Сценарий конец смерти

«Сценарий Класса ΩK (Конец Смерти) означает ситуацию, при которой все живые организмы приобрета...» — Учёный Оборотень (@scp_oboroten)

Summary

Chapters

Comments

Сценарий Класса ΩK («Конец Смерти») означает ситуацию, при которой все живые организмы приобретают бессмертие без каких-либо других биологических изменений (таких, как, например, прекращение старения или принудительная стерилизация). Все протоколы, касающиеся этого сценария, предусматривают принятие мер по предотвращению любых ситуаций Сорванного Маскарада. Также этот сценарий предусматривает то, что Фонд сохраняет свою нынешнюю структуру и свои подразделения.


В когтях жизни


View more comments

смерть вместе с вечностью порой умирает

ВЫДЕРЖКА ИЗ БАЗЫ ДАННЫХ ФОНДА О НЕПРЕДВИДЕННЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ КЛАССА K

╰───────────────────────╮

  · ││Обозначение сценария: ΩK

· ││Вероятность возникновения: почти невозможно

. ││Тяжесть: выживание возможно, но потребуется умеренная перестройка человеческой цивилизации

╰───────────────────────

[Описание]

Сценарий Класса ΩK («Конец Смерти») означает ситуацию, при которой все живые организмы приобретают бессмертие без каких-либо других биологических изменений (таких, как, например, прекращение старения или принудительная стерилизация). Все протоколы, касающиеся этого сценария, предусматривают принятие мер по предотвращению любых ситуаций Сорванного Маскарада. Также этот сценарий предусматривает то, что Фонд сохраняет свою нынешнюю структуру и свои подразделения.

─────────────

[Первоочерёдные задачи]

1. Контроль численности населения: В связи с рождаемостью и смертностью популяции насекомых данный вопрос должен быть рассмотрен в течение 24 часов с момента возникновения сценария — до того, как численность популяции насекомых превысит пороговые значения сценария класса WK. После этого этапа, будет настоятельно необходимо разработать долгосрочное решение применимое к другим организмам.

2. Сохранение секретности: Несмотря на то, что всё население Земли подвергнется воздействию аномалии, важно, чтобы человечеству не стало известно о каких-либо других аномалиях. Стандарты нормальности жизни будут переопределены для учёта эффектов Сценария класса ΩK, а содержание следует продолжить. Кампания по дезинформации должна заключаться в распространении истории для прикрытия, объясняющей новообретённое бессмертие с точки зрения сфабрикованного исследования.

3. Исследование замещения предсмертного состояния: Если настоящая смерть недостижима, то по этическим соображениям должен быть разработан её альтернативный вариант. В связи с разложением биологических компонентов вариант того, что человечество будет вечно страдать, сочтён неприемлемым.

From Wikipedia, the free encyclopedia

Death’s End

Death's End - bookcover.jpg

United States edition cover

Author Liu Cixin
Original title 死神永生
Translator Ken Liu
Country China
Language Chinese
Series Remembrance of Earth’s Past
Genre Science fiction, Hard science fiction

Publication date

2010
Pages 592[1]
ISBN 978-0765377104
Preceded by The Dark Forest 
Death’s End
Chinese 死神永生
Literal meaning God of Death Lives Forever
Transcriptions
Standard Mandarin
Hanyu Pinyin sǐshén yǒngshēng
IPA [sì.ʂə̌n jʊ̀ŋ.ʂə́ŋ]
Yue: Cantonese
Jyutping sei2 san4 wing5 sang1
Southern Min
Hokkien POJ sí-sîn éng-seng

Death’s End (Chinese: 死神永生) is a science fiction novel by the Chinese writer Liu Cixin. It is the third novel in the trilogy titled Remembrance of Earth’s Past, following the Hugo Award-winning novel The Three-Body Problem and its sequel, The Dark Forest. The original Chinese version was published in 2010. Ken Liu translated the English edition in 2016.[2] It was a finalist for the 2017 Hugo Award for Best Novel and winner of the 2017 Locus Award for Best Science Fiction Novel.

Plot[edit]

Common Era and Crisis Era[edit]

The story begins during the Fall of Constantinople (AD 1453), recounting a prostitute who gains the power of retrieving objects and human organs without penetrating their enclosures. Constantine XI tasks her with killing Mehmed II, but her powers are mysteriously lost, and she is killed by Byzantine soldiers in retaliation.

Next, the story shifts to the timeline of the beginning of The Three-Body Problem: The physicist Yang Dong, daughter of Ye Wenjie, having discovered her mother’s conspiracy with Trisolaris, and witnessing the stultification of all particle accelerators, is eventually driven to suicide. Prior to her death, she meets another person at the lab (later revealed to be Ding Yi) who insists that life and geography on Earth evolved together, as opposed to the latter merely having enabled the former. Yang Dong, who knows that alien life is extremely common from secret documents of her mother, wonders how it has affected the universe and whether nature is really ‘natural’.

Now, the time is the beginning of The Dark Forest: Around the time that Luo Ji is appointed as a Wallfacer, an aeronautical engineer named Cheng Xin is recruited by the Planetary Intelligence Agency (PIA) to work for the Staircase Project, which aims to launch a spy probe toward the Trisolaran fleet at 1% of light-speed to gather intelligence. The seemingly impossible target speed is realized through Cheng’s idea of lining up ICBMs, Topol and Dongfeng missiles to create a nuclear catapult. The Planetary Defence Council (PDC) first rejects the plan; because of the sophons, the high relative velocity of the spy probe when reaching the Trisolaran fleet and the Trisolarans probably using too advanced technology for communication, the intelligence value would be practically nil. When Thomas Wade, the CIA agent leading the project, proposes the idea to make the Trisolarans intercept the probe by putting a human into it, who would serve as an object of investigation and therefore could corrupt warfare from the inside and would even be brought back into the Solar System, the plan is accepted. However, the mass of the vehicle is absurdly limited, so Thomas Wade decides to find some person to euthanize, and to send only the deep frozen brain, on the assumption that the Trisolarans will be able to reconstruct the body using DNA and maybe old memories inside the brain as a reference.

Meanwhile, a terminally ill engineer named Yun Tianming recalls his years-long affection for Cheng Xin. Upon receiving an unexpected sum of money by Hu Wen, a former fellow student, he buys the title deed to the distant star DX3906 from the United Nations, which he anonymously bestows upon Cheng. A few days later, Cheng is visited by Hu and informed, that Yun is terminally ill, so she visits him for the first time in years, persuading him to volunteer for the Staircase Project. Upon learning that Yun was the donor of the star, she feels overwhelmed with guilt. When Yun’s brain is launched into space, a malfunction causes his spacecraft to go off course into deep space, and he is thought to be lost forever. Afterward, Cheng accepts an opportunity to hibernate, in order to serve as the Staircase Project’s liaison for future generations.

Deterrence Era and Broadcast Era[edit]

At the end of The Dark Forest, the Trisolaran invasion was averted owing to Luo’s threat of Mutually Assured Destruction (MAD), which involves broadcasting the position of the planet Trisolaris across the universe, thereby attracting the attention of hostile alien races. This system operates on the assumption that alien forces would cleanse such broadcast coordinates. In the event of such a broadcast, Earth would be exposed as well due to its (4.5 light year) proximity to Trisolaris and prior messages exchanged, revealing their relative location. Luo is appointed to be the first Swordholder, the person responsible for launching the broadcast in the event of any further Trisolaran aggression.

With safety restored, the defecting ships Bronze Age and Blue Space are seemingly invited to return. However, upon the return of Bronze Age, its crew is imprisoned for crimes against humanity. The lieutenant commander in charge of targeting systems and attack patterns of Bronze Age, warns Blue Space not to return, so the human ship Gravity and two Trisolaran droplets join forces to chase after Blue Space.

Fifty years pass. Cheng wakes up from hibernation due to her possession of DX3906, whose planets are discovered by an astronomer named AA. Cheng and AA start a company together, and Cheng becomes the leading candidate for the next Swordholder, in part due to her past experience and her status as somebody who owns another world. Wade desires the position and attempts to murder Cheng, but is arrested and thrown in prison. Right after Cheng’s inauguration, the Earth is attacked by Trisolaran droplets, and humanity’s gravitational-wave transmitters are destroyed, with the Trisolarans correctly guessing that Cheng would not send the MAD broadcast. At the same moment, the two droplets working with Gravity attempt to destroy Gravity and Blue Space. However, the crew-members of Blue Space have discovered a fading «four-dimensional fragment» in space, which they exploit in order to destroy the two droplets and capture Gravity. The crew-members of the two ships make peace, and decide to send out the MAD broadcast using Gravity’s antenna. Afterward, Gravity joins Blue Space in escaping the solar system.

The Trisolarans, through Sophon, a diplomatic link, propose that the entire human population move to Australia and Mars, where they are to be systematically starved to reduce their numbers to manageable levels. The Trisolarans attack three cities in Asia, North America, and Europe. After the attacks, the people of Earth flee to Australia. Australia becomes overpopulated. Sophon destroys all sources of electricity. When questioned about food sources, she insinuates that cannibalism would occur. Upon detecting the MAD broadcast, the Trisolarans abandon their invasion of the Earth. A few years later, as humanity recovers, one of Trisolaris’s three suns is struck by a relativistic «photoid» launched by unspecified aliens, leading to the planet’s utter incineration. It is understood that sooner or later, the Solar System will suffer a similar attack.

The remnant Trisolarans reveal that they have Yun in their custody, and allow a single, heavily supervised tele-conference between Yun and Cheng. Yun, having been treated by the Trisolarans as an honored guest, and granted access to the Trisolaran data-banks, delivers a complex fairy tale which contains three cosmological secrets, two of which are subsequently deciphered by the human council: that light-speed travel can be attained by warping space through «curvature propulsion», and that it is possible for a civilisation to reduce the speed of light so that they cannot escape their own star system, thereby forming a «black domain» which no one will attack as its inhabitants cannot affect the space outside.

Bunker Era[edit]

Humanity decides to heavily invest in space cities possessing artificial light sources, which can hide in the shadow of the solar system’s gas giants to escape any photoid attack against the sun. As time goes on, nearly the entire Earth is evacuated. Research into curvature propulsion is banned owing to resentment from the populace, who regard the technology as an escape hatch for the ultra wealthy, and owing to the discovery that such propulsion creates permanent rifts in spacetime. Cheng strongly disagrees with this policy, and accepts a request by Wade, now out of prison, to transfer all of her private wealth to him, so that he may assemble a secret research team.

Cheng hibernates for sixty years, and is woken at Wade’s request after the latter’s adherents get into an armed standoff with the government. Worried over the danger to civilians caused by Wade’s new antimatter bullets, Cheng demands Wade’s surrender, reminding him that she has final say in the venture, and Wade reluctantly orders his security forces to stand down. Contrary to expectations, the government shows no mercy to Wade on account of either his voluntary surrender, or the quality of his research. Wade is executed, to Cheng’s dismay, and Cheng, feeling that her life has no direction, hibernates for another sixty years with AA before waking up to the news that the alien strike has arrived.

However, the space cities are totally useless: the attack has come in the form of an object which collapses 3D space into two dimensions. The existence of such weapons was the third secret in Yun’s story which the interpreters had neglected. The only way to survive is either to flee at light speed, or to have re-engineered one’s species to exist in the 2D plane. The entire solar system is flattened and killed, with all ships being sucked in, but Cheng and AA escape using a curvature propulsion ship built in secret by Wade’s associates after his death.

Galaxy Era[edit]

Cheng Xin and AA travel at light speed to Planet Blue, one of the two planets orbiting DX3906. The journey takes 287 years, but from their perspective, only 52 hours in light speed was spent. There, they encounter Guan Yifan, a civilian cosmologist of Gravity, who explains that the crew of his ship and Blue Space went on to develop curvature propulsion and colonize four planets (in different systems). However, one of those planets became fearful of detection, and placed itself within a Black Domain.

Cheng Xin and Guan Yifan fly to the nearby Planet Gray to investigate signs of alien activity, whereupon they discover Death Lines (similar to black holes) which were laid down by a faction of aliens purposely trying to accelerate the ruin of the universe. At this point, Guan Yifan explains the larger picture to Cheng Xin: the universe is slowly being torn apart by galactic warfare. As a young universe, the universe existed in 10D, and the speed of light was near infinity, meaning light could illuminate any place in the universe in a Planck Time, but as time went on, galactic civilizations continually re-engineered themselves to occupy one fewer dimension, and then tore apart the topmost dimension as a way of killing their enemies. Likewise, some civilizations created black holes to serve as shields against foreign attacks, but this led to the reduction of light speed, owing to the disruption of spacetime.

As Cheng Xin and Guan Yifan fly back to Planet Blue, they are notified by AA that Yun Tianming has arrived. Cheng Xin is overjoyed that they will finally reunite. However, the Death Line suddenly expands and traps their ship within a low light speed black hole that renders their electronics useless. Guan Yifan tells Cheng Xin that modern spaceships are equipped for this, but booting the neural computer will take sixteen days. They hibernate to survive the boot time, but awaken to discover it has worked and they can descend onto Planet Blue. When they are released, they discover that 18 million years have passed in the external universe, and that the speed of light has been reduced by a factor of 10,000. They find a message revealing that AA and Yun Tianming lived a happy life together, and prior to dying left behind a gift for Cheng Xin and Guan Yifan: a pocket universe measuring one cubic kilometer, made with Trisolaran technology, containing an idyllic farmstead to which Cheng Xin and Guan Yifan can retire with the company of Sophon. They wait for the main universe to die and be reborn as the Garden of Eden.

After living there for some time, Cheng Xin and Yifan receive an alien message aimed at all denizens of micro-universes in all languages including Earth’s and Trisolaran’s, stating that the presence of micro-universes deprives the main universe of mass, disrupting its possibility of eternal cycles of expansion, collapse and rebirth. Cheng Xin, accompanied by Yifan, and wearily reflecting on her lifetime of moral duty, disassembles the objects of the micro-universe and steps back with them into the dying main universe, leaving behind a message in a bottle and also a fishbowl for the reborn universe to uncover.

Characters[edit]

  • Cheng Xin (程心) – Aerospace engineer from the early 21st century, second Swordholder
  • Yun Tianming (云天明) – Cheng Xin’s university classmate who has a romantic interest in her; his brain is sent into space and captured by the Trisolaran fleet, who manage to clone his body and return him to life.
  • Thomas Wade (托马斯·维德) – Former CIA Chief, most effective candidate for Swordholder, develops curvature propulsion prototype.
  • Ai AA (艾AA) – Ph.D. in astronomy from the Deterrence Era, Cheng Xin’s friend and traveling companion
  • Luo Ji (罗辑) – Cosmic Sociologist, first Sword-holder
  • Neil Scott – Captain of Bronze Age
  • Sebastian Schneider – Lieutenant commander of targeting systems and attack patterns aboard Bronze Age
  • Captain Morovich – Captain of Gravity
  • Chu Yan – Captain of Blue Space
  • Sophon (智子) — Trisolaran android, controlled by sophons, who provides a diplomatic and communicative link between Earth and Trisolaris
  • Guan Yifan (关一帆) – A civilian astronomer from Gravity
  • Yang Dong (杨冬) – String theorist and daughter of Ye Wenjie and Yang Weining, later committed suicide
  • Fraisse (弗赖斯) – Australian Aboriginal man who befriends Cheng Xin during the resettlement
  • Singer – The exterminator on board an observing ship, attacking the Solar System with dual-vector foil.

Trilogy[edit]

The additional books in the Remembrance of Earth’s Past trilogy are:[3]

  • 三体 (The Three-Body Problem), 2008; English translation by Ken Liu published by Tor Books in 2014
  • 黑暗森林 (The Dark Forest), 2008; English translation by Joel Martinsen published by Tor Books in 2015

Awards[edit]

Awards
2017 Hugo Award for Best Novel Finalist[4]
2017 Locus Award for Best Science Fiction Novel awarded[5]
2017 Dragon Awards for Best Science Fiction Novel nominated[6]

References[edit]

  1. ^ Liu, Cixin (20 September 2016). Death’s End. Tor Books. ISBN 978-0765377104 – via Amazon.
  2. ^ Liu, Cixin (20 September 2016). «Death’s End». Tor Books – via Amazon.
  3. ^ «Three-Body Introduction». Archived from the original on 2015-03-03.
  4. ^ Publications, Locus. «Locus Online News » 2017 Hugo and Campbell Awards Finalists». www.locusmag.com. Archived from the original on 2017-08-12. Retrieved 2017-09-09.
  5. ^ Publications, Locus (2017-06-24). «Locus Online News » 2017 Locus Awards Winners». www.locusmag.com. Retrieved 2017-09-09.
  6. ^ Publications, Locus (2017-09-05). «Locus Online News » 2017 Dragon Awards Winners». www.locusmag.com. Retrieved 2017-09-09.

External links[edit]

  • Official website

From Wikipedia, the free encyclopedia

Death’s End

Death's End - bookcover.jpg

United States edition cover

Author Liu Cixin
Original title 死神永生
Translator Ken Liu
Country China
Language Chinese
Series Remembrance of Earth’s Past
Genre Science fiction, Hard science fiction

Publication date

2010
Pages 592[1]
ISBN 978-0765377104
Preceded by The Dark Forest 
Death’s End
Chinese 死神永生
Literal meaning God of Death Lives Forever
Transcriptions
Standard Mandarin
Hanyu Pinyin sǐshén yǒngshēng
IPA [sì.ʂə̌n jʊ̀ŋ.ʂə́ŋ]
Yue: Cantonese
Jyutping sei2 san4 wing5 sang1
Southern Min
Hokkien POJ sí-sîn éng-seng

Death’s End (Chinese: 死神永生) is a science fiction novel by the Chinese writer Liu Cixin. It is the third novel in the trilogy titled Remembrance of Earth’s Past, following the Hugo Award-winning novel The Three-Body Problem and its sequel, The Dark Forest. The original Chinese version was published in 2010. Ken Liu translated the English edition in 2016.[2] It was a finalist for the 2017 Hugo Award for Best Novel and winner of the 2017 Locus Award for Best Science Fiction Novel.

Plot[edit]

Common Era and Crisis Era[edit]

The story begins during the Fall of Constantinople (AD 1453), recounting a prostitute who gains the power of retrieving objects and human organs without penetrating their enclosures. Constantine XI tasks her with killing Mehmed II, but her powers are mysteriously lost, and she is killed by Byzantine soldiers in retaliation.

Next, the story shifts to the timeline of the beginning of The Three-Body Problem: The physicist Yang Dong, daughter of Ye Wenjie, having discovered her mother’s conspiracy with Trisolaris, and witnessing the stultification of all particle accelerators, is eventually driven to suicide. Prior to her death, she meets another person at the lab (later revealed to be Ding Yi) who insists that life and geography on Earth evolved together, as opposed to the latter merely having enabled the former. Yang Dong, who knows that alien life is extremely common from secret documents of her mother, wonders how it has affected the universe and whether nature is really ‘natural’.

Now, the time is the beginning of The Dark Forest: Around the time that Luo Ji is appointed as a Wallfacer, an aeronautical engineer named Cheng Xin is recruited by the Planetary Intelligence Agency (PIA) to work for the Staircase Project, which aims to launch a spy probe toward the Trisolaran fleet at 1% of light-speed to gather intelligence. The seemingly impossible target speed is realized through Cheng’s idea of lining up ICBMs, Topol and Dongfeng missiles to create a nuclear catapult. The Planetary Defence Council (PDC) first rejects the plan; because of the sophons, the high relative velocity of the spy probe when reaching the Trisolaran fleet and the Trisolarans probably using too advanced technology for communication, the intelligence value would be practically nil. When Thomas Wade, the CIA agent leading the project, proposes the idea to make the Trisolarans intercept the probe by putting a human into it, who would serve as an object of investigation and therefore could corrupt warfare from the inside and would even be brought back into the Solar System, the plan is accepted. However, the mass of the vehicle is absurdly limited, so Thomas Wade decides to find some person to euthanize, and to send only the deep frozen brain, on the assumption that the Trisolarans will be able to reconstruct the body using DNA and maybe old memories inside the brain as a reference.

Meanwhile, a terminally ill engineer named Yun Tianming recalls his years-long affection for Cheng Xin. Upon receiving an unexpected sum of money by Hu Wen, a former fellow student, he buys the title deed to the distant star DX3906 from the United Nations, which he anonymously bestows upon Cheng. A few days later, Cheng is visited by Hu and informed, that Yun is terminally ill, so she visits him for the first time in years, persuading him to volunteer for the Staircase Project. Upon learning that Yun was the donor of the star, she feels overwhelmed with guilt. When Yun’s brain is launched into space, a malfunction causes his spacecraft to go off course into deep space, and he is thought to be lost forever. Afterward, Cheng accepts an opportunity to hibernate, in order to serve as the Staircase Project’s liaison for future generations.

Deterrence Era and Broadcast Era[edit]

At the end of The Dark Forest, the Trisolaran invasion was averted owing to Luo’s threat of Mutually Assured Destruction (MAD), which involves broadcasting the position of the planet Trisolaris across the universe, thereby attracting the attention of hostile alien races. This system operates on the assumption that alien forces would cleanse such broadcast coordinates. In the event of such a broadcast, Earth would be exposed as well due to its (4.5 light year) proximity to Trisolaris and prior messages exchanged, revealing their relative location. Luo is appointed to be the first Swordholder, the person responsible for launching the broadcast in the event of any further Trisolaran aggression.

With safety restored, the defecting ships Bronze Age and Blue Space are seemingly invited to return. However, upon the return of Bronze Age, its crew is imprisoned for crimes against humanity. The lieutenant commander in charge of targeting systems and attack patterns of Bronze Age, warns Blue Space not to return, so the human ship Gravity and two Trisolaran droplets join forces to chase after Blue Space.

Fifty years pass. Cheng wakes up from hibernation due to her possession of DX3906, whose planets are discovered by an astronomer named AA. Cheng and AA start a company together, and Cheng becomes the leading candidate for the next Swordholder, in part due to her past experience and her status as somebody who owns another world. Wade desires the position and attempts to murder Cheng, but is arrested and thrown in prison. Right after Cheng’s inauguration, the Earth is attacked by Trisolaran droplets, and humanity’s gravitational-wave transmitters are destroyed, with the Trisolarans correctly guessing that Cheng would not send the MAD broadcast. At the same moment, the two droplets working with Gravity attempt to destroy Gravity and Blue Space. However, the crew-members of Blue Space have discovered a fading «four-dimensional fragment» in space, which they exploit in order to destroy the two droplets and capture Gravity. The crew-members of the two ships make peace, and decide to send out the MAD broadcast using Gravity’s antenna. Afterward, Gravity joins Blue Space in escaping the solar system.

The Trisolarans, through Sophon, a diplomatic link, propose that the entire human population move to Australia and Mars, where they are to be systematically starved to reduce their numbers to manageable levels. The Trisolarans attack three cities in Asia, North America, and Europe. After the attacks, the people of Earth flee to Australia. Australia becomes overpopulated. Sophon destroys all sources of electricity. When questioned about food sources, she insinuates that cannibalism would occur. Upon detecting the MAD broadcast, the Trisolarans abandon their invasion of the Earth. A few years later, as humanity recovers, one of Trisolaris’s three suns is struck by a relativistic «photoid» launched by unspecified aliens, leading to the planet’s utter incineration. It is understood that sooner or later, the Solar System will suffer a similar attack.

The remnant Trisolarans reveal that they have Yun in their custody, and allow a single, heavily supervised tele-conference between Yun and Cheng. Yun, having been treated by the Trisolarans as an honored guest, and granted access to the Trisolaran data-banks, delivers a complex fairy tale which contains three cosmological secrets, two of which are subsequently deciphered by the human council: that light-speed travel can be attained by warping space through «curvature propulsion», and that it is possible for a civilisation to reduce the speed of light so that they cannot escape their own star system, thereby forming a «black domain» which no one will attack as its inhabitants cannot affect the space outside.

Bunker Era[edit]

Humanity decides to heavily invest in space cities possessing artificial light sources, which can hide in the shadow of the solar system’s gas giants to escape any photoid attack against the sun. As time goes on, nearly the entire Earth is evacuated. Research into curvature propulsion is banned owing to resentment from the populace, who regard the technology as an escape hatch for the ultra wealthy, and owing to the discovery that such propulsion creates permanent rifts in spacetime. Cheng strongly disagrees with this policy, and accepts a request by Wade, now out of prison, to transfer all of her private wealth to him, so that he may assemble a secret research team.

Cheng hibernates for sixty years, and is woken at Wade’s request after the latter’s adherents get into an armed standoff with the government. Worried over the danger to civilians caused by Wade’s new antimatter bullets, Cheng demands Wade’s surrender, reminding him that she has final say in the venture, and Wade reluctantly orders his security forces to stand down. Contrary to expectations, the government shows no mercy to Wade on account of either his voluntary surrender, or the quality of his research. Wade is executed, to Cheng’s dismay, and Cheng, feeling that her life has no direction, hibernates for another sixty years with AA before waking up to the news that the alien strike has arrived.

However, the space cities are totally useless: the attack has come in the form of an object which collapses 3D space into two dimensions. The existence of such weapons was the third secret in Yun’s story which the interpreters had neglected. The only way to survive is either to flee at light speed, or to have re-engineered one’s species to exist in the 2D plane. The entire solar system is flattened and killed, with all ships being sucked in, but Cheng and AA escape using a curvature propulsion ship built in secret by Wade’s associates after his death.

Galaxy Era[edit]

Cheng Xin and AA travel at light speed to Planet Blue, one of the two planets orbiting DX3906. The journey takes 287 years, but from their perspective, only 52 hours in light speed was spent. There, they encounter Guan Yifan, a civilian cosmologist of Gravity, who explains that the crew of his ship and Blue Space went on to develop curvature propulsion and colonize four planets (in different systems). However, one of those planets became fearful of detection, and placed itself within a Black Domain.

Cheng Xin and Guan Yifan fly to the nearby Planet Gray to investigate signs of alien activity, whereupon they discover Death Lines (similar to black holes) which were laid down by a faction of aliens purposely trying to accelerate the ruin of the universe. At this point, Guan Yifan explains the larger picture to Cheng Xin: the universe is slowly being torn apart by galactic warfare. As a young universe, the universe existed in 10D, and the speed of light was near infinity, meaning light could illuminate any place in the universe in a Planck Time, but as time went on, galactic civilizations continually re-engineered themselves to occupy one fewer dimension, and then tore apart the topmost dimension as a way of killing their enemies. Likewise, some civilizations created black holes to serve as shields against foreign attacks, but this led to the reduction of light speed, owing to the disruption of spacetime.

As Cheng Xin and Guan Yifan fly back to Planet Blue, they are notified by AA that Yun Tianming has arrived. Cheng Xin is overjoyed that they will finally reunite. However, the Death Line suddenly expands and traps their ship within a low light speed black hole that renders their electronics useless. Guan Yifan tells Cheng Xin that modern spaceships are equipped for this, but booting the neural computer will take sixteen days. They hibernate to survive the boot time, but awaken to discover it has worked and they can descend onto Planet Blue. When they are released, they discover that 18 million years have passed in the external universe, and that the speed of light has been reduced by a factor of 10,000. They find a message revealing that AA and Yun Tianming lived a happy life together, and prior to dying left behind a gift for Cheng Xin and Guan Yifan: a pocket universe measuring one cubic kilometer, made with Trisolaran technology, containing an idyllic farmstead to which Cheng Xin and Guan Yifan can retire with the company of Sophon. They wait for the main universe to die and be reborn as the Garden of Eden.

After living there for some time, Cheng Xin and Yifan receive an alien message aimed at all denizens of micro-universes in all languages including Earth’s and Trisolaran’s, stating that the presence of micro-universes deprives the main universe of mass, disrupting its possibility of eternal cycles of expansion, collapse and rebirth. Cheng Xin, accompanied by Yifan, and wearily reflecting on her lifetime of moral duty, disassembles the objects of the micro-universe and steps back with them into the dying main universe, leaving behind a message in a bottle and also a fishbowl for the reborn universe to uncover.

Characters[edit]

  • Cheng Xin (程心) – Aerospace engineer from the early 21st century, second Swordholder
  • Yun Tianming (云天明) – Cheng Xin’s university classmate who has a romantic interest in her; his brain is sent into space and captured by the Trisolaran fleet, who manage to clone his body and return him to life.
  • Thomas Wade (托马斯·维德) – Former CIA Chief, most effective candidate for Swordholder, develops curvature propulsion prototype.
  • Ai AA (艾AA) – Ph.D. in astronomy from the Deterrence Era, Cheng Xin’s friend and traveling companion
  • Luo Ji (罗辑) – Cosmic Sociologist, first Sword-holder
  • Neil Scott – Captain of Bronze Age
  • Sebastian Schneider – Lieutenant commander of targeting systems and attack patterns aboard Bronze Age
  • Captain Morovich – Captain of Gravity
  • Chu Yan – Captain of Blue Space
  • Sophon (智子) — Trisolaran android, controlled by sophons, who provides a diplomatic and communicative link between Earth and Trisolaris
  • Guan Yifan (关一帆) – A civilian astronomer from Gravity
  • Yang Dong (杨冬) – String theorist and daughter of Ye Wenjie and Yang Weining, later committed suicide
  • Fraisse (弗赖斯) – Australian Aboriginal man who befriends Cheng Xin during the resettlement
  • Singer – The exterminator on board an observing ship, attacking the Solar System with dual-vector foil.

Trilogy[edit]

The additional books in the Remembrance of Earth’s Past trilogy are:[3]

  • 三体 (The Three-Body Problem), 2008; English translation by Ken Liu published by Tor Books in 2014
  • 黑暗森林 (The Dark Forest), 2008; English translation by Joel Martinsen published by Tor Books in 2015

Awards[edit]

Awards
2017 Hugo Award for Best Novel Finalist[4]
2017 Locus Award for Best Science Fiction Novel awarded[5]
2017 Dragon Awards for Best Science Fiction Novel nominated[6]

References[edit]

  1. ^ Liu, Cixin (20 September 2016). Death’s End. Tor Books. ISBN 978-0765377104 – via Amazon.
  2. ^ Liu, Cixin (20 September 2016). «Death’s End». Tor Books – via Amazon.
  3. ^ «Three-Body Introduction». Archived from the original on 2015-03-03.
  4. ^ Publications, Locus. «Locus Online News » 2017 Hugo and Campbell Awards Finalists». www.locusmag.com. Archived from the original on 2017-08-12. Retrieved 2017-09-09.
  5. ^ Publications, Locus (2017-06-24). «Locus Online News » 2017 Locus Awards Winners». www.locusmag.com. Retrieved 2017-09-09.
  6. ^ Publications, Locus (2017-09-05). «Locus Online News » 2017 Dragon Awards Winners». www.locusmag.com. Retrieved 2017-09-09.

External links[edit]

  • Official website

Пластичность человека в пределе и беспределе

Заблудился я в небе. Что делать?
О.Мандельштам

Наш цикл бесед миновал экватор. Они слишком кратки, эти беседы; как мне уяснилось, в каждой можно лишь нечто заявить, декларировать в каких-то первых, всегда уязвимых словах, но уж никак не выстроишь философского рассуждения. Однако вопреки этому у нас все же начал очерчиваться предмет: начал выступать некоторый образ Человека, близкий и древности, и современности, но явно расходящийся с классическим и привычным (до сих пор) Субстанциальным Человеком европейской метафизики и культуры. Сжато можно сказать, что этот выступающий образ есть Энергийный Человек, определяемый Антропологической Границей; поскольку же Граница понимается также в дискурсе энергии, как совокупность определенных стратегий, практик, паттернов и режимов активности, то данной формуле равносильна другая: Энергийный Человек как ансамбль стратегий Границы.

Нас, разумеется, интересует, что нового несет этот образ, в чем его отличия от образа прежнего, от субстанциальной антропологической модели. Рассматривая Энергийного Человека в ситуации современности, мы отмечали уже немало явлений, не отраженных в прежних антропологических концепциях. Самым существенным из всего подмеченного была «онтическая редукция», феномен вытеснения стратегий, ориентированных к онтологической Границе, к трансформации самого способа бытия человека, — стратегиями, ориентированными к Границе онтической, выводящей не к Инобытию, а лишь к иным сферам сущего. Однако надо заметить, что онтическая редукция отнюдь не является непременной чертой Энергийного Человека; энергийная модель всего лишь дает удобный язык для описания этого феномена. Сама же по себе онтическая редукция есть черта современности, хотя в малой мере с нею были знакомы и прошлые эпохи, но, скажем, в даосской или исихастской энергийной антропологии мы не найдем никакой речи о ней. Если же поставить вопрос о специфических отличиях Энергийного Человека от Субстанциального Человека, то мы увидим, что пока узнали о них совсем немного, причем, в основном, в общефилософской части — в проблеме идентичности, в отношениях к бытию и сущему. Меж тем самые выпуклые и наглядные отличия в иной сфере. По общему смыслу субстанциальности с отказом от субстанциальной модели должна радикально сокращаться область устойчивого, незыблемого в человеке, того что всегда и неотъемлемо ему присуще; и напротив, должны столь же радикально расширяться пределы изменчивости человека. За счет отсутствия субстанциального ядра Энергийный Человек наделен заведомо большей способностью к изменениям, и это возрастание изменчивости не может не проявляться ощутимо и глубоко. Как можно ожидать, именно в нем и состоит самая заметная отличительная черта энергийной модели человека. Попробуем рассмотреть эту черту пристальней.

Есть множество понятий и терминов, выражающих способность к изменениям: помимо изменчивости существует трансформируемость, вариабельность, эластичность, текучесть, гибкость, протеичность, пластичность… Из них именно пластичность кажется наиболее пригодной, адекватной в антропологической сфере. Это одновременно техническое и эстетическое понятие, свойство материала и свойство художественного предмета, человек же является и тем и другим. Есть и более важный момент. По смыслу пластичность не то же самое, что просто изменчивость как таковая, ни от чего не зависящая, полностью произвольная и не знающая никаких ограничений. Пластичным мы называем предмет, который способен меняться, трансформироваться легко, в широких пределах, однако при этом — оставаясь самим собой; если предмет попросту перешел во что-то иноприродное, не имеющее ни внешней, ни внутренней связи с прежним, мы не станем приписывать ему качество пластичности. Иными словами, пластичность есть такой род изменчивости, в котором изменчивость сопряжена с неким противоположным началом, сдерживающим и ограничивающим ее, полагающим ей пределы. И ясно, что изменчивость человека именно такого рода. Идет ли речь о Субстанциальном или Энергийном Человеке, но изменчивость его — это изменчивость человека, она включает такие изменения, в которых он остается человеком, сохраняет некое качество «человечности». Сразу приходит мысль, что это сохраняющееся качество не что иное, как идентичность; однако наш анализ в прошлых беседах показал, что идентичность человека — свойство без отчетливого определения, имеющее целый ряд видов, форм — и априори мы вовсе не можем утверждать, что любые возможные изменения человека сохраняют незатронутою его идентичность. Правильнее поэтому более общая позиция: считать, что идентичность человека является не пределом его пластичности, а скорее принципом, разделяющим все происходящие с человеком изменения на два рода — соответственно, сохраняющие и не сохраняющие его идентичность. Как мы увидим, это разделение играет первостепенную роль в картине сегодняшних антропологических изменений.

Итак, вопрос о специфических отличиях Энергийного Человека приводит к анализу его пластичности — сравнительно с пластичностью Человека Субстанциального. Чтобы понять природу и пределы этой пластичности, следует привлечь, прежде всего, категорию формы, которая связана с пластичностью еще теснее, нежели категория идентичности. Вне технического контекста понятие пластичности до сих пор относили к сфере эстетики, где оно рассматривается как предикат формы. Отправляясь от этой привычной трактовки, будем соотносить пластичность человека с формой, как она выступает в антропологии. В двух антропологических моделях тогда будут фигурировать, соответственно, пластичность энергийной формы, и пластичность субстанциальной формы. Антропологическая форма в субстанциальной модели — обычная Аристотелева форма, служащая выражением определенной сущности (эссенциальная форма). По основным свойствам она не отличается от эстетической формы и, соответственно, связанная с ней антропологическая пластичность сохраняет основные свойства формы в классической эстетике Винкельмана — Лессинга. В сегодняшнем искусстве трактовка формы, равно как и трактовка пластичности, ушли неизмеримо далеко от этой классической модели. Стало, в частности, архаикой деление на искусства пластические, пространственные и непластические, временные; от кубизма и футуризма к перформансу и видеоарту идет, нарастая, непрерывная тенденция изобразительности сделать своей материей время, своими предикатами динамику и движение; звук, напротив, стремится стать пространственным и т.д. и т.п. И это значит, что из искусства — а следом за ним и из искусствознания — уходит концепция статической и эссенциальной формы, сменяясь формой динамической и энергийной (в кино же, разумеется, форма изначально не могла быть иной). Такую смену, без сомнения, обусловливают перемены в самой реальности, и среди них решающую роль (в свете «антропологического поворота») играют перемены антропологические. Однако антропология сегодня — отсталый дискурс, в котором и язык, и идеи фатально отстают от реальности меняющегося человека. Как мы уже сетовали в прошлых беседах, здесь до сих пор отчасти еще бытует старая модель, отчасти же муссируется в разных аспектах ее крах, меж тем как основательной замены ей нет.

Основные отличия пластичности энергийной формы связаны с судьбой нормы. Эссенциальная форма с необходимостью ассоциировалась с нормой и имплицировала нормативные дискурсы: она есть выражение сущности, а всякое соотношение на уровне сущностей, согласно самим Аристотелю и Платону, отражается во всех эмпирических реализациях этих сущностей, то есть является для них нормативным, задает априорную (что значит внутреннюю и безусловную, а не конвенциональную) норму. Разумеется, эта нормативность дискурса никак не равносильна его тоталитарной принудительности; в искусстве от века известна тонкая диалектика отношений между началами нормы, канона и творческой свободы (из массы сказанного об этом напомним одного Флоренского: «В канонических формах дышится легко»). И тем не менее есть самая принципиальная грань между дискурсами нормативными и ненормативными; энергийная же форма порождает именно последние. С этой формой не ассоциируется никакая норма или нормы. В отличие не только от винкельмановских, но и от платоновских концепций, в дискурсе энергии, порождающем понятие энергийной формы, нет никакой «идеи-сущности», которая бы «воплощалась в явлениях». Энергийная форма-конфигурация человека конституируется не сущностью, а телосом антропологической стратегии и представляет собой некий единственный, уникальный акт, диктуемый этим телосом. Поэтому для нее нет ни априорных норм, ни всеобщих законов и она не имплицирует никаких нормативных дискурсов. Следствия из этого достаточно кардинальны. По отношению к структурам субстанциальной модели энергийная форма означает нарушение, если не прямое уничтожение всех их законов. Эти структуры следуют древней трихотомии человека, без существенных изменений сохраняемой в субстанциальной модели; и в каждом из разделов трихотомии, в духовной, психической и физической сфере, переход от субстанциальной (эссенциальной) формы к энергийной несет драстическое возрастание пластичности человека.

В сфере духовной новый диапазон пластичности, быть может, особенно выпукло проявляется в этике. Понятно, что с субстанциальной моделью был связан нормативный этический дискурс, предполагавший сакраментальный Кантов или Конфуциев «нравственный закон в нас» и строивший этику на основе абсолютных законов и норм. Опыт современности (еще даже не постсовременности) был осознан самым широким сознанием как находящийся в кричащем противоречии с таким дискурсом, и после второй мировой войны это сознание противоречия выразилось в серии вопрошаний: «Как возможно богословие — культура — любые гуманистические ценности — после Освенцима?» По смыслу такие вопрошания значили: не является ли пережитый опыт, квинтэссенция которого есть Освенцим, доказательством полного краха, банкротства всей этики как таковой? Бесспорным было, что этот опыт несовместим именно с нормативной этикой, этикой абсолютных нравственных законов; так что в итоге вопрос сводился к тому, существуют ли альтернативы подобной этике. Ответ на такой вопрос сегодня амбивалентен. Готовой альтернативной этики, столь же развитой, разработанной на языке европейского сознания как традиционная западная нормативная этика, до сих пор нет. Однако издревле существуют иные принципы построения этики, иные типы этического дискурса, обладающие не меньшей онтологической и антропологической универсальностью и обоснованностью. И главный пример таковых доставляет именно этический дискурс, отвечающий энергийной антропологии. Что это за дискурс, как он возникает и строится? В наших терминах человек здесь — «ансамбль стратегий Антропологической Границы»; Границу же образуют три ареала — духовные практики, паттерны безумия, виртуальные практики (имеющие меж собой перекрытия — «гибридные топики»), — каждому из которых отвечает определенный тип антропологических стратегий. Духовные практики, отвечающие онтологической Границе, конституируются мета-антропологическим телосом и в силу этого являются полномерными антропологическими стратегиями, охватывающими все уровни и все измерения человека. Поэтому каждый мета-антропологический телос является в числе прочего также и порождающим принципом аутентичного, универсального этического дискурса. Напротив, виртуальные практики и паттерны безумия, отвечая онтической Границе и не имея мета-антропологического телоса, являются, как мы не раз убеждались, стратегиями частной или ущербной самореализации человека; в частности, они не могут породить универсальный этический дискурс, а порождают лишь ущербную этику расколотого сознания, либо недоактуализованную, недейственную «виртуальную этику».

Итак, в энергийной модели человека возникают свои полноценные типы этики, отвечающие духовным практикам (и не вполне полноценные, отвечающие другим ареалам Границы). Мета-антропологический телос практики необходимо имеет этическое измерение и выступает как производящий принцип этического дискурса. Как мы видели, это заведомо ненормативная этика, отличная от этических систем Запада: основанием дискурса здесь служит не система сущностных положений, но энергийная связь с телосом. Здесь нет ни норм, ни законов, и потому широкий простор для парадоксальных стратегий, каковы, скажем, юродство или многие формы дзена. Основные примеры таких дискурсов — буддийская этика Космоса, конституируемая телосом нирваны, и христианская этика любви в ее православной транскрипции — как этика, конституируемая телосом обожения. В подобной этике, лишенной «нравственного закона», не может возникнуть «проблемы Освенцима»: пластичность Энергийного Человека такова, что наличный опыт, включая любой опыт современности и постсовременности, заведомо не войдет в противоречие с принципами его этического дискурса. Согласно этим принципам, если человек — вне особого режима держания связи с телосом (то есть вне стратегии духовной практики), то он и вне сферы действия энергийной этики, все ее установки отнюдь не затрагивают его. «Если захочешь погибнуть, никто тебе не противится и не возбраняет», — говорит св. Макарий Египетский (IV в.) в прямом противоречии с Кантом — Конфуцием. Так в субстанциальной модели вне этического дискурса — неживая природа.

Налицо, однако, парадоксальное — или диалектическое — сочетание универсального, общечеловеческого существа энергийной этики с ограниченностью ее сферы узкой областью максималистской антропологической стратегии, альтернативной всем стратегиям обыденного существования. При столь узкой сфере данная этика сама по себе не может выполнять социальных функций — а их принято считать среди главных для этики как таковой. Но в обществах, где наряду со сферой духовной практики существует и русло религии спасения, ориентированной к тому же мета-антропологическому телосу, традиция духовной практики распространяет свое воздействие на это широкое русло. Данное воздействие также носит не нормативный характер, а энергийный, подобный излучению: это воздействие харизматического авторитета, воплощаемого в живых лицах посредников — репрезентантов традиции. Своим личным общением и примером, излучением личности они создают живой механизм или, лучше, личностную среду трансмиссии, трансляции энергийных дискурсов духовной практики — вовне, в широкую среду неальтернативных обыденных стратегий. Классическим примером такой личностной среды трансляции служило русское старчество, излучением коего транслировались энергийные дискурсы исихастской аскезы и, прежде всего, ненормативная этика любви. В субстанциальной модели ее нормативные дискурсы тоже нуждаются в трансляции, в «доведении до каждого», но здесь механизмы трансляции также нормативны и имперсональны: будь то «заповеди чучхэ» или «права человека», они не излучаются, а вменяются. Если же субстанциальная модель разрушена, но одновременно разрушена и личностная среда трансляции ненормативных дискурсов духовной практики, то в таком обществе из всех дискурсов готовней всего усваивается ненормативная лексика. Конечно, этот экскурс в этику, цель которого лишь показать рост пластичности человека в энергийной модели, сугубо схематичен и огрублен. Два выделенных типа этического дискурса, чисто нормативный и чисто ненормативный, — скорей идеализации, задающие края спектра; в пространстве меж ними располагаются многочисленные смешанные типы. Так, в истории европейского сознания играл немалую роль «естественный человек», весьма искусственно сконструированный деятелями Просвещения. Ему приписывалась этика «природы» — абстрактно-утопический идеал этической гармонии, в которой установки следования собственной внутренней природе, ее телосу (энергийная этика) волшебным образом совпадают с абсолютным нравственным законом. Архаические формы религиозности, фольклорно-мифологическое сознание с его размытой и сливающей оптикой в нашей модели принадлежат к гибридным областям топики Антропологической Границы; соответственно, они продуцируют смешанные этические (и другие) дискурсы, сливающие энергийные и эссенциальные элементы. И этот перечень промежуточных ситуаций легко продолжить.

Пример с этикою типичен: новый диапазон пластичности человека в энергийной модели связан, в первую очередь, с тем, что в этой модели исчезают все нормативные дискурсы, которыми диктовались пределы пластичности в модели субстанциальной. В отсутствие нормативных рамок человек сразу оказывается ускользающ, переливчат, текуч, неуловим — в том числе, и для себя самого; пластичность Энергийного Человека перманентно грозит выйти из берегов. Однако в системе духовной практики существует и целая сфера специфических методов контроля и интерпретации опыта. В терминах Фуко эта сфера — «герменевтика себя», составляющая существенный раздел духовной практики как «практики себя»; я же в моих текстах именую эту сферу «внутренним органоном» опыта практики. Назначение данной сферы — не в том, чтобы обуздывать пластичность, сузить ее диапазон, но в том, чтобы сделать прозрачными ее пространства, наделив человека средствами координации и навигации в них.

Пора наконец описать это пространство энергийной пластичности. Его общие очертания определяются топикой Антропологической Границы: диапазон пластичности Энергийного Человека очерчивается возможностью его пребывания в ареале духовной практики, ареале бессознательного и виртуальном ареале — как ареалах, исчерпывающих собою Границу. (Наряду с ними, есть, разумеется, обширный мир стратегий обыденного существования; он нас не занимает, ибо, не будучи предельными, эти стратегии не выявляют человека в его основоустройстве). Иными словами, человек — существо, изменяющееся в пространстве, очерчиваемом тремя ареалами. Важно, что это пространство располагается в измерении энергии, бытия-действия : его образуют стратегии, практики, сценарии деятельности человека. Не менее важно, что сама энергия понимается неклассически, не по Аристотелю и Плотину: она не ставится в обычную взаимно-однозначную связь с сущностью (всякая энергия актуализует некоторую сущность, всякая сущность несет определенную энергию), но может быть свободной от сущности, «де-эссенциализованной». За счет этого возрастает отличие энергии от акта: событие, энергия которого не актуализует сущности, отвечает еще не сформировавшемуся, не ставшему, а лишь зачавшемуся акту; это лишь начинательный импульс, почин, росток или завязь акта, акт-у-корней. Такое понимание энергии ведет, в частности, к концепции мысли-у-корней, еще не принявшей словесную форму. Так понималась проблема мысли и языка у Выготского, а за тысячу лет до него — в аскезе: созданная ею практическая наука о сознании имела в центре понятие «помысла», отчетливо отличаемое от «мысли» или «акта сознания» и отвечавшее первичному и едва уловимому, дословесному, вообще говоря, зародышу, эмбриону мысли. Здесь очень наглядно выступает радикальное различие энергийной формы и классической пластической формы: по Лессингу, сама сущность пластических искусств в том, что они изображают исключительно законченные, завершенные действия, тогда как ключевой элемент энергийной формы в антропологии — помыслы и всевозможные прочие эмбрионы действий. — Итак, пространство энергийной пластичности — отнюдь не то же, что пространство актов, оно несоизмеримо шире него.

Еще более ясно, что это пространство несоизмеримо шире и пространства пластичности Субстанциального Человека, строимого на базе классической формы Аристотеля и Лессинга и очерчиваемого не Антропологическою Границею, а нормативными дискурсами всех видов — в логике, эпистемологии, этике, эстетике… Новые пределы пластичности проявляются в массе следствий, начиная с уже отмеченного: они создают прихотливую переливчатость, неудержимую текучесть состояний и характеристик человека. Из других следствий укажем сейчас одно лишь, самое общее. Расширение диапазона изменчивости сужает сферу неизменного; и это тривиальное соображение значит для нас нетривиальную вещь: для Энергийного Человека иной является сфера общечеловеческого. Как легко видеть, она не просто сужается в объеме, но и наполняется иным содержанием. В субстанциальной модели она заполнялась на основе тех же нормативных дискурсов. Нехитрая логика «восхождения от частного к общему» без труда увенчивала каждый такой дискурс понятиями настолько общими, что уже всеобщими, и сфера полнилась достойными и возвышенными вещами: там были Благо, Истина, Красота, общечеловеческие ценности, права человека и еще много замечательного, чего столетиями хватало с лихвой на трактаты, эссе и речи гуманистов всех профилей, от властителя дум до милицанера. Для Энергийного Человека все эти сущности не непременно пустые фикции, но любая из них может быть пустой фикцией (если не является телосом антропологической стратегии, что заведомо возможно), и потому все они не принадлежат к «общечеловеческому». Что же принадлежит, сначала кажется лишь минимумом голой фактичности, близким к идее всеобщей истины по Вернеру и Печорину (помните, «в одно прекрасное утро я умру… в один прегадкий вечер я имел несчастие родиться»). Но затем мы замечаем, что все же есть и некая специфически энергийная общечеловечность. Она рождается именно из отсутствия сущностной общечеловечности, представляя собой как бы оборотную сторону ее недостачи, и эта оборотная сторона есть — обреченность свободе. Свободе с трудом мыслимого и чрезвычайно дискомфортного размаха: свободе бессущностного, словно безвоздушного, энергийного пространства о трех ареалах. Отсюда возникает и большее: эта свобода сказывается на фактуре существования, сообщая ему хотя и не сущностные, но совершенно реальные общечеловеческие характеристики. Как свойства фактуры они странны для философии: окраска, тональность, звук и запах, паттерны необходимости и случайности, как игра светотени… — однако искусство их знает давно. Знал Лермонтов, конечно: начав с отрицания «общечеловеческих сущностей», его герои в самом этом отрицании обретают насыщенную фактуру общения, при этом отнюдь не утверждая взамен каких-то иные сущности. В минувшем веке выявление и утверждение бессущностной общечеловечности — мотив поэзии и эссеистики Ива Бонфуа. В кино, мне кажется, эту стихию совершенней всех передал Антониони. Но философии и антропологии этот иной облик общечеловеческого почти неведом еще. Экзистенциализм, определенно искавший путей к нему, застрял где-то на полдороге.

«Вещи, достигнув своего предела, претерпевают превращение». Эта древняя китайская истина имеет прямое касательство к нашей теме. Мы бегло увидели пространство пластичности Энергийного Человека; но не менее важно — разглядеть пределы этого пространства. Полнота и предел развертывания пластичности означают — дойти, изменяясь, до самой границы изменения, до самоутраты: претерпеть превращение, претвориться в Иное. Как явствует отсюда, предел пластичности человека есть достижение Антропологической Границы. Но при этом надо специально оговорить: все время до самого превращения человек должен оставаться собой. Иначе кто же будет претерпевать, предел чьей пластичности будет достигаться? Будет ли это претворение? Отсюда следует, что полнота и предел, подлинное «исполнение» пластичности человека — это, конечно, достижение Границы («превращение», претворение в Иное), но при этом такое достижение, что в его процессе, на всем пути к превращению, человек в максимальной степени сохраняет идентичность. Какие-то формы идентичности присущи всем ареалам Границы, но лишь в ареале духовной практики у человека в обладании вся цельность и полнота, полномерность самосознания, и его акт самоудостоверения, установления самоидентичности принимает наиболее полноценную форму. Посему именно в данном ареале достигается подлинный предел пластичности человека. Здесь сам человек, владея своею способностью пластичности (как и всеми способностями), максимально «оставаясь собой», в то же время устремляет собственную пластичность к пределу, самоутрате. Духовная практика оказывается такой стратегией, в которой пластичность и идентичность, полярные силы личности, достигают равновесия и их противостояние делается сотворчеством. И телос практики, претворение самого способа бытия человека — общий творческий апофеоз обоих борющихся начал (хотя нельзя забывать, что сама движущая энергия не принадлежит человеку!).

Вспомним, однако, что аспект идентичности в духовной практике связан с ее телосом, и если телос христианской практики означает обретение полноты самоидентичности, то телос буддийской практики означает такую же полноту отрешения от идентичности, анти-идентичность. Прочие дальневосточные практики, в частности даосизм с его телосом Великой Пустоты, в данном пункте совпадают с буддизмом. Встает вопрос, не относится ли наша дефиниция предела пластичности, как достигаемого лишь в присутствии самоидентичности, к одной только христианской (исихастской) практике? Этот вопрос полезен: он позволяет не только уточнить смысл дефиниции, но и заметить существенную черту духовной практики. Эта практика направленной и методической аутотрансформации человека, вне зависимости от ее телоса, необходимо предполагает собирание, концентрацию, «фокусировку» сознания и всего существа человека, требует отчетливого самонаблюдения и самоконтроля — и ясно, что все эти установки имплицируют и необходимое присутствие самоудостоверения, самоидентичности в ходе практики, на пути к телосу. В случае восточных практик это замечание раскрывает их парадоксальную, антиномическую структуру: телос этих практик — отрицание идентичности, но продвижение к нему, как мы видим, требует максимального присутствия, максимальной развитости последней. Это практики, в которых вся доступная степень самоидентичности человека используется для отказа, отрешения от самоидентичности. Но и такой телос есть также предел пластичности человека. Вот приближение к телосу даосской практики: «Когда я дошел до предела всего, что было внутри и вовне меня, мое зрение стало подобным моему слуху, мой слух — подобным моему обонянию, мое обоняние — подобным вкусовым ощущениям. Мое сознание стало собранным воедино, а тело — расслабленным, плоть и кости срослись воедино… я скитался вместе с ветром на запад и на восток, подобно листку, сорванному с дерева, или высохшей мякине, и даже не знал, ветер ли гонит меня или я подгоняю ветер»1. Едва ли можно показать ярче предел пластичности человека. Но предел может быть и иным, он может иметь не космически-нирваническую, а личностную природу. Вот каков он тогда: «Человек уже ничего физического не воспринимает… Не может он после сказать, был ли он в теле или вне тела… всё внутри и вне освещено, ничто иное, кроме Света, не зрится, и себя видишь как свет… Свет сей есть совершенно особая любовь… в этом Свете наше общение со Христом, «личное», лицом к Лицу… беседует естеством Бог с теми, кто рожден от Него богами по благодати, как беседуют друг с другом… Действием Света сего внутри кающегося раскрывается Персона-Ипостась … всё соделается световидным, но… Петр остается Петром, и Павел — Павлом, и Филипп — Филиппом»2. Полярность двух пределов наглядна. Так человек, обреченный свободе, распоряжается своею пластичностью.

Но в заключение нам осталось сказать, что с человеком возможно и другое: когда не он распоряжается своею пластичностью, а она распоряжается им. В самом начале мы отметили, что пластичность человека априори может включать и такие изменения, в которых его идентичность не сохраняется. Сейчас видно уже, как осуществляется такая возможность. Определенные типы (само)идентичности человека соответствуют ареалам Антропологической Границы; но изменчивость Энергийного Человека отнюдь не такова, что человек всегда пребывает в одном и том же ареале. Мы выше упоминали «гибридные топики» — области, где ареалы Границы перекрываются между собой: так, область меж ареалом духовной практики и ареалом бессознательного включает разнообразные психотехники — симулякры духовных практик; область меж ареалом бессознательного и ареалом виртуальности включает «стратегии идиотии», у которых большое будущее, и т.п. Кроме того, возможны и отнюдь не намеренные, непроизвольные переходы, «соскальзывания» из одного ареала Границы в другой (лишь в ареале духовной практики нельзя оказаться непроизвольно) — переходы, остающиеся неосознанными и нераспознанными самим человеком. Во всех этих явлениях идентичность человека явно утрачивается. Как мы подчеркивали, лишь сам человек может установить собственную (само)идентичность; но здесь человек «не знает, где он», не ведает истинного характера своей идентичности и не может совершить акт самоудостоверения. Конечно, состояния «утери себя» неизбежны в существовании человека, нередко они составляют органическую часть его творческой стихии — свидетельств на сей счет предовольно, и так, в частности, утверждал знающий человек Пушкин. Но мы говорим не о состояниях, а о стратегиях, о цельном процессе существования; и если этот цельный процесс таков, значит, человек не владеет уже своей пластичностью; напротив, она владеет им и ему неведомо, куда она его увлекает. Такие явления очень отличны от тех, которые мы выше определили как «предел пластичности»: в них пластичность достигала предела в равновесии и сотворчестве с идентичностью. Если в старой субстанциальной модели идентичность подавляла пластичность, то теперь перед нами противоположное — победа пластичности над идентичностью. Пластичность выступает здесь в еще более крайних проявлениях, чем в описанном «пределе», она делается бесконтрольным, беспредельным началом, так что весьма к месту ходкий неологизм: с утратой самоидентичности человека разыгрывается беспредел пластичности. Человек же становится неким антропологическим — или антропоидным? — «образованием», блуждающим по Антропологической Границе. Что то же — влачимым по Границе: с исчезновением подлежащего активный и пассивный залоги неразличимы… Наряду с явлениями онтической редукции, сегодня подобные явления — из самых актуальных и характерных. И ясно, что забвение бытия в них еще глубже.

Пластичность человека — излюбленная идея Ренессанса, одна из главных опор его гуманистической утопии. В прославленном тексте-манифесте «О достоинстве человека» Пико делла Мирандола писал: «Когда человек входит в жизнь, Отец дарует ему семена всех родов и зародыши всех жизненных стилей. Кто же не восхитился бы подобным хамелеоном?» Ренессанс оказался совершенно прав относительно горизонтов пластичности: они обнаружились даже более необъятными, чем это предносилось ему. Но вот касательно восхищения…

ЭВТАНАСИЯ

Полвека назад, умирая от туберкулеза в бараке воркутинского лагеря, русский философ Лев Платонович Карсавин написал сочинение «Об апогее человечества». По кончине философа оно сберегалось его солагерником и учеником. При одном из обысков оно, однако, было утрачено; до нас дошли всего несколько страниц. Карсавин значил немало в моем философском развитии. Сначала я был под его влиянием, потом резко отбрасывал это влияние, потом… но известно от века, как это все бывает; опуская перипетии, скажем, как говорит собеседник г-на Тэста: «потом мы вместе состарились». Осталась признательность. В знак памяти я попробую сейчас возродить идею Карсавина об апогее человечества. Конечно, не подражая ему, — разве в том память?

На первый взгляд «апогей человечества» — бравурная формула, прямо противоположная теме нашего заглавия: «эвтанасия» и «апогей» — сочетание странное, даже дикое. Тем лучше, в тексте возникает интрига. Правда, несложная на поверку. Если человечество достигает апогея, то затем оно волей-неволей его минует, движется дальше и этот дальнейший путь — неизбежно спуск, спад, не так ли? У этого нисходящего процесса могут быть разные сценарии, разные исходы, и в их числе нельзя априори исключить и некое подобие эвтанасии. Как часто бывает, дикое оказывается естественным. Апогей предполагает перигей, как зенит — надир; только человек привык отворачиваться от этого обратного полюса, о чем неопровержимо говорит наша речь, в которой зенит и апогей назойливо лезут в уши, меж тем как «перигей» и «надир» спят на страницах словарей.

Так мы подходим к смысловой сути понятия. Чтобы она очертилась, надо начать с еще более общего: где вообще он бывает, апогей, когда, в каких случаях мы о нем говорим? Тут сразу появляется первое отграничение: понятие явно малоуместно для чисто природных, физических процессов — в их течении скорее бывает «пик», «максимум» и т.п., смысл же апогея включает ценностные и личностные моменты, мотивы свершения и успеха, победы и торжества, и выражения такие, как «буря достигла апогея», несут в себе неявный элемент одушевления стихии. Основная сфера понятия — антропологические, исторические, социальные стратегии и процессы, в которых достигаются цели, воплощаются ценности, где есть побуждения, стремления — в том числе и устремления к трансцендентной цели, «телосу». И здесь, в этой сфере, возникает важное различение. Высший взлет, апогей процесса может означать как полное и абсолютное достижение, воплощение некоторых целей и ценностей, так и всего лишь относительное приближение к ним (хотя и максимальное в рамках данного процесса). Так, парадигма Духовной Практики, предполагая актуальное достижение телоса, под этим углом зрения может рассматриваться как сценарий апогея, которому отвечает апогей первого рода, совершенный «апогей-исполнение» (в старом значении слова как «преисполнение»); а, скажем, кампания Ганнибала во Второй пунической войне, с блистательной победой при Каннах, но финальным разгромом, — сценарий, реализующий несовершенный «апогей-приближение».

Погодим далее углубляться в понятие. Из того немногого, что сказано, уже видны соответствия — с чем? — а сразу со всем, что мы обсуждали в нашем цикле: с тем целым, которое вырисовывается из наших размышлений о судьбе Альтернативы. Каково, в самом деле, это целое? Мы увидели бытийную Альтернативу в определенной антропологической ( и мета-антропологической) стратегии, в облике «парадигмы Духовной Практики», существо которой — глобальное собирание и возведение (либо низведение!) всего человека чрез иерархию энергийных структур — ко всецелому претворению в Инобытие, к достижению мета-антропологического телоса. Мы увидели, что эта всецелая, холистическая фокусировка человеческого существа к трансцендированию — не утопия, не абстрактное измышление, не проект, но реальное достояние древних духовных традиций. В их лоне вековыми усилиями вырабатываются тонкое искусство и точная дисциплина, делающие человека прозрачным для действия энергий Иного («Внеположного Истока») и инициирующие в нем альтернативную энергетику, спонтанную генерацию иерархии энергоформ, восходящей к телосу, к бытийной Антропологической Границе. Этот специфический опыт наделен собственной герменевтикой, строгим органоном проверки и истолкования, за счет которого мы можем удостовериться, что предпосылки Духовной Практики осуществимы и налицо.

Чудесно. Только Альтернатива не в том, чтобы удостовериться в возможности Альтернативы. Разбирая в прошлых беседах антропологическую ситуацию наших дней, мы нашли, что альтернативные стратегии — понимаемые как стратегии предельные, реализующие отношения человека с его Границей, — решительно выдвигаются на первый план, становятся определяющим фактором глобальных антропологических процессов. Однако одновременно происходит кардинальная смена репертуара таких стратегий, отражающая столь же кардинальную смену характера и природы Альтернативы, ее образа в сознании человека. Существо этой смены — или подмены — мы передали понятием «онтической редукции Альтернативы»: в сознании человека, в его стратегиях изначальная бытийная, онтологическая Альтернатива все больше вытесняется Альтернативой онтической, замкнутой в горизонте сущего и отсылающей к другим ареалам Границы. Но какую же цельную картину мы получим, соединяя эту новейшую фазу с предшествующими?

Нетрудно увидеть, что общая картина вполне будет соответствовать сценарию апогея, притом определенного рода. Можно отчетливо проследить, как, начиная с древнейших явлений примитивной религиозности, первых опытов человеческого вопрошания о себе и о бытии, у человека уже присутствует «гнездящийся импульс», тяга к бытийной Альтернативе, как эта тяга постепенно находит или создает для себя формы выражения и как в напряженном поиске этих форм мало-помалу складывается парадигма Духовной Практики. Как мы не раз подчеркивали, появление зрелого «метабиологического организма», который представляет собой двуединство определений духовной практики и духовной традиции, всегда плод многовековых усилий, и когда оно происходит, это событие можно рассматривать как подлинный антропологический рубеж. Формирование Духовной Практики означает открытие возможностей, создание предпосылок реализации Альтернативы, причем Духовная Практика включает в себя интенцию и визуализацию, умственное узрение путей воплощения Альтернативы. Образно говоря, здесь словно достигается некая вершина, с которой становятся видны бытийная Граница, ее подступы и пути выхода к ней. Такая интерпретация Духовной Практики в ее антропологическом и историческом значении может рассматриваться как определенное развитие концепции «осевого времени» Ясперса.

Однако в дальнейшем (чего нет уже в концепции Ясперса) Духовная Практика не становится магистральной антропологической стратегией. Ход вещей таков, как если бы открывшийся путь оказался слишком узок и труден. Мы видим, как вслед за длительной творческой работой создания мета-антропологической парадигмы наступает иная фаза. Некие «облегченные версии» этой парадигмы — формы религии Спасения, адекватные сфере массовой религиозности, — существовали изначально и, как мы говорили, их связывают с Духовной Практикой отношения своеобразного симбиоза, основанные на общности телоса. Новую же фазу в истории Альтернативы составляют совсем другие явления — стратегии или паттерны, которые утверждают себя как альтернативные и предельные, но при этом уже не имеют мета-антропологической ориентации, сменяют телос. Как мы описывали, эти «онтические редукции» Альтернативы, ориентированные не к онтологической, а к онтической Границе (то есть к ареалу безумия или ареалу виртуальности), играют все большую роль в антропологической ситуации: они возникают во множестве и разнообразии, обретают популярность и решительно вытесняют Духовную Практику, будучи связаны с нею отношениями не симбиоза, а взаимоисключения, несовместимости, ввиду различия телоса (хотя нередко несовместимость маскируется, ибо многим, в особенности гибридным, редукциям присущи черты подмены и самозванства). И это значит, что созданные в Духовной Практике предпосылки реализации Альтернативы не используются и путь, который открылся с вершины, не проходится. Картина вполне ясна: история Альтернативы складывается в сценарий с несовершенным апогеем. Формирование Духовной Практики, завязывание реальной и удостоверяемой связи с Внеположным Истоком — это «апогей-приближение», высшая точка, вслед за которой отношения человека с Альтернативой и мета-антропологическим телосом, не достигнув полноты Исполнения, начинают снова от него отдаляться.

Стоит взглянуть пристальнее, что же такое эта постапогейная фаза истории Альтернативы, тем паче что мы пребываем в ней. По самой природе несовершенного апогея, то, что идет за ним, — нисхожденье, спуск. Для совершенного апогея это не так: там нет нисходящей ветви, ибо подобный апогей как преисполнение одновременно есть и финал, если не эмпирический, то сущностный, смысловой. В нашем же случае, нравится это нам или нет, речь об апогее должна сменяться речью о перигее. Ближайший вопрос ставится теперь так: куда, к чему направляется это постапогейное нисхождение? На общем уровне ответ уже дан нами в формуле «онтическая редукция»: область ведущих предельных стратегий человека перемещается от онтологической Границы к онтической, к ареалам безумия и виртуальности. Мы говорили уже немало о стратегиях этих ареалов, но сейчас надо взглянуть на них под новым углом. Коль скоро они предстают как итог пути, надо отчетливей рассмотреть телос этих стратегий — их смысловой исход, финал. Иными словами, речь должна идти о сценариях конца.

Можно лишь удивляться, как дискурс конца не возник у нас раньше. Неявно он всегда был рядом: весь арсенал наших понятий — Антропологическая Граница, предельная стратегия, телос — теснейше связан с концом, все они включают конец в свою семантическую и смысловую структуру. Но сейчас, желая представить глобальную картину, весь ход развития отношений человека с Альтернативой, мы должны выделить аспект конца въявь. Пришло время взглянуть на драму Альтернативы sub specie finis. Тем паче кончается и наш цикл — не уместно ли в конце поговорить о конце?

Концепт конца в нашей «предельной антропологии» возникает в двух разных видах и смыслах. Прежде всего, Антропологическая Граница — граница горизонта человеческого существования, и всякая стратегия, ведущая к ней, ведет тем самым к пределу, концу последнего, что то же, представляет собой некоторый сценарий конца. Однако «человеческое существование» тут понимается отнюдь не тождественно биофизиологическому. Граница, вообще говоря, совсем не граница жизни человека, не смерть, и во всех ее ареалах составляющие ее стратегии — вовсе не стратегии умирания. Но, с другой стороны, в антропологической сфере как главное проявление предиката конечности здешнего бытия выступает именно конец-смерть. Как знали задолго до Хайдеггера, этот конец конститутивен для человеческого существования во всех его измерениях; и если Граница и ее стратегии не включают его прямо, они тем не менее неизбежно формируются им, складываются во взаимодействии с ним. Итак, в нашей антропологической модели присутствуют и «обобщенный конец», входящий в сами понятия Границы и предельной стратегии, и конец-смерть. Дискурс конца должен выстраиваться как выяснение отношений этих двух обликов конца. Заранее очевидно, что отношения оказываются различными для разных ареалов Границы.

Телос любой духовной практики принадлежит Инобытию и потому означает не актуализацию конечности здешнего бытия, но ее преодоление, трансцендирование. Именно в этом суть и назначение Духовной Практики как онтологической Альтернативы, и осуществляемый ею сценарий конца есть сценарий преображения; даже нирвана как превосхождение здешнего бытия есть также преображение sui generis. Для стратегий онтической Границы дело иначе, разумеется. Эти стратегии замкнуты в здешнем бытии, и реализующийся в них «обобщенный конец» человеческого существования несет в себе конец-смерть ; сценарий конца является здесь и сценарием смерти. Следует ожидать, что принадлежность стратегии к определенному ареалу Границы сказывается на этом сценарии, придавая ему некие специфические черты, так что каждому ареалу онтической Границы отвечает собственный сценарий смерти. Ради краткости оставляя в стороне гибридную топику, попробуем очертить главные из них: смерть Человека Безумного и смерть Человека Виртуального.

Ареалом безумия мы называем область антропологических стратегий, паттернов (по преимуществу циклических), индуцируемых из Бессознательного, питаемых его энергиями. Отношения этих стратегий со смертью насыщенны, запутанны, нередко темны; но здесь мы в сфере психоанализа, и сам его основатель выделил главный принцип, которому подчиняются эти отношения: влечение к смерти. Это позднее (1920) нововведение Фрейда — «одно из самых спорных понятий психоанализа», как говорит стандартный словарь (Лапланша — Понталиса), и заведомо неоправданно принимать его сегодня в том качестве, в каком его пытался утвердить Фрейд: в качестве верховного первопринципа, равно антропологического и биологического, лежащего в основе и человеческой природы как таковой, и всей биосферы в целом. Но, отвергая эту мистифицированную интерпретацию, было бы, думается, неверно отрицать самое существование принципа. Такая интерпретация стала возможна, оттого что Фрейд, при всем новаторстве своего гения, был изрядно в плену системно-монистического мышления XIX века и, если говорить в наших терминах, упорно пытался отождествить ареал Бессознательного со всей Антропологической Границей, всем человеком. Для нашей модели это нонсенс: человек здесь — полифоническое существо и три ареала его Границы не сводятся ни к какой монистической схеме или системе в духе девятнадцатого столетия. Ареал Бессознательного здесь всего лишь один из ареалов топики Границы, ограниченная область процессов, в которых достоверно идентифицирована зависимость от Бессознательного. И в пределах этой епархии психоанализа, заведомо не объемлющей всего многообразия предельных стратегий, можно, я полагаю, довериться мнению отца психоанализа и принять его тезис: в паттернах данного ареала дискурс конца, отношения с концом управляемы влечением к смерти. Это немедленно дает нам ответ. Яснее ясного, какой сценарий смерти выстроит влечение к смерти. Влечения, учит психоанализ, способны фантастически накапливать и сгущать энергию, разряжаясь в экстатических, оргазмических, взрывных актах и механизмах. И смерть Человека Безумного — а точней, его жизнь, взятая как сценарий его смерти, — есть экстатическая смерть, экстаз самоуничтожения, оргазм аннигиляции, смерть, что стремится стать космическим взрывом… Сценарий, притягательный для многих сегодня. Я думаю о гекатомбе 11 сентября, о смерти девятнадцати — и семи тысяч: не проступает ли в ней девятнадцатилицый образ смерти Безумного Человека?

Виртуальная смерть — прямой контраст всему этому. Как мы говорили, определяющий признак виртуальной реальности — ее привативность, отсутствие тех или иных измерений, структурных элементов или основных предикатов «настоящей» реальности. Главный принцип привации — энергийный: ключевое отличие виртуального явления от его реального прототипа — кардинально пониженный диапазон формостроительной энергии, за счет которого остается неактуализованной, невоплощенной часть характеристик явления, определяющих его связей и законов, остается несформированной часть уровней организации и структуры и т.п. Но этот общий принцип оставляет простор для великого разнообразия. Задолго до всех речей о виртуальности соотношение виртуального и реального миров точно передал Тютчев: «Как океан объемлет шар земной, так наша жизнь кругом объята снами». Представим: ведь недостающими, недостроенными могут быть априори любые измерения любого явления, снятыми — любые связи, ограничения, законы; и это значит, что любое явление, как и вся целокупная реальность, «кругом объяты» облаком своих всевозможных виртуализаций. С поэзией абсолютно согласна строгая наука: в квантовой физике любая реальная частица окружена облаком виртуальных частиц. Из необозримого множества виртуальных миров человек открывает и осваивает пока лишь отдельные островки; но хватит и одного Интернета, чтобы оценить настоящую и будущую роль ареала виртуальности в нашей жизни. Нас сейчас занимает антропология виртуальности, отличительные черты виртуальных антропологических стратегий — то есть, прежде всего, свойства психологической виртуальной реальности, виртуальных режимов деятельности сознания. Механизмы и техники виртуализации, выводящие в такие режимы, весьма грубо можно разделить на два типа (впрочем, часто сочетаемые). Снятия части свойств и законов реальности можно достигать путем изоляции, конструирования обособленной виртуальной сферы либо путем трансформации сознания и восприятия в определенную сторону — к «размытой оптике», частичному отключению, расслаблению функций контроля, управления, аналитического мышления. В обоих случаях виртуальное сознание не включает в себя полноценного сообразования с окружающей реальностью, полной системы связей с ней, и это значит, в частности, что с позиций этой реальности виртуальные стратегии лишены координации и ответственности. Но надо также отметить, что виртуальному сознанию почти никогда не удается целиком устранить мешающее присутствие «настоящей» реальности, и это присутствие вносит в него ряд специфических оттенков: признание своего мира всего лишь «миром понарошку», миром имитации и игры, фрустрацию и протест против своей вторичности, отсюда — парад негативных, разрушительных импульсов… Фундаментальным остается факт: виртуальный мир не создает своих форм и вынужденно ограничивается манипулированием готовыми формами. Максимум его самостоятельности — разрушение этих форм; страсть в виртуальном мире становится истиной кредо Бакунина: «страсть к разрушению есть страсть творческая». Отсюда идут нити ко многим современным явлениям… — Однако не будем отвлекаться. Сказанного довольно для нас: мы видим, что образ реальности, восприятие реальности для виртуального сознания несут элемент ирреальности, условности, подвопросности.

Отсюда очевидны особенности виртуальных дискурсов конца и смерти. В их основе — виртуализация самих этих первофеноменов: конец и смерть предстают в размытой оптике виртуального сознания. Сакраментальный вопрос: «Неужели я настоящий и действительно смерть придет?» — не может получить здесь утвердительного ответа, лишь отрицательный либо неопределенно-туманный. Конец и смерть не доводятся до сознания в своей грубой определенности и неизбежности. Будучи виртуализованы, они порождают дискурс или мир виртуального умирания, где все сопутствующие феномены также предстают полупризрачными и подвопросными, обретают оттенок ирреальности, имитации, быть может, игры. И здесь нельзя не заметить, что наше описание в точности отвечает эвтанасии. Что, в самом деле, значит эта практика, упорно пробивающаяся на авансцену в современной культуре смерти? Ее можно определить как создание особого мира-для-умирания : такого мира, откуда умирание и смерть во всех их негативных проявлениях были бы устранены. Этот мир должен быть не просто иллюзорным, он должен полностью замещать реальность в сознании и существовании человека, что в точности значит: он должен быть психологической виртуальной реальностью — виртуализацией умирания. Итак, смерть Человека Виртуального — а точнее его жизнь, понятая как сценарий его смерти, — есть эвтанасия.

Набросанные сценарии конца — два конкурирующих варианта финала истории Альтернативы. Заметно, куда склоняется ход этой конкуренции. Виртуальные практики — главнейший новый феномен в антропологической реальности; с небывалой быстротой они расширяют свой спектр и достигают поистине глобального распространения. Они выдвинулись совсем недавно, и еще не созрело время для выводов; но можно, конечно, ожидать, что именно ареал виртуальности будет доминировать в репертуаре предельных стратегий Человека, в его отношениях с Границей. Шансы — за сценарием эвтанасии человечества. В этом есть логика: история Альтернативы тогда рисуется как последовательный путь вниз, спадание по топике Антропологической Границы в ареалы с меньшей и меньшей творческой, формосозидательной энергией — вплоть до предела, которым и является колеблющаяся, полуреальная виртуальная реальность.

Может явиться мысль, что эта картина, этот «сценарий несовершенного апогея» попросту воспроизводят (на тарабарском наречии) обычнейшую картину жизни, парадигму жизненного процесса, проходящего фазы расцвета, упадка и умирания. Однако совпадение кажущееся. Для биологической особи событие порождения новой особи, отличной от себя и одновременно неотличимой, ибо у особи нет свойства самоидентичности, — есть подлинное событие трансцендирования, претворения в Иное, и в нем достигается совершенный апогей жизненного процесса. Жизнь совершенна в себе, ее парадигма заключает в себе ее преисполнение (ибо оно совпадает с произведеньем потомства). Но для существования человека это, увы, уже не так. Критическая грань, разделяющая две сферы, имеет много имен; в наших рассуждениях она выступает как самоидентичность. Человек обнаруживает себя наделенным залогом самоидентичности и по сей день решает, что с этим залогом делать. Перепробовав ряд энергоемких решений, недавно он с энтузиазмом открыл самый приятный и легкий путь.

Отсюда может явиться другая мысль: не хотим ли мы всем этим сказать, что «проект Человек» — неудачный опыт, коль скоро по бытийному счету его путь — неудача, крах? На эту мысль у нас уже нет резкого ответа. Тут ведь бывают просто настолько разные критерии! С одной стороны, да, если набросок наш верен, Человек скользит по своей Границе вниз, так и не обретя Исполнения, не сбывшись. А с другой — кто его видал, этот бытийный счет? Нельзя же отрицать сказочный технологический прогресс. И успехи в освоении ближнего космического зарубежья. И неуклонный рост мирной мощи РККА, то есть, тьфу, НАТО. Как говаривал Зощенко, ватерпасы изготовляются. Так что в данном пункте мы ни на чем не настаиваем. Кому как.

Существеннее совсем другое. Все, что мы говорили, максимально далеко от любой прогностики, и я никак не берусь пророчить о действительном грядущем, какое устроит себе Человек. Мы двигались в обычной логике, взвешивающей понятия и факты, оценивающей тенденции и пытающейся расчислить следствия. Желая хоть немного подняться над этой линейной логикой, подходящей более для суждений о механических апельсинах, мы пробовали рассуждать и в поэтике синопсиса: свободно отбирая акты, события, изменения и располагая их в разнообразные сценарии. Это отвечает реальности, топология, ткань которой сплетается из всех возможных и мыслимых сценариев, и эта многоцветная ткань гораздо богаче железной решетки линейной логики. Только от истинного грядущего эта ткань, быть может, отлична еще сильней, чем от железной логической решетки. Нет ничего более чуждого детерминизму, «предописуемости», чем реальность грядущего. Куда бы нас ни несло в топике Границы, однако действительность покуда не уставала демонстрировать нам, что она была и остается непредсказуемой и для нашей логики, и для наших сценариев, и мы еще, слава Богу, в открытом мире — в открытом море, — и бытийная тяга, изначально гнездящаяся в Человеке, может найти подлинное, а не редуцированное Исполнение. Человек неотменимо свободен быть или не быть: редуцировать или не редуцировать себя, а если потребуется, то и де-редуцировать. Открытость онтологическая значит и неутрачиваемость возможности вернуться в открытость. Связь с реальностью и грядущим устанавливает не построение сценариев, а жест возвращения в открытость, де-редуцирования себя. Это жест истового обращения, чающего услышать ответ: быть помянутым. И как архетипальный духовный жест де-редуцирования себя в истоки нашего мира входит молитва разбойника:

В связи с тем, что в № 12 за 2001 год не запланирована рубрика «Комментарии», в данном номере мы публикуем сразу две статьи С.Хоружего, завершающие цикл «Практикум по альтернативной антропологии», подготовленный автором по нашей просьбе. — Прим. ред.
1 Ле-цзы. Чжуан-цзы. Ле-цзы. Пер. В.В.Малявина. М., 1995, с. 300.
2 В этом свидетельстве нами соединены Макарий Великий (IV — V вв.), Симеон Новый Богослов (X — XI вв.), авва Софроний (Сахаров, 1896 — 1993).
3 «Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое!» (Лк. 23, 42). — Прим. ред.

Каким, по вашему мнению, будет конец света (конечно, если вы считаете, что он будет)? Возможных сценариев, которые предлагают нам вымысел (например, научная фантастика и кинематограф) и реальность (в частности, научные исследования и прогнозы), достаточно много. Так много, что каждый найдет что-то на свой вкус. Решили разобраться, какие теории наступления апокалипсиса являются самыми распространенными и в чем их особенности.

Что такое апокалиптическое событие?

Само слово «апокалипсис» — это греческий термин со значением «откровение», который стал обозначать конец дней, конец Вселенной и надвигающуюся гибель человечества из-за библейского Откровения Иоанна Богослова, где дается описание событий последних дней. Религия, наука и художественная литература — все предполагает, что жизнь на Земле подойдет к концу.

Биологический сценарий

Вирусы и пандемия

Те, кому довелось осознанно пожить в 2020 году, смогут еще долго рассказывать о личном опыте пережитой пандемии коронавируса. Впрочем, хотя она была разрушительной во многих смыслах, конца света не случилось. Другие печально известные пандемии включают испанский грипп, который заразил 500 миллионов человек в 1918–1920 годах и убил 50 миллионов, ВИЧ, непреодолимую силу 1980-х годов, которая до сих пор поражает человечество, и, конечно же, чуму XIV века, унесшую жизни почти половины Европы. Черная смерть убила 75 миллионов человек в Европе и Азии всего за четыре месяца — в то время население мира оценивалось в 450 миллионов человек.

Если что-то подобное случится не опять, а снова и мы не сможем найти способ остановить или контролировать заражение, человечество все-таки может быть уничтожено. В конце концов, по подсчетам ученых, количество вирусов на Земле составляет 800 миллионов на каждый квадратный метр — кто знает, какую угрозу они несут? Проблему составляют и супервирусы — загадочные штаммы, которые со временем укрепились, чтобы стать устойчивыми к антивирусным препаратам.

Ученые считают, что из-за супербактерий и супервирусов болезни, которые люди уже когда-то победили, могут возникнуть снова. Более того, благодаря глобальному потеплению и таянию ледяных шапок исследователи обнаружили ДНК гигантского сибирского вируса возрастом более 40 000 лет. Если старые вирусы вырвутся на волю, конец человечества будет ужасным.

Природные сценарии

Смысл природных сценариев, фокусирующихся вокруг стихийных бедствий, одинаков в любом случае: природа огромна и неконтролируема, а мы, люди, ничтожны и высокомерны. Нас в любой момент могут раздавить, как насекомых, а мы — глупцы, если думаем иначе.

Изменение климата

НАСА сообщает, что всего за последние 650 000 лет (что в масштабах истории планеты очень мало) произошло семь циклов наступления и отступления ледников, причем последний ледниковый период внезапно закончился около 7000 лет назад. C конца XIX века средняя температура поверхности Земли повысилась примерно на 0,9 °С в основном из-за увеличения выбросов углекислого газа и других антропогенных воздействий. Большая часть этого потепления пришлась на последние 35 лет, а пять самых теплых лет за всю историю наблюдений приходились на период с 2010 года.

К чему приведет глобальное изменение климата в контексте конца света? К частым лесным пожарам, более длительным периодам засухи и более интенсивным и продолжительным тропическим штормам.

Кроме того, если мы растопим весь лед, уровень моря поднимется на 65 метров и большая часть мира, каким мы его знаем, в конечном итоге исчезнет под водой. Если мы продолжим выделять углерод в тех же количествах, средняя температура вскоре достигнет 26 °C вместо нынешних 14 °C, что нанесет непоправимый ущерб существующему миру.

Крупномасштабный вулканизм

Звучит экстремально, но на самом деле крупномасштабный вулканизм — это медленный процесс, поэтому вряд ли все вулканы мира взорвутся одновременно, окутав мир лавой, и приведут к концу света.

Да, пробуждения Везувия в Помпеях или вулкана Кракатау в Индонезии были катастрофическими, но не концом света, а вулканизм в целом — это немного иное явление, которое, впрочем, считается причиной многих массовых вымираний на протяжении многих лет. Ученые подозревают, что массивные трещины и отверстия в земле, которые постоянно источают устойчивые пульсации лавы, со временем вызовут множество проблем, генерируя гораздо больше лавы, чем отдельные взрывы вулканов, и затрагивая гораздо более обширные территории.

Такая просачивающаяся вулканическая активность вызывает вымирание скорее из-за вторичных эффектов, а не из-за самого извержения. Вытекающая лава выделяет газ, который отравляет животных и растения, способствует кислотным дождям и изменению климата. Если раскаленная лава сталкивается с камнями, содержащими органические соединения, такими как залежи угля, выделяется огромное количество парниковых и токсичных газов — двуокиси углерода, метана и двуокиси серы.

События, вызванные подобными сдвигами в химии атмосферы планеты, могут быть поистине катастрофическими, но такого рода апокалипсис займет очень много времени.

Космические сценарии

Астероиды

Столкновение большого астероида или кометы с Землей может вызвать взрыв более мощный, чем все ядерные бомбы на планете, вместе взятые.

Считается, что именно такое столкновение привело к исчезновению всех наземных динозавров 66 миллионов лет назад. Тот астероид мог быть около 10–15 км в диаметре, а значит, при его столкновении с Землей высвободилось 100 000 000 мегатонн энергии в тротиловом эквиваленте (более чем в миллиард раз больше энергии атомных бомб, сброшенных на Хиросиму и Нагасаки).

В 2018 году космический камень шириной 100 метров появился из ниоткуда и едва не задел земную поверхность. В 2013 году в результате взрыва метеорита над центральной частью России пострадали 400 человек — тогда ливень горящих камней обрушился на шесть городов. По оценкам НАСА, сейчас около Земли находится 788 астероидов и метеоритов, кроме того, 136 комет могут в любой момент врезаться в нашу планету.

Так что большой старый камень из космоса вполне может пройти через нашу атмосферу, потенциально распадаясь на более мелкие суперразрушительные части, вызвав тем самым наш собственный локальный «Большой взрыв». И даже если столкновение не убьет человечество, любые инопланетные микробы, принесенные из космоса, могут стать причиной всеобщего планетного заражения (об этом — ниже).

Инопланетное вторжение

Есть много романов и фильмов, в которых инопланетяне вторгаются на нашу родную планету и пытаются вытеснить с нее людей. Некоторые из этих вымышленных историй считаются аллегориями протеста против военной гегемонии, но если вы все же верите в инопланетян, вероятность того, что они налетят на нас и уничтожат все на свете, все-таки достаточно мала.

Даже если нам кажется обратное, в реальности мы очень мало знаем о близких к нам Луне и Марсе — подумайте обо всех других планетах в ночном небе и о существах, которые могут их населять! Наука все еще находится на расстоянии многих световых лет от раскрытия этих загадок, и однажды массивные космические корабли могут появиться в небе. Когда яростные пришельцы спустятся с них на землю, у людей не будет никаких шансов против их современного оружия.

Впрочем, даже если не исключать возможности того, что мы действительно [не одни во Вселенной (https://theoryandpractice.ru/posts/18873-po-obrazu-i-podobiyu-pochemu-my-slabo-predstavlyaem-inoplanetnuyu-zhizn), есть большая разница между открытием жизни на других планетах и ​​завоеванием инопланетянами.

Межпланетное загрязнение

Существует два типа возможного межпланетного загрязнения: прямое загрязнение — перенос жизни и других форм загрязнения с Земли на другое небесное тело, и обратное заражение — внедрение внеземных организмов и других форм загрязнения в биосферу Земли.

Помните «Войну миров» и чем она закончилась? Люди думали, что надежды нет, а потом инопланетяне заболели обычной простудой и умерли. И это — хорошая новость. Плохая в том, что и инопланетяне, если они все же прилетят, тоже могут привезти к нам свою версию простуды, стерев человечество с лица земли.

Впрочем, чтобы этот сценарий реализовался, не обязательно нужны жители иных планет: микроскопические биологические загрязнители из других миров могут принести и пробоотборные зонды (скажем, с Марса), и возвращающиеся экипажи космических путешественников. Заражение вирусами, бактериями или спорами из других миров опасно тем, что у нас нет против них иммунитета. Вот почему астронавтов и космические образцы по возвращении на Землю помещают в карантин — чтобы убедиться, что они безупречно чисты.

Тепловая смерть Вселенной

Возможно, однажды Вселенная перейдет в состояние отсутствия свободной термодинамической энергии и больше не сможет поддерживать процессы, снижающие энтропию. В этом случае конец наступит, конечно же, не только Земле.

Идея тепловой смерти исходит из второго закона термодинамики — энтропия увеличивается со временем в изолированной системе (которой и является Вселенная), а сама система будет развиваться до состояния максимального беспорядка (или термодинамического равновесия). Следовательно, когда это произойдет, вся энергия будет равномерно распределена по космосу, не оставляя места для возникновения какой-либо многоразовой энергии или тепла. Все процессы, потребляющие энергию, прекратятся.

Физик Уильям Томсон (лорд Кельвин), предложивший идею тепловой смерти в 1850-х годах, называл потерю механической энергии теорией тепла. Фактически он высказал предположение, что чем больше Вселенная расширяется, тем холоднее она становится. И, согласно показаниям космического микроволнового фона, мы наблюдаем постоянное расширение Вселенной с уменьшающейся скоростью процесса, так что вполне вероятно, что она действительно закончится тепловой смертью.

Впрочем, тепловая смерть наступит не раньше, чем через 10 лет в 100-й степени (погуглите «гугол»), так что паниковать пока рано.

Технологические сценарии

Восстание роботов

Еще один сценарий с технологиями — когда они пытаются убить нас же самих, своих создателей, из-за серьезной неудачи или слишком большого успеха. Такие истории довольно ясно говорят о нашем страхе перед тем, что технологии становятся все более и более умными, а значит, смогут перехитрить нас совсем скоро. Это даже не столько страх перед искусственным интеллектом в реальной жизни, сколько непростая попытка смириться с тем, что мы, казалось бы, только-только научились программировать, а наши умные часы уже пытаются сказать нам, что и когда мы должны сделать. Умные системы и колонки уже контролируют ряд аспектов нашей жизни — а что, если они станут злыми? Чувство зависимости и беспомощности легко может перерасти в паранойю.

«Кибергедон»

Проще говоря, потенциальный крупномасштабный саботаж всех компьютеризированных сетей, видов деятельности и систем. Кибертерроризм, кибервойна, киберпреступность и хактивизм — все сюда. Такой катаклизм приведет к широкомасштабному нарушению деятельности интернета или экономическому коллапсу: вполне вероятно, что целями нападения в первую очередь станут банки и системы промышленного контроля.

Программы-вымогатели, заражающие миллионы компьютеров по всему миру, уже показали, как всего один класс атак может иметь огромное влияние: сопутствующий ущерб наносится многим жертвам, которые даже не являлись целевыми. Скажем, глобальная атака на системы связи и спутники может нанести физический ущерб и устроить крупномасштабный беспорядок, нарушив цепочки поставок продуктов питания и других товаров первой необходимости.

В общем, существует вероятность того, что однажды кто-то создаст настолько продвинутый вирус, что ему удастся преодолеть все барьеры кибербезопасности и вывести из строя интернет. Подумайте обо всем, что сегодня работает на интернет-технологиях: фондовые рынки, больницы, вооруженные силы, система образования. Если все это внезапно прекратится, это отрицательно скажется на миллионах жизней.

«Темное время»

Сценарий, при котором наши хваленые высокие технологии внезапно выходят из строя из-за ЭМИ, отказа электросетей или человеческой ошибки. Подобные сценарии часто подчеркивают, насколько мы зависимы от технологий и как быстро наши социальные ожидания и поведение возвращаются к более ранней, более варварской форме, когда мы лишаемся смартфонов и электричества.

Если мировые электрические сети выйдут из строя, это погрузит мир во тьму в прямом и переносном смысле. Смерти будут и на больничных койках, и на улицах, где машины начнут врезаться друг в друга, и на улицах, когда мародеры и другие негодяи выйдут в ночную тьму.

Социальные сценарии

Знаете, какой еще апокалипсис может положить конец миру? Коллапс общества, ведь это конец всей человеческой цивилизации. Падение культуры может быть внезапным или произойти через какое-то время, подобное случалось и раньше: цивилизация майя внезапно остановилась, а Римская империя умирала медленно. Самых разных причин для социально-общественного апокалипсиса немало.

Атомный холокост

Речь идет об ужасном теоретическом сценарии, при котором взрыв ядерного оружия (в результате ядерной войны) вызывает широкомасштабные разрушения и радиоактивные осадки, уничтожая нашу цивилизацию и делая часть или всю Землю непригодной для жизни.

Ядерная война и ее последствия будут иметь разрушительные последствия: здесь и огненные бури, и ядерная зима, и лучевая болезнь, так что плохо придется даже тем, кто сумеет каким-то образом выжить. В результате электромагнитных импульсов также может случиться временная потеря большинства современных технологий.

На сегодняшний день девять стран владеют в общей сложности 13 860 ядерными боеприпасами, в распоряжении России и США — 92% этого запаса. Но атомный холокост можно отнести к более широкой категории «войны, которая убивает почти всех». Оружие массового уничтожения, используемое в указанной войне, часто является ядерным, но также может быть биологическим, химическим, сейсмическим или еще каким-то более диковинным. Смысл же такого рода апокалипсиса обычно заключается не столько в том, что человечество достигло уровня почти полного самоуничтожения, сколько в том, насколько недальновидны могут быть люди.

Мальтузианский кризис

Мальтузианский кризис — это ситуация, в которой население будет опережать сельскохозяйственное производство. В целом последние достижения людей, такие как вертикальное земледелие, снижают вероятность такого рода катастрофы, однако известный факт в том, что популяция пчел вымирает, а значит, в будущем нам вполне может не хватить пищи.

Сейчас в мире насчитывается примерно 100 триллионов пчел, и хотя это звучит как «много», на самом деле это не так. Глобальное сокращение их численности связано с промышленным сельским хозяйством, паразитами, патогенами и изменением климата. Утрата биоразнообразия, разрушение среды обитания и нехватка кормов из-за монокультур и пестицидов, убивающих насекомых, представляют собой угрозу для медоносных пчел и диких опылителей.

Да, у человечества все еще останутся опыляемые ветром зерновые злаки, которые обеспечивают большую часть нашего питания, но многие фрукты и овощи просто не смогут выращиваться в таких масштабах без пчел.

Прочие сценарии

Библейский апокалипсис

Иоанн Богослов написал свое пророчество много веков назад, и, говорят, никто, кроме Бога, не знает, когда действительно наступит конец света. Тем не менее в Библии перечислены явные знаки, которых следует остерегаться. Их будет сложно не заметить, и, что интересно, многие уверены, что нынешние мировые события — это явный намек на наступление последних времен.

Судите сами. Нации восстанут против стран в войнах. Мир увидит ложных мессий, а затем и Антихриста. Землетрясения, болезни и голод станут обычными явлениями. В мире царит моральное разложение, эгоизм, тщеславие и слишком много любви к удовольствиям. Есть знаки и в небе — затмения и кровавые луны. Библия также предсказывает, что люди будут вздыхать и падать в обморок от страха, звезды начнут падать с неба, которое потемнеет. Тогда и начнется великая скорбь.

Кстати, еще немного о вирусах и пандемиях. В Откровении болезни и глобальные катастрофы известны как чаши, наполненные гневом Бога, — они будут «разлиты» по всему миру в наказание за греховность человечества. Первая чаша вызовет язвы и агонию у всех, кто имеет знак зверя или следует за ним. Вторая чума заставит море превратиться в кровь, и все в нем умрет. Реки и источники также превратятся в кровь после третьей казни. Четвертая чума вызовет сильные волны тепла, а пятая — тьму, язвы и агонию. Наконец, шестая вызовет высыхание рек, в то время как седьмая будет связана с громом, молниями, шумами и землетрясениями такой силы, которых еще никогда не было на Земле.

Зомби-апокалипсис

Хотя появление реальных «живых мертвецов» кажется чем-то невозможным, этот мотив конца света является одним из самых распространенных в культуре. К появлению зомби, по предположениям тех, кто верит в такую вероятность, может привести и случайное заражение патогенами и вирусами, и, шире, биологическое оружие, а еще — секретные военные эксперименты или таинственные космические лучи. Вариантов много, и в этом смысле сценарий зомби-апокалипсиса пересекается с некоторыми другими, поэтому его можно выделить и как отдельную категорию, и как сопутствующую проблему какого-то другого конца света.

Кстати, есть болезни, которые напоминают поведение зомби, например бешенство и африканский трипаносомоз, или сонная болезнь. И хотя уже давно существуют методы лечения такого рода недугов, как знать: вдруг какая-то новая и неразрушимая мутация существующей болезни приведет к появлению существ, которые больше всего на свете ценят в других их мозг?

По оценкам экспертов, восстание зомби сократит население Земли до 273 человек всего за 100 дней (да, такое исследователи тоже моделируют). Интересно, что зомби, по сути, могут быть простой метафорой для всего, что вы хотите, но чаще представляют рабочий и низший классы или иммигрантов, играя на страхе восстания «чужих против своих».

Подземное вторжение

Все мы знаем, что на Земле есть жизнь, а что насчет жизни в Земле? Теорий о том, что в недрах планеты скрыты не только ядро и раскаленная магма, но и таинственные земли с их потенциально опасными обитателями, огромное множество. От фильма «Власть огня» и романа «Путешествие к центру Земли» до культурных верований в подземных жителей у самых разных народов, «подполье» нашей планеты, если задуматься, может таить нечто зловещее, что только и ждет подходящего момента, чтобы выбраться на свет и начать сеять хаос.

Впрочем, реальная вероятность того, что нечто подобное станет причиной конца света, довольно мала. Другое дело, что мы по-прежнему не много знаем об обитателях морских глубин. В конце концов, боевые шрамы на кашалотах, вернувшихся с охоты в недрах океана, заставляют задаться вопросом о том, с кем именно они там дрались. Кстати, на суше самое глубоко обитающее существо, обнаруженное на сегодняшний день, находится в пещере на 1,98 км под поверхностью Земли — это безглазый Plutomurus ortobalaganensis, который ест разлагающуюся материю.

Главная же мысль этого сценария (и некоторых других — например, с пришельцами) в том, что нас в основном уничтожают превосходящие существа, которых мы не можем уничтожить или хотя бы понять. Их атаки обычно беспощадны, с ними нельзя договориться, и они определенно играют на нашем страхе, что мы не сможем контролировать ситуацию в той мере, как нам хотелось бы.

О том, как выживают в постапокалиптическом мире жители бывшей России, обосновавшиеся после катаклизма в городе-крепости, слушайте в новом аудиосериале Дмитрия Глуховского «Пост. Спастись и сохранить», который озвучил сам писатель. Фантастический аудиосериал подготовлен совместно с международным сервисом Storytel.

Конец света

В повседневном гомоне нынешних «кризисов», стоящих перед человечеством, мы забываем о многих поколениях, которым жить после нас. Не тем, кому жить через 30 лет с этого момента, но 100 или 1000 лет после.

Мы сталкиваемся с рисками, так называемыми экзистенциальными рисками, что несут угрозы будущему человечества. Мистики, такие как Нострадамус, постоянно пытались вычислить конец света. Герберт Уэллс попытался разработать науку прогнозирования и лихо изобразил далекое будущее человечества в своем произведении «Машина времени». Иные писатели строили в своих произведениях альтернативные долгосрочные прогнозы, чтобы предупредить, развлечь или поспекулировать на тему конца человечества.

Деятельность человека неуклонно формирует будущее нашей планеты. И хотя мы находимся далеко от возможности управления стихийными бедствиями, мы разрабатываем технологии, которые могут нам помочь смягчить их силу.

Люди говорили об апокалипсисе на протяжении тысячелетий, но лишь немногие из них пытались помешать ему.

Если человечество погибнет, то это, по крайней мере, означает потерю смысла, порожденного прошлыми поколениями, потерю жизни всех будущих поколений и всех ценностей, которые они, возможно, были в состоянии создать. Это огромная моральная причина упорно трудиться, чтобы предотвратить экзистенциальные угрозы, которые когда-нибудь вполне могут стать реальностью.

Имея это в виду, мы выбрали пять самых серьезных угроз для существования человечества. Но этот список, конечно же, не является окончательным.

1. Биоинженерный терроризм

От природных пандемий погибло больше людей, чем в войнах. Тем не менее, природные пандемии вряд ли несут сегодня экзистенциальные угрозы: как правило, некоторые люди устойчивы к возбудителям болезней, и потомки выживших также становятся менее подвержены заболеваниям.

Но, к сожалению, не только природа может насылать на человечество эпидемии и массовые случаи смертей. Это могут делать и сами люди. Вспомним, например, культ Аум Синрикё, секту, которая пыталась ускорить апокалипсис использованием биологического оружия. А некоторые люди вообще думают, что Земля будет лучше смотреться без людей.

Число погибших от биологического оружия и эпидемических атак сегодня не такое высокое, но нужно понимать, что жертв может быть гораздо больше. Риск глобальной пандемии от биотерроризма пока что кажется очень маленьким. Но это только пока, ведь технология становится все более мощной и в будущем станет доступной очень многим.

2. Ядерная война

Ядерная война

В то время, как только два раза ядерное оружие было использовано в условиях войны до сих пор — в Хиросиме и Нагасаки во Второй мировой войне, — ядерные арсеналы являются огромными, и они достигли угрожающих масштабов во время холодной войны. Было бы глупостью думать, что ядерная война невозможна. На самом деле, это не маловероятно.

Карибский кризис был очень близок к началу ядерного противостояния. Если мы предположим, что один такой случай будет происходить хотя бы каждые 70 лет, и один из трех случаев привел бы к ядерной войне, такая катастрофа случится не более чем через 150 лет.

Что еще хуже, карибский кризис был только самым известным происшествием данного рода. История советско-американского ядерного сдерживания полна опасных маневров.
Полномасштабная ядерная война между крупными державами могла бы убить сотни миллионов человек по самым скромным подсчетам.

Реальная угроза для оставшихся в живых после ядерной войны состояла бы в явлении, известном как ядерная зима. Это означало бы, что сажа, пепел, вредные выбросы поднимались бы в стратосферу, в результате чего на несколько лет можно было бы забыть о свете солнца и тепле. Современные климатические расчеты показывают, что это могло бы препятствовать сельскому хозяйству в большей части мира в течение многих лет. Если этот сценарий произойдет, миллиарды будут голодать и умирать, а другие миллиарды будут подвержены другим угрозам, таким как болезни. Вряд ли человечество вымрет окончательно, но и такой вариант не исключен: все зависит от того, насколько ожесточенной будет ядерная война и насколько долгой и изматывающей последующая за ней ядерная зима.

3. Нанотехнологии

Нанотехнологии являются специфическим контролем над материей с атомной или молекулярной точностью. Нанотехнологии открывают широкие возможности для науки. Но проблема в том, что, как и биотехнологии, развитие этих разработок увеличивает потенциал для злоупотреблений, от которых трудно защититься.

Большой проблемой является пресловутая «серая слизь» — самовоспроизводящиеся наномашины, которые едят все и вся, с чем сталкиваются. Конечно, от таких наномашин требуется серьезнейшая система защиты. Это достаточно сложно сделать, и риск появления неконтролируемых армий и вооружений может стать реальностью очень быстро — и, следовательно, это оружие может нанести такой удар по миру, что от него мир будет не в состоянии защититься.

4. Неизвестный нам фактор

Наиболее тревожной возможностью гибели человечества является нечто, что нам очень сложно понять, поскольку мы есть существа примитивные и несовершенные.

Есть что-то смертельное для нас прямо сейчас, а мы и понятия не имеем об этом.

Тишина в небе может быть этим самым смертельным фактором. Почему бы и нет? Возможно, существует некий закон, по которому разумная жизнь должна обязательно быть уничтожена? Словом, мы практически ничего не знаем о мире, в котором существуем. Можем ли мы говорить о том, что и завтра мы будем живы?

5. Искусственный разум

Интеллект является очень мощным инструментом. Крошечный прирост интеллекта позволил нам решать сложные задачи и оставить всех остальных животных далеко позади. Теперь их дальнейшее существование зависит от человеческих решений, а не от того, что они делают. Быть умным – это реальное преимущество для людей и организаций, так что употребляется много усилий в выяснении путей улучшения нашего индивидуального и коллективного разума: от создания медицинских препаратов до производства программного обеспечения для обеспечения искусственного интеллекта.

Проблема в том, что интеллект может быть использован не в добро, а для достижения катастрофического конца. Нет никаких оснований думать, что это невозможно. Как раз к этому все и идет. Человек создает искусственный разум, и последний становится умнее своего создателя. Но почему тогда этот разум должен подчиняться человеку? Разве человек – не помеха для высшего разума?

Понравилась статья? Поделить с друзьями:
  • Сценарий ко дню юристов
  • Сценарий конец сказки
  • Сценарий ко дню юных героев антифашистов
  • Сценарий конек горбунок начальная школа
  • Сценарий ко дню юбилея школы