Сценарий спектакля выходили бабки замуж

ВЫХОДИЛИ БАБКИ ЗАМУЖ

КОМЕДИЯ

в двух частях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

ИВАН
ГАЛИНА
ОЛЬГА
МАРИЯ
АВДОТЬЯ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Комната в доме престарелых.
Четыре кровати, четыре тумбочки, стол, стул, старый телевизор, «Правила» и «Распорядок дня».
Четыре старые женщины.
По распорядку — тихий час. По правилам – тишина.
Тетка Галя, самая молодая из женщин (ей нет еще и восьмидесяти), сидит, перебирая струны гитары.
Мария Ивановна, делая вид, что роется в тумбочке, следит за ней – как бы не ударила та по струнам в неположенное время.
Баба Оля, полненькая, совершенно домашняя старушка, вяжет. При этом вся во власти создавшейся интриги.
Иссохшая, глухая Авдотья лежит в постели. Глаза закрыты, но, судя по выражению лица, старуха о чем-то сосредоточенно думает. Или мечтает. Факт, что и она в тихий час не спит!
Галина все же не выдержала, тихо запела, пародируя какой-то молодежный шлягер, какую-то песенку о любви, типа: «Твои глаза – ым, ым, ым…»
Мария тут же с воодушевлением принялась за воспитательную работу, без которой, стало очевидно, ей так же тяжко, как Галине час без веселья.

МАРИЯ. Галя! Милая! Ведь тихий час! Забыла? Когда приучишься к порядку? Я напомню тебе и всем остальным, когда нас устраивали сюда, в государственное заведение, мы подписались под правилами общежития, поклялись соблюдать распорядок дня!
ГАЛИНА. Ага, поклялись… коровой.
МАРИЯ (выработанным казенным языком). Элементарное чувство благодарности тем, кто обеспечил нам счастливую старость, должно подвигать нас к послушанию и терпению. Ты постоянно забываешь о своих обязанностях, об ответственности перед обществом, о долге перед страной и народом! Вот смотри, что написано в правилах… (Читает тем же языком Правила).
ГАЛИНА (завершает песенку по-деревенски отчаянным стоном). О-ой… Насмотрелась я вчера, девоньки, в этот вот ящик на это, как его…
ОЛЬГА (мягко). Конкурс красоты, Галина. Вчера вечером мы конкурс красоты смотрели.
ГАЛИНА. Да. Насмотрелась на диво дивное, и под утро, знаете, что приснилось? (Выдержав паузу) Стоит будто бы дом на пригорке. А под пригорком озеро. А у озера лужайка. А на лужайке сена стожок. А на стожке сена сижу я. Сижу, примеряю туфельки!
ОЛЬГА. Туфельки?
ГАЛИНА. Туфельки! Те самые, которые достались победительнице конкурса!.. Ой! А вокруг птички поют, облака плывут, леса зеленеют, а озеро синее, синее! И туфельки – как раз! Носи не хочу! К чему бы это, а, Оленька?
ОЛЬГА. Известно, к чему. Новая обувка, девка, к свадьбе!
МАРИЯ (ехидно). А если при этом еще и губы зудят – к поцелуям трепетным!
АВДОТЬЯ (шевельнулась). Есс…
МАРИЯ (с тем же ехидством). Помнится, ты говорила, что сны у тебя вещие!
ОЛЬГА. Так что, готовь приданое, подруженька!
ГАЛИНА. А что его готовить? Взяла вон подушки под мышки и готова! К труду и обороне! (Достает из тумбочки начатую бутылочку с вином). Господи, вдовье дело горькое… (Наливает на донышко стакана). Только вымерли они давно, кавалеры-то! Как мамонты! (Поднимает стакан). Господи-боженька, прости грешную сиротинушку… (Выпивает). Так-то вот, Оленька.
ОЛЬГА. Это точно. Вымерли. Великие табуны вымерли!
ГАЛИНА. И какие табуны! Земля гудела! Свет белый в глазах качался! Слоны на комодах скакали! А теперь? Услышишь ли что? И дрогнет ли что?
ОЛЬГА. Вчера, однако, ветерок донес какой-то скрип! Шебарши-ится кто-то…
МАРИЯ. …где-то в глухом уголке.
ГАЛИНА. …в дальних лесах.
ОЛЬГА (с внезапной чувственной нежностью). Какой-нито… Ванечка нежный.
АВДОТЬЯ. Есс…
ГАЛИНА. Шебаршится-то он, может, и шебаршится, да толку что?
ОЛЬГА. Как что? Мамонт, все же! Уцелевший! Сидел в лесах, пока кипели катаклизмы, а как улеглось все — вылез…
ГАЛИНА. Только у него, у мамонта твоего, теперь хобот, небось, как у того марсианина, который мне на той неделе снился.
ОЛЬГА (робко, зная, о чем пойдет речь). А что у марсианина?
ГАЛИНА. А у марсианина, милая, не будь к ночи сказано… (Шепчет на ухо Ольге что-то жаркое и явно непристойное).
ОЛЬГА. Мамоньки! (Через паузу) Ой, мамоньки!… (Еще через) Мам… ки…
ГАЛИНА. Ей Богу!
ОЛЬГА. Неужели… вообще…
ГАЛИНА. Как корова языком! Только здесь вот, на голове, две какие-то… ну… рессоры…
ОЛЬГА. Так, может, у них, у марсиан, на лбу?
ГАЛИНА. Что на лбу?
ОЛЬГА. Ну… рессора.
ГАЛИНА (расхохоталась). Да ты что, сельпошная! Ты что? Сказанула – на лбу рессора! Да ведь у них…
МАРИЯ. А ну! Эт-то еще что за разговоры? Вы что, гражданочки, позволяете себе? Вы где находитесь? Вы что, на базаре? Старших бы постыдились! Они ведь лежат и слышат! И уши у них вянут!
АВДОТЬЯ. Есс…
МАРИЯ. Ишь, невесты на выданье!
ОЛЬГА (тихо). Уж и пошушукаться нельзя!
ГАЛИНА. Речь-то про эту вот рессору. Видишь, из кровати торчит! Всю ночь в бока тычется.
МАРИЯ. Ага, ей бы еще и не тыкалось, ей бы еще и перины! Ей коммунизм построили, а она, чтоб не тыкалось! Нет, вы поглядите! Тепло, уютно, кормят, лечат, массаж, сауна, и дрова не таскать, и уборная рядом! Вам что, еще и педикюр нужен? Чего не хватает?
ГАЛИНА. Света! Света не хватает! Сидим замордованные, замурованные, без электричества!
ОЛЬГА. Ты бы, Марья Николаевна, матушка, все же, как староста, уж доложила бы администрации. Тяжело без света-то.
МАРИЯ. Да говорила я им. У них электрик уволился. Его, запойного, давно пора было гнать в три шеи.
ГАЛИНА. Пусть свечи выдадут.
МАРИЯ. А свечи они пожгли еще в прошлый новый год.
ГАЛИНА. Ну вот, дожили! Ни лампы, ни свечи!
ОЛЬГА. Ни утюга, ни чайника!
ГАЛИНА. И окно с видом на железобетонную стену!
АВДОТЬЯ (целиком поддерживая подруг по несчастью). Есс…
МАРИЯ (пораженно переводит взгляд с одной на другую, останавливает на Авдотье). И ты, Авдотья?
АВДОТЬЯ (решительно шевельнулась). Есс…
МАРИЯ (села, тихо плачет). Не могу я с вами! Завтра же попрошу, чтобы сняли меня с этой должности. Изберите себе другую. А я не могу. У меня уже ничего не выдерживает с вами.
ОЛЬГА. Ой, чего надумала! Да как же мы без тебя!
МАРИЯ. А как хотите! А с меня достаточно! Всю жизнь так было. Всю жизнь терзали душу! Еще в пионерском отряде, помню, такая же парочка была! Потом в комсомольском была, курили в туалете. Потом в партейной ячейке – разбираться уставали! Думала, хоть на заслуженном отдыхе обрету покой! Нет! И здесь они тут как тут – поэты!
ОЛЬГА. Ой, подождите, подождите!
МАРИЯ. Жизнь испоганили! Что вы меня преследуете? Что вы меня хоть сейчас-то, на старости лет, не отпустите? Чего вы добиваетесь от меня? Ведь у меня теперь и сил нет на вас!
ОЛЬГА. Я забуду, помолчите! Где у меня тетрадочка?.. Вот она! Галя, миленькая, дай ручку… Пожалуйста, скорее… Вылетит… Голова-то худая…
ГАЛИНА (подает ей ручку). Возьми…

Ольга записывает в тетрадку что-то такое, что вдруг пришло ей в голову, и что никак нельзя утерять, забыть.
Подруги смотрят на нее с жалостью, зная, что она записывает.

ГАЛИНА (выждав паузу). Ему?
ОЛЬГА. Ему.
ГАЛИНА. Почитай.
ОЛЬГА. О нет. Это интимное.
ГАЛИНА. Тем более интересно. Почитай.
ОЛЬГА. Нет-нет… Это стихи.
ГАЛИНА. Знаю, что стихи. Поэтому и прошу.
ОЛЬГА. Мне неловко. Я ругаю тут его…
ГАЛИНА. Ругаешь?..
ОЛЬГА. Ругаю…
МАРИЯ. Врача придется вызывать.
ОЛЬГА. Снова?
ГАЛИНА. Раз и врача! Что она сделала такого, чтобы сразу врача!
ОЛЬГА (тихо, чувствуя за собой страшную вину). Что я сделала такого?
МАРИЯ. Тебе сколько лет?
ОЛЬГА. Восемьдесят.
МАРИЯ (ехидно). Восемьдесят?
ОЛЬГА. Восемьдесят… с хвостиком, матушка.
МАРИЯ. И кто, скажите мне, в восемьдесят лет да с хвостиком стихи пишет? Их когда пишут?
ГАЛИНА. Когда любят, тогда и пишут. А твои порядки знаем: чуть чего – врача! Стишок какой – укол! За каждую строку по уколу! А если бы она поэмы писала? Вы бы в решето превратили ее мотовилу, благо с решето и есть!
ОЛЬГА (смущенно). Какие поэмы, господи! Так, четверостишия…
МАРИЯ. Четверостишия! Ты ведь покойному мужу пишешь, словно живой он! И ладно бы просто стихи – объяснения!
ОЛЬГА. Какие объяснения, бог с тобой…
МАРИЯ. В любви! Стеречься тебе надобно! Страшная хворь прилипла к тебе! Нашлась, поэт! Поэты, милая, в таких заведениях, в которых мы обитаем, не живут!.. Ложитесь, давайте! Не мотайте нервы
ОЛЬГА (тихо, виновато). Прости нас, матушка, прости… Ничего мы не добиваемся… Они ведь не спрашивают, когда приходят. Не звонят заранее, не стучатся.
МАРИЯ. Кто?
ОЛЬГА. Стихи. Кто ж еще.
МАРИЯ. Какие стихи?
ОЛЬГА. Мужу.
МАРИЯ. Да ну вас! Господи, скорее бы бог прибрал, что ли… (Легла, накрыв голову одеялом).

Галина осторожно наливает на донышко стакана, протягивает стакан Ольге.

ГАЛИНА (тихо, заговорщическим голосом). На-ка, выпей…
ОЛЬГА (так же тихо). Спасибо, матушка… Пожалуй, выпью.
ГАЛИНА. Пей, пей… (Авдотье) Тебе налить?
АВДОТЬЯ (заговорщически). Есс…
ГАЛИНА. Налью и тебе…

Галина наливает на донышко стакана, придерживая за голову, помогает старухе выпить. Затем садится к Ольге.

ГАЛИНА. Ах, Ольга, Ольга, добрая душа. Знать душевным был твой муженек, если до сего дня так почитаешь его.
ОЛЬГА. Душевным был, матушка, душевным. Мастеровой. Плотничал. Дома строил. Такие хоромины возводил, ахнешь! Как картины!
ГАЛИНА. Плотничал, говоришь?
ОЛЬГА. Плотничал.
ГАЛИНА. Пил, наверное, раз плотничал?
ОЛЬГА. Пил, голубушка, пил.
ГАЛИНА. И бил, наверное, раз пил?
ОЛЬГА (буднично соглашается). Ну, не совсем чтобы бил. Поколачивал. Как же без этого. Пыль стряхивал.
ГАЛИНА. А говоришь, душевным был.
ОЛЬГА. Был. Только догадалась я об этом слишком поздно, когда помер он. Удивленным.
ГАЛИНА. Удивленным? Чему удивился-то? Смерти, что ли?
ОЛЬГА. Родинке.
ГАЛИНА. Родинке?
ОЛЬГА. Ну. Ой, смех один. Пришла я к нему в больницу. Попрощаться. Села, сижу. Я молчу, и он молчит. Прощаемся. И он вдруг возьми да скажи – что это ты, голова с косичкой, рыжими слезами плачешь? А я не плакала, сдерживалась. Я ему и говорю, не плачу я, ни светлыми, ни рыжими… А он – да ты че, дура, меня за слепого держишь? Вон на правой щеке у тебя колотится слеза! Рыжая. Я говорю, здесь, что ли? Он говорит – ну! Потрогай, потрогай ее, рыжую! Я и говорю ему – не слеза это, родинка. Тут он и удивился – как, говорит, родинка? Откуда она взялась? Я говорю, она и не девалась никуда, всегда была там, со дня рождения, потому и называется родинка. Родишься с ней. Что ты сочиняешь, что сочиняешь – кричит! Сидишь и сочиняешь сказку умирающему! Я в ответ – я жалею тебя, умирающего, а родинка настоящая, ее не сочинишь! Она или есть, или ее нет.
ГАЛИНА (не сразу). И что потом?
ОЛЬГА. Потом он умер.
ГАЛИНА (через паузу). Не пойму я тут чего-то. Вы сколько вместе жили?
ОЛЬГА. Жизнь целую, сколько. Лет пятьдесят.
ГАЛИНА. Вы что же, жизнь целую прожили, а у кого где родинка, где бородавка не видели?
ОЛЬГА. Когда же видеть-то было?
ГАЛИНА. Да ее, твою родинку, за версту видно! Он что у тебя, слепой был?
ОЛЬГА (вдруг обиделась, зашмыгала носом). Он у меня был плотником!

Мария встала, подошла к окну с видом на железобетонную стену, замерла, вглядываясь в ее трещины.

МАРИЯ. Поэзия… мать их…
ГАЛИНА (Ольге). А слезы у тебя действительно видные (приличные)!
ОЛЬГА (заулыбалась). Их бы на базаре продавать, да? Богаче нас людей бы не было?
ГАЛИНА. Уж точно, стали бы алигархами!
АВДОТЬЯ. Есс…
ГАЛИНА. Господи, все они хороши, эти мужики, все одним миром мазаны! Вот моего только возьми…
МАРИЯ (обернулась, ехидно). Это которого?
ГАЛИНА. Да которого хочешь! Говорю же, все едины! Вот первый мой. Уж на что святой человек был, ему хоть самовар на голову ставь, он не воспротивится. Но – орал! Ора-ал…
МАРИЯ. Не покричи-ка на тебя.
ГАЛИНА. О другом я. Пел он так, ором, криком. Не пел даже, тайгу пластал! И всю ночь! И все на такие темы, которых у нас официально не было, которые вы пресекали! Бывало, как выскажет про худой колодец. Уши вяли! Вот послушай-ка…
МАРИЯ. Еще что придумаешь? Попробуй только! Я тебя к коечке пристегну и врача…
ГАЛИНА. Жаль. Песня куда знатная!
ОЛЬГА. Ну, а второй? Второй кем был?
ГАЛИНА. А второй у меня был… лицом кавказской национальности.
МАРИЯ. Ты же вчера говорила, что грек он был…
ГАЛИНА. Это вчера…
МАРИЯ. Господи, у всех биография, а у этой – география!
ГАЛИНА. Эх… Как, бывало, начнет кобениться, как начнет… Вот так-то…
МАРИЯ. Эй-эй, нам в мертвый час только лезгинку осталось выкозуливать! Сядь, говорят тебе, сядь!
ОЛЬГА. Ну, а третий? Третий?
ГАЛИНА. Третий? Третьим мне бог послал… цыгана. Вот не поверите, настоящий был Будулай! Такое творил по пьяному делу, что…
ОЛЬГА (зная, о чем речь). Ну? Что творил?
ГАЛИНА. Нет, девчонки, не выпрашивайте, не сказать мне!
ОЛЬГА. Ты на ухо…
ГАЛИНА. И на ухо не сказать! Потому что слов нет таких! Изумлению моему до сего дня нет предела!
МАРИЯ. Нашла чему дивиться!
ГАЛИНА. Как же не дивиться? Ведь подумайте девки, — от трех мужиков и ни одного ребенка! Достанься такой Будулай тебе, староста, ты бы за раз тройню бы родила! И не дрогнула бы!
МАРИЯ. Ага, стала бы я с твоими будулаями рожать! Да я с ними на одну лавку бы не села!.. Господи, срамота! Жили как, а? Пели да плясали! Да еще вот стихи сочиняли!
ГАЛИНА. Ну, а вы? Вы как жили?
МАРИЯ. Мы?
ГАЛИНА. Да, вы.
МАРИЯ. Мы, милая моя, социализм строили!
ОЛЬГА. Она спросила, как жили? Строить-то мы все строили. А жили как? Расскажи?
ГАЛИНА. Похвались своим муженьком.
ОЛЬГА. Похвались. Мы вот каждый день про своих рассказываем, а ты ни разу даже не упомянула о своем-то.
МАРИЯ. А чего о нем упоминать? Так себе был мужичек. Если сказать по партийному прямо и принципиально – был он пенек!
ГАЛИНА. Вот и созналась! Значит, с пеньком жила?
МАРИЯ (сокрушенно). С пеньком.
ОЛЬГА (жалея). Как же ты жила с ним?
МАРИЯ. Даже сама не знаю, как жила!.. (Не сразу) Печником он был. За ним в очередь стояли. Клал печи, да и жил что в печи — за работу не просил, а что давали… Прямо как курица, прости господи, где ходил, там и напивался. Я на общественной работе, а он, вислоухий, на промысле. Так и жили, ни хрена не нажили!
ГАЛИНА. Темнишь, комендант. Не похоже, чтобы такая державная да замуж за пенька.
МАРИЯ. Да разве угадаешь? Выходила, вроде, за кедра сибирского, переночевала, оказалось, пенек московский! Я его прибить хотела. Чтоб глаза не мусолил. Только ведь и со мной однажды вот это ваше поэтическое удивление сотворилось.
ОЛЬГА. Удивление? Чем же мог он удивить тебя?
МАРИЯ. Снарядился он как-то на очередной промысел, подошла я к нему, чтобы внушить линию, ну, промеж глаз, гляжу: а глаза-то у моего пенька как у младенца новорожденного. Ну вот прямо как… как у этого… как у олененка. Ходил неделю черный, словно в ночь родился, а тут вдруг, когда идти на работу, посветлел. И так необычно, так чудно. Словно кто свечку зажег и осветил его душу изнутри. Вот смехота! У него и печки-то все были такие же, озорные, ребячьи. С печурками да с зеркалами. Только нет уже давно печек тех… Да и зеркала все поразбились…
ОЛЬГА (тихо). Ни домов, ни печек. Будто и не жили…

Притихли женщины. Поднялась встревоженная Авдотья, на Галину уставилась: чего, мол, вы?

ГАЛИНА. Да мужиков своих вспомнили, мужиков.
АВДОТЬЯ. Есс…
ГАЛИНА. Расскажи-ка вот и ты про своего-то, повесели нас.
ОЛЬГА. Расскажи, тетка Дуня, расскажи. Разутешь нас.

Авдотья молча похлопала себе по шее.

ГАЛИНА. Что, тоже поколачивал?

Авдотья отрицательно покачала головой.

МАРИЯ. Другое она этим хочет сказать. Присказка есть такая. «Ждала сватов, даже шею помыла. Сижу теперь вот, как дура, с чистой шеей…»

Авдотья согласно вздохнула и, произнеся про себя «Тудысь твою мать», легла.

ГАЛИНА. Да-а, уж что-что, а шеи у нас у всех… намытые!.. По-распорядку – мертвый час!.. Эх!.. (Запела, тихо) Позарастали стежки-дорожки…

Женщины присоединились. В том числе и Авдотья. Без слов, понятно, но затянула душевно, с едва слышным стоном.
Поют.
Ольга вдруг всполошилась.

ОЛЬГА. Ой, тихо, тихо!
ГАЛИНА. Что, опять стихи?
ОЛЬГА. Нет, хуже!.. Стучатся! В дверь!..
ГАЛИНА. Кого черт носит? В тихий-то час.
ОЛЬГА (Марие). Зачем ты это сделала?
МАРИЯ. Что?
ОЛЬГА. Врача вызвала зачем?
МАРИЯ. Да не вызывала я врача сегодня.

Стук в дверь. Настойчивый.

ОЛЬГА. Мамоньки…
ГАЛИНА. Да сиди ты! Свои, наверное. Как к себе домой ломятся!..
МАРИЯ. Войдите же! Не заперто!

В дверях появляется старик.

СТАРИК. Это у вас розетки обвалились?.. Что, оглохли? Я спрашиваю, это у вас розетки пообвалились?

Изумленные женщины смотрят на него молча. Впрочем, не все. Одна, хотя и не сразу, выдала-таки реплику.

АВДОТЬЯ. Есс…
СТАРИК. Ага!
ОЛЬГА. Боже, какие ему нужны… розетки? Кто он такой?
СТАРИК. Я говорю, электрика заказывали?
ГАЛИНА. А-а, так бы и сказал, что электрик новый! А то ведь напугал девок! Нам показалось — ревизия явилась, проверить, у кого розетки целы!.. Ну, чего замер, мамонт? Проходи, будешь дорогим гостем. Мы тебя тут как раз вспоминали.
МАРИЯ (решительно перехватывает инициативу). Галя, сядь на место!.. (К старику). Электрика я заказывала. Я старшая в этой комнате. А ты, значит, новый?
СТАРИК. Ну, не совсем…
МАРИЯ (не дает договорить). Ладно. Приступай к делу.
СТАРИК (проходя мимо Авдотьи, наткнулся на ее взгляд, непроизвольно гаркнул). Здорово, девка!
АВДОТЬЯ. Есс…
СТАРИК (повернулся к Марии). Мордва?
МАРИЯ. Русская.
ГАЛИНА. Глухонемая она. Трижды солдатская вдова. Первого мужа в японскую потеряла, второго — в первую германскую, третьего — во вторую германскую, четвертого…
СТАРИК. Неужели, в чеченскую?
ГАЛИНА. Да нет. Четвертого в японскую.
СТАРИК. Понятно. Героическая вдова! (Поправляет на старухе одеяло). Что ж вы за ней не ухаживаете? Нога торчит… белая… (Прикрыл ногу старухи).
ГАЛИНА. Это не нога. Это протез.
СТАРИК. Да ты что? Ну-ка…
ГАЛИНА. Эй-эй, осторожнее. У нее там кругом протезы!
МАРИЯ (строго). Галя! Помолчала бы, а?
СТАРИК (продолжая укрывать старуху). Озябла… Тепла не хватает…
ОЛЬГА. А кому его хватает?
СТАРИК. Ну вот, спи, давай, героиня…

Отошел от старухи, но его останавливает тихий стон.

АВДОТЬЯ. Ишшо…
СТАРИК. Ага! Узнаю! Это краткое русское слово «еще»! Как много в нем… Свои, вижу, бабы. Русские!

Мария на эту реплику презрительно фыркнула. Старик вновь занялся Авдотьей.

СТАРИК. Ну, не дрожи, не дрожи… Холодно, что ль?
АВДОТЬЯ. Есс…
СТАРИК. Согреешься… Вот освобожусь, я тебе еще и массаж сотворю. Только без интима. Интим мы избегаем!.. Так! С этой все ясно. А где у нас тут искрящееся хозяйство?
ОЛЬГА (показала на Галю). Искрящееся в том углу…
СТАРИК. Эт-то я вижу. Только я о другом спрашиваю, где у вас тут электрическое хозяйство? Что ж, начнем с самого простого, с выключателя!

ОЛЬГА. Вы уж осторожнее, дяденька, как бы не убило!
СТАРИК. Убьет, так убьет. То, что суждено было съесть, съедено. То, что суждено было выпить – выпито. (Не сразу, занятый делом). И оплакивать некому. Живем одни.
МАРИЯ. Так ты, наверное, не электриком принят в наше заведение, а очередным жильцом?
ОЛЬГА. Неужто, правда? Новенький?
СТАРИК. Какой же я новенький. Я старенький. А живу я в своем доме.
ОЛЬГА. Это в какой деревне?
СТАРИК. Да не в деревне. Вернее, была деревня, да сплыла. Раскатали на дровишки. Мой дом единственный сохранился. Пожалели как достопримечательность. Жалко его бросать. Как никак точка на карте. И культурная ценность. Ради этой точки и живу.
ГАЛИНА. Один посреди тайги?
СТАРИК. Один. Сижу посреди целого Китая сам себе Мао Цзе Дун! Так что, если что, пишите письма.
ГАЛИНА. Мао цзе дуну?
СТАРИК. Мао цзе дуну. Только без этих, без иериглофов и интима! Интим я избегаю. Так, выключатель в норме. Проверим проводку!..

ОЛЬГА (тихо). Оно, конечно, своя избушка — свой простор.
СТАРИК. Не избушка, дом. Сказать по-современному – коттедж! Срублен на века. Внизу дуб в три обхвата, сверху сосна, каждая с тебя. Одного мха, страшно сказать, пять возов ушло! Вру — шесть возов. Три болота осушили!
ОЛЬГА. Мамоньки, как же ты осилил такое?
СТАРИК. Не я осилил — мастер! Настоящий художник! Айвазовский! Из ваших, из поселковых.
ОЛЬГА. Из наших, поселковых?
СТАРИК. Ну да, из ваших. Да он один был. Весь Китай, все три Франции обустроил! Работал за десятерых. И водку кушал ведрами. А накушавшись, супругу бил. Известный кулинарный рецепт.
МАРИЯ. Рецепт?
СТАРИК. Кулинарный. Он так говорил: чем шибче бабу бьешь, тем щи наваристее. Щи он любил.
ОЛЬГА (растерянно). Щи любил…
СТАРИК. Ну да. Наваристые.
ОЛЬГА. Наваристые…
СТАРИК. Вот перед супругой его я, конечно, виноват. Все-таки пять дней кряду поил я его. А он возвращался домой и пять дней подряд учил бабу свою щи производить. Кулинарный техникум!
МАРИЯ. Что же ты поил-то зверя, бессердечный?
СТАРИК. Как же не поить, если мастер!
МАРИЯ. А про хозяйку его подумал? А вдруг бы насмерть он ее?
СТАРИК. Да разве бабу жалко, когда плотник? И что с бабой станет! Вот изба — это изба-а! Не поверите — венцы лебяжьим пухом набиты!
ОЛЬГА (встрепенулась). Лебяжьим пухом? Как это?
СТАРИК. А так вот. Привалишься с вечера к стене — и до самого утра утопаешь в благодати. Будто плотник этот дыханием своим греет твое тело. Будто рядом он где-то, вот-вот голос подаст. И подает ведь порой. Потолкуешь с ним, когда сон не идет…
ОЛЬГА (растерянно). Девки, что же это, а?
СТАРИК. Та-ак. И здесь у нас все в порядке. Ну-ка, а что тут?.. (Начал зачем-то простукивать стену).
ГАЛИНА. Слушай, дяденька…
СТАРИК. Тихо! ( Приложил ухо к стене, довольно долго слушает, затем многозначительно изрекает). Фаза!..
ОЛЬГА. Мамоньки!..
СТАРИК. Фаза у вас пропала! По стене не били?
ГАЛИНА. Чем бить-то, руками?
СТАРИК. Ну, иногда и головой бьются. (Еще раз обследовал стену). Сбежала! Если сбежала, придется подождать, пока обратно не прискачет. Тут мы ее и зафиксируем!
ОЛЬГА. Кого?
СТАРИК. Фазу!
МАРИЯ. И сколько ждать?
СТАРИК. Час, не меньше. Но… Сбежала или не сбежала фаза? Никто не видел?
ОЛЬГА (с готовностью). Я видела! Она это, в окно! И прямо через ту вон стену! Только хвост мелькнул!
СТАРИК. Точно?
ОЛЬГА. Ей богу! Вот крест!.. Ой, девки, давайте собирать на стол. Поужинаешь с нами, дяденька? Пока фаза не найдется?
СТАРИК. Поужинаю. Кто ж откажется от ужина с такими красавицами? Кстати! У меня ведь презент для вас. Из тайги! Ну-ка… (Берет рабочую свою сумку, достает подарки).
ГАЛИНА. Никак мед в баночке?
СТАРИК. Мед. Дикий мед, сестрица.
ГАЛИНА. Господи, вот не думала, что он есть еще на свете. А как пахнет, как пахнет! Девки!
СТАРИК. У нас его полно! В бане тело натираем.
ГАЛИНА. И где берете столько?
СТАРИК. Говорю же, в тайге. Идешь за медведем и смотришь, на какое дерево полезет. Куда полез — там и мед. Остается лишь отогнать его, хозяина тайги. Покричишь, он и побежит. На тебя. Тут главное успеть вдарить его в лоб. Вдаришь, он и готов. Да.
ГАЛИНА. А в мешочке что? Табак?
СТАРИК. Орехи. Лесные. Ровно сто штук. Девка дала знакомая. Сказала, как разгрызешь все, так замуж за тебя пойду.
ГАЛИНА. Ну и как? Разгрыз?
СТАРИК. Один катаю во рту. Разгрызу его, девяношто девять токо оштанетша… (Улыбается, демонстрируя целые и ослепительно белые зубы). Угощайтесь!
ГАЛИНА. Орехи ядреные!
СТАРИК. Грызите, грызите!
ОЛЬГА. Нет, не по силам нам.
МАРИЯ. Не по зубам!
СТАРИК. То-то!.. А черт! Главное-то я забыл. У меня ведь здесь еще один презент! Только не знаю, подойдет ли размер?
ГАЛИНА. Ну, не томи душу, что там у тебя?

Старик вытащил из сумки новые девичьи туфли.

СТАРИК. Вот.

Женщины ошарашено смотрят на туфли.

ГАЛИНА. Да это же…
ОЛЬГА. Сон или явь?
МАРИЯ. Фаза!
АВДОТЬЯ. Есс…
СТАРИК. Вот. Туфли, так сказать. Заяц послал. Велел кланяться. Даром что не хрустальные. Это было бы уж слишком. Подойдут ли, не знаю. Каблуки уж больно точенные. И размер. Словно Золушке. Ну, кто померит? Кому подойдут?..
ГАЛИНА. Ну-ка… (Покрутила в руках, с сожалением). Нет, маловаты.
СТАРИК. Ты бы примерила.
ГАЛИНА. И примерять не нужно, так видно. Оль, может тебе подойдут?
ОЛЬГА. Ну-ка…
СТАРИК. Ну как?
ОЛЬГА. На мои-то ноги слоновьи? Смеетесь?
СТАРИК (Марии). Так, может, ты примеришь, матушка?
МАРИЯ. Я, милый, в сапогах всю жизнь проходила. Что мне теперь на старости в туфлях бегать девичьих? Я и примерять не стану. И даром не надо. И так видно – не сорок шестой размер!
СТАРИК. Жаль. Подвел заяц окаянный!
ГАЛИНА. Не убивайся, старик. Садись за стол. Чайком побалуемся. А там, глядишь, и подойдут кому твои туфельки! В тайге ведь случаются и безразмерные! Проходи, садись!
ОЛЬГА. Ой, и вправду, айдате за стол, девчонки. И вы, дяденька, садитесь. Зовут-то как вас?
СТАРИК. А ты думаешь как?
ОЛЬГА. Думаю, Ванечка.
СТАРИК. Угадала.
ГАЛИНА. Значит, Иван?
СТАРИК. Иван. Ну и, как водится, Петрович. Ну, а вас как?
ОЛЬГА. Оля.
СТАРИК. А если по отчеству?
ОЛЬГА (закрасневшись). Просто Оля…
СТАРИК. Хорошо. Оленька, значит.
ГАЛИНА (подает руку). Галя…
СТАРИК. Очень приятно.
ГАЛИНА. А это у нас Марья Николаевна. Староста. Назначена присматривать за нами. Чуть что, вызывает врача.
СТАРИК. Ну, врачи, они вылечат, жди! У них один рецепт — пирамидон. А один из них советует пить мочу!
ОЛЬГА. Ой, господи!
СТАРИК. Да. Натуральную. Сам читал. У нас в тайге какую только литературу не встретишь. Прибьешь иного, смотришь – а у него книга про мочу!
ГАЛИНА (разливая вино в стаканы). Чем жить, употребляя мочу, лучше умереть, употребляя это вот зелье! Домашнего изготовления. Правильно, Иван Петрович?
СТАРИК. Как таежный житель, могу только подписаться. Сам я больше налегаю на травы, на мед, а также грызу орехи!
ГАЛИНА. Ну, держи, Иван Петрович, за знакомство!
СТАРИК. Э, нет, я пока воздержусь.
ГАЛИНА. Да ты что? Говоришь, таежный житель!
СТАРИК. Хмельное обхожу стороной. Как и женскую часть.
ГАЛИНА. Надо же! Нет, вы гляньте, девки, гляньте на мужика, который бы и баб сторонился, и хмельного, и на здоровье бы не жаловался!
МАРИЯ. Да уж, всякое чудо на исходе встретишь.
ОЛЬГА. Неужто и на здоровье не жалуетесь, дядечка?
СТАРИК. Вот только чтобы здоровье это через край не перелилось, порой позволяю себе. Капельку. Кровь погонять по организму.
ОЛЬГА. Что же теперь-то не позволите?
ГАЛИНА. Держи, айда, Петрович. Не бойся, это всего лишь виноградный сок. Сахарку только сыпанула малость, да дрожжей…
СТАРИК (повернулся в сторону Авдотьи). Тяпнуть, что ли? А, Кострома?
АВДОТЬЯ. Есс…
СТАРИК. Ну, если женщина просит… (Выпил) Хо! Прет-то как! Ты не только сахарку да дрожжей, но и куриного помету, сдается, добавила в сок для крепости? Где это…
ОЛЬГА. Что, что ищете, дяденька? Вот закусите бананом…
СТАРИК. Черт! Куда я попал? Шел, вроде, к русским девкам…
МАРИЯ. Да русские мы, русские девки…
СТАРИК. Ага, девки! Как будто я девок не видел русских!
ГАЛИНА. Да девки мы, что ты!
СТАРИК. А где капуста?
МАРИЯ. Какая еще капуста?
СТАРИК. Квашеная! Я ведь сюда не за малосольными бананами пришел, я…
ОЛЬГА. Ой, прошу вас, помолчите… Вылетит, из головы вылетит… Галя! Быстрее, милая…
ГАЛИНА (подает ручку). Вот, вот, возьми.

Ольга, отойдя к окну, торопливо записывает в тетрадочку очередное четверостишие.

СТАРИК (удивленно). Что это с ней?
МАРИЯ. Поэзия.
СТАРИК. Что?
МАРИЯ. Поэзия!
СТАРИК. Поэзия? Стихи, что ль?
МАРИЯ (уничтожающим тоном). Стихи.
СТАРИК. Иди ты! И о чем?
МАРИЯ. О любви, о чем же еще.
СТАРИК. О любви? Не хрена себе… капуста!
ГАЛИНА. Ах, господи… (Взяла гитару).
МАРИЯ. Не обращай внимания. Вот проводим тебя, и вызовем врача. Укол им нужен. И той и этой. С утра напрашиваются. Прогрессирует болезнь-то. Эпидемия! Скоро совсем свихнется. Раньше только ночами поскрипывала пером. Как Пушкин. Теперь, видишь, — и при гостях!
СТАРИК. Ну, поэзия, она кого хочешь…

Пауза.
Тихие звуки гитары.
Едва слышный шепот Ольги – диктует себе слова. О солнце, о травке зеленой, о любви.

ГАЛИНА (продолжая перебирать струны гитары). Скажи, мил-человек. Вот ты домом своим хвалился. Усадьба, дескать, целая. Замок! Скажи, а есть ли у твоей избы крылечко?
СТАРИК. Как же без крыльца? Есть крыльцо.
ГАЛИНА. Скажи, а высокое оно, крыльцо?
СТАРИК. Высокое.
ГАЛИНА. Скажи, а далеко ли видно с крыльца твоего высокого?
СТАРИК. Далеко. Вся тайга перед глазами. Целый Китай как на ладони. Сижу на крыльце, ноги кренделями, сам себе Маоцзэдун, дышу и любуюсь!
ГАЛИНА. Чем? Чем любуешься?
СТАРИК. Фауной, милая. И флорой. Волки табунятся. Медведи и медведицы. Кабаны…
ГАЛИНА. Господи, какой ты счастливый, Иван!
СТАРИК (горько). Счастливый, чего уж там!
ГАЛИНА. Счастливый. Ты и сам не знаешь, какой ты счастливый. Господи!.. Вот сейчас бы вышла на твое крыльцо высокое, встала бы под шатер янтарный и замерла! Кузнечики в траве стрекочут, листья над головой перекликаются, под карнизом голуби воркуют, в черемушнике воробьи… Облака плывут. И воздух. Боже воздух-то какой. Стоишь, дышишь, и никак не надышишься!
СТАРИК (почему-то пошел к Авдотье, стал поправлять одеяло на ней). Ишь как истосковалась душа…
ГАЛИНА. Стояла бы и дышала! А потом бы разбежалась да кинулась в синь небес. И раскинула бы крылья. И полетела бы, летела… Тяжело мне, Иван Петрович, если бы ты знал, как тяжело!
СТАРИК. Вижу, не слепой. Пропадешь ты в этой клетке казенной.
ГАЛИНА (с каким-то тихим отчаянием, с какой-то отчаянной шуткой). А ты не дай пропасть.
СТАРИК. Ах, если б…
ГАЛИНА (не дает ему договорить). Ты… ты забери меня! Забери! Уведи с собой!
МАРИЯ. Галя!
ГАЛИНА. Что — Галя? Ну что вам Галя?
ОЛЬГА. Боже! Успокойся, матушка, успокойтесь, что вы?
ГАЛИНА (к старику). Ну, чего молчишь? Или не пара я тебе? Или не нравлюсь? Или, может, что не на месте, чего, может, не хватает? Чем я хуже других? Отчего мне счастья толику жалеют?
СТАРИК. Да все на месте. И хватает. Фасон нормальный. Одним словом, красавица! Вот это, сказать правду, и смущает.
ГАЛИНА. Что смущает?
СТАРИК. Понимаешь, простые мы.
ГАЛИНА. Да ведь и мы не ахти какие.
СТАРИК. Ну да, не ахти какие! Кустик вишни в саду размышлений.
ГАЛИНА. Как?
СТАРИК. Я говорю, кустик сакуры в японском саду размышлений. Гм…
ГАЛИНА (пораженно). Откуда ты взял… эту сакуру?
СТАРИК. Вычитал. В тайге. В интернете.
АВДОТЬЯ. Есс…
МАРИЯ. Все, пора идти за врачами!
ГАЛИНА. А я ведь знала, что ты придешь. Я во сне все видела. И дом твой. И крыльцо. И стожок сена возле твоего крыльца. Стоит стожок?
СТАРИК. Стоит. Еще с прошлого года…
ГАЛИНА. Вот. Я сидела на нем.
СТАРИК. Когда?
ГАЛИНА. Во сне. Сны у меня такие, вещие. Сидела я на том стожке сена и примеряла туфельки.
СТАРИК. Эти?
ГАЛИНА. Эти! И были они как раз!
МАРИЯ. То во сне. Во сне они были как раз, а вот наяву – не подошли.
ГАЛИНА. Они мне и наяву впору.
МАРИЯ. Туфли?
ГАЛИНА. Туфли.
МАРИЯ. Да ты же только что говорила, что…
ГАЛИНА. Ничего я не говорила! Они мне в самую пору. Я стеснялась только сознаться в этом. Скромность у меня такая! Понимаешь, скромность!.. Дай-ка! Обуюсь и докажу вам, что они как раз. Вот смотрите…

Галина с трудом, морщась от боли, обувается. Встает – ноги в раскорячку. И видно – больно ей, но на лице улыбка.

Видите? Может, сплясать вам?
ОЛЬГА. Ладно, ладно, верим, что ты.
ГАЛИНА. Нет, я покажу вам! Чтобы не было вопросов!
ОЛЬГА. Не надо!

Галина выбила отчаянную дробь каблуками и тут же села, унимая боль. Начала снимать туфли.

МАРИЯ. Что же ты снимаешь их, если как раз? Носи!
ГАЛИНА. Я вам показала, что как раз. А носить их буду – лишь после свадьбы! Я девчонка гордая! Ой!.. (Согнулась от боли).
ОЛЬГА. Ты ж лодыжку подвернула, балмошная! Ну-ка сядь… Боже, да тут синее все… и кость торчит! Ты ж ногу сломала!
СТАРИК. Я виноват, я сломал!..
МАРИЯ. Ты только что хвалился, что целитель народный, массажом грозился, вот и покажи, что умеешь!
СТАРИК. Черт! Уметь-то мы умеем…
ГАЛИНА (стонет — то ли продолжая игру, то ли и впрямь от боли). О-о…
ОЛЬГА. Да помогите же!
СТАРИК. Ну-ка… (Встав на колени, коснулся ноги Галины).

Галина тут же прервала стон.

СТАРИК (растирая ногу Галины). Черт, такие ноги!.. Что ж ты неосторожно так?
ГАЛИНА. А ты разве не знаешь русских женщин? Они ведь и в воду, и в горящую избу, и коня на скаку! Ради любви.
СТАРИК. Ради идеи скорее…
ГАЛИНА. Ой!.. Жаль не носить мне их… Не подошли они мне…
СТАРИК. Не подошли эти, подойдут другие.
ГАЛИНА. Значит, заберешь меня отсюда?
СТАРИК. Заберу. Такие ноги!..
ГАЛИНА. Правда?
СТАРИК. Правда. Ну-ка, встань, попробуй…
ГАЛИНА. Ой… (Валится, нарочно что ли!)
СТАРИК (подхватывает ее). Нет, надо нести к врачу!
ГАЛИНА. Не дойду я одна.
СТАРИК. Я понесу тебя…
ОЛЬГА, МАРИЯ (вместе). Нет-нет, ты сиди, Петрович!
МАРИЯ. Я сама поведу. (Галине) Ну, косолапая, пошли. Всю жизнь была с такими, как ты, морока!
ГАЛИНА. Ты уж, Петрович, без меня-то не уйди, дождись…
СТАРИК. Иди, иди, не сомневайся. Дождусь. Сказано уведу, значит, уведу! Приведу домой, усажу к печи. Отогреешься. Печь у меня те-еплая, настоящим мастером сложена. Из вашего поселка приезжал печник. Он один был на округу!

Мария застыла на выходе, словно загипнотизированная. Затем обернулась.

МАРИЯ. Ты, Ольга, смотри, не упусти старика. Мы сейчас, мы мигом! (В зал). Раз уж помянули печь, предстоит нам сегодня… пироги спечь с молитвою!
АВДОТЬЯ. Есс…

ЗАНАВЕС

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Ольга, положив на колени тетрадь, читает стихи. Простые строки одного и того же долгого, в целую жизнь, послания. Послания, разумеется, любви.
Старик заворожен.

ОЛЬГА. Ты почему так смотришь? Что-то не так?
СТАРИК. Нет-нет, все так! Впервые слышу живые стихи.
ОЛЬГА. Ой, живые стихи. Разве бывают мертвые?
СТАРИК. Бывают. Читай, читай дальше…
ОЛЬГА (прочитала еще несколько строк). Интересно?
СТАРИК. Интересно.
ОЛЬГА. Правда? О, у меня их тут много. Видишь, сколько тетрадей? А вот эта отдельная. Тут другая тема…
СТАРИК. Другая?
ОЛЬГА. Это плач. Плач мой по сыну. Он у меня в Афганистане погиб… А ты? Ты писал когда-нибудь стихи?
СТАРИК. Нет. Я не писал стихи.
ОЛЬГА. Не писал? Что, ни одной строчки не сочинил?
СТАРИК. Ни одной.
ОЛЬГА. Как же ты жил?
СТАРИК. Ну, жил и жил. Живут же и как-то без этого, без стихов…
ОЛЬГА. Ты на других не похож.
АВДОТЬЯ. Есс…
СТАРИК. А, черт! Про старуху-то мы забыли! Пить, небось, хочет. А, Кострома, пить хочешь?
АВДОТЬЯ. Есс…
СТАРИК. Ну вот. А чего молчишь? Ладно, я вспомнил, а вдруг бы не вспомнил, а?
ОЛЬГА. И ничего б не стряслось. Лежит и лежит себе. Случается, и неделю лежит без воды.
СТАРИК. А чем питается?
ОЛЬГА. А ничем. Она вообще не ест. Лет двадцать уже. Просто лежит.
СТАРИК. Да, дряхлая девка, не померла бы.
ОЛЬГА. Не помрет. И после нас будет вот также лежать и лежать. Смерть, она старых не трогает, молодых прибирает. Вот и мой. Помер, когда другие только жить начинают. Только я сориентировалась, в чем секрет мужика, а он возьми да помри!
СТАРИК. Жаль. Да и то – порой слишком долго вы… ориентируетесь. К тому времени как раз и помрешь. (Взяв одну из тетрадок). Это ему?
ОЛЬГА. Ему. Вот послушай.
Ты еще спал…
Луна освещала…
Твое случайное дыханье…

СТАРИК. С дыханием – это ты в точку. Тут ты – Пушкин! Или, с учетом возраста и юбки, няня его, Родионовна. Это она, говорят, ночами диктовала Пушкину. А тот сам никогда бы и строки не написал, он же арабом был, а у араба, известно, лыко не в строку!..
ОЛЬГА. Плеснуть?
СТАРИК. Плесни. Да… Это ты здорово, про дыхание… Иные дышут!
ОЛЬГА. И плотник твой, который дом тебе сложил, он тоже… дышит?…
СТАРИК. Дышит, а что такого?
ОЛЬГА. Ты не думай, что я глупая и всему готова поверить. Ты правду скажи.
СТАРИК. Я и говорю правду. Дышит. Царство ему небесное.
ОЛЬГА. Как же дышит он, если покойный!
СТАРИК. Он, если хочешь знать, не только дышит, но еще и губами чмокает. Во сне. Земля ему пухом.
ОЛЬГА. Да ну тебя! Я серьезно, а ты?
СТАРИК. Так и я серьезно. Ты одно пойми, Родионовна, ведь он не просто мастером был!
ОЛЬГА. Кем же он был?
СТАРИК. Художником! Понимаешь? Он душу вкладывал в дело! А душа художника бессмертна! Она сохраняется в его творении. А творение плотника, о котором речь – моя изба! Стоит посреди тайги как памятник. Светится янтарем за сотни верст!.. И если бы только изба! Возьми баню в огороде. Тоже он срубил.
ОЛЬГА. Господи, еще и баня!
СТАРИК. Да, и баня! Такая баня тебе и во сне не снилась! Сыпанешь на камни озерной водицы – и хоть три роты солдат в три захода парь, а пару не сбудет!
ОЛЬГА. Звали его как?
СТАРИК. Кого?
ОЛЬГА. Плотника. Не помнишь?
СТАРИК. Как же не помнить такого человека! Звали его это… как его… уж больно знатное имя… Короче, жену он зверски бил! Вот это помню как сейчас.
ОЛЬГА. Бил?
СТАРИК. Вожжами!
ОЛЬГА. Вожжами. Правильно делал. Ветшать не давал. Баба что половик, ее время от времени потряхивать надо.
СТАРИК. Это может быть и верно. Но больно уж он усердствовал…
ОЛЬГА. Любил, значит, если усердствовал… Вот что, дорогой мой человек. Я хочу тебя попросить об одной небольшой милости.
СТАРИК. О какой еще… милости?
ОЛЬГА. Хочу попросить тебя взять вот эти тетрадки.
СТАРИК. Ну да, и буду я сидеть на крыльце посреди тайги и читать…
ОЛЬГА. Нет, ты выслушай… Ты как придешь домой, положишь их меж бревен. Туда, где больше всего тепла хранится… где светится душа его, плотника… Сделаешь?
СТАРИК. Ну, если причуда у тебя такая…
ОЛЬГА. Не причуда. Особенно вот эту тетрадочку. Тут все полностью посвящено рукам. Золотым рукам. Я уже давно не помню ни лица его, ни даже даты смерти. А тепло его рук помню. Тянет меня, старую, к тому теплу, о котором ты тут говорил, тянет, потому как зябко мне, и не согреться никак! Что я видела в жизни? Горбилась на черной работе. Глаз от земли не отрывала. Только теперь маленько свет увидела. Так ведь и он оказался не мил. Ой, о чем это я? Ты тетрадку… возьмешь?
СТАРИК. Не возьму.
ОЛЬГА. Я ведь просто о милости прошу. Не много, всего лишь взять и донести до него, положить куда в щель меж бревен.
СТАРИК (перебивая). Сама сделаешь. Сама понесешь и положишь, куда захочешь. Щелей там много.
ОЛЬГА. Значит… Собирать мне вещи-то?
СТАРИК (помедлив). Собирай. Подушку, вон, не забудь. Уж больно пышная она у тебя. А где другие вещи?
ОЛЬГА. Другие под коечкой… Сейчас достану.

Вытягивает из-под койки мешок.

СТАРИК. Картошка?
ОЛЬГА. Нет, стихи.
СТАРИК. Стихи? Столько и Некрасов не написал, наверное!
ОЛЬГА. Ага. Там под койкой еще три мешка… Вот, смотри… (Кряхтя, тащит из-под койки еще один мешок) И еще… уф… семь мешков в амбаре. Во все щели.
СТАРИК. Вместо пакли…
ОЛЬГА. Зимой – вместо дров.
СТАРИК. И до середины зимы не хватит.
ОЛЬГА. Не бойся, настругаем! Новые, говорю, настругаем!
СТАРИК. Ну, нам только дай… Вот что, Родионовна, ты сядь-ка… Туфли примерим. Не может быть, чтобы не подошли. Я ведь с загадкой их выбирал…
ОЛЬГА. А загадка, значит, я?
СТАРИК. Загадка та, которой в самую пору будут. Хочется мне, чтобы они тебе подошли…
ОЛЬГА. Что ж, примерим… Давеча были будто малы, теперь, может…

В это время в дверях возникает фигура Марии. Остановившись, она наблюдает за происходящим.

СТАРИК (опускаясь к ногам Ольги с туфлями в руках). Ах, ножки, ножки, где вы ныне, где мнете вешние цветы… Ну-ка…
ОЛЬГА. Что за грех! Опять малы… Ну, чуть-чуть…
СТАРИК (кряхтя, пытается вдеть туфлю). Должно войти… Солидолом бы, конечно, подмазать… Подсоби-ка, вместе попробуем…
МАРИЯ (в сторону). Вот натура ненасытная, а!
СТАРИК. …вместе мы любую…
ОЛЬГА (вскрикнула от боли). Ой!..

МАРИЯ. Что, одной сломал, теперь за другую взялся?
СТАРИК (в сердцах). Да что тут у вас ломать-то?
МАРИЯ. Ноги! Галине, вон, вторую шину нашивают! Кладут на операцию!
СТАРИК. Да я…
МАРИЯ. Молчать! (Ольге) А ну марш в процедурную! Живо! Ишь, развели тут!..

Перепуганная Ольга, что называется, улетучилась. Вернее, с учетом ее комплекции, укатилась.

СТАРИК. Напрасно ты…
МАРИЯ. Стоять!

Мария достает из-под кровати чемодан, из чемодана плетку.

СТАРИК. Господи, пронеси!
МАРИЯ. Каждое утро просыпаюсь с мыслю, какую принести пользу родине, и каждое утро вот такая вот… (Не спеша усаживается). В армии служил?
СТАРИК. Да я на трех фронтах…
МАРИЯ. Моол-чать! Знаем вас, на фронтах! Те, кто был на настоящих-то фронтах, давно в могилках лежат. По всей Европе бисером. Коль с космоса глянуть.
СТАРИК. Я на японском…
МАРИЯ. Моол-чать!.. Значит, говоришь, фаза потерялась?
СТАРИК. Фаза!
МАРИЯ. Фаза или масса?.. А ну, сколько раз отожмешься от пола?
СТАРИК. Да куда мне…
МАРИЯ. Позицию лежа прии-нять! (Легонько поддела плетью).
СТАРИК (приземляясь). Только без интима!
МАРИЯ. Со сморчком-то?.. Отжии-майсь!.. Раз, два… Э-э, хватит, хватит!..

Старик молча продолжает отжиматься.

АВДОТЬЯ. Есс…
МАРИЯ. Хватит, я сказала! Встать!.. Отвечай, кто прислал?
СТАРИК. Никто не посылал, сам пришел на свою голову.
МАРИЯ. С какой целью?
СТАРИК. На работу устроиться. Заработать хотел… на старость…
МАРИЯ. Врешь. На старость тебе государство пенсию выделяет.
СТАРИК. Да какая…
МАРИЯ. Молчать! Будешь тут против государства (советской власти) вякать! Ишь, герой! Признавайся по-хорошему: с какой целью прибыл в наше заведение? И знай, если не знаешь, чистосердечное признание облегчает участь!
СТАРИК. Облегчает, как же!
МАРИЯ. Я церемониться не собираюсь!
СТАРИК. Хорошо, хорошо, сознаюсь. Прибыл с целью жениться.
МАРИЯ. Ага! Жениться! Вот с какими зловещими планами ты проник в нашу девичью обитель!
СТАРИК. Какие уж планы! Обыкновенная мечта!
МАРИЯ. Ага, пудри мозги! Чтоб у простого монтера да вдруг мечта!
СТАРИК. Не монтер я, электрик. А что касается мечты… То произошло это нечайно. Зашел в магазин и увидел!
МАРИЯ. Чего?
СТАРИК. Да туфли эти проклятые. Зашел, смотрю — стоят на полке! Ну тут воображение и сработало! Мечта, так сказать, внезапно дорисовала к этим туфлям ножки…
МАРИЯ. Какие ножки?
СТАРИК. Эдакие вот… точеные…
МАРИЯ. И?
СТАРИК. И все. На остальное, матушка, фантазии не хватило. Да и не важно остальное! Ведь если в мечтах имеешь эдакие вот фигурные…
МАРИЯ. Ты короче!
СТАРИК. Короче, купил я их. Купил и поклялся – та, которой они окажутся впору, ту и возьму в хозяйки тайги!

МАРИЯ. Вот как!

Мария с любопытством глянула, нет, не на старика, на туфли! И на протяжении дальнейшего диалога с ней будет происходить следующее: она, как бы невзначай, возьмет туфлю в руки, прикинет взглядом; повертит в руке; и, опять-таки как бы невзначай, примерит их. Они не по размеру, она попытается-таки надеть их; и снова…

МАРИЯ. Что ж, понятно. Надоело беспризорничать, решил обзавестись хозяйкой. И что ты, так сказать, имеешь?
СТАРИК. Тайгу имею.
МАРИЯ. Тайгу? Тайгу — это мало…
СТАРИК. Мечту имел.
МАРИЯ. Это мы слышали.
СТАРИК. Дом имею.
МАРИЯ. Дом! А в доме печь?
СТАРИК. А в доме печь.
МАРИЯ. С печурками, с карнизами?
СТАРИК. С печурками, с карнизами.
МАРИЯ. С зеркальцем по правому крылу?
СТАРИК. Точно, с зеркальцем. По правому крылу.
МАРИЯ. А возле камина скамейка?
САТРИК. А возле камина скамейка…
МАРИЯ. Хорошо. Ответь-ка ты мне на последний вопрос. Как ты, Иван Петрович, относишься к коммунистической партии?
СТАРИК. Терпимо отношусь.
МАРИЯ. Без уклона?
СТАРИК. Без какого еще уклона?
МАРИЯ. Я говорю, без левого уклона?
СТАРИК. А нет. Уклоняться некуда – кругом тайга!
МАРИЯ. Ну, что ж. (Ставит туфли на место. По ее лицу скользнуло великое сожаление – не подошли, однако, туфли). Значит, так тому и быть. Мне, видно, на роду написано жить с пеньками.
СТАРИК. Что? Что это значит, как понять?
МАРИЯ. В женихи беру тебя, Иван Петрович, в женихи!
СТАРИК. В женихи?
МАРИЯ. В женихи.
СТАРИК. Да вы что? В своем уме? Ну какой из меня жених, из старого сепаратора! Здесь течет, здесь сыплется, здесь капает! Сядете втроем, на что будете смотреть? Ты на лицо мое глянь!
МАРИЯ. Что мне твое лицо, пенек! С лица не воду пить, была бы печь!
СТАРИК. Слушай, матушка, дорогая, у меня есть один старинный друг, в соседней тайге живет, лет на десять постарше меня, опытен, богат! Может, с ним познакомить тебя? Скажу ему, есть, мол, женщины в русском селении…
МАРИЯ. Будь мужчиной, Иван! Неужели я похожа на такую, которую бы из тайги в тайгу мотать! Сказано – сделано. (И добавила, вдруг улыбнувшись) Да не бойся ты, дурень, я еще и родить могу! При определенных условиях!
СТАРИК. А чего мне бояться! У меня и Авдотья вон родит. Только ведь… закон не велит! Галина, Ольга… теперь ты… Троеженство! Прямой путь на каторгу! Только ее мы и не видели!
МАРИЯ. Да что нам каторга! Готова и на каторгу идти, хоть на край земли готова ползти, если только на краю том печь эта. Муж мой клал ее, дурень!.. Ну, вопрос исчерпан, повестка закрыта…
СТАРИК (обреченно). Проголосовали единогласно.
МАРИЯ. Прения продолжим дома.
СТАРИК. На печи.
МАРИЯ. Я за девками схожу. А ты тем временем мужайся. Чемодан вон понесешь. (Остановилась у выхода). Подойди.
СТАРИК (подошел). Ну?
МАРИЯ. Ты это, ты не обижайся на нас, на русских баб. Лады, олененок?
СТАРИК. Лады, госпожа.
МАРИЯ. То-то…

И вышла.

СТАРИК. Ну вот, все девки мои! Жаль только, туфли никому не подошли.

Авдотья скрипнула, явно не соглашаясь, скрипнула еще раз, покряхтела, покашляла, пытается привлечь внимание старика.
Но старику на этот раз не до нее — достает вино, наливает в стакан, решительно пьет.

СТАРИК. Так! Бежать! Бежать, пока жив! Сигануть в окно, и прямиком в Азию! В родную тайгу!.. Плесну вот капельку – и к ядреной матери!

Снова наливает.

Ишь, вспомнили!..
Прикладывается и поперхнулся — старуха Авдотья выпала из койки! С грохотом.

АВДОТЬЯ (приземлившись). Есс…
СТАРИК. Что?.. Блин! Выпала тетка!.. Тебе-то что не лежится, старая! Ну-ка, помогу… Вставай, давай… Не покалечилась?.. Тяже-елая! Говорили, не ест…

Старик пытается поднять старуху. И тут его, конечно, прихватил вездесущий радикулит!

СТАРИК. А черт! Радикулит, собачья хворь! Как же быть-то теперь? Ни тебя не поднять, ни самому не выпрямиться! Ползи, давай, старая, по мне. Хватайся за радикулит и дальше по-пластунски по стехондрозу! За радикулит, говорю, хватайся, не за это… чего нет… Теперь пластом по стехондрозу! И дальше плавно на кровать!

Старик застыл известной буквой Г. Старуха, цепляясь за его одежды, карабкается вверх – тетя Поля сказала бы: как виноградная лоза к солнцу.
Наконец, поднялась старуха. И, облегченно вздохнув, села.
На стариковский остеохондроз.

АВДОТЬЯ. Есс…

Затем старуха взяла с табуретки туфли. И, сидя на спине старика, надевает их. Туфли, как мы давно догадались – тут главное, зрителю потрафить! — ей в самую пору. Полюбовалась и произнесла свое сакраментальное «есс».

Входят остальные женщины.

ГАЛИНА. Ах, баба Дуня, ты что это?
ОЛЬГА. Что ты сделала с женихом-то нашим, старуха?
МАРИЯ. Ты что катаешься на нем?
СТАРИК. Снимите вы ее с меня! Она на мне примеряет!
ОЛЬГА. Чего… примеряет?
СТАРИК. Туфли, будь они прокляты!
ГАЛИНА. Примеряла туфли? И что, как раз?
МАРИЯ. Ну-ка, старая… Вот те на, гляньте, сидят на ней, как по заказу!

Старуха поднялась, отбила каблуками чечетку.

АВДОТЬЯ (вскинув руку со знаком победы). Есс!..

Старик все в той же позе медленно движется в сторону двери.
Женщины восхищаются туфлями старухи Авдотьи.

ГАЛИНА. Ах, настоящая золушка на балу! Станцуем, девки?
МАРИЯ. Музыку! И свет!
ОЛЬГА. А где… электрик?
ГАЛИНА. Грозился увести ту, которой туфли подойдут.
МАРИЯ. Иван! Ах, вон он где! Иван, восстанови фазу!
ИВАН. Вначале восстановите самого меня!
МАРИЯ. А ну-ка, девки, взялись!

Восстанавливают старика.

СТАРИК. Дело не в фазе. Просто лампочку не довернули. Достаточно подуть на нее, и будет свет…
ГАЛИНА. …Сказал монтер. Ну-ка… (Дует на лампочку). Девки, помогите же!

Дуют хором.
Лампочка мигнула, померцала и зажглась.

ОЛЬГА. Ну вот, и фаза нашлась, и масса.
ГАЛИНА. Давайте, девки, пока горячо, свадьбу стряпать. Занавесим вот угол под клеть для жениха с невестой — и зачнем!.. Ах! Расплетися, трубчата коса, рассыпайтесь, русы волосы! Ах! Ты у меня, золотой мой, не пожалеешь! На руках буду носить, пылинки не дам тебя коснуться…
МАРИЯ. Ох…ох…
ГАЛИНА. И не гляди, что криво повязана: полюблю – в глазах потемнеет! Тысячу и одну ночь зараз увидишь, желанный!
СТАРИК. Да мне бы хоть одну из тысячи одной… но чаще…
ГАЛИНА. Любое твое желание любая исполнит! Говори, чего хочешь, чего желаешь?
ОЛЬГА. Говори, не стесняйся.
МАРИЯ. Ну же, чего замер, чего желаешь, молодой?
СТАРИК (жалким голосом). Чая желаю. Нечаянного чая чашечку. С утра я не пил!
МАРИЯ. Чаю, девки!

Женщины кинулись на кухню. Оттуда доносятся их возбужденные голоса.

МАРИЯ. Не тормошись, чумовая, не тормошись, говорят тебе. Чай подает хозяину старшая по званию.
ГАЛИНА. Нет, младшая, самая любимая! И вообще, кто первая затеяла женитьбу? Ты или я?
ОЛЬГА. Да не ссорьтесь вы, вот услышит сам!
МАРИЯ. Убери руки, кому говорят.
СТАРИК. Начинается! С почином тебя, Иван!.. Стро-ойся!

Женщины вбегают, становятся вряд.

ОЛЬГА. Ух ты-ы! Новый жених — генерал!
СТАРИК. Слушай мою команду! За мной в шеренгу — шаго-ом арш!

Женщины, как в садике детском, взявшись одна за подол другой, а первая за пиджачок старика, двинулись гуськом по кругу.

СТАРИК. Дорогие мои, родные. Всей душой призываю вас — давайте жить мирно. В шумливом доме, завещали старики, счастья не задерживается. Мира прошу, согласия. Распорядок ваш с этого часа — я. В одной избе разными вениками не метут. Меня будете слушаться. Я вам плохого не пожелаю, худого не скажу. Всех вас одинаково люблю. Всех! Каждая — моя мечта! (Проведя женщин еще по кругу). Фаза!
МАРИЯ. Что?
СТАРИК. А ну, нашу, с выходом!..

Танцуют.

СТАРИК. Ну вот, тряхнули стариной!.. Пора, однако, и в путь-дорогу. Готовы ли?
ЖЕНЫ. Готовы!
МАРИЯ. С прописки только вот не сня… (Осеклась, увидев поднятую руку старика).
СТАРИК. Присядем перед дорогой.

Садятся.

ГАЛИНА. Иван! Ты чего это? Лица на тебе нет!
СТАРИК. В груди что-то… Нет, ты глянь, а? Никогда такого не было. Надо же…
ОЛЬГА. Растревожил.
СТАРИК. Мне б оно, конечно, лучше б одному в тайге… сидеть… маоцзедуном… А я… замахнулся!.. аж четверых…
ГАЛИНА. Прилечь тебе надо. Ну-ка, мы тебя на коечку. Да помогите же!
ОЛЬГА. Водички, может, тебе, а, родненький?
СТАРИК. Нет-нет, не тревожьтесь. Пройдет. Отдохну немного и встану. Поклонимся этому дому и уйдем. Сегодня же дома будем…
ОЛЬГА. Господи, дай-то бог!
СТАРИК. Изба у меня просторная, воздуха много, света… Придем, баньку справим. Веничек у меня березовый, с травой душицей. Липовый мед. Натираться. Попаримся.
ГАЛИНА. Дай Бог, дай Бог… (Положила голову на колено старику).
СТАРИК. Ты, Галина, светлая душа, на крылечко выйдешь. Крылечко у меня высокое, далеко с него видно. Солнце видно. Звезды. Постоишь, мужей своих вспомнишь, всех, сколько их было. Поплачешь. От души. Никто не помешает. У нас для этого — простор!
ГАЛИНА. Не было их у меня, мужей-то. Ни одного.
СТАРИК. Как же так? Неужели не довелось ходить в невестах?
ГАЛИНА. Доводилось. В божьих. В народе нас так прозвали – божьи невесты… Когда война началась, нам, девчушкам, было по пятнадцать-шестнадцать лет. Ребятишек своих в армию проводили. А я и не провожала, в ту пору еще не заглядывалась на ребят-то. Ну, а позже не на кого стало заглядываться. Не вернулись наши-то ребята. А для тех кто вернулся, моложе нас невесты подросли, их стали брать замуж. А мы так и остались. Как-то еще надеялись, чего-то ждали. А годы шли и шли. И вот мы состарились. Божьи невестки.
ГАЛИНА. Сама удивляюсь. Сколь помню себя, всегда была готова, всегда ждала. Не нашелся… утешитель.
СТАРИК. Ну-ну, что ты? Найдется еще, милая. Что наши годы? Все еще впереди! Мы еще похо-одим…
ОЛЬГА. Дай бог, дай бог…
СТАРИК. Оленька… Где ты, милая?
ОЛЬГА (голову на другое колено старика). Здесь я, Ванечка, здесь.
СТАРИК. Ты, душа моя, в избе похозяйничаешь. Стены освежишь озерной водицей, окна, потолки. Вечерком я ноженьки твои смешные кобыльим молочком ополосну, чтоб не болели. А на ночь я тебя возле стены постелю. К дереву приткнешься, к сосне янтарной. И будешь плакать, сама не знаешь о чем. И будешь ждать, сама не знаешь чего. У нас всему этому простор. Только дай бог здоровья всем нам.
МАРИЯ. Дай бог…
СТАРИК. Мария, матушка…
МАРИЯ (голову ему на грудь). Говори, говори…
СТАРИК. Ты, матушка, на лавочку напротив печки сядешь. Свечка в ночи зажжется, осветит твое сердце. Будешь сидеть и думать. У нас для этого простор. Лишь бы войны не было.
АВДОТЬЯ. Есс…
СТАРИК. О господи, миленькая ты моя, младшенькая… (привлекает к груди и Авдотью) Мы с тобой, страдалица, в лес выйдем. Рядышком он, лес-то. Большой лес, светлый. Птиц та-ам! Птицы, они умеют слушать песни, Авдотья… душа ты моя… цветок моего гарема…

Авдотья тихо поет. Женщины присоединяются.
Старик, обняв всех четверых, шепчет слова молитвы. Или благодарности. Или прощания. Факт, что и он бормочет сквозь набежавшие слезы какие-то особенные слова.

ЗАНАВЕС

ВНИМАНИЕ. Имеется вариант пьесы, где вместо Ивана – татарин Абдулла.
Вариант более колоритный – 90-летний джигит вспомнил русских девок и пришел к ним на последний ужин. «Еще не вечер, Абдулла…» Хотя, кто знает, может и в этом варианте старик просто назвался Ванечкой…

ВЫХОДИЛИ БАБКИ ЗАМУЖ

Режиссер-постановщик – Игорь Рыбчинский;
Художник-постановщик – Светлана Слюнкина;
Музыкальное оформление – Михаил Хохлов.

Донецкий национальный академический музыкально драматический театр 14 июня 2011 года представил на малой сцене дебютный спектакль режиссера Игоря Рыбчинского «Выходили бабки замуж». Эта лирическая комедия в 1-м действии по пьесе башкирского драматурга Флорида Булякова, переведенная и адаптированная для просмотра украинским зрителем, является дипломным спектаклем начинающего режиссера.

Рыбчинский Игорь ХХХотчествоХ в Донецкой муздраме работает с 1999 года. Пластичный, вокально одаренный актер, особенно ярко проявивший свои актерские способности в исполнении комедийных ролей. Зрителям он знаком по ролям Брендавуана («Полоумный Журден» М. Булгакова), Фабиана («Двенадцатая ночь, или Что угодно» У. Шекспира), Херувима («Зойкина квартира» М. Булгакова). Юные зрители узнают его в образах Буратино и Кота Базилио, Страшилы или Серого мышонка из «Дня рождения кота Леопольда». В репертуаре Рыбчинского полтора десятка основных ролей, его актерский труд отмечен Почетной грамотой Национального союза театральных деятелей Украины.
…
… связка …
…

Теперь, окончив Киевский национальный университет театра, кино и телевидения имени И. К. Карпенка-Карого, Игорь опробовал себя в новом амплуа – режиссер. Стать режиссером он хотел с малых лет, хоть отец его всегда видел в нем машиниста поезда. Игорь – из театральной семьи. Он рос и воспитывался в театре, за кулисами. … … … … (несколько предложений из досье).

…

Пьеса «Выходили бабки замуж» для дипломного проекта была выбрана «случайно-закономерно». Когда подошло время выбора, Игорь с художественным руководителем (дяденька, что сидел рядом с Бровуном – узнать фамилию. И вообще, здесь очень не помешала-б диктофонная запись – в этой части заметки надо вместить материал с пресс-конференции после спектакля) перебирали творческий запасник театра, подыскивая подходящее произведение. На выбор влияли и занятость театральной труппы, и текущий репертуар Донецкой муздрамы, и настроение режиссера… «Выходили бабки…» понравилась не сразу. После второго или третьего прочтения текста у Игоря возникло желание… позвонить маме. И он понял – в этой пьесе что-то есть. Что-то доброе, светлое, раскрывающее душу. «Я сразу ощутил, что это была сказка. Взрослая сказка о Золушке», – признается режиссер.

Жили-были четыре старушки. Давно когда-то была у каждой из них своя роскошная весна, и гремело у каждой по-своему жаркое лето, а объединила их осень, осень их жизни…

Серая стена с маленьким, одиноким окном. Казенные тумбочки, четыре кровати… И четыре серых старушки, кутающихся в бесформенные халаты. Им «дозволили жити у державному закладі» и в обмен они обязаны потерять свою индивидуальность и беспрекословно выполнять распорядок дня. А сейчас как раз «мертвий час»… Но раздается шипение и треск волн маленького, старого ручного транзистора, и в тишину комнаты робко прорывается тихая мелодия – начальные такты популярной украинской песни-романса «Черемшина». Это вечная нарушительница спокойствия Галина (заслуженная артистка Украины Галина Скрыпник), самая молодая из пансионерок, никак не может привыкнуть к порядку. Несколько мгновений вся комната находится в напряжении. Все четыре старушки, казалось, ожили. Встрепенулись. Проснулись. И замерли в ожидании чего-то. Но не выдерживает староста комнаты, бывший партработник Мария (кто-там ее играл по программе?) – срывается с места и требует «Прекратить нарушения дисциплины». В эти первые, начальные минуты постановки сразу же проявляются и раскрываются все четыре характера. И мы вместе видим жизнь наших бабок.

Веселушка и хохотушка, задорная девчонка Галина. Она не сидит на месте. Она фантазерка и мечтательница. Она хулиганка и озорница. И муж её («Котрий з них?» – «А хоч який! Усі вони!») был весел да удал, песни пел да танцевал.

Романтик и домосед тихая Ольга (имя артистки). Муж был «Тесляр». И любила она его. Так любила, что и сейчас стихи ему пишет, хоть и давно нет его на свете. Так любила, что не замечала, что бил и пил. Но ведь – любил! Любил!..

Авдотья (имя артистки) – молчунья и философ, трижды солдатская вдова. Не довелось ей испытать семейного счастья. Трижды была замужем – и все ушли. Ушли, чтобы не вернуться. Ушли на фронт… в день свадьбы.

Мария… Трудолюбивый, целеустремленный общественный работник. Она настойчива, упряма и, одновременно, чувствительна и ранима. Муж ее был, «если сказать по партийному прямо и принципиально» – «мужичонка—пенек». Да только вот ведь, он был – Мастер! Дарил людям тепло. Тепло своей души. И в глазах его, как в зеркале, это тепло отражалось.

Всюди буйно квітне черемшина,
Мов до шлюбу вбралася калина,
Вівчаря в садочку,
В тихому куточку
Жде дівчина, жде.

Старость не защищает от любви, а любовь защищает от старости. И не важно, когда встретится именно тот человек, способный разжечь женское сердце, вселить веру в осуществление самой заветной мечты, вдохновить на невероятные перевоплощения и действия… Нашим героиням подарили чудо!

А зрителям подарили волнующе искренний спектакль, наполненный глубоким комизмом и остроумными шутками, жизненной мудростью и теплыми чувствами, негаснущим оптимизмом и душевностью.

———————————————-
О чем я разговаривал с режиссером:

1.     Как он «поймал» эту мелодию.

2.     О слониках и логике.

3.     О вопросах к задающим вопросы.

Кроме того в заметке нет упоминания о М. Бровуне и Николае Крамаре. Обоих следует упомянуть в первой части заметки до описания сказки.

Например в виде:

Тепло и с удовлетворением представил режиссера и его работу художественный руководитель театра, заслуженный работник культуры Украины, лауреат Национальной премии Украины им. Т.Шевченко Марк Матвеевич Бровун. «Далее идет какая-нибудь хвалебно-представляющая цитата из тех, которые есть на диктофоне» – отметил Марк Матвеевич.

***

Несмотря на то, что и состав актеров, и вопросы, затрагиваемые в пьесе, относятся более к людям старшего поколения, постановка может заинтересовать зрителей любых возрастов. «Я приглашал на просмотр студентов. Они плакали и смеялись», – говорит режиссер. – «И все-таки меня волнует вопрос, ответ на который хочу увидеть у зрителя: нужна ли эта постановка ему?».

***

Крамар. Артист, который «Еще может себя показать» (опять же – диктофон) (и еще несколько слов)…

Рецензия на спектакль «Выходили бабки замуж»

27 июня 2012 г.