует… */
― О, я с ужасом жду Родительского дня. Мало нам местных, так наедут еще бациллоносители из города.
― Ну и что? Очень хорошо.
― Вова!
― И зачем ему этот Родительский день?
– Так говорят, Митрофанов приедет.
― А.

― 1, 2, 3… 21, 22, 23, 24, 25…
Наденьте тапочки! Пусть все наденут тапочки!
― Что случилось?
― Ну ребята, быстрей же, быстрей. Ну надевайте же. Чьи это тапочки?
― Мои!

― Слушай, кто пропал?
― А я что, знаю?
― А-а-а-х!

― А-а-а-х!
― Вырвался.
― Ушел.
― Иночкин…

― Три-четыре…
― ИНОЧКИН! ИНОЧКИН! ИНОЧКИН! ИНОЧКИН! ИНОЧКИН!

― А это я. Это меня зовут Костя Иночкин. Это я с местными уплыл на остров. Я очень хорошо плаваю. Не верите?
Сейчас, минуточку. Да я эту речку могу переплыть сто тысяч раз. Если хотите знать, у меня две-двенадцать на спине. Если бы я был женщиной — я б был чемпионом Союза по плаванию.

Разбор полетов

Газовая кухня. Парники, цветники, мероприятия.
Дети, вы — хозяева лагеря. Вы!
От вас что требуется, друзья мои?
― ДИСЦИПЛИНА!
― Я категорически запретил переплывать на остров. А Иночкин нарушил мой запрет и переплыл.
― А там может быть коклюш.
― Да нет там ничего.
― Третий отряд, разговорчики. Берите пример со второго отряда.
Кто поручится, что Иночкин теперь не несет в себе заразу? Кто?
И это не первое нарушение Иночкина! В день приезда он фехтовался на палках. А вслед за ним все стали фехтоваться, даже девочки.
Ночью под одеялом он зажег фонарик и читал книгу. И все стали читать книги.
А сегодня уплал на остров. Так что ж теперь, все будут уплывать на остров, а?
Так давайте лучше уж начнем через речку прыгать!
Более того, в вещах Иночкина обнаружены: лески, крючки, поплавки. Как вы думаете, для чего все это?
Картина складывается отрицательная. Я издал приказ об отчислении Иночкина. Все.

― Костя! Костя! Приезжай! Приезжай! Приезжай!

― Товарищ Дынин!
― Я Дынин.
― Товарищ Дынин!
― Что товарищ Дынин?
― Это несправедливо. Я думаю…
― А ты меньше думай.
― Ну что он такого ужасного сделал?
― Ты который год в лагере работаешь?
― Ну первый.
― А. Компоту хочешь?
― Так он же пловец! Две-двенадцать на спине.
― Те, которые плавать не умеют, те и не тонут, а тонут совсем другие.
Неужели ты думаешь, что мне Иночкина так легко от сердца оторвать?
― Товарищ Дынин, так верните Иночкина! Я за него отвечаю, честное комсомольское, все будет хорошо. Так я еду!
― Ты дослушай! Вот ты из-за одного Иночкина хлопочешь, а у меня таких Иночкиных — двести шестьдесят три. Понятно говорю?
― Понятно.
― Компоту хочешь?
― Нет!
― Все.

― Пошли, ребята.
― Ух, дети…

― Ну что, пловец, доплавался? Раньше надо было думать. Держи билет. Дома-то есть кто?
– Бабушка.
– Здоровья-то крепкого?
– Ага.

– Ничего. Может, переживет. Сам-то доедешь? А то мне с тобой канителиться некогда, у меня молоко киснет.
Ты жива еще, моя старушка. Жив и я, привет тебе, привет…

― Ну вот, предположим, приеду я. Бабка ничего не знает. Пока что поет.
Щас увидит меня и скажет: «Костя! Тебя что, из лагеря выгнали?»
― Костя! Тебя что, из лагеря выгнали?

Ну и конечно, «Ты меня в гроб вгонишь».
― Ты меня в гроб вгонишь.

Ну вот, началось.

Так, щас говорить начнут. «Когда он был маленьким…»
― Когда я был маленьким,

«У него, конечно, тоже была бабушка…»
― у меня тоже была бабушка.

«Но за всю свою жизнь он не смог, а я смог…»
― Но за всю свою жизнь я не смог огорчить ее до смерти. А он — смог.

Так КОСТЯ ИНОЧКИН перешел на нелегальное положение

― Ла-ла-ла, ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла…
― Нельк, а Нельк, ты чарльстон танцевать можешь?
― У нас все девчонки могут.
― Покажи!
― Пожалуйста. Ла-ла-ла /* Показывает. */
― Научи меня! А я тебя тебя тоже чему-нибудь научу. Телепатии научить?
― Чего?
― у всякие мысли внушать на расстоянии.
― Космос, Космос, на-на-на! /* Космос — это собака породы двор-терьер */
Ему внуши.
― Запросто. Ну че ему внушить?
― Чего-нибудь.
― Сейчас. /* Делает страшные глаза и пассы руками… Космос поднимает ногу… */
― Дурак.
― Честное слово, это не я. Это он сам. Нель…

― Там кто-то есть! /* Принюхивается */ Волком пахнет! Или барсуком!
– А ты барсука нюхал?
– Сто раз.

― А че это вы здесь делаете? А?
― Давай гуляй.
― Иди отсюда, иди отсюда.
― Да ладно, ладно.

― Дим, давай его выманим.
― Сейчас.
Отойди.
Космос, фас! /* Космос исчез за дверью */
Все, привет.
― Эх, ты.
― Да ладно. Подержи. /* Забрасывает камень */
― Ой! Ты что, озверел, что ли?
― Костя?

Столовая. КОГДА Я ЕМ, Я ГЛУХ И НЕМ

― Внимание, прослушайте информацию. Завтра родительский день.
― УРА!
― Завтра, ребята, нам предстоит взять рекордую высоту.
― Ого!
― Да. По дисциплине, по организованности, по талантам. Кушай-кушай. Кто отсутствует?
― Иночкин.
― Сомкнитесь. Ну так как же с талантами?
― У меня трое.
― Со всего-то отряда? Это среди вас-то нет талантов? /* Ласково потрепывает кого попало по плечу */ Друзья мои, простите, не поверю.

― По полкотлеты.

Вспомним, ребятки, кого мы называем самыми достойными?
– У кого хорошая дисциплина.
– Правильно, еще.
– Кто все до конца съедает.
― Кто в тихий час спит.
― Кто кроликам травку рвет.

― Молодцы. Так вот, самые достойные пройдут круг почета в маскарадных костюмах.

― А фокусы показывать – это талант?
― Талант.
– Ну ладно, запишите меня, я летающую даму покажу.
– Давай-давай, правильно. Только без карт.

Ребята, фокусы, художественная пирамида, пантомима — все годится. Кушай-кушай.
Митрофанова, ну как? Сведения подтвердились?
― Угу.
― У. Ну вот, и товарищ Митрофанов приедет.
― Дяденька, и у меня папа приедет.
― Ты кушай, кушай. Закон знаешь, а? Не знаешь. А ну-ка, ребята, дружно покажем.
Три-четыре:
― Когда я ем, я глух и нем. /* Хором */

― Тихий час!

― Для всех, кроме нас.
― Пошли-пошли.
― Ребята, давайте положим котлеты в шкатулочку с сюрпризом, а то мало ли что.
― Быстрей.

― Давай быстрей!

― Так. А ну — что это у вас тут?
― Смотрите. /* Из шкатулочки вылетела птичка */
― Пионеры, а мучаете птицу. Нехорошо.

― ДДТ качаем чтоб — уничтожен был микроб!
― Глупые шутки. Пока все костюмы не обработаем, никакого Маскарада не будет.
― А костюмчики не полиняют?

— Вам что, красота нужна или здоровье детей?
― Не, не полиняют. На них уже формалин лили, пемозой их терли, в хлорку окунали.
― А в лагере химзавода, говорят, паяльные лампы калили.
― Да их лет шесть по разным лагерям таскают!
― Очень проверенные костюмы!

― Это что за новости?
― Я инструментальный квартет освободил от сна. Пусть тренируются.

― Выходи.
― Быстрее!
― Пошли.

― На ходу играют. Виртуозы!

― Быстрей!

― Че это вы здесь делаете, а?
― Иди, иди, не мешай!
― Уйди отсюда!
― Да ладно, ладно.

― Пошли!

― Что читаешь?
― Чехова.
― Зачем?
― Смешно.
― Много смеешься. Ты бы лучше журнал «Вожатый» почитала. Опыта-то нет.

― А вот и царица полей! Музыка, туш!
― А! Здорово, Кукуруза! На химзаводе торт получила?
― Получила.
― В почтовом ящике торт получила?
― Получила.
― И у нас получишь.
― Точно.
― Что ж, коту в сапогах премию-то давать?
― Товарищ Дынин, а сейчас бобовым большое внимание. Может, стручка премируем?
― Да если бы надо было стручка премировать, на химзаводе б проявили инициативу. Не волнуйся.

― Зимой эти костюмы на елке, летом в лагере. Видеть их больше не могу!
― Э. Не можешь — не смотри!
― Нет, серьезно. Неужели ребята сами не могут сделать себе костюмы? Клей, обои, папиросная бумага. Все.

― Гордость надо иметь! Что мы, бедней других? В папиросную бумагу детей заворачивать? Давайте лучше чем маниловщиной заниматься, решим, кого в царицу полей наряжать.
― Известно кого — Митрофанову. У нее же дядя…

― Да тихо вы! Тихо! Самое жуткое — что завтра Родительский день.
― Да брось ты! Родители Иночкина в Черном море купаются.
― А бабка?
― Атас!

― Спать, спать!
/* Некторые даже имитируют храп… */
― Точно. Вот приедет завтра костина бабка. «Где мой внучек? Да как он поправляется?»
А внучека-то нет. Тут такое начнется.
― Эй, мужики! Родительский день надо отменить.
― Чего-чего?
― Отменить.
― Отменил один такой. Давай!
― А знаете что? Надо заявить так: «Раз Родительский день — то пускать только родителей».
― Ха-ха!
― Заявил один такой.
― Да нет, точно! А то едут все, кому не лень. И дедки, и бабки, и тетки, и дядьки. И ваще, седьмая вода на киселе. Будто больше и поехать некуда.

― Есть. Есть!
― Что?
― Что, что?
― ЭПИДЕМИЯ!
― Какая?
― Крапива!

― Тяните.
― У меня короткая.

― Атас!
― Кто-то дышит!
― Где?
― Да нет там никого.
― Ну да, нет, у меня слух как у филина.
― Ч-ч-ч!

― Ля-ля-ля, ля-ля-ля. Ля-ля-ля, ля-ля-ля.
/* А это Митрофанова себе начес делает! */
― Митрофанова. Такого дяди племянница, а вавилоны на голове устраиваешь. Понятно говорю?
― У-лю-лю!
― А-а-а!
/* И прогнали Митрофанову */

― Ну, Марат, давай.
― А может, через майку прожгет?
― Снимай-снимай!
― И трусы.
― Да ладно.
― А ты что думал, это как загар? До сих пор эпидемия, а зад белый?
― Давай!
― Гы-гы!

― Ну что вы, столкнуть, что ль, не можете?
― Можем.
― А-а-а! А! А! А! Во дерет!

― Давай, ребята! Вперед! Уй! Здорово! Уй! У!
― А. У-ей! А-а-а!
― Ауч! Упс! Упс!

― Ай! Ай! Ай!
― Так. Интересно.
/* Чпок-чпок. Чпок-чпок… */

― Ребята! Идите сюда! Зеркала нет, журнала нет. Нам конец. Митрофанушка-то возвращалась. Значит, все видела.
― Эх!
― Эх.
― Да хватит ныть. Пошли.

― Так. Здесь будут родители и гости.
― А пусть они лучше на траве сидят. Там тень и удобно.
― Подумаем.
― Куда ставить-то?
― Да подожди ты.
― Крокодил.

― Вижу. Здесь будет зона аттракционов.
― Бег в мешках?
― Так точно. От той плевательницы до фонаря. Ответственная — ты.
― А давайте сами придумаем. Ну надоело же! Опять мячи кидать. Опять кольца кидать. Опять петлей на удочке кегли ловить. Ну чего-нибудь новенькое. Неужели не можем?
― Подумаем.
― Куда ставить-то?
― Да подожди ты.

― Значит, так. Здесь — мячи кидаем. Здесь — кольца кидаем. Здесь — петлей на удочке кегли ловим.

― А че это вы здесь делаете, а?
― Уйди, уйди, уйди!
― Погуляй!
― Уйди!
― Да ладно, ладно.

Эпидемия

― А-а-а!

― Время-время, товарищи. Приступим к работе. Э… Читайте вы!
― Почему я?
― Читай, тебе говорят.

― Пожалуйста. Метод разработка костюмированного паРада.
― К делу, к делу.
― Руководитель объясняет…
― Что объясняет?
― Хм, тут стерлось.
― Дай сюда.
― Инструкция старая.
― Старая. Но никем не отмененная, между прочим. Понятно говорю?

Руководитель объявляет (у, дети!) «Внимание, начинаем парад-карнавал».

ВНИМАНИЕ! НАЧИНАЕМ ПАРАД-КАРНАВАЛ. Музыка!

― А, пожалуйста. Пум-пурум, пум-пурум…
― Чтобы завтра у нас порядок был, площадку разобьем на сектора.
Дети отдельно, родители отдельно. Скандирование поручим обслуживающему персоналу.
Так, «дети в карнавальных костюмах организованно выходят на площадку»…
ШАГОМ МАРШ!

― Гав-гав-гав!
― Миленький, ложись, что ты?
― гав-гав…
― спокойно.

― Ой, да ты что? Ой. Ой. Ой. Ой. Ой.

― Я Восток-Север. Сообщаю всем…
― Гав-гав-гав!

― Скажи-ка, дядя…
― Что?
― Ведь недаром, Москва, спаленная пожаром, французу отдана? А?

― «Здесь зрители аплодируют…»
Здесь зрители аплодируют. Аплодируют, аплодируют. Кончили аплодировать!
Приветствую вас, товарищи маски! Поздравляю вас с Родительским днем!
/* Вожатые изображают поддержку: ходят по кругу, как бе поют и т.п. */
Ну?
― Ура! /* слабовато уракают, слабовато */
― Парад, стой! Раз-два.

― Отменить! Отменить Родительский день! Пять обмороков, четыре с сыпью. Инфекция, интоксикация, карантин! КАРАНТИН!
― А Митрофанова?
― Пока здорова. Все пять случаев — мальчики.

― Что? Что такое?
― Ш-ш-ш…
― Кто такие?
― Ш-ш-ш…
― Как без штанов?
― Ш-ш-ш…
― Так, понятненько. /* ЧмоКе! */

― Родичей зовет!

― Так. Никитин, Шарафутдинов, Стобовой. Вся компания!
― Что же делать?

― Подожди. Заболели. Болезнью заболели.
  А-ааа-ааа-ааа. «Амурские волны».
  А вы говорили — талантов нету.
  Артисты, хе. Художественный театр.
  Лжецы, симулянты, самострелы. Вон отсюда!

ТАК СТАЛО ЯСНО, ЧТО РОДИТЕЛЬСКОГО ДНЯ НЕ МИНОВАТЬ

― Ой! Ой! Ой! Ух! Ой! Ой…

Костя Иночкин в темной каморке фокусы разучивает

― Что ты об этом хулигане печалишься? Вот увидишь, тебе без Иночкина легче станет. Если бы ты знала, сколько он товарищу Дынину крови попортил.

«Крови попортил. Ну да. Если б я ему хоть каплю крови испортил, тут бы такое началось».
― У товарища Дынина вся кровь кончилась!
― Караул! Караул!
― ААААА!!! /* ТОТ самый звук сирены, ну вы поняли */

«Щас опять говорить начнут»
― Нужно срочное переливание. Кто отдаст свою кровь?
― Я!!! /* весь лагерь в едином порыве */
― У тебя какая группа?
― Первая!
― У тебя?
― Вторая.
― У тебя?
― Третья.
― А нужна тридцать третья группа. Это очень редкая кровь.

«И тут выйду я»
― У меня тридцать третья.
― И ты пожертвуешь своей редкой кровью?
― Да.

«Ну, щас все, конечно, начнут аплодировать»
/* Аплодируют, аплодируют… */

― Иночкин. Иночкин! Ты был для меня кровным врагом. А сейчас стал кровным братом.
Но в лагерь я все равно тебя не верну. Не-а. Ты купался не в положенном месте. Ну, а что делать. Иночкин. Иночкин. Иночкин!

― Иночкин! Иночкин! Иночкин!
― Иночкин!
― Иночкин!
― Иночкин!

― Сегодня кино будет. Все вместе пойдем!
― В темноте никто не узнает.
― А то тебе, наверное, скучно?
― Ничего мне не скучно! Мне Шарафутдинов книжку дал, я по ней фокусы разучиваю. Показать летающую даму?
― Покажи, покажи!

― А, так вот вы где!
― Трепухи!
― Цветочки тут всякие!
― Никакой тайны доверить нельзя!
― Ты Дынину про нас стукнула?
― Сами вы стукнули!
― А кто же?
― Кто Дынину зеркало Шагаловой отнес?
― Какой еще …?
― Никто не носил.
― Значит, она сама туда пришла?

― Кто тут?
― Мы.
― Девочки? Очень хорошо. И мальчики? Отлично. Что же вы здесь делаете?
― В картишки дуемся.
― В подкидного дурачка.
― Стыдно, девочки. А ну, вылезайте.
У. У! У. Так-так-так-так.
Ай-я-я-я-яй. А. Да.

Да. Да, девочки. Фу…
Сегодня подкидной, завтра азартные игры… Отвлечение от созидательного труда!
Понятно говорю?
― Понятно.

― За ку-па-нье без раз-ре-ше-нья…
― Ваша работа.
― Почему это наша?
― Марат-то ваш.
― Ой, миленький, ой бедненький…
― Ладно, ребята, пошли на репетицию. Пошли.
― А дрожит-то как. А похож. Ну вылитый Костя! Вылитый Иночкин.

― Костя, сидишь?
― Сижу.
― А меня Дынин вызвал.
― Ну.
― Пускай, говорит, к Родительскому дню, молния, карикатура и подпись в стихах. Изобрази, говорит, Костю Иночкина в жалком виде, когда он из воды вылез.
Чуешь, куда гнет, а?
― Так ты нарисовал или нет?
― Только ты не думай, что я трус. Я когда надо, в крапиву прыгал. Без штанов.
― Ты нарисовал?
― А что мне было делать? Меня ж в редколлегию выбрали. Костя? Костя…

ТАК КОСТЯ ИНОЧКИН ПОТЕРЯЛ ОДНОГО ДРУГА

Здесь зрители аплодируют, аплодируют. Кончили аплодировать!

― Раз-два-три-четыре. Раз-два-три-четыре. Раз-два-три-четыре. Раз-два-три-четыре.
Раз-два-три-четыре. Раз-два-три-четыре. Раз-два-три — Стоп.

― Ну как?
― Ничего.

― Второе упражнение. Приготовились.

― А че это вы здесь делаете, а?
― Давай, иди отсюда!
― Да ладно, ладно.
― Кыш!
― Иди гуляй!
― Смотри-смотри, во чешет, а?

― Что же, Иночкин теперь так и будет в темноте сидеть? Может, ему нору под трибуной прорыть?
― Точно! Он и будет туда-сюда ползать. Где бы незаметно достать лопату или совок?
― Да никто тебе лопаты не даст.
― Мне?
― В той смене один мальчик черенок сломал, теперь все запирают.

― Внимание! /* Митрофанова показывает трюк с обручем. Трюк не показывается */
― Дай я!
― Ну дай я еще!
― Ну дай. Смотри. /* Неля показывает класс */
Ла-ла-ла, ла-ла-ла, ла-ла-ла. Ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла-ла.
Ла-ла-ла, ла-ла-ла, ла-ла-ла. Ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла-ла.
Ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла-ла.
Здесь зрители аплодируют, аплодируют. Кончили аплодировать.

― Здрассти.
― Здрассти. /* Ой! А с ними свинья! */
― Ой! Свинья!
― Девчата, а правда, что Костя вернулся?
― Правда. А это ваша свинья?
― Наша. А что?

― Ну рой, рой, рой же!
― Ну что, Костя, пролезешь, а?
― Не знаю. Ребята, оттащите ее, проверим.
― Щас, Кость, щас.
― Костя, учти: голова пролезет — все пролезет…
― Да знаю я! Нет, ребят, давай еще!

Куда ставить-то? В столовой

Довольно жить законом, данным Адамом и Евой.
Клячу истории загоним – левой, левой, левой.

― Да подожди ты.

― КУДА СТАВИТЬ-ТО?

― Ставь на сцену. Не надо эту самодеятельность.
– Это же Маяковский!
– Знаю. Маяковского в каком классе проходят? И потом, по тематике не то. Адам, Ева…
― Ну и что?
― Не надо.

― Стих «Наш лагерь» выучили?
― Выучили.
― Молодцы.

― Пирамиду смотреть будете?
― Посмотрим.
― Приготовилсь.
― Чего тебе?
― Торт готов.
― Сейчас зайду.

― Делай раз. Делай два. Три. Рассыпься. Ну, как?
― Выразительно. Это можно.

― Начали.

Лагерь наша большая семья.

― Марат идет.
― Ну четче, четче.

Мы бодры, веселы…

― Веселее.
― Молодец, понял.
― Вот так и продолжайте.
― Встань на место. Начали.

Лагерь наша большая семья.
Мы бодры, веселы.
Хорошо нам живется, друзья!

― Иуда.
― Двурушник! Сам в крапиву прыгал, а сам!
― Ну-ну, разговорчики! Три-четыре.

В соответствии с распорядком
Начинаем мы утро с зарядки.
Угощают нас вкусным обедом!
Суп и щи мы едим всегда с хлебом!
Кто не ест — мы стыдим.
ПОХУДЕЕШЬ — ему говорим.

Свинья устала! Не могу, говорит, больше

― Эта свинья готова.
― Перекормили.
― Ух, щас я ее!
― Не смей бить животное! Слышишь? Не смей! Ее надо лаской.

― А че это вы тут делаете, а?
― Да иди отсюда, быстрей!
― Живо! Иди!
― Да ладно, ладно.

― Че теперь делать-то будем?
― Ребята, будите ее, будите – ведь погорим же!
― А-а-а! Надоела ты мне! /* И дубиной ее, дубиной */
― Чего ты делаешь? Убьешь!
― Держи ее!
― Держи ее! Убежит!

― Мы бодры, веселы…
― Атас!
― А-а-а!

― Атас! Валя!
― Шарафутдинов! Сбегай к завхозу, пусть придет с ключом.
― Я не могу.
― Почему?
― Я ногу подвернул.
― Вот новости. Тогда ты сходи, Веня.
― Не могу.
― Почему?
― Не пойду, и все.
― У него гланды.
― Ой, ребятки, что-то мне все это не нравится.

― Валя, у нас к вам серьезный разговор.
― Ну…

Товарищ Дынин считает привес по отрядам

Ширяев плюс 140 грамм.
Еременко плюс 25 грамм.
Второй отряд весь.

― Так, очень хорошо. Общий вес отряда – 865 кг. Этак они к концу смены за тонну перевалят!
Вот это питание. Помню, у матери нас восемь человек было…
― Третий отряд! Андронов…
― Подожди. Обслуживающий персонал, так. Иночкин /* И порвал, злодей, карточку! */ Давай.
― Андронов — ноль. Барыбин минус 8 грамм. Гарбузов минус 50 грамм.
― Минус сколько?
― 50 грамм.

― Товарищ Дынин! У меня к вам серьезный разговор.
― Опять про Иночкина. Сядь! Ты лучше посмотри, что у тебя в отряде творится.
У всех привес – а 3 отряд на месте топчется. С чем приехали – с тем и уехали.
А в других отрядах – что ни день – 100 грамм! Что ни день – 100 грамм. А то и 150!
― Товарищ Дынин!
― Что там Шарафутдинов?
― Минус 3 грамма!

― О! Даже Шарафутдинов. А причины знаешь? Сиди. Карты видишь? Играют, в твоем отряде. И не только мальчики, но и девочки. Митрофанова?
― Минус 100 грамм.
― О, минус 100 грамм. Вот до чего доводят эти… Вавилоны на голове. Черт знает что такое. Крапивой секлись. Котлеты куда-то выносят. Может, побег готовят. Или еще похуже. Нда, ну ничего-ничего.

― Ты что, Валентина?
― Может, у нее что-нибудь личное?
― А, Валя?
― А Иночкин в лагере! /* А вот и стукачок */
― Что?
― А Иночкин кино смотрит.
― Так.
― Так.

«Фанфан-тюльпан». На огромной белой простыне

― Третий отряд где? Ничего. Отряд где третий?
― Там.
― А. Так. Ну-ка, пусти-ка.
― Смотреть не мешайте!
― Ничего.
― Шнурок развязался.
― Позволь. Ты еще погруби мне, погруби! Механик, прекратите картину! Зажгите свет! /* Бурные крики возмущения */

― Сидите, сидите. Сидите!
― Что вы ищете?
― Ничего-ничего.
― Так кино давай!
― Тише, тише, тише.

― А Фанфана убьют?
― Убьют, убьют.
― Не убьют!
― Кино! Уино! Кино!
― Механик, давай!

― Не, я домой поеду. Завтра бабка приедет — тут такое начнется.
― Никуда ты не поедешь.
― Нет, поеду!

– Второй день без первого, первый день без второго.
― И два дня без третьего! Я бы так не мог.
― Погоди. Ты с ним говорила?
― Бесполезно.
― Ну как бесполезно?
― Бесполезно! Я ему говорю — куда ставить-то? А он говорит «Да подожди ты». Я говорю «Куда ставить-то»? — «Да подожди ты!»
― Да подожди ты!
― Что? А.
― Может быть, еще раз поговорить?
― Битый номер.
― Ну как человеку можно объяснить, что, например, детей любить надо?
― Я, конечно, эту смену отработаю, а там резко вопрос поставлю: либо я, либо он.
― Тихо! Придумал.
― Ну?
― Чего?
― Придумал! У тебя деревенские ребята знакомые есть?
― Угу.
― Надежные ребята?
― Угу.

― Кто здесь? Вожатые? Очень хорошо. И заведующий хозяйством. Отлично. Что ж вы здесь делаете?
― Ужинаем.
― Что?
― Закусываем. О!
― Эх! Нашли место и время. Чтобы завтра — ни в одном глазу! А потом поговорим. Дети.

― Костя! Костя! КОСТЯ!

― Костя! Константин!

Я люблю тебя жизнь,
Что само по себе и не ново.
Я люблю тебя жизнь,
Я люблю тебя снова и снова.
Вот уж окна зажглись…

― Внимай, Земля, споем тебе про космонавтов песню.

ПЕСНЯ Четырнадцать минут до старта

Заправлены в планшеты космические карты.
И штурман уточняет последний раз маршрут.
Давайте-ка, ребята,
Споемте перед стартом.
У нас еще в запасе 14 минут.

Я верю друзья, караваны ракет
Помчат нас вперед от звезды до звезды.
На пыльных тропинках далеких планет
Останутся наши следы.
На пыльных тропинках далеких планет
Останутся наши следы.

― Нет-нет, в первый ряд, там оставлено место. Ничего-ничего, проходите, пожалуйста.
Способные ребята! А в проходе не сидят. Прошу Вас. Сюда. Начните номер сначала! Ничего, некоторые еще не видели. А ну-ка, ребята.
― Ребята, садитесь.
― Начинайте, пожалуйста.

― Внимай, Земля, споем тебе про космонавтов песню.

Заправлены в планшеты…
Заправлены в планшеты…

― Эту песню, товарищ Митрофанов, Гагарин пел в космосе.

― Так. Понятненько…

― А-а-а!
― А че это вы здесь делаете, а?
― Иди отсюда, иди.

Парад-карнавал

― Внимание! Начинаем парад-карнавал! Приветствую вас, товарищи маски! Поздравляю вас с Родительским днем!
― Ура!
― Парад, стой!

― Где же царица полей? Где Митрофанова?

― Ребята, кому торт дадут?
― Кукурузе, царице полей!
― У ;).

― Царице-полей, КУКУРУЗЕ! Царице-полей, КУКУРУЗЕ!

― Где Митрофанова?
― Сейчас все будет.
– Без сюрпризов не можете.

― Царице-полей, КУКУРУЗЕ! Царице-полей, КУКУРУЗЕ! Царице-полей, КУКУРУЗЕ! Царице-полей, КУКУРУЗЕ!

Грудью вперед бравой!
Флагами небо оклеивай!
Кто там шагает правой?
Левой! Левой! Левой!

― Ничего не понимаю.
― … /* Непереводимая игра слов */
― Да при чем тут я?
― А при том, что царица полей — никто иная, как ваша племянница. Откройся, царица полей!

― ИНОЧКИН!!!
― Ура!
/* Все аплодируют, аплодируют */
― Ха-ха-ха-ха.

― Ничего не понимаю.
― Да все понятно, товарищ Дынин. Ребят, погода-то какая, айда купаться, а? Пошли.

― Товарищи, куда вы? Куда же вы, товарищи? Программа еще не кончилась. У нас еще много мероприятий.
Аттракционы, викторины, комические эстафеты. Куда же вы? Подождите. Куда же вы, товарищи. Сейчас же не время.
Не время купаться. Товарищи, я хотел как лучше. Чтобы дети поправлялись. Чтобы дисциплина была. Как же это, товарищи?
/* Все бегут мимо. Дынина искренне жаль. Бедный, бедный, какой он бедный человек */

Костя прыгает через речку

― Эй, прыгайте сюда!
― Костя.

― КОСТЯ! А-ха-ха-ха!

― А че это вы здесь делаете, а?
― А мы через речку, мальчик, прыгаем. Ага
― А-а-а. Понятно.

― Ну вот, уже прыгают. Прыгайте, прыгайте. Прыгайте. Дети.

― А че это вы здесь делаете, а? Кино-то уже кончилось.

КОНЕЦ. ВСЕМ СПАСИБО!

И ведь что интересно…

Чему как бы учит нас текст фильма «Добро пожаловать, или посторонним вход воспрещен»?

Лагерь наша большая семья. Хорошо нам живется, друзья! Дети отдельно, родители отдельно. Скандирование поручим обслуживающему персоналу.

Организовать хорошую эпидемию — дело непростое. Хотя, в принципе, нет ничего невозможного. Для человека с интеллектом.

Если у вас проблема — главное на суп налегать. В жидкости вся сила.

Смотрите хорошее кино — и будет вам счастье.
И помните: «Бодры» надо говорить бодрее. А «веселы» сами знаете как…

Про фильму (На ходу играют. Виртуозы!)

Скорее к цитатам (А че это вы здесь делаете, а?..)

Песня из фильма… (Заправлены в планшеты космические карты)

Скачать цытаты с картинками! (Куда ставить-то? Pdf — 2,2 Мб)

Ссылки по теме

Добро пожаловать на Википедии

Добро пожаловать на сайте КиноПоиск.Ru

Присмотреть на Озоне:

— DVD Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен. На ходу играют. Виртуозы!

— 5 DVD Фильмы Евгения Евстигнеева. Том 1. 1964-1977гг. Откройся, царица полей!

— Книга Семен Лунгин, Илья Нусинов. Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен и другие киносценарии. Очень проверенные костюмы.

— Audio CD Песни для детей из кинофильмов. Отличный сборник. Но не в тему. Мы бодры…

Что-нибудь еще? Да, их есть у меня…

Формула любви (Заголосила! Да не простыл наш батюшка, а с глузды двинулся!)

Бриллиантовая рука (Ну-с, будем принимать меры. А что делать? Пьянству — бой!)

Кавказская пленница (Короче, Склихасовский!..)

Операция Ы (Экзамен для меня —
всегда праздник, профессор!)

Покровские ворота (Я не знаю, я вся такая внезапная, такая противоречивая вся…)

Семейка Аддамс (А печенья сделаны из настоящих скаутов?)

Убрать Перископ (Я гарантированный геморрой, сэр…)

Волшебное кольцо (Ваня, я Ваша навеки!)

Крылья, ноги и хвосты (Эй, ты, птичка, летим со мной, там столько вкусного)

М.Успенский — Там, где нас нет (Ты смотри — сироту всякий норовит обидеть!)

А на посошок?..

― Список, товарищ Сухов… Гюльчатай!!!

― Я наивная, я доверчивая. Меня легко обмануть!

― Удача» — это ярлык, который посредственность наклеивает на достижения гениев.

Добавлено на сайт: 05.02.2011

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8

Третий отряд!
Мы купаемся здесь. А местные ребята
во-он там, на острове.
Это Митрофанова. Она у нас сегодня дежурная.
Вожатая нашего отряда Валя.
Это Стасик, Димка, Венька, Лера, Неля…
Тапочки…
Да, знаете, кто у нее дядя?
Товарищ Митрофанов.
Это наш физкультурник.
Да не этот. Этот, который с огурцом — это завхоз.
А физкультурник — этот.
Зимой он учится в университете, а лето проводит в пионерских лагерях.
Ребята зовут его гусем.
А он и не обижается.
Докторша.
А это наш начальник лагеря, товарищ Дынин.

— Двадцать два.
— Двадцать два.

— Двадцать три.
— Двадцать три.

— Двадцать четыре.
— Двадцать четыре.
Двадцать пять. Дв…
Двадцать шесть!
Раз, два, три, четыре…
Мальчик, мальчик, а ну марш отсюда!
Эти местные нам всю дисциплину подорвут.
Да бросьте вы.
На том конце деревни, говорят, коклюш был.
Надо всячески оберегать наших от контактов.
Оберегать от контактов… от контактов… тактов… тактов…
Ох, я с ужасом жду родительского дня.
Мало нам местных, так наедут еще
бациллоносители из города.
— Ну и что? Очень хорошо.
Вова!
И зачем ему этот родительский день?
Так говорят, Митрофанов приедет.
Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь,
8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16,
17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24,
двадцать пять…
Наденьте тапочки! Пусть все наденут тапочки!
Что случилось?
Ребята, ну быстрей же, быстрей!
Ну надевайте же!

— Чьи это тапочки?
— Мои!

— Слушай, кто пропал?
— А я что, знаю?
Вырвался.
Ушел.

— Три-четыре…
— И-НОЧ-КИН!
И-НОЧ-КИН! И-НОЧ-КИН!
И-НОЧ-КИН! И-НОЧ-КИН!
А это я. Это меня зовут Костя Иночкин.
Это я с местными уплыл на остров.
Я очень хорошо плаваю. Не верите?
Щас… Минуточку…
Да я эту речку могу переплыть сто тысяч раз.
Если хотите знать, у меня 2:12 на спине
Если б я был женщиной, я бы был чемпионом
Союза по плаванию.
Когда я был маленьким, я тоже отдыхал в пионерских лагерях.
Нам тогда приходилось туго.
Спали в самодельных шалашах, готовили пищу на костре,
сами таскали воду, сами стирали.
Очень были неустроены в бытовом отношении.
А теперь? Оглянитесь вокруг. Какие вам корпуса понастроили!
Какие газоны разбили!
Водопровод. Телевизор! Газовая кухня!
Парники, цветники, мероприятия.
Дети, вы — хозяева лагеря. Вы.
От вас что требуется, друзья мои?
Дис-ци-пли-на!
Я категорически запретил переплывать на остров.
А Иночкин нарушил мой запрет и переплыл!

— А там может быть коклюш.
— Да нет там ничего.
Третий отряд, разговорчики! Берите пример со второго отряда.
Кто поручится, что Иночкин теперь не несет в себе заразы?
Кто?
И это не первое нарушение Иночкина: в день приезда
он фехтовался на палках, а вслед за ним все стали фехтоваться.
Даже девочки.
Ночью, под одеялом, он зажег фонарик и читал книгу.
И все стали читать книги!
А сегодня уплыл на остров.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8

Арку венчает красное полотнище: «Добро пожаловать!» А чуть ниже прибита железка: «Посторонним вход воспрещен». Мы въезжаем под арку. С внутренней стороны на железке написано: «Самовольный выход не разрешается».

За аркой — главная аллея. Она широка, посыпана мелким гравием, когда идешь по ней, гравий хрустит, и всем слышно, что по главной аллее кто-то идет.

По обе стороны аллеи — бордюр из цветов. Его прерывают установленные на равном расстоянии цементные постаменты. На каждом постаменте гипсовая скульптура. Под каждой скульптурой на фанерке — название.

Все скульптуры стоят парами: справа пионер с горном и слева пионер с горном, справа барабанщик и слева барабанщик. Под барабанщиком написано «Тревога», под пионером с горном — «Призыв». Дальше стоят пионер с голубем («Миру мир!»), пионер с рюкзаком и поднятой ногой, будто он взбирается на гору («К вершинам!»), пионер с натянутым луком («В цель»), А затем — снова пионер с горном, пионер с барабаном и так далее до самой трибуны с флагштоком, где по утрам начальник лагеря и старший пионервожатый принимают рапорты и произносят речи.

— Наш пионерский лагерь расположен в высшей степени на неудачном месте, — слышим мы голос Кости Иночкина и, словно коршун воспарив над землей, озираем лагерь с птичьего полета. — Слева сосновый бор без конца, без края — того и гляди кто-нибудь заблудится, справа река, подковой охватывающая всю территорию, — того и гляди кто-нибудь утонет. Не говоря уже про малинники в оврагах — того и гляди кто-нибудь объестся! В общем, за нами нужен глаз да глаз…

Камера камнем упала вниз и крупнейшим планом выхватила напряженно глядящий глаз. В зрачке отражалась река, точнее — та ее часть, что была предназначена для купания пионеров и была огорожена толстыми канатами.

Канаты шли от берега до буя, потом параллельно берегу к другому бую и снова к берегу.

Человек, которому принадлежал этот напряженный глаз, был атлетического сложения.

Торсом, бицепсами и неподвижностью позы он напоминал Атланта, вроде тех, что украшают доходные дома конца прошлого века.

У другого буя в столь же напряженной позе стоял второй Атлант совсем не атлетического сложения, с длинной шеей и костистыми, покрытыми гусиной кожей плечами.

Глаз да глаз — точнее, пара глаз да пара глаз — наблюдали за кишащими в воде телами. Тел было не так уж много, но акватория столь мала, что казалось — вода кипит.

— Это наш физкультурник. (Камера остановилась на атлетическом торсе.) Да не этот… Это завхоз. А физкультурник тот… (Камера поспешно перескочила на длинношеего.) Ребята зовут его Гусем. Летом он работает физкультурником, а зимой учится на скульптора-монументалиста, и все эти пионеры вдоль аллейки — дело его рук.

Последние песчинки проскочили через узкую горловину песочных часов, и пожилая женщина в белом халате, надув щеки, что было сил свистнула в четырехтрубчатый судейский свисток.

…Атланты дрогнули и двинулись к берегу. И удивительным образом вода за ними очищалась от детей. Ни одна голова не оставалась за той незримой чертой, что соединяла двух Атлантов. Впрочем, скоро черта эта стала вполне зримой. А потом и вовсе превратилась в волейбольную сетку, прикрепленную концами к двум шестам. За эти-то шесты завхоз и физкультурник по прозвищу Гусь выволакивали на берег сетку, словно рыбаки невод.

Выдворив всех купальщиков на сушу, Атланты побили себя по ляжкам, как извозчики в стужу (а день, к слову, был очень жаркий), и вернулись на исходные рубежи.

— Третий отряд, в воду! — скомандовала докторша и, свистнув, перевернула песочные часы.

Ребята с воплем ринулись в реку. Вода снова закипела. На берегу осталась длинная шеренга тапочек.

Вожатая Валя и дежурная по отряду Митрофанова тут же принялись пересчитывать ребят: вожатая — по головам (что было почти невозможно), а дежурная — по тапочкам (что было значительно легче — тапочки стояли на месте, а головы, как поплавки, когда клюет, то скрывались под водой, то выскакивали вновь).

— Пятьдесят три штуки, — закончила подсчет Митрофанова и, с трудом протолкнув мысль сквозь зной, растерянно произнесла: — Двадцать шесть с половиной пионеров.

Но, спохватившись, что результат нелеп, поспешно принялась пересчитывать.

И по мере того как пересыпался песочек, вожатая Валя, пересчитывавшая головы, и дежурная Митрофанова, пересчитывавшая тапочки, все убыстряли и убыстряли темп.

С другого берега купались деревенские. Они брызгались, меряли дно, хватали друг друга за ноги — словом, вели себя крайне безобразно. Потом вдруг вскочили и, словно стая мальков, устремились наперегонки куда-то на середину реки.

— Вот увидите, — сказала одна из вожатых, — эти деревенские нам всю дисциплину подорвут.

— Дисциплина что, — сказала докторша. — На том конце деревни, говорят, коклюш был. Надо всячески оберегать наших от контактов.

Вожатые согласно закивали.

— Я с ужасом жду воскресенья, — продолжала докторша. — Мало того, что приедут бациллоносители из города, не миновать еще и бациллоносителей из деревни. И зачем только товарищ Дынин затеял этот карнавал?

— Точно, — подтвердила длинноногая вожатая, отрабатывая босыми ногами на траве движения чарльстона. — И без маскарада хватает.

— Что и говорить, — серьезно сказала Валя. — Куда лучше, если бы лагерь был расположен на необитаемом острове…

Докторша сочувственно склонила голову.

— …разумеется, не окруженном водой, — насмешливо закончила Валя.

— Что? — опешила докторша.

Но тут докторша заметила, что песочек давно пересыпался, и истошно засвистела. Посиневшие Атланты двинулись к берегу. Валя быстро считала по головам выходивших из воды ребят.

— Господи, — сказала она. — Можно голову потерять.

— Что случилось? — обеспокоилась докторша.

— Одну голову потеряли.

— Наденьте тапочки! Пусть все наденут тапочки! — закричали вожатые.

Вмиг тапочки были разобраны.

Лишь одна пара сиротливо осталась стоять на траве.

Докторша подняла тапочек. На внутренней стороне чернильным карандашом было написано: «Иночкин Костя, 3-й отряд».

Перепуганные Атланты суетливо выбирали волейбольную сетку. Вздох ужаса пронесся по шеренге вожатых: посреди сетки зияла дыра.

— Вырвался! — дрожащим голосом сказал Гусь.

— Ушел! — сказал завхоз.

— Три-четыре! — скомандовал начальник лагеря товарищ Дынин, он с биноклем в руках стоял на пригорке, и все — и дети, и вожатые — закричали:

— И-ноч-кин!

— Три-четыре!

— И!.. Ночь!.. Кин!..

— Вот он! Вот он! — закричал толстый мальчик Шарафутдинов.

— Где? Где? Что ты выдумываешь?

— Ничего я не выдумываю. У меня зрение, как у орла! — сказал Шарафутдинов.

Дынин поднял бинокль.

* * *

Деревенские плыли наперегонки. Течением здорово относило, и ребят прибило на тот берег, к кустам. Выбравшись на сушу, они повернулись спинами к реке и принялись выжимать трусики. А по голому заду пойди отличи, кто городской, а кто деревенский.

— Который?.. Который?.. — волновалась докторша.

— Да вон он!

— И!.. Ночь!.. Кин!..

Но Иночкин не слышал. Он сосредоточенно смотрел вдаль.

На заливных заречных лугах, просторных, как небо, мчались наперегонки восемнадцать жеребят. Они то скакали, как зайцы, то, взвившись на дыбки, шли на задних ногах, как люди, то встряхивали головами, точь-в-точь как выскочившие из воды мальчишки.

Ой, до чего ж весело было на них смотреть!

— И!.. Ночь!.. Кин!..

И Иночкин обернулся.

— Это я. Это меня зовут Костя Иночкин. Это я уплыл с деревенскими на тот берег. Я очень хорошо плаваю.

Не верите?

Фигурка прыгнула в воду и хорошим кролем пошла к нашему берегу.

— Эту речку я могу переплыть сто тысяч раз. Без отдыха! Год могу туда-сюда плавать, если, конечно, зимой ледокол будет передо мной лед рубить. Я холода не боюсь. Я вообще ничего не боюсь.

* * *

— Смельчак какой нашелся! Ничего не боится! А если бы ты утонул, кто бы отвечал?

Костя молчал. Он стоял перед линейкой, а с трибуны его отчитывал начальник лагеря товарищ Дынин.

— Когда я был маленьким, я тоже отдыхал в пионерских лагерях. Нам тогда приходилось туго: спали в самодельных шалашах, готовили пищу на костре, сами таскали воду — очень были не устроены в бытовом отношении. А теперь — оглянитесь кругом! Какие корпуса для вас понастроили — здравница! Какие газоны разбили! Водопровод! Телевизор! Газовая кухня! Цветники! Парники! Мероприятия! Отдыхайте, набирайтесь сил, растите — всё для вас! Вы хозяева лагеря!.. От вас что требуется? Дис-цип-лина!.. Я категорически запретил переплывать на тот берег и контактировать с деревенскими. А Иночкин нарушил мой запрет — переплыл и контактировал.

— А в деревне коклюш, — добавила докторша.

Ребята зашумели.

— Третий отряд! Разговорчики! Берите пример со второго отряда!

— Кто поручится, — вопрошал Дынин, — что Иночкин теперь не несет в себе заразу?

— Наверняка несет, — жестко сказала докторша.

— И это не первое нарушение Иночкина. В день приезда он фехтовал на палках, а вслед за ним все стали фехтовать, даже девочки. Ночью под одеялом он зажег фонарик и читал книгу. И все стали читать книги. А сегодня переплыл на тот берег. Что же, теперь все будут плавать на тот берег?..

— Ну что он такое говорит, — шепнула Валя стоявшей рядом вожатой второго отряда.

— Молчи и учись. Им, — мотнула она головой в сторону ребят, — палец покажи, они всю руку оттяпают.

— Более того, — продолжал Дынин, — в вещах Иночкина обнаружены лески, крючки, поплавки. Это, как вы думаете, для чего?..

Костя стоял перед трибуной. Взгляд его следил за пролетавшим высоко над лагерем звеном реактивных самолетов. Сверкнув золотыми искрами в какой-то фигуре высшего пилотажа, самолеты разом взвились, и только тогда пришел звук. Дынину пришлось напрячь голос:

— Картина складывается отрицательная. Я издал приказ об отчислении Иночкина.

— Ну за что же? — тихо сказала Валя.

— Ох, и настроеньица у тебя, — покачала головой вожатая второго отряда. — С такими настроениями всю работу в отряде завалишь. По одному стукнем — полсмены порядок.

— А потом? — спросила Валя. — По другому стукнем?

* * *

— Купишь ему билет, — наставлял Дынин лагерного завхоза, — посадишь на электричку, и пусть едет.

И ГАЗ-69 заскакал по неровной дороге.

Костя, держа на коленях чемодан, сиротливо сидел, зажатый нагло развалившимися на мягком пружинном сиденье пустыми молочными бидонами. Казалось, бидоны неохотно потеснились, чтобы дать мальчику примоститься.

* * *

В пустой столовой было гулко, как в бане. Дынин сидел за столом, покрытым немыслимо чистой клеенкой. Перед ним стояли алюминиевая кастрюля и круглый никелированный поднос с пирамидой перевернутых сверкающих стаканов. Дынин зачерпывал половником в кастрюле, ловко, не капая на клеенку, наливал себе компот и с удовольствием пил.

— Хочешь компоту? — предложил Дынин, когда Валя подошла к столу.

— Нет, спасибо, — сказала Валя. — Товарищ Дынин, чем больше я думаю об Иночкине, тем несправедливее мне кажется ваше решение.

— А ты меньше думай.

— Нет, серьезно. Ну что он такого ужасного сделал?

— Ты какой год в лагере работаешь?

— Ну, первый.

— Так, — сказал Дынин и налил себе еще полстакана. — Компоту хочешь?

— Нет!

— Ты чего добиваешься?.. — Дынин сделал из пальцев решетку и лукаво взглянул через нее на Валю. — Этого?

— Загубили парню лето, — сказала Валя и, поглядев Дынину прямо в глаза, попросила: — Товарищ Дынин, верните Иночкина. Я за него отвечаю. Ну, честное комсомольское слово, ничего не случится.

— Ты об одном Иночкине хлопочешь, а у меня таких Иночкиных — двести шестьдесят три… А за тебя саму отвечать надо. Ну, хватит, хватит. Компоту хочешь?

Валя помотала головой.

* * *

Машина набрала скорость, и бидоны, недовольные непривычным соседством, принялись ворочаться, шевелиться, брюзгливо дребезжать, вытесняя непрошеного гостя.

Костя попытался было вступить с ними в борьбу, заерзал, расставил локти. Но бидоны так навалились на него железными боками, так злобно лязгали откинутыми крышками и так больно тюкали его по темени лужеными ручками, что Иночкин решил не связываться.

— Черт с вами, — сказал он и сполз на пол, где беззлобно покряхтывала пустая корзина для овощей.

* * *

Костя поднялся по лестнице и остановился перед дверью. Запел звонок. Дверь отворилась. Увидев Костю, бабушка схватилась за сердце:

— Ты меня в гроб вгонишь! Тебя из лагеря выгнали, да?

Костя кивнул. Бабушка упала и тотчас умерла.

Хоронили бабушку ее друзья-пенсионеры. Их было числом более девятисот. Под звуки оркестра гроб, несли на руках празднично одетые старики и старухи. На Костю все смотрели с глубокой укоризной, и ему было невыносимо тяжело идти в толпе пенсионеров. Речь над могилой держал бородатый дед — чемпион Советского Союза по старости. Он сказал:

— Этот мальчик по имени Костя убил свою бабушку. Семьдесят восемь лет никто не мог вогнать ее в гроб, а он смог.

И все более девятисот пенсионеров невыразимо печальными глазами посмотрели на Костю и заплакали. И Костя заплакал.

— Ну чего сопли-то распустил? Прежде надо было думать, — сказал завхоз. — Вот билет, садись и жди. Скоро электричка подойдет. А мне с тобой канителиться некогда.

— Нет, ехать в город, ехать на убийство — невозможно!

* * *

Поздно ночью, усталый вернулся Костя в лагерь.

Он остановился у калитки и содрогнулся. Это не его приглашало добро пожаловать красное полотнище. Это ему, постороннему, вход запрещали черные буквы на железке. Ох, до чего ж паршиво быть посторонним!..

Костя горько вздохнул и на цыпочках вошел на территорию лагеря.

Темнота была жуткая. Бесшумно летали летучие мыши, в разрывах облаков мерцали звезды.

Хруп, хруп, хруп — хрустел под ногами гравий. Ветер гнал по черному небу рваные облака. Тени скользили по ярко белевшим гипсовым статуям пионеров. Казалось, что статуи враждебно поворачиваются вслед Косте Иночкину.

И Иночкину представилось, что барабанщик забил тревожную дробь, что горнист прогудел сигнал, что голуби мрачно урчат ему вслед и хищно щерятся, а пионер-альпинист замахнулся веревкой и поднятой ногой норовит садануть Косте по шее.

Костя шарахнулся.

Хруп, хруп, хруп — гремел под ногами гравий, трещали барабаны, выли горны, рычали голуби… Что-то черное надвигалось на Костю. Ближе, ближе, ближе! Что это? Да это же трибуна застлала от него весь мир.

Костя заелозил ладошками по шершавым доскам. Вертушок.

Дверца.

Черное подтрибунье.

Костя юркнул туда, захлопнул дверь, и вертушок сам собой повернулся.

Тэн-н!.. Киу-у! — запела спущенная стрела. — Пэк!

Но Костя уже был в безопасности.

Надпись на экране:

Так Костя Иночкин перешел на нелегальное положение.

* * *

Вдруг Косте на лоб что-то капнуло. Он открыл глаза. Он был, как зебра, весь переполосован желтыми линиями — солнце сквозь щели. А тут как полило! И не то что дождь или там душ, а как водопад, как из ведра.

Лили действительно из ведра. Это Неля Полешко мыла трибуну. Собственно, мыть было поручено двоим: ей и Стабовому Диме. Но Стабовой сидел на балюстраде, напевал что-то и шлепал в такт по перилам скрученной в жгут тряпкой.

— Нельк, а Нельк, ты чарльстон танцевать можешь?

Нелька презрительно выпятила нижнюю губу.

— У нас все девочки могут.

— Научи меня. А я тебя тоже чему-нибудь научу. Телепатии научить?

— Чему?

— Мысли читать на расстоянии. Или наоборот — внушать.

— А ты умеешь?

— Спрашиваешь! Хочешь, внушу?

— Ему внуши! — сказала Нелька, кивнув на пробегавшего мимо лагерного пса Космоса. — Космос! Космос! На-на-на!..

— Запросто, — сказал Димка.

Космос, виляя хвостом, подбежал к трибуне.

— Ну, что ему внушить?

— Чего-нибудь, — пожала плечами Нелька.

Димка сосредоточенно посмотрел на Космоса. Космос вдруг засуетился, подошел к углу трибуны и поднял ногу.

— Дурак, — сказала Нелька.

— Честное слово, это не я, это он сам. А вообще собакам знаешь как трудно внушать, у них же нервная деятельность недостаточно высшая.

Но тут Космос словно остервенел. Шерсть вздыбилась у него на загривке. С хриплым лаем бросился он на дощатые стенки трибуны.

— Чего это он, Димка? Чего ты ему внушил?

— А кто его знает. Ничего я ему не внушал. Сейчас я сам его мысли прочитаю. — Димка сложил ладони рупором и приставил ко лбу. — Мыслеулавливатель, — пояснил он. — Прочитал! — закричал он вдруг.

— Ну?

— Под трибуной кто-то есть!

— А кто?

— Не говорит. Какой-нибудь зверь.

— Давай его выманим.

— А на что манить? Мы ж не знаем, чем он питается. Если зверь плотоядный — на колбасу надо, а травоядные на подорожник хорошо идут.

— Давай сделаем бутерброд: сверху колбаса, снизу подорожник.

— Мы его сейчас выкурим. — Димка полез в карман и достал сигареты. — Нет, — сказал он, заглянув в пачку, — самому не хватит. До конца смены двадцать два дня, а тут три штуки осталось.

Подошел скучающий парень с профилем Гоголя.

— Чего это вы делаете?

— Ступай, ступай, — сказал Димка.

Когда парень скрылся за трибуной, Нелька прильнула ухом к щели.

— Димк, дышит!

Стабовой принюхался.

— Волком пахнет. Или барсуком.

— А ты барсука нюхал?

— Сто раз!

— Ой, Димка, шевелится!

Космос лаял так, что, казалось, хочет из шкуры выскочить. Он хрипел, заливался и стучал лапами по доскам.

— Вот что, — решил Димка. — Надо его раскаленным металлом подпалить. Он тогда сразу выскочит.

Димка спрыгнул с трибуны и схватил валявшийся неподалеку кусок ржавой проволоки.

— Раскалим добела, и порядок.

Спичка догорела до конца и обожгла Димке палец, но проволока не нагревалась. Однако Димка не терял надежды.

— Давай всю коробку подожжем. Знаешь, какая температура развивается? Три тысячи градусов!

Коробка вспыхнула.

— Ну как? — спросила Нелька. — Греется?

— Ага. Сейчас враз накалится.

Но коробка сгорела чересчур быстро.

— Чуть теплая, — разочарованно сказала Неля.

— Ничего, — сказал Димка, — будем колоть холодным оружием. — Он приоткрыл дверцу и начал протыкать проволокой воздух. — Попал! Попал в зверя! — закричал он.

Но не тут-то было. Зверь, видимо, попался сильный: проволока медленно уползала в щель.

— Нелька, хватайся!

Нелька схватилась. Но и это не помогло. Рывок, и оба охотника скрылись под трибуной.

Надпись на экране:

Так Костя Иночкин вручил свою судьбу двум верным людям.

* * *

«Бери ложку, бери бак, если нету — шамай так», — проплыл над лагерем знакомый сигнал на обед.

В столовой сидели за длиннющими столами с одной стороны один отряд, с другой — другой. Доедали суп.

— Прослушайте информацию, — сказал Дынин и вышел в проход. — Завтра родительский день.

Принесли котлеты, и отряд, сидевший напротив, дружно заработал вилками. А третий отряд жевал одни макароны.

— Завтра, ребята, — продолжал Дынин, — нам предстоит взять рекордную высоту. По дисциплине, по организованности, по талантам. Как, товарищи вожатые, выявили таланты?

— Выявили, выявили, — откликнулись вожатые.

И вот голые котлеты остались сиротливо лежать на пустых тарелках.

— Пo полкотлеты! — распорядилась Лера и, отломив от своей котлеты половину, принялась есть.

— У меня двое, — сказала вожатая второго отряда, та, которая разучивала чарльстон.

— Это со всего-то отряда? — Дынин сделал строгое лицо. — Никуда не годится. Должно быть не менее одного таланта на звено.

Валя прыснула. Дынин строго посмотрел на нее.

— Если петь, танцевать не могут, — сказал он, — пусть хоть стих выучат, вольные движения под аккордеон.

— По полкотлеты! По полкотлеты! — вправо и влево передавали вдоль стола.

Все старались быть жутко справедливыми и размечали ровно по половине, а Шарафутдинов даже положил обе половинки на ладони и сравнивал их взвешиванием.

— А фокусы показывать — это талант? — спросил он, не прекращая под столом взвешивание.

— Фокусы, художественные пирамиды, пантомимы — все годится.

— Запишите меня, — сказал Шарафутдинов. — Я летающую даму покажу.

— Это какую еще даму? — нахмурился Дынин.

— Бубновую!.. — закричали ребята, а Шарафутдинов вытащил из-под ремня и показал Дынину книгу: «36 фокусов».

— А-а, — сказал Дынин. — Только чтоб без карт. Завтра, — продолжал он, — лучшие из вас, самые достойные… А кого, ребята, мы называем самыми достойными?

— У кого хорошая дисциплина!..

— Кто все до конца съедает!..

— Кто кроликам травку рвет!..

— Молодцы, — похвалил Дынин. — Так вот, самые достойные пройдут круг почета в карнавальных костюмах.

— По полкотлеты!.. По полкотлеты!.. — шелестело вдоль стола.

И как в игре в испорченный телефон, приказание, конечно, исказили. В правый угол дошло: «На полкотлеты!», и там поспешно опускали тарелки на пол, а в левом углу приказание приняло уж совсем идиотский вид: «По полке летом!» Тут растерянно переглядывались и переспрашивали друг друга:

— По какой полке?

— Что летом?

Кое-как разобрались. А разобравшись, испугались. Шутка ли, на глазах вожатых, воспитателей и того отряда, что сидит напротив, разделить котлету пополам, незаметно смахнуть полкотлеты с тарелки и, зажав двумя пальцами (чтоб не очень валять по ладошкам), вручить Вене, худенькому, черноволосому мальчику с мечтательными глазами, который ползал под столом с миской.

— Митрофанова! — позвал Дынин.

Отряд замер… все вскинули на Дынина испуганные глаза.

— Сведения подтвердились?

— Уху, — сказала Митрофанова с набитым ртом.

— Вот видите, — озабоченно сказал Дынин. — И товарищ Митрофанов приедет. — И со значением поглядел на вожатых.

— И мой папа приедет, — сказал мальчик из младшего отряда.

— Кушай, кушай, — сказал Дынин. — Закон знаешь: «Когда я ем, я глух и нем». Вот и помалкивай. — И вышел из столовой.

Все облегченно вздохнули.

Веня подполз к Стасику Никитину и толкнул его в коленку. Стасик нагнулся и посмотрел под стол: котлеты возвышались над миской дымящейся горкой. Стасик загоготал:

— Что он, Бармалей, что ли? Двадцать семь половинок! Столько нормальный человек не может съесть!

— Ты жадный, ты жадный, — зашипели девчонки.

— Я не жадный, — сказал Стасик и через окно бросил котлету Космосу, — я рациональный.

Давясь, выпили компот и встали из-за стола.

— Для всех мертвый час, кроме нас! — сказал Венька.

И все затопали на мертвый час. А Димка и Веня, крадучись, пошли к трибуне. Но по дороге их нагнал Шарафутдинов.

— Знаете что, давайте положим котлеты в шкатулочку с сюрпризом. — Он показал картонный куб. — Мало ли что!

Камера отвернула в сторону, и мы увидели за кустиком тоненькие ножки в сандаликах. Ножки постояли немного и неслышно побежали по траве. Потом они неслышно пробежали по дорожке, усыпанной кирпичом, тихонько прошелестели по асфальтовой дорожке и даже на бетонные ступени поднялись совсем неслышно.

И когда Димка, Веня и Шарафутдинов уже подходили к трибунам, дорогу им преградил товарищ Дынин.

— А ну, что у вас там? — спросил он и протянул руку к шкатулочке с сюрпризом.

— Д-да-да-да… да-да-да-да… — начал заикаться Димка. Один Шарафутдинов сохранял спокойствие.

— Пожалуйста, — сказал он, — посмотрите. — И открыл шкатулочку.

В шкатулочке что-то зафырчало, затрепыхалось, и оттуда, потеряв на лету перо, взмыл в небо голубь.

Товарищ Дынин растерянно посмотрел в пустую коробку, потом на голубя и задумчиво произнес:

— Пионеры, а мучаете птицу.

Надпись на экране:

Так Костя Иночкин получил в общей сложности тринадцать мясных котлет.

* * *

Наступил мертвый час. В лагере воцарилась какая-то странная тишина. Пожалуй, только теперь стало ясно, что с раннего утра и до сих пор беспрерывно грохотало радио.

Аллеи опустели. Лишь на площадке перед изолятором толпились вожатые. Они вытаскивали из тюка и расстилали на траве маскарадные костюмы. Это было похоже на огромную аппликацию: на зеленом фоне распластаны яркие фигурки без голов, ладоней и ступней. Старуха санитарка с ранцевым дезинфикатором ходила меж костюмов и под наблюдением докторши опрыскивала их из трубки каким-то зельем. Намокшие костюмы темнели.

— А не полиняют? — спросила вожатая второго отряда.

— Вам что, красота нужна или здоровые дети? — убила ее иронией докторша.

— Если уж по вашим правилам, — сказал Гусь, — эти костюмы давно сжечь пора. Их уж лет шесть по разным лагерям таскают.

Откуда-то донеслись мелодичные звуки «Сентиментального вальса».

— Это что за новости? — воскликнула докторша.

— Я инструментальный квартет освободил от сна, — сказал Дынин. — Пусть тренируются.

* * *

Струнный квартет — четверо мальчиков в очках: две скрипки, альт и виолончель — реетировал в тени, отбрасываемой трибуной.

— Выходи, — оглянувшись по сторонам, шепнул альт.

Скрипнула дверца, и под виолончелью показались костины тапочки.

— Пошли! — сказал Костя. — Быстрее!

И квартет, окружив виолончелиста и продолжая играть, двинулся в ногу по дорожке. Дойдя до дощатой постройки с надписью: «Для мальчиков», квартет остановился. Костя юркнул за загородку. Звуки «Сентиментального вальса» неслись над лагерем.

— Нашли где играть, — неодобрительно покачала головой проходившая мимо повариха. Она несла два ведра свежих огурцов.

Костины тапочки вновь появились под виолончелью, и компания, задорно блестя стеклами очков, двинулась назад к трибуне.

— Вот мастера, — сказал Дынин. — На ходу играют. Виртуозы. А это у тебя что за книжка?

— Чехов, — ответила Валя.

— Зачем?

— Смешно.

— Ты б лучше журнал «Вожатый» почитала. Опыта-то нет.

— А вот и «Царица полей»! — Длинноногая вожатая вытащила из узла мешок, оклеенный пинг-понговыми шариками молочно-восковой спелости.

— Здорово, старушка, — сказал Гусь. — Ей всегда первую премию дают. На химзаводе торт получила, в почтовом ящике торт получила, и у нас получит.

— А что ж, коту в сапогах, что ли, премию давать? — вмешался Дынин. — Правда, сейчас бобовым большое внимание, — озабоченно сказал он. — Может, стручка премируем?

— Если бы стручку премию надо было дать, — сказала вожатая второго отряда, отрабатывая ногами движения чарльстона, — на химзаводе давно бы дали. Проявили бы инициативу.

— А точно там «Царица полей» получила?

Вожатая кивнула.

— Ну и мы «Царице» дадим, — решил Дынин, прикладывая к себе костюм кукурузы. — Чего зря голову ломать.

— Да не о том речь, — поморщилась Валя. — Ребята могли бы сами костюмы сделать.

— Знаю я эту самодеятельность, — сказал Дынин. — А где бархат возьмете, позументы?

— Да на что они, позументы эти, — сказал Гусь. — Обои, краски да папиросная бумага,

— Гордость надо иметь! — возмутился Дынин. — Что мы, беднее химзавода, что ли, в папиросную бумагу детей заворачивать!.. А тут костюмы качественные, проверенные. Давайте лучше, чем всякой маниловщиной заниматься, решим, кого в «Царицу полей» наряжать.

— Известно кого, — усмехнулся Гусь, — Митрофанову. У нее же дядя на железной дороге шишка.

— Других предложений нет? Так и решили. А насчет шишек смеяться мы все горазды. Вот август подойдет, уборочная — самое горячее время, на чем имущество вывозить? Вы, что ли, нам платформы дадите? Или Митрофанов?!.. Понятно говорю?

* * *

А в комнате мальчиков никто не спал.

— Так мы его и будем все лето кормить? — лежа на постели, говорил Стасик. — В конце концов, пошел бы к поварихе, поплакался. Что она ему поесть не дала бы?

— А повариха — тут же к Дынину, — сказал Венька.

— Да не пойдет он ни к какой поварихе, — сказал Марат и закривлялся: — «Тетенька, дай котлетку! Тетенька, дай котлетку!..»

— Ах, он гордый? — иронически сказал Стасик.

— Тебе что, Стасик, по уху дать? — приподнялся на локте Дима Стабовой.

— А ну, дай, дай! — ощерился Стасик и тоже приподнялся на локте.

— Да бросьте вы! — закричали все. — Бросьте!

Но Димка уже спускал ноги с кровати. Стасик откинул одеяло. Драки бы не миновать, если бы не Шарафутдинов.

— Самое жуткое, — поднял он с подушки голову, — что завтра родительский день.

— Ни черта, — сказал Стасик. — Родители Иночкина в Черном море купаются.

— Надо заявить так, — предложил Шарафутдинов. — «Раз родительский день, значит пускать только родителей». А то ведь едут все, кому не лень: и дедки, и бабки, и тетки, и дядьки, и вообще седьмая вода на киселе. Будто больше и поехать некуда.

— Вот припрется Костина бабка, — сказал Стасик. — «Где мой внучек, да как он поправляется?»

— Эй, вы! — сказал Димка. — Родительский день надо предотвратить.

— Предотвратил один такой, — презрительно скривился Стасик.

— А надо по-умному, — сказал Димка.

— Есть! — воскликнул Венька и протянул большой палец, — Во! Эпидемия!

* * *

Выждав момент, когда главная аллея опустела, и убедившись, что за ними никто не подглядывает, ребята раздвинули кусты и оказались в перелеске — зеленой зоне лагеря.

Они шли гуськом, неслышно, как индейцы. Впереди — Венька, за ним — Дима Стабовой, Марат и Стасик Никитин. Шарафутдинов шел последним и то и дело озирался по сторонам.

— Здесь! — остановился Венька и поднял зажатые в кулак спички. — Тащите.

Не без трепета пальцы потянулись к спичечному пучку.

— У меня короткая! — упавшим голосом сказал Марат и показал обломок спички.

— Атас! — шепнул вдруг Шарафутдинов. — Кто-то дышит.

Прислушались.

— Да нет там никого, — сказал Стасик.

— Ну да, нет, — обиженно прошипел Шарафутдинов. — У меня слух, как у филина.

…На цыпочках подошли к ореховому кусту. За кустом, прислоненный к осиновому стволику, стоял треугольный осколок большого зеркала. Рядом с зеркалом — обложка «Советского экрана». На ней — улыбающаяся Людмила Шагалова с изящной копной ловко зачесанных светлых волос. А перед этим алтарем красоты на корточках сидела Митрофанова. Распустив жидкую косенку, она старательно начесывала гребнем волосы, стараясь максимально приблизиться к недосягаемому идеалу. Она была так сосредоточенна, так напряженно были сдвинуты ее белесые бровки, и с такой надеждой переводила она взгляд с вожделенного шедевра на зеркало и с зеркала на вожделенный шедевр, что, как тетерев на току, ничего вокруг не замечала.

Ребята переглянулись. Вдруг Стасик как гаркнет:

— Брысь!

Митрофанова аж села от испуга и зажмурилась.

— Ты, Митрофанова, пионерка, — дынинским голосом и с дынинской интонацией сказал Стасик, — а Вавилон на голове устраиваешь.

Митрофанова опомнилась, заревела и убежала, оставив на траве изображение своего кумира и треугольный осколок зеркала.

Ребята хохотали. Один Марат, потупившись, стоял на краю овражка и мрачно смотрел вниз.

Дно оврага было покрыто папоротником и крапивой. Крапива была здоровенная, в рост, с толстыми колючими стеблями. Она стояла плотно, стебель к стеблю, и злодейски шевелила иглистыми листьями.

— Ну, Марат, давай. Зажмурься и сигай, — подарил Венька товарища невеселым экспромтом.

— А может, через майку прожгет? — вяло сказал Марат.

— Снимай, снимай, — ликовал Стасик.

— Решили голыми, значит голыми!

Марат стянул майку, но решимости это ему не прибавило.

— И трусы! — не глядя на Марата, потребовал Венька.

— Иди ты знаешь куда! — разозлился Марат.

— А ты что думаешь, — сказал Димка, — это как загар — до сих пор эпидемия, а зад белый?

— Ладно, не ори! — Марат медленно стянул трусы, они легли вокруг щиколоток, как кандалы.

— Тебе считать или сам прыгнешь?

— Сам, — сказал Марат и робковато заглянул в овражек.

Дул ветер, и здоровые, как лопухи, крапивные листья угрожающе шевелились и показывали бледную, противную изнанку.

Ждали долго, но Марат стоял как изваяние. Когда пауза стала невыносимой, Марат вдруг заорал:

— Ну, что вы, столкнуть, что ли, не можете?

Принялись толкать, но Марат уперся, сдвинуть его было невозможно. Брови его были нахмурены, он был напряжен, он был несчастен.

— Чего упираешься?

— Это не я, — сказал Марат.

— Это не он, — захохотал Стасик, — это его инстинкт самосохранения держит.

— Давай я тебя с ходу пихну, — предложил Димка и, разбежавшись, вперся ладошками в крестец Марата.

Марат крякнул, дрогнул, переступил левой ногой, трусы остались болтаться на правой, но удержался на краю обрыва.

— Сейчас мы вдвоем оттуда разбежимся, и порядок, — обнадежил его Димка. — Пошли!

Разбежались оттуда. Марат напрягся и врос в землю, как вратарь, когда бьют одиннадцатиметровый. И если бы не Стасик, «порядок» вряд ли был бы водворен. Но Стасик незаметно присел на корточки и, когда ребята подбежали и с гиком толкнули Марата в спину, дернул за Маратовы трусики. Правая нога оторвалась от земли, и Марат кубарем полетел в крапиву.

Он взвыл, как вепрь, и выскочил из крапивного куста, словно из проруби.

— Во дерет! — завопил он, счастливо улыбаясь, несмотря на слезы, которые текли из глаз.

Ребята сгрудились за его спиной.

— Ну как? — спросил Марат.

— Ерунда, — разочарованно сказал Стасик. — Одни царапины.

— Ничего не ерунда, — возразил Димка. — Это ж как в проявителе, не сразу проступает.

— Может, при красном свете стрекаться надо? — сострил Стасик.

— Сейчас как дам в лоб! — остервенился Марат. — Знаете, как дерет!

— Есть! — закричал Шарафутдинов. — Проявляется!

Все нагнулись и осмотрели Маратов зад.

— Порядок! — удовлетворенно сказал Димка. — Законная сыпь. Раздевайся, братва!

…В крапиву входили каждый в соответствии со своим характером. Димка — как в горячую ванну, «привыкая»: сперва ногой пощупал, потом на колени встал, потом сел, а потом, скрипя зубами, и лег. Шарафутдинов, сосчитав до трех, сжал кулаки, прыгнул, обжег пятки и тут же вскочил. Венька кинулся в упоении, даже с каким-то неистовым наслаждением: стеная от боли, он катался по крапиве.

После двух или трех неудачных попыток войти в крапиву Шарафутдинов, обмотав трусами руку, сорвал пучок крапивы, подошел к стоящему в стороне Стасику и сказал:

— Знаешь, у меня что-то героизма не хватает. Вали, похлестай меня. Только чтоб не бить. Чтоб стрекать. А сам-то ты чего не лезешь?

— Давай, давай! Не разговаривай! — строго сказал Стасик и принялся хлестать Шарафутдинова.

— Проступает? — спросил Шарафутдинов, безуспешно пытаясь увидать свою спину. Слезы текли из его глаз, но он крепился.

— Дело мастера боится! — радостно ответил Стасик.

— Погоди, — взмолился Шарафутдинов. — Я сейчас в зеркало взгляну. — И бросился к осинке.

Ни зеркала, ни обложки «Советского экрана» на траве не было.

— Братва, — хриплым голосом сказал Шарафутдинов. — Нам конец! Митрофанушка-то возвращалась. Значит, она все видела.

Все испуганно взглянули на него, подошли к осинке и принялись ногами разгребать траву. Зеркала не было.

…А за кустиками мелькнули знакомые тоненькие ножки в сандаликах.

* * *

На линейке Дынин размечал места участников завтрашнего карнавала. Гусь ходил за ним с ведерком краски и кистью.

— Здесь будут родители и гости, — указал Дынин, и Гусь отчертил на земле линию.

— А пусть они на земле сидят, — предложила Валя. — Там тень и удобнее.

— Подумаем, — сказал Дынин. — Здесь зона аттракционов, — продолжал он.

— Бег в мешках? — спросила длинноногая вожатая.

— Мхм, — подтвердил Дынин. — От той плевательницы до фонаря. Ответственная — ты.

— Давайте лучше эстафету, — сказала Валя. — Комбинированную. Первый этап на ходулях, потом с прыгалками, потом… по-лягушачьи скакать… Да мало ли!

— Комбинированную? — переспросил Дынин и похлопал себя по затылку. — Подумаем. Значит, так: здесь мячи кидаем, здесь кольца кидаем, здесь петлей на удочке кегли ловим…

* * *

Одновременно в пяти местах раздвинулись кустики, и на песок аллеи выползла четверка остреканных и Стасик. Выползли и раскинулись на земле в картинно-печальных позах: Марат — ничком, Димка — навзничь, Венька — обхватив голову руками, а Шарафутдинов сел на песочек, прислонившись к столбу с репродуктором, и бессильно уронил подбородок на грудь. Что до Стасика Никитина, то он удобно улегся на зеленый бордюр дорожки, предусмотрительно уткнув голову в кучу состриженной с клумб травы.

— Стаська, зараза, — шипел Венька, поглядывая на Стасика через длинные ресницы. — Вставай! Ты же нестреканный.

— Ничего, — ответил Стасик. — И так сойдет. За одного нестреканного двух стреканных дают.

Маленькие девочки, которые шли поливать клумбы, остановились возле поверженных и, расплескивая воду из леечек, помчались со всех ног к изолятору.

Миг — и с крыльца сбежала докторша. Высоко поднимая толстые колени, она поскакала к распростертым на земле мальчикам, подняла майку у одного, всплеснула руками, кинулась к другому — подняла майку, всплеснула… к третьему, потом к четвертому. Стасик майку задирать не дал: он не любил щекотки.

И вот из изолятора выскочили две санитарки с носилками. Как ветер, промчались они по аллейке, подхватили Шарафутдинова, кинулись обратно и снова бегут с пустыми носилками поднимать Димку, а затем Марата и Веньку.

Но когда санитарки нагнулись, чтобы забрать Веньку, Стасик встал, качающейся походкой подошел к носилкам и ничком рухнул на них. Санитарки, подтащившие Веньку к носилкам, к своему немалому удивлению обнаружили, что носилки уже заняты. Они бережно опустили мальчика на землю и, подняв носилки со Стасиком, поволокли его в изолятор. Венька поплелся следом.

* * *

На линейке шла репетиция парада-карнавала. Дынин стоял на трибуне. Валя стояла рядом, держа в руках пачку соединенных скрепкой листков папиросной бумаги, и читала вслух:

— «Методразработка костюмированного парада…»

— К делу, к делу, — нетерпеливо сказал Дынин.

Валя перевернула страницу.

— «Руководитель… — прочла она и бросила иронически ангельский взгляд на Дынина, — …объявляет…».

— Что объявляет?

— Тут стерлось, — сказала Валя.

— Давай сюда, — протянул руку Дынин.

— Инструкция старая, — сказала Валя, подавая Дынину листки.

— Старая, — согласился Дынин. — Но никем не отмененная, между прочим. «Руководитель объявляет, — прочел он: — «Внимание! Начинаем парад карнавал». — И, подняв голову, уже другим тоном торжественно произнес: — Внимание! Начинаем парад-карнавал!

Гусь, подражая духовому оркестру, запел марш.

— «Дети в карнавальных костюмах организованно выходят на площадку», — прочел Дынин и скомандовал: — Шагом марш!

Длинноногая вожатая чарльстонным шагом пошла мимо трибуны.

— А по-серьезному нельзя? — строго одернул ее Дынин.

Длинноногая обиделась и пошла по-серьезному.

Нога Дынина отбивала такт. Доски трибуны поскрипывали, на Костю, прильнувшего к щели и наблюдавшего за репетицией, сыпался песок.

* * *

Все пять кроватей изолятора заняты. Все пять больных бредят. Растерянная медсестра мечется от одной кровати к другой, подтыкает поминутно сползающие одеяла, подправляет поминутно соскальзывающие на подушки пузыри со льдом.

— Мама… Бабушка… Дедушка… — шепчет Шарафутдинов.

— Я — Восток-7, я — Восток-7, сообщаю всем, сообщаю всем… — бредит Венька под рифму.

— Я — Космос. Я — Космос, — вторит ему Димка и вдруг лает: — Гав!.. Гав!.. Гав!..

— Дедушка… Прадедушка… Прабабушка… — зовет Шарафутдинов.

— Скажи-ка, няня, — еле слышно сказал Марат, и санитарка поспешно склонилась над ним, — ведь недаром Москва, спаленная пожаром…

— Бедненькие, как мучаются, — вздохнула санитарка.

* * *

— Здесь зрители аплодируют, — говорит на трибуне Дынин. — Аплодируют, аплодируют… Кончили аплодировать. Прочертите линию, через которую нельзя заходить, — распорядился он.

Гусь прочертил на земле линию.

— А может, они по одному будут появляться, — предложила Валя. — И каждый что-нибудь такое сделает…

— Они сделают, — возразила длинноногая. — На всю жизнь закаешься.

— Давайте без отсебятины, — строго сказал Дынин. — Дальше. (Читает.) «Парад, стой», — командует руководитель, и все останавливаются». — И, скомандовав сам: — Парад, стой! — с силой топнул ногой.

Песок посыпался так, что Косте пришлось прикрыть голову газетой.

— Отменить родительский день!.. — услышал он крик докторши и прильнул к щели.

— Пять обмороков! — кричала докторша, выбегая на площадку. — Четыре с сыпью!.. Третий отряд!.. Инфекция!.. Интоксикация!.. Карантин!.. — выкрикивала она, как заклинание.

— А Митрофанова? — спросил Дынин.

— Пока здорова. Все пять случаев — мальчики.

Ноги Дынина загрохотали по ступенькам трибуны.

* * *

— Я — метеор, я — болид, у меня живот болит, — продолжал свой астральный бред Венька.

— Костя Иночкин, ты здесь? — на одной ноте произносил Стасик. — Здесь!.. А где ты?..

— Гав! Гав! — раздался предостерегающий лай Димки.

— Неподалеку!.. — продолжал Стасик. — В темноте.

— Сижу за решеткой в темнице сырой… — заглушая его, стал декламировать Марат. — В темнице!.. В темнице!.. В темнице!..

— Гав! Гав! Гав!..

Но Стасик не унимался:

— Над трибуной — флаг, под трибуной…

— Гав! Гав! Гав!..

— В темнице! В темнице! В темнице!..

— Нянечка, — растерянно сказала сестра. — Может, им что-нибудь вспрыснуть?

Ребята замолкли, со страхом ожидая ответа.

— Без укола не останутся, — обнадежила санитарка. — Доктор придут, вспрыснут.

— Гав! Гав!..

— Дедушка! Прадедушка! Праматушка! Прабабушка! Пра-пра-пра-пра!..

Дверь раскрылась, и в палату в накинутом на плечи белом халате вошел Дынин. За ним — докторша, Валя и все вожатые.

— А-а, — сказал Дынин. — Никитин, Шарафутдинов, Стабовой и вся компания.

— Разлитая сыпь с серозным наполнением, — пояснила докторша. — Очень странной конфигурации.

— Заболели, значит? — сказал Дынин. — Заболели?..

— Над трибуной… над…

— Праматушка! Прабабушка! Пра-пра-пра…

— Артисты! — восхищенно сказал Дынин. — Художественный театр! А говорили, талантов нету… — Он подошел к Шарафутдинову и решительно сдернул с него одеяло. — Лжецы! — с ласковой укоризной сказал он. — Симулянты! Самострелы!..

Бред как рукой сняло.

— А ну, марш отсюда!

* * *

Завхоз, плюясь и чертыхаясь, косил крапиву в овраге.

А на краю оврага молча стояли участники крапивной эпопеи и Валя.

— Ну, может, вы мне наконец объясните, — сказала Валя, — что это за дурацкие шутки с крапивой?

Ребята молчали.

— Мы в космонавты готовимся, — нагло сказал Стасик. — Волю воспитываем.

— Свиньи вы все! — сказала Валя. — Просто свиньи.

— Гляди! — сказал вдруг Димка. — Деревенские-то!..

Далеко за забором, сверкая в лучах солнца, двигалась по полю какая-то удивительная машина — комбайн с прицепами и ритмично вздымающимися гребенками. На машине и на всех прицепах работали деревенские ребята. Они работали так увлеченно и так весело, что от них нельзя было оторвать глаз. К комбайну подскакал кто-то на лошади, переговорил быстро и ускакал. А за комбайном шла стайка девочек и подбирала колоски.

— Митяй!.. — закричал Венька.

Парнишка, сидевший за штурвалом, поднял руку и приветливо замахал.

— Венька!.. Димка!.. — кричали деревенские.

— Вовочка!.. Андрей!.. — кричали городские.

Валя с изумлением переводила глаза с деревенских на своих, со своих — на деревенских. Она и не подозревала, что они знакомы.

— То-лик!.. То-лик!.. — восторженно кричал Венька.

— Давайте к нам!.. — кричали деревенские.

— Нам нельзя! — крикнул Венька и посмотрел на Валю.

Валя опустила глаза.

Донесся звук горна.

— Пошли строиться, — сказала Валя, и ребята понуро двинулись за ней.

* * *

Из щелей били солнечные лучи, и под трибуной было довольно светло. За это время здесь все изменилось. Посредине стоял ящик, покрытый искусно вырезанной бумажной салфеткой. На ящике в баночке из-под майонеза — букетик ромашек. Другая такая же салфетка покрывала доску, привязанную к стене, — это была книжная полка. С обеих сторон полки были прикноплены открытки: на одной — Юрий Гагарин, а на другой — гладиолусы. На гвоздике висело полотенце. Охапка сена на земле была покрыта простыней, в изголовье лежала вышитая подушка.

Костя по книжке разучивал карточный фокус. Вдруг он поднял голову и начал прислушиваться.

— Только и слышно: «Дети — хозяева лагеря, дети — хозяева лагеря», — говорила Валя. — А все важные вопросы решаем без них.

Костя прильнул к щели. Мимо трибуны шли Валя и длинноногая вожатая.

— Да что ты об этом хулигане печалишься, — говорила длинноногая. — Увидишь, тебе без Иночкина легче станет. Если б ты знала, сколько он товарищу Дынину крови попортил!..

— Караул! Караул! — раздался пронзительный крик. Это кричала докторша. Она кричала на весь лагерь: — У товарища Дынина вся кровь испорчена. Срочно нужно переливание! Кто согласен дать кровь?

— Я! Я! Я! — мчались со всех сторон ребята.

А у тебя какая группа крови?

— У меня первая!

— У меня вторая!

— У меня третья!

— А нужна тридцать третья! — сказала докторша. — Это очень редкая кровь.

Костя вышел вперед.

— У меня тридцать третья, — сказал он тихо.

— И ты пожертвуешь своей редкой кровью? — восхитилась докторша.

…На двух белых столах лежат Костя и Дынин. Стеклянные трубки идут от розовощекого Кости к Дынину, плоскому, как засушенный цветок.

Заработали насосы, завертелись колеса и погнали кровь от Кости к Дынину. Как надуваемая камера, Дынин начал приобретать трехмерность, наливаться жизненными соками и, наконец, ровно задышал.

— Иночкин… Иночкин… — зашептал он. — Ты был мне кровным врагом, а теперь стал кровным братом. Но ты купался в неположенном месте, и в лагерь я тебя все равно не верну…

— Иночкин!.. Иночкин!.. — шептали девочки.

Костя приоткрыл дверцу, и девочки заползли под трибуну.

— Сегодня кино будет, — зашептали они. — Все вместе пойдем. В темноте тебя никто не узнает.

— А то без культурных развлечений духовно расти не будешь, — сказала Митрофанова.

— А я расту, — сказал Костя, тасуя карты. — Фокусы разучиваю. Мне Шарафутдинов книжку дал. Показать летающую даму?

— Ах, вот вы где! — приоткрыл дверцу Венька. — Трепухи!

За ним вползли Шарафутдинов, Марат и Стасик Никитин.

— Никакой тайны доверить нельзя!

— Вы на нас Дынину стукнули?!.

— Сами вы стукнули! Сами вы стукнули! — кричала Митрофанова.

— Мы?!.

— А то кто же?! А то кто же?!

Возле трибуны остановились тоненькие ножки в сандаликах.

— Кто Дынину зеркало и Шагалову отнес? — кричала Митрофанова.

— Какую Шагалову?

— Людмилу! На обложке!

— Или она сама туда пришла? Да?

— А про крапиву он сам узнал? Да?

Но в этот момент дверца распахнулась, и под трибуну заглянул Дынин.

— Кто здесь? — спросил он.

Через квадрат раскрытой дверцы было видно, как по аллейке вприпрыжку удаляются тоненькие ножки в сандаликах.

— Мы, — ответила Лера.

— Девочки? — изумился Дынин. — Очень хорошо. И мальчики? Отлично! И что ж вы тут делаете?

Нелька вырвала у Кости колоду.

— В картишки дуемся, — сказала она и улыбнулась своей самой обезоруживающей улыбкой.

— В подкидного дурака, — поддержала Лера, серьезно глядя прямо в глаза Дынину.

— Стыдно, девочки, — сказал Дынин. — А ну, вылезайте. — Он забрал у Нельки карты и щелкнул колодой по руке. — Сегодня — подкидной, завтра — азартные игры, пробуждение низменных инстинктов, отвлечение от созидательного труда. Понятно говорю?

— Понятно, — сказала Неля.

А тем временем завхоз уже навешивал на дверцу трибуны нелепо большой замок.

Надпись на экране:

Так Костя Иночкин был заточен в темницу.

* * *

Выкошенный овраг казался лысым и неуютным.

На пригорке сидели Нелька и Митрофанова, и Лера училась крутить на руке гимнастическое кольцо.

Подошел скучающий парень с профилем Гоголя.

— Чего это вы делаете?

— Ступай отсюда, слышишь? — сказали ему.

Парень ушел.

— Как же он теперь будет? — задумчиво сказала Митрофанова. — Всегда в темноте сидеть?

— Ой, девочки, — сказала Лера. — Надо ему нору под трибуну прорыть.

— Точно, — обрадовалась Митрофанова. — Он и будет туда-сюда ползать. Дай-ка я покручу…

Митрофанова долго прилаживала кольцо.

— Где бы незаметно лопату достать? — сказала Лера. — Или совок?

Резким и неловким движением Митрофанова крутанула кольцо. Кольцо, не сделав и одного оборота, упало к ее ногам.

— Да никто тебе лопаты не даст, — сказала Митрофанова, перешагивая через кольцо. — В той смене одни мальчик черенок сломал. Теперь лопаты, совки, грабли — все запирают.

Нелька подняла кольцо.

Сперва она неспеша раскрутила его на талии. Потом, сцепив пальцы рук на затылке, откинула назад локти и изогнулась — обруч поднялся до подмышек и забился: по груди, по спине, по груди, по спине… Потом обруч вдруг резко скользнул вниз до коленок, еще ниже, до щиколоток. Но не упал. Несколько сильных оборотов, и он неспешной спиралью взлетел на поднятые над головой руки. Потом одна рука опустилась, и обруч завертелся на другой. Потом обруч вертелся на шее, снова на груди и снова на талии.

Вдруг Нелька подняла глаза и обомлела. Обруч упал к ее ногам.

Над забором торчали четыре взъерошенные головы — деревенские ребята.

Девчонки застыли — уж очень неожиданным было появление мальчишек. Молчание и взаимное изучение длилось долго. Нарушили молчание деревенские:

— Здравствуйте! — сказал Митяй.

— Здравствуйте! — ответили девочки.

— Здравствуйте! — хором сказали деревенские.

Опять воцарилась пауза. Все улыбались.

И вдруг раздалось хрюканье, возня, треск, и из-под забора появилась свинья.

— Вот! — воскликнула Нелька и торжествующе подняла руку.

* * *

— Костя! — шептал Марат, прижавшись губами к щели трибуны. — Сидишь?

— Сижу.

— А меня Дыня вызвал.

— Ну?

— Выпускай, говорит, к родительскому дню экстренный выпуск стенгазеты — карикатура и подпись в стихах. Изобрази, говорит, Костю Иночкина в жалком виде, как он из воды вылез. Понимаешь, куда гнет?

— Так ты что, нарисовал или не нарисовал?

— Ты не думай, что я трус. Я, когда надо было, даже в крапиву без штанов прыгал.

Костя молчал.

— А что мне было делать, — плаксиво сказал Марат. — Меня ж в редколлегию выбрали.

Костя молчал.

— Только я так непохоже нарисовал, что никто даже не подумает, что это ты… Костя!..

Костя молчал.

— Костя!.. Костя!..

Надпись на экране:

Так Костя Иночкин потерял одного друга.

* * *

«Молния» была вывешена в пионерской комнате. Кругом молча стояли ребята. Лица их были мрачны. Какая-то девочка хихикнула, за что ее тотчас дернули за косу.

Вожатая Валя подошла сзади, ребята ее сперва не заметили. Потом заметили и расступились. Но Валя не пошла по живому коридору. Она осталась стоять на месте. Зато «Молния» была видна теперь полностью и очень хорошо.

На большом листе полуватмана зигзагообразной линией, которая должна изображать дрожь, был нарисован мальчик. С ног до головы он был покрыт гусиной кожей — пупырышки были вырисованы весьма тщательно.

Отовсюду — с кончиков пальцев, с ушей, с носа — стекали огромные капли. На трусах было написано: «Костя Иночкин».

Костя вел за лапку какое-то большое насекомое, вроде белого таракана, тот — другого, поменьше, а тот — еще меньше, и так далее до самого малюсенького. На насекомых было написано: «Бациллы коклюша». Стрелка, наподобие тех, что ставят на развилках дорог, указывала, что вся эта процессия направляется в лагерь.

Внизу двустишие:

За купание без разрешения
Отправлен домой без промедления.

А наверху, словно нимб над головой, были расположены слова: «Позор нарушителю!».

Глаза ребят были устремлены на Валю. Все молчали. У Веньки дрожали губы.

И Валя не выдержала взглядов.

— Ты неправ, Веня, — сказала она. — Просто Марат дисциплинированный пионер, и интересы коллектива для него выше личных отношений.

Ребята молчали.

— Давайте не будем обсуждать, — строго сказала Валя и еще строже прикрикнула: — И вообще не толчитесь здесь! Пора на репетицию! Слышите!..

* * *

Летит песок. Свинья, словно землеройный снаряд, вонзилась в мягкий грунт под стенкой трибуны. Время от времени девчонки вместе с деревенскими оттягивают ее за задние ноги и проверяют результаты работы. Костя проталкивает в щель кусочек котлеты, котлета падает в яму, ребята отпускают свинью, и она с визгом и хрюканьем вновь устремляется к норе.

* * *

Огромные окна столовой были наглухо затянуты марлей — от мух. В столовой шла репетиция.

Довольно жить законом,
данным Адамом и Евой.
Клячу историю загоним.
Левой!
Левой!
Левой! —

вдохновенно выкрикивали ребята.

Они стояли на сцене сбитой группой в три шеренги. Они шагали на месте, глаза их сверкали, а Венька стукал в барабан.

— Не надо эту самодеятельность, — подошел к Вале Дынин.

Валя вскинула на Дынина удивленные глаза.

— Это же Маяковский, — сказала она.

— Знаю. А Маяковского в каком классе проходят? И по тематике не то: Адам, Ева. Понятно говорю?

Валя хотела что-то возразить, но Дынин уже обернулся к ребятам:

— Стих «Наш лагерь» выучили?

— Выучили… Выучили… — вразнобой ответили ребята.

— Три-четыре! — скомандовал Дынин.

Лагерь — наша большая семья, —

началась нестройная декламация.

Из раздаточного окна умильно внимали искусству чтецов поварихи, судомойки и мужчина из обслуживающего персонала.

Мы бодры, веселы,
Хорошо нам живется, друзья!

— Стоп! — скомандовал Дынин. — «Бодры» надо говорить бодрее, а «веселы» как?

— Веселее.

— Молодец, понял. Вот так и продолжайте, — сказал Дынин и направился к выходу.

Лагерь — наша большая семья,
Мы бодры, веселы,
Хорошо нам живется, друзья!..

— Марат идет! — шепнул Венька.

Марат подошел и, не глядя на ребят, нерешительно остановился возле вожатой.

— Стань на свое место, — приказала она.

Марат стал.

— Иуда, — прошептал ему Шарафутдинов. — Продал свой талант за тридцать сребреников.

— Врешь! Ничего я не получал!

В соответствии с распорядком
Начинаем мы утро с зарядки.

Все развели руки в стороны, а Димка и Шарафутдинов сжали при этом кулаки и с обеих сторон тиснули Марата под ребра. Марат крякнул и перешел на другое место.

— Двурушник! — шепнул ему Венька. — Сам в крапиву прыгал, а сам…

Угощают нас вкусным обедом,
Суп и щи мы едим всегда с хлебом…

За раздаточным окном, прикрывая рты, одобрительно хохотали поварихи.

— «Кто не ест — мы стыдим» — продекламировал маленький мальчик.

— «По-ху-деешь — ему говорим!»

На последней строчке все показали на Марата, а Шарафутдинов развернулся и звезданул ему по шее. Марат съежился и принял удар как справедливое возмездие.

* * *

Свинья перестала копать и улеглась в вырытой яме. Улеглась, поджав под себя ноги, смежила белесые ресницы и ровно засопела.

— Эта свинья готова, — сказала Нелька. — Давайте другую.

Но свинья ни за что не хотела уступать место. Она, как пробка в горлышко бутылки, плотно вошла в яму и заполнила ее всю.

Девочки и деревенские ребята пытались выковырять свинью, но пальцы скользили по щетинистому боку. Свинья подрагивала кожей и довольно похрюкивала — ей было приятно.

Костя через щель проталкивал на нее маленькие черепки от валявшихся под трибуной битых цветочных горшков и даже — «тьфу, тьфу!» — плевал на нее. Но ленивая тварь не шевелилась.

— Сейчас я ее!.. — пригрозил один из деревенских и набрал пригоршню гравия.

— Не смей бить животное! — строго прикрикнула на него Митрофанова. — Ее надо лаской! — и, присев перед свиньей на корточки, нежно захрюкала.

Все присели вокруг свиньи и тоже захрюкали. Свинья положила морду на рыхлую землю, закрыла глаза и снова засопела.

Подошел скучающий парень с профилем Гоголя.

— Чего это вы делаете?

— Сыпь отсюда, — сказали ему.

Парень ушел.

— По упрямству, — сказала Лера, — это какой-то осел, а не свинья.

— Да, — согласилась Нелька и, поднявшись, отряхнула коленки. — Со свиньей по-хорошему нельзя. Бей! — приказала она.

Деревенский размахнулся и влепил всю пригоршню гравия свинье в бок. Свинья выпорхнула из ямы, как вспугнутая куропатка, и, пронзительно вереща, бросилась по аллейке. Девчонки — за ней. Деревенские бежали по кустам — выходить на открытое место им было небезопасно.

— Чунька, чунька!.. — звали они вполголоса, но ошалевшая скотина и ухом не вела.

* * *

— «Лагерь — наша большая семья» — выкрикивали мальчишки третьего отряда, доводя декламацию до предельной выразительности.

— «Мы бодры, веселы…» — На «бодры» они вздрагивали, как под холодным душем, на «веселы», широко улыбаясь, отбивали чечетку.

И вдруг в комнату что-то влетело.

— Кабан! Дикий кабан! — завопил Шарафутдинов.

Обезумев от страха и резко изменив курс, свинья рванулась назад. За ней — толпа преследователей. Свинья шарахнулась было влево — там завизжали девчонки, вправо — наткнулась на деревенских. А сзади в два пальца свистел Шарафутдинов.

Путь был один — к трибуне. Свинья рванулась туда со скоростью мотоцикла, на вертикальной стене. Подбежав к вырытой яме, она юркнула в нее, напряглась, закопошилась, заерзала задними ногами и, пронзительно хрюкнув, проскочила под трибуну.

— Тихо, тихо ты, — шепотом увещевал ее Иночкин.

Запыхавшиеся преследователи столпились вокруг ямы.

— Шарафутдинов, — сказала подошедшая Валя. — Сбегай к завхозу, пусть придет с ключом.

Шарафутдинов не двинулся с места.

— Ты слышал, что я сказала?

Все взгляды были обращены на Шарафутдинова.

— Я не пойду, — сказал Шарафутдинов.

— Почему?

Мальчишки из-за Валиной спины грозили девчонкам кулаками, девчонки зло смотрели на мальчишек.

— Я… я ногу подвернул, — нескладно нашелся Шарафутдинов.

— Вот новости, — сказала Валя. — Тогда ты сходи, Веня.

— Не могу.

— Почему?

— Не могу, и все.

— У него гланды, — сказал Стасик Никитин.

— Ой, ребятки, — покачала головой Валя, — что-то мне это все не нравится.

— Валя, — решилась Лера. — Дайте честное комсомольское, что никому не скажете…

* * *

Дынин стоял на табурете возле висевшего на стене большого разграфленного листа: «Движение привеса по отрядам». Слева — надпись «С чем приехали?», справа — «С чем уехали?» Слева изображен костистый мальчик с изможденным печальным лицом, справа — румяный, улыбающийся бутуз с пухлыми, как у младенца, щеками и с бицепсами гиревика.

От левой графы к правой струились цветные нити: «1-й отряд», «2-й отряд» — и так далее. Нити дружно шли вверх.

Дынин заглядывал в какую-то ведомость и переставлял булавки, отмечая результат последнего взвешивания.

— Можно к вам? — спросила Валя, входя в кабинет начальника лагеря.

— Мхм, — промычал Дынин, у него в зубах были зажаты булавки с цветными стеклянными шариками вместо головок.

— Товарищ Дынин, — сказала Валя, — у меня к вам серьезный разговор.

Она была собрана, напряжена и решительна.

— Давно пора. Ты смотри, что делается. Ай-яй-яй!..

— Товарищ Дынин…

— Сиди, сиди, сейчас разберемся, — Дынин скорбно поцокал языком и сказал: — Придется завтра перед родителями ответ держать. Ай-яй-яй!.. У всех привес, а третий отряд на месте топчется. С чем приехали, с тем и уедут… А в других-то отрядах что ни день — сто грамм, что ни день — сто грамм, а то и сто пятьдесят! — Он показал на высоко задравшуюся нитку.

— Товарищ Дынин!..

Текст отсутствует

Она слезла со стремянки и стояла теперь рядом с Гусем. Запрокинув голову, глядела она вверх, на деревянную девушку. Гусь снова вскочил на ящик.

— И не надо, — басил он, ударяя киянкой по резцу. — Не надо, не надо…

Костя оторвался от окна, подошел к двери мастерской и решительно взялся за ручку.

Надпись на экране:

Так Костя Иночкин сменил квартиру.

* * *

Родители приехали на трех грузовиках и привезли с собой духовой оркестр. Музыканты долго вытряхивали слюну из труб и вдруг заиграли: «Пусть всегда будет солнце, пусть всегда будет мама…» А родители сразу же начали развязывать узелки, растащили детей по кустам и принялись втихую кормить их пирожками, яблоками и конфетами. Только бабка Иночкина металась в поисках внука от одного куста к другому, от одной группы к другой.

А групп этих было великое множество.

Одну худенькую девочку наперебой угощали мама, папа и тетя. Девочка мотала головой, и огорченные родители вынуждены были кормить друг друга.

Натянув между елками веревку, родители Димы Стабового увлеченно играли в бадминтон. Димка сидел на траве, разворачивал конфеты, откладывал их в сторону, а из оберток делал фантики.

Двое близнецов из одной банки ели варенье, а их папа, воровато оглядываясь, наливал нечто из термоса в складной стаканчик и выпивал, не обжигаясь. Рядом валялся переносный радиоприемник и передавал «С добрым утром».

А по соседству несколько семей, скооперировавшись, устроили настоящий пикник. На траве была расстелена скатерть, играл патефон, а какая-то пара даже танцевала. Из-за кустов вдруг высунулись две руки со свежепо-даренными пистолетами (коробочки от них валялись на траве), и грянул залп.

— Костя!.. Костя!.. — жалобно звала бабушка.

Она прошла мимо медпункта, где на ступеньках с медсумкой наготове сидела докторша. У докторши было каменное лицо, ее невидящие глаза были устремлены вдаль.

Бабушка миновала площадку, где папы и дяди в майках увлеченно резались в волейбол; прошла мимо турника, на котором качалась, пронзительно взвизгивая при каждом махе, чья-то мама; ее чуть было не ушибла четырехлопастная карусель, которую с восторгом раскручивали несколько малышей — на каждой лопасти примостились парочками папы и мамы и млели на солнышке.

Кости не было.

* * *

А в столовой начался концерт.

Лагерь — наша большая семья…

— старательно декламировали на сцене мальчики третьего отряда.

По усеянной бумажками и другими остатками пиршеств обезлюдевшей зеленой лужайке бродила одинокая бабка Иночкина. Над кустами то и дело взвивался волан, бабка заглянула туда. Папа и мама Стабовые все играли в бадминтон.

Вдруг раздался истошный лай. Космос, с остервенением бросался на дерево и царапал кору ствола.

Ветки шевелились, листва трепетала — там явно кто-то сидел.

Бабка опасливо обошла собаку.

* * *

На сцене стояло большое вырезанное из фанеры и раскрашенное «под объем» изображение ракеты. Из дырок-иллюминаторов выглядывали две мальчишечьи головы в скафандрах. Мальчики старательно пели «Караваны ракет».

Вокруг ракеты хороводом бегали звездочки в остроугольных шапочках и кометы с хвостиками, медленно двигались планеты — Сатурн с кольцом, Марс в воинственном шлеме, а между ними, покачиваясь, Месяц с острым клоунским носом.

В зале аплодировали родители.

— Эту песню, товарищ Митрофанов, — наклонился Дынин к сидевшему рядом с ним в первом ряду немолодому человеку в белой рубашке с засученными рукавами, — Гагарин пел в космосе.

Митрофанов с неприязнью поежился и отодвинулся от Дынина.

* * *

Тоненькие ножки в сандаликах подбежали к заливающемуся Космосу. Наверху, на дереве, шевелилась листва. Там кто-то скрывается.

— Ага-а, понятно… — Ножки повернулись и побежали прочь.

Но тут из-за куста появился Марат. Он метнулся вслед за бегущими ножками.

Ножки петляли по траве, как заяц, удирающий от борзой. Но Марат не отставал. За ним мчались отдекламировавшие свое пионеры третьего отряда.

В конце аллеи Марат настиг ножки, прыгнул, сандалики поскользнулись, и худенькая фигурка растянулась в непросыхающей луже.

Ребята, тяжело дыша, следили, как она всхлипывала, они забегали со стороны, чтоб поглядеть, кто же это такой. Но узнать было невозможно — все лицо, майка, коленки были густо заляпаны черной грязью, и даже нельзя было понять — мальчик это или девочка. Грязная, хнычущая фигурка встала и поплелась прочь. Все брезгливо расступились.

Подошел скучающий парень с профилем Гоголя.

— Что это вы делаете?

— Иди, иди, — сказали ему.

Парень ушел.

* * *

А на сцене была выстроена художественная пирамида. Барабаны били дробь, дрожали пружины на барабанной шкуре, дрожали от напряжения мальчики и девочки — участники пирамиды.

По асфальтовой дорожке, оставляя за собой грязные следы, брели тоненькие ножки.

* * *

На линейке замерли в ожидании пионеры и вожатые, родители и обслуживающий персонал.

— Начинаем парад-карнавал! — объявил с трибуны Дынин.

Он был в черном костюме и галстуке. Его важность и сановитость казались нелепыми.

Дирижер встрепенулся, махнул палочкой. Грянул марш. На пороге кухни появилась сияющая повариха. Поймав такт, она двинулась по аллее, неся на вытянутых руках огромный торт. Из-за трибуны показались костюмированные. Их было немного. Впереди шагали «Небесные братья», за ними — «Серый волк», «Петух» и «Кот в сапогах». Шествие замыкал «Гороховый стручок», который не шел, а скакал. Зрители аплодировали.

Дынин перегнулся через перила трибуны и встревоженно зашептал:

— А где же «Царица полей»? Где Митрофанова?

Стоявший у трибуны завхоз недоуменно поднял к ушам огромные плечи.

Обойдя полный круг, костюмированные нестройной шеренгой стали перед оркестром. Дынин с опозданием скомандовал:

— Парад, стой!

Костюмированные растерянно топнули еще по одному разу и остановились уже окончательно. Оркестр смолк.

Зрители снова зааплодировали, и чей-то папа громко предложил:

— Первую премию «Небесным братьям».

И тут стали кричать все:

— «Коту в сапогах»! — вопил младший отряд.

— «Петуху»! «Петуху»! — требовали девочки.

Дынин подозвал Валю:

— Где Митрофанова?

— Сейчас будет, — ответила Валя.

— Без сюрпризов не можете?! — Дынин был в гневе.

Валя хитро подмигнула Марату.

Марат незаметно вытащил рогатку, заложил в нее камень, завернутый в длинную шелковую ленту, натянул резину, и лента, раскручиваясь на лету, взвилась в небо.

Тотчас раздался грохот. Слега, запиравшая ворота, треснула, ворота распахнулись, железная табличка упала.

По главной аллее, уминая гравий, шел самоходный кукурозоуборочный комбайн. Его вел Митяй. Комбайн со всех сторон был облеплен деревенскими. Они были в белых рубашках и красных галстуках.

Грудью вперед бравой!
Флагами небо оклеивай!
Кто там шагает правой?
Левой!
Левой!
Левой! —

вдохновенно вопили ребята, перекрывая треск мотора.

На верхней площадке комбайна, раскланиваясь во все стороны, стояла «Царица полей». Вокруг нее, чуть ниже, расположился лагерный струнный квартет. Скрипачи и виолончелист играли усердно, но их не было слышно — так грохотал оркестр.

Перед комбайном почетным экскортом бежала стайка девочек. Да не просто бежали, а скакали через прыгалки. А впереди всех с гимнастическим кольцом, увитым лентами, скакала Нелька. На девочках и в том числе, конечно, на Нельке, были венки из полевых цветов.

Пионеры, костюмированные и некостюмированные, родители, вожатые, поварихи и оркестранты бросились навстречу комбайну.

Удивленный и довольный Дынин стоял на трибуне и аплодировал. Он повернулся в сторону Вали и поаплодировал ей персонально. Валя улыбнулась в ответ, словно говоря — то ли еще будет.

Все обступили комбайн, на вершине которого стояла «Царица полей», и дружно скандировали:

— Первая премия! Первая премия!

Дынин поспешно спустился с трибуны, взял из рук поварихи торт и, приосанившись, торжественно двинулся к комбайну. Все расступились. Но Дынин торт почему-то «Царице полей» не отдал, а понес его дальше. Все недоуменно переглянулись. Пройдя еще несколько шагов, Дынин остановился перед товарищем Митрофановым и с поклоном протянул ему торт.

* * *

— А при чем здесь я? — удивился Митрофанов.

— А при том, товарищ Митрофанов, что «Царица полей» не кто иная, как ваша племянница!.. Откройся, «Царица полей»!

Скрипки грянули туш, и «Царица полей» скинула капюшон.

— Костя! Костя Иночкин!.. — закричали ребята. — Ура!..

Дынин был явно растерян.

— Опять Иночкин?!.. — опешил он.

Дружный хохот раздался в ответ.

— А сейчас… — Митрофанов с трудом перекрикивал поднявшийся гомон. — А сейчас, айда купаться. Смотрите, погода какая!..

Все посмотрели. Погода была действительно прекрасная. И все бросились к реке.

— И я купаться!.. И я купаться!.. — завопил чей-то голос из ветвей.

Все обернулись. Листва зашевелилась, и на нижний сук сползла Митрофанова. Спрыгнуть на землю она боялась и вопила изо всей мочи. Дядя Митрофанов на бегу снял племянницу, и они вслед за всеми побежали к реке.

— Куда вы, товарищи? — растерянно говорил Дынин, подскакивая с тортом в руках то к одному, то к другому. — Сейчас же не время купаться!..

Но все отмахивались от него и бежали дальше.

— Я же хотел как лучше, — говорил Дынин, — чтоб дети отдыхали, поправлялись, чтоб дисциплина была…

Но слушателей уже не было — все умчались к реке. Слышно было, как они плещутся там и хохочут.

Обессилевший Дынин с тортом в руках остался один на торжественной линейке, окруженный гипсовыми пионерами.

— Как же это, товарищи?..

* * *

А река уже кипела. Купальщиков становилось все больше и больше.

Костя с бабушкой стоял на высоком берегу. Он радостно наблюдал за купающимися. И вдруг взгляд его стал мечтательно рассеян.

А горнист заиграл сигнал. Очень веселый сигнал. И все стали прыгать через реку. А по ней буксир тащил баржу. Но это никому не мешало. Сигали так, что любо-дорого было смотреть. Как птицы летели. И старые, и малые, и вожатые, и родители, и даже сам товарищ Митрофанов. А красивей всех летела — знаете кто? — Костина бабушка. Когда она коснулась ногами земли, к ней подошел скучающий парень с профилем Гоголя.

— Чего это вы делаете? — спросил он.

— Мы прыгаем через реку, мальчик, — ответила бабушка, разбежалась и вновь прыгнула.

— А-а, — обрадованно сказал парень, разбежался и тоже полетел над рекой.

А горнист все трубил. И раструб его трубы так сверкал в лучах солнца, что хотелось зажмуриться.

ФИЛЬМОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА

Фильм по сценарию С. Лунгина и И. Нусинова «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен» поставлен в 1964 году студией «Мосфильм».

Режиссер-постановщик — Э. Климов. Оператор — Ан. Кузнецов. Художники — Б. Бланк и В. Камский. Композиторы — М. Таравердиев, И. Якушенко. Звукооператор — В. Зорин.

В ролях: Дынин — Евг. Евстигнеев, Валя — A.Алейникова, Гусь — И. Рутберг, доктроша — Л. Смирнова, завхоз — А. Смирнов, длинноногая вожатая — Н. Шацкая, бабушка — Е. Мазурова, Митрофанов — B. Уральский, повариха — Т. Барышева, Костя Иночкин — Витя Косых, Неля — Люда Смеян, Митрофанова — Таня Прохорова, Лера — Лида Волкова, Венька — Юра Бондаренко, Шарафутдинов — Сережа Кокорев, Марат — Игорь Крюков, Стасик — Саша Машовец, Дима — Боря Демб, паренек с профилем Гоголя — Слава Царев, Митяй — Вова Бурдуков.

Слайд 1

Заставка

Сцена 1

Горн

Вожатая
младшего отряда

Отряд!
На линейку шагом марш!

Младший
отряд выходит из-за кулис, старший из зала, сотрудники из-за другой кулисы.

Кто
шагает дружно в ряд?

Пионерский
наш отряд!

Левая,
правая,

Бегая,
плавая!

Мы
растем смелыми,

На
солнце загорелыми!

На месте
стой! Раз, два! Направо!

Все
замирают. Костя выходит в центр.

Медленная
музыка

Костя

Здравствуйте!
Я Костя Иночкин! Каждый год приезжаю отдыхать в этот лагерь.

Это
вожатая нашего отряда Кристина.

Это … .

Это … .

Это –
Митрофанова! Вредная! Знаете, кто у нее дядя? Товарищ Митрофанов!

Это наш
физкультурник. Он учится в институте, а летом работает в лагере.

Это
докторша.

Это
завхоз.

 А это —
наш директор лагеря — товарищ Дынин. Очень ответственный!

Отдает
директору микрофон. Встает в строй. Все отмирают.

Директор

Выходит
вперед, медсестра подает ему папку.

Так! Что
тут у нас?    Младший отряд! Какой у нас общий вес отряда?

Обращается
к вожатой.

Что это
у тебя в отряде творится? У всех привес, а ваш отряд топчется на месте! С чем
приехали, с тем и уехали! В старшем отряде, что ни день, то 100 грамм, а то и
150. Берите с них пример! Марь Ванна, проследите!

Медсестра
уходит.

Завтра
родительский день!

Дети

Ура!!!

Директор

Каждый
отряд готовит номера художественной самодеятельности. Приедет сам товарищ
Митрофанов!

Мальчик

А что
это вы тут делаете? А?

Директор

Мальчик!
Мальчик! Иди отсюда! Эти местные нам всю дисциплину подорвут.

Мальчик

Да
ладно, ладно! Уходит.

Директор

А теперь
все на речку!

Сцена 2

Дети

Ура!

По
свистку физкультурника  строятся, разуваются.

Вожатая

Считает
детей.

Быстрая
музыка

Дети

По
свистку физкультурника  бегут купаться, выбегают обратно.

Вожатая

Считает.
Кого не хватает? Наденьте тапочки!

Находит
свободные тапки, читает: «Костя Иночкин!»

Все

Иночкин!
Отворачиваются. Иночкин! Замирают.

Медленная
музыка

Костя

Это мня
ищут. Это я с местными уплыл на остров. Я очень хорошо плаваю! Не верите? Да
я эту речку могу сто раз переплыть. Если хотите знать, у меня две-двенадцать
на спине. Если бы я был женщиной, был бы чемпионом страны.

Уходит,
забрав тапочки.

Все

Иночкин!

Мальчик

А что
это вы тут делаете? А?

 Все

Мальчик!
Мальчик! Иди отсюда! 

Мальчик

Да
ладно, ладно! Уходит.

Сцена 3

Горн

Все
строятся на линейку. Костя в центре с чемоданом.

Директор

Дети, вы
— хозяева лагеря. Вы!
От вас что требуется, друзья мои?

Дети

ДИСЦИПЛИНА!

Директор

Я
категорически запретил переплывать на остров.

Дети

Запретил!

Директор

А
Иночкин нарушил мой запрет.

Дети

Нарушил!

Директор

И
переплыл.

Дети

Переплыл!

Директор

А там может
быть коклюш.

Дети

Да нет
там ничего.

Директор

Младший
отряд, разговорчики. Берите пример со старшего отряда. Кто поручится, что
Иночкин теперь не несет в себе заразу? Кто?
И это не первое нарушение Иночкина! В день приезда он фехтовался на палках. А
вслед за ним все стали фехтоваться, даже девочки.
Ночью под одеялом он зажег фонарик и читал книгу. И все стали читать книги.
А сегодня уплыл на остров. Так что ж теперь, все будут уплывать на остров, а?
Так давайте лучше уж начнем через речку прыгать!
Я издал приказ об отчислении Иночкина. Все.

Грустная
музыка

Дети

Подбегают
к Косте. Костя!
Костя! Приезжай! Приезжай! Приезжай! Костя уходит,

Решительная
музыка

а дети с
вожатой идут к директору. Тот обедает.

Сцена 4

Вожатая

Товарищ Дынин!

Директор

Я Дынин.

Вожатая

Товарищ
Дынин!

Дети

Товарищ
Дынин!

Директор

Что
товарищ Дынин?

Вожатая

Это
несправедливо.

Дети

Несправедливо!

Вожатая

Я
думаю…

Дети

Она
думает…

Директор

А ты
меньше думай.

Вожатая

Ну что
он такого ужасного сделал?

Дети

Что
сделал?

Директор

Ты
который год в лагере работаешь?

Вожатая

Ну
первый.

Директор

А!!!
Компоту хочешь?

Дети

Не
хочет!

Вожатая

Так он
же пловец!

Дети

Пловец!

Вожатая

Две-двенадцать
на спине.

Дети

Две-двенадцать

Директор

Те,
которые плавать не умеют, те и не тонут, а тонут совсем другие.
Неужели ты думаешь, что мне Иночкина так легко от сердца оторвать?

Вожатая

Товарищ
Дынин, так верните Иночкина!

Дети

Верните!

Вожатая

Я за
него отвечаю, честное слово!

Дети

Она
отвечает!

Вожатая

Так я
еду?

Директор

Ты
дослушай! Вот ты из-за одного Иночкина хлопочешь, а у меня таких Иночкиных —
двести шестьдесят три. Понятно говорю?

Вожатая

Понятно!

Директор

Компоту
хочешь?

Дети

Не хочет!

Директор

Нет? А
вы номера на родительский день готовите?

Дети

Да!

Директор

Вот
идите и готовьте!

Сцена 5

Музыкальная
заставка

Вожатая

Дети
садятся в круг. Дети! У кого какие таланты есть?

Девочка
1

Я умею
играть на скрипке. Играет. Дети аплодируют.

Вожатая

Хорошо,
подойдет!

Джайв

Девочка
2

А я умею
танцевать джайв! Показывает.

Директор

Заходит,
наблюдает.
Это что у вас?

 Девочка
2

Джайв!

Директор

Нет-нет!
Ну что вы! Сам Митрофанов приедет!

Вальс

Девочка
2

А мы еще
вальс умеем танцевать. Показывают.

Директор

Вот это
другое дело! Пойду посмотрю, как старший отряд репетирует.

Музыкальная
заставка

Девочка
3

Пойдем,
тоже посмотрим! Уходят.

Сцена 6

Тревожная
музыка

Завхоз

Завхоз и
Костя идут на станцию. Ну что, пловец, доплавался? Раньше надо
было думать. Держи билет. Дома-то есть кто?

Костя

Бабушка.

Завхоз

Здоровья-то
крепкого?

Костя

Ага.

Завхоз

Ничего.
Может, переживет. Сам-то доедешь? А то мне с тобой канителиться некогда, у
меня молоко киснет.
Ты жива еще, моя старушка. Жив и я, привет тебе, привет… Уходит.

Костя

Ну вот,
предположим, приеду я. Бабка ничего не знает. Пока что поет.
Щас увидит меня и скажет: «Костя! Тебя что, из лагеря выгнали?»

Бабушка

Костя!
Тебя что, из лагеря выгнали?

Костя

Ну и
конечно, «Ты меня в гроб вгонишь».

Бабушка

Ты меня
в гроб вгонишь.

Грустная
музыка

Костя

Ну вот, началось. Вокруг
бабушки набегает толпа. Так, щас говорить начнут. «Когда он был
маленьким…»

Директор

Когда я был маленьким,

Костя

«У него, конечно, тоже была
бабушка…»

Директор

У меня тоже была бабушка.

Костя

«Но за всю свою жизнь он не
смог, а я смог…»

Директор

Но за всю свою жизнь я не смог
огорчить ее. А он — смог.

Видео с
уходящей электричкой или звук уходящего поезда

Костя

Гаснет свет, все
уходят, на экране уезжает электричка. Электричка
уехала. Придется вернуться. Через задний ход…

Музыкальная
заставка

Ночь. Лают
собаки. Выходит девочка, играет на гитаре. Костя слушает. Потом прячется в
подтрибунном помещении.

Сцена 7

Горн

Утро. Горн. Вита
сидит и поет, а Макар, Саша и Ваня моют трибуну.

Вита

Ла-ла-ла, ла-ла-ла,
ла-ла-ла-ла…

Макар

Вит, а Вит! ты чарльстон
танцевать можешь?

Вита

У нас все девчонки могут.

Макар

Покажи! Пожалуйста.

Вита

Ла-ла-ла. Показывает.

Макар

Научи меня! А я тебя тоже
чему-нибудь научу. Дзюдо научить?

Вита

Чего?

Макар

Вот смотри! Показывает прием
на Ване. Тот падает.

Ваня

Ой! Там кто-то есть! Волком
пахнет!

Макар

Нет, барсуком!

Вита

А ты барсука нюхал?

Макар

Сто раз.

Мальчик

А че это вы здесь делаете? А?

Дети

Давай гуляй. Иди отсюда, иди
отсюда.

Мальчик

Да ладно, ладно.

Саша

Дим, давай его выманим. Сейчас я
его палкой как…

Костя

Не надо палкой! Выползает.

Дети

Костя? Ты что тут делаешь? Тебя
же из лагеря выгнали! Все заползают под трибуну.

Сцена 8

Горн

Обед

Дети садятся за столы. Директор с
вожатыми что-то обсуждает. Макар ползет под столом.

Макар

По полкотлеты для Иночкина.

Директор

Завтра родительский день. Нам 
предстоит взять рекордную высоту по дисциплине, по организованности, по
талантам. У вас номера готовы? А у вас? Хорошо!

Директор

Вспомним, ребятки, кого мы
называем самыми достойными?

Дети

У кого хорошая дисциплина.
Кто все до конца съедает.
Кто в тихий час спит.
Кто кроликам травку рвет.

Директор

Молодцы. Так вот, самые достойные
пройдут круг почета в маскарадных костюмах. Митрофанова! Твой дядя придет?

Митрофанова

Угу!

Директор

Ну вот, и товарищ Митрофанов
приедет.

Ваня

Дяденька, и у меня папа приедет.

Директор

Ты кушай, кушай. Закон знаешь, а?
Не знаешь. Когда я ем…

Дети

я глух и нем.

Музыкальная
заставка

Директор

А теперь тихий час! Все
уходят. Остаются заговорщики.

Сцена 9

Саша

Для всех, кроме нас.

Вита

Пошли-пошли.

Ваня

Ребята, давайте положим котлеты в
шкатулочку с сюрпризом, а то мало ли что.

Митрофанова

Появляется
Митрофанова. Бежит к директору. Шепчет.

Директор

Так. А ну — что это у вас тут?

Саша

Из шкатулочки вылетела птичка.

Директор

Пионеры, а мучаете птицу.
Нехорошо! Уходит.

Музыкальная
заставка

Дети бегут к
Косте.

Директор

Весь персонал
собирается в центре сцены. Так! Костюмы для маскарада готовы? Вот!
Роза – царица цветов! Её и будем награждать! Где завхоз? Съездите в город, закажите
торт в качестве приза!

Вожатая

Давайте  решим, кого в царицу
цветов наряжать.

Музыкальная
заставка

Физкультурник

Известно кого — Митрофанову. У
нее же дядя… Все уходят, выходят дети.

Вита

Да тихо вы! Тихо! Самое жуткое —
что завтра Родительский день.

Макар

Да брось ты! Родители Иночкина в
Черном море купаются.

Саша

А бабка?

Ваня

Да…

Мальчик

Че это вы здесь делаете, а?

Все

Иди, иди, не мешай!
Уйди отсюда!

Мальчик

Да ладно, ладно.

Ваня

Точно. Вот приедет завтра Костина
бабка. «Где мой внучек?»

Бабушка

Где мой внучек?

Ваня

«Да как он поправляется?»

Бабушка

Как  он поправляется?

Ваня

А внучка-то нет. Тут такое
начнется.

Бабушка

А-а-а-а… Убегает.

Вита

Родительский день надо отменить.

Саша

А знаете что? Надо заявить так:
«Раз Родительский день — то пускать только родителей».

Ваня

Да нет, точно! А то едут все,
кому не лень. И дедки, и бабки, и тетки, и дядьки. И ваще, седьмая вода на
киселе. Будто больше и поехать некуда.

Вита

Есть! Есть!

Все

Что?

Вита

ЭПИДЕМИЯ!

Все

Какая?

Быстрая
музыка

Вита

Крапива! Приносит крапиву и
стегает мальчишек. В это время мимо проходит Митрофанова. Подглядывает и
уходит.

Мальчишки
ложатся на пол, идет мимо докторша, утаскивает за кулису.

Директор

Выходит с
персоналом.
Так. Здесь будут родители и гости.

Физкультурник

А пусть они лучше на траве сидят.
Там тень и удобно.

Директор

Подумаем. Здесь будет зона
аттракционов.

Докторша

Вбегает. А-а-а!
Родительский день надо отменять! У нас эпидемия! Три обморока,   с сыпью.
Инфекция, интоксикация, карантин! КАРАНТИН!

Директор

А Митрофанова?

Докторша

Пока здорова. Все три случая —
мальчики. Убегает в лазарет. Доктор с персоналом за ней.

Музыкальная
заставка

Выходят
мальчики, усаживаются в лазарете на стулья.

Ваня

Гав-гав-гав!

Нянечка

Миленький, ложись, что ты?

Саша

Я Восток-Север. Сообщаю всем…

Нянечка

Спокойно!

Макар

Скажи-ка, дядя…

Нянечка

Что?

Макар

Ведь недаром, Москва, спаленная
пожаром, французу отдана? А?

Музыкальная
заставка

Директор

Подходит к
лазарету. Его догоняет Митрофанова, шепчет. Что, что такое?
Кто такие? Так, понятненько!

Заходит в лазарет. Так!
Саша, Ваня, Макар! Вся компания! Лжецы, симулянты. Вон отсюда! Мальчишки
убегают. Завхоз! Скоси всю крапиву вокруг лагеря.

Сцена
10. Родительский день.

Горн

Дети выходят на сцену. Директор
приглашает на сцен6у товарища Митрофанова.

Директор

Здравствуйте, товарищи!
Поздравляю вас с родительским днем!

Песня

Все усаживаются
на сцене и смотрят 1-2- номера художественной самодеятельности.

Карнавальная
музыка

Директор

Объявляю парад-карнавал!
Приветствую вас, товарищи маски!

Маски под музыку
выходят и выстраиваются по краю сцены.

Туш

Директор

Главный приз получает… Берет торт
и несет его товарищу Митрофанову.

Митрофанов

А мне-то за что?

Директор

Как же? Это ведь Ваша
племянница…Поворачивается и видит, как пшеница снимает маску, а под ней Костя
Иночкин.

Дети

Иночкин! Ура!

Директор

Ничего не понимаю?

Митрофанов

А что тут понимать, товарищ
директор? Дети у Вас замечательные! Давайте финальную песню и пойдем на
речку, погода-то какая!

Песня

Звучит финальная
песня

Мальчик

А что это вы тут делаете?
Спектакль-то закончился

Музыкальная
заставка

Апплодисменты!

«Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен» — история создания

Безоговорочный шедевр.

Источник:

Фильм «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещён!» был дипломной работой начинающего режиссёра Элема Климова. Студента ВГИКа пригласили снимать на «Мосфильм», хотя ректор института был против самой идеи этого фильма, считая её «вредной». Несмотря на его заявления, Элем Климов всё же приступил к съёмкам комедии о пионерском лагере, хотя сам никогда там не был… Съёмки фильма могли быть прекращены в любой момент, и каждые три дня Элем Климов интересовался у директора ленты, сколько денег уже потратили, и говорил, что надо тратить больше, чтобы фильм труднее было закрыть. Однажды работу всё-таки попытались прервать: на адрес съёмочной группы в Туапсе пришла телеграмма из «Мосфильма» с требованием вернуться в Москву. Директор картины её прочитал, разорвал на клочки и сказал режиссёру: «А мы этой телеграммы не получали».

На роль товарища Дынина режиссёр с самого начала хотел взять актёра театра «Современник» Евгения Евстигнеева, но против его кандидатуры выступало руководство «Мосфильма». Климову настойчиво предлагали взять Михаила Пуговкина — его бы худсовет утвердил без вопросов. От своей идеи Климов готов был отступить только ради Леонида Куравлёва, но тот был занят на съёмках и от работы отказался. Тогда режиссёр поставил руководству ультиматум: «Не хотите утверждать Евстигнеева, тогда снимайте сами!». Руководство киностудии удивилось такому нахальству вчерашнего студента, но Евстигнеева утвердили.

«Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещён», к/с «Мосфильм», 1964, реж. Э. Климов

На главную детскую роль — Кости Иночкина — пригласили Витю Косых. Он учился в школе, которая находилась по соседству с «Мосфильмом» и ассисенты часто приходили туда отбирать детей на пробы. Главным критерием для отбора в «Добро пожаловать…» было умение плавать и школьники быстро сообразили, что умеющие сейчас уйдут с уроков демонстрировать своё умение. Плавать вызвался весь класс, включая не умеющего плавать Витю… Отобрали 20 учеников, но пригласили не плавать, а на «Мосфильм» — читать стихи и басни. По результатам проб утвердили Виктора Косых, для которого роль Кости стала дебютом в кино.

«Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещён», к/с «Мосфильм», 1964, реж. Э. Климов

Роли мальчика, спрашивающего «А чё это вы тут делаете?» первоначально в сценарии не предусматривалось. Появилась она благодаря случаю. Как-то Элем Климов с женой побывал на очередном детском празднике во Дворце пионеров на Ленинских горах. На оборатном пути в троллейбусе он увидел Славу Царёва: «Такого лица я не видел, — вспоминал режиссёр. — От улыбки удержаться невозможно. Как такого упустить! Думаю: ну, раз нет такого персонажа в фильме — надо его придумать». В сценарии его назвали «мальчик с профилем Гоголя». К сожалению, биография Вячеслава Царёва сложилась драматично — он снялся в пяти картинах, но профессией кино для него не стало. Он был разнорабочим, злоупотреблял алкоголем, скончался в 2006 году.

«Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещён», к/с «Мосфильм», 1964, реж. Э. Климов

Самым тяжёлым испытанием для Вити Косых и Славы Царёва стал финал фильма. Чтобы снять полет над рекой, их подвесили на тонкой веревке к куполу павильона «Мосфильма». Для безопасности пропустили ещё две стальные нити, которые впивались в тело настолько, что мальчики даже пытались отказаться от съёмок. Вите ещё пришлось 27 раз съесть кастрюлю рассольника. Причём, с жадностью и аппетитом. После съёмок он возненавидел суп…

«Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещён», к/с «Мосфильм», 1964, реж. Э. Климов

На готовую картину сразу же навесили ярлыки: «антисоветская» и «антихрущёвская». Сначала режиссёр думал, что обвиняют его из-за темы кукурузы, проскальзывающей в картине, а оказалось, что причиной обвинений стал эпизод с «похоронами» бабушки и выносом её увеличенного портрета. «Это они Хрущёва хоронят!» — решили строгие цензоры… Ситуацию спасло вмешательство Сергея Герасимова, который в то время был главной фигурой во ВГИКе. По его настоянию фильм отослали на дачу Хрущёву. Хозяин посмотрел и резюмировал: «А чего вы его держите? Пусть идет! Это смешно!». Через несколько дней после премьеры пленум ЦК КПСС принял решение о снятии Хрущева, и фильм стали показывать только на утренних сеансах.

«Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещён», к/с «Мосфильм», 1964, реж. Э. Климов