Сценарий фильма левиафан звягинцева читать

Страна: Россия

Жанр: драма

Год производства: 2014

Режиссер: Андрей Звягинцев

Актеры: Алексей Серебряков, Елена Лядова, Владимир Вдовиченков, Роман Мадянов

Награды и номинации: В 2015 году картина получила “Золотой глобус” в номинации “Лучший фильм на иностранном языке”.

Содержание и смысл фильма «Левиафан» стали предметом бурных споров в год выхода картины и особенно после получения ею премии «Золотой глобус». А все потому, что, по мнению некоторых, эта социальная драма, киноинтерпретация истории библейского Иова показывает жизнь в России уж слишком нелицеприятной.

Но дело в том, что фильм не стоит рассматривать только с этой стороны. Основанный на событиях, произошедших в США, он очень метафоричен и пропитан скрытым смыслом.

О чем фильм

Краткое содержание фильма “Левиафан”. Россия, маленький городок где-то на севере. Наши дни. Николай Сергеев, скромный автослесарь, вместе с женой Лилией и сыном от первой жены живет на берегу небольшой бухты, куда иногда заплывают киты. Семья мирно живет в большом старом доме, который Николай получил по наследству.

Мэр города, Вадим Шелевят, хочет выкупить у Николая его дом, автомастерскую и землю. Но суммы, которую назначил мэр, по мнению Николая, явно недостаточно, чтобы купить в городе подходящее жилье. Мэр не отступает и предлагает подумать, тонко намекнув, что Николаю стоило бы согласиться на столь щедрое предложение. Сергеев решает обратиться за помощью к старому армейскому другу Дмитрию, московскому адвокату. Проиграв дело, адвокат предлагает Николаю пойти на рискованный шаг – найти на Шелевята компромат.

С этого момента содержание фильма “Левиафан” становится более динамичным и жестким: в сюжете появляется мэр собственной персоной. Вечером он, обозленный упрямством Николая и издержками суда, приезжает в дом к Сергееву и, оскорбив его в пьяном угаре, говорит, что нет у него никаких прав – нет, не было и не будет.

Друзья воспринимают этот демарш как прямую угрозу. Николай по наивности еще думает, что на мэра можно найти законную управу и пишет заявление в полицию. Однако его у Сергеева даже не принимают.

Тем временем Дмитрий отправляется на прием к мэру и намекает ему, что у него есть компромат на него. Намекая на свое личное знакомство с неким влиятельным московским чиновником, адвокат требует, чтобы мэр выплатил Николаю справедливую компенсацию – 3,5 миллиона рублей. После этого сюжет картины получает новый поворот: Дмитрий, уверенный в успехе, встречается с Лилией в кафе. Женщина, увлеченная красивым адвокатом, решается на измену.

Через несколько дней Николай узнает об измене и ссорится с Дмитрием. Еще чуть позже мэр, всерьез напуганный компроматом, заручившись поддержкой приятелей, в круг которых входит и местный архиерей, вызывает адвоката на разговор в безлюдном месте. Там, при помощи дюжих охранников, он популярно объясняет ему, что ни на какую честную сделку с Николаем не пойдет.

После этого испуганный Дмитрий уезжает в Москву, а Николай прощает жену. Но тут на сцену выходит сын Сергеева Роман. Подросток винит мачеху в том, что она своей изменой нарушила семейный уклад и требует, чтобы она ушла. Женщина, прекрасно понимая свою вину, безропотно соглашается покинуть дом. Утром она уходит и идет к морю. Вскоре ее тело находят в скалах.

Убитый горем, придавленный валящимися на него со всех сторон бедами, не зная, что делать, Николай уходит в запой. Однажды, отправившись в магазин, он встречает скромного местного батюшку, отца Василия. Священник, являющийся триггером для главного героя, становится основной мишенью. Точно библейский Иов, Николай, возмущенный несправедливостью, спрашивает у иерея, за что ему все это и как на происходящие с ним несчастья смотрит милосердный Бог.

Отец Василий, искренне сочувствуя Сергееву, но не зная, как его утешить, излагает отрывок из Книги Иова, попутно сравнив Николая с библейским праведником.

Николай, знакомый с историей Иова, понимает, что чаша горестей им еще не выпита до дна. Он оказывается прав: вскоре его обвиняют в убийстве Лилии. Суд признает его виновным и приговаривает к 15 годам лишения свободы. Николай смиряется со своей судьбой, а Рому берут под опеку друзья семьи.

Объяснение концовки

В конце фильма мэр добивается своего – получает дом Николая и его землю. Старый дом сносит бульдозер и на его месте возводят храм. Архиерей, друг мэра, назначенный в этот храм, обращается к пастве с проповедью о правде и истине. Мэр, находящийся среди прихожан, умильно смотрит на своего сына, указывает ему на икону Христа и набожно крестится. Фильм закрывают слова Шелевята: “Это наш Бог, он все видит”.

Смысл концовки фильма «Левиафан» можно уместить в одной короткой фразе – “Нет правды на земле”. Здесь Звягинцев отходит от истории Иова и заканчивает фильм в соответствии с суровой правдой жизни.

Смысл фильма

“Левиафан” Звягинцева по ходу сюжета оставляет много недосказанностей, а зрители самостоятельно додумывают смыслы картины. Такая формула хорошо объясняет ее фестивальный успех. Однако с тем, что это действительно хорошее российское кино, согласны далеко не все.

Звягинцева любят обвинять в том, что главный герой фильма “Левиафан” Николай постоянно находится в стагнации. Но это и есть его основная позиция. Николай – типичный “маленький человек”, у которого просто нет сил на борьбу. Поэтому основные события картины никак особенно на нем не отражаются.

Сергеев как будто не понимает, что происходит вокруг и находится в состоянии шока. Это происходит потому, что уклад его жизни, разрушившись, обнажил страшную пустоту. Возможно, он осознает собственную слабость, поэтому и прощает изменившую ему Лилию.

Интересным кажется образ Дмитрия: он выведен здесь, как типичный “отражающий персонаж”. Внешность, манеры и кажущаяся уверенность в себе столичного адвоката резко контрастируют с пассивным безволием глубоко провинциального Николая.

Однако его уверенность в себе именно что кажущаяся: Дмитрий быстро понимает, что “цивилизованные” законы в маленьком северном городке, в котором как будто до сих пор действует крепостное право, не имеют никакой силы. А в разговоре “по понятиям” он откровенно слаб: это стихия мэра, который, ко всему прочему, находится на “своей” территории. Испуг и быстрый отъезд Дмитрия условно символизирует то, что столице как будто все равно на то, что происходит в провинции. Более того: столица боится ее.

Борьбу в “Левиафане” Звягинцева символизирует сын Николая, подросток Ромка. Он единственный персонаж картины, которого существующая реальность не устраивает и который хочет не только менять, но и меняться. Возможно, разумеется, что в нем просто говорит юношеский максимализм. Но существует и другое предположение: в своих разборах ленты некоторые зрители предполагают, что образ Ромки – это некий намек на то, что в будущем все может измениться: парнишка – единственный, кто не боится Левиафана.

Олицетворением власти (то есть, Левиафана), которая не дает спокойно жить Николаю, становится мэр Шелевят. Как ни странно, он тоже “маленький человек”, только облеченный властью. Именно поэтому он так упивается ею – как и чувством полной безнаказанности. Власть олицетворяет и местный архиерей, построивший храм на руинах человеческой жизни.

Однако было бы глупо упрекать Звягинцева в радикальном антиклерикализме. Потому что в его картине есть отец Василий – типичный “человек веры”, который как раз-таки служит Богу (а не маммоне) как может и находит в себе силы поддержать убитого морально, растоптанного и униженного Николая…

Многих интересует, в чем смысл названия картины. Левиафан – это метафора. В Ветхом завете это морское чудовище, а в картине Звягинцева он символизирует собой государственную власть.

Здесь стоит обратиться к словам апостола Павла, который сказал: “нет власти не от Бога” (Послание к Римлянам 13 стих). В “Левиафане” на первый взгляд отождествляется власть государственная и божественная. Однако слова апостола не стоит понимать буквально: они означают, что Бог может просто терпеть (до поры до времени) того или иного правителя. Церковь, слившаяся в страстном объятии с государством, перестала быть невестой Христа, а значит, не может вещать от имени Бога. То есть она вещает от имени себя.

По фильму создается впечатление, что все всё понимают.  Три иконы в машине мэра соседствуют с изображением трех обнаженных девиц. Скелет выбросившегося на берег некогда кита создает интересный ансамбль с обломками старой церкви: поневоле возникает мысль о “мерзости запустения” из книги пророка Даниила. На великой северной земле представители земной и небесной власти вполне осознанно воздвигли жертвенник, на алтарь которого постоянно приносятся человеческие души. Левиафан, это порождение хаоса, мог явить себя только здесь.

Режиссер переосмысляет историю об Иове, человеке, чья вера подверглась испытанию. За свои страдания праведник был стократно вознагражден Богом. Николай же продолжает страдать – маяк надежды для него погас, а в конце тоннеля он видит только мрак безысходности. “…Но будут обитать в нем звери пустыни, и домы наполнятся филинами; и страусы поселятся, и косматые будут скакать там.”

Городок, в котором живет Николай Сергеев, напоминает филиал ада на земле. Здесь Бога нет почти нигде. Пока Левиафан разрушает жизнь главного героя, он сам глушит душевную боль водкой и растворяется в бытийном хаосе.

Традиция сравнения Левиафана, который является олицетворением дьявола, и могущественного государства, уходит корнями к Томасу Гоббсу. Труд философа подвергался гонениями и на родине, в Англии, и в Российской Империи. Вероятно, он в своем сравнении подобрался слишком близко, что показалось власть имущим чересчур опасным.

Однако Звягинцев, осознанно заострив внимание на том, что лежит на поверхности, постепенно уходит вглубь. Суть фильма заключается вовсе не в критике системы: она одна во всем мире и ничего с этим сделать нельзя. В его картине первостепенна борьба Бога и дьявола за человеческую душу. Режиссер высказывает идею о том, что вера и религия – далеко не всегда одно и то же. Символ этой идеи – отец Василий: он строит настоящую церковь в своей душе, и она не имеет ничего общего с церковью, в которой произносит свои пафосные проповеди архиерей.

В картине есть интересная, совершенно непримечательная на первый взгляд сцена. В ней одна женщина отдает соседке хлеб, хваля Бога за неслыханную щедрость. В следующей мизансцене показаны свиньи, увлеченные своей трапезой. Можно сделать робкий вывод, что это аллюзия на людей. Довольствующиеся крохами, которые достаются им сверху, не замечающие, что они живут в грязи, они сами подпитывают Левиафана и служат ему своим пассивным безразличием.

Николай – это не просто человек. Это усредненное “мы”. В его образе есть что-то от героев Достоевского. Униженный и оскорбленный, он оказался на самом дне. Однако Звягинцев уверен, что он, как и пророк Иона, еще способен завопить из чрева кита. А это значит, что главную битву – битву за собственную душу, он еще может выиграть.

Похожие фильмы

Вот несколько фильмов, похожих на “Левиафан” по смыслу и описанию:

• “Дурак” (Россия, 2014 год). Сантехник, пришедший на вызов, вдруг обнаруживает, что дом, в котором проживает 800 человек, может рухнуть в любой момент. Он решает спасти людей.
• “Географ глобус пропил” (Россия, 2013 год). Виктор Служкин пытается завоевать уважение и доверие школьников. Для этого он предлагает им отправиться в увлекательный поход.
• “Майор” (Россия, 2013 год). Ранним утром полицейский Сергей Соболев случайно сбивает насмерть ребенка. Имеющий возможность выйти сухим из воды, он вступает в неравный бой со своей совестью.

«Левиафан» — социальная драма режиссера Андрея Звягинцева. Картина получила свою порцию критики и восторженные отзывы, собрала престижные награды и заслужила скандальную славу. «Левиафан» — это история неблагополучной семьи, которая насыщена актуальными социальными проблемами. Кто-то говорит, что это реалии российской глубинки, до боли знакомые, а оттого вызывающие такую горечь. Другие отнеслись к фильму пренебрежительно, считая, что главной целью режиссера было очернить Россию.

О картине «Левиафан»

Сам Андрей Звягинцев определил картину как драму, постепенно переходящую в трагедию. Режиссер считает, что в фильме без прикрас показаны реалии провинциальной России, насыщенные самыми острыми проблемами социального характера.

Этот драматический фильм снят в 2014 году. Картина представляет собой киноинтерпретацию истории Иова — персонажа Ветхого Завета, которого, по библейским преданиям, Бог испытывал всеми бедствиями земной жизни. Несмотря на великие страдания, Иова все вытерпел и ни разу не упрекнул Бога.

Картина получила название «Левиафан» — это имя собственное также взято из Ветхого Завета

Левиафаном называют мифологическое чудовище, живущее в море. В фильме Левиафан — это метафора государственной власти. Это не первое сравнение чудовища с властью: ранее Томас Гоббс написал трактат, в котором сравнивал уничтожающую свободу человека государственную власть с чудовищем Левиафаном.

Главные роли в картине Звягинцева исполнили Алексей Серебряков, Владимир Вдовиченков, Елена Лядова, Роман Мадянов. Музыкальное сопровождение — Филип Гласс.

Сюжет фильма

Сюжет основан на реальной истории, которая произошла в США. Звягинцев услышал в Америке историю о сварщике, который бульдозером разрушил цементный завод, пытающийся отобрать у него дом. Этот случай произвел на режиссера такое впечатление, что он решил снять фильм.

Главный герой, механик Николай, живет вместе с семьей (женой Лилией и сыном от первого брака) в провинциальном городке на берегу моря. Семья живет в доме на берегу бухты, куда иногда приплывают киты. Николай поддерживает дружеские отношения с подполковником дорожно-постовой службы Дегтяревым и местным стражем правопорядка Поливановым и его женой.

В «мифологии» картины государство представлено как огромное безжалостное чудовище, которое может проглотить «маленького человека» и даже не заметить его

В дом простого механика приходит беда, когда государство в лице коррумпированного мэра Шелевята пытается отобрать у семьи Николая дом, автомастерскую и землю, установив за выкуп такую сумму, которая не позволила бы Николаю купить жилье в городе.

Николай обращается за помощью к своему армейскому товарищу, а ныне известному столичному адвокату, но суд выносит решение в пользу мэра. Тогда адвокат советует воспользоваться последним шансом — найти на мэра компромат. Дальше в сюжете смешиваются измены, шантаж и даже убийство. Знаковый момент истории — встреча Николая с местным священником. Герой задает ему провокационные вопросы, на что священник отвечает, что пути Господни неисповедимы, и сравнивает горести Николая со страданиями Иова.

Скандал вокруг фильма

«Левиафан» — фильм, который может нравиться или не нравиться, но равнодушным точно не оставит. После выхода картины поднялась невероятная шумиха: кто-то называл фильм прорывом и смелым шагом, другие же критиковали Звягинцева за то, что он сильно сгущает краски.

Верно одно — со времен легендарной картины «Брат» ни один фильм отечественного производства не вызывал таких бурных обсуждений и даже настоящих баталий. А такой и профессиональной, и любительской критике не подвергался ни «Груз 200», ни «Утомленные солнцем 2».

Примечательно, что средних оценок для фильма не нашлось — были или восторженные, или яростные негодующие

Критика переросла в настоящий скандал. Многие посчитали недопустимым показ жизни провинциальной России в таких черных красках. Некоторые называли картину «намеренной чернухой». Активисты православных организаций, а также ряд творческих деятелей выступили против картины, считая, что она порочит не только государственное устройство страны, но и Русскую православную церковь. Более того, появились призывы снять картину с проката, так как этот фильм — «зло». Активисты написали открытое письмо в министерство культуры с призывом запретить появление фильма на экранах.

Зарубежные отзывы

А вот зарубежные критики хорошо приняли картину, иностранная пресса даже назвала ее гениальной. Драма Звягинцева получила приз Каннского кинoфестиваля за лучший сценарий, затем премию «Золотой глобус» и приз за лучший фильм Лондонского кинофестиваля. Самое большое достижение — номинация «Оскар» за лучший фильм на иностранном языке. В британской газете The Guardian «Левиафан» назвали грандиозным и упрекнули других российских режиссеров в том, что они снимают картины только на удобные им темы.

О чем фильм

Так о чем же этот фильм? Это история о том, что человек бессилен перед властью. Левиафан в картине — это могучее безжалостное чудовище, которое вылезает из недр российской жизни. Сам Андрей Звягинцев говорит о том, что это русский фильм, которое снят о русском человеке и к нему же обращен, к его разуму, его совести. Режиссер хотел, чтобы зритель почувствовал свою свободу. Звягинцев показывает, что Левиафан — чудовище, которое произрастает из самих людей. И чудовище, и власть, и церковь — это продолжение самих людей. Это не частная история, а политическое высказывание, ответ режиссера на проблемы современной России.

Так ли это, или это просто серая, беспросветная, депрессивная социальная драма, которая разворачивается в провинции, — решать каждому зрителю после просмотра картины.

Напрасно ругают фильм «Левиафан» А. Звягинцева. В смысле — ругают не за то, за что следовало бы. О том, за что следует ругать «Левиафана» — в кинорецензии на портале «Православная жизнь».

Напрасно ругают фильм «Левиафан» А. Звягинцева. В смысле — ругают не за то, за что следовало бы. Одни в нём «чернуху» нашли, другие «клевету», третьи вообще усмотрели некий «подрыв устоев». Ничего перечисленного в «Левиафане» нет. «Левиафан» — не «мудрая притча», не «реалистичная драма», не «разоблачение», не «клевета» и не «провокационное кино». Это просто — плохой и скучный фильм. Режиссёру-то, наверное, очень хочется «подрывать устои» и провоцировать, но у него не получается.

Для начала — о плюсах

Начитавшись ругательных рецензий о «Левиафане», к просмотру мы приступали с опаской. «Как начнётся сейчас очередной «Груз 200», как потом аппетит пропадёт недели на три!» Ждали, что придётся два с половиной часа глядеть на непрерывно хлещущий дождь, покрытые мерзкой слякотью улицы, валяющихся в грязи шелудивых псов и всякое-такое прочее, что так любят показывать прогрессивные режиссёры, когда хотят изобразить «реалии российской глубинки». Но — ничего подобного.

«Чернухи» в «Левиафане» совсем немного, картинка приятная, радует глаз. Приморский городок — скромненький и, местами, обшарпанный, но чистенький и, местами, симпатичненький.

Северная природа отлично показана. Над морем возвышается живописный утёс, лазурные волны бьют в скалистый берег, на гребне волны качается красная бочка и что-то отчаянно символизирует…

Каменистый пляж, живописные валуны, покрытые зелёными водорослями, нависает свинцовое небо, между валунами лежит скелет кита и тоже что-то там символизирует… не очень ясно, что именно, но наверняка — что-то умное и возвышенно-печальное…

Очень красиво, да. Прям как в документалках от «Би-Би-Си», или типа того.

Один раз там дождь таки пошёл, но это, вроде как, было по делу и быстро закончилось. Да, ещё один раз там две грязные свиньи какое-то свинское «хрючило» уплетали — крупным планом, снятые широкоугольным объективом — это было не по делу, но тоже очень быстро закончилось.

Да, ещё там пара весьма неприятных сцен с «обнажёнкой» была (бррр! Лядова, Вдовиченков, хотите сниматься голыми, так походите сперва в спортзал хоть пару недель!) — совсем не по делу, но этих сцен мало и они короткие.

Короче говоря, большую часть времени на экран можно было смотреть, не содрогаясь от омерзения. А это уже неплохо, после феерических кинофильмов «Трудно быть богом» и «Груз 200» уже и такой мелочи радуешься. Спасибо, г-н Звягинцев! Поклон вам за то, что по возможности щадили эстетические чувства зрителя.  

Собственно, на этом плюсы заканчиваются. И начинаются минусы

Патриоты ругательски ругают А.Звягинцева за то, что он «Расею-Матушку оклеветал». Помилуйте, братцы, в чём клевета-то? Нет клеветы. Действительно, встречаются в России бандитствующие чиновники, лицемерные священники тоже встречаются, наверное. И водочку россияне пьют, разве нет? Бывает, что и до совсем скотского состояния напиваются. Бывает, под воздействием водочки россияне и суженым своим изменяют, и разные другие глупости-гадости творят. Случается, что у отдельного россиянина совсем жизнь под откос идёт, примерно как у главного героя фильма. Ничего запредельно фантастического, ничего невероятного в повести, рассказанной Звягинцевым, нет.

Но и интересного нет ничего. Сюжет — яйца выеденного не стоит. Хотя в его основу Звягинцев чего только не напихал: тут тебе и Книга Иова, и трактат Гоббса «Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского», и новелла Генриха фон Клейста «Михаэль Кольхаас», и «Война Марвина Химейера». Ну, то есть это сам Звягинцев говорит, что все эти хорошие, занимательные истории легли в основу сюжета «Левиафана». Вот тут говорит, например: Андрей Звягинцев: «Что за жизнь…». 

Но вот смотришь «Левиафан» — и как-то не видишь ни Иова, ни Кольхааса, ни Химейера. Иов был праведником, бедствия на него свалились — в качестве испытания его веры и его терпения. Кольхаас и Химейер — сильные мужики, вступившие в битву с Несправедливостью, павшие в неравном бою, но и саму Несправедливость потрепавшие так, что она ещё долго прихрамывала и на громкие звуки испуганно оглядывалась.

Главгерой «Левиафана» — не праведник и не боец

А главный герой «Левиафана» — автослесарь Николай Сергеев — ни разу не праведник и ни разу не боец. Он — исключительно неприятный тип. Паскудный тип, можно сказать. Взять хоть его отношения с приятелем, полицейским полковником, «Семёнычем». Николай пьёт с полковником водку, на шашлыки с ним катается, подобострастно улыбается и лебезит, а за глаза — поливает своего собутыльника последними словами, сплетничает и всячески глумится. Тьфу, мерзость! Добра Николай за весь фильм никому никакого не сделал. Один раз только помог сельскому батюшке донести мешок хлеба до церквушки — вот и вся «праведность».

Теперь о «боевитости». Тут всё ещё хуже. «Боец» в нашем герое просыпается только после принятия на грудь литра-другого водки, да и то — какой там «боец»?.. Герой корчит страшные рожи и пучит глаза, этим вся его боевитость и исчерпывается. Ну, ещё нахамить он может по пьяной лавочке.

В рецензиях на «Левиафан» читаешь о Николае: «Маленький человек», противостоящий «системе», в обычной жизни — «золоторукий автослесарь», заботящийся о своём благосостоянии, «симпатичный и безотказный терпила советского замеса, человек без особых амбиций, буйный во хмелю и тайно нелюбимый любимой женой»… Вот сплошное же враньё.

Не «противостоял» Николай «системе», он только грустил и водку глушил. И что он «золоторукий автослесарь» — никак в фильме не показано, герой за весь фильм работал где-то секунд 20 экранного времени, причём о результатах работы мы ничего не знаем. И если Николай такой весь из себя «золоторукий», то почему у него на дворе такой бардак?

Дом не покрашен, лодка ржавая, сараи кривые. И мы должны поверить, что герой трепетно любит «свою землю»? Только потому, что он один раз, по пьяни, показывал товарищу какую-то старую фотографию и нудил: «Отец мой тут жил, дед жил»… Вот дед-то, небось, последний раз на участке и прибирался.

А вот по поводу амбиций — верно. Нет у героя никаких амбиций. У него вообще характера нет. Единственное, что мы узнаём о слесаре Николае — что он выпить любит. Пьёт «красиво» и «технично», прямо из бутылки, «винтом», огромными глотками, не запивая, не закусывая и даже не отдуваясь.

В последний раз такую виртуозную технику пития алкоголя мы видели в советском мультфильме «Остров сокровищ» — Билли Бонс там точно так же лихо глушил из горла «ROM».

Интересно, Звягинцев сам-то пробовал вот так водку хлебать? Он понимает, что это чисто физически почти невыполнимо? Даже алкаши в парке на лавочке свой «шмурдяк» распивают всё-таки из стаканчиков и под какую-никакую закуску…  Впрочем, так-то всё понятно, режиссёр хотел пронять зарубежного кинокритика экзотикой «а-ля рюсс».

Протагонисты и антагонисты

Короче, наш протагонист — исключительно неприятная личность. И окружают его личности неприятные, подобное к подобному, как говорится. Жена — хлещет водку не хуже мужа и готова изменять этому самому мужу буквально с первым встречным.

Лучший друг — законченный негодяй, корчит из себя «законника», а на поверку оказывается заурядным шантажистом, подлецом и развратником.

Сын — невнятный молодой человек, слабый, глупый, взбалмошный (впрочем, при таком-то родителе — как бы и неудивительно).

Некоторые кинокритики усматривают в таком подборе героев — «клевету на русский народ». Но мы так не считаем. Подобные типы среди россиян действительно встречаются, а в какой нации их нет? Другое дело — зачем о ничтожествах художественные фильмы снимать? Что за интерес — наблюдать в кино за жизнью дегенератов, пусть даже очень профессионально заснятой и показанной с неожиданных и красивых ракурсов? Мало нам телепередачи «Дом-2», что ли?

Антагонисты в фильме настолько ненатуральные, что невозможно всерьёз рассердиться на них. Приблатнённый мэр городка — вот ни разу не похоже. Не сомневаемся, что Роман Мадянов справился бы с ролью, он хороший актёр, но тут в самой роли проблема. Персонаж Мадянова должен быть суровым и злобным мерзавцем, опьянённым властью, ошалевшим от алчности и безнаказанности. Вместо этого получилась какая-то трепетная институтка, которая постоянно рефлексирует, всего боится и чуть-что — закатывает истерики.

Смотришь и недоумеваешь: вот это убожество и есть «огромный, несокрушимый, чудовищный Левиафан»?!

Тлетворное влияние православной веры

Настоящий злодей в фильме — не мэр-уголовник, а православный епископ (судя по клобуку — аж «целый митрополит»). Какой-то гибрид Дарта Вейдера и Дона Корлеоне.

Именно митрополит вдохновляет мэра на все его злодеяния. Когда у мэра возникают проблемы или сомнения, он мчит к митрополиту, а владыка увещевает бандита в духе незабвенного Славика из передачи «Наша Раша»: «Да ты успокоооойся! Всякая власть — от Бооооога!»

Надо понимать, режиссёр показывает нам, что без тлетворного влияния Православной Веры мэр был бы замечательным, совестливым человеком, душкой и умничкой, никого бы не обижал, земельные угодья бы в свою пользу по беспределу не отжимал, жил бы на одну зарплату, на работу ездил бы не в «Лэнд-Крузере», а на велосипеде. Изъясняется звягинцевский митрополит как персонаж халтурной повести о временах Ивана Грозного, часто и не к месту прибегает к речевым анахронизмам — «отведай рыбки», «мирской удел», «не ведаешь» и т. п. Очевидно, по мнению Звягинцева современные священнослужители в быту должны разговаривать именно так. Это, опять же, говорит о том, насколько глубоко режиссёр «в теме», как хорошо он знает православную Россию.

Порой особо патриотичные зрители усматривают в парочке мэр-митрополит «клевету на Власть и Церковь». Но это не клевета, это скорее — карикатура, причём карикатура грубая, плоская, глупая и неостроумная. («Я — Шарли!», ага, такие карикатуры «в тренде» сегодня.) Даже интересно, Звягинцев сам-то — действительно считает, что его примитивный лубок поднимает важные вопросы о государстве, религии, морали, нравственности, месте Церкви в современном обществе? Впрочем, какие тут «вопросы»… Звягинцеву всё ясно с «местом Церкви в обществе», он однозначно показывает митрополита «подельником» чиновника-уголовника. Митрополит, ближе к финалу картины, даже сам говорит жуликоватому мэру: «Мы с тобой одно дело делаем».

Это на тот случай, если какой-то зритель оказался тугодумом и до сих пор не понял режиссёрский замысел. Да поняли мы, поняли: Звягинцев не любит РПЦ, ок. Слишком «толстые намёки». Мы всё ждали, когда уже митрополит начнёт лично заказы на убийство раздавать. Типа: «Чадо возлюбленное, когда вы уже этого убогого автослесаря поставите в тазик с цементом и скинете в море-окиян, рыбки отведать». Но — нет, митрополит за весь фильм так никого и не «заказал». Недоработка у Звягинцева получилась. Не все ещё покровы сорваны. Так можно и мимо «Оскара» пролететь!

Не «Брат» ты нам

Некоторые рецензенты на полном серьезе сравнивают «Левиафана» с отличным фильмом Алексея Балабанова «Брат». Мол, «у Балабанова тоже кругом грязь и гнусь, тоже все пьют водку, предают и убивают друг дружку — если вам «Брат» нравится, значит и «Левиафана» вы должны полюбить». Вот уж нет!

Главный герой «Брата» как только сталкивается с несправедливостью, так тут же, не отходя от кассы, наводит порядок. Увидел Данила Багров, что наглый рекетир обирает пенсионера-торговца — тут же подошёл, рекетира отправил в нокаут, торговцу имущество возвратил. Увидел Данила, что два хама толерантной национальности в автобусе бесчинствуют — тут же подошёл и сделал хамам надлежащее внушение. И так далее.

Данила не ноет о «тяжёлой жизни», о «несовершенном мироустройстве», о «за что мне всё это?!» Он — сильный, смелый, решительный и умный человек, оказавшийся в сложных обстоятельствах. За его приключениями интересно наблюдать. А если бы Данила, сталкиваясь с окружающей несправедливостью, начинал не решительно действовать, а впадать в депрессию и глушить водку — подобно персонажам Звягинцева — так и не нужен был бы русскому зрителю фильм про Данилу, забыли бы все про «Брата» через пару месяцев после выхода картины в прокат. Как забудут про «Левиафана», лишь только стихнет шумиха вокруг вручения премии «Оскар».

Резюмируем: А.Звягинцев снял удивительно скучное, затянутое и неинтересное кино. Два часа двадцать минут нам показывают либо пейзажи без всякого действия, либо омерзительные, опухшие, пьяные рожи. Диалоги — никакие, нет ни одной сентенции, которая заставила бы задуматься, ни одной остроумной шутки, ни одной сильной, меткой фразы. Актёрская игра… Ну, актёры честно стараются, только играть им нечего, персонажи совершенно картонные. Сама история — ни о чём, не увлекает, не захватывает и ничему не учит. Тоже мне, «фильм-событие». Ой, в России, оказывается, коррупция есть! Ну, прям Америку открыл Звягинцев. Прямо заставил публику прозреть. Мы-то раньше думали, что среднестатистический российский мэр — это существо возвышенное, почти прозрачное, отрешённое от мирских страстей и полностью посвятившее себя Родине и Народу. А на самом-то деле — вот они каковы, эти мэры! Ой-ой-ой, как же жить дальше?! Короче, смотреть «Левиафан» нужно только если вы — фанатичный поклонник творчества Звягинцева и вообще ни одной его картины не пропускаете, из принципа. Все остальные могут смело «Левиафана» проигнорировать и ничего при этом не потеряют.

Кстати, если таки соберётесь глянуть «Левиафана», то уберите от экранов детей. В фильме много мата, причём в самых неожиданных местах.  

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: «Левиафан» Звягинцева VS библейский Левиафан

Андрей Звягинцев, Олег Негин, Владимир Моисеенко, Александр Новотоцкий
Сценарии кинофильмов Андрея Звягинцева

Тексты публикуются в авторской редакции

Издатель П. Подкосов

Руководитель проекта А. Тарасова

Художественное оформление и макет Ю. Буга

Работа с архивами С. Ляшенко

Корректор М. Ведюшкина

Компьютерная верстка А. Фоминов

Иллюстрации личный архив Андрея Звягинцева

Постер «Возвращение» © Atlantic Film and Smile Entertainment

Постер «Изгнание» © Curzon World Limited

Постер «Елена» © Pyramide Films

Постер «Левиафан» © HUSKY

Постер «Нелюбовь» © Игорь Гурович / Ostengruppe

© Андрей Звягинцев, Олег Негин, 2019

© Владимир Моисеенко, Александр Новотоцкий, 2000

© ООО «Альпина нон-фикшн», 2020

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

* * *

Предисловие Андрея Звягинцева

На творческих встречах у меня довольно часто спрашивают: «Каким должен быть сценарий, чтобы он заинтересовал вас?» Можно предположить, что любопытно это исключительно профессионалам – писателям и сценаристам, но я встречал похожий интерес и в аудиториях самых широких, не обязательно в условиях специализированных мастер-классов. Такое обстоятельство побуждает меня предположить, что вопрос этот занимает не только специалистов.

Именно по этой причине и чтобы ответить на вопрос публики о сценарии: «Каким же он должен быть?», я и согласился на предложение издательства о публикации книги. Нужно оговориться, речь здесь идёт только о том, каким вижу сценарий именно я, а если шире – каким видим его мы с моим постоянным соавтором Олегом Негиным. Есть разные мнения о том, что должно быть в сценарии, чтобы «продать его за миллион»; какие истории нравятся продюсерам и почему; как должно быть устроено драматическое повествование и каким оно не должно быть ни при каких обстоятельствах. Все эти споры и частные мнения кажутся пустыми. Человека нельзя научить рассказывать истории, если он не призван это делать. Максим Горький не учился в институте, который носит теперь его имя. Если у автора есть дар рассказчика, он чувствует сам, как нужно строить сюжет, он сам чувствует, что тот или иной канон необходимо разрушить, чтобы найти новое выражение. Он чувствует сердцем – средоточием своего таланта, – как и о чём следует говорить. Обучением ремеслу можно и, наверное, нужно заниматься; кому интересно, пожалуйста. Вот только научить таким образом можно исключительно ремесленным «прихватам», «приёмам», «трюкам» и прочему барахлу, которому место в индустрии, но не там, где обитает искусство. Уверен, сценарий может быть любым. Годару вовсе не нужен был сценарий, фильм «торчал» у него в голове. Помню, по его завету я вышел на съёмку своей первой короткометражки «Выбор» с двумя страничками А4 и робкими заметками в них от руки. Все, кто говорят, что сценарий должен быть непременно таким или этаким, водят вас за нос, продают то, чего не знают сами. Сценарий нужен: продюсеру – чтобы знать, во что он вкладывает деньги; режиссёру – чтобы контролировать происходящее на площадке и ясно помнить, что уже снято, а что только предстоит снять.

Сказанное выше только на словах звучит радикально. На практике всё обстоит так – текст сценария записан на бумаге: а) чтобы актёры могли выучить свои реплики заранее и б) чтобы у группы была возможность подготовиться к необходимости иметь на площадке нужный реквизит, костюм и прочие элементы кадра. Когда у всей группы в руках единый текст, в котором заранее согласованы детали материального мира, легче работается всем цехам. Это вовсе не значит, что я не ценю огромную внутреннюю работу над замыслом и общей конструкцией сценария, в полной мере проделываемую автором, я говорю лишь о способе записи результатов этого труда, я предпочитаю держать в руках текст, который назвал бы технической записью.

Такое отношение к предмету можно назвать странным, но для меня сценарий не обязательно должен обладать достоинствами, отличающими хорошую литературу. В этом мы солидарны и, можно сказать, давно и совместно выработали общий язык с Олегом Негиным, моим соратником и другом, который написал четыре сценария из пяти, представленных здесь. Текст рассматривается нами, безусловно, как принципиально важное и первостепенное, но между тем промежуточное звено на пути к экрану. Мы согласовываем только общую канву сюжета, драматические узлы, какие-то значительные или незначительные детали. Остальную работу Олег ведёт самостоятельно. Это правильно ещё и потому, что, даже обсудив предварительно план, заранее зная сюжетную схему, я всегда читаю первый вариант как сюрприз, это всегда новая реальность для меня и всегда – волнующая. Крепости нашим творческим отношениям придаёт тот немаловажный факт, что мы со встречным доверием относимся к идеям друг друга и без обиняков, смело рассматриваем предложения по сокращениям или изменениям в диалогах или в общей композиции. Ну и, как правило, за месяц до выхода на съёмочную площадку всегда наступает такой момент, когда мы садимся за текст вдвоём и чистим его уже набело, внося коррективы или даже значительные изменения.

Не хочу спорить с иными мнениями, потому что знаю, есть и те, кому нужен текст, поднимающийся до высот большого литературного стиля. Чья-то творческая фантазия и режиссёрская мысль воспламеняются от подробного описания, включающего в себя множество прилагательных форм, живописующих происходящее или атмосферу событий, подробные ремарки, детализирующие внутренние переживания или состояния героев. Олег уходит от этих элементов письма, потому что у нас нет в них нужды. Имена существительные, глагольные формы и, разумеется, диалоги – вот материя и плоть наших текстов. Наши персонажи «встают» или «садятся», «входят» или «выходят», «закрывают» или «открывают» и всё реже «смотрят исподлобья», «смущённо прячут глаза» или «меланхолично покачивают ногой».

Строго говоря, почему я затрагиваю тут тему свойств или достоинств именно литературного качества сценарного текста и не нахожу для себя в них необходимости? Да просто потому, что в конце концов завершающие нюансы характеров или обстановки, состояний персонажей или ландшафта со всей неизбежностью будут продиктованы самой натурой: природным ли даром актёров, цветовым или световым наполнением интерьера, мизансценическим решением эпизода, силой и полнотой ветра, что будет гнать по небу кучевые облака или чёрную мрачную тучу. Одним словом, всё, что по плечу литературному дару автора, в конечном итоге будет вписано в белое полотно экрана не пером писателя, а самой реальностью, собранной воедино рукой автора фильма. И это не значит, что таковым я объявляю режиссёра. Все, кто сделали фильм возможным, являются его соавторами: сценарист, оператор, художник картины, художник костюма, композитор, актёр, гримёр, монтажёр – все они полноправные авторы того, что мы с вами видим на экране.

В этой книге пять полнометражных сценариев, но сказать несколько предваряющих слов я хочу только о первых двух, поскольку три последних сценария – это наши с Олегом самостоятельные тексты, не опирающиеся ни на какие литературные источники, созданные исключительно по воле вдохновения и в лоне нашего творческого союза, другими словами исключительно авторские вещи. История их создания, возможно, когда-нибудь будет описана авторами, но не в этом сборнике. Два других текста – каждый имеет свою историю, и будет правильно поделиться здесь некоторыми деталями этих историй.

«Возвращение». Сценарий, по которому был снят фильм, носил название «Ты» и написан был Владимиром Моисеенко и Александром Новотоцким. Прочёл я его в январе 2001-го, но решил взять за основу своего первого фильма только летом, спустя полгода. Тогда-то мы с ними впервые и встретились. Работали вполне слаженно и плодотворно; оба автора с лёгкостью принимали мои предложения по переработке сценария. Я называю это творческой отзывчивостью – увидеть в чужих идеях смысл, впустив их в пространство своего замысла. Помню реплику Володи Моисеенко: «Андрей, если вдруг этот фильм не будет снят, позволишь нам оставить твой вариант финала?»

Однажды, уже весной 2003-го, не без волнения и трепета я пригласил их впервые посмотреть готовую картину к себе домой. Выяснилось, что всё это время мы с Новотоцким жили по соседству. Тогда я обитал в Большом Сухаревском переулке. Он жил на той же улице, буквально в сотне метров от моего дома, на противоположной стороне.

Володя умер 22 марта 2011 года, когда ему было всего 48 лет. Три года спустя, в 2014-м, и так же в конце марта, 25-го числа, ушёл и Александр, ему исполнилось 55.

За время совместной работы у нас не возникало неразрешимых противоречий, что, на мой взгляд, является несомненной заслугой ребят. И только после выхода фильма в прокат, когда в прессе появился ряд статей, авторы которых по-своему интерпретировали то, что являлось материалом моих интервью, между нами пробежала искра недоверия. Ребята позвонили мне и выразили недовольство тем, что пресса описывает сценарий как «гангстерский триллер», который был «существенно переработан режиссёром и превращён в притчу». Доказать, что я не произносил таких слов или по меньшей мере не так прямолинейно высказывался на этот счет, было невозможно, и потому я предложил им опубликовать оригинальную версию сценария. Так мы и поступили. В первом номере журнала «Киносценарии» за 2004 год был напечатан вариант текста, который впервые попал мне в руки.

В память о них я и в этом сборнике решил предложить читателю оригинальный текст.

Там даже имена героев другие: Андрей и Иван в фильме – в сценарии названы были Арчилом и Давидом. Кстати, это тот пункт, за который авторы держались, что называется, обеими руками. Это можно понять – за время работы над текстом их герои сроднились со своими именами накрепко, навсегда. Я знал определённо, что имена нужно менять, но решился поговорить с ними об этом только за день до отъезда в экспедицию. На моё счастье, они вдруг с лёгкостью согласились с моим предложением.

В 2004 году публикацией в журнале наш пустой конфликт мы разрешили, но именно тогда я сформулировал для себя, что киносценарий – плод вдохновения, таланта и труда сценариста – является промежуточным звеном между замыслом и тем, что в результате будет являть собой готовый фильм. В этой связи можно было бы сказать, что режиссёр – такой же автор своего фильма, как сценарист – автор своего сценария. Однако всё не так. И режиссёр, и сценарист – если это не одно лицо – как сиамские близнецы, оба и есть авторы фильма.

«Изгнание». На титуле публикуемого здесь текста только две фамилии: Олега Негина и моя. Имени Артёма Мелкумяна, с которого всё началось, в книге нет, хоть оно и значится в титрах фильма. А история такая. Как-то весной 2004-го мне передали сценарий кинооператора Артёма Мелкумяна, который назывался «Запах камня». Это был волнующий, замечательный текст адаптации произведения Уильяма Сарояна «Что-то смешное. Серьёзная повесть». Артём сам написал сценарий по мотивам этого произведения. Когда мы с ним вскоре встретились, он сказал, что доверяет мне полностью, потому что видел мой фильм «Возвращение».

Я знал, что материал ждёт доработки и, кроме того, требует собственного взгляда на историю, рассказанную в повести Сарояна. Поскольку мы с Артёмом совсем не знали друг друга, а для того, чтобы сотрудничать, нужно было бы потратить немало времени, чтобы сблизиться, почувствовать общие интенции в отношении кино как такового, другими словами стать соратниками. Такое сближение не гарантировано и, кроме потраченного времени, обязательно потребует усилий с обеих сторон. Мне было комфортнее работать с Олегом, с которым у нас уже было в запасе несколько собственных идей, понимание друг друга и желание двигаться дальше совместно.

Мы с Олегом сели за стол и зимой – летом 2005-го перерабатывали сценарий.

Спустя два года, в мае 2007-го, фильм был готов и на показ для съёмочной группы я пригласил Артёма Мелкумяна. К сожалению, картина ему не понравилась, притом настолько, что теперь, когда впервые встал вопрос о публикации сценария, он предпочёл снять свою фамилию с титула. Я решил, что об этом необходимо сказать здесь, в предисловии к публикации.

Мне досадно, что фильм не был принят человеком, который стоял у истоков его рождения. Жаль, что я обманул доверие автора, но это лишний раз доказывает, что все мы разные и что даже один и тот же текст воспринимаем часто совершенно по-разному, притом будучи уверенными, что понимаем друг друга вполне. Посмотрев фильм, Артём примерно так и сказал с интонацией досады в голосе: «Там ведь совершенно другая история». Это обстоятельство лишний раз ставит вопрос о понимании как таковом: мы смотрим на один и тот же предмет, но видим в нём каждый своё.

Знаю, предисловия несут исключительно вспомогательную функцию – часто эти страницы так и остаются не читанными, – и всё же не могу оставить этот текст без финала.

Почему я не говорю тут о главном? Что есть замысел? Что есть идея? Откуда, из каких эмпирей спускается эта нежданная, но так жадно призываемая гостья? Каким огнём обожжена та сила, что побуждает высказаться?.. Дело в том, что это и есть главное, с чего начинается любой фильм, любой творческий акт; то, чему никогда и никто тебя не научит; что нельзя выразить, потому что это сама поэзия. Есть только факт творчества, он всегда переживается изнутри, как сон, который не сказуем – никто не увидит его таким, каким он явился тебе. Это тот зов, который просвечивает сквозь строки текста, та божественная глина, которой склеен скелет сюжета. Другими словами, тайна творчества, о которой невозможно сказать ничего, кроме того, что она существует.

Предисловие Олега Негина

 

Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка!
Не проси об этом счастье, отравляющем миры!
Ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта скрипка,
Что такое тёмный ужас начинателя игры!

Киносценарий – не самостоятельное литературное произведение. В этом мы с Андреем сошлись как-то сразу, с первых минут знакомства. Да, текст сценария – это основа, своего рода документ (он скорее подобен карте, которую составляет первооткрыватель, – по ней потом пойдёт основная группа), в нём есть своя красота, стройность, но, по возможности, из него убрано всё излишнее, в нём, так сказать, нет автора, он обезличен – но, увы, не совершенно – своеобразная манера изложения всё-таки присутствует, не боги горшки обжигают.

Режиссёр, оператор, художник, звукорежиссёр, художник по костюмам, монтажёр, писатель – все мы соавторы фильма. Творцы. Звягинцев – это не один, а три Андрея, и ещё Михаил, Олег и две Анны как минимум. А как максимум – это ещё и постоянная команда продюсеров и ассистентов режиссёра: по актёрам, по реквизиту, по поиску объектов…

Но начинается всё с идеи.

 

Когда я ночью жду её прихода,
Жизнь, кажется, висит на волоске,
Что почести, что юность, что свобода
Пред милой гостью с дудочкой в руке.

Она приходит из ниоткуда. И сразу в сердце. И это в чистом виде работа вдохновения.

Несмотря на то что в нашей системе ценностей киносценарий не является самостоятельным литературным произведением, «муки творчества» при работе над созданием текста абсолютно такие же, как и при написании, скажем, какого-нибудь толстого романа: осмысление общей концепции, работа по сбору материала, сотворение персонажей, проработка сюжетных линий, мизансцен и диалогов, напластование смыслов… – сомнения, бессонница, радость нежданных открытий, созвоны с соавтором в любое время дня и ночи… – но главное – вдохновение. Не только идея, но и сам процесс построения текста должны быть инспирированы свыше – и не с продюсерских заоблачных высот, не из администрации президента и даже не из кабинетов всемогущего Госдепа – «когда б вы знали, из какого сора…» – из сфер иных приходят эти звуки. И надо их уметь ловить, настраиваться, прислушиваться уединённо, отвечать на вызов, облекать в слова. Это называется – получить «права демиурга». Есть коннект, есть эффект. Иначе не стоит и пытаться.

Надо отдать должное Звягинцеву – он умеет слышать. Умеет ждать. Позволяет «помучиться» от души, потрудиться вволю. Это крайне редкое свойство для кинорежиссёра. И это касается не только писательского труда. Все цеха, все Творцы наделены свободой творческого действия (в рамках замысла, конечно). В этом залог успешного движения, смысл соавторства, суть коллективной работы, без которой настоящего кино не бывает. Как сказал однажды Константин Лавроненко: «Вот оно, настоящее кино!»

Банально сравнивать режиссёра с дирижёром, а творческую группу с оркестром. Но не так банально, когда дирижёр, помимо прочего, ещё и композитор, ибо в этом случае он не только, что называется, одухотворяет партитуру новыми смыслами, но и практически воспроизводит себя. Я счастлив, мне повезло быть соавтором этой музыки, этой симфонии световых пятен, проецируемых на экран.

И хотя наши киносценарии не предназначены для чтения публикой, в их публикации, несомненно, есть толк.

 

…Мальчик, дальше! –
здесь не встретишь ни веселья, ни сокровищ!
Но я вижу – ты смеёшься, эти взоры – два луча.
На, владей волшебной скрипкой, загляни в глаза чудовищ
И погибни славной смертью, страшной смертью скрипача!

Батуми, 2018

Предисловие издателя

Эффект наблюдателя

Текст сценария возвращает нас в то время, когда фильма ещё не было. Погружаясь в этот момент, хочется увидеть не только окончательную редакцию, которая легла в основу киноленты, но и как менялся этот текст, что думал режиссёр в начале пути, с чем соглашался, а что исправлял. Совместная работа сценариста и режиссёра всегда остаётся за кадром. А ведь эти моменты невероятно интересны.

Работая над книгой и размышляя над её композицией, мы поняли, что нам самим хочется увидеть, как рождались фильмы Звягинцева. Идея «заметок на полях» показалась удачной. Дело оставалось за малым – узнать, как же всё было. Мы могли попросить комментарии у Андрея и Олега. Но тогда на выходе получили бы воспоминания, идущие из дня сегодняшнего, и не факт, что точные – скорее интерпретации. Это же не байки со съёмок вспоминать – здесь всё сложнее, да и воды сколько утекло. Важно было собрать заметки именно того времени, когда фильма ещё не существовало. Зафиксировать момент рождения произведения из вихря идей и образов.

Нам нужны были заметки на салфетках, записки, скетчи, снимки, обрывки бумаги, метки на полях сценариев. В результате мы отсняли 750 страниц рукописных текстов из личного архива режиссёра. Конечно, большая часть сомнений, споров, альтернативных сюжетных линий и характеров не попадает на бумагу. Они остаются в головах создателей кино, в спорах за столом и на съёмочной площадке, после чего принятые решения навсегда фиксирует камера оператора. Но кое-что добыть нам удалось. Где-то заметки носят более технический характер, где-то это размышления, ремарки, идеи. После компоновки Андрей прошёлся по всем комментариям, чтобы удостовериться, что все они находятся на своих местах. Эти комментарии стали органичной и важной частью книги, обогатили её и дали возможность читателю заглянуть через плечо автора.

На просьбу побывать на съёмочной площадке Андрей часто отвечает тезисом из квантовой физики: «Наблюдение за электроном меняет его траекторию». Теперь у нас с вами появляется редкая возможность стать наблюдателями творческого процесса и одновременно увидеть результат – фильм и то, что происходило за секунду до.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

ВЛАДИМИР МОИСЕЕНКО

АЛЕКСАНДР НОВОТОЦКИЙ

«Ты» – оригинальная версия сценария кинофильма «Возвращение»

2000

Ты.

Произнеси это слово, и ничего не произойдёт!

Ты – ни голоса, ни лица. Ты – темень.

Нет, вернее, между нами, которые тут, и тобою, который где-то там (а где?..), – бездонная пропасть слоистой вязкой тьмы, через неё не пробиться…

Твои фотографии – картинки про ничто.

Неохотные рассказы матери – ложь.

Твои письма, написанные быстрым и понятным почерком, – пожухшие цветы чужой осени.

Воспоминания?..11

  Под титры – изображение, стилизованное под домашнее 8-мм любительское кино. Отец и два мальчика: одному года три, другому – полтора. (М. б., в финале это изображение они вдвоём просматривают – но отца уже нет).

[Закрыть]

А что теперь вспомнишь?..

Я не помню, кто – ты…

Может быть, я ещё помню, что – ты?..

Ощущение жёсткой руки на влажных, мягких от пота волосах. Ощущение руки, только что остановившей бесконечную беготню моего детства.

Что она, эта рука?

Прикрывает она мою голову или клонит к земле?

Отпусти!

Отпусти, тебе говорю!

Я не хочу сидеть у тебя в ногах перед телевизором, в котором бегают футболисты!

Я хочу бегать сам!

А ты?!

А ты…

Слоистая вязкая тьма, через которую не пробиться22

  Подводная панорама. Изгнившая, истлевшая лодка на дне водоёма. Тело мальчика вонзается в воду тут же над лодкой. Пространство-время слепилось в одной точке, в единственное время и пространство. «Алеф» Борхеса. Сегодня они ныряют в воды, в которых некогда утонул их отец; тот, кого они увидят впервые только завтра (!)

[Закрыть]

.

Папа! Боже мой! Я никогда тебя даже отцом не называл! Я так хочу к тебе!

Но как мне через эту тьму?!

Может быть, если сказать это тяжёлое слово «отец», мир вывернется, и я пробьюсь к тебе.

Голос Арчила (немного заплетающимся языком). Ну, ну, ну, толстый…

Голос Давида. Не называй меня так… Ты на себя посмотри…

Арчил. Ладно-ладно, прости, братишка. Давай, Давид, скажи, что ты помнишь? Самое первое, ещё до той поездки?

Давид. Самое первое, да?.. Арчил, поверь, не место сейчас этим воспоминаниям. Когда-нибудь потом, хорошо?

Арчил (с пьяным упрямством). Давид, я хочу, чтобы ты сказал! Сказал сейчас!

Давид. О Господи! Да сиди ты! Хорошо… Самое первое? М-м-м… Сколько мне было тогда?.. Думаю, года три… Где это было, не знаю. Мы шли по какому-то бесконечному песку, как в пустыне…

День. Пустынное место. Толстый мальчик лет трёх, Давид, разомлевший, потный от жары, идёт по жёлтому мелкому песку. Не сам по себе идёт. Его тащит крепкая мужская рука, из которой не вырваться. Давид приседает время от времени с намерением сесть на этот песок и хоть ненадолго перевести дух. Рука рывком ставит его на ноги. Лицо Давида, и без того нерадостное, сморщивается в трагическую гримасу, за которой должен последовать горький оглушительный рёв. Но Давид ограничивается двумя-тремя прерывистыми всхлипами.

Давид (пищит). Пить хочу…

Никакого ответа. Рука тащит мальчика. Ещё один безнадёжный всхлип и тяжёлый вздох. Плач не поможет.

Давид (оттопыривает от обиды нижнюю губу). Домой хочу… к маме…

Молчание.

За декоративной чугунной решёткой, ограждающей территорию дома отдыха, стоит мужчина в промасленной спецовке и кепке. Он наливает из эмалированного бидончика воду в крышку с отбитой по краю эмалью. Протягивает её сквозь решётку Давиду. Мальчик хватает крышку, жадно пьёт.

Мужчина. Вкусно?

Давид (не отрываясь от крышки). Угу…

Мужчина. Родниковая… Не спеши. Холодная. Ангину можешь схватить.

Давид (не отрываясь от крышки). Угу…

А тяжёлая безжалостная рука лежит на его хрупком детском плече. Рука дарит покой…

Тьма… Звуки застолья. Давид продолжает вспоминать.

Голос Давида. Вода была холодная. Скулы сводило, но вкусная!.. До сих пор помню этот вкус…

Голос Арчила (разочарованно). Всё, профессор? А я? А я что помню?.. Ехали куда-то… на велосипеде, что ли… У меня было сиденье на раме…

Через поле идёт ухабистая просёлочная дорога, покрытая потрескавшейся глиной. По ней, тарахтя, едет велосипед с моторчиком. Мальчик Арчил лет трёх сидит на прикреплённом к раме сиденье, отчаянно вцепившись в руль маленькими ручками рядом с большими мужскими руками, которые управляют велосипедом. У мальчика развеваются от встречного воздуха волосы. Он явно испуган, но всё равно кричит:

– Дай мне порулить! Дай мне!

Мужские руки исчезают с руля, и малыш сам несколько мгновений ведёт велосипед. Он захлёбывается в счастливом крике…

Тьма33

  М. б., литографии в книге, библейские сюжеты: Авраам, Иаков – ветхозаветные сюжеты. «Ветхий днями», восседающий на сфере.
  Авраам приносит в жертву Исаака. С ножом, занесённым над головой. Искать. Доре или Карольсфельд (??)

[Закрыть]

. Вновь неясные голоса, из которых выделяются два голоса.

Голос Давида. А я где был?

Голос Арчила. Тебя тогда вообще не было…

Давид. А ещё у него была фланелевая китайская рубаха. В синюю и красную клетку… Нет, серую… Не помню точно.

Хорошо утоптанная площадка перед домом. За площадкой – сад. От тополя, что растёт у забора, к крыльцу дома протянута верёвка. На верёвке висит фланелевая рубашка в крупную зелёную и серую клетку. Ветер шевелит рубаху. Она, как живая, поднимает то один свой рукав, то другой. То раздувается, наполнившись ветром.

Голос Давида. Хорошо помню её на ощупь… Ощущение – мягкая. И запах…

Голос Арчила. Запах машины.

Давид. Ага. Точно. Она пахла машиной…

Во дворе, у самой кромки сада, стоит новенькая «Волга».

Давид (продолжает). Откуда она у него взялась?

Арчил. Давид, братишка, ты путаешь! Это уже было перед самой поездкой! Вспомни!

Давид. Перед самой поездкой?.. Да, да, да! Точно! Машина появилась перед самой поездкой… Выходит, так…

Арчил. Выходит, так, толстый!..

Давид. Арчил!..

Арчил. Ладно, профессор, не сердись! Дай я тебя поцелую!

На бельевой верёвке сушится чужая фланелевая рубашка. Во дворе – чужая машина.

Двое мальчиков – беленький десятилетний Давид и худой черноволосый двенадцатилетний Арчил – стоят во дворе44

  Титры разбивают повествование на дни недели. С воскресенья по субботу. С первого до седьмого дня.

[Закрыть]

. Они только что подрались. Следы битвы слишком явные. Оба перемазаны в пыли. У Давида разбита нижняя губа. Из неё сочится кровь. Давид непрерывно сосёт её. У Арчила с мясом вырван карман на зелёной офицерской рубашке.

Арчил. Гости приехали… Вот достанется тебе, жирный! Посмотри, что с рубашкой сделал!

Давид. Ты губу мне разбил!

Арчил. За губу тебе ничего не будет, а вот за рубашку!.. Ещё гости приехали…

Мгновение, и мальчики напрягаются, как два гончих пса. Они видят, как с террасы в сад выходит мать55

  Мать выходит из подъезда с зажжённой сигаретой. Становится возле перил. Курит. Гасит сигарету, потому что сзади бегут дети, оборачивается.

[Закрыть]

. Одновременно срываются с места. Бегут изо всех сил, чтобы опередить друг друга, подбежать к матери первым. Подбегают одновременно. И одновременно начинают орать.

Давид. Мамочка, мама! Он мне губу разбил – вот!

Давид оттягивает пальцами раненую и намеренно беспрерывным сосанием растравленную губу.

Арчил. Мамочка, зачем ты его слушаешь! Врёт всё, скотина жирная!

Давид. А! Он обзывается!..

Арчил. Рубашку мне порвал…

Мать (строгим шёпотом). Так! А ну-ка, тихо оба!

Давид начинает всхлипывать.

Мать. Тихо, я сказала!.. Отец спит!..

Глаза мальчишек становятся круглыми от удивления. Челюсти отвисают. Куда девались обида и злость? Заворожённо смотрят на мать.

Арчил (шёпотом). Кто?..

Давид. Кто спит, мамочка?

Мать. Отец.

И только сейчас эта парочка бандитов замечает, что мама, человек, роднее которого не было и нет, стала какой-то другой – немного чужой, красивой женщиной с загадочной светлой улыбкой на губах.

Мальчишки входят в дом66

  Дети уходят в дом. Мы остаёмся на матери. М.б., мать не погасила сигарету, а пристроила её на перилах крыльца, а когда дети пошли в дом, вернулась к сигарете… (?)

[Закрыть]

. Скованные, испуганные, словно дом уже не принадлежит им в полной мере, как раньше, а возможно, и вовсе не принадлежит. Словно они забрались в чужие владения и в любой момент из-за угла может выскочить истинный хозяин. И что тогда? Тогда, как обычно: ноги в руки – и спасайся кто может.

Комната. Стол накрыт празднично. Будто Новый год наступил77

  Стол был накрыт празднично. Теперь, после застолья, он выглядит немного разорённым. Недопитое вино.

[Закрыть]

. Вино на столе.

Бабушка сидит за столом, подпирая голову рукой. Платок сбился набок. Из-под него торчат жидкие седые волосы. Что-то шепчет, глядя в пространство, которое никто, кроме неё, не видит88

  Звук радио. Возможно, «Орфей». Что-нибудь из Моцарта… Профиль бабушки ¾ на фоне печки и углей тлеющих. В извечной позе «заботы», как страж, как скульптура. Она смотрит в пустоту прямо перед собой. Машинально собирает ладонью «несуществующие» крошки со стола. Медленно, именно что машинально… В конце сцены оборачивается на дверь, выйдя из сосредоточенного оцепенения, и не видит детей в проёме дверном – они уже ушли. Тлеющие угли крупно.
  Requiem. «Benedictus Domine». Из радиоприёмника. Едва слышно.

[Закрыть]

. Всегда так сидит, когда доведётся выпить лишний стакан вина. Однако всё видит вокруг. Видит внуков. Прикладывает палец к губам, чтобы не шумели. Грозит кулаком. Получат оба, если будут шуметь.

Мамина спальня. Крохотная. Шкаф, где висят мамины платья. Зеркало-трюмо. Кровать.

На кровати лежит незнакомый мужчина99

  Ракурс взгляда: Андреа Мантенья «Мёртвый Христос». И ракурс, и «длиннофокусная оптика» как в оригинале. Источник света – справа. Простыня.
  Поворот головы.

[Закрыть]

. Чужое лицо. Рука свесилась из-под одеяла. На огромном правом бицепсе татуировка – обоюдоострый кинжал с крылышками1010

  Меч на фоне крыльев. Меч и крылья. Не нож, так как нож – инверсия символики меча. Нож для убийства. Меч – для битвы. Меч европейской, но не восточной формы!!! Прямой, обоюдоострый с рукоятью, означающий религиозное очищение, соединение.

[Закрыть]

.

Арчил. Такие десантники колют…

Давид. Десантники-спецназовцы.

Арчил. А то я без тебя не знаю, умник!

Сзади бесшумно подкрадывается бабушка. Они замечают её присутствие только тогда, когда её сухие сильные пальцы хватают их за уши.

Давид и Арчил (хором). Ай! Пусти!

Бабушка (шёпотом). Идите отсюда! Пусть спит!

Прогоняет детей. Закрывает дверь в спальню. А мужчина ничего этого не видит. Он спит. Непроницаемый. Недоступный. Изваяние с синими, гладко выбритыми щеками.

Арчил и Давид сидят за столом. Их заставили вымыться, причесаться. Заставили надеть нарядные белые рубашки, школьные чёрные брюки с острыми, как бритва, стрелками. Заставили обуться в несгибаемые школьные туфли на резиновом ходу.

Стол убран и накрыт вновь. Постелена свежая белоснежная скатерть. Разложено старое серебро. Мама и бабушка сидят по бокам, как конвой1111

  В интерьере, может быть, один или два очень изящных стула.

[Закрыть]

.

И вот выходит он. Отец. Голый по пояс. Хмурый после сна. Садится за стол. Наливает себе вина, не глядя ни на кого.

Мальчики смотрят на него во все глаза1212

  Камера всегда на уровне Арчила и Давида!

[Закрыть]

.

А вот и его первый взгляд. Жёсткий, пристальный, острый, как нож, брошенный из-под нависших бровей. И тут же смягчившийся. И жёсткие тонкие губы расползлись в подобие улыбки.

Отец (матери). Налей им вина.

Никаких возражений. Мать наливает вино. По полстакана каждому. Разбавляет его водой.

Отец (Арчилу и Давиду). Ну здравствуйте.

Давид. Здравствуйте.

Арчил. Здравствуй… папа.

Отец. Выпьем.

Пьёт. Медленно пьёт, не спеша, одновременно следя за ними. Арчил пытается ему подражать, а Давид давится, будто пьёт противное лекарство. А отцу смешно. Смеётся, поставив на стол опустошённый стакан. Треплет Давида по мягким белым волосам.

Отец (Давиду). Ничего. Молодец. Вкусно?

Давид. Не очень.

Арчил. А мне понравилось. Ма, можно ещё?

Отец. Хватит. Закусывайте.

По-хозяйски разрывает руками жареную курицу1313

  Руками отец преломляет курицу. Не хлеб, нет. Вино разливает детям сам? Или просит мать сделать это? Мать (?) наливает. Бабушка разбавляет (смягчает концентрацию) водой. В кувшине прозрачном – вода. Мизансцена – строгая, классическая. Окна как источники света за силуэтами старшего, отца (в центре) и младшего. Три просвета. Или только два? Мать поправляет волосы младшему. Он уклоняется от её нежности и заботы.

[Закрыть]

. Делит на всех. Маме и бабушке достаются крылышки. Давиду и Арчилу ножки. Остальное берёт себе. Впивается крепкими зубами в куриную грудку.

Арчил. Твоя машина во дворе?

Отец. Моя.

Арчил. Прокатишь?

Отец. Конечно. Мы с вами на машине в поход поедем. Завтра.

Давид. Ух ты! Правда?

Отец. Правда. Поедем завтра утром.

Давид (матери). Правда, мам?

Мать. Правда, сынок…

Давид. Ух ты! Здорово! А рыбу будем ловить?

Отец. Конечно, если нравится…1414

  Думать. Вставить эпизод (60–70 сек.). Общий план. Отец чинит машину. Лай собак.

[Закрыть]

Свет уже погашен. И не слышно голосов взрослых за дверью. А мальчишки не спят. Лежат, каждый в своей кровати, с открытыми, блестящими в лунном свете глазами1515

  Весь эпизод решить двумя точками. Но двумя крупностями.
  Пример освещения: «Пианистка» (Ханеке). Сцена ночью в спальне, истерика И. Юппер на груди у матери. Тёмная сцена. Видны только глаза. «Матовое» освещение. Свет луны (!!!)

[Закрыть]

.

Арчил (шёпотом). Толстый! Толстый!.. Жирняй!

Давид (шёпотом). Чего тебе?

Арчил. А грузила положил?

Давид. Положил… Ты сам положил.

Арчил. А! Точно!.. Видал, какой он?.. Здоровый! Качается, наверное…

Содержание/сюжет

Главный герой, автослесарь Николай Сергеев, живёт вместе с женой Лилией и сыном от первой жены Романом в маленьком приморском городке Прибрежном, в доме на берегу небольшой бухты, куда порой заплывают киты. Николай поддерживает приятельские отношения с местным полицейским Поливановым и его супругой, а также с подполковником ДПС Дегтярёвым (Степаныч), которому он периодически чинит бесплатно его старенькую «Ниву».

Когда коррумпированный мэр города Вадим Шелевят пытается изъять практически всё имущество Николая — дом, автомастерскую и его собственные земли, установив выкупную сумму в 639 тысяч рублей (которая не позволяет приобрести жильё в городе), главный герой прибегает к помощи старого армейского друга Дмитрия Селезнёва, ныне уважаемого столичного адвоката. После того, как суд во второй раз выносит решение в пользу мэра, Дмитрий определяет единственный способ борьбы с политиком — найти на него компромат.

Вечером после второго суда, когда Николай и Дмитрий обсуждают, что делать дальше, к Николаю приезжает пьяный мэр, оскорбляя его («У тебя никогда никаких прав не было, нет и не будет!»). На следующий день друзья решают воспользоваться этим вторжением и пишут заявление в полицию, однако в итоге в полиции задерживают Николая, который начинает возмущаться тем, что полицейские не хотят принимать такое заявление. Дальнейшие попытки отдать заявление также ни к чему не приводят — в прокуратуре и суде не оказывается на месте уполномоченных людей. Лилия пытается выручить Николая через своих знакомых сотрудников ДПС, обращаясь к жене Поливанова.

Дмитрий идёт на встречу с мэром один. Предъявив мэру папку с компроматом, суть которого в фильме не раскрывается, и намекая на знакомство с влиятельным московским политиком Костровым («членом Комитета»), Дмитрий требует у него выплатить Николаю в качестве справедливой компенсации сумму, рассчитанную независимым оценщиком (3,5 миллиона рублей). После встречи у мэра Дмитрий с Лилией обедают в гостинице; в тот момент, когда Николая отпускают из полиции, Лилия изменяет ему с Дмитрием в его гостиничном номере.

Через несколько дней Николай с семьёй и друзьями едет по приглашению Степаныча на пикник с шашлыком, выпивкой и стрельбой по бутылкам, во время которого сын Поливановых Виктор рассказывает остальным, как «тот красивый дядя (как оказывается — Дмитрий) в кустах душит тётю Лилю». Между мужчинами на пикнике завязывается драка, пикник преждевременно сворачивается. Лилия отвозит побитого Дмитрия в гостиницу, между ними происходит объяснение, и в итоге она возвращается к Николаю, который сидит дома и выпивает с Поливановыми.

Мэр серьёзно напуган предъявленным ему компроматом, однако, посовещавшись с местными правоохранителями (судья, прокурор и начальник полиции), наведя справки об адвокате и заручившись моральной поддержкой местного архиерея, решает не идти на поводу у шантажиста, а заманивает его в безлюдное место, где вместе со своими подручными избивает Дмитрия и угрожает ему убийством.

После случая на пикнике и угроз от мэра Дмитрий уезжает в Москву, а Николай прощает Лилию. Однако Роман обвиняет Лилию в том, что она виновата во всём произошедшем, и требует, чтобы она ушла из семьи. На следующее утро Лилия выходит из дома и на берегу бухты видит ныряющего кита. В тот день она не приходит на работу и не отвечает на звонки. Вскоре её обнаруживают погибшей при невыясненных обстоятельствах.

Далее зрителю даются явные отсылки к истории библейского персонажа Иова — убитый горем и изрядно подвыпивший Николай встречает в магазине местного священника отца Василия и задаёт ему вызывающие вопросы: «Ну и чё, где твой … Бог, … милосердный? Если я стану в храме поклоны бить — может жена моя воскреснет?», на что тот отвечает: «Не знаю, пути Господни неисповедимы…» — и излагает отрывок из Книги Иова (Иов. 40:20), попутно сравнив злоключения Николая со страданиями Иова.

Николая арестовывают по подозрению в убийстве собственной супруги, а его дом разрушают экскаватором. Ряд улик (включая молоток, которым якобы был нанесён удар Лилии, впоследствии обнаруженный в доме Николая, и показания Поливановых, ставших свидетелями событий на пикнике), по мнению следователя, указывают на вину Николая. Суд признаёт Сергеева виновным и приговаривает его к 15 годам лишения свободы, а Романа берут под опеку супруги Поливановы. Мэр, узнав про приговор, выражает явное удовлетворение — «будет знать, на кого залупаться».

В финале фильма тот самый архиерей в большом храме, построенном на месте снесённого дома Николая, в присутствии самого мэра и других высокопоставленных гостей, обращается с проповедью об истине и правде, а Шелевят наклоняется к своему сыну и, показывая на икону Иисуса Христа, говорит: «Это наш Господь, он всё видит».

Фильм Андрея Звягинцева «Левиафан» удостоился нескольких престижных международных премий, но на родине вызвал немало споров еще до официального начала проката, так как критикует власти и церковь. По случаю начала показа фильма в израильских кинотеатрах Звягинцев рассказал, на чем основана картина.

Режиссера Андрея Звягинцева я встретил на Хайфском международном кинофестивале в октябре 2014 года, через несколько месяцев после того, как «Левиафан», выходящий на экраны израильских кинотеатров, номинировался на золотую пальмовую ветвь в Каннах. Картина получила восторженные отзывы критиков, но премию выиграла только в номинации за лучший сценарий.

Уже тогда, задолго до начала официального проката фильма в России, Звягинцев с большой осторожностью говорил о политических аспектах картины. Он уклонился от ответа только на один вопрос. Когда я спросил его, возможен ли в сегодняшней России бунт отчаявшегося человека против коррумпированной власти, он не ответил, а лишь взглянул на меня с иронией. Смысл очевиден.

Фильм, тем не менее, в России встретили в штыки, как написала недавно Тали Крупкин в Haaretz. Одним из тех, кто выступил с негативной критикой, был министр культуры Владимир Мединский. При этом он наверняка читал сценарий прежде, чем утвердил финансирование съемок фильма из бюджета. Парадокс только усилился, когда специальная комиссия в составе 25 человек выбрала успевшего получить «Золотой глобус» «Левиафана» в качестве представителя России на соискание «Оскара».

Когда мы встретились в Хайфе, чтобы спокойно побеседовать, Звягинцев, известный нелюбовью к интервью, сделал исключение. Он охотно и подробно отвечал на мои вопросы, но предпочитал говорить об истоках фильма и о его стиле, а не о политической позиции и критике в адрес властей и церкви.

По его словам, этот очень русский фильм на самом деле родился в Америке. В 2008 году Звягинцев был в Нью-Йорке и узнал про Марвина Джона Химейера (Marvin John Heemeyer), владельца автомастерской в маленьком городке, который конфликтовал с местными властями, собиравшимися забрать у него землю и имущество. Химейер вел долгую тяжбу в суде, но потерпел полное поражение. 4 июня 2004 года Химейер на бульдозере снес свою бывшую мастерскую и проехал по городу, разрушив еще 13 зданий, включая мэрию и городскую библиотеку. Полицейские стреляли по нему, но тщетно. Точной информации о том, стрелял ли Химейер в ответ, нет до сих пор. Известно только, что пострадавших в этом происшествии не было. В конце концов бульдозер вышел из строя, и Химейер покончил с собой.

Звягинцев сначала планировал снять документальный или художественный фильм именно о Химейере. Однако продюсер убедил его в том, что в итоге получится вестерн, а разве может русский режиссер снять хороший вестерн, сказал он с улыбкой. Тогда Звягинцев пришел к выводу об универсальности этой глубоко тронувшей его истории, по сути, рассказывающей об отношении любой власти к простым людям, и решил снять фильм по мотивам этого события в России.

В его фильме действие происходит на северо-западе России. В море, играющем важную визуальную роль в картине, много брошенных судов, а на берегу белеют кости китов, выбросившихся на сушу и умерших. Главный герой, Коля, владелец мастерской по ремонту машин, живет со своей второй женой Лилей и сыном от первого брака Ромой. Они живут в доме, которым его семья владела из поколения в поколение, и который он сам тщательно и с любовью отремонтировал. Когда мэр и представитель церкви объединяются, чтобы отобрать у него дом, бизнес и землю, он пытается отстоять свои права в суде, а потерпев поражение, зовет на помощь армейского друга Диму, успешного столичного адвоката.

Фильм «Левиафан» рассказывает не только о Коле и его борьбе с мэром и церковью, а также о том, как эта борьба влияет на семью главного героя. Фильм полон глубинного смысла и содержит разные идеи, которые могли бы показаться чересчур амбициозными, но Звягинцев сумел найти нужное равновесие. Когда я спросил его, хотел ли он включить индивидуальный рассказ в обсуждение смысла веры и обернуть его в образы, придающие фильму космический и почти метафизический масштаб, отражающий стремление русской души найти смысл человеческого существования, режиссер засмеялся, но отрицать не стал. Не сказав об этом прямо, он согласился, что фильм по характеру получился очень русским.

На вопрос о происхождении названия фильма он ответил, что выбор определили несколько соображений, а не только желание показать скелеты китов, символизирующих современную Россию. По его словам, Коля — это современный Иов (в одной из бесед этого библейского персонажа с Богом упомянут левиафан). Друг познакомил его с книгой английского философа Томаса Гоббса «Левиафан», изданной в 1651 году и утверждавшей в том числе, что общество нуждается в сильной централизованной власти.

Разумеется, в разговоре со Звягинцевым нельзя было избежать вопросов о политических аспектах фильма, критикующего коррумпированность власти, характерную для путинской России. На мой вопрос о том, как, по его мнению, российская публика воспримет сцену, где друзья Коли готовят для стрельбы мишени с портретами советских вождей от Ленина до Брежнева, и один из них спрашивает, не пора ли поместить на такую мишень физиономию Путина, Звягинцев рассмеялся. Он предпочел не обсуждать отношение российских зрителей к этому эпизоду и к сценам, показывающим разложение церкви.

Он вообще не ожидал, что его фильм добьется успеха в России. Так же он думал и о своих предыдущих фильмах. По его словам, сегодня в России относительно немного кинотеатров, и картины, считающиеся чрезмерно художественными, привлекают мало зрителей. Когда я снова спросил его о космических и метафизических пластах фильма, Звягинцев посерьезнел. Впервые за все интервью он обратился прямо ко мне, а не к переводчику, и сказал по-русски, хотя я не понимаю этот язык, что, даже если в картине и есть такие элементы, все равно в центре стоит человек, как и в других его фильмах. И действительно, на повторном просмотре меня гораздо больше тронула личная история и отношения в семье героя, чем элементы вокруг этого.

В центре любого фильма Звягинцева всегда стоит семья. Ему 50 лет, хотя он выглядит намного моложе. Он родился в 1964 году в Новосибирске и собирался стать актером. Играл в провинциальных театрах, но, приехав в Москву, понял, что у него мало шансов стать кинозвездой. Тогда он обратился к режиссерскому искусству и сначала работал на телевидении. В 2003 году снял свой первый фильм, малобюджетную картину «Возвращение», о двух братьях и их путешествии с отцом, которого они встречают впервые. Фильм был удостоен награды «Золотой лев» на фестивале в Венеции, а также приза за лучший дебют.

Звягинцев практически моментально прославился во всем мире, и неожиданный успех напугал его. Он чувствовал, что второй фильм станет для него испытанием. Фильм «Изгнание», выдвигавшийся на соискание премий Каннского фестиваля, рассказывает о семье, уехавшей на отдых в деревню. На фоне пасторальных пейзажей выходят на свет напряженные внутренние противоречия и конфликты. Фильм был прохладно встречен критиками. Единственный приз получил актер Константин Лавроненко, снимавшийся также в «Возвращении».

В 2011 году Звягинцев снял фильм «Елена», отличную картину с острой критикой социального неравенства в современной России и роли, которую играют деньги. «Левиафан» кажется полной антитезой этому фильму, но режиссер не согласен. Они дополняют друг друга, показывая место человека в жестоком обществе, ставят личность в центре, и используют рассказ для обсуждения вопросов веры. Вообще для Звягинцева вера представляет собой очень сложную проблему. На пресс-конференции его спросили, верит ли он в Бога, и режиссер дал замечательный ответ, сказав, что не верит в Бога, а знает, что Он существует.

Одинадцать дней в России, которые потрясли эммигранта. По такому произведению можно смело снимать художественный фильм, новый «Левиафан». Много букв, но срывает покровы и окатывает совестливостью ! Рыдал час (от смеха).

День первый

Февраль 2015 г. После почти двухлетней паузы возвращаюсь в Россию. Поезд «Калининград-Адлер» везет меня в Воронеж, на родину…

Проводница — милая женщина, любопытно расспрашивает: откуда, куда, надолго ли. Разговор обо всем и ни о чем, но некоторые детали его врезаются в память, затем анализируются.

— У нас такая хорошая СТРАНА, такая хорошая!! А город у нас вообще замечательный. Ты же студент, говоришь? У нас в Калининграде тоже такие студентики хорошие мальчики и девочки. Все так хорошо, так замечательно, так замечательно! — скороговоркой, веруя в сказанное, словно заклинание, повторяет она как бы зазубренный текст.

Иронии и издёвки при этом нет. Все взаправду.

Дальше еще забавнее. На остановке детское лицо взрослой женщины с печальным видом меняется, и она рассказывает о том, что действительно волнует:

— Снова идут за баблом, — вздыхая, с опаской на лице.

— Кто идет?

— Да ревизоры! Вон, смотри. Контролируют, все ли в порядке. В прошлый раз пятихатку содрали. Прикинь, только за то, что ценник эржэдэшный слетел. И они на меня, что печенье, мол, не мое, что я им торгую. Ох, как достало все это!

— И часто такое бывает?

— Да каждый раз к чему-то придираются! Вон пассажирка какая-то забыла пакет с продуктами. Мы его держали поначалу. Думали, может, придет. А они там портиться стали. Мы их собакам и скормили. Через две недели она пришла за своим пакетом, да такой скандал закатила, жалобу на нас накатала. И что думаешь? Оштрафовали! Всегда какую-то пылинку найдут в вагоне, к чему-то придираются и из зарплаты вычитают. Ну, а что поделаешь? — разводя руками, негодует проводница.

Во время прогулки по перрону в Курске снова заводим разговор. На этот раз говорим об угле.

— Я когда на Урал ездила, там такой уголь певучий, знаешь?! — все с более возрастающим энтузиазмом говорит проводница.

— Как певучий? О чем Вы?

— Да, да, певучий. Когда он горит, кристаллы распадаются и такие красивые звуки издают. Уголек свистит и поет. По ночам, когда я на дежурстве была, всегда слушала, как уголь поет. Так красиво, так красиво!!! — глаза ее озаряются и приобретают какой-то особый смысл.

Поезд мчится на юг. Стук колес, который люблю с детства, усиливается, особенно когда переходим на стрелки, и железнодорожная монофония в этот момент сменяется полифонией, звуки усложняются, услаждая слух. За окном мелькают изредка попадающиеся фонари, как правило, на переездах. Интенсивность их света такова, что они на миг освещают салон вагона и потом снова за окном наступает тьма, тьма бескрайних российских просторов.

Заказываю чай. Подают стакан в железной оправе, на котором изображена Спасская башня московского Кремля, та самая, что с часами, которые каждый год 31 декабря поздно вечером так торжественно уводят нас из одного имперского года в другой. Непредставимых масштабов башня с огромной коммунистической звездой воткнута в земной шар, превышая его по размерам. Своей остроконечной звездой она впивается в звезды, задевая другие галактики. Из-под башни как бы из-под ее шарашкиных подвалов вылетают в большом богатстве ракеты и спутники. Какая, однако, сильная метафора!

День второй

Прибываю в Воронеж. Прошло почти два года, а кажется, что родителей не видел вечность. Радость встречи сменяется тяжелым чувством потери чего-то… Родители постарели и заметно, их замученный вид — следствие усталости от той обычной российской жизни, — едва скрываем.

Они знают о моих политических взглядах, и мы стараемся в первые часы ради приличия сохранять хрупкий компромисс, дабы избежать ссоры. Не затрагиваем сложные материи. Но мы не в Германии, а я ведь тоже русский! Здесь, в конце концов, проходила моя социализация. Эмоции берут верх и чувствам дается полная воля.

— Мы за ВЛАДИМИРА ВЛАДИМИРОВИЧА!!! Не хватало, чтобы у нас еще такое было, как на этой Украине! УНИЧТОЖИМ ЭТУ БАНДЕРВУ ПРОКЛЯТУЮ! А Америка??? Улицкую я больше не читаю! ФАШИСТСКАЯ БАНДЕРВА! Если надо, пойдем с вилами РОДИНУ защищать!

Другими словами, следует пересказ содержания федеральных каналов. На них накладывается то, что вбивалось десятилетиями до 1985 года. Но тогда это делалось элегантнее. Сегодня другое время. Все былые границы стерты.

Чистейшая вата, подумает читатель. Скучно. Много раз уже слышали и читали.

НЕТ! — возражу я. Ведь были музеи, цирки, театры и картинные галереи в детстве, куда меня родители так охотно водили, достойно исполняя свой родительский долг. Были серьезные книги, читавшиеся по вечерам, и газетные статьи еще тех благословенных девяностых, когда газеты еще выполняли свои газетные функции.

Вся квартира завалена тем, что призвано сеять «разумное, доброе, вечное»: Солженицын, Дудинцев, Жигулин, Гроссман, Войнович, Рыбаков, Мандельштам, Гинзбург, Ахматова, Цветаева, Шаламов в конце концов! Не говорю уже о русской классике с ее воспетым гуманизмом былых времен. Поразительно, но все это действительно читалось! На слегка пожелтевших страницах книг сохранились пометки и закладки.

Куда теперь это все исчезло?? Из уст моей родной и любимой мамы слушать теперь такое особенно больно. Женщина, которая в молодости вырвалась из гнусной среды, которая всю свою сознательную жизнь стремилась вверх и только вверх, культивируя в своих детях гуманизм, органически не вынося дикости народных масс.

Как такое стало возможным? Почему?

Может, потому что изначально не было аналитики и рефлексии? Ведь этому в СССР не учили. Поэтому так легко спустя время плюсы поменялись на минусы? Не знаю.

— Мама, собери все книги в комнате и сожги их! Они все равно сегодня не к чему, — язвлю я.

Дома без перебоя включен телевизор. Голоса подонков-пропагандистов с великим пафосом сообщают об «украинских карателях, которые в очередной раз нарушили минские договоренности» и о «героях ополченцах».

— Я русский выучил бы только за то, что им разговаривал Ленин, — как-то пафосно воскликнул В. В. Маяковский.

Перефразирую поэта. В тот момент, наверное, впервые в жизни возникло желание забыть свой родной русский язык, лишь бы не слышать то, что произносится на нем, и как нарочито громко и подчеркнуто цинично изрыгается его словами пламя ненависти ко всему рациональному.

Русский язык, который я люблю за его богатство и мелодичность, и охотно изучаю в университете, хочется в этот момент перестать понимать только за то, что на нем со времен того самого Ленина изрекаются чудовищные гадости и посредством его зомбируются миллионы. Язык — это то, что отличает нас от животных. Сегодня посредством этого языка миллионы homo sapiens деградируют до уровня животных.

День третий

Еду в центр города. Всегда, когда приезжаю в Воронеж, спускаюсь к водохранилищу, посещаю исторический центр и всегда не узнаю его.

На этот раз изменяю традиции, так как не хочу лишний раз встречаться с реальностью, которая пугает. Нет ничего для меня краше и милее деревянного русского зодчества, этих домиков из русских сказок с резными окнами. Могу часами любоваться ими. Все это варварски уничтожается в последние годы. Либо уродуется пластиком, либо вообще сносится. А на месте старого города растут безвкусные хоромы с зелеными крышами, башенками и шпилями.

Такая же судьба и у каменных построек. То, что многими десятилетиями, порой веками, мирно стояло и гармонировало друг с другом, дополняло и обогащало, радовало тысячи глаз и вдохновляло, — истребляется. На их месте возникают вульгарные коробки с кичливыми башенками, вид которых заставляет задуматься о здоровье Шариковых, их проектирующих.

В голове при созерцании всего этого лишь одна, не дающая покоя мысль: как же должен быть ограничен человек, как духовно беден и ущербен, чтобы додуматься до такого, какая у него должна быть фантазия, какой вкус?

Вспоминаются слова друга-русиста из Хорватии, очень деликатно с легким акцентом изрекшего:

— Но, да, да, да, да русский китч — это что-то очень-очень особенное!

Иду в главную библиотеку города и области, которая расположена, разумеется, на пл. Ленина. Захожу в фойе и …. снова удар. Прежний вид деревянной отделки вестибюля сохранял дух той эпохи, в котором было построено здание. Сейчас все это уничтожено и стены перекрашены в … розовый цвет – дань гламурному времени.

Какой-то сарказм и ирония видится в этом. Если в Европе все подлинное и аутентичное ценится, сохраняется и заботливо реставрируется, то здесь оно с какой-то лихорадочной поспешностью истребляется. Кажется, что время нынешнее, словно чувствуя свою никчемность, пустоту и насмешки будущего над ним, хочет стереть хотя бы прошлое, над которым властно распоряжаться, оставив на его месте лишь свои розовые пятна.

День четвертый

Снова весь день провожу в библиотеке. Собираю материалы для работы, интересуюсь газетами брежневского времени и НЭПа, многие из которых в Германии трудно достать. Иду копировать «Комсомольскую правду» 1970-х годов и «Известия» 1920-х. В помещении одна пожилая женщина, копируя документы, недоумевает:

— Почему ксерокопия 5 рублей? Ведь была же три.

— Да, подорожало. Уже несколько дней по пять, — равнодушно отвечает кассирша. В ответ вздохи и тихий ропот. — И транспорт, говорят, в марте подорожает.

Заходит одна дама. Любопытно интересуется старыми «Известиями».

— Это вы что, наверное, для докторской?

— Нет, для коллажирования.

Речь каким-то образом заходит о Гроссмане. Она произносит это святое для меня имя.

— О, Василий Гроссман — озаряюсь я. — Вы читали его повесть «Все течет»? Прочитайте обязательно!

— Да, нет, я не про этого. Этот для меня какой-то слишком «антипороссийски».

Оказывается, есть еще какой-то другой Гроссман, который, видимо, «по-российски». Впрочем, всесильный ГУГЛ мне больше никаких других Гроссманов не выдал.

На втором этаже в отделе периодики меня обслуживают очень приятного вида женщины, обаятельные. Здесь я не чувствую той анонимности, что в немецких учреждениях. В этом помещении все по-домашнему и, что важно сегодня, в этой комнате нет ни капли злобы. Я не чувствую ее и к себе. По-человечески общаюсь с библиотекарями. Комната пуста. В годы моего студенчества она была забита студентами. В берлинском центре братьев Гримм негде яблоку упасть, студенты порой сидят на ступеньках, работают.

На втором этаже библиотеки всегда выставки. На этот раз главная тема: «ИМЕЮ ЧЕСТЬ СЛУЖИТЬ ТЕБЕ, РОССИЯ!». Названия книг и заголовков статей говорят сами за себя: «АРМИЯ государства Российского и защита Отечества», «СПЕЦНАЗ ГРУ», «С них начиналась РАЗВЕДКА» (на обложке огромный портрет палача Ф.Э. Дзержинского), «Сталинский спецназ. ГЕРОИ особого назначения», «ЗАВТРА ВОЙНА!», «Будущее нашей армии создается сегодня», «Путь к победе» и так до бесконечности…

Государство в очередной раз собирается наматывать кишки своих подданных на гусеницы танков. Но об этом много раз сказано и писано. Интересно то, как цинично сегодня злоупотребляют именами О. Мандельштама, В. Высоцкого, памятники которым несколько лет назад были поставлены в Воронеже. А И. Бунину — ярому ненавистнику советского террора — посвящена выставка на стеллажах прямо напротив ура-патриотической макулатуры.

Иду по коридору. Навстречу бегут маленькие девочки-принцессы в белых платьицах, как в детстве в «лихие» девяностые во время школьного утренника, но, правда, тогда выглядело это все не так вульгарно, как сегодня. Этот вездесущий диснейлэндовский примитивный китч с обилием сердечек, зверюшек, мордашек, розовых трусиков охватывает ВСЁ и ВСЯ, он ВЕЗДЕ: в магазине, на улице, в музее, в театре, на работе, в общении с людьми. Он в воздухе, им дышат ВСЕ! Не будешь дышать этим китчливым смрадом — погибнешь! Захожу в видеоотдел и приветствую женщину-библиотекаря, с которой давно знаком.

— Здравствуйте!

— Ой, здравствуй, здравствуй! Как давно у нас? Как ты там? Что там у вас про Украину пишут?

— Разное.

Разговор заходит слишком далеко. Говорю все, что думаю. Чувствую, что моя позиция не встречает одобрения. Холодно прощаемся.

На стене висят портреты дорогих и любимых Владимира Владимировича и Дмитрия Анатольевича, и местного губернатора, повязанные георгиевской ленточкой.

Как мило!

На стеллажах на почетном первом месте красуется огромный опус А. Проханова — сосредоточие имперской ненависти и пещерной злобы. Смею напомнить после всего увиденного кошмара, что библиотека имеет статус научной.

А именно в этом видеозале тогда, в начале нулевых, еще не зная о существовании ютуба, я впервые посмотрел шедевр Т. Абуладзе, его «Покаяние», «Холодное лето пятьдесят третьего» и много всего другого стоящего.

Иду по богато украшенному милитаристскими плакатами городу, захожу в книжный магазин и вижу… то же самое, что и везде, пестрые и безвкусно оформленные пропагандистские брошюры, которыми завалено ВСЁ: «Бежали храбрые грузины», «Предвечный трибунал. Убийство Советского Союза», «Украина в огне», «КОГДА НАТО БУДЕТ БОМБИТЬ РОССИЮ?», «Русские идут! Почему боятся России?», «Крестовый поход на Восток», «Как России победить Америку», «Коломойскому Украина» и так далее.

Справедливости ради отмечу, что в бездонном мраке черносотенного мусора затерялась одна книга Владимира Буковского «Тайная империя Путина». Внутрь я, правда, не посмотрел… Сейчас сожалею об этом.

При позднем «совке» горы макулатуры (не такой, однако, ядовитой и злобной) пылились в магазинах и их никто не читал. Но тогда был всемогущий план. Макулатура, как и положено, утилизировалась, производилась снова и заново утилизировалась, и так до бесконечности. Сегодня же рынок — то есть продается то, что покупается. Значит, на все это есть спрос? Я правильно понимаю?

День пятый

Весь день сижу дома, заткнув уши, читая книгу.

Весь вечер вынужден слушать какофонию из бесконечных монотонно повторяющихся тупых ударов, громко доносящуюся с верхнего этажа. И это повторяется каждый день и ночь. Говорю сестре:

— Ань, это невыносимо! Может, полицию вызвать?

— Ты что, смеешься?

Иду на разборки. Дверь не открывают, но музыка на время утихает, чтобы через некоторое время с еще большей силой начать раздражать дальше. А податься некуда…

День шестой

Город кишит беженцами. Луганск под боком! Встречаюсь с одним украинцем. Идем по городу, который заполнен людьми в униформе.

— Да так всегда в России было! — скажет мне потом один друг-немец. Это же милитаристская страна, осажденная крепость.

Нет, я большую часть жизни прожил в России, но в таком количестве на улицах Воронежа людей в униформе не припомню. Может, и было до меня, но я на своем коротком веку не помню.

У остановки «Детский мир» на улице Плехановской наблюдем сцену, которая воспринимается, как некая пародия на режим. В автобусе сидят молодые опричники в униформе и с бараньим видом сквозь запотевшие окна пялятся на мой фотоаппарат. Надпись на автобусе большими буквами: «ДЕТИ».

Украинец (не буду называть его имя) всю дорогу тихо проклинает Путина.

— Объясни мне одну вещь, почему ты приехал сюда, на эту помойку, почему не на Запад? — интересуюсь я.

— Да денег на Запад не хватило!! — нервозно в ответ. Исчерпывающе.

День седьмой

Встречаюсь со старым Другом, с Человеком, которому удалось, обитая в океане варварства, не взирая ни на что, сохранить свою гуманную ориентацию. Он изо дня в день кропотливо делает свое безнадежное гуманитарное дело и получает за свой труд баснословный гонорар в размере 12 тыс. рублей, что примерно равно 170 евро в месяц.

Слышу от него сотни историй о том серпентарии, в котором работает, о возможном сокращении, о хамстве клиентов, о боязни потерять работу и вообще об экзистенциональном страхе, страхе перед будущем.

— Скоро убивать будут белым днем на улицах, — говорит он.

Он знакомит меня с интересным человеком — советским диссидентом, воронежским писателем-афористом Аркадием Давидовичем, который взахлеб весь вечер рассказывает свои афоризмы, такие меткие и содержательные.

Вот некоторые из них о сталинизме: «ГУЛАГ освободил Освенцим», «Вышел в люди — стал скотиной», «Вчера я забыл о послезавтра», «На уроках истории одни перемены!», «Созидающих новые миры ненавидят всем миром», «Одни аплодировали из-за отсутствия головы, другие — чтобы не потерять ее». Многое сохраняет актуальность и сегодня.

День восьмой

Не выхожу из дома. Разгребаю кучу мейлов. Ради интереса захож­у на Грани.ру. Вижу следующее: «Уважаемые пользователи! Мы приносим свои извинения, доступ к запрашиваемому ресурсу ограничен».

Да здравствует Севкорея!

По вечерам каждый день смотрю с племянниками фильмы. Те старые и добрые советские мультфильмы с неисчерпаемым гуманизмом, на которых в свое время воспитывались миллионы детей. Даже в тех из них, где не обошлось без идеологии, где царь — безграмотный дурак, даже в них присутствует что-то доброе, чистое, человечное.

«Аленький цветочек». Производство киностудии «Союзмультфильм», Москва, 1952 г. Едва объяснимый феномен. Как именно в тот год, когда СССР находился на пике своего «гуманистического» развития, когда репрессивная мясорубка конвейерным способом перемалывала тысячи и тысячи мнимых и реальных врагов, в то время, когда люди были лишены элементарного права – права на жизнь, выпускалось такое в свет? Парадокс.

Смотрим фильм «Белый Бим и Черное ухо». Детская душа тронута.

Рассматриваем карту. Найди мне Владивосток, Санкт-Петербург, где Вильнюс? Псков? Рядом смотри. Правильно! Баку? Молодец! Челябинск? А теперь покажи-ка Киев…

— Так там же хахлы, дядь Вань, они плохие! — резким движением отрываясь от карты, поворачивает голову на меня второклассник и смотрит наивно-непонимающе, как и положено ребенку. У меня все перевертывается внутри.

— Артемушка, подрастешь — все поймешь, может быть.

Что это? Тлетворное влияние родственников? А, может, школа??

В гениальном психологическом «Обыкновенном фашизме», столь ненавистном в свое время тов. Суслову, еще в шестидесятые годы на закате убогой хрущевской оттепели М. Ромм показал, как никто другой, в мельчайших деталях механизм оскотинивания человека, превращение его в мельчайшую гайку всесильного левиафановского Государства.

Как по мне, так наиболее пронзительными в фильме являются главы о детях, чьи молодые мозги были преступно отравлены тоталитарным Монстром. Все поколение в итоге оказалось уничтоженным, о чем так пронзительно потом пела Марлен Дитрих. Так и сегодня путинский Рейх плодит волчат, завтрашний навоз, удобрение. Печалит.

День девятый

Еду по улице 9 Января. У остановки «Общежитие» на дорогу, шатаясь, выходит пес. Подбитый, видимо, какой-то машиной, он изо всех сил карабкается, пытаясь перейти дорогу. Нервные сигналы обозленных водителей, вынужденных образовать пробку, пугают собаку. Пес падает на середине трассы и в конвульсиях, истекая кровью, бьется за жизнь.

— Останови! — говорю водителю. — Может, кобеля оттащим хотя бы на обочину.

— Тебе че, делать нечего! — громом в меня. — Может, какая заразная!

На улице мат. Машины, каждая третья из которых с огромной колорадской ленточкой на стекле, ювелирно объезжают собаку и равнодушно давят на газ.

Это на следующий день после просмотра «Бима». Дегуманизация и абсолютное безразличие общества — уже НОРМА!

Пару недель назад в мое берлинское обиталище позвонила соседка. Открыл дверь.

— Entschuldigung, da oben ist eine Katze. Die sitzt traurig allein. Wissen Sie wer ist der Besitzer? (Извините, там наверху сидит черная кошка. Она сидит в печали одна. Знаете ли, кто хозяин?) — Nein, tut mir leid. Weiss ich nicht. Vielleicht kommt er noch. (Нет, к сожалению, нет. Быть может, вскоре объявится). И так в каждую квартиру на каждом этаже. Вечером в коридоре плакат: «Кошка нашлась!:)».

Разве нет в России еще Людей? Конечно есть! Но почему-то в той огромной толпе серых мещан на остановке «Общежитие» не нашлось, увы, ни одного Человека!

Вечером снова наступаю на те же самые грабли. Общаюсь с патриотами. Разговор заходит о политике, об Украине. Она везде, эта Украина. Она витает в воздухе, ей дышат, ей живут, её ненавидят, ей, оказавшейся во власти мифических бендеровцев, фашистов и заокеанских империалистов, искренне сочувствуют, сидя, как правило, на диване.

— «Дождь» — это МЕРЗОСТЬ, МЕРЗОСТЬ!! Этот Алексашенко… Я бы…. Я бы ….

Ненависть распирает. Глаза горят, готовые растоптать врага.

— Вы слушали хотя бы раз в жизни «Дождь»? Что и о чем там говорят?

— НЕТ! И не хочу слышать!

— Так почему же вы, ни разу не слушав, утверждаете, что это мерзость??

Некое замешательство, затем:

— Люди так говорят, которые слушают!

Потом уверенное наступление с другой стороны:

— А Америка? Как они Ирак бомбили, Югославию? О хорошем тоже надо говорить. У нас много всего хорошего.

Полный сумбур, не связанных логически друг с другом мыслей.

МЕНЯ Н Е И Н Т Е Р Е С У Е Т АМЕРИКА!!!!! Меня интересует лишь то, почему Алексашенко и «Дождь» — это МЕРЗОСТЬ?? П А — Ч Е — М У???? — закипаю я.

Я не могу разговаривать на уровне «ушастой обезьяны», «укропов» и «бандерлогов». Мне нужны АРГУМЕНТЫ!!!

С подавленными чувствами, перевозбужденный, ухожу. Долго не могу заснуть.

День десятый. Предпоследний

Если бы не было этого дня, не было бы, возможно, и потребности писать все это…

Он начался прекрасно. За несколько дней вперед я, романтик по натуре, внимательно проштудирвал все метеосайты российские и вражеские «загранишные». Хоть в чем-то было единство между «нами» и «ними»: погода обещала быть ясной с обилием солнца, без единого облачка с легким морозцем, как раз такой, какую я люблю и по которой всегда скучаю в Европе.

Так и было. День был действительно солнечный, по крайней мере, его первая половина … для меня.

Еду на вокзал. Перед покупкой билетов интересуюсь в кассе, есть ли льготные для студентов нероссийских вузов.

— А ты шо ш у нас, — с ехидной высокомерной тупостью, — в Г(украинское)арварде учишся штоль?

— Нет, в Гумбольдте!

Сажусь на электричку и еду туда, где каждое лето проводил каникулы. Еду на свою, собственно, родину. Неподалеку оттуда, куда направляюсь, я родился в августе 1985-го, когда после апрельского пленума вечная мерзлота стала сначала потихоньку оттаивать, а потом в конце 1980-х — начале 1990-х пахнущий кровью и надеждами, мечтами о прекрасной жизни и разочарованиями, селевой поток в очередной раз в наступательно-грабленной истории России снес прогнившую империю.

Два ряда, напротив сидит НАРОД в составе четырех женщин лет сорока-пятидесяти. Они громко ржут. Они счастливы! Внешний вид их кажется срисованным с картин воронежского художника А. Бучкури.

Одна, самая довольная, бравирует современным мобильным телефоном, как-то смешно, как обезьянка в зоопарке, тыкает на кнопочки. Едва думает она о том, что та удобная штучка, которой она охотно пользуется в быту, является продуктом бездуховного вечно загнивающего Запада, той самой гейропы, которая сегодня ВРАГ. Вряд ли размышляет она и о том, что то милое устройство в ее руках — это не просто телефон, это века свободы, это право на критику, возможность свободно мыслить и творить, аналитически думать, развиваться, интересоваться устройством окружающего мира и объяснять его не исключительно посредством идей «чучхе» или «марксизма-ленинизма», а посредством рациональных законов.

Бабы громко коммуницируют матом, таким истошным и противным, который редко сыщешь на помойке. Это тоже, кстати, сегодня НОРМА!

Довольные купеческие лица, нос кнопочкой, дешевая помада на губах, тупой плоский юмор. Всепоглощающее засилье мещанства! Не того, однако, уютного и безобидного, который претил Надежде Константиновне в Лондоне, а мещанства иного свойства — мещанства первобытно-пещерного, черносотенного-нэпманского, мещанства еще ненаевшегося, вечно голодного народа.

При созерцании всего этого вспоминаются слегка грубые, но довольно меткие слова, в прошлом году при странных обстоятельствах умершей Валерии Ильиничны Новодворской:

— Только фанатики, скоты и совки могут быть здесь счастливы. Мыслящий человек быть счастлив в России не может.

На моем ряду через сиденье сидит одинокая, бедно одетая, но с благородно-гордым ахматовским видом, женщина. Ее убийственно-тоскливый, направленный на одну точку, взгляд, зажимает сердце.

Нигде и никогда за пределами своей родины я не встречал этого взгляда! Лишь в России, мне кажется, он в изобилии. Особенно, когда едешь в транспорте и видишь задумчивые и отрешенные лица людей, травмированных ублюдочным бытом и вопиющим господством несправедливости. В этом взгляде шаламовская глубина, отчаяние и одновременно гуманизм.

Сила этого взгляда в том, что он выстрадан тем Человеком, который им обладает. В нем нет актерства, нет беззаботной западной улыбки, нет фальши, упаси Бог, злобы. Он чист. В этой стране надо страдать. Просто жить и поверхностно наслаждаться жизнью — НЕТ! Тот из порядочных, кто всю жизнь мучаясь, сохранил свой Человеческий облик, как правило, носитель этого взгляда. Сколько травмированных людей в этой стране?!

Наглость или ее отсутствие не позволяют мне сфотографировать увиденное.

Поезд прибывает на остановку «Синицино» поселка Воля. Выхожу. Яркие лучи февральского солнца, как на картине И. Грабаря падают на снег и ослепляют. Запах сосен, свежий морозный воздух, вдали слышащийся лай собак и едва доносящийся от поселка запах дыма из деревенских труб позволяют забыть обо всем и делают на миг счастливым, погружая в теплые воспоминания детства. Внутри все сжимается от радости и внезапно, видимо, от перевозбуждения, возникает чувство голода.

Много лет меня здесь не было. Прохожу мимо знакомого проулка. Все не так. Вместо резьбы в окнах пластик, вместо калитки — трехметровые железные заборы. Прав был тов. Горький, великий пролетарский писатель:

— Собственность разъединяет!

Тот, кто ее имеет, отгораживается от тех, кто не имеет, да как отгораживается! Как в латиноамериканских сериалах.

Меня упрекают в том, что я не вижу хорошее. Почему же? Вижу! Газ провели! Событие! Во время моего детства газовых труб еще не было. Страна, десятилетиями живущая на газовой ренте и продающая его в разные концы планеты, осчастливила свой верноподданный народ и провела наконец-таки в пригород большого областного центра в двадцать первом веке газ. Давайте порадуемся.

Сюда, на ул. Железнодорожную, мы с бабушкой в детстве ходили провожать поезда, в лес за путями с дядей-алкоголиком, во время его редких просветлений, ходили пилить деревья или что-то собирать. Там же сбрасывали гнилые яблоки.

Благо снег теперь своим сияющим на солнце белым одеялом закрывает горы мусора и гнилых фруктов, обычно летом там валяющихся и кисло воняющих. Впрочем, это давно было, еще в полуголодные и такие колоритные девяностые. Как дело обстоит в эпоху сытых, но оттого не перестающих быть проклятыми нулевых, мне точно не известно. Знак с надписью «Сохраним окружающий мир для будущего поколения. ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ВЫБРАСЫВАЙТЕ МУСОР!» все же вселяет некий скепсис, что люди стали культурнее.

А ведь я так любил этот убогий, забитый мусором лес! Чем глубже, тем лес был массивнее и краше, но туда мне ходить запрещалось. А совсем далеко, там, где он кончается, находится Рамонь, с замком на горе. Так говорила бабушка в детстве и это еще сильнее, чем персонажи красивых русских сказок, рассказанных ею вечерами под стихающий грохот уходящих поездов, будоражило воображение ребенка.

В Рамони я побывал уже много лет спустя, будучи подростком, а потом был еще и еще много раз. Сказочные по своей красоте ландшафты! Благодатные места! Сегодня, увы, загаженные пластиком по берегу реки Воронеж.

Последний раз ездил туда летом 2013-го, когда путинский режим еще не так открыто перешел в свою каннибальскую фазу, а сохранял вегетарианскую видимость. Тогда удалось побеседовать с интеллигентнейшим человеком, с женщиной-экскурсоводом замка. Ее слова до сих пор в голове:

— Боже мой, Боже мой, помилуй, только бы не начинали реставрацию здания. Ведь уничтожат все! Вот тут аллея была вековых деревьев. Взяли и бездумно спилили. Так тут вся Рамонь вышла на улицы защищать аллею. Люди старые рыдали, умоляли, просили оставить.

Под «реставрацией» в путинском рейхе, как правило, следует понимать уничтожение культурного объекта, с дальнейшим превращением его либо в локальный диснейлэнд с розовыми стенами и пластиковыми окнами, либо скорее в резиденцию какого-нибудь местного нувориша-феодала из «Единой России». Что с ними поделаешь, с этими убогими? Холоп в соболиной шубе — существо страшное и весьма опасное!

Не интересуюсь на этот раз Рамонью. Бог с ней!

На ул. Студенческой в поле мы с ребятами играли в футбол. Почти все из них здесь больше не живут. Одни уехали в город, другие лежат на кладбище, которое заметно расширилось и помолодело…

Захожу к своему дяде-деграданту, с трудом достучавшись до него. Разбитый дом, кривая калитка. С порога:

— Ванек, что там с Украиной? Я тут целыми днями сижу, телевизор смотрю, и болею прям за ополченцев! Обожди, еще немножко и они задавят этих натовских гадов.

— Ну, у меня другое мнение.

— Ты что за них??? — со страшным изумлением и опасным недоумевающим взглядом смотрит на меня. — Тихо, тихо… Не шуми. А то соседи услышат, посрамят.

Нет места национал-предателям на святой русской земле!

Беседа длится недолго. Я не ухожу, ожидая лишь одного, когда же он спросит про свою мать, которую всю жизнь беззастенчиво эксплуатировал, когда жил на ее мизерной пенсии, пил дорогое пиво в баночках и регулярно мотал всем нервы. Это тоже здесь НОРМА! Наконец перед прощанием спрашивает:

— Как там бабушка, Вань?

— Плохо. Совсем сдала. У мамы ни дня покоя. Все время за ней ухаживает.

— А, понятно.

Мать для него теперь — отработанный материал. Попользовался и бросил.

Иду вдоль железной дороги в сторону станции. Много фотографирую, охотно вспоминая, как бегал туда за плодово-ягодным мороженым. Армия железнодорожников подозрительно меня осматривает.

— Эй, ты че там делаешь?

— Фотографирую!

— Железная дорога — СТРАТЕГИЧЕСКИЙ ОБЪЕКТ, который не подлежит фотографированию!

Это не ирония, а чистая правда. Очередной рудимент того прошлого, которое становится настоящим.

Направляюсь в сакральное для меня место — в местную библиотеку, мой энергетический центр, еще не представляя, что меня там ожидает. Вхожу в здание местного ДК. И вот снова волна воспоминаний. Этот прохладный каменный запах, который так освежал в летние дни, когда я сюда в последний раз лет пятнадцать тому назад приходил.

Поднимаюсь по лестнице на второй этаж, захожу в библиотеку и вижу двух женщин, сидящих напротив друг друга и молодую девушку, копающуюся в каталоге.

Сбоку прямо у окна раньше стояла школьная лакированная парта, за которой я сидел. Приятный летний воздух с поля через почти всегда открытое грязное с пауками окно освежал тогда помещение, так нежно дуя мне в лицо. Грохот где-то вдали несущихся поездов вселял надежду на радужное будущее, шепчущий шорох деревьев успокаивал, навеивал думы, запах их, перемешанный с запахами поля, бодрил, а цвет переливающихся на солнечном свету листьев, которые сочным синим оттенком ложились на лакированную парту, радовал глаз. И лишь кряхтения и причитания изредка приходившего сюда деда, читавшего местную районную газету «Нива» и ругавшего «проклятых демократов» за соседней партой, раздражали. Приятные воспоминания отрочества…

Здесь я впервые познакомился с Радищевым, который большого впечатления на меня тогда в юности не произвел. Слог казался нудным, никакой action в книге.

Понял, оценил и преклонился перед ним потом. Дело было в классе восьмом. До сих пор помню все в деталях. Вымаливаю у старой библиотекарши книгу «Путешествие из Петербурга в Москву». Она их заботливо стережет и городским не выдает.

— Ну, я верну, пожалуйста.

Со скрипом выдает мне книгу и наказывает:

— Ладно, путешествуй, но только попробуй не верни, когда в город поедешь.

Надеюсь, они там еще не сожгли Радищева, как врага. Здесь читал Грина и о Грине в старой сталинской БСЭ под. ред. Введенского (других книг не было). Сегодня его капитан Грей, одетый в черные спортивные штаны с наклейкой «адидас», жрет семечки у пивного ларька, а Ассоль — большая почитательница «Дома 2», в розовой миниюбке и с оголенной грудью, тонной помады на губах, домом на голове, полагая, что все это ужасно красиво, со словарным запасом, как у Эллочки Людоедки, мечтает лишь об одном — выйти замуж и обязательно за богатого! Куда уж тут Анастасии Вертинской! Впрочем, началось это еще до Путина.

Сейчас в библиотеке все по-другому, как и везде. В одном углу красуются яркие брошюры мракобесного содержания об эрпэцэшных боженьках, в другом — исполинских размеров стеллаж с пестрыми, красочными женскими романами, детективами и прочей вульгарщиной. Ну, а в центре, разумеется, полки с книгами о Великой Отечественной войне, о героизме, о мужестве и т.д.

Война и здесь! Она ВЕЗДЕ и ВСЮДУ! Инструментализация войны не знает границ. Она переходит все допустимые представления о морали. С ее помощью, играя на самых низких инстинктах черни, режим цементирует единство царя и народа. Та война, война желанная, которая была изобретена в кабинетах ЦК в 1960-е годы, война парадная, которая началась не, скажем, 17 сентября 1939 года мародерским разграблением беззащитной Польши, а 22 июня 1941 года и потом как бы сразу завершилась парадом в мае 1945 года. Война, как правило, не окопная, не та, о которой писали участники ее: Василь Быков, Алесь Адамович, Виктор Астафьев, Василий Гроссман, а другая, о которой так охотно рассказывают сегодня не видевшие ее, увешанные орденами, вечно вчерашние по мышлению, всегда «За Родину, За Сталина!», за Сталинград вместо Волгограда, энкавэдэшные подонки — эти сувенирные ветераны.

Да и вправду, зачем вспоминать о реальной войне, зачем вспоминать о миллионах погибших, о их личных судьбах, и тем более об условиях жизни тех последних выживших, которые гниют сегодня где-то в грязных аварийных «хрущевках», влача жалкое существование на мизерную пенсию, доживая свой горький век?

Легче пребывать в мире сладких мифов и тупо гордиться не понятно, правда, чем. Тем, вероятно, что закидали Европу миллионами трупов. Судьба, к примеру, советских военнопленных, кого она сегодня серьезно занимает? Те массы, что 9 мая каждый год, устраивая пьяную вакханалию на улицах, бросая бутылки в толпу (увы, как могут) по-звериному ожидая салюта? Разве им интересны эти истории?

Советские военнопленные, которых было уничтожено три миллиона, о кошмарной судьбе которых мне каждый день на работе приходится рассказывать немецким школьникам. Ясные глаза этих несчастных на фотографиях, словно живые, трогают посетителей и заставляют многих содрогнуться. Столь естественно они смотрят со старых черно-белых изображений, как будто встанут и заговорят. Но, то Германия.

В России же интерес к той реальной войне, к страданиям и травмам ее участников, к той, не мифологизированной с ее вымышленными Панфиловцами и прочими сказками, предельно мал.

Быков, до конца дней своих достойно критиковавший колхозного маньяка соседней братской страны, с его Круглянскими мостами, сегодня явно не в почете. Большой по силе талант Астафьев, по-мнению ГКЧПиста Язова, «очень черно писал о войне». Гроссман — это тот, который «антипороссийски», к тому же, о Боже, еврей, то есть жидяра — ВРАГ автоматически. Личность — НИЧТО, Государство — ВСЕ! Так было, так и осталось…

На стендах сельской библиотеки детские рисунки, изображающие в основном парадную войну. Впрочем, честности ради, напишу и о хорошем. Ведь о нем тоже надо говорить! Не все же время очернять постсоветскую действительность. Надо же видеть и хорошее! Наблюдаю все тот же парадокс, что и в книжном магазине с Буковским. Среди большей частью вшивопатриотического хлама вижу одну как бы случайно затерявшуюся книгу с надписью: «Книга памяти жертв политических репрессий Воронежской области».

Что это? Издевательство? Цинизм? Или правда память, попытка серьезно подойти к тому, что, к примеру, в Германии, называется сложным, едва переводимым на русский язык словом Vergangenheitsbewältigung? То есть попытка научно проработать свою историю, серьезно разобраться в ней, очистить ее от догм и освободить от сакральных мифов, рационализировать ее, и наконец-то написать историю максимально объективно, как это возможно. Поставить тем самым точку, разделив палачей и жертв, назвать все своими именами и тем самым идти дальше в будущее.

Немцы после двенадцати лет обскурантизма извинились перед всеми и не просто извинились, а еще и покаялись, прокляли свое темное прошлое, выкинули его на помойку. Думаю, что до этого российскому обществу еще далеко. В наши дни скорее руководствуются принципом: что у нас сегодня? День политрепрессированного? Хорошо. Отметим! 9 мая? Отличненько. Отметим! День чекиста? Еще лучше! Все равно за что бухать.

— Здравствуйте! — меня подозрительно осматривают.

— Здравствуйте.

Говорю кто я и откуда, не упоминая, что являюсь национал-предателем.

Женщина слева солдатским чеканным голосом серьезно и в то же время с полуиронией:

— Ты не шпион ли?

Мой фотоаппарат, вероятно, навел ее на эти мысли. События развиваются быстро.

— Что там говорят и пишут про Украину? — всё с большим скепсисом расспрашивает меня все та же женщина.

Весь вид ее говорит о многом. Мне кажется, что ее долго и тщательно выковывали в лаборатории марксизма-ленинизма-сталинизма, потом перековывали в православие, торжественно посвящали в путинизм. В итоге вышел послушный режиму зомби. Таких миллионы. Это как раз тот святой русский НАРОД, которому всегда очень нравится, когда стоящие над ним сатрапы бьют его плетью, выбивают зубы, сдирают шкуру. Бьет — значит любит!

— Так, сейчас мы тебя проверим, кто ты на самом деле. Скажи, КТО это? (тычет пальцем, на дешевый, выпускаемый для инфузорий-туфелек агитпроповский таблойд «Аргументы и факты»). На картинке изображен в странной позе президент Порошенко, благо без рог и копыт.

— По-моему, порядочный человек, — честно отвечаю я.

На мгновение в этом пропагандистским ядом отравленном помещении возникла пауза. Гримасы женщин изменились. Память не позволяет дословно восстановить все так, как было, что конкретно было сказано тогда, ибо градус ненависти был велик. Столько оскорблений разом на русском мне давно не приходилось слышать. Она заметалась, как тигр в клетке, и потом, выходя из комнаты, разрываемая ненавистью, вполголоса изрекла:

— ПРОДАЖНАЯ ССССССУУУУКА!

Её долгое «с» я слышу до сих пор. Смею заметить, что это библиотекарь. Не будем забывать, что библиотекари — носители культуры.

Женщина за столом справа, имеющая красивые русские черты лица, поникла головой. Я, ошеломленный произошедшим, после короткой паузы попытался в растерянности завести с ней разговор.

— Почему вы так нервно реагируете? У меня другое мнение. Вы, не выслушав ни одного моего аргумента, сразу оскорбляете меня.

Наивно, искренне и без всякой злобы она смотрит мне в лицо:

— Как Вы можете так говорить? Ведь на Украине у власти фашисты!!!

В этот момент я, наконец, понял, что это ВЕРА! Это та страстная желябовская ВЕРА, которая готова даже при видимом спокойствии сокрушить и уничтожить. Вера не нуждается в логическом объяснении, в аргументации, в знаниях. Чем проще вера, чем примитивнее ее догмы, тем она сильнее и опаснее. Всякое рацио обречено вдребезги разбиться об нее.

Рациональность — штука сложная, где нужно много думать, рефлексировать, бесконечно задавать вопросы, уметь критически думать, анализировать. А вера, окутанная в героические мифы, придающие ей особую сладость, проста, как бублик, проста и понятна. Для истинно верующих мир всегда черно-белый: ДРУГ — ВРАГ, СВОЙ — ЧУЖОЙ, КРАСНЫЙ — БЕЛЫЙ, НАШ — НЕНАШ. Винить этих людей? Винить глубоковерующих? В чем? Не спорь с верующими! — нарекает меня знакомый немец перед поездкой. Себе дороже будет.

Очень уважаемая и любимая мной профессорша в Гумбольдтском университете за несколько дней до моего отъезда в Россию говорила со мной о том, как ужасно и трагично то, что происходит сейчас в России, и к концу разговора она как-то робко и растерянно заметила:

— Но, но, но, ведь человек должен тоже нести какую-то ответственность!

На самом деле голова же человеку дана не только лишь для ношения шапки, а чтобы и думать ей. Так кто же виноват во всем этом? Только ли подонки-пропагандисты с федеральных каналов и жулики с ворами во власти — организаторы преступлений? И кто, да в какой мере несет ответственность? Ведь человек — не животное, ему дан разум. Вечный вопрос и не только русский.

Понимая, что дальнейший разговор бесполезен, я прошу разрешения сфотографировать стенды с книгами.

— Для чего вам? Ах, да, ладно! Все равно потом все извратите. Фотографируйте! — махая рукой и глубоко вздыхая, говорит женщина.

В этот момент молодая девушка, которая до этого тихо сидела у каталога, вдруг вскакивает и незаметно серой мышкой пролетает к выходу. С коридора слышна отчетливо по буквам произнесенная фраза:

— Он там фотографирует!

Не перевелись еще Павлики Морозовы на святой Руси! Молнией в дверях появляется та полная бдительности дама, быстро шагает в мою сторону и, как в советских фильмах про шпионов, вопрошает:

— Кто ты? Говори! Откуда ты?

Я ей показываю свой студенческий билет.

— Кто тебя послал туда? На какие деньги ты там? Я же говорила, говорила, — кричит она громче, почти в истерике.

— У меня нюх на них, твари. Я же почуяла сразу, что шпион!

Развернулась южная чевенгуровская степь во всей красе своей, заиграла, заплясала:

— ЗА СКОЛЬКО ТЫ ПРОДАЛСЯ, ВЫРОДОК? СКОЛЬКО ТЕБЕ ЗАПЛАТИЛИ? НАШ ВЛАДИМИР ВЛАДИМИРОВИЧ! НАДО ГОРДИТЬСЯ РОДИНОЙ, БЫТЬ ПАТРИОТОМ!!! ТАК, ТАК, МОЖЕТ, В ФЭ ЭС БЭ ПОЗВОНИТЬ?

Эта лексика мне хорошо знакома по газетам тридцатых годов, с которыми приходится много работать. Все эти шпионы, выродки, предатели не остались на выцветшей газетной бумаге 1930-х годов и не пылятся в архивных делах невинно убиенных, они снова выпрыгнули оттуда и крепко поселились в душах и головах миллионов.

Мне становится ясно, что нужно уходить и как можно быстрее. Если эта товарищ-женщина в припадке шпиономании действительно вызовет представителей левоохранительных органов и прочих смежных с ними структур, то меня сожгут на костре прямо перед клубом под одобрительные рукоплескания растленного народа. Я выхожу из дверей библиотеки. Она вдогонку кричит мне:

— ПШОЛ ВОН!!! ВОН ИЗ НАШЕГО ПОСЕЛКА!!! ВОН!

Гневное ВООООООООООН бьет по коридору и протяжным эхом разносится по стенам старого ДК. Я вылетаю из клуба. У входа пьяный деградант: Сигарета будет?

Сейчас я вспоминаю это, как театр, но тогда меня обуревало какое-то скверное чувство. Это был Bruch c черносотенной, утонувшей в имперской грязи родиной, поворот окончательный и бесповоротный.

Может, и правда «национал-предатель», ведь Родина же обула, одела, накормила и обучила, дала самое лучшее в мире образование, с которым мне, правда, приходится переучиваться. В голове месиво: обида смешивается со злобой. Но не могу я любить родину с закрытыми глазами!!!

Итак, станция «Тресвятская», поселок Воля. Конец февраля 2015 года. Теперь это то место, откуда я «ВОН!», может, и навсегда…

День одиннадцатый. Последний

Я меняю билеты в кассе, извиняюсь перед родителями и уезжаю. Мне противно все это.

В Москве, убивая время, с раннего утра гуляю по городу, иду в сторону Кремля. Нет для меня ничего более неуютного, чем Москва. Имперская, часто безвкусная гигантомания, китч, анонимность. От старого красивого русского купеческого города не осталось и следа.

Прохожу по мосту через Москву-реку. Смотрю на эту цитадель власти, на рубиновые звезды, на мост напротив, на котором несколько дней спустя подло убьют Бориса Немцова, подхожу к библиотеке им. Ленина — ГЛАВНОЙ БИБЛИОТЕКЕ СТРАНЫ!

Мне требуется во что бы то ни стало для благополучного написания мастерской скопировать книгу национал-предателя и врага народа И. Долуцкого. Его учебники по истории сегодня считаются «антироссийскими» и «непатриотическими». Они, разумеется, не переиздаются. Найти их трудно и в Германии, заказать по интернету не получается. В воронежской библиотеке была только первая часть.

Захожу в главную библиотеку СТРАНЫ! И вижу скрипучие полы, полуразбитый паркет, каталоги из гутенберговского времени, которые в рабочем состоянии, а не музейный экспонат. Выставка макулатуры от всяких Дугиных, Прохановых и вполне милый и готовый помочь персонал — остатки недобитых советских очкариков-интеллигентов, врагов нашей ВЕЛИКОЙ нации.

В одном из залов выставка, разумеется, о Великой Отечественной войне как всегда с пулеметами и танками, героями и антигероями, с пафосными плакатами. Тут понимаю, что все еще серьезнее, чем я думал. В Воронеже можно было списать на провинциальность. Если здесь, в главной библиотеке СТРАНЫ, в научном учреждении такое, то в таком обществе явно что-то неладно.

Впрочем, авторитарный и в последнее время плавно перерастающий в какое-то другое качество режим, способен порой на милости. У самого выхода из главной библиотеки СТРАНЫ расположен киоск с адекватной литературой о ГУЛАГе. В киоске удивительнейшей порядочности женщина, смотрит на меня своим лучезарным взглядом и, изливая душу, рассказывает, рассказывает, рассказывает … о своей репрессированной матери, о миллионах тех, которых «хотелось бы всех поименно назвать». На стене ларька портрет правозащитницы Людмилы Михайловны Алексеевой.

Перед входом в библиотеку скучает Федор Михайлович. Делаю несколько фотографий и вдруг случайно замечаю, что склонившееся печальное лицо его направлено на Кремль. Достоевскому благодарные бесы соорудили памятник и в наказание повернули лицом на рубиновые звезды Кремля, чтобы он вечно любовался тем, появление чего так подробно предсказал. История любит улыбаться.

Вечером сажусь на варшавский поезд и еду прочь на Запад….

Вопросы, которые много лет себе задаю: как, когда и чем все это кончится? Задаю их преподавателю в университете. Он, глубоко вздыхая, спокойно говорит:

— Да как кончится? Как всегда там. Большим насилием и кровью.

Три кита. «Левиафан», режиссер Андрей Звягинцев
№7, июль Антон Долин Печать E-mail
Поиск эпитета для фильма – сложная работа, но не в этом случае: «Левиафан» Андрея Звягинцева – прежде всего большой фильм. Об этом свидетельствует и название. О левиафане в Танахе упоминается шесть раз, самое подробное описание в Книге Иова, которую можно считать отдаленным первоисточником картины: несмотря на это, ни разу не объясняется, кто он такой и как выглядит. Морской змей? Динозавр? Кашалот (версия, получившая распространение позднее с легкой руки Германа Мелвилла, сближающего Книгу Иова с историей Ионы)? Метафора сатаны – или, напротив, неуловимой, необъяснимой и неисповедимой воли Божьей?

cannes-fest-logoОчевидно лишь одно: левиафан велик.

В фильме есть три левиафана. Первый – остов кита на берегу, куда сбегает из дома подросток Ромка. Второго замечает в море с обрыва его мачеха Лиля: спина морского чудовища, играющего в неспокойных волнах, – последнее, что она видит перед смертью. Третий левиафан является центральному герою, Николаю, в словах священника, отца Василия, цитирующего строки из Писания. Продолжим цитату: «Можешь ли ты удою вытащить левиафана и веревкою схватить за язык его? вденешь ли кольцо в ноздри его? проколешь ли иглою челюсть его? будет ли он много умолять тебя и будет ли говорить с тобою кротко? сделает ли он договор с тобою, и возьмешь ли его навсегда себе в рабы?..»

У каждого левиафана – свой размер и свой удел. На каждого – своя уда.

Первое чудище плавает у поверхности, подцепить его на крючок немудрено. Левиафан согласно одноименному трактату (1651) Томаса Гоббса – государство. Фильм Звягинцева о взаимоотношениях человека с государством, о специфике русского левиафана. Если у британского рационалиста и гуманиста возникновение этого коллективного тела логически следует из необходимости прекратить войну всех против всех, ограничить естественные права во имя общественного договора, то в нашей национальной версии никакой взаимной пользы нет и быть не может. Государство и есть единственный победитель в истребительной войне. Пленных не берет, к мирным договорам не расположено.

В начальных кадрах фильма только безмолвная природа. Едва заметный след присутствия человека – мигающий огоньком вдали маяк на берегу. Сгнившие лодки в прибрежной воде, груды камней; археология. Потом мы видим дом. На веранде зажигается свет. Из дома выходит человек, садится в автомобиль, едет в предрассветных сумерках на вокзал. Мужчина встречает на перроне второго мужчину, они возвращаются в город, уже на первом перекрестке встречая инспектора ДПС – то бишь представителя власти. Хорошего, прикормленного приятеля, который тут же предупреждает, что вот-вот заедет его начальник: у того опять сломалась «Нива» (герой – владелец автосервиса). Отказаться не получится, неуверенное «Давай завтра» не будет услышано. Степаныч явится собственной персоной в ближайшие часы.

Власть не спрашивает разрешения. Она приходит сама. Может оказаться в отличном настроении, как Степаныч, – пока Николай копается в его тачке, тот решает кроссворд. А может и в другом, как местный мэр Вадим Сергеевич Шелевят. К ночи, подвыпив, тот решает заехать к горемычному автомеханику, у которого суд только что решил отобрать дом и землю. Покуражиться, больше незачем. «Власть, Коля, надо знать в лицо», – скажет со значением градоначальник. «И чё тебе надо, власть?» – недружелюбно ощерится обиженный. «Вот это всё», – честно ответит власть.

Мэр позарился на землю Николая. Потеряв дом на берегу моря, тот потеряет и работу – собственный малый (меньше не бывает) бизнес. Суд принял сторону мэра. Другими словами, администрации, как вполне по-кафкиански именуется власть в постановлении. Весь фильм показывает, как государство оттесняет человека, загоняет его в угол. Лишает не только пространства, но и союзников, пока он не останется в одиночестве и вся его земля будет ограничена тюремной камерой. Чуть больше, чем гроб, и на том спасибо. А стоит тебе заступить на их территорию, как пожалеешь. Придешь в полицию жаловаться – сядешь в обезьянник без вины и причины. Попробуешь начальника шантажировать – чудом жив останешься. Если останешься.

leviathan-dolin-2
«Левиафан»

В мире российского зазеркалья вместо разделения властей происходит их гармоничное единение под сенью главной – исполнительной. Под угрозой разоблачения своих «фаберже» (этот в меру изящный эвфемизм употребляется в отношении как интимных частей мэра, так и его былых преступлений, список которых привез из Москвы в папке гость и друг Николая адвокат Дмитрий) Шелевят сзывает Тарасову, Горюнову и Ткачука. Это судья, прокурор и начальник полиции города Прибрежный. Четвертой власти в этой системе координат существовать не может – она не опасна и не нужна. Мэр лишь делает вид, что пугается разоблачения в СМИ, чем грозит ему адвокат, а потом жестоко избивает столичного шантажиста, чтобы его припугнуть и прогнать. Говоря точнее, четвертая власть в России существует, просто не имеет к журналистам ни малейшего отношения. Речь о духовных авторитетах, главный из которых, безымянный архиерей, впервые появляется на экране одновременно с Шелевятом, за одним столом. «Всякая власть от Бога» – распространенная и, как известно, искаженная цитата из апостола Павла, в его устах легализация бесправия и насилия, вершимых мэром не только по попустительству, но и во благо церковных иерархов.

Звягинцев ведет своего героя – и зрителя вслед за ним – по лестнице российской власти, от простого мента все выше и выше, вовсе не к портрету Путина над мэрским рабочим столом, а прямиком в храм. Потрясающий в своей простоте и наглядности прием: медленное, гипнотизирующее приближение камеры, от общего плана к крупному, на лицо судьи, бесстрастной скороговоркой читающей приговор. Естественно, обвинительный, других у нас не бывает. В начале Николай лишается дома и земли. В финале – прав и свобод. Это постепенное неторопливое приближение, будто твоя смерть вот-вот настигнет тебя: иллюзия увеличения, роста пока еще худосочного и невзрачного левиафана. Точно таким же образом в эпилоге снят архиерей, читающий праздничную проповедь на торжественном открытии белоснежной и новенькой, с иголочки, церкви. Лицо все больше, голос – громче и уверенней. Не спрятаться от взгляда и гласа власти, не убежать из пасти чуда-юда.

Важнейший, прочитываемый вполне однозначно авторский посыл – обнаружение первопричины насилия и бесправия не в конкретных фигурах правителей, а в молчаливом или активном одобрении происходящего высшей инстанцией, Русской православной церковью. В этом «Левиафан» откровенно смыкается с другим художественным произведением – панк-молебном Pussy Riot, который дважды упоминается в фильме: сначала название группы мелькает в телевизоре (со времен «Елены» для Звягинцева это значимый прием), потом об акции упоминает в своей проповеди архиерей. В самом деле, за все постсоветское время не вспомнить других прецедентов, когда люди творческих профессий осмеливались подвергнуть критике институт церкви как участника подавляющей вертикали власти. Здесь Звягинцев выступает неожиданно бесстрашно – заслужив славу эскаписта, приверженца умозрительных схем и бестелесных притч, он прибегает к открытой публицистичности. На уровне приема это выражено в виртуозном воспроизведении несуразно длинной речи судьи и в запараллеленной с ней проповеди, позаимствованной из реальности. И то и другое – вербатим.

В начале фильма противник выглядит конкретно – недаром Николай и Дмитрий надеются взять его за «фаберже». Это мэр Шелевят, пьющий, далеко не юный, параноидально переживающий из-за выборов, до которых еще целый год. Роман Мадянов играет роль всей жизни: жирные мазки, сочный, неправдоподобно натуралистический гротеск – временами неловко смотреть, будто пьяного снимают скрытой камерой. Его комичные ужимки разом превращаются в хищный оскал, и в одну секунду он больше не смешон – наоборот, страшен в своем глумлении. Идолище поганое, такое свалить сложно, но возможно. Однако короля делает свита. Поначалу бледные и невыразительные (эпитет ни в коем случае не относится к актерам, а только к персонажам) тарасова-горюнова-ткачук размножаются делением, не дают шанса на достойное противостояние. Когда Николая арестовывают два следователя, они пугающе похожи друг на друга повадкой, одеждой и даже лицами. Справься с одним – из-за угла выйдет второй, а там найдутся третий, четвертый, двадцать пятый…

Здесь нет места карикатуре, настолько они все телесны, материальны, реальны. А реальнее всех бородатый архиерей, держащийся с фирменной уверенностью в каждом своем слове и действии: ведь власть – от Бога. Его паства, соратники, единомышленники – прихожане, заполняющие в последней сцене церковь. Ту самую, которая построена на месте дома Николая, как выясняется вдруг, снесенного вовсе не по прихоти мэра, а по воле властного иерарха.

Одна из самых сложных и удачных сцен фильма – пикник на природе, где оказываются почти все центральные персонажи: Николай, его жена Лиля, сын Ромка, их друзья Паша и Анжела, приехавший из Москвы Дима и непременный Степаныч, в честь чьего дня рождения и устроен праздник. Гвоздем программы заранее объявляется возможность «пострелять». С бутылками расправляются моментально – Степаныч прихватил автомат. Но есть у него и сюрприз: неожиданные мишени – портреты генсеков и вождей. Ленин, Брежнев, Горбачев идут в дело под неизменный хохот зала. Николай тоже смеется и спрашивает, нет ли в загашнике кого из нынешних. Степаныч рассудительно отвечает: «У меня на хозяйстве кто хошь найдется. Но нынешним рановато еще, не пришло их время. Нет, так сказать, исторического зазора. Пусть пока на стенке повисят».

Любопытно, что стрельбы по советским кумирам так и не произойдет: Николай застукает Лилю с любовником, случится неизбежная потасовка, а когда Анжела предложит убрать ружья от греха подальше, ее ребенок спросит: «Что такое грех?» Повеет знакомым Звягинцевым, режиссером «Изгнания», который на самом деле никуда не исчезал, ведь «Левиафан» – вариация на сходную тему: фильм о мужчине и его изгнании из отчего дома, а еще об изменившей ему женщине. Левиафан новой российской власти – не единственный и, возможно, не самый страшный. Есть другой: левиафан высшей воли – самой судьбы, корежащей и плющащей жизни малых сих.

Выстрела не прозвучит, хотя палец вроде бы был на самом спусковом крючке – и это повторится слишком много раз, чтобы казаться случайным совпадением. Сперва мы видим Николая, который берет в руки ружье – уже подвыпивший, воинственный, готовый пристрелить мэра Шелевята, явившегося к нему под дверь. Но оружие так и не зарядит, ни на кого не направит, отложит. Угрожающе будет чистить в канун пикника: мы узнаем, что они с Дмитрием вместе служили, оба отлично стреляют. По мишеням – да, но в момент разборки обходятся кулаками. Когда Шелевят вывозит пытавшегося его шантажировать Дмитрия на пустырь и, передернув затвор, приставляет пистолет к голове, не остается сомнений: выстрелит. Стреляет и правда – но в сторону, оставляя противника в живых, обращая его в бегство. Чем дальше фильм, тем меньше надежд на любые формы протеста и тем более бунта. Покорность, жертвенность, вечный покой униженного и уничтоженного.

Парадокс в том, что основой для замысла и сценария «Левиафана» стал реальный случай – трагическая история колорадского сварщика Марвина Джона Химейера, у которого пытался отобрать дом цементный завод. Химейер запаял себя в бульдозере и снес завод с лица земли, а потом покончил с собой. Звягинцев нашел параллель в классической романтической литературе – повесть Генриха фон Клейста «Михаэль Кольхаас»: ее герой, богатый барышник из Бранденбурга, в одиночку бросает вызов государству, пытаясь отомстить обидчику, обобравшему и унизившему его аристократу. Была даже придумана сцена, где Николай выезжает на тракторе, а на нем написан девиз Кольхааса: «Правом, дарованным мне природой». В фильм это не вошло. Никакого мятежа. Ружье не выстрелит. В частности, этот драматургический прием и делает столь сенсационным сценарий «Левиафана», написанный Олегом Негиным вместе с самим режиссером и не случайно награжденный в Канне.

Кроме той социальной и психологической правды, которая ощущается в этом решении, здесь еще и отсылка к покорности Иова, библейского мученика, страдающего ни за что исключительно во имя доказательства Божьего всемогущества. Но и к Иову – проповеднически прямолинейно названному в диалоге с отцом Василием – фильм приходит не сразу, постепенно.

Поначалу это фильм о герое деятельном, о человеке с ружьем. Его играют сразу двое: Николай и Дмитрий – Алексей Серебряков и Владимир Вдовиченков. В фильмах Звягинцева часто два персонажа и актера выражают различные стороны одной личности: мальчики-братья в «Возвращении», Алекс и Марк в «Изгнании». Эти – побратимы и друзья, оба молодцеваты, знают жизнь, готовы сразиться за нее. Дмитрий по-московски деловит, самоуверен, всегда настороже: Вдовиченков отменно тонко (возможно, не намеренно) пародирует быковатых суперменов, которых играл в «Бригаде», «Бумере», «Параграфе 78». Николай мягче, но все равно чувствуется: хозяин дома, глава семьи. Оба заканчиваются там, где ломается их гордость: у Николая – когда в ответ на слабую попытку качать права его сажают в кутузку, у Дмитрия – когда мэр едва не убивает его. История «настоящего мужчины», излюбленного героя российского кинематографа XXI века, в чьем обличье так часто выступали и Вдовиченков, и Серебряков, заканчивается на полпути, толком не успев начаться.

leviathan-dolin-3
«Левиафан»

Центром следующей главы фильма становится женщина – Лиля; это, бесспорно, самая сильная и сложная роль Елены Лядовой, чье дарование Звягинцев открыл в «Елене». Поначалу она молчит и терпит, чего мы и ждем от героини русского киноромана. Потом, когда Лиля уверенно входит в гостиничный номер Дмитрия, пока ее муж сидит в тюрьме, в ней открываются властность и сила, которым, казалось, неоткуда взяться. Ее характер и поведение не детерминированы ­ролью в семье или ничтожной работой на местном рыбзаводе; для нее лишение дома не просто неприятность, но глубокое унижение, а измена мужу с более сильным соперником – реванш. Ее сексуальная притягательность витает в воздухе, мотивы ее поступков или слов остаются непроясненными. Она – загадка фильма, главный его вопрос: мы не узнаем, кончает ли она с собой, а если да, то почему. Одиночество рядом с нелюбимым мужем? Расставание с любовником? Потеря дома? Скандал с пасынком? Стыд? Гнев? Просто все достало? Ее смерть может быть результатом несчастного случая или злого умысла властей, решивших подставить Николая, засадив его за решетку.

Звягинцев демонстрирует виртуозное владение своим любимым приемом – эллипсисом. Лиля, разом вульгарная и притягательная, и есть такая фигура умолчания. Вместо активной, «мужской» жизненной позиции она воплощает пассивное умение приспособиться, пережить, перемочь, перетерпеть до лучших времен. Но тяжелые, свинцовые, северные небеса беспощадны к Иову, будь он в мужском или женском обличье. Люди – как тела обезглавленных рыб с конвейера, заполняющих в какой-то момент весь экран без остатка. И именно Лиля (не Лилит ли – грешница, соблазнительница, апокрифический двойник «хорошей жены» Евы?) единственная в фильме умирает, а ее тайна остается неразгаданной.

Третий акт трагедии – участь главного из Иовов, самого Николая. Серебряков проявляет чудеса актерского смирения, снижая природную экспрессию до предельного минимума – будто до той единственной ноты, которая иногда начинает щемяще звучать за кадром. Он пьет и молчит, лишь раз спросив, вслед за прототипом, у неба: «За что?» Сопротивление закончилось крахом. Терпение привело к гибели. Что дальше? Как в песне: «Если есть те, кто приходит к тебе, найдутся и те, кто придет за тобой». Когда приходят арестовывать Николая, выясняется, что единственные друзья уже дали свидетельство против него. У этой реинкарнации Иова, кстати, тоже есть двойник – Ромка (Сергей Походаев), дурашливо дерущийся с отцом, на равных, в начале фильма, водящий машину, «как взрослый», а в итоге вынужденный по-детски приникать к сжалившейся тете Анжеле, решившей взять опекунство на себя. Опеку над Николаем берет государство, прописавшее ему за не совершенное им преступление – а на самом деле, конечно, за сопротивление при грабеже – приличествующую случаю «пятнашечку».

Николай и Ромка ходят в одно и то же место – обезглавленную разрушенную церковь, где подростки собираются у костра – выпить пива, покурить, поржать. Огонь горит, как на жертвеннике, новые дикари радуются бурлящей в них жизни, на стене незаметно осыпается остаток фрески – усекновение головы Иоанна Предтечи, жестокий сюжет с предсказуемым финалом. Искры летят вверх, к дырявому куполу, за ним – чернота ночи и ничего сверх того. Прореха, впрочем, хотя бы размыкает пространство для вопроса – безнадежного и безответного. Куда страшнее утвердительно-победная, белоснежно-чинная конструкция храма в развязке. Мальчик, сын мэра, скучая, смотрит наверх: там глухая бесцветная пустота и микрофон, отражающий слова людей, возвращающий и умножающий их. Тогда он переводит взгляд на икону, встречаясь с бесстрастным взглядом Христа. «Это Господь, сынок, он все видит», – поучительно поясняет отпрыску господин Шелевят. Из того, как он произносит эти слова, сразу становится ясно: потолок заделан накрепко, динамики установлены умно и никто не увидит и не услышит того, что творится на земле, в городе Прибрежный.

Звягинцев, которому кто-то поначалу инкриминировал спекуляцию на духовности, снял фильм отнюдь не только о произволе и беспределе в его родной стране. Это картина об опустошении, затрагивающем всех, и невинных – болезненнее, чем виноватых. В «Возвращении» Звягинцева к своим детям приходил, возможно, Бог – но они его ненароком убивали, его тело уходило на дно, а облик исчезал с фотографий. Второй фильм был об изгнании из рая. На третьем домохозяйка-убийца напрасно вглядывалась в икону, видя лишь собственное отражение в стекле. Притча об Иове, как известно, имеет смысл лишь в контексте пролога на небесах, где Бог и сатана договариваются испытать его праведность, а также хэппи энда, который вкратце пересказывает Николаю отец Василий. «Сказка, что ли?» – недоверчиво переспрашивает тот. Отец Василий пожимает плечами и идет задавать корм свиньям.

Коллизии с молчащим ружьем в фильме отвечает другой сквозной лейтмотив – с мобильным телефоном. В мире этого фильма никогда невозможно ни до кого дозвониться. Телефоны отключены, двусторонняя связь исключена. «Абонент не абонент», – прозорливо проговаривается Анжела о Лиле (ее в этот момент уже нет в живых). Николай тем не менее набирает молчащий номер раз за разом, пока не сдается, выбирая вместо невозможной связи видеоролик, записанный на тот же телефон, – там она живая, счастливая. Возможна лишь связь с прошлым, через воспоминания. Остальные абоненты не отвечают. В том числе самый главный.

В одном Каннском фестивале со Звягинцевым участвовал фильм братьев Дарденн «Два дня, одна ночь». Незадолго до его премьеры младший из братьев, Люк Дарденн, опубликовал философское эссе «Удел человека», где обозначил главный – как ему представляется – вопрос современности: как существовать в мире, где умер Бог? «Левиафан» не дает ответа: сила фильма в отсутствии намека на любую назидательность. Однако он нагляднее любого хоррора показывает, как устроена жизнь (и смерть) в мире умершего Бога. Страшен не левиафан, посланный Вседержителем, чтобы наказать своих чад, и не левиафан-дьявол. Страшен скелет сдохшего левиафана, за которого отныне суд вершат люди.

Есть в фильме место и для третьего морского чудовища, резвящегося в волнах Баренцева моря. Этот левиафан не символический и точно не дохлый: настоящий, непокорный, живой. Велик соблазн увидеть в нем самую крупную рыбу, за которой без большого успеха уже лет двадцать охотится все русское кино. Имя ей – реальность, и, кажется, в своем четвертом фильме Звягинцев наконец подобрал для нее правильную наживку.

Не случайно морской зверь показан частично, не целиком; его облик остается скрытым от глаз, будто мираж. От завидной цельности трех предыдущих картин режиссера не осталось и следа. То притча, то социальная сатира, то комедия, то трагедия: с экрана звучит то афористичный мат – публика в восторге, – то обширная цитата из Священной книги. Многоязычие этого поистине макаронического текста-палимпсеста делает честь сценаристу: строгости и почти театральной искусственности «Изгнания» здесь не найти. Использовав в одном фильме широкий диапазон художественных средств, от прямого символизма до гиперреалистического вербатима, Звягинцев приходит к полифоничности Достоевского, когда-то сформулированной Бахтиным. В «Левиафане» показано сразу несколько моделей реальности, каждая из них последовательно расшатывается и разрушается самим фактом сосуществования рядом с другими моделями.

К примеру, патриархальная идея дома, очага – не его ли жар должен спасать клан, род, семью от энтропии? С первых кадров (не случайно в начале Николай выходит из дома, покидает его – это первый этап предстоящего изгнания) видно, что червоточина проникла внутрь: пасынок ругается за завтраком с мачехой, та уже думает о переезде, а глава семейства, наоборот, старается о нем забыть. Они грезят о переезде в Москву, но путь перекрыт: с одной стороны обрыв, а за ним бушует море, с другой – в лучшем случае, временное пристанище, местная гостиница. Иллюзия дома все ж таки лучше, чем обшарпанная квартира в пятиэтажке, которую только и может купить выгнанная со своей земли семья на полученные от администрации деньги. Апофеоз – впечатляющие сцены уничтожения экскаваторами дома, все еще живого, дышащего, наполненного приметами вчерашнего быта.

leviathan-dolin-4
«Левиафан»

В квартиру Лилю приводит прагматичная подруга Анжела, с которой они вместе работают на рыбзаводе, – жена дэпээсника Пашки. Эти двое, безупречно чутко и точно сыгранные Анной Уколовой и Алексеем Розиным («Елена»), – наблюдатели будничной драмы, не склонные переживать ее как трагедию. «Ладно, Коль, я согласна, мои друзья – говно, твои – золото», – лениво цедит сквозь зубы Лиля. На поверку и те, и другой, москвич Дима, показывают себя одинаково. Анжела с Пашкой доносят на Николая, делая его главным подозреваемым в сфабрикованном деле по убийству его жены. Дима, любовник жены, после недолгой борьбы с местными левиафанами, смывается обратно в город и отключает телефон. Мир человеческих связей разрушается, оказавшись хлипкой умозрительной конструкцией.

Бюрократическая судебная система, разбирающая дело о компенсации за дом и землю, действует как хорошо отлаженный и безличный автомат. Но стоит судье, прокурору, начальнику полиции обрести лица и имена, как оказывается, что механизм работает исключительно на ручном управлении. Глубоко проникшись идеей власти от Бога, все ее носители от мала до велика вершат свой нелегкий труд по вколачиванию в землю непокорных людей-гвоздей. Даже представления о «вертикали власти» ничего не стоят: личное знакомство адвоката Дмитрия с всемогущим главой Следственного комитета не влияет на положение вещей, как и собранный им компромат. Факты, которыми он владеет, принадлежат эмпирической реальности, но грош им цена в зыбкой многоуровневой вселенной левиафана, где на каждую неудобную правду отыщется другая, удобная.

Казалось бы, все ведет к триумфу государственной системы подавления. Однако сам мэр Шелевят с самого первого появления чувствует и ведет себя неуверенно – боится подстав, опасается грядущих выборов: здоровье и возраст уже не те, что прежде. За поддержкой он обращается к духовному отцу – архиерею, но покоя не обретает. Обращение к иконе в последней сцене фильма – почти отчаянный жест, и Шелевят сам не верит собственным словам. Путь к небесам закрыт наглухо. Особенно отчетливо на это указывает пейзажная «рамка» фильма. Его начало, оформленное суровой статичной пейзажистикой оператора Михаила Кричмана и озвученное тревожными пассажами из увертюры Филипа Гласса к «Эхнатону» (и то дело, речь ведь идет о власти), обманчиво обещает очередное путешествие к основам российской кинематографической метафизики. Зарифмованный с прологом эпилог, представляющий точно те же пейзажи, только замороженные, застывшие, ледяные, читается уже как приговор цивилизации и претензиям людей на связь с вышним миром. Природа будто выдыхает, смахнув с себя надоедливую муху – человека.

В этой беспросветности напрашивается вопрос к авторам, озвученный уже многими критиками фильма: к чему сгущать мрак, о котором нам давно известно? Как говорилось в советских школьных сочинениях: где же положительный герой? Придется дать соответствующе кондовый ответ. В таком фильме единственный подлинный герой – его создатель, не побоявшийся вскрыть сопротивлявшуюся реальность, взломать код опостылевшей духовности и обнаружить за ним зияющую пустоту отмороженного безлюдного ландшафта. Это фильм-поступок – для всех, кто над ним работал, рискованный и откровенный, не оставляющий надежд на смягчающие кинематографические условности. «Левиафан» и есть тот запаянный бульдозер, на ковше которого написано: «Правом, дарованным мне природой».

Действие Книги Иова разворачивается в таинственной земле Уц – предположительно невдалеке от Аравийской пустыни. Природа «Левиа­фана» больше напоминает о другой мифологии – скандинавской, пришедшей в Россию еще до христианства или иудаизма. В ней тоже есть свой левиафан, мировой змей Ёрмунганд, которого Один в незапамятные времена швырнул в океан. Тот вырос, опоясал Землю и ухватился за собственный хвост. Ёрмунганд необорим, как само мироздание, вызов ему способен бросить лишь сильнейший из богов – Тор. В момент конца света им предначертано убить друг друга. Ни один не победит.

До тех пор, впрочем, Тор и Ёрмунганд встречаются при дворе великана Утгарда-Локи. Хозяин замка бросает вызов Тору, предлагая тому поднять свою кошку. Несмотря на все усилия, герою удается лишь чуть приподнять ее над землей. Ничтожное, казалось бы, деяние – но потом оказывается, что под видом кошки скрывался мировой змей Ёрмунганд, а оторвать его от земли до сих пор не мог даже сильнейший из живущих.

На вопрос о том, чего Звягинцев добился в «Левиафане», проще всего ответить именно так: он приподнял кошку.

Авторы сценария Олег Негин, Андрей Звягинцев
Режиссер Андрей Звягинцев
Оператор Михаил Кричман
Композитор Филип Гласс
В ролях: Алексей Серебряков, Елена Лядова, Владимир Вдовиченков, Роман Мадянов, Сергей Походаев, Анна Уколова, Алексей Розин
«Нон-Стоп Продакшн»
Россия
2014