Странная миссис сэвидж сценарий

В оригинале пьеса Джона Патрика называется The Curios Savage. Английское curios, помимо «странный» (в словаре, кстати, значится не под первым номером), может означать еще и «возбуждающий любопытство», и, в первую очередь, «любопытный», т. е. «любознательный», «пытливый». А производное от него существительное curiosity может переводиться как «диковина», «редкость». Есть даже выражение curiosity shop – «антикварный магазин» (вспомним роман Чарльза Диккенса The Old Curiosity Shop – «Лавка древностей»). Слово savage переводится как: 1) «дикий», «первобытный»; 2) «свирепый», «жестокий», «беспощадный»; 3) разг. «взбешенный». В качестве существительного – «дикарь», как глагол – «жестоко обходиться», «применять силу», «кусать, топтать».

Пьеса американского драматурга, лауреата Пулитцеровской премии (правда, за другую пьесу), написана в 1950 году. В 1960-х переведена на русский язык и стала весьма популярна в Советском Союзе (на самарской сцене она шла в середине 1960-х – с Верой Ершовой, в постановке Ольги Черновой).

У ее популярности как минимум две причины. Первая – чисто театральная: едва ли не в каждом театре найдется хотя бы одна очень хорошая, но не очень молодая актриса, которая очень и очень может и хочет играть, но уже не может играть молодых героинь. А в мировом репертуаре совсем немного пьес, где есть центральная женская роль на «возрастную» актрису.

Другая причина – не смейтесь – идеологическая. Сюжет про то, как американская миллионерша решила потратить состояние своего покойного мужа на то, чтобы исполнять простые человеческие желания простых и, главное, бедных людей. Вполне естественно, что ей в этом мешают ее приемные дети, принадлежащие к социальным верхам и претендующие на папино наследство. В тогдашней нашей стране это с официальной точки зрения трактовалось как обличение капиталистической морали, а с точки зрения интеллигентской – как утверждение общечеловеческих ценностей. Такой вот идейный оксюморон.

С той прекрасной поры еще не совсем угасшей оттепельной эйфории прошло полвека. Хотя кажется – несколько столетий. И вот вдруг опять вспомнилась эта пьеса.

Имена актрис, которые в разных театрах играли и играют миссис Сэвидж, свидетельствуют: как и 50 лет назад, трудно найти хорошую роль для актрисы, перешагнувшей определенный возрастной рубеж. И вполне логично появление этого названия в самарской афише: Жанна Романенко упорно ищет разумный компромисс между реальным возрастом и прекрасной актерской формой и моложавостью.

А вот зачем сегодня эта пьеса зрителю?

Спектакль поставил Александр Кузин. Для Самары он уже почти что свой режиссер – девять спектаклей (семь в «СамАрте», два в драме) и этот десятый. Его работы неизменно отличаются отточенной формой, безупречной выверенностью общего сценического рисунка, пристальным вниманием к деталям, точностью и выразительностью актерских работ.

В этой пьесе режиссер немножко поиграл со временем: все персонажи существуют в каком-то условном времени-пространстве, которого на самом деле нет.

На сцене – роскошный интерьер, в котором успешно соединились некая претензия на домашность и вместе с тем явные признаки «казенного дома»: витражи, светлая мебель, рояль и решетка, окружающая и отгораживающая этот заботливо сконструированный, но ненастоящий уют. Высоко-высоко над этой гостиной-офисом подвешены изящные круглые птичьи клетки – миниатюрное подобие огромной решетки. Режиссерский посыл становится понятен еще до начала действия: все герои оказались взаперти, в клетке. И как бы она ни была красива и комфортабельна – это клетка, жизнь в изоляции от мира. Правда, они утешают себя: «Решетка существует для того, чтобы удерживать за ней весь остальной мир».

Они похожи на детей. Это понимаешь, как только персонажи появляются на сцене, сгорая от любопытства в ожидании новой обитательницы своего дома. Они одеты в изысканные яркие наряды, в которых смешались эпохи и моды. Когда персонажи собираются вместе, они образуют очень выразительную группу, немного похожую на пеструю клумбу. И в этой пестроте особенно четко выделяются монохромные «заплатки» – люди из другого мира: песочного цвета костюмы на докторе и медсестре (цвет покоя, умиротворения и в то же время солнечный и радостный, в общем, терапевтический), кремово-белая одежда миссис Сэвидж (символизирует чистоту ее души). Ну и, конечно, респектабельные черные одеяния Лили-Белл, Тита и Сэмюэла Сэвиджей, лишь слегка оттененные другими, но тоже темными деталями (воплощенное зло и бесчеловечность).

Детскость обнаруживается и в их поведении. Они представляют собой что-то вроде разновозрастной группы детского сада. И актеры абсолютно точно выстраивают и характеры своих персонажей, и взаимоотношения между ними. Шаловливая малышка Фэри (Алина Евневич), всеобщая «старшая сестра» Флоренс (Любовь Анциборова), «средние братья» Ганнибал (Александр Герасимчев) – бодряк и всеобщий примиритель, и Джефри (Герман Загорский) – меланхолик, «трудный подросток», миссис Пэдди (Нина Лоленко), за которой все время присматривают, чтобы чего не натворила. И, конечно, в этом многодетном семействе должны быть свои «папа» и «мама» – добрый и все понимающий доктор Эммет (Петр Жуйков) и заботливая, строгая, любящая мисс Вилли (Екатерина Рузина).

Прекрасно вписывается в эту компанию Алекс, которого режиссер придумал для Олега Белова. Объект всеобщей заботы, он находится постоянно в инвалидном кресле, выражает свои чувства и мысли только мимикой и жестами и безмерно удивляет и миссис Сэвидж, и зрителей, когда в финале вдруг спокойно встает и произносит вполне осмысленные и внятные слова. Значит, его молчание, его гримасы – не более чем причуда, своего рода мания.

У каждого здесь есть какая-то мания. Фэри живет в мире фантазий и огорчается, если кто-нибудь ее не любит; Флоренс возится с куклой (почему-то негритенком), веря, что это ее пятилетний сын; Ганнибал искренне считает, что играет на скрипке, из которой умеет извлечь только унылый скрип одной-единственной струны; Джефри прячет лицо, чтобы не пугать людей своим шрамом, которого на самом деле нет.

Эти люди пытаются «быть как дети», чтобы жить в своем искусственном «раю», потому что не могут справиться со сложностью и многомерностью взрослой жизни. А доктор и мисс Вилли им в этом помогают. Впрочем, у каждого из них тоже своя «мания», хотя и не в медицинском смысле слова. Мисс Вилли на самом деле жена Джефри и остается в «Тихой обители» в надежде помочь ему выздороветь. А доктор, понимая, что не в силах изменить ни внешний мир, ни своих пациентов, готов держать их в этой комфортабельной клетке и оберегать любой ценой их покой.

Семейство Сэвиджей – тоже дети. Не только в том смысле, что они приемные дети миссис Сэвидж, а еще и в том, что они, словно дети, жадны, наивны, готовы поверить в любую выдумку, которая сулит им исполнение желаний. Почтенный сенатор (Виктор Мирный) привычно оглядывается, во всем видит опасность. Но жажда денег сильнее страха. Его брат судья (Владимир Сухов) мрачен и молчалив. Он не утруждает себя притворством. А Лили-Белл (Елена Ивашечкина) так и осталась избалованной девочкой, готовой по любому поводу устроить истерику, драться и кусаться, лишь бы добиться своего. Сэвиджи замечательно оправдывают многочисленные словарные значения своей фамилии. Они, несмотря на чрезвычайную внешнюю респектабельность, дики, жестоки, беспощадны. Это дети, играющие во взрослых. Поэтому они не заслуживают даже такого искусственного рая, который предоставляет «Тихая обитель». Они до конца жизни останутся в аду своих пороков.

Между «теми» и «этими» детьми оказалась главная героиня, возмутительница спокойствия как по ту, так и по эту сторону решетки. Сэвидж по фамилии, а не по крови, она так и не стала настоящей матерью своим приемным детям. Они отторгали ее, теперь она отторгла их, лишив их семейного состояния.

В героине Жанны Романенко мало детскости и наивности. Скорее она играет в детскость, как ее приемные дети играют во взрослость. Она ничуть не менее взрослый человек, чем доктор и мисс Вилли. Даже, пожалуй, взрослее и уж точно мудрее их. Когда миссис Сэвидж устраивает веселое хождение по краю ковра, она играет, как взрослый человек играет с детьми, снисходя к ним и умиляясь их радостью. Провоцируя своих детей на странные антиобщественные поступки в поисках якобы спрятанных ценных бумаг, она разыгрывает откровенный фарс, наслаждаясь своей игрой и злорадствуя по поводу их глупости.

Актриса все время существует как бы в двух состояниях: внешне непосредственная и искренняя, ее героиня остается скорее наблюдателем, чем участником событий. Ее взгляд, выражение лица, когда на нее никто не смотрит, свидетельствуют об очень трезвом рассудке и мучительном одиночестве. Одиночество – вот ее мания, вот ее болезнь, от которой нет лекарства. Избавление от него невозможно, даже в воображении. Миссис Сэвидж не способна поверить в иллюзию. Может быть, поэтому так проникновенна сцена, когда они с Джефри в четыре руки играют на рояле тихую, печальную музыку – пожалуй, лучшая сцена в спектакле. Два одиноких человека открылись друг другу, чтобы через минуту опять замкнуться в себе.

Миссис Сэвидж не место в иллюзорном раю «Тихой обители» за красивой, но крепко запертой решеткой. Ее одинокая неприкаянная душа обречена на пребывание в чистилище реального мира. И, пожалуй, она единственная, кто по-настоящему понимает всю меру этой реальности. Неожиданный поворот старой, немножко сусальной пьесы. Современный и грустный.

Самарский академический театр драмы имени М. Горького

Джон Патрик

Странная миссис Сэвидж

Комедия в 2 действиях

Режиссер-постановщик – Александр Кузин (Ярославль)

Сценография – Кирилл Данилов (Москва)

Художник по костюмам – Янина Кремер (Москва)

Композитор – Василий Тонковидов

Художник по свету – Александр Феоктистов

Татьяна Журчева

Литературовед, театральный критик. Кандидат филологических наук, доцент Самарского университета, член СТД РФ.

Фото Павла Пироговского

Опубликована в издании «Культура. Свежая газета», № 2 (90) за 2016 год

«Странная миссис Сэвидж» в постановке Леонида Варпаховского — спектакль в какой-то степени «парный» по отношению к «Дальше — тишина» Анатолия Эфроса. И в одном, и в другом спектакле сам драматический материал весьма далек от идеала, режиссура — весьма и весьма ненавязчива и полностью сосредоточена на актерах. Если в случае с постановкой «Дальше — тишина» — на Фаине Раневской и Ростиславе Плятте, то в «Странной миссис Сэвидж» в центре оказалась только лишь Фаина Георгиевна.

Вернее, не только она, а три величайшие актрисы Театра им. Моссовета — Раневская, Любовь Орлова и Вера Марецкая. Все они одна за другой сыграли эту самую странную миссис Сэвидж.

Причем нельзя сказать, что такова была изначальная режиссерская задумка. Варпаховский начинал репетировать с Раневской, наделившей свою героиню взрывным темпераментом и сыгравшей ее в лучших буффонных традициях. Дальше — с одной стороны у актрисы накалились отношения с режиссером, с другой — ушел из жизни ее молодой партнер Вадим Бероев, заменить которого Раневская считала невозможным, и актриса отказалась от роли.

И «миссис Сэвидж» перешла к Любови Орловой, которая, по словам очевидцев, была в этой роли изысканно тонка, беззащитно наивна и прелестно молода. Когда актриса попала в больницу, чтобы не снимать спектакль с репертуара, попросили ввестись на эту роль Веру Марецкую, которая на тот момент тоже уже была тяжело больна, но актриса еще мечтала выходить на сцену. И по мнению Юрия Завадского, Сэвидж как раз и была той последней ниточкой, что связывала ее с жизнью.

Вот так и получилось, что три знаменитые актрисы сыграли одну и ту же героиню, и почти для всех она стала последней ролью.

Благодаря телеверсии роль миссис Сэвидж в зрительском сознании прочно закрепилась за одной только Марецкой. Лет тридцать назад зрители помнили комедию почти наизусть, причем не столько по репликам, сколько по интонациям Марецкой. А ведь могло все быть иначе, ведь первоначально запись и телеспектакля и радио-версии предложили Раневской.

«Звонил Пушок (так она называла Завадского). Сказал: «Фаина, Вера очень плоха, ей немного осталось. Помоги ей, пусть запишет «Сэвидж», откажись». Я отказалась», — признавалась значительно позднее Раневская.

Так что же это была за роль, которую с такой радостью и самоотдачей играли три великие актрисы? Что за пьеса? А пьеса была той же категории, что и популярная сейчас и идущая во многих театрах «Дорогая Памела», авторства того же кассового американского драматурга Джона Патрика. Сюжет ее, как и положен кассовой комедии, весьма запутан.

Живет на белом свете пожилая дама — миссис Сэвидж. Пожилая и, что немаловажно, весьма и весьма богатая — она обладательница многомиллионного состояния, доставшегося ей от мужа. А у мужа есть дети, оставшиеся от этого брака, которых, собственно, миссис Сэвидж, и подняла на ноги. Так вот эти самые дети считают (и так считать выгодно), что их приемная мать не совсем в своем уме, а потому упрятывают ее в маленькую психиатрическую клинику с трогательным названием «Тихая обитель».

Повод — более чем «существенен». Ведь миссис Сэвидж почему-то взбрело в голову помогать людям! Она активно занимается благотворительностью и собирается учредить «Фонд Счастья», призванный помогать людям осуществлять их самые заветные желания. А желания эти часто бывают крайне специфическими: то поставить надгробие погибшей лошади, то привезти горстку родной земли из-за океана. Одно слово — сумасшедшая!

Вот только, как выясняют прагматичные детки, сумасшедшая-то она сумасшедшая, но с делами у нее все в порядке — состояние она обратила в ценные бумаги и припрятала их в надежном месте. В результате складывается два «лагеря» — алчные дети, заручившись поддержкой персонала клиники пытаются отыскать бумаги, а миссис Сэвидж вместе с остальными обитателями «Тихой обители» их откровенно дурачат, задаваясь вопросом, кто же из них на самом деле сумасшедший.

Вера Марецкая в этой звездной роли не оглядывалась на свою предшественницу, играя свою миссис Сэвидж гораздо более выдержанно, приглушенно — без лишнего шума и пафоса. Но, прежде всего, ее героиня была сильной личностью — не сентиментальной, не нарочито любезной, но всегда прямой и честной до щепетильности. И именно это в ней и привлекало, притягивало окружающих людей — тех из них, кто и сам обладал открытым характером.

А финал спектакля и вовсе выводил этот образ на уровень подлинной драмы. У этой веселой и живой женщины вдруг главным чувством, главной эмоцией оказывался страх — страх перед миром за пределами «Тихой обители». И вот тут Вера Марецкая играла все отчаяние пожилой женщины, добившейся своего, но оказавшейся один на один с одиночеством. Эта сцена пробирала до мурашек зрителей Театра им. Моссовета и не утратила своей силы и при переносе на телеэкран.