Стругацкие чародеи читать сценарий

Аркадий и Борис Стругацкие

ЧАРОДЕИ

По улице небольшого северного городка катит запыленный «икарус». По сторонам улицы тянутся сначала старинные крепкие заборы, мощные срубы из гигантских почерневших бревен, с резными наличниками на окнах, с деревянными петушками на крышах. Потом появляются новостройки — трехэтажные шлакоблочные дома с открытыми сквериками, «икарус» разворачивается на площади и останавливается у крытого павильона. Из обеих дверей начинают выходить пассажиры — с чемоданами, с узлами, с мешками, с рюкзаками и с ружьями в чехлах. Одним из последних спускается по ступенькам, цепляясь за все вокруг двумя чемоданами, молодой человек лет двадцати пяти, современного вида: бородка без усов, модная прическа-канадка, очки в мощной оправе, обтягивающие джинсы, поролоновая курточка с многочисленными «молниями».

Поставив чемоданы на землю, он в некоторой растерянности озирается, но к нему сразу же подходит встречающий — тоже молодой человек, может быть, чуть постарше, атлетического сложения, смуглый, горбоносый, в очень обыкновенном летнем костюме при галстуке. Следуют рукопожатия, взаимные представления, деликатная борьба за право нести оба или хотя бы один чемодан.

Уже вечер. От низкого солнца тянутся по земле длинные тени. Молодые люди, оживленно беседуя, сворачивают с площади на неширокую, старинного облика улочку, где номера домов основательно проржавели, висят на воротах, мостовая заросла травой, а справа и слева тянутся могучие заборы, поставленные, наверное, еще в те времена, когда в этих местах шастали шведские и норвежские пираты. Называется эта улочка неожиданно изящно: «ул. Лукоморье».

— Вы уж простите, что так получилось, Саша, — говорит молодой человек в летнем костюме. — Но вам только эту ночь и придется здесь провести. А завтра прямо с утра…

— Да ничего, не страшно, — с некоторым унынием откликается приезжий Саша. — Перебьюсь как-нибудь. Клопов там нет?

— Что вы! Это же музей!..

Они останавливаются перед совсем уже феноменальными, как в паровозном депо, воротами на ржавых пудовых петлях. Пока молодой человек в летнем костюме возится с запором низенькой калитки, Саша читает вывески на воротах. На левой воротине строго блестит толстым стеклом солидная синяя вывеска: «НИИЧАВО АН СССР. ИЗБА НА КУРИНЫХ НОГАХ. ПАМЯТНИК СОЛОВЕЦКОЙ СТАРИНЫ». На правой воротине висит ржавая жестяная табличка «ул. Лукоморье, д. №13, Н. К. Горыныч», а под нею красуется кусок фанеры с надписью чернилами вкривь и вкось: «КОТ НЕ РАБОТАЕТ. Администрация».

— Это что у вас тут за КОТ? — спрашивает Саша. — Комитет оборонной техники?

Молодой человек в костюме смеется.

— Сами увидите, — говорит он. — У нас тут интересно. Прошу.

Они протискиваются в низенькую калитку и оказываются на обширном дворе, в глубине которого стоит дом из толстых бревен, а перед домом — приземистый необъятный дуб с густой кроной, совершенно заслоняющей крышу. От ворот к дому, огибая дуб, идет дорожка, выложенная каменными плитами, справа от дорожки огород, а слева, посередине лужайки, черный от древности и покрытый мхом колодезный сруб. На краю сруба восседает боком, свесив одну лапу и хвост, гигантский черно-серый разводами кот.

— Здравствуйте, Василий, — вежливо произносит, обращаясь к нему, молодой человек в костюме. — Это Василий, Саша. Будьте знакомы.

Саша неловко кланяется коту. Кот вежливо-холодно разевает зубастую пасть, издает неопределенный сиплый звук, а потом отворачивается и смотрит в сторону дома.

— А вот и хозяйка, — продолжает молодой человек в костюме. — По здорову ли, бабушка, Наина свет Киевна?

Хозяйке, наверное, за сто. Она неторопливо идет по дорожке к молодым людям, опираясь на суковатую клюку, волоча ноги в валенках с галошами. Лицо у нее темное, из сплошной массы морщин выдается вперед и вниз нос, кривой и острый, как ятаган, а глаза бледные и тусклые, словно бы закрытые бельмами.

— Здорова, здорова, внучек, Эдик Почкин, что мне сделается? — произносит она неожиданно звучным басом. — Это, значит, и будет новый программист? Здравствуй, батюшка, добро пожаловать.

Саша снова кланяется. Вид у него ошарашенный: старуха слишком уж колоритна. Голова ее поверх черного пухового платка повязана веселенькой косынкой с изображениями Атомиума и с разноязыкими надписями «Брюссель». На подбородке и под носом торчит редкая седая щетина.

— Позвольте вам, Наина Киевна, представить… — начинает Эдик, но старуха тут же прерывает его.

— А не надо представлять, — басит она, пристально разглядывая Сашу. — Сама вижу. Привалов Александр Иванович, одна тысяча девятьсот сорок шестой, мужской, русский, член ВЛКСМ, нет, нет, не участвовал, не был, не имеет, а будет тебе, алмазный, дальняя дорога и интерес в казенном доме, а бояться тебе, брильянтовый, надо человека рыжего, недоброго, а позолоти ручку, яхонтовый…

— Гм! — громко произносит Эдик, и бабка сразу замолкает.

Воцаряется неловкое молчание, и вдруг кто-то негромко, но явственно хихикает. Саша оглядывается. Кот по-прежнему восседает на срубе и равнодушно смотрит в сторону.

— Можно звать просто Сашей, — выдавливает из себя новый программист.

— И где же я его положу? — осведомляется старуха.

— В запаснике, конечно, — говорит Эдик. — Пойдемте, Саша…

Они идут по дорожке к дому, старуха семенит рядом.

— А отвечать кто будет, ежели что? — вопрошает она.

— Ну ведь обо всем же договорились, — терпеливо поясняет Эдик. — Вам же звонили. Вам директор звонил?

— Звонить-то звонил, — бубнит бабка. — А ежели он что-нибудь стибрит?

— Наина Киевна! — с раскатами провинциального трагика восклицает Эдик и поспешно подталкивает Сашу на крыльцо. — Вы проходите, Саша, проходите, устраивайтесь…

Саша машинально вступает в прихожую. Света здесь мало, виден только белый телефон на стене и какая-то дверь. Саша толкает эту дверь, видит ручку на цепочке и отшатывается, машинально сказавши: «Виноват». За спиной у него Эдик напряженным шепотом втолковывает старухе:

— Это наш новый заведующий вычислительным центром! Ученый!

— Ученый… — брюзжит бабка. — Я тоже ученая! Всяких ученых видала…

— Наина Киевна!.. Саша, не туда, сюда, пожалуйста, направо…

Они входят в запасник. Это большая комната с одним окном, завешанным ситцевой занавесочкой. У окна — массивный стол и две дубовые скамьи, на бревенчатой стене — вешалка с какой-то рухлядью: ватники, вылезшие шубы, драные кепки и ушанки; в углу большое мутное зеркало в облезлой раме, а у стены справа — очень современный низкий диван, совершенно новенький.

— О, смотрите-ка! — восклицает Эдик. — Диван поставили! Это хорошо…

Он с размаху садится на диван, несколько раз подпрыгивает, и вдруг выражение удовольствия на его лице сменяется удивлением, а удивление — тревогой.

— Как это так? — бормочет он. — Позвольте…

Он ощупывает ладонями обивку, вскакивает, становится на колено, запускает руку под диван и что-то там с натугой поворачивает. Раздается странный звук, словно затормозили пленку в магнитофоне. Эдик неторопливо поднимается, отряхивая руки. На лице у него озабоченность. И тут в комнату заваливается старуха со стопкой постельного белья.

— А ежели он тут у меня, скажем, молиться зачнет? — воинственно вопрошает она прямо с порога.

— Да нет, не начнет, — рассеянно говорит Эдик. — Он же неверующий. Слушайте, Наина Киевна, откуда здесь это? — Он показывает на диван. — Давно привезли?

— Опять же вот диван! — сейчас же подхватывает старуха. — Как завалится он на этот диван…

— Это не диван, — говорит Эдик. — Между прочим, Саша, вы действительно воздержитесь от этого дивана… Позвольте, — говорит он, озираясь. — Здесь же была раскладушка…

Ночь. В окно сквозь ветви дуба глядит огромная сплющенная луна. Вдали лают собаки, из-за стены доносится молодецкий храп. Затем где-то в доме бьют часы — полночь.

Саша, укрывшись простыней, лежит на раскладушке, листает толстую книгу, зевает. На полу — раскрытый чемодан, в нем книги вперемешку с носками и галстуками. Когда часы начинают бить, Саша поднимает голову и считает удары, потом сует книгу под раскладушку, приподнимается и тянет руку к выключателю. Раскладушка угрожающе трещит. Саша гасит свет, энергично поворачивается на другой бок, и в то же мгновение раскладушка с лязгом разваливается.

Стругацкий Аркадий » Чародеи — читать книгу онлайн бесплатно

Аркадий и Борис Стругацкие Чародеи

По улице небольшого северного городка катит запыленный «икарус». По сторонам улицы тянутся сначала старинные крепкие заборы, мощные срубы из гигантских почерневших бревен, с резными наличниками на окнах, с деревянными петушками на крышах. Потом появляются новостройки – трехэтажные шлакоблочные дома с открытыми сквериками, «икарус» разворачивается на площади и останавливается у крытого павильона. Из обеих дверей начинают выходить пассажиры – с чемоданами, с узлами, с мешками, с рюкзаками и с ружьями в чехлах. Одним из последних спускается по ступенькам, цепляясь за все вокруг двумя чемоданами, молодой человек лет двадцати пяти, современного вида: бородка без усов, модная прическа-канадка, очки в мощной оправе, обтягивающие джинсы, поролоновая курточка с многочисленными «молниями».

Поставив чемоданы на землю, он в некоторой растерянности озирается, но к нему сразу же подходит встречающий – тоже молодой человек, может быть, чуть постарше, атлетического сложения, смуглый, горбоносый, в очень обыкновенном летнем костюме при галстуке. Следуют рукопожатия, взаимные представления, деликатная борьба за право нести оба или хотя бы один чемодан.

Уже вечер. От низкого солнца тянутся по земле длинные тени. Молодые люди, оживленно беседуя, сворачивают с площади на неширокую, старинного облика улочку, где номера домов основательно проржавели, висят на воротах, мостовая заросла травой, а справа и слева тянутся могучие заборы, поставленные, наверное, еще в те времена, когда в этих местах шастали шведские и норвежские пираты. Называется эта улочка неожиданно изящно: «ул. Лукоморье».

– Вы уж простите, что так получилось, Саша, – говорит молодой человек в летнем костюме. – Но вам только эту ночь и придется здесь провести. А завтра прямо с утра…

– Да ничего, не страшно, – с некоторым унынием откликается приезжий Саша. – Перебьюсь как-нибудь. Клопов там нет?

– Что вы! Это же музей!..

Они останавливаются перед совсем уже феноменальными, как в паровозном депо, воротами на ржавых пудовых петлях. Пока молодой человек в летнем костюме возится с запором низенькой калитки, Саша читает вывески на воротах. На левой воротине строго блестит толстым стеклом солидная синяя вывеска: «НИИЧАВО АН СССР. ИЗБА НА КУРИНЫХ НОГАХ. ПАМЯТНИК СОЛОВЕЦКОЙ СТАРИНЫ». На правой воротине висит ржавая жестяная табличка «ул. Лукоморье, д. № 13, Н. К. Горыныч», а под нею красуется кусок фанеры с надписью чернилами вкривь и вкось: «КОТ НЕ РАБОТАЕТ. Администрация».

– Это что у вас тут за КОТ? – спрашивает Саша. – Комитет оборонной техники?

Молодой человек в костюме смеется.

– Сами увидите, – говорит он. – У нас тут интересно. Прошу.

Они протискиваются в низенькую калитку и оказываются на обширном дворе, в глубине которого стоит дом из толстых бревен, а перед домом – приземистый необъятный дуб с густой кроной, совершенно заслоняющей крышу. От ворот к дому, огибая дуб, идет дорожка, выложенная каменными плитами, справа от дорожки огород, а слева, посередине лужайки, черный от древности и покрытый мхом колодезный сруб. На краю сруба восседает боком, свесив одну лапу и хвост, гигантский черно-серый разводами кот.

– Здравствуйте, Василий, – вежливо произносит, обращаясь к нему, молодой человек в костюме. – Это Василий, Саша. Будьте знакомы.

Саша неловко кланяется коту. Кот вежливо-холодно разевает зубастую пасть, издает неопределенный сиплый звук, а потом отворачивается и смотрит в сторону дома.

– А вот и хозяйка, – продолжает молодой человек в костюме. – По здорову ли, баушка, Наина свет Киевна?

Хозяйке, наверное, за сто. Она неторопливо идет по дорожке к молодым людям, опираясь на суковатую клюку, волоча ноги в валенках с галошами. Лицо у нее темное, из сплошной массы морщин выдается вперед и вниз нос, кривой и острый, как ятаган, а глаза бледные и тусклые, словно бы закрытые бельмами.

– Здорова, здорова, внучек, Эдик Почкин, что мне сделается? – произносит она неожиданно звучным басом. – Это, значит, и будет новый программист? Здравствуй, батюшка, добро пожаловать.

Саша снова кланяется. Вид у него ошарашенный: старуха слишком уж колоритна. Голова ее поверх черного пухового платка повязана веселенькой косынкой с изображениями Атомиума и с разноязыкими надписями «Брюссель». На подбородке и под носом торчит редкая седая щетина.

– Позвольте вам, Наина Киевна, представить… – начинает Эдик, но старуха тут же прерывает его.

– А не надо представлять, – басит она, пристально разглядывая Сашу. – Сама вижу. Привалов Александр Иванович, одна тысяча девятьсот сорок шестой, мужской, русский, член ВЛКСМ, нет, нет, не участвовал, не был, не имеет, а будет тебе, алмазный, дальняя дорога и интерес в казенном доме, а бояться тебе, брильянтовый, надо человека рыжего, недоброго, а позолоти ручку, яхонтовый…

– Гм! – громко произносит Эдик, и бабка сразу замолкает.

Воцаряется неловкое молчание, и вдруг кто-то негромко, но явственно хихикает. Саша оглядывается. Кот по-прежнему восседает на срубе и равнодушно смотрит в сторону.

– Можно звать просто Сашей, – выдавливает из себя новый программист.

– И где же я его положу? – осведомляется старуха.

– В запаснике, конечно, – говорит Эдик. – Пойдемте, Саша…

Они идут по дорожке к дому, старуха семенит рядом.

– А отвечать кто будет, ежели что? – вопрошает она.

– Ну ведь обо всем же договорились, – терпеливо поясняет Эдик. – Вам же звонили. Вам директор звонил?

– Звонить-то звонил, – бубнит бабка. – А ежели он что-нибудь стибрит?

– Наина Киевна! – с раскатами провинциального трагика восклицает Эдик и поспешно подталкивает Сашу на крыльцо. – Вы проходите, Саша, проходите, устраивайтесь…

Саша машинально вступает в прихожую. Света здесь мало, виден только белый телефон на стене и какая-то дверь. Саша толкает эту дверь, видит ручку на цепочке и отшатывается, машинально сказавши: «Виноват». За спиной у него Эдик напряженным шепотом втолковывает старухе:

– Это наш новый заведующий вычислительным центром! Ученый!

– Ученый… – брюзжит бабка. – Я тоже ученая! Всяких ученых видала…

– Наина Киевна!.. Саша, не туда, сюда, пожалуйста, направо…

Они входят в запасник. Это большая комната с одним окном, завешанным ситцевой занавесочкой. У окна – массивный стол и две дубовые скамьи, на бревенчатой стене – вешалка с какой-то рухлядью, ватники, вылезшие шубы, драные кепки и ушанки; в углу большое мутное зеркало в облезлой раме, а у стены справа – очень современный низкий диван, совершенно новенький.

– О, смотрите-ка! – восклицает Эдик. – Диван поставили! Это хорошо…

Он с размаху садится на диван, несколько раз подпрыгивает, и вдруг выражение удовольствия на его лице сменяется удивлением, а удивление – тревогой.

– Как это так? – бормочет он. – Позвольте…

Он ощупывает ладонями обивку, вскакивает, становится на колено, запускает руку под диван и что-то там с натугой поворачивает. Раздается странный звук, словно затормозили пленку в магнитофоне. Эдик неторопливо поднимается, отряхивая руки. На лице у него озабоченность. И тут в комнату заваливается старуха со стопкой постельного белья.

– А ежели он тут у меня, скажем, молиться зачнет? – воинственно вопрошает она прямо с порога.

– Да нет, не начнет, – рассеянно говорит Эдик. – Он же неверующий. Слушайте, Наина Киевна, откуда здесь это? – Он показывает на диван. – Давно привезли?

– Опять же вот диван! – сейчас же подхватывает старуха. – Как завалится он на этот диван…

– Это не диван, – говорит Эдик. – Между прочим, Саша, вы действительно воздержитесь от этого дивана… Позвольте, – говорит он, озираясь. – Здесь же была раскладушка…

Ночь. В окно сквозь ветви дуба глядит огромная сплющенная луна. Вдали лают собаки, из-за стены доносится молодецкий храп. Затем где-то в доме бьют часы – полночь.

Саша, укрывшись простыней, лежит на раскладушке, листает толстую книгу, зевает. На полу – раскрытый чемодан, в нем книги вперемешку с носками и галстуками. Когда часы начинают бить, Саша поднимает голову и считает удары, потом сует книгу под раскладушку, приподнимается и тянет руку к выключателю. Раскладушка угрожающе трещит. Саша гасит свет, энергично поворачивается на другой бок, и в то же мгновение раскладушка с лязгом разваливается.

Тишина. Потом храп за стеной возобновляется, Саша, чертыхаясь вполголоса, выбирается из простыни и пытается поднять раскладушку. В руках у него разрозненные детали. И снова, как давеча, слышится явственное хихиканье. Саша резко оборачивается и успевает заметить на фоне окна огромную кошачью голову – наставленные уши, торчащие усы и блеснувшие глаза. И снова в окне только луна да ветви дуба.

– Тьфу-тьфу-тьфу, – произносит Саша через левое плечо.

Он подбирает с пола тощий матрас, подушку, простыни и в нерешительности оглядывает комнату.

Диван.

Несколько секунд Саша еще медлит, а затем твердыми шагами направляется к дивану. Расстилает постель, несколько раз с силой нажимает на диван, словно пробуя его на прочность, и укладывается. Глаза его закрываются, на физиономии появляется блаженная улыбка. И в то же мгновение вновь возникает звук заторможенной магнитофонной пленки, переходящий в обстоятельное откашливание.

– Ну-с, так… – произносит хорошо поставленный мужской голос. – В некотором было царстве, в некотором государстве был-жил царь по имени… мнэ-э-э… Ну, в конце концов, неважно. Скажем, мнэ-э-э… Полуэкт…

Саша некоторое время слушает с открытыми глазами, потом осторожно встает, пригнувшись, подкрадывается к окну и выглядывает. Спиной к дубу, ярко освещенный луной, стоит на задних лапах кот Василий. В зубах у него зажат цветок кувшинки.

– Мнэ-э-э… – тянет он, задумчиво подняв глаза к небу. – У него было три сына-царевича. Первый… мнэ… Третий был дурак, а вот первый?

Кот трясет головой, потом закладывает передние лапы за спину и, слегка сутулясь, плавным шагом направляется прочь от дуба.

– Хорошо, – цедит он сквозь зубы. – Бывали-живали царь да царица… У царя, у царицы был один сын… Мнэ-э… Дурак, естественно…

Кот с досадой выплевывает цветок и, топорща усы, потирает лоб когтистой лапой.

– Пр-роклятый склероз, – говорит он. – Но ведь кое-что помню! «Ха-ха-ха! Будет чем полакомиться: конь – на обед, молодец – на ужин…» А дальше? – Кот делает фехтовальные движения. – Три головы долой, Иван вынимает три сердца и… и… – Плечи его поникают. Он глубоко вздыхает и поворачивает обратно к дубу. В лапах у него вдруг оказываются массивные гусли.

– Кря-кря, мои деточки, – поет он, пощипывая струны. – Кря-кря, голубяточки! Я… мнэ-э-э… Я слезой вас отпаивала… Вернее, выпаивала… – Некоторое время он марширует молча, стуча по струнам, потом немузыкально кричит: – Сладок кус недоедала! – Прислоняет гусли к дубу и чешет задней лапой за ухом. – Труд, труд и труд! – провозглашает он. – Только труд! – Он снова закладывает лапы за спину и идет в сторону от дуба, бормоча: – Дошло до меня, о великий царь, что в славном городе Багдаде жил-был портной по имени… – Тут он встает на четвереньки, выгибает спину и злобно шипит, стуча лапой по лбу. – Вот с этими именами у меня особенно отвратительно! Абу… Али… н-ну, хорошо, скажем, Полуэкт…

Голос его прерывается протяжным пронзительным скрипом и отдаленным рокочущим «Ко-о, ко-о, ко-о…». Изба вдруг начинает раскачиваться, как лодка на волнах, двор за окном сдвигается в сторону, а из-под окна вылезает и вонзается когтями в землю исполинская куриная нога – проводит в траве глубокие борозды и снова скрывается. «Ко-о, ко-о, ко-о» переходит в звук тормозящейся магнитофонной пленки и затем в пронзительный телефонный звонок.

Саша сидит на полу рядом с диваном, запутавшись в простыне, и очумело вертит головой. Телефон в прихожей звенит беспрерывно.

Саша наконец вскакивает, выбегает в прихожую и хватает трубку.

– Алло! – хриплым со сна голосом говорит он.

– Такси вызывали? – гнусаво осведомляется трубка.

– Какое такси?

– Это два-семнадцать-шестнадцать?

– Н-не знаю…

– Такси вызывали?

– Нет… Не знаю… Откуда мне знать?

В телефоне гудки отбоя. Саша вешает трубку, некоторое время с сомнением смотрит на телефон, потом возвращается в комнату и… остолбеневает на пороге.

Диван исчез.

На полу, там, где стоял диван, валяется постель. И больше ничего.

Саша оторопело смотрит, потом осторожно подходит, нагибается и ощупывает и похлопывает ладонью то место, где стоял диван.

– По-моему, я на нем спал, – говорит он вслух. – Даже приснилось что-то…

Он подходит к окну, раздвигает занавески и выглядывает. Двор залит лунным светом и пуст. Тишина, храп за стеной, в отдалении лают собаки. Саша стоит у окна, растерянно теребя бороду.

Резкий стук в наружную дверь заставляет его обернуться. Он снова выходит в прихожую, осторожно отодвигает засов.

На крыльце перед ним стоит невысокий изящный человек в светлом коротком плаще и в огромном черном берете. Узкое длинное лицо, усы стрелками, выпуклые пристальные глаза.

– Прошу прощения, Александр Иванович, – с достоинством произносит он, коснувшись берета двумя пальцами. – Я отниму у вас не больше двух минут.

– Да-да… прошу… – растерянно говорит Саша, пропуская незнакомца в прихожую.

Незнакомец делает движение пройти в комнату, но Саша поспешно заступает ему дорогу.

– Извините, – лепечет он. – Может быть, здесь… А то у меня там, знаете, беспорядок… даже сесть толком негде…

– Как негде? – Незнакомец резко поднимает брови. – А диван?

Некоторое время они молча смотрят друг другу в глаза.

– М-м-м… Что – диван? – шепотом спрашивает Саша.

Незнакомец все смотрит на него, то высоко задирая, то низко опуская брови.

– Ах вот как… – медленно произносит он наконец. – Понимаю. Жаль. Что ж, еще раз прошу прощения.

Он снова прикладывает два пальца к берету и решительно направляется прямо к дверям уборной.

– Куда вы? – бормочет Саша. – Вам не туда… Вам…

– Ах, это безразлично, – говорит незнакомец, не оборачиваясь, и скрывается за дверью.

Саша машинально зажигает ему свет. Стоит несколько секунд с обалделым видом, потом резко распахивает дверь. В уборной никого нет. Мерно покачивается фаянсовая ручка.

Саша, пятясь задом, возвращается в свою комнату.

– Стакана нет? – раздается за его спиной хриплый голос.

Саша оборачивается.

Верхом на скамье под зеркалом сидит какой-то тип в кепке, сдвинутой на правый глаз. Щетина. К нижней губе прилип окурок.

– Стакана, говорю, нет? – повторяет тип.

Саша молча трясет головой.

– Значит, с горла будем, – оживляется тип. – Ну, давай.

Саша подходит к нему и останавливается, выпятив челюсть.

– А собственно, кто вы такой? – спрашивает он. – Что вам здесь надо?

Тип обращает взор на то место, где раньше стоял диван.

– Чего мне здесь надо, того уже здесь нету, – произносит он с сожалением. – Опоздал, понял? Надо понимать, Витек перехватил. Так шефу и доложим. – Он снова обращает глаза на Сашу. – Этого, значит, не держишь, – говорит он, щелкая себя по шее. – И красного тоже нет? Жаль. Обидел ты меня, друг. – Он глубоко запускает руку в зеркало и, оживившись, извлекает оттуда водочную бутылку. Встряхивает ее, смотрит на свет. Бутылка пуста. – А кто это там приходил? – спрашивает он, ставя бутылку на стол.

– Не знаю, – отвечает Саша, следя за его действиями, как зачарованный. – В берете какой-то…

Тип понимающе кивает.

– Кристобаль Хозевич, значит. – Он снова запускает руку в зеркало. – Тоже, значит, опоздал. Во Витек дает… – Он сосредоточенно шарит в «зазеркалье» и бормочет: – Всех сделал. Шефа моего сделал, Кристобаля Хозевича – и того сделал… – Лицо его вновь озаряется, и на свет появляется еще одна бутылка, опять пустая. Тип ставит ее рядом с первой и несколько секунд любуется ими. – Это же надо – сколько старуха пьет! Как ни придешь, меньше чем две пустышки не бывает… А одеколона у тебя тоже нет? – спрашивает он без всякой надежды, вытягивая из кармана авоську.

– Нет, – говорит Саша, наблюдая, как тип деловито укладывает бутылки в авоську. – А что здесь вообще происходит? Где диван? Куда это я вообще попал? На чем я теперь спать буду, черт подери?

Тип вдруг вскакивает, сдергивает с головы кепочку и прячет руку с авоськой за спину. Лицо его принимает испуганно-почтительное выражение.

– Пардон, – говорит он кому-то, глядя поверх Сашиного плеча.

Саша оглядывается. У дверей, куда смотрит тип, никого нет.

– Пардон, – повторяет тип, пятясь. – Айн минут, мерси, гуд бай.

Спина его упирается в зеркало, но он продолжает пятиться и вдруг проваливается в «зазеркалье», мелькнув в воздухе стоптанными сандалиями.

Саша медленно подходит к зеркалу, осторожно заглядывает в него. Отшатывается: своего отражения он в зеркале не видит. Видит стол, дверь, постель на полу – все что угодно, кроме себя. Он осторожно тянет руку к тусклой поверхности, упирается в твердое, и отражение сейчас же возникает. Мотнув головой, Саша изнеможенно опускается на скамью и сейчас же с криком вскакивает, держась рукой за трусы.

На скамье лежит, покачиваясь, блестящий цилиндрик величиной с указательный палец.

Саша берет его и принимается оглядывать со всех сторон. Цилиндрик тихо потрескивает. Саша стучит по нему ногтем, и из цилиндрика вылетает сноп искр, комната наполняется невнятным шумом, слышны какие-то разговоры, музыка, смех, кашель, шарканье ног, смутная тень на мгновение заслоняет свет лампочки, громко скрипят половицы, а по столу пробегает огромная белая крыса. И все снова стихает.

Саша, закусив губу, осторожно поворачивает цилиндрик, чтобы посмотреть на него с торца, и в то же мгновение комната перед его глазами стремительно поворачивается, тьма, грохот, летят искры, и Саша вдруг оказывается сидящим в очень неудобной позе в противоположном углу комнаты под вешалкой. Вешалка, секунду помедлив, с шумом обрушивается на него.

Раскачивается лампочка на длинном шнуре, на потолке явственно темнеют следы босых ног. Саша, заваленный тряпьем, смотрит сначала на эти следы, потом на свои голые пятки. Пятки вымазаны мелом. Саша рассеянно отряхивает их, глядя на цилиндрик. Цилиндрик стоит посреди комнаты, касаясь пола краем торца, в положении, исключающем всякую возможность равновесия. Он раскачивается и тихо потрескивает.

Тогда Саша выбирается из-под тряпья, выбирает наугад какую-то ушанку и осторожно накрывает ею цилиндрик. Руки у него трясутся.

– В-вот это в-вы н-напрасно, – раздается голос.

– Что – напрасно? – раздраженно спрашивает Саша, не оборачиваясь.

– Я г-говорю про умклайдет. Вы н-напрасно накрыли его шапкой.

– А что мне еще с ним делать? – спрашивает Саша и наконец оборачивается. В комнате никого нет.

– Это ведь, к-как говорится, в-волшебная палочка, – поясняет голос. – Она т-требует чрезвычайно осторожного об-обращения.

– Поэтому я и накрыл, – говорит Саша. – Да вы заходите, товарищ, а то так очень неудобно разговаривать.

– Б-благодарю вас.

Около дверей, как раз там, куда глядел тип в кепочке, неторопливо конденсируется из воздуха величественный человек преклонных лет в роскошном бухарском халате и комнатных туфлях. Он огромного роста, благородное чрево распирает шнур с кистями, великолепные седины, саваофова бородища волной, огромные ладони привычно засунуты за шнур. Голос у него рокочущий, глубокий, он заметно заикается. Светлые глаза смотрят приветливо и благожелательно.

– Вы знаете, дружок, я, наверное, должен извиниться, – говорит он. – Я тут у вас уже полчаса торчу, надеялся – обойдется как-нибудь… Этот диван, черт его подери, так я и знал, что вокруг него начнется скандал. Халат накинул – и сюда.

– Насчет дивана вы опоздали, – с сожалением говорит Саша. – Украли его уже.

Человек в халате величественно отмахивается.

– Да он мне и ни к чему. Я, знаете ли, опасался, что они здесь все передерутся и в суматохе вас, так сказать, затопчут… Уж очень, знаете ли, страсти накалились. Вот видите, Корнеев умклайдет здесь потерял… волшебную свою палочку… а это, дружок, не шутка.

Оба одновременно поднимают глаза и смотрят на отпечатки на потолке.

– Курс управления умклайдетом занимает, знаете ли, восемь семестров, – продолжает гость, – и требует основательного знания квантовой алхимии. Вот вы, дружок, программист, умклайдет электронного уровня вы бы освоили без особого труда, но квантовый умклайдет… гиперполя… трансгрессивные воплощения… обобщенный закон Ломоносова—Лавуазье… – Он сочувственно разводит руки.

– Да о чем речь! – восклицает Саша. – Я и не претендую! – Он спохватывается. – Может, вы присядете?

– Благодарю вас, мне так удобнее… Но вся эта премудрость в ваших руках. Поработаете у нас годик-другой… – Он прерывает самого себя. – Вы знаете, Александр Иванович, я бы все-таки просил вашего разрешения убрать эту шапку. Мех, знаете ли, практически непрозрачен для гиперполя…

Саша поднимает руку.

– Ради бога! Все, что вам угодно. Убирайте шапку, убирайте даже этот самый… кум… ум… эту самую волшебную палочку! – Он останавливается.

Шапки нет. Цилиндрик стоит в луже жидкости, похожей на ртуть. Жидкость быстро испаряется.

– Так будет лучше, уверяю вас, – объявляет незнакомец в халате. – А то, знаете ли, могло так бабахнуть… А вот забрать умклайдет я не могу. Не мой. Условности, черт бы их подрал. И вы его лучше больше не трогайте. Бог с ним, пусть так стоит.

Саша в полной готовности отчаянно машет руками.

– Да, я ведь еще не представился, – продолжает незнакомец. – Киврин Федор Симеонович. Заведую у нас отделом Линейного счастья.

Саша застывает в почтительном изумлении.

– Федор Симеонович? – бормочет он в восхищении и растерянности. – Ну еще бы!.. Я вот только позавчера вашу статью… В «Успехах физических наук»… Ну, знаете, эту… о квантовых основах психологии…

– Знаю, знаю, – благодушно говорит Федор Симеонович. – И как вам эта статейка?

Саша не в силах говорить и всем своим видом демонстрирует крайнюю степень почтительного восторга.

– Да… гм… Пожалуй, – басит Федор Симеонович не без некоторого самодовольства. – Недурственная получилась работка. У нас, знаете ли, в институте, Александр Иванович, очень неплохо можно работать. Отличный коллектив подобрался, должен вам сказать. За немногими исключениями. Вот, скажем, даже Хома Брут… вот этот, в кепочке, с бутылками… Ведь на самом деле механик, золотые руки, потомственный добрый колдун… Правда, привержен… – Федор Симеонович щелкает себя по бороде. – Дурное влияние, черт бы его побрал… Ну, это вы все узнаете. Мы вас тут с распростертыми объятьями… А то ведь чепуха получается. Машину поставили наисовременнейшую, «Алдан-12», а наладить никак не можем, кадров нет. В институте у нас в основном уклон, знаете ли, гуманитарно-физический. Чародейство и волшебство главным образом, а новые методы требуют математики! Я вот все линейным счастьем занимаюсь, а с вашей машиной, глядишь, и за нелинейное возьмемся…

Саша чешет затылок.

– Я, знаете, насчет чародейства и волшебства не очень… Был у нас спецкурс, но я тогда болел, что ли… Вообще я это как-то в переносном смысле понимал… как иносказание…

Федор Симеонович добродушно хохочет.

– Ничего, разберетесь, разберетесь. Любой ученый, знаете ли, в известном смысле маг и волшебник, так что у нас и в переносном смысле бывает, и в прямом. Вы – молодец, что приехали. Вам у нас понравится. Вы, я вижу, человек деловой, энергичный, работать любите…

Саша стесняется.

– Да, конечно… – говорит он. – Но сейчас что об этом? Там видно будет… – Он озирается, ища, как бы переменить тему разговора. – Вот диван пропал, – говорит он. – Вы мне не скаже-те, Федор Симеонович, что все это означает? Диван… суета какая-то…

– Ну, видите ли, это не совсем диван, – говорит Федор Симеонович. – Я бы сказал, это совсем не диван… Однако ведь спать пора, Александр Иванович. Заговорил я здесь вас, а ведь вам спать хочется…

– Ну что вы! – восклицает Саша. – Наоборот! У меня к вам еще тысяча вопросов!

– Нет, нет, дружок. Вы же устали, утомлены с дороги…

– Нисколько.

– Александр Иванович, – внушительно произносит Киврин. – Но ведь вы действительно утомлены! И вы действительно хотите отдохнуть.

И тут глаза у Саши начинают слипаться. Он согласно кивает головой, вяло бормочет: «Да, действительно, вы уж меня простите, Федор Симеонович…», кое-как добирается до неведомо откуда появившейся застеленной раскладушки, ложится, подкладывает ладонь под щеку и, блаженно улыбаясь, засыпает.

Федор Симеонович, оглаживая бороду, некоторое время ласково смотрит на него, потом достает из воздуха большое яблоко, кладет рядом с Сашей и исчезает.

Становится темно и тихо.

Сильный грохот. Саша открывает глаза и поднимает голову.

Комната полна утренним солнцем.

Дивана по-прежнему нет, а посередине комнаты сидит на корточках здоровенный детина лет двадцати пяти, в тренировочных брюках и пестрой гавайке навыпуск. Он сидит над волшебной палочкой, плавно помахивая над нею огромными костистыми лапами.

– В чем дело? – спрашивает Саша хриплым со сна голосом.

Детина мельком взглядывает на него и снова отворачивается. У него широкое курносое лицо, могучая челюсть, низкий лоб под волосами ежиком.

– Не слышу ответа! – зло говорит Саша, приподнимаясь.

– Тихо, ты, смертный, – откликается детина.

Он прекращает свои пассы, берет умклайдет и выпрямляется во весь рост. Рост у него – под лампочку. И весь он кряжистый, широкий, узловатый.

– Эй, друг, – говорит Саша. – А ну-ка положи эту штуку на место и очисти помещение!

Детина молча смотрит на него, выпячивая челюсть. Тогда Саша откидывает простыню и делает движение, чтобы вскочить. Раскладушка от толчка разваливается, и Саша опять оказывается на полу.

Детина гогочет.

– А ну, положи умклайдет! – рявкает Саша, поднимаясь.

– Что ты орешь, как больной слон? – осведомляется детина. – Твой он, что ли?

– А может, твой?

– Ну, мой!

Сашу осеняет.

– Ах ты, скотина! – говорит он. – Так это ты диван спер?

– Не суйся, братец, не в свои дела, – предлагает детина, запихивая умклайдет в задний карман брюк. – Целее будешь.

– А ну, верни диван! Мне отвечать за него, понял?

– А пошел ты к черту, – говорит детина, озираясь.

Саша, подскочив, хватает детину за гавайку. Детина сейчас же хватает Сашу за майку на груди. Видно, что оба не дураки подраться.

Но тут дверь распахивается и на пороге появляется грузный рослый мужчина в лоснящемся костюме. Лицо у него надутое, бульдожье, движения властные, хозяйские, уверенные, под мышкой – папка на «молнии».

– Корнеев! – говорит он прямо с порога. – Где диван?

Детина и Саша сразу отпускают друг друга.

– Какой еще диван? – вызывающе осведомляется детина.

– Вы мне это прекратите, Корнеев! – объявляет мужчина с папкой. – Сами знаете, какой диван.

Он проходит в комнату, а за ним входят: Эдик Почкин, очень серьезный и сосредоточенный; плешивый и бородатый, странного вида человек в золотом пенсне и смазных сапогах; Хома Брут в своей кепочке, сдвинутой на правый глаз. Саша кидается одеваться. Пока он одевается, в комнате развивается скандальчик.

– Не знаю я никакого дивана, – заявляет Корнеев.

– Я вам объяснял, Модест Матвеевич, – говорит Эдик человеку с папкой. – Это не есть диван, это есть прибор…

– Для меня это диван, – прерывает его Модест Матвеевич, достает записную книжку и заглядывает в нее. – Диван мягкий полуторный, инвентарный номер одиннадцать – двадцать три. Диван должен стоять. Если его будут все время таскать, то считайте: обшивка порвана, пружины поломаны.

– Там нет никаких пружин, – терпеливо объясняет Эдик. – Это прибор. С ним работают.

– Этого я не знаю, – заявляет Модест Матвеевич, пряча книжку. – Я не знаю, что это у вас за работа с диваном. У меня вот дома тоже есть диван, и я знаю, как на нем работают.

– Мы это тоже знаем, как вы работаете, – угрюмо говорит Корнеев.

– Вы это прекратите, – немедленно требует Модест Матвеевич, поворачиваясь к нему. – Вы здесь не в пивной, вы здесь в учреждении!

– Терминологические споры, товарищи, – восклицает вдруг высоким голосом плешивый, – могут завести нас только в метафизический тупик! Терминологические споры мы должны, товарищи, решительно отмести, как несоответствующие и уводящие. А нам, товарищи, требуются какие споры? Нам, товарищи, требуются споры, с одной стороны, соответствующие, а с другой – наводящие. Нам требуются принципиальные споры, товарищи!

– Вы мне это прекратите, товарищ профессор Выбегалло! – решительно прерывает его Модест Матвеевич. – Нам тут не требуется никаких споров. Нам тут требуется диван, и немедленно.

– Правильно! – подхватывает профессор Выбегалло. – Мы решительно отметаем все и всяческие споры, и мы требуем, общественность требует, наука требует, товарищ Корнеев, чтобы диван был немедленно ей возвращен. В распоряжение моего отдела.

Все четверо начинают говорить разом.

Эдик. Модест Матвеевич, это не диван! Это транслятор универсальных превращений! Ему не в музее место, его здесь вы по ошибке поместили, мы на него заявку еще два года назад написали!..

Корнеев (Выбегалле). Ну да, конечно, в ваш отдел. Чтоб вы на нем спали после обеда и кроссворды решали! Вы же с ним обращаться не умеете, опять все на Брута свалите вашего, а он его пропьет по частям!..

Модест Матвеевич. Вы мне это прекратите, товарищи! Диван есть диван, и кто на нем будет спать или там работать, это решает администрация! Я лишнюю графу в отчетности из-за ваших капризов вводить не намерен! Мы еще назначим комиссию и посмотрим, может быть, вы его повредили, пока таскали, товарищ Корнеев!..

Выбегалло. Я ваши происки, товарищ Корнеев, отметаю решительно, раскаленной метлой! Я такую форму научной дискуссии не приемлю! Принципиальности у вас не хватает, товарищ Корнеев! Чувства ответственности! Нет у вас гордости за свой институт, за нашу науку!..

Пока продолжается этот гомон, Саша оделся и, широко раскрыв глаза и приоткрыв рот, слушает, застегивая верхнюю пуговицу на рубашке.

Хома Брут тоже не вмешивается. Он прислонился к притолоке, достал из-за уха сигаретку, раскурил ее от указательного пальца и через дымок подмигивает Саше, ухмыляется и кивает в сторону спорящих, как бы говоря: «Во дают!»

Тут Модест Матвеевич замечает развалившуюся раскладушку. Все замолкают. В наступившей тишине Модест Матвеевич ози– рает по очереди всех присутствующих. Взгляд его останавливается на Саше. Саша, не дожидаясь вопросов, виновато произносит:

– Она сама развалилась… Я встал, а она – раз!..

– Почему вы здесь спите? – грозно осведомляется Модест Матвеевич.

– Это наш новый заведующий вычислительным центром, – вступается Эдик. – Привалов Александр Иванович.

– Почему вы здесь спите, Привалов? – вопрошает Модест Матвеевич. – Почему не в общежитии?

– Ему комнату не успели отремонтировать, – поспешно говорит Эдик.

– Неубедительно.

– Что же ему – на улице спать? – злобно спрашивает Корнеев.

– Вы это прекратите, – говорит Модест Матвеевич. – Есть общежитие, есть гостиница, а здесь музей. Госучреждение. Если все будут спать в музеях… Вы откуда, Привалов?

– Из Ленинграда, – мрачно отвечает Саша.

– Вот если я приеду к вам в Ленинград и пойду спать в Эрмитаж?

Саша пожимает плечами.

– Пожалуйста!

Эдик обнимает Сашу за талию.

– Модест Матвеевич, это не повторится. Сегодня он будет спать в общежитии. А что касается раскладушки… – Он щелкает пальцами. Раскладушка тут же самовосстанавливается.

– Вот это другое дело, – великодушно говорит Модест Матвеевич. – Вот всегда бы так и действовали, Почкин. Ограду бы починили… Лифт у нас не кондиционный…

Корнеев берется руками за голову и стонет сквозь стиснутые зубы.

– По-моему, эти стоны со стороны товарища Корнеева являют-ся выпадом, – визгливо и мстительно вмешивается Выбегалло.

Модест Матвеевич поворачивается к Корнееву.

– Я еще раз повторяю, Корнеев, – строго говорит он. – Немедленно верните диван.

Корнеев приходит в неописуемую ярость. Лицо его темнеет, и сейчас же заметно темнеет в комнате. Огромная туча наползает на солнце. Свирепый порыв ветра сотрясает дуб. Где-то звенят вылетевшие стекла. У стола подгибаются ножки, проседает только что восстановленная раскладушка. В тусклом зеркале вспыхивают и гаснут зловещие огни.

Выбегалло отшатывается, испуганно заслоняясь от Корнеева ладонью. Хома Брут стремительно уменьшается до размеров таракана и прячется в щель. Эдик встревоженно и предостерегающе протягивает к Корнееву руку, шепча одними губами: «Витя, Витя, успокойся…»

И только Модест Матвеевич остается неколебим. Он с достоинством перекладывает папку под другую мышку и веско произносит:

– Неубедительно, Корнеев. Вы это прекратите.

И все прекращается. Корнеев в полном отчаянии машет рукой, в воздухе конденсируется диван и плавно опускается на свое прежнее место.

Модест Матвеевич неторопливо подходит к нему, ощупывает, заглядывает в книжку и проверяет инвентарный номер. Затем объявляет:

– В таком вот аксепте. И попрошу.

Затем он поворачивается ко всем спиной и громко провозглашает:

– Товарищ Горыныч!

– Иду, батюшка, иду! – доносится из прихожей испуганный голос.

Модест Матвеевич удаляется в прихожую, и тут Выбегалло приходит в себя и устремляется за ним с криком:

– Модест Матвеевич! Вы забываете, что у меня эксперимент международного звучания! Я без этого дивана как без рук! Модель идеального человека тоже без этого дивана будет как без рук!..

Дверь за ним захлопывается. Из щели выползает Хома Брут и снова начинает увеличиваться в размерах. Еще не достигнув нормального роста, он осведомляется:

– Политурки, значит, тоже нет? Или хотя бы антифриза…

– Бр-р-рысь, пр-р-ропойца! – рычит Корнеев, и объятый ужасом Хома Брут, снова уменьшившись, ныряет в щель под дверью.

Корнеев садится на диван и, наклонивши голову, вцепляется себе в волосы костистыми пальцами.

– Дубы! – говорит он с отчаянием. – Пни стоеросовые! К черту их всех! Сегодня же ночью опять уволоку!

– Ну, Витя, – укоризненно говорит Эдик. – Ну что ты, право… Будет ученый совет, выступит Федор Симеонович, выступит Хунта…

– Хунте самому диван нужен, – глухо возражает Корнеев, терзая себя за волосы.

– Ну, знаешь! С Кристобалем Хозевичем всегда можно договориться. Это тебе не Выбегалло…

При последних словах Корнеев вдруг вскакивает, щелкает пальцами, и перед ним возникает из ничего плешивый профессор Выбегалло, вернее, фигура, чрезвычайно на Выбегаллу похожая, но с большими белыми буквами поперек груди: «Выбегалло 92/К». Корнеев со сдавленным рычанием хватает фигуру за бороденку и яростно трясет в разные стороны. Фигура тупо ухмыляется.

– Витя, опомнись! – укоризненно говорит Эдик.

Корнеев с размаху бьет фигуру кулаком под ребра, отшибает кулак и, размахивая ушибленной рукой, принимается скакать по комнате.

– Тьфу на тебя! – орет он фигуре.

Фигура послушно исчезает, а Корнеев, дуя на кулак, отходит к окну и скорбно прислоняется к оконнице.

Эдик, глядя ему в спину, качает головой.

– Слушайте, Эдик, – тихонько говорит Саша. – В чем все-таки дело? Почему из-за паршивого дивана такой шум? Он же жесткий…

– Это не диван, – отвечает Эдик. – Это такой преобразователь. Он, например, может превращать реальные вещи в сказочные. Вот, например… Ну, что бы… – Эдик озирается, берет с вешалки драный треух, бросает на диван, а сам запускает руку в спинку и что-то там проворачивает со звуком заторможенной магнитофонной пленки. – Вот видите, была обыкновенная шапка. А теперь смотрите…

Он берет шапку и нахлобучивает себе на голову.

И сейчас же исчезает.

– Шапка-невидимка, понимаете? – раздается его голос.

Он снова появляется и вешает шапку на место.

– А ты на нем, балда, спать расположился, – подает от окна голос Корнеев. – Скажи еще спасибо, что я его из-под тебя уволок, а то проснулся бы ты, сердяга, каким-нибудь мальчиком-с-пальчик в сапогах… Возись потом с тобой.

– Да, это моя вина, – сказал Эдик. – Надо мне было вам все это растолковать как следует.

Корнеев, словно что-то вспомнив, вдруг возвращается к ним.

– Так ты, значит, у нас заведующим вычислительным центром будешь? – говорит он, оглядывая оценивающе Сашу с головы до ног.

– Да, – отвечает Саша небрежно. – Попытаюсь.

– Ты машину-то знаешь нашу, «Алдан-12»…

– Приходилось, – говорит Саша.

– Так какого же дьявола она у тебя не работает? – произносит Корнеев, агрессивно глядя на Сашу. – Что ты тут тары-бары растабарываешь, когда мне машина вот так нужна? Если они мне, зануды, дивана не дают, так, может, хоть модель математическую рассчитаю, и тогда плевал я на этот диван… Ну что ты стоишь? Что ты здесь стоишь?

– Подожди, – говорит Саша, несколько ошеломленный. – А чего тебе надо, какая модель?

Корнеев делает движение, как будто собирается бежать за чем-то, затем передумывает, выхватывает из воздуха стопку бумаги, авторучку, бросает все на стол и с ходу принимается писать, приговаривая:

– Смотри сюда. Линейное уравнение Киврина, понял? Граничные условия такие… Нет, здесь в квадрате, так?

Саша тоже сгибается над столом. Эдик глядит Корнееву через плечо.

– Оператор Гамильтона… – продолжает Корнеев. – Теперь все это трансгрессируем по произвольному объему. По произвольному, понял? Здесь тогда получается ноль, а здесь произвольная функция. Теперь берем тензор воспитания… Ну чего ты смотришь, как баран? Не понимаешь? Ну, как он у вас называется…

Голос его заглушает конкретная музыка, а над столом взлетают фонтаны цифр и математических символов. Саша тоже приходит в азарт, стучит пальцем по написанному, выхватывает у Корнеева ручку и пишет сам.

Появляется кот Василий, обходит вокруг стола, заложив лапы за спину, пожимает плечами и скрывается.

Эдик некоторое время слушает, потом достает из нагрудного кармана умклайдет, поднимает его над головой и резко взмахивает им, словно стряхивает термометр.

Вспышка, тьма, и все трое уже стоят перед трехэтажным, современного вида зданием из стекла и бетона, но без дверей. Есть бетонный козырек над подъездом, есть несколько широких ступенек, но ступени эти ведут в глухой простенок между гигантскими черными окнами. Возле правого окна над громадной плевательницей в виде жабы с отверстой пастью висит строгая вывеска: «Научно-Исследовательский Институт ЧАродейства и ВОлшебства».

Корнеев и Саша все продолжают спорить, Саша только на мгновение замолкает, озадаченно оглядываясь по сторонам, и тотчас рядом с ними возникают его чемоданы. Он снова бросается в спор.

Эдик берет чемоданы, поднимается по ступенькам и пихает в простенок ногой. Появляется стеклянная дверь. Смутно видимый сквозь стекло устрашающего вида вахтер-ифрит, в огромном тюрбане и с кривым мечом на плече, распахивает перед ними двери.

* * *

И полетели дни и ночи, заполненные работой.

Саша за пультом «Алдана-12» сосредоточенно следит за вспыхивающими и гаснущими рядами цифр на контрольном табло, нажимает кнопки; бешено несется за стеклом магнитная лента, стрекочет печатающее устройство. Саша просматривает таблограмму, отрывает кусок рулона, проглядывает ряды цифр, с досадой рвет бумагу, отшвыривает ее в сторону и снова возвращается к пульту. Над пультом возникает полупрозрачное лицо Федора Симеоновича. Великий маг сочувственно наблюдает за Сашей, затем кладет тихонько ему под руку банан и исчезает. Саша, не прекращая работы, рассеянно берет банан и ест.

Комната в общежитии. За окном дождь, мечутся тени голых ветвей. Саша, обхватив голову руками, читает толстенный том, потом берет его двумя руками, ставит на стол ребром и опирается на него подбородком. Глаза у него пустые и обращенные внутрь. Название книги: «Уравнения математической магии».

Лаборатория Корнеева. Саша и Виктор сидят за столом, уставленным разнообразной электроникой. Перед ними беспорядочные груды исчерченной исписанной бумаги, и весь пол вокруг стола усыпан исписанной бумагой. Ребята продолжают чертить и писать и исписанные листки бросают на пол. Входит фигура, как две капли воды похожая на Корнеева, с тупым выражением на физиономии и с белыми буквами на груди: «Корнеев 186/К». Фигура ставит на стол две бутылки кефира и исчезает. Корнеев пытается что-то втолковать Саше, показывает пальцами, но Саша не понимает. Тогда Корнеев хватает бутылку, подбрасывает ее в воздух, она повисает над столом, а он снова принимается показывать руками, и, следуя его движениям, бутылка начинает изгибаться, пересекая самое себя, расплющивается, и в разных точках образовавшейся абстрактной модели вспыхивают латинские буквы A, B, C и т. п. Саша радостно тычет пальцем в одну из точек, хлопает себя по лбу и снова принимается писать.

* * *

Снова перед пультом машины. Кристобаль Хозевич Хунта напяливает на голову никелированный колпак, из которого выходит пучок проводов, соединенных с печатающим устройством. Саша смотрит на этот колпак с сомнением, качает головой и принимается нажимать кнопки и клавиши. На табло вспыхивают и гаснут цифры, из печатающего устройства ползет лента. На ленте текст: «ПЕРВЫЙ ОТВЕТ: ДА, ВОЗМОЖНО. ВТОРОЙ ОТВЕТ: НЕТ. ТРЕТИЙ ОТВЕТ: НЕ ЗАСОРЯЙТЕ МНЕ ПАМЯТЬ. ЧЕТВЕРТЫЙ ОТВЕТ: ПРИ УСЛОВИИ, ЕСЛИ ХР ХР ХР ХР…» Саша поспешно нажимает кнопку, лента останавливается. Хунта недовольно поворачивается к Саше, Саша разевает рот: у Хунты вместо глаз окошечки, как на табло, и в них, как на табло, вспыхивают и гаснут неоновые четверки, семерки и прочие нули.

Улица перед институтом, осень, ветер несет желтые листья, по лужам бежит рябь.

Саша отрывает таблограмму и, рассматривая ее на ходу, бежит по коридору. Врывается в лабораторию Федора Симеоновича, вручает ему таблограмму. Федор Симеонович поворачивается к стенду, где под стеклянным колпаком – обугленные останки сгоревшей книги. Великий маг, глядя в строчки цифр, принимается набирать код на клавишном устройстве, нажимает на кнопку «Пуск», и обугленная книга начинает дымиться, вспыхивает ярким пламенем, из которого появляется та же книга, но целая и невредимая. Федор Симеонович хлопает в ладоши, потирает руки, Саша тоже хлопает в ладоши и потирает руки.

Саша у себя в кабинетике просматривает заказы и распределяет машинное время. Перед его столом очередь человек в пять – все знакомые лица, только тупые и какие-то окаменевшие, у каждого на груди надпись: «Выбегалло 11», «Хунта 1244», «Киврин 67», «Корнеев 421»… В хвосте стоит обыкновенный живой человек с толстым портфелем, бледный и напуганный. Саша кончает просматривать листок с заданием и возвращает его «Выбегалле 11».

– Я тысячу раз просил на машинке печатать, – строго говорит он. – Почерк же, как курица лапой. Перепечатать!

Тут он замечает человека с портфелем.

– А! – говорит он. – Проходите, проходите, присаживайтесь, пожалуйста… Вы ведь с рыбозавода? Мне звонили… Да идите же сюда!

Человек с портфелем, виновато кивая и озираясь, приближается к столу и присаживается на краешек стула.

– Неудобно как-то, – бормочет он, опасливо косясь на очередь. – Вот ведь товарищи ждут, раньше меня пришли…

– Ничего, ничего, это не товарищи… – Саша протягивает руку за пачкой бумаг, которую человек достал из портфеля.

– Ну, граждане…

– И не граждане… – Саша начинает просматривать бумаги. – Это называется дубль, – объясняет он, не поднимая глаз. – Времени сотрудникам не хватает: в очереди им стоять некогда, вот они и посылают свои копии… Кого сюда, кого за получкой… кого в магазин… кого на свидание… Я что-то тут не понимаю, к какому же вам числу это нужно? А, понятно…

Человек с портфелем опасливо оглядывается на очередь.

– Дубли… То-то же я смотрю – не мигают оне… а вот этот, с бородой, он, по-моему, и не дышит даже…

Общежитие. Эдик учит Сашу проходить сквозь стены. Сначала проходит сам, возвращается, что-то втолковывает Саше, показывает, что надо выгибать грудь и тянуть носки. Саша закрывает глаза, шагает в стену и отшибает лоб. Эдик снова втолковывает ему, что нужно прогибаться, прогибаться! Саша повторяет попытку, прогибаясь. Верхняя часть его тела проходит, нижняя остается. Саша судорожно сучит ногами. Тут же стоит Корнеев со стаканом чаю, гогочет. Потом они вдвоем с Эдиком пробуют вытащить Сашу. Пробуют так и эдак. Лица у них становятся серьезными.

Разобранная стена. Саша сердито отряхивается. Корнеев и Эдик, насупленные, закладывают кирпичами пролом.

Саша работает у пульта машины – очень усталый, озабоченный, встрепанный. За окном крупными хлопьями падает густой снег.

Входит дубль Эдика – «Почкин 107».

– Чего тебе? – раздраженно спрашивает Саша, не отрываясь от работы.

– Хозяин… просит… явиться… на доклад… Выбегаллы… – монотонно бубнит дубль.

– Не могу, не могу, занят, – нетерпеливо отвечает Саша. – Пошел вон.

Дубль исчезает, но в дверях сейчас же появляется хорошенькая девица, ведьма Стеллочка.

– Саша, – говорит она, – чего же ты? Пойдем!

Саша смотрит на нее, мотает головой.

– Стеллочка, не могу, – говорит он. – Честное слово, не могу.

– Но ты же обещал! Пойдем, говорят, будет что-то феноменальное…

Саша опять трясет головой.

– Нет-нет, не могу. Не проси.

Он включает печатающее устройство. Стеллочка, надув губки, удаляется. В дверь левым плечом вперед вдвигается Хома Брут, руки в карманы, кепочка на глаз.

– Слышь, Саш, – сипит он. – А ты чего тут торчишь? Все, понимаешь, бегут, а он тут торчит, как приклеенный…

– Отстань, отстань! – говорит Саша со злостью.

– Во дает! – удивляется Хома. – Зря. Мы там с шефом такую штуку сейчас отколем – закачаетесь! Весь институт на воздух пустим…

Саша поворачивается к нему.

– Вместе со своим шефом, – говорит он громким шепотом, – иди, иди и иди. Понятно? Занят я! – орет он. – Некогда мне вашей чепухой заниматься!

Хома обиженно пожимает плечами и тут замечает на полочке склянку с ярлыком. Видно только слово «спирт». Лицо Хомы немедленно проясняется. Покосившись на Сашу, который снова погрузился в работу, он вороватым движением хватает склянку, свинчивает колпачок и опрокидывает содержимое в рот.

Лицо его чудовищно искажается, из ушей вырываются струи дыма. (Саша рассеянно отгоняет дым ладонью.) Глаза съезжаются и разъезжаются.

Он смотрит на ярлык. «Нашатырный спирт».

Хома укоризненно качает головой, завинчивает колпачок, ставит склянку на место и вытирает губы.

Из стены выходит озабоченный Эдик Почкин.

– Ну что же ты, Саша? – говорит он. – Я же тебя звал.

– Да что там у вас происходит? – раздраженно спрашивает Саша. – Занят я. Не нужен мне ваш Выбегалло, и я, надеюсь, ему не нужен…

– Сейчас там каждый порядочный маг нужен, – говорит Эдик. – Это серьезно, Саша.

Звонит телефон. Саша срывает трубку. Голос Корнеева хрипит:

– Сашка? Ты что там отсиживаешься, хомяк? Трусишь?

Саша поражен.

– Да что вы, в самом деле, ребята, – лепечет он. – Ну пожалуйста, ну пошли…

Он бросает трубку и вслед за Эдиком устремляется в стену.

По занесенной снегом дороге Саша и Эдик спешат к огромному приземистому зданию, похожему на ангар. За ними по пятам, засунув руки глубоко в карманы, семенит Хома Брут.

Перед распахнутыми воротами ангара оживление: только что подъехавший автобус извергает из недр своих кучу корреспондентов с фото– и киноаппаратами наголо; спецмашина телевидения, от нее внутрь ангара уже тянутся кабели, глава телегруппы в роскошной шубе нараспашку отдает распоряжения, его люди с натугой катят по снегу тележки с телекамерами; толпа сотрудников института собралась перед огромным плакатом ярмарочного вида.

Надпись на плакате: «Внимание! Внимание! Сегодня! Впервые в истории науки! Грандиозный эксперимент профессора Выбегалло! Демонстрация совершенной модели идеального человека! Доклад профессора Выбегалло А. А. Начало в 18.00. Просьба места для прессы не занимать».

Саша входит в ангар – огромное помещение на дырчатых железных фермах. Здесь уже светят юпитеры, вспыхивают блицы фотокорреспондентов. В глубине ангара на дощатом помосте возвышается знакомый диван-транслятор. От него в разные стороны бегут пучки проводов и кабелей. На диване лежит гигантское яйцо, испещренное темными пятнами. По сторонам помоста стоят генераторные башни с металлическими шарами наверху, между шарами время от времени проскакивают молнии, и тогда звучат раскаты грома.

Почти сразу же Саша натыкается на группу ожесточенно спорящих людей. Здесь Федор Симеонович Киврин, Кристобаль Хунта, Модест Матвеевич с неизменной папкой и профессор Выбегалло – в валенках, подшитых кожей, в извозчицком тулупе и в роскошной пыжиковой шапке.

– Достаточно того, – говорит Хунта, обращаясь к Выбегалле, – что ваш, простите, родильный дом находится рядом с моими лабораториями. Вы уже устроили один взрыв, и в результате я в течение двадцати минут был вынужден ждать, пока у меня в кабинете вставят вылетевшие стекла…

– Это, дорогой, мое дело, чем я у себя занимаюсь, – огрызается Выбегалло фальцетом. – Я до ваших лабораторий не касаюсь, хотя у вас там в последнее время бесперечь текет живая вода, я себе в ей все валенки промочил…

– Г-голубчик, – рокочет Федор Симеонович. – Амвросий Амбруазович! Н-надо же принимать во внимание возможные осложнения… Ведь никто же не работает на территории института, скажем, с огнедышащим драконом…

– У меня не дракон! У меня идеальный счастливый человек! Исполин духа! Как-то странно вы рассуждаете, товарищ Киврин! Странные у вас аналогии! Чужие! Модель идеального человека и какой-то внеклассовый огнедышащий дракон!

– Г-голубчик, да дело же не в том, что он внеклассовый, а в том, что он пожар может устроить!

– Вот опять! Идеальный человек может устроить пожар! Не подумали вы, товарищ Федор Симеонович!

– Я г-говорю о драконе…

– А я говорю о вашей неправильной установке! Вы стираете, Федор Симеонович, вы всячески замазываете! Мы, конечно, стираем противоречия… между умственным и физическим… между мужчиной и женщиной… Но замазывать пропасть мы вам не позволим!

– К-какую пропасть? Что за чертовщина? Кристобаль, в конце концов, вы же ему только что объяснили! Я говорю, профессор, что ваш эксперимент опасен! Понимаете? Институт можно повредить, понимаете?

– Я-то все понимаю, – визжит Выбегалло. – Я-то не позволю идеальному человеку вылупляться среди чистого поля на ветру! И Модест Матвеевич вот тоже понимает! Там мы имеем что? – Он указывает в пространство. – Природу! Стихии! Снег вон идет. Значит, считайте: обшивка сгниет, пружины лопнут. А кому отвечать? Модесту Матвеевичу!

– Это убедительно, – говорит Модест Матвеевич раздумчиво.

– Да он весь ангар вам разворотит, – говорит Федор Симеонович. – Этот эксперимент надо проводить не ближе пяти километров от города! А лучше дальше…

– Ах, вам лучше, чтобы дальше? – зловеще вопрошает Выбегалло. – Понятно. Тогда уж, может быть, не на пять километров, Федор Симеонович, а прямо уж на пять тысяч километров? Подальше где-нибудь, на Аляске, например! Так прямо и скажите! А мы запишем!

Воцаряется молчание, и слышно, как грозно сопит Федор Симеонович, потерявший дар слова.

– За такие слова, – цедит сквозь зубы Хунта, – лет триста назад я отряхнул бы вам пыль с ушей и провертел бы в вас дыру для вентиляции…

– Ничего, ничего, – отвечает Выбегалло, – это вам не Португалия. Критики не любите…

– А ведь вы пошляк, Выбегалло, – неожиданно спокойным голосом объявляет Федор Симеонович. – Вас, оказывается, гнать надо.

– Критики, критики не любите, – отдуваясь, твердит Выбегалло. – Самокритики не любите…

– Значит, так, – вмешивается Модест Матвеевич. – Как представитель администрации и хозяйственных отделов, я в науке разбираться не обязан. Поскольку товарищ директор находится в отъезде, я могу сказать только одно: обшивка должна остаться целой, и пружины в порядке. В таком вот аксепте. Доступно, товарищи ученые?

С этими словами, переложив папку под другую мышку, он торопливо удаляется.

– Критики не любите! – в последний раз торжествующе восклицает Выбегалло и тоже удаляется.

Хунта и Киврин безнадежно глядят друг на друга.

– А что если я превращу его в мокрицу? – кровожадно говорит Хунта.

– Лучше уж в стул, – говорит Федор Симеонович.

– Можно и в стул, – говорит Хунта. – Я охотно буду на нем сидеть.

Федор Симеонович спохватывается.

– Г-голубчик, о чем это мы с тобой говорим? Это же негуманно… – Взгляд его падает на Хому. – Минуточку, дружок! Подите-ка сюда, подите!

Хома, сдернув кепочку, неуверенно приближается, искательно улыбаясь.

– Скажите-ка, дружок, – спрашивает Федор Симеонович. – Какие там у вас с Выбегаллой задействованы мощности?

Хома пытается уменьшиться в размерах, но Хунта ловко хватает его за ухо и распрямляет.

– Отвечайте, Брут! – гремит он.

– Да я-то что? – ноющим голосом говорит Хома. – Как мне приказали, так я и сделал. Мне говорят на десять тысяч сил, я и дал десять тысяч!

– Каких сил?! – восклицает Федор Симеонович, раздувая бороду.

– Ма… магических, – мямлит Хома.

– Десять тысяч магических сил?! – Ошеломленный Хунта отпускает Хому, и тот мгновенно улетучивается. – Теодор, я принимаю решительные меры.

Он взмахивает умклайдетом, длинным и блестящим, как шпага.

И сейчас же в отверстые ворота ангара с ревом вкатываются гигантские МАЗы, груженные мешками с песком, козлами с колючей проволокой, пирамидальными надолбами, бетонными цилиндрами дотов. Целая армия мохнатых домовых облепляет грузовики, со страшной быстротой разгружает их и начинает возводить вокруг помоста с яйцом кольцо долговременных укреплений.

– Десять тысяч магосил! – бормочет Федор Симеонович, ошеломленно качая головой. – Однако ж, друзья мои! Это же нельзя просто так… Это ж рассчитать надо было!.. Это же в уме не сосчитаешь!

Оба они поворачиваются и смотрят на Сашу. У Саши несчастное лицо, но он еще ничего не понимает и пытается хорохориться.

– А в чем, собственно, дело? – бормочет он, озираясь в поисках поддержки. – Ну, рассчитал я ему… заявка была… модель идеального человека… Почему я должен был отказывать?

– А потому, голубчик, – внушительно говорит ему Федор Симеонович, – что вы спрограммировали суперэгоцентриста. Если нам не удастся остановить его, этот ваш идеальный человек сожрет и загребет все материальные ценности, до которых сможет дотянуться, а потом свернет пространство и остановит время. Это же гений-потребитель, понимаете? По-тре-би-тель!

– Выбегалло – демагог, – добавляет Хунта. – Бездарь. Сам он ничего не умеет. И выезжает он на таких безответных дурачках, как вы и этот алкоголик – золотые руки.

Под сводами ангара вспыхивают яркие лампы. Хома Брут с переносной кафедрой на спине поднимается на помост и устанавливает ее рядом с диваном. На кафедру взгромождается профессор Выбегалло.

Корреспонденты бешено строчат в записных книжках, щелкают фотоаппаратами, жужжат кинокамерами. Ассистенты Выбегаллы в белых халатах устанавливают вокруг дивана мешки с хлебом и ведра с молоком. Один из них приносит магнитофон.

Выбегалло залпом выпивает стакан воды и начинает:

– Главное – что? Главное, чтобы человек был счастлив. А что есть человек, философски говоря? Человек, товарищи, есть хомо сапиенс, который может и хочет. Может, ета, все, что хочет, а хочет, соответственно, все, что может. В моих трудах так и написано. (Корреспондентам.) Вы, товарищи, все пока пишите, а потом я сам посмотрю, какие надо цитаты вставлю, кавычки, то-сё… Продолжаю. Ежели он, то есть человек, может все, что хочет, и хочет все, что может, то он и есть, как говорится, счастлив. Так мы его и определим. Что мы здесь, товарищи, перед собой имеем?..

Пока Выбегалло говорит, с гигантским яйцом происходят изменения. Оно покрывается трещинами, сквозь которые пробиваются струйки пара.

– Мы имеем модель. То есть мы пока имеем яйцо, а модель у ей внутре. Имеется метафизический переход от несчастья к счастью, и это нас не может удивлять, потому что счастливыми не рождаются, а счастливыми, ета, становятся в дальнейшем. Вот сейчас оно рождается или, говоря по-научному, вылупляется…

Яйцо разваливается. Среди обломков скорлупы на диване садится удивительно похожий на Выбегаллу человек в полосатой пижаме. Поперек груди белая надпись: «Выбегалло-второй Счастливый». Человек, ни на кого не глядя, хватает ближайшую буханку хлеба и принимается с урчанием пожирать ее.

– Видали? Видали? – радостно кричит Выбегалло. – Оно хочет, и потому оно пока несчастно. Но оно у нас может, и через это «может» совершается диалектический скачок. Во! Во! Смотрите! Видали, как оно может?.. Ух ты мой милый, ух ты мой радостный… Во! Во как оно может!.. Вы там, товарищи в прессе, свои фотоаппаратики отложите, а возьмите вы киноаппаратики, потому как мы здесь имеем процесс… здесь у нас все в движении! Покой у нас, как и полагается быть, относителен, движение у нас абсолютно. Но это еще не все. Потребности у нас пойдут как вширь, так, соответственно, и вглубь. Тут говорят, что товарищ профессор Выбегалло, мол, против духовного мира. Это, товарищи, клеветнический ярлык! Нам, товарищи, давно пора забыть такие манеры в научной дискуссии! Все мы знаем, что материальное идеть впереди, а духовное идеть позади, или, как говорится, голодной куме все хлеб на уме…

Модель жрет. Мешки с хлебом пустеют один за другим. В широкую пасть опрокидываются ведра молока. Модель заметно раздуло, полосатая пижама ей уже тесна.

– Но не будем отвлекаться от главного, от практики. Пока оно удовлетворяет свои матпотребности, переходим к следующей ступени эксперимента. Поясню для прессы. Когда временное удовлетворение матпотребностей произошло, можно переходить к удовлетворению духпотребностей. То есть: посмотреть кино, телевизор, послушать народную музыку или попеть самому, и даже почитать какую-нибудь книгу, скажем, «Крокодил» или там газету, не говоря уж об том, чтобы решить кроссворд. Мы, товарищи, не забываем, что удовлетворение матпотребностей особенных талантов не требует, они всегда есть. А вот духовные способности надобно воспитать, и мы их сейчас у него воспитаем.

Профессор Выбегалло дает сигнал ассистентам.

Угрюмые ассистенты разворачивают на помосте магнитофон, радиоприемник, кинопроектор и небольшую переносную библиотеку.

– Принудительное внушение культурных навыков! – провозглашает Выбегалло.

Магнитофон сладко поет: «Мы с милым расставалися, клялись в любви своей…» Радиоприемник свистит и улюлюкает. Кинопроектор показывает на стене ангара мультфильм «Волк и семеро козлят».

Два ассистента с журналами в руках становятся перед моделью и наперебой читают вслух, а Хома Брут, примостившись тут же, бьет по струнам гитары и с чувством исполняет что-то залихватское.

Модель никак не реагирует. Проглотив последнюю буханку и опорожнив последнее ведро, она сидит на диване и шарит в неопрятной бороде. Извлекает из бороды длинную щепку, запускает ее между зубов, отрыгивается.

Затем выплевывает щепку и оценивающим взглядом обводит толпу.

Толпа пятится.

Саша мужественно заслоняет собой Стеллочку.

Пятятся чтецы с журналами, Хома Брут соскакивает с помоста и приседает на корточки.

Шум стихает. В наступившей тишине Выбегалло заканчивает свою речь:

– И вот он, товарищи, перед нами! Образец потребления материальных и духовных ценностей, счастливый рыцарь без страха и упрека.

Упырь внимательно смотрит на него. Он уже огромен, пижамная пара свисает с него клочьями.

Встретив внимательный взгляд, Выбегалло нервно поправляет пенсне и произносит:

– Собственно, я закончил. Может быть, есть какие-нибудь вопросы?

Ему отвечает спокойный голос Хунты:

– Спасайтесь, старый дурак.

Но Выбегалло еще не понимает.

– Есть предложение, – начинает он, – эту реплику из зала решительно отмести…

Упырь не дает ему закончить. Он вытягивает неимоверно длинную руку и хватает Выбегаллу за тулуп. Выбегалло замолкает и покорно вылезает из тулупа. Упырь хозяйски встряхивает тулуп, оглядывает его и кладет рядом с собой у дивана.

Выбегалло, ссыпавшись с помоста, ныряет в толпу. Толпа продолжает пятиться, а упырь тем временем неторопливо подтягивает к себе поближе радиоприемник, магнитофон, кинопроектор.

– Это, значить, все будет мое, – рокочущим голосом объявляет он. Он снова оглядывает толпу. Взгляд у него нехороший, оценивающий какой-то. При этом он непрерывно облизывается.

С головы Саши вдруг срывается финская шапочка и улетает на помост. Упырь напяливает ее себе на плешь.

Стеллочка взвизгивает: с ее руки срываются часики. Упырь ловит их на лету.

– Всем в укрытие! – гремит усиленный мегафоном голос Хунты.

Все бросаются в проходы между проволочными заграждениями, а по очистившемуся пространству ангара ползут, скачут по-лягушачьи, летят птичками полушубки, манто, дубленки, часы, портсигары, кошельки, брюки, валенки, ботинки – и все на помост, все на помост.

Упырь мечется по помосту, подхватывает, жадно оглядывает, примеряет, запихивает в мешки из-под хлеба, злобно озирается, скалит клыки и взрыкивает.

– Мне! – хрипит он. – И ето мне! И ето! Мое!

За валом из мешков паника. Мечутся полуодетые, возмущенные и испуганные люди.

Толпа ограбленных терзает Выбегаллу. Особенно неистовствует Хома Брут в одной длинной рубахе до колен. Выбегалло отдувается и кричит фальцетом:

– Критики! Критики не любите!

Начальник группы телевизионщиков в подтяжках и трусах надрывается в телефонную трубку:

– Милиция! Милиция? Немедленно выезжайте! Массовое ограбление! Банда гангстеров! Главарь шайки – некий Выбегалло из НИИЧАВО!

Тем временем упырь на помосте подтащил к себе телевизионную камеру, груду фото– и киноаппаратов и жадно озирается, ища, чем бы еще завладеть. Его со всех сторон окружает кольцо проволочных заграждений и глухой вал из мешков. Мрачно смотрят амбразуры дотов.

– Машину! – капризно басит упырь. – Машину желаю!

И стена из мешков напротив вдруг разваливается, в пролом задом вкатывает огромный МАЗ, подкатывает к помосту и останавливается.

Упырь прыгает в ковш, жадно ощупывает кабину, ревет:

– Еще!

В пролом один за другим катят: автобус, на котором приехали корреспонденты, какой-то газик – из него на ходу выскакивает испуганный шофер, запутывается в проволоке, орет ужасным голосом; два «Москвича»; «Жигули»; старая «Волга», новая «Волга», кадиллак…

– По-моему, пора, – говорит Федор Симеонович Хунте, который не отрываясь наблюдает за упырем в стереотрубу.

– Начнем со снотворного, – говорит Хунта. – Давайте! – командует он кому-то через плечо.

Из-за вала высовываются несколько сотрудников и направляют на упыря брандспойт, присоединенный к серебристой цистерне с надписью «Пиво». Пенная струя ударяет прямо в распахнутую клыкастую пасть.

Упырь приходит в дикий восторг. Сначала он жадно глотает, посыпая струю сверху солью из солонки, потом прыгает под струей как под душем Шарко, гогоча и шлепая себя под мышками, потом принимается торопливо наполнять ведра из-под молока – терпения у него не хватает: он протягивает руку на все двадцать метров, хватает брандспойт (сотрудники – врассыпную), тянет к себе, за брандспойтом тянется кишка, а за кишкой, разворотив мешочную стену, во владения упыря втягивается цистерна.

– Ну, с меня хватит! – объявляет Федор Симеонович.

Он засучивает рукава и порывается в пролом, но тут на нем повисают все, кто находится поблизости. Федор Симеонович в небывалом гневе. Из глаз его скачут шаровые молнии, он кричит:

– Дайте его мне! Сколько же можно терпеть!

– Пускайте Голема! – громовым голосом командует Хунта.

Слышится могучее шипение и свист.

Все приседают и втягивают головы в плечи.

Перемахнув через вал, на середину ангара ловко выскакивает Голем – не глиняный Голем из сказок, а современный робот из фантастических романов, весь из металла и пластика, гибкий, шестирукий, жутко светятся четыре пары глаз, из головы выдвигаются и прячутся телескопические рога антенн.

Упырь поворачивается к противнику, садится на ближайший мешок и длиннющими руками старается прикрыть свое богатство, как хохлушка цыплят.

– Не дам! – рычит он. – Катись отседова!

Робот с пневматическим шипением и свистом приближается.

Тогда упырь вскакивает, выламывает доску из помоста и кидается на врага.

– И-иэх-х!!

Робот легко уклоняется от молодецкого удара и средней правой наносит упырю короткий удар в лоб.

Упырь спиной вперед, размахивая руками, летит и врезается в помост.

Над валом ликование. Свист, аплодисменты.

Упырь вскакивает, выворачивает из бетонного пола железный швеллер, летит на робота, вращаясь вокруг собственной оси, как метатель молота.

И снова робот легко уклоняется и встречает упыря могучей оплеухой.

Новый взрыв ликования на валу.

Упырь лежит под грузовиком, на физиономии у него набухают два здоровенных фингала.

Робот, деловито наматывая на четыре руки толстый трос, приближается к нему.

На морде упыря ужас вдруг сменяется вожделением.

– Хочу! – хрипит он. – Желаю!!

Робот приостанавливается. Упырь выбирается из-под грузовика и, непрерывно облизываясь, бормочет:

– Это будет мое! Это мне! Ух ты мой милый! Ух ты мой радостный!..

Руки робота разом опускаются, трос падает на пол, глаза меркнут.

– Давай, давай! – говорит ему упырь и толкает в сторону помоста. – Давай, дело делай. Нечего тебе тут стоять…

И робот покорно принимается всеми шестью своими руками укладывать и упаковывать награбленное барахло.

Упырь радостно хохочет, раззевая пасть на весь ангар.

– Ну, все, ребята, – говорит за валом Витька Корнеев. – Теперь наша очередь.

Саша с Эдиком Почкиным подтаскивают плетеную корзину, набитую стружками, из которых торчит горло четвертной бутыли, залитое сургучом. Торопливо горстями выбрасывают стружки.

Корнеев легко, одной рукой извлекает бутылку, читает ярлык:

– «Джин Злойдух ибн Джафар. Выдержка с 1015 года до нашей эры. Опасно! Не взбалтывать!»

Виктор старательно трясет бутыль, поворачивает ее горлышком вниз и снова трясет. За стеклом возникает на мгновение, расплывается и снова исчезает жуткое искаженное рыло с кривым клыком и черной повязкой через глаз.

Вой милицейской сирены. К воротам ангара подкатывает милицейская «Волга» со световой вертушкой на крыше, из нее высыпаются оперативные работники. Все они кидаются рассматривать в лупу и фотографировать следы на снегу, а юный сержант милиции, подтягивая на ходу перчатки, устремляется в ангар.

Все замирают.

Сержант проходит через пролом в стене и, звеня подковками по бетонному полу, печатая шаг, направляется к упырю.

Упырь озадаченно смотрит на него. Потом облизывается, приседает, свесив длинные руки, и мелкими шажками движется навстречу.

Сержант, не останавливаясь, достает свисток, и длиннейшая трель оглашает ангар.

Робот за спиной упыря поднимает все шесть рук и опускает голову.

Упырь распахивает гигантскую клыкастую пасть, и в этот момент…

– Ложи-и-ись! – орет Корнеев на весь ангар.

Падает ничком сержант.

Падают ничком все за стеной.

Корнеев, занося назад правую руку с бутылью, разбегается и, как гранату, швыряет бутыль прямо в разверстую пасть.

Раздается звон битого стекла. Дикий хохочущий вой.

В воздухе появляется давешняя клыкастая морда с повязкой через глаз, затем все заволакивается клубами огненного дыма, словно вспыхнула бочка с нефтью.

Громовые удары, рычание, хохот… Отчаянный вопль: «Не отдам, не отдам, милиция!..»

Дым и огонь скатываются в клубок, и клубок этот катится по ангару.

Рушатся мешки с песком. Рвется в клочья колючая проволока. Валятся столбы генератора Ван де Граафа, летят в воздух доски постамента, огромные подбитые кожей валенки, колеса автомашин, крутится, переворачиваясь в воздухе, цистерна с надписью «Пиво»…

Сержант милиции с трудом поднимается на ноги, заслоняясь рукой, пытается приблизиться к огненному клубку и пронзительно свистит.

В то же мгновение клубок с грохотом и треском лопается, выбросив в разные стороны струи огня.

Тишина. Там, где был постамент и горой высилось награбленное, ничего нет. Только неглубокая воронка, из которой под своды ангара нехотя поднимается жиденькая струйка дыма.

Закопченный и основательно ободранный сержант приближается к воронке, заглядывает, наклоняется, поднимает огромную вставную челюсть и довольно долго рассматривает ее со всех сторон.

По всему ангару зашевелились, поднимаясь, люди. Тоже закопченные и оборванные, словно побывавшие под бомбежкой.

Сержант берет челюсть под мышку, извлекает из планшета блокнот и провозглашает:

– Потерпевших и свидетелей прошу записываться.

В лаборатории Витьки Корнеева ребята умываются и приводят себя в порядок. У Корнеева забинтована голова, Эдик пришивает пуговицу к куртке, Саша стоит столбом, а Стеллочка старательно чистит его щеткой. В углу пригорюнившись сидит Хома Брут в больших, не по росту, штанах.

– Выбегаллу-то в милицию забрали, – говорит, похохатывая, Корнеев. – Массовое ограбление под видом научного эксперимента… Модест помчался выручать. Потеха!

– Этому гаду голову оторвать надо, – плачущим голосом говорит Хома. – Такую гитару мне загубил…

– Гитара – бог с ней, – замечает Эдик. – Диван погиб.

– Ничего, ребята! – говорит Корнеев, подмигивая. – Без гитары мы проживем, а что касается дивана – как-нибудь с диваном уладится.

– Самим нам такой транслятор не смастерить, – говорит Эдик грустно.

Корнеев театральным жестом распахивает дверь в соседнее помещение, и все видят на центральном стенде знаменитый диван во всей его красе, правда, слегка подзакопченный.

Всеобщее изумление.

– Главное – что? – объявляет Корнеев. – Главное – вовремя схватить и рвануть когти.

– Ну, братва, – восхищенно восклицает Хома, – по этому поводу надо выпить. Я сбегаю, а?

– Сядь, Хомилло! – властно гремит Корнеев, и Хома покорно опускается на стул. – Мы здесь посоветовались с народом, и есть мнение, что пора и можно уже теперь сделать из тебя настоящего человека.

* * *

И снова полетели дни и ночи.

После долгих усилий из Хомы Брута сделали настоящего человека. Вот решающая стадия эксперимента. Хома Брут, побритый и в приличном костюме, с нормальным цветом носа, поставлен перед полкой, на которой выстроены несколько бутылок с водкой. Эдик вручает ему мелкокалиберный пистолет. Корнеев настраивает сложную аппаратуру из витых стеклянных трубок.

– Давай! – командует Эдик.

Хома силится поднять пистолет – не может, лицо его искажается, по лбу струится холодный пот. Эдик кивает Корнееву. Тот поворачивает какой-то верньер.

– Давай, давай, Хома! – приказывает Эдик. – Это враг! Это лично профессор Выбегалло! Гитару свою вспомни!

Хома, закрыв глаза левой рукой, вытягивает правую с пистолетом. Корнеев наводит стеклянный агрегат прямо Хоме в затылок.

– Глядеть! – командует Эдик.

Хома гордо вскидывает голову и закладывает левую руку за спину. Гремят выстрелы. Бутылки одна за другой разлетаются вдребезги. Гремит туш.

Саша и Стеллочка подносят Хоме новую гитару. На глазах у Хомы слезы, он судорожно принюхивается и вдруг чихает и мотает головой.

Федор Симеонович проводит серию экспериментов по омоложению. К «Алдану-12» с помощью множества проводов и датчиков присоединена Наина Киевна. Она сидит в кресле, скрючившись, положив руки и подбородок на свою клюку. Саша закладывает в программное устройство пачку перфокарт, Федор Симеонович сидит перед экранами контрольной аппаратуры, на которых имеют место рентгеновские изображения черепа, грудной клетки и прочих деталей организма Наины Киевны. «Пуск!» – командует Федор Симеонович. Саша нажимает кнопку. Наина Киевна превращается в приятную женщину средних лет. Клюка в ее руках дает молодые побеги, на которых распускаются цветочки. Наина Киевна восторженно и изумленно ощупывает себя, затем встает и, игриво покачивая бедрами, приближается к Федору Симеоновичу. Тот отмахивается от нее и пятится в дверь. Наина устремляется за ним. Саша, поджав губы, рассматривает кусок ленты с длинными рядами цифр, чешет в затылке.

Саша продолжает совершенствоваться в магическом искусстве. На столе перед ним основательно потрепанный том «Уравнений математической магии», распухший от многочисленных закладок, счетная машина «мерседес», стопка бумаги. В руке – умклайдет, деревянный, для начинающих, похожий на жезл регулировщика. Эдик сидит перед ним с видом экзаменатора, сцепив руки на колене, крутя большими пальцами. Саша, поминутно заглядывая в учебник, производит какие-то вычисления на «мерседесе», рвет из бороды волосок и взмахивает умклайдетом. На столе перед ним появляется блюдце с грушей. Эдик, презрительно усмехаясь, берет грушу и бросает ее на пол. Груша разбивается на мелкие осколки. Саша озадаченно рассматривает умклайдет. Эдик показывает, как надо взмахивать. Саша повторяет его движение. На блюдечке появляется второе блюдечко с грушей. Саша пытается взять грушу и поднимает ее вместе с блюдечком, к которому она приросла. Саша со зверским лицом отрывает кусок груши и пробует. Морщится и выплевывает. «Ешь!» – грозно приказывает Эдик. Саша ест. По лицу его текут слезы.

А между тем Витька Корнеев разрабатывал в страшной тайне свою методику изъятия излишков времени у населения. Ночь, в окно Витькиной лаборатории вовсю светит луна. Она озаряет опутанный проводами диван, в спинку которого встроены два экрана. Над каждым экраном – циферблат, и еще один циферблат – между экранами. Витька, хмурый, обросший щетиной, заканчивает какие-то вычисления, берет листок с числами и садится перед диваном на табуретку. Включает экраны. На правом экране – прокуренная комната: Выбегалло, молодая Наина Киевна и Модест Матвеевич дуются в преферанс. На левом экране – Хома Брут, трезвый и бритый, в белом халате, собирает какой-то прибор: работа у него явно сложная, идет медленно. Стрелки на всех трех циферблатах показывают одно и то же время, секундные движутся с одной и той же скоростью. Витька набирает несколько цифр на миниатюрной клавиатуре, берется за верньер, встроенный в подлокотник дивана, и начинает медленно вращать. Раздается длинный звук тормозящейся магнитофонной ленты. Картины на экранах и на циферблатах плавно меняются. Движения преферансистов становятся все более замедленными, и одновременно замедляется движение секундной стрелки на их циферблате. Хома же Брут, напротив, начинает двигаться все быстрее, и все быстрее бежит его секундная стрелка: собираемый прибор растет на глазах. Только на среднем циферблате стрелка продолжает отсчитывать истинное время. На правом экране игроки почти застыли в неподвижности, а на левом экране Хома Брут в бешеном темпе заканчивает работу, суетливо отряхивает руки и летит к двери. Витька поворачивает верньер в обратную сторону до щелчка. Все циферблаты приходят в соответствие с центральным, движения игроков становятся нормальными. Виктор выключает прибор, экраны гаснут, и в ту же минуту входит Хома. «Ну, я все закончил, – говорит он. Смотрит на часы. – Обалдеть можно, за десять минут управился, а думал, до утра не кончу!» – «Я тебе всегда говорил, что водка – яд», – угрюмо говорит Витька.

Саша Привалов в своей вычислительной лаборатории снимает трубку телефона и набирает номер. Лицо у него унылое. В лаборатории дым стоит коромыслом: с машины сняты все кожухи, в потрохах ее копаются люди в халатах, возглавляемые Хомой Брутом.

– Стеллочку можно? – говорит Саша в трубку.

На другом конце провода Федор Симеонович передает трубку Стеллочке. Стеллочка держит в одной руке реторту. Она сотрудница отдела Линейного счастья. Здесь работают на оптимизм. Лаборатория похожа на роскошный цветник. Из зарослей цветов торчат грандиозные стеклянные трубчатые установки, в которых мерцает жидкий огонь.

– Алё! – говорит Стеллочка.

– Ну как ты там? – со вздохом осведомляется Саша.

– Я хорошо, – отвечает Стеллочка, косясь на Федора Симеоновича. – А ты?

– Пошли сегодня в кино, – предлагает Саша.

– В кино? Ты же работать грозился всю ночь.

Саша уныло оглядывает свою разгромленную лабораторию.

– У меня машина полетела, – говорит он жалобно. – Чинят. Долго будут чинить. Так пошли?

– Не знаю, – нерешительно говорит Стеллочка. – У нас сегодня…

– С-сходите, с-сходите, Стеллочка, – басит добродушно Федор Симеонович. – П-посмотрите что-нибудь т-такое… Потом р-расскажете…

– Что у тебя сегодня? – спрашивает Саша нетерпеливо.

– В шесть часов, – говорит Стеллочка.

– Где? – спрашивает Саша.

– Где обычно.

Саша, слегка повеселев, вешает трубку. Подходит Хома с тестером.

– Ты бы сдвинулся куда, Сашка, – говорит он. – Мешаешь…

Саша пятится, роняет прислоненные к стене кожухи и спотыкается об инженера, сидящего на корточках.

– Вы бы шли пока отсюда, Александр Иванович, – говорит тот недовольно. – Только мешаетесь…

– Иди, иди, – говорит Хома. – Там получку дают.

– Получку так получку, – со вздохом говорит Саша. – Но к завтрашнему-то дню вы управитесь?

Ему никто не отвечает. Он опять вздыхает и выходит.

Он идет по длинным коридорам. Все заняты, все спешат. Саша спускается в бухгалтерию, распихивает очередь, состоящую сплошь из дублей, и нагибается к окошечку кассира.

– А, Александр Иванович? Что это вы сегодня лично? Вот здесь, пожалуйста…

Саша расписывается в ведомости.

– А что, профессор Выбегалло в отъезде? – спрашивает кассир, отсчитывая деньги.

Саша пожимает плечами.

– Вы его не видели? – спрашивает кассир.

– Слава богу, нет, – говорит Саша.

– Вы знаете… – говорит кассир, отсчитывая деньги. – Раз, два, три, четыре, пять… Уже два часа выдаю, а его все нет. Обычно окошечко открываю, а он уж тут как тут, самый первый…

– Проспал, наверное, – равнодушно говорит Саша. – Прибежит еще.

– Проспал? – Кассир с сомнением качает головой. – Чтобы профессор Выбегалло проспал в день получки?

– Может быть, заболел? – Саша заинтересовался.

– Дубля бы непременно прислал, что вы!

– Действительно, странно, – говорит Саша.

Он выходит в коридор и останавливает какого-то сотрудника.

– Выбегаллу не видел?

– Бог спас, – бросает сотрудник и устремляется дальше.

Саша останавливает другого сотрудника.

– Выбегаллу не видел?

– А что это такое?.. А, Выбегаллу? Что ты, конечно нет!

Саша в задумчивости бредет по коридору. Все, кого он останавливает, отвечают ему:

– Выбегалло? Оно где-то здесь болталло… Но вот когда – не помню. Давно.

– Один раз видел. Хватит с меня.

– А зачем он тебе? Делать нечего?

Саша проходит мимо дверей, на которых висит табличка: «Заведующий отделом Разнообразных приложений тов. проф. Выбегалло А. А.». На ходу на всякий случай дергает ручку. Дверь заперта. Саша проходит дальше и заглядывает в лабораторию отдела Разнообразных приложений.

Атмосфера здесь не самая деловая. Все курят. Двое играют в крестики и нолики. Кто-то читает Сименона, поглощая бутерброды. Кто-то вытачивает красивый мундштучок. Играет магнитофон.

– Выбегаллу не видели? – спрашивает Саша.

Все взоры обращаются на него. Затем все вопросительно переглядываются.

– А зачем он тебе? – спрашивает тот, что читал Сименона. – Что тебе – плохо без него?

– Серьезно, ребята, где Выбегалло? – спрашивает Саша.

– Был здесь как-то… – нерешительно говорит тот, что читал Сименона. – Дня три, наверное, назад.

– Раньше, – авторитетно отзывается сотрудник с мундштучком. – Это было еще до того, как ты на бюллетень уходил… Он еще спросил, что такое постельная принадлежность из пяти букв.

– А что это такое? – заинтересованно спрашивает один из игроков в крестики и нолики.

Со всех сторон сыпятся предложения: диван, тумба, одеял. Начинается спор. Саша проходит в дверь, на которой написано: «Группа самонадевающейся обуви». Здесь работают. Один сотрудник сидит в носках в специальном кресле, выставив наготове ноги, а другой регулирует чудовищный мокроступ, заводя его специальным ключиком, как заводную игрушку. Затем он пускает мокроступ по полу. Мокроступ с жужжанием, мигая маленькими фарами, подъезжает к сидящему и надевается на подставленную ногу. Жужжание переходит в визг, сидящий с воплями принимается стаскивать мокроступ. Когда ему удается извлечь ногу, оказывается, что носок в лохмотьях.

Саша осторожно прикрывает дверь и снова выходит в коридор. В коридоре Модест Матвеевич с неизменной папкой под мышкой дает указание двум лешим в комбинезонах и с ломами. Выслушав указания, лешие подходят к стене и принимаются долбить ее.

Саша проходит в кабинет Эдика. Эдик занят – рассматривает что-то в бинокулярный микроскоп, рядом с ним из регистрирующего прибора ползет лента самописца. Саша садится рядом с ним на стол и говорит:

– Выбегалло пропал.

– Это хорошо… – рассеянно говорит Эдик, но тут же спохватывается. – То есть, позволь… В каком смысле пропал?

– В буквальном. Нет его нигде. И давно.

Эдик хмурится.

– В бухгалтерии спроси, – говорит он. – Сегодня получка…

– Спрашивал.

– Подожди, подожди, – испуганно говорит Эдик. – Он и за деньгами не пришел?

Саша мотает головой. Эдик тихонько свистит, затем решительно берет телефонную трубку.

– Алло-оу? – откликается томный женский голос.

– Извините, пожалуйста, – говорит Эдик. – Профессора Выбегалло можно к телефону?

– Кого?

– Это квартира профессора Выбегалло?

– Да-а… кажется. Толик, твой папа профессор?

В трубке вдруг раздается мужской голос:

– В чем дело?

– Профессор Выбегалло дома? – спрашивает Эдик.

– Слава богу, нет.

– Вы не скажете, где он?

– Ушел покупать «Огонек»[Авторы напоминают читателю, что действие сценария происходит в конце 60-х годов].

– Давно?

– Недели две.

Эдик ошеломленно смотрит на трубку, затем осторожно кладет ее.

– Плохо дело, – говорит он. – Неужто пропал?

Они радостно смотрят друг на друга. Потом Эдик снова спохватывается.

– Нет, Саша, так нельзя, – решительно говорит он. – Надо искать. Сейчас я Модесту позвоню.

– А он тут, в коридоре…

Они выходят в коридор. Пролом уже сделан, Модест Матвеевич примеряется к нему. Рука с папкой не проходит. Модест Матвеевич дает лешим новые указания. Грохочут ломы, гремит осыпающийся кирпич. Саша и Эдик объясняют Модесту Матвеевичу ситуацию. Тот слушает со строгим выражением лица, приложив к уху руку.

* * *

Выслушав, он перекладывает папку под другую мышку и говорит:

– Вы полагаете, иностранная разведка?

– Вряд ли, – отвечает Эдик. – Это было бы слишком хорошо.

– Возможно, пьяный где-нибудь лежит, – раздумчиво говорит Модест Матвеевич. – Бывали прен-цен-денты… И в кабинете нет?

– Кабинет заперт.

– Есть предложение, – провозглашает Модест Матвеевич. – Создать временную комиссию по расследованию дела об исчезновении товарища профессора Выбегаллы в составе: председатель – Камноедов М. М., то есть я, члены комиссии – Почкин и Привалов, то есть вы двое. Доступно?

Он делает поворот кругом и гордо проходит сквозь пролом в стене. Эдик и Саша тоже проходят сквозь стену справа и слева от пролома. Лешие принимаются заделывать пролом.

Около кабинета Выбегаллы Модест Матвеевич извлекает из кармана связку ключей, выбирает нужный и открывает дверь.

Все трое входят и останавливаются на пороге. Страшная картина встает перед их глазами. Профессор Выбегалло неподвижно сидит за своим столом, склонившись над журналом «Огонек». В руке его карандаш. Он похож на покойника.

Модест Матвеевич снимает шляпу.

– Мир тебе, дорогой товарищ, – произносит он торжественно. – Ты погиб на посту.

Эдик бросается вперед и берет профессора за руку. Рука у профессора окоченелая, как палка.

– По-моему, он жив, – неуверенно говорит Эдик. – Рука теплая.

– Как так – жив? – спрашивает Модест Матвеевич и надевает шляпу. – Значит, спит?

Эдик вглядывается в лицо профессора.

– Да нет, – говорит он. – Глаза открыты.

– Это еще ничего не значит, – уверенно возражает Модест Матвеевич. – Нынче многие по конторам наладились спать с открытыми глазами.

Между тем кабинет наполняется любопытными. Ходят, смотрят, недоумевают. Кто-то отмечает толстый слой пыли на столе. Кто-то замечает паутину, растянутую между плечами профессора и стеной. Саша заглядывает в журнал. «Огонек» раскрыт на кроссворде. Рядом лежат разрозненные тома энциклопедии. На них тоже пыль.

Все вдруг расступаются. В кабинет стремительно входят Федор Симеонович и Кристобаль Хозевич. При почтительном молчании присутствующих они приступают к делу: Федор Симеонович ощупывает Выбегаллу, а Кристобаль Хозевич словно бы ощупывает вокруг Выбегаллы воздух.

Киврин. Ан-набиоз…

Хунта. Похоже… Анабиоз во внешнем поле.

Киврин. Д-да, внутреннего поля не ощущается… Т-ты знаешь, Кристо, это пох-хоже на остановку… А какое там у тебя поле?

Хунта. Похоже на темпоральное. Но очень мощное. Источник примерно там…

Раскинув руки крестом, он медленно поворачивается и замирает. На лице его смущение.

– Странно… – говорит он. – В моем отделе… Двести вторая комната…

Саша с Эдиком быстро переглядываются. Эдик кивает, и Саша, выбравшись из толпы, выскакивает за дверь.

Он со всех ног мчится по коридорам и по лестницам и запыхавшись останавливается перед дверью, на которой обозначен номер 202 и красуется табличка: «Лаборатория Корнеева В. П.». Он дергает ручку. Дверь заперта. Он стучит. Никто не отзывается. Тогда он выгибает грудь колесом, вытягивает носочки и шагает сквозь дверь.

В лаборатории Корнеева царит полумрак. Ярко светится большой экран, на котором видны оцепенелый Выбегалло, Киврин, Хунта и прочие. Киврин и Хунта, настороженно выпрямившись, пристально глядят с экрана прямо на Сашу. В отсветах экрана Саша различает Витьку Корнеева. Витька почти не виден. С неимоверной скоростью он двигается в сплошном сплетении проводов, перегонных кубов и прочей аппаратуры.

– Витька! – испуганно кричит Саша.

Мгновение, и Корнеев оказывается возле экрана. Что-то щелкает.

Профессор Выбегалло оживает на экране. Он подносит карандаш ко рту, кусает его и задумчиво говорит:

– Прогулочное судно из четырех букв… Лодка! Л… О… Т…

И тут он замечает вокруг себя людей, остолбенело глядящих на него.

– В чем дело, товарищи? – раздраженно осведомляется он. – Вы же видите – я занят! Модест Матвеевич, я прошу это немедленно прекратить!

Витька выключает экран, и сейчас же загорается свет. Вид у Витьки ужасен: он небрит, осунулся, двухнедельная щетина покрывает его щеки.

– Засекли все-таки… – бормочет он хрипло.

– Что все это значит, Виктор? – спрашивает Саша.

– Мне бы еще часов пятнадцать, – бормочет Витька. Он берет большой стеклянный сосуд с прозрачной жидкостью и смотрит его на свет. – Видал?

– Ничего не понимаю, – говорит Саша. – Что ты с Выбегаллой сделал? Что ты с собой сделал?

– Я живую воду сделал, балда! – хрипит Корнеев. – Смотри!

Он ставит сосуд на стол, хватает из ведра со льдом замороженную камбалу и кидает в живую воду. Камбала переворачивается вверх брюхом и вдруг оживает, переворачивается и ложится на дно, шевеля плавниками.

– Колоссально! – восклицает Саша, загораясь.

– Мне бы еще часиков пятнадцать… ну, десять! – бормочет Корнеев. – Скорость реакции очень маленькая, понимаешь? Мне бы реакцию ускорить!

Саша опомнился.

– Подожди, – говорит он. – А Выбегалло-то здесь при чем? Что ты с ним сделал?

– Да ничего я с ним не сделал, – нетерпеливо говорит Корнеев. – Две недели времени у него отобрал, у тунеядца. Зачем ему время? Все равно же кроссворды дурацкие решает да в преферанс дуется… Да это вздор! Ты мне лучше вот что… ты мне лучше подсчитай вот такую штуку…

Он наклоняется над столом и принимается быстро писать.

Между тем в кабинете Выбегаллы назревает очередной скандальчик.

– Вы мне это прекратите, товарищ профессор Выбегалло! – орет Модест Матвеевич. – Вы мне объясните, почему вы нарушаете трудовое законодательство?

– Никогда! – вопит Выбегалло. – Основы трудового законодательства я всосал с молоком матери! А что касается кроссвордов, то это есть гимнастика ума! Великий Эйнштейн, если хотите знать, решал кроссворды! И великий Ломоносов решал кроссворды! И этот… как его… великий этот…

– Вы это прекратите! – перебивает Модест Матвеевич. – Работой временной комиссии установлено, что вы четырнадцать суток провели в данном кабинете, следовательно, четырнадцать ночей ночевали здесь, следовательно, четырнадцать раз нарушали трудовое законодательство, а также категорическую инструкцию о непребывании!

Выбегалло вытаращивает глаза.

– То есть как это – четырнадцать суток? Это какое же нынче число?

– К вашему сведению, сегодня девятнадцатое!

Выбегалло медленно поднимается.

– Так позвольте же! – произносит он. – Это, значить, получку дают! Как же вы можете меня от этого отвлекать? Позвольте, позвольте, товарищи! – Он устремляется было от стола, но паутина не пускает его. – Да позвольте же! – в полный голос вопит Выбегалло, рвет паутину и, распихивая присутствующих, пулей вылетает в коридор.

– В таком вот аксепте, – говорит Модест Матвеевич, строго озирая присутствующих. – Трудовое законодательство – это вам не формулы, понимаете, и не кривые. Его соблюдать надо. – Он делает движение, чтобы уйти, но любопытство пересиливает, и он наклоняется над кроссвордом. – Прогулочное судно из четырех букв… Лодка! Л… О… Т… Гм!

В лаборатории Корнеева Саша и Витька, упершись друг в друга головами, что-то чертят и пишут. Пол уже забросан исчерканными листками бумаги. Сосуд с камбалой стоит на диване. Камбала чувствует себя хорошо.

– Конечно, если в нашем озере всю воду превратить в живую… – бормочет Саша.

– Да не в нашей луже, балда, – огрызается Корнеев.

– Ну, я понимаю, из озера вытекает ручеек, ручеек впадает в речку…

– Да при чем здесь речка, кретин! Всю воду, понимаешь? Всю воду на Земле можно превратить в живую. Всю!

– Вот этого я не понимаю, – говорит Саша. – Энергии же не хватает.

– Да как же не хватает? – плачущим голосом восклицает Корнеев. – Ну что ты за дубина? Я же тебе показываю…

Задвижка на двери сама собой отодвигается, и дверь распахивается. На пороге – Киврин, Хунта, Эдик Почкин, Стеллочка и прочие другие.

– Что же это вы, г-голубчик, затеяли? – укоризненно осведомляется у Корнеева Федор Симеонович.

– В уголовщину ударились, Корнеев? – неприятным голосом произносит Хунта.

Корнеев стоит, набычившись.

– Почему это – в уголовщину? Ничего такого в уголовном кодексе нет. Если у человека не хватает времени для работы, а ослы гоняют в это время в домино и в карты… Может же человек…

– Н-нет, голубчик! – строго говорит Федор Симеонович. – Н-не может. Человек – не может.

– Федор Симеонович! – восклицает Саша, выскакивая вперед. – Кристобаль Хозевич! Он же живую воду сделал!

– Живая вода – это прекрасно, – говорит Хунта. – Однако даже такая блестящая цель не может оправдать таких позорных средств. Вы, Корнеев, кажется, взяли на себя права и обязанности Господа Бога – решать, кому время нужно, а кому оно не нужно. А ведь вы не Господь Бог! Вы всего лишь маг и волшебник. Способный маг и волшебник, но не более того.

Корнеев открывает было рот, чтобы начать спор, но Федор Симеонович останавливает его властным движением руки.

– Н-нет, голубчик, – говорит он. – И вы сами з-знаете, что нет. Живая вода, наука, открытия – все это прекрасно. Но не за чужой счет, голубчик. Не к-кажется ли вам, что усматривается некоторая параллель между вашими действиями и действиями некоего профессора, специалиста по разнообразным приложениям? Н-нет уж, вы не морщитесь, голубчик. А к-как же? Тот ворует чужой труд, а вы воруете ч-чужое время. Н-не годится, и н-не верю я, что вы об этом не думали. – Он подходит к дивану, ласково гладит обшивку. – Вот и диван вы украли… д-деградируете, Витя, деградируете…

– Вы не младенец, Корнеев, – говорит Хунта. – Могли бы, кажется, понять, что задача не в том, чтобы перераспределить время – у одних отобрать, а другим отдать. Задача в том, чтобы ни у кого на Земле – понимаете? – ни у кого! – не было лишнего времени. Чтобы все жили полной жизнью, чтобы все жили увлеченно и в увлечении этом видели свое счастье!

Часть стены обрушивается. Пролом имеет вид фигуры Модеста Матвеевича. Входит Модест Матвеевич и хозяйственно озирается.

– Так! – произносит он. – Я вижу здесь диван, инвентарный номер одиннадцать – двадцать три, каковой диван числится у нас списанным.

Камбала в сосуде медленно переворачивается вверх брюхом и всплывает.

Вечереет. За окном закат. Витька, Эдик и Саша, теперь уже втроем, работают за столом в корнеевской лаборатории. Трещит «мерседес», летят на пол исписанные листки бумаги. Из-под знаменитого дивана торчат ноги Хомы Брута. Потом он вылезает из-под дивана, озабоченно оглядывает его со всех сторон, стучит по нему ногой, как шофер по скату.

– Порядок, – говорит он. – Принимайте.

Саша вздрагивает, смотрит на него, смотрит в окно, смотрит на часы, с досадой бьет кулаком по столу.

По берегу озера, держась за руки, медленно идут парень и девушка. Останавливаются, целуются, поворачивают обратно.

По шоссе проходит машина. Фары ее озаряют спины молодых людей. У парня белая надпись «Привалов 12», у девушки – «Стелла 56»…

НЕТ-НЕТ, – говорит за кадром голос Саши. – ЭТО ПРОСТО ШУТКА…

Парень счищает надпись у девушки со спины.

…ЭТО, КОНЕЧНО, ШУТКА, ТАК ВООБЩЕ НЕ БЫВАЕТ, ДАЖЕ У НАС В ИНСТИТУТЕ.

Девушка счищает надпись со спины парня.

…НО ЗАТО ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ, ЧТО ВЫ ЗДЕСЬ ВИДЕЛИ, ЭТО ПРАВДА, ЧИСТЕЙШАЯ ПРАВДА… И ТО ЛИ ЕЩЕ БУДЕТ!

Реклама на сайте

СЦЕНАРИИ «ПОНЕДЕЛЬНИК НАЧИНАЕТСЯ В СУББОТУ» И «ЧАРОДЕИ»

Первый вариант сценария по ПНВС публиковался вначале в «Уральском следопыте» в 1990 году, а затем во всех собраниях сочинений АБС. Отличия его от повести не столь велики, хотя в сценарии и появились новые эпизоды со старыми героями либо новые интерпретации старых эпизодов — как дань кинематографическому искусству, отличному от литературы, о чем неоднократно Авторы говорили в своих интервью.

Телефильм же «Чародеи» режиссера Константина Бромберга, практически каждый год показываемый разными телеканалами до сих пор и обычно приурочиваемый к новогодним праздникам, кардинально отличается как от повести, так и от сценария ПНВС. Собственно, в телефильме и остались-то от повести разве что некоторые имена-фамилии да общая идея — институт, в котором работают волшебники, ведьмы, маги… Но даже он изменил свое название и общую цель работы: не изучение чародейства и волшебства, а использование их в практических целях — для нужд народа, то есть стал не чисто научным, а, скорее, прикладным.

Этот телефильм среди любителей творчества АБС принято ругать: мол, не смогли наши телекинематотрафисты просто экранизировать такую веселую книгу, придерживаясь близко к текстура опять наворотили чего-то, совершенно не свойственного духу творчества любимых авторов: любовная история в центре, попсовые песенки… да и острая сатиричность некоторых героев превратилась в штамп.

Если же внимательно приглядеться к эпизодам фильма, то можно заметить, что там есть всё: и юмористические эпизодики в стиле ранних АБС, и сатирические кусочки… Просто это скрыто основной, отчасти чуждой творчеству АБС, линией повествования… Мюзикл, одним словом. Оперетка. А ведь сценарий не только ПНВС, но и «Чародеев» писали именно АБС. И в титрах идет: «Авторы сценария — Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий». То есть нельзя, как это часто бывает, ругать киношников за очередную испорченную ими экранизацию.

Рассматривая все сценарное творчество АБС (как окончательные версии, так и многие варианты сценариев), можно заметить, что сами Авторы, переделывая свои повести в сценарии, старались как-то изменить повествование, включая новых героев или давая старым героям другие биографии, изменяя или полностью убирая и заменяя одни эпизоды другими…. Вероятно, им было скучно писать об одном и том же второй раз; полет фантазии заводил их куда-то в сторону от основного сюжета или привычных действующих лиц. А при написании этого сценария наверняка было высказано Авторам и пожелание-требование — написать веселую музыкальную комедию.

Немудреные эстрадные песенки из телефильма «Чародеи» вскоре после показа его на телеэкране, как это принято, сначала завоевали популярность у зрителя, затем — у исполнителей и, как это всегда бывает, надоели от чересчур частых повторов. Потом время их популярности прошло, и теперь они воспринимаются даже отчасти с каким-то ностальгическим чувством — по тем временам, по тому миру и образу жизни.

На самом деле первоначально на Одесской киностудии планировался не мюзикл, а телефильм в стиле культовых телефильмов Эльдара Рязанова — с особым музыкальным сопровождением: песни под гитару. И АБС при написании сценария руководствовались именно этим, и нашелся замечательный бард Юлий Ким, написавший эти песни… Но отчего-то не пошло[15]. Хотя в сборнике авторских песен Юлия Кима «Летучий ковер» (М.: Киноцентр, 1990) можно увидеть тексты этих песен в разделе «Сказка братьев Стругацких», озаглавленные: «Гимн науке», «Отворились ворота», «Вот и ночь», «Тройка мчится», «Ночь накануне признания», «Так держать, капитан». Можно даже примерно определить, где по фильму должны были звучать эти песни и представить себе фильм с таким музыкальным сопровождением. Кто знает, был бы такой фильм менее или более популярным у зрителя?

То, что это были именно песни под гитару, видно и из ремарок Авторов в окончательном режиссерском сценарии «Чародеев», вышедшем в типографии Одесской киностудии в 1982 году тиражом 150 экземпляров. На обложке его под названием «Чародеи» значится «двухсерийный телевизионный фильм», а в библиографической справке обозначено более подробно: «Чародеи (режиссерский сценарий двухсерийного музыкального фантастического комедийного фильма). Режиссерская разработка К. Бромберга». И авторами данного сценария указаны именно: Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий. В рабочем сценарии, как это положено, показана раскадровка (крупный план, средний план и т. п.) и перечислены роли:

Главные роли

1. Алена Игоревна Санина.

2. Аполлон Митрофанович Сатанеев.

3. Кира Анатольевна Шемаханская.

4. Иван Сергеевич Пухов.

5. Иван Степанович Киврин.

6. Виктор Петрович Ковров.

7. Фома Остапович Брыль.

8. Юлий Цезаревич Камноедов.

9. Представитель Кавказа.

10. Девочка Нина.

Вторые роли

1. Верочка.

2. Катенька.

3. Антон.

4. Павел.

5. Борис.

6. Аматин.

7. Секретарша Ольга.

Эпизоды

1. Работники лаборатории — 6 чел.

2. Молоденькая телефонистка — 2 чел.

3. Ученый совет — 9 чел.

4. Кассирша.

5. Начальник поезда.

6. Проводница — 2 чел.

7. Почтальон.

8. Самодеятельный ансамбль — 12 чел.

9. Таксист.

10. Дед Мороз.

11. Комиссия из Москвы — 10 чел.

12. Человек из очереди.

13. Кучер на тройке.

14. Водитель машины.

15. Охранники — 2 чел.

16. Каскадеры — 2 чел.

17. Ансамбль на балу — 12 чел.

18. Ансамбль в вестибюле — 7 чел.

Основной текст, конечно же, тоже представлен. И, что интересно, помимо многочисленных замечаний, как именно Авторами виделся в воображении этот фильм, и диалогов-описаний, в тексте есть немало стилистических особенностей, присущих АБС, которые могут быть только прочитаны, но, увы, не воспроизводимы в показе. То есть текст «Чародеев», представленный ниже, может послужить литературоведу материалом для исследования стилистических особенностей творчества АБС так же, как и их прозаические произведения.

АРКАДИЙ СТРУГАЦКИЙ

БОРИС СТРУГАЦКИЙ

ЧАРОДЕИ

Двухсерийный телевизионный фильм

Памятник великому Гоголю на заснеженном московском бульваре.

На фоне памятника появляется титр — эпиграф картины:

Надпись исчезла, камера двинулась, — перед нами заснеженная новогодняя Москва. Прохожие, прикрываясь от ветра, спешат мимо украшенных к Новому году витрин, мимо большой новогодней елки на площади.

Не минует ветер и маленький переулочек, зажатый между рядами старых московских домов, гонит по нему снежные струи, наметает сугробы вокруг замерзших легковушек.

В глубине переулка — скромная вывеска у аккуратной проходной: «Московская экспериментальная фабрика музыкальных инструментов».

К кабинету, рядом с дверью которого имеется табличка с фамилией: «П. П. Аматин», подходит современный молодой человек, ничем особым не выделяющийся — чуть выше среднего роста, блондин, вид собранный, уверенный, но без развязности и нахальства. Отворяет дверь, входит.

Хозяин кабинета сидит спиной к двери, перед включенным телевизором, закрыв глаза.

— Кто? — спрашивает он, не поворачиваясь.

— Я, — говорит молодой человек.

— Раз ты, садись и слушай, как на твоих инструментах играют. Для дела полезно и для души хорошо.

— Времени нет всех слушать.

— Потому и нет, что слушаешь всех. А надо — некоторых. Аматин открыл глаза, повернулся и весело посмотрел на собеседника.

По улице небольшого северного городка катит запыленный «икарус». По сторонам улицы тянутся сначала старинные крепкие заборы, мощные срубы из гигантских почерневших бревен, с резными наличниками на окнах, с деревянными петушками на крышах. Потом появляются новостройки — трехэтажные шлакоблочные дома с открытыми сквериками, «икарус» разворачивается на площади и останавливается у крытого павильона. Из обеих дверей начинают выходить пассажиры — с чемоданами, с узлами, с мешками, с рюкзаками и с ружьями в чехлах. Одним из последних спускается по ступенькам, цепляясь за все вокруг двумя чемоданами, молодой человек лет двадцати пяти, современного вида: бородка без усов, модная прическа-канадка, очки в мощной оправе, обтягивающие джинсы, поролоновая курточка с многочисленными «молниями».

Поставив чемоданы на землю, он в некоторой растерянности озирается, но к нему сразу же подходит встречающий — тоже молодой человек, может быть, чуть постарше, атлетического сложения, смуглый, горбоносый, в очень обыкновенном летнем костюме при галстуке. Следуют рукопожатия, взаимные представления, деликатная борьба за право нести оба или хотя бы один чемодан.

Уже вечер. От низкого солнца тянутся по земле длинные тени. Молодые люди, оживленно беседуя, сворачивают с площади на неширокую, старинного облика улочку, где номера домов основательно проржавели, висят на воротах, мостовая заросла травой, а справа и слева тянутся могучие заборы, поставленные, наверное, еще в те времена, когда в этих местах шастали шведские и норвежские пираты. Называется эта улочка неожиданно изящно: «ул. Лукоморье».

— Вы уж простите, что так получилось, Саша, — говорит молодой человек в летнем костюме. — Но вам только эту ночь и придется здесь провести. А завтра прямо с утра…

— Да ничего, не страшно, — с некоторым унынием откликается приезжий Саша. — Перебьюсь как-нибудь. Клопов там нет?

— Что вы! Это же музей!..

Они останавливаются перед совсем уже феноменальными, как в паровозном депо, воротами на ржавых пудовых петлях. Пока молодой человек в летнем костюме возится с запором низенькой калитки, Саша читает вывески на воротах. На левой воротине строго блестит толстым стеклом солидная синяя вывеска: «НИИЧАВО АН СССР. ИЗБА НА КУРИНЫХ НОГАХ. ПАМЯТНИК СОЛОВЕЦКОЙ СТАРИНЫ». На правой воротине висит ржавая жестяная табличка «ул. Лукоморье, д. №13, Н. К. Горыныч», а под нею красуется кусок фанеры с надписью чернилами вкривь и вкось: «КОТ НЕ РАБОТАЕТ. Администрация».

— Это что у вас тут за КОТ? — спрашивает Саша. — Комитет оборонной техники?

Молодой человек в костюме смеется.

— Сами увидите, — говорит он. — У нас тут интересно. Прошу.

Они протискиваются в низенькую калитку и оказываются на обширном дворе, в глубине которого стоит дом из толстых бревен, а перед домом — приземистый необъятный дуб с густой кроной, совершенно заслоняющей крышу. От ворот к дому, огибая дуб, идет дорожка, выложенная каменными плитами, справа от дорожки огород, а слева, посередине лужайки, черный от древности и покрытый мхом колодезный сруб. На краю сруба восседает боком, свесив одну лапу и хвост, гигантский черно-серый разводами кот.

— Здравствуйте, Василий, — вежливо произносит, обращаясь к нему, молодой человек в костюме. — Это Василий, Саша. Будьте знакомы.

Саша неловко кланяется коту. Кот вежливо-холодно разевает зубастую пасть, издает неопределенный сиплый звук, а потом отворачивается и смотрит в сторону дома.

— А вот и хозяйка, — продолжает молодой человек в костюме. — По здорову ли, бабушка, Наина свет Киевна?

Хозяйке, наверное, за сто. Она неторопливо идет по дорожке к молодым людям, опираясь на суковатую клюку, волоча ноги в валенках с галошами. Лицо у нее темное, из сплошной массы морщин выдается вперед и вниз нос, кривой и острый, как ятаган, а глаза бледные и тусклые, словно бы закрытые бельмами.

— Здорова, здорова, внучек, Эдик Почкин, что мне сделается? — произносит она неожиданно звучным басом. — Это, значит, и будет новый программист? Здравствуй, батюшка, добро пожаловать.

Саша снова кланяется. Вид у него ошарашенный: старуха слишком уж колоритна. Голова ее поверх черного пухового платка повязана веселенькой косынкой с изображениями Атомиума и с разноязыкими надписями «Брюссель». На подбородке и под носом торчит редкая седая щетина.

— Позвольте вам, Наина Киевна, представить… — начинает Эдик, но старуха тут же прерывает его.

— А не надо представлять, — басит она, пристально разглядывая Сашу. — Сама вижу. Привалов Александр Иванович, одна тысяча девятьсот сорок шестой, мужской, русский, член ВЛКСМ, нет, нет, не участвовал, не был, не имеет, а будет тебе, алмазный, дальняя дорога и интерес в казенном доме, а бояться тебе, брильянтовый, надо человека рыжего, недоброго, а позолоти ручку, яхонтовый…

— Гм! — громко произносит Эдик, и бабка сразу замолкает.

Воцаряется неловкое молчание, и вдруг кто-то негромко, но явственно хихикает. Саша оглядывается. Кот по-прежнему восседает на срубе и равнодушно смотрит в сторону.

— Можно звать просто Сашей, — выдавливает из себя новый программист.

— И где же я его положу? — осведомляется старуха.

— В запаснике, конечно, — говорит Эдик. — Пойдемте, Саша…

Они идут по дорожке к дому, старуха семенит рядом.

— А отвечать кто будет, ежели что? — вопрошает она.

— Ну ведь обо всем же договорились, — терпеливо поясняет Эдик. — Вам же звонили. Вам директор звонил?

— Звонить-то звонил, — бубнит бабка. — А ежели он что-нибудь стибрит?

— Наина Киевна! — с раскатами провинциального трагика восклицает Эдик и поспешно подталкивает Сашу на крыльцо. — Вы проходите, Саша, проходите, устраивайтесь…

Саша машинально вступает в прихожую. Света здесь мало, виден только белый телефон на стене и какая-то дверь. Саша толкает эту дверь, видит ручку на цепочке и отшатывается, машинально сказавши: «Виноват». За спиной у него Эдик напряженным шепотом втолковывает старухе:

— Это наш новый заведующий вычислительным центром! Ученый!

— Ученый… — брюзжит бабка. — Я тоже ученая! Всяких ученых видала…

— Наина Киевна!.. Саша, не туда, сюда, пожалуйста, направо…

Они входят в запасник. Это большая комната с одним окном, завешанным ситцевой занавесочкой. У окна — массивный стол и две дубовые скамьи, на бревенчатой стене — вешалка с какой-то рухлядью: ватники, вылезшие шубы, драные кепки и ушанки; в углу большое мутное зеркало в облезлой раме, а у стены справа — очень современный низкий диван, совершенно новенький.

Читать дальше

Музыкальный спектакль «Чародеи»

На экране надпись «Комбинат добрых услуг». Витрина магазина, в которой стоят Деды Морозы и Снегурочки.

Под новогоднюю музыку начинают разговаривать, обмениваются мешками. Танец Дедов Морозов и Снегурочек.

На экране сменяют друг друга надписи «С Новым годом» на улицах города в разных местах. Под конец танца на экране появляется надпись «Московская экспериментальная фабрика музыкальных инструментов».

Заставка фабрики музыкальных инструментов

Ваня:                Можно?

Пётр Петрович — директор  (наслаждаясь музыкой по радио):        

 Садись. Звучит! Наша продукция звучит. Ну, что у тебя?

Ваня:                Да вот. С наступающим Вас, Пётр Петрович. Попрощаться зашёл.

П.П.:                 Да? А я вовсе не собираюсь с тобой прощаться, тем более в середине рабочего дня.

Ваня:                Ну как это? Я же Вам говорил. Я и заявление написал. У меня невеста приезжает из  Китеж — града.

П.П.:                Не слыхал такого.

Ваня:                Ну, Китеж — град. Город такой. Его недавно из-под воды подняли.

П.П.:                И что хороша невеста?

Ваня:                Не то слово.

П.П.:                И кто ж она у тебя?

Ваня:                Чародейка. Можно сказать, ведьма.

П.П.:                Невеста и уже ведьма?

Ваня:                Ну, просто работа такая – волшебство в сфере услуг.

П.П.:                Ох, смелый ты человек Пухов Иван Сергеевич.

Ваня:                А это почему?

П.П.:                Ну, как же? Жена – ведьма. Это знаешь ли…  Ну, ладно, поздравляю.

Ваня:                 Спасибо. (Рукопожатие.)

П.П.(глядя вслед уходящему Ване):                Ох! И чего только не придумают, чтобы под праздник побыстрее  с работы уйти. (Проводит смычком по струнам скрипки.) Чародеи.

На экране заставка «Чародеи»

«Увертюра» под музыку «Только сердцу не прикажешь».

Подвластны магу ночь и день, и даже ход планет.

И всемогущ ты, чародей,  и в то же время нет.

Ты можешь свет во тьме зажечь и гору разрубить.

Только сердцу не прикажешь, только сердцу не прикажешь,

Человеческому сердцу не прикажешь полюбить.

Быть может, магия твоя на всё найдёт ответ.

Откроет тайны бытия и вечности секрет.

И философский камень ты сумеешь раздобыть.

Только сердцу не прикажешь, только сердцу не прикажешь,

Человеческому сердцу не прикажешь полюбить.

Нет увлекательней игры. И мир, постигнув наш,

Создашь ты новые миры, когда-нибудь создашь.

И где угодно сможешь быть, и кем угодно быть.

Только сердцу не прикажешь, только сердцу не прикажешь,

Человеческому сердцу не прикажешь полюбить 2р.

 Выход актёров с одновременной заставкой на экране:

Екатерина Шахина в роли Алёны Саниной

Иван Дороненко/Максим Перфильев в роли Ивана Пухова

Ева Лысикова в роли Шемаханской

Тимофей Вяткин в роли Сатанеева

Дмитрий Комаров в роли Киврина

Ковров – Иван Дороненко/Максим Перфильев/Константин Иванов

Брыль – Константин Гжеляк

Камнеедов – Костя Иванов/ Роман Гансон

Нина Пухова – Велислава/Варя Крюк/Мелания Рога

Гость с Юга – Матвей Рухмаков

Верочка – Лиза Фролова        Катенька – Алёна Коробочкина

Переводчица с «кошачьего» — Станислава Хенкина

Секретарша – Анастасия Горяйнова                Аматин – Николай Большаков

Начальник поезда — …

Заставка (под музыку):          Платформа Китеж-град.  Остановка по требованию; виды Китеж — града

Заставка:        НУИНУ научный универсальный институт необыкновенных услуг

Появляется делегация во главе с Шемаханской. Чуть поздаи с одной стороны Киврин, рядом с ним секретарша, с другой Сатанеев. Ещё поодаль Камнеедов, Верочка, Катенька, переводчица «с кошачьего».

Шемаханская:        Испытание ВП назначаю ровно на десять. Учёный совет должен быть в полном составе.

Камнеедов:                Кота учёного приглашать будем?

Шемаханская:        Переводчица с «кошачьего» здесь?

Переводчица:        Я здесь. Мы здесь (выходит на первый план  между Кивриным и Шемаханской.)

Шемаханская:        Кот не заговорил?

Переводчица:        Он делает успехи и старается.

Шемаханская:        Я слышу это второй год. Мы ввели кота в Учёный совет для того, чтобы он тренировался. Но он лениться. Куда это годится? Во всех институтах нашего профиля есть говорящие животные: (обращаясь к Сатанееву) ослы, обезьяны, попугаи, наконец.

Переводчица:        Но он же — не попугай.

Шемаханская:        Даю вам три дня сроку.

Сатанеев:                Через два дня, киса, говорить надо. Через два дня зайдёте ко мне.

Шемаханская:        Теперь так. Обращаю особое внимание на, так сказать,  форму ВП. Она должна отражать содержание, но  без нажима. Сдержанность…

Сатанеев:                Простенько, но со вкусом.

Шемаханская:        Да. Иван Степаныч, я Вас как заместителя по науке прошу помочь Алёне Саниной.

Киврин:                Простите, я должен с вами поговорить (отводит Шемаханскую в сторону).

Сатанеев (коту):         Киса пора говорить. Нехорошо. Ты не ломайся, пора. (Сатанеев смотрит вслед Ш. и К.)

Камнеедов (переводчице):        Два дня.

Уходят.

Киврин:        Кира, я должен с тобой поговорить.

Кира:                Прямо здесь? Давай зайдём в кабинет.

Киврин:        Нет там телефоны. Я видеть их не могу!

Киврин показывает Кире заявление. Она смущается. Он доволен.

Кира:                Что это? (читает) «Заявление. Седьмой раз убедительно прошу Вас выйти за меня замуж.»

Киврин (читает, что пишет Кира):         Седьмой раз согласна, как только будет время.

Кира:                Всё?

Киврин:        Нет.

Кира:                Чего ты хочешь?

Киврин:        Определённости. Свадьбы,  обручальных колец – всего того, что есть у нормальных людей.

Кира:                Ты же знаешь, сегодня ответственный день.

Киврин:        У тебя все дни ответственные. Ты на ответственном посту.

Кира:                Хорошо, как только пройдут испытания.

Киврин:        Значит, завтра!

Кира:                        Завтра.

Киврин:                Обещаешь?!

Кира (отодвигая папку):                Если всё пройдёт хорошо. Уходит.

За Алёной идёт Сатанеев.

Сатанеев:                Алёна Игоревна, ну куда же Вы? Ну, куда Вы? Разрешите Вас поздравить с успехом испытаний!

Алёна:                        Спасибо большое.

Сатанеев:                Чтобы дальше также успешно, уверенно…

Алёна:                        Да, я надеюсь.

Сатанеев:                Разрешите вас пригласить на товарищеское застолье с шампанским…

Алёна:                        Спасибо большое. Я сегодня не обедаю.

Сатанеев:                Почему?

Алёна:                        Диета. Убегая, смеётся. Диета!

Сатанеев:                Какая женщина. Какая женщина!

Гость с Юга:                Ай-ай-ай! Действительно, красавица! Мечта! Такую надо очень беречь! Вот, пожалуйста, к обеду с девушкой примите, пожалуйста (протягивает яблоко).

Гость (протягивает ветку винограда):                И вот ещё!

Сатанеев (глядя вслед Алёне,  ест яблоко, замечает Гостя):        

Что такое? А Вы, собственно, кто?

Гость:                        Я – гость. И не просто гость. Я представитель солнечного Юга! У меня наряд.

Появляется Камнеедов:

А наряд у Вас, гражданин, для нашей местности не подходящий.

Гость:                Почему неподходящий? Слушай, посмотри. Пять печатей. Целых пять! Смотри! Для получения одной Волшебной Палочки на весь солнечный Юг! Разве это много?

Сатанеев(поедая виноград):        Поторопились, товарищ. Волшебной палочки ещё нет.

Хочет дать виноградину Камнеедову, но кладёт её себе в рот и уходит, махнув рукой.

Гость:                        Как нет? Чего нет?

Камнеедов:                Волшебная Палочка ещё не готова. Ей придают соответствующую форму. Видишь?

Заставка:                Мастерская волшебной древесины. Не входить! Творческий поиск!

Ковров:                Ты его туда забросить не мог? Куда дел чертёж?

Брыль:                Не оставляла Алёна ничего.

Ковров:                Алёна не могла не оставить.

Брыль:                Спешила очень.

Ковров:                Куда спешила? Она на работе!

Брыль:                Так, знаешь, пальчиком в воздухе огненный знак начертила и всё…

Ковров:                Всё-таки оставила. Ты что его сохранить не мог?

Брыль:                Я не магистр… Я не умею…

Ковров:        Да, а как воду в лимонад  на всю зарплату превращать – это ты умеешь?

Брыль:                Что ты меня каждый раз попрекаешь этим? Это когда было?

Ковров (глядя на часы):        Так, надо что-то делать. Давай, может быть, сами изобретём.

Брыль:                Не надо, я тебя прошу. Не дразни начальство!

Ковров:                Времени нет.

Брыль:                Хочешь, я сам пойду, поищу Алёну?

Ковров:                Сиди, сам. Сиди, искатель! Я сам найду. Уходит

Входят Сатанеев и Камнеедов.

Сатанеев:                Почему сидим? Почему не работаем? Где Санина? Где Ковров?

Брыль:                Жду.

Сатанеев (увидев надпись на бревне, читает): Костя + Люся = Любовь… Что это такое?

Брыль (заглядывая в лицо Сатанееву):        Дуб!

Камнеедов:        Мы видим, что не липа. Вас спрашивают, кто это такие — Костя + Люся?

Брыль:                Не могу знать! С ними и доставлено.

Сатанеев:                Выяснить, кто эти личности, и строго взыскать за порчу.

Камнеедов:                Аполлон Метрофаныч, дереву не весть, сколько лет. Может, этих Кости и Люси и в живых-то нет?

Сатанеев (подумав):                        Взыскать посмертно. А теперь приступайте.          Садится на  табуретку. Форму будете создавать под моим личным контролем.

Брыль:                Слушаюсь.

Сатанеев:                Форме сегодня придаётся большое…

Камнеедов:                Содержание.

Сатанеев:                Приступайте.

Брыль делает вид, что размышляет.

Алёна и Ваня разговаривают по телефону.        

Алёна:                Да!

Ваня:                        Аленький мой! Вылетай сегодня. Я без тебя больше не могу.

Алёна:                 Да! Я твою каждую веснушку вижу.

Ваня:                        Какие веснушки? Они пропали.

Алёна:                        Как пропали? Куда пропали? Смеётся. До весны? Видишь, я их сохранила на всю зиму.

Ваня:                         Алло! Алло!

Голос:                        Ваше время истекло.

Ваня:                        Как истекло? Я же не сказал ещё самого главного?!

К Ване подбегают коллеги.

Ваня (им):                Не хочет продлевать. Алло! Алло, Алёна!

Коллега (выхватывая трубку у Ивана):        Алло, девушка! Мы знаем, что вы любите музыку. Мы сейчас исполним для вас песню, если она вам понравится, Вы продлите разговор. Хорошо?

Во время разговора коллеги с телефонисткой, Ваня кричит:

Алёна, не бросай трубку, слышишь?! Алёна, не бросай трубку!

Ваня и друзья:        Братцы! Давайте, все вместе! Помогай! Начали!

Серенада

Пусть мы не рядом, мы с вами не рядом.  Пусть обменяться  лишь словом мы можем.

Если любовь есть с первого взгляда, с первого слова должна быть тоже.

Припев:                                Любви, как пожару лесному,

Достаточно искры одной.

Вдруг вспыхнет от первого слова

И солнце затмит над тобой.

Ворвётся, нагрянет, накатит,

И сколько потом ни перечь,

Ей хватит, одной интонации хватит,

Чтоб пламя до неба разжечь,

Чтоб пламя до неба разжечь.

Не знает любовь запретов и рамок. Сердце любое она растревожит.

Если по письмам выходят замуж, по телефону должны бы тоже.                

Припев.

Что будет дальше – решайте вы сами. Пусть всё на шутку немного похоже.

Но если даже мы шутим с вами, шутка началом быть может тоже.                

Припев.

Голос:                        Молодой человек! Разговаривайте…

Алёна:                Да!

Ваня:                        Алёнушка, я забыл сказать самое главное —  нам квартиру дали!

Алёна:                        Иванушка! Дурачок, ты мой. Что же ты сразу не сказал?  Ой! Я не могу с тобой говорить!

Заседание у Шемаханской. Все в сборе. Входят Санина и Ковров.

Ковров:                Давай быстрей.

Санина:                Здравствуйте. Извините, пожалуйста.

Ковров:                Здравствуйте, Кира Анатольевна. Извините нас.

Брыль:                Явился наконец-то. Вечно я за тебя отдуваться должен.

Шемаханская:        Ну что же, все в сборе. Можем начинать.

Камнеедов подносит Шемаханской ларец с ВП внутри.

Шемаханская достаёт ВП:        Что это?

Камнеедов:                ВП, то есть – Волшебная Палочка.

Ковров (Брылю):        Сам додумался?

Брыль:                Да ты что? Сам лично Сатанеев руководил.

Ковров и Санина переглядываются. Алёна нервно заплетает косу.

Брыль:                Да…  Этот дуб у нас ещё пошумит.

Шемаханская:        И кто же это сотворил?

Камнеедов (качая головой):        Да… Любопытно?

Санина подходит сзади к сидящему Киврину:

Иван Степаныч, выручайте!

Шемаханская:                Кто же это?

Камнеедов:                        Омерзительно!

Киврин:                        Интересное решение.

Шемаханская (удивлённо):        Вы думаете?

Киврин:                        А что? Демократично. Удобно.

Камнеедов:                        Очень мило.

Шемаханская:                Ну, честно говоря, мне виделось что-то более изящное. Но, если возражений нет…

Киврин:                        Нет возражений.

Камнеедов:                        Какие возражения?!

Шемаханская:                То форма принимается. Приступим к проверке содержания. Нам остаётся только что-нибудь загадать. Вам слово, Алёна Игоревна.  Загадайте что-нибудь. Что же Вы, Алёна? Загадайте, что-нибудь самое прекрасное.

Алёна:                Отпуска с сегодняшнего дня и на целый месяц.

Сатанеев:                Самое прекрасное – это наши прекрасные женщины! (Глядя на Алёну, стоящую за ним) Но они у нас уже есть.

Шемаханская:        Сейчас не время шутить.

Секретарша:                Цветы!

Шемаханская:        Молодец, Оля. Прошу внимания. Сейчас я взмахну рукой, произнесу: «Букет цветов» и на этом столе должны будут появиться цветы. Как видите, палочка очень проста в обращении.

Член совета:                Простите, Кира Анатольевна. А Вам не кажется, в целях чистоты эксперимента, что палочку нужно отдать в руки лица незаинтересованного, незнакомого с современной магией.

Шемаханская:        Пожалуй. Но где мы найдём такое?

Гость с юга:                Это я! Есть такое лицо. (Подходит к Кире). Я лицо самое подходящее. Никакого волшебства не знаю. В детстве даже сказок не читал.

Шемаханская:        Кто это?

Гость с юга:                Я – деловой человек. У меня наряд есть! Слушай, одолжи на минутку, я всё сделаю. Не пожалеешь.

Напевая, подходит к столу.

Гость с юга:                Раз, два, три! Букет цветов!

Появляется букет цветов. Возгласы изумления и восхищения.

Кира:                        Свершилось!

Все подходят с поздравлениями Кире . Аплодируют.

Член комиссии:        Поздравляй скорее: она никому не прощает своих ошибок!

Камнеедов:                Да победа!

Секретарша:                 Какой успех!

Член совета:                Академия!

Переводчица с «кошачьего»:                Мяу!

Гость с юга (держа букет и ВП):        Ну что? Ещё один букет цветов? Или «Букет Абхазии»?

Все продолжают поздравлять друг друга: Санина обнимается с
Ковровым.  Сатанеев и член совета целуют руки Кире.

Кира:                        Товарищи, товарищи! Но ведь это ещё не всё. Сейчас нам предстоит подумать, каким образом мы познакомим общественность с нашим новым открытием, с нашим достижением. Да, товарищи. Спасибо, спасибо. Благодарю. Всем спасибо.

В это время Гость с юга, убрав ВП во внутренний карман, взяв свой дипломат, направляется к выходу. Вдруг открывается дверь, и Брыль не даёт ему пройти, а сзади уже стоит с ларцом Камнеедов. Подходит Ковров:

Спасибо за помощь.

Гость с юга:                А…

Камнеедов (перебивая его):        А палочку попрошу сюда. (Открывает ларец.)

Гость (достаёт палочку, любуется ею).        Одну зимнюю шапку можно?  Уши мёрзнут.

Брыль:                Дома отогреешь.

Ковров помогает Гостю положить палочку на место. Камнеедов уходит.

Входит Алёна, Верочка, Катенька.

Брыль:        Что же Вы, Алёна Игоревна на стороне выбрали? У нас ведь тоже герои свои есть (обнимает Коврова).

Ковров:        Ладно-ладно, перестань. Поздравляю!

Алёна:        Пронюхал всё-таки.

Верочка:        А мы ничего не говорили.

Катенька:        Ужасно рады за Вас, Алёна Игоревна.

Алёна:        Спасибо, котята. Спасибо родные.

Ковров:        Уезжаешь?

Брыль:        Неужели, насовсем?

Катенька:        Алёна Игоревна ещё вернётся.

Верочка:        Она нам уже обещала.

Ковров:        Кира знает?

Алёна:        Не хотела говорить ей перед испытанием. (Обращается к Коврову) Слушай, возьмёшь мне билет на вечерний рейс?

Ковров:        Конечно.

Алёна (Брылю):        А Вы, Фома, отправьте, пожалуйста, телеграмму вот по этому адресу.

Заседание у Киры.

Кира:                А что если пригласить комиссию по приёмке волшебной палочки не просто так, в рабочем порядке. Например, 31 декабря устроим настоящий новогодний бал с песнями, танцами. А главное с демонстрацией нашего нового изобретения.

Секретарша, ведущая протокол собрания, пищит от восторга.

— Бал – это замечательно!

Сатанеев:        Впечатляюще…

Кира:                Что Вы говорите?

Сатанеев:        Дальновидно!

Кира:                По-моему, тоже. (Обращаясь к переводчице с «кошачьего»). А он? Что он думает?

Переводчица:        Одну минуточку? Слушает кота. Это непереводимо…

Камнеедов (пренебрежительно):                Зажрался!

Сатанеев:        Предлагаю программу. Торжественная встреча комиссии на служебных тройках. Ёлка, с противопожарными огнями, и  Дед Мороз из фирмы «Заря». Затем, скромное товарищеское застолье и танцы под трансляцию – в фойе три телевизора в ряд!

Камнеедов:                А вот «в ряд» ли? Все смеются.

Кира:                        Необходимо пригласить хороший эстрадный ансамбль.

Сатанеев (усмехаясь):        А, может, самодеятельностью обойдёмся?

Кира:                        Нет, не обойдёмся. Возьмите кого-нибудь в помощь и приступайте к организации новогоднего вечера.

Сатанеев:                Если не возражаете, Санину Алёну.

Камнеедов:                Её.

Кира:                Не возражаю. (Обращаясь к Кивину.) Иван Степаныч, а что скажете Вы?

Киврин:        Ансамбль? Конечно. Хорошо. Но вот… комиссия под Новый год. Поедут ли?

Кира:                Поедут, поедут! Ведь этим займётесь Вы.

Киврин:        Как это?

Кира:                Завтра Вы будете в Москве. Пригласите, поговорите. Попросите.

Киврин:        Да. Но у меня на завтра другие планы!

Кира:                Я знаю, Иван Степаныч. И всё-таки… прошу. Разговор глазами.

Киврин:        Хорошо. Встаёт и движется к выходу. Пытается найти выход.

Кира:                Перед отъездом загляните, пожалуйста, ко мне.

Сатанеев, засмотревшись на реакцию Киврина, чуть не падает со стула.

Кира (Оле):                Олечка, закажите, пожалуйста, Ивану Степанычу билет на сегодняшний вечерний рейс.

Олечка:        Хорошо.

Кира:                Погоду я обеспечу.

Разговор Алёны с Катенькой и Верочкой подслушивает Камнеедов.

Катенька:        Алёна Игоревна, а кто он?

Верочка:        Расскажите поподробнее.

Катенька:        Какой он из себя?

Алёна:        Необыкновенный!

Верочка:        А где вы познакомились?

Алёна:        Красивый! Высокий!

Смеются.

Катенька:        Алёна Игоревна, скажите, ну что нужно сделать для того, чтобы тебя так полюбили?

Верочка:        Скажите, а?

Алёна, задумчиво улыбается.

Загадка женщины

В словах никогда не расскажешь об этом.

Ищи, не ищи, у любви всё равно,

Нет точных путей и готовых ответов

Лишь знаю одно, я знаю одно —

Припев:                        В любви не бывает всё просто и гладко,

В любви не решает всего красота.

Должна быть в женщине какая-то загадка,

Должна быть в женщине какая-то загадка,

Должна быть тайна в ней какая-то.

Не просто всегда быть изящной и милой,

Как будто на свете нет пасмурных дней,

Но стать для кого-то единственной в мире

Поверьте трудней, намного трудней.

Любовь объяснит вам, нагрянув однажды

И то, что сказать не сумела вам я.

И то, что загадка у женщины каждой

Должна быть своя и только своя.

Камнеедов бежит докладывать Сатанееву.

Камнеедов:                Разрешите обратиться, Аполлон Метрофанович.

Сатанеев:                Обращайся.

Камнеедов:                Я решил сообщить Вам некоторые соображения.

Сатанеев:                Ну что у тебя? Что? К нам едет ревизор? Смеётся.

Камнеедов:                Я тут подключился…  Думал, что Вам это нужно.

Сатанеев:                Так-так-так-так-так…

Камнеедов:                Дело в том, что… Алёна Игоревна замуж собирается. Да.

Сатанеев медленно поднимает взгляд на Камнеедова.

Камнеедов:                Извините. Я пошёл.

Шемаханская оценивает выступление иностранного ансамбля.

Кира:                        И это вы хотите продемонстрировать высокой комиссии из центра? Нет, это решительно не годится в таком виде.

Киврин:                А, по-моему, в общем, ничего. Энергично. Легко.

Кира (возмущённо):                Вы?! Здесь?! (Танцорам) Исчезните! Танцоры, возмущаясь, объясняя, удаляются.

Киврин:        Зачем же так-то, Кира?

Кира:                А затем, чтобы ты глаза не пялил,  куда не надо.

Киврин:        Что-то новое. Первая вспышка ревности за семь лет.

Кира:                Ты появился неожиданно.

Киврин:        Прости, зашёл попрощаться.

Кира:                Сердишься. Пойми – обстоятельства. Это в последний раз.

Киврин:        Сфера услуг, Кира, не имеет конца. Она беспредельна, как Вселенная. И также вечна. В отличие от нас.

Кира:                Я обещаю. Как только ты вернёшься. Я обещаю.

Киврин:        Я устал. Видишь, и волшебники бывают в заколдованном круге.

Кира:                Трудно любить ведьму?

Киврин:        Трудно, когда тебя не любят. Собирается встать, чтобы уйти. Кира за плечи усаживает его обратно.

Кира:                Любят (целует Киврина).

Неожиданно входит Сатанеев. Увидев происходящее, быстрее выходит из кабинета.

Киврин (вставая):                Не знаю, успеем ли повидаться до Нового года в спокойной обстановке. Подходит к Кире, достаёт часы. Поэтому, вот. Для тебя.

Кира:                Нет, только не это, умоляю тебя.

Киврин:        Но почему?

Кира:                У меня дома тринадцать часов, подаренных тобой. Давай остановимся на этом волшебном числе. М-м?

Киврин:        Но я не приготовил другого подарка.

Кира:                Слушай. Привези мне вот что (пишет на листочке).

Киврин (читает написанное):        Ха-ха-ха. Ну, ты даёшь? На тебя действительно нельзя сердиться. Ты всё ещё ребёнок.

Кира:                Я  — женщина. И этим всё сказано всё.

Киврин хочет поцеловать Киру. Раздаётся телефонный звонок.

Кира:                 Хватит. Алло. Да. Да-да. Я слушаю Вас.

Киврин выходит от Киры. Подходит к Сатанееву. Трогает лоб Сатанеева, показывает жест молчания на его губах, отряхивает руки и, напевая, уходит. Сатанеев сплёвывает и вытирает лоб.

Киврин (смеётся):                Ха-ха-ха. Так, сплетня гарантирована. Да здравствует сплетня!

Навстречу Киврину идут Алёна, преследуемая Гостем с юга.

Гость с юга:                Ай, девушка! Что за девушка? Только всегда «нет» говорит.

Алёна (с трудом сдерживаясь):        Ну, почему же? Один раз я сказала вам «да».

Гость:                Когда?

Алёна:        Когда вы спросили, хорошо ли я слышу? (увидев Киврина) Иван Степаныч, здравствуйте!

Киврин:        С наступающим,  Алёна Игоревна.

Алёна:        Спасибо Вам. Как Вы меня выручили сегодня!

Киврин:        Я очень рад Вас видеть. Особенно с такими сияющими глазами. Что-нибудь не чисто?

Алёна:                Чисто, чисто. Я замуж выхожу.

Киврин:        Ах, от всей души сердечно поздравляю Вас! (Видит Гостя с юга, меняется в лице.) За этого?

Алёна:         Да Вы что? Иван Степаныч, он в Москве. Я сегодня вылетаю.

Киврин:        Вечерним?

Алёна:        Да.

Киврин:        Мне повезло: ведь я тоже лечу этим же рейсом.

Алёна:                Ну, так прекрасно! Тогда будете моим свидетелем на нашей свадьбе.

Киврин:        С величайшей радостью принимаю Ваше предложение. Примите и Вы. (Достаёт часы.) Чтобы, так сказать, не мешкали. Надеюсь, Вам это понравится.

Алёна (восхищённо):        Иван Степаныч, спасибо! (Целует его в щёку.)

Гость обречённо надевает шляпу и уходит.

Я Вам благодарна. Это так неожиданно! Спасибо большое.

Киврин:        Жду Вас в аэропорту. Надеюсь, теперь Вы не опоздаете.

Алёна:        Теперь вряд ли. Убегает, смеясь.

Киврин поворачивает голову и Сатанеев, подслушивающий разговор, убегает. Навстречу Сатанееву попадается переводчица с «кошачьего».

Переводчица:        Аполлон Метрофаныч, я к Вам.

Сатанеев:                Это не ко мне.

Переводчица:        Но Вы даже не знаете, что..

Сатанеев:                Раз не знаю — о чём разговор?

Переводчица:        Поймите, сбежал кот говорящий, то есть не говорящий!

Сатанеев:                Скажите о скольких котах Вы говорите?

Переводчица:        Он такой один!

Сатанеев:                Вы только что уже сказали о двух!

Переводчица:        Это он из-за Вас сбежал! Из-за Вашего «зайдите через два дня»!

Сатанеев:                Я котов не приглашал, а Вы зайдёт ко мне, как было назначено!

На сцене Ковров и Брыль. Появляется Гость. 

Гость:                Извините ради Бога, скажите, пожалуйста, где у вас кабинет директора?

1. Первый поворот налево, потом направо.
2. Потом снова налево и снова направо.

Гость:                Ага. Значит, первый поворот налево, потом направо… А склад готовой продукции?

1. Разберётесь.

Гость:                А-а,  понял, да.

Кабинет Шемаханской.

Сатанеев:        Всё делается, Кира Юрьевна. Правда, Алёна Игоревна, улетать собралась. А я-то, честно говоря, в музыке не силён сам-то. Могут подсунуть, что-нибудь, знаете, не подходящее.

Кира:                Улетает? Зачем? Вы ей передали моё распоряжение?

Сатанеев:        Конечно, конечно. Но она слушать ничего не хочет.

Кира:                М-м, странно. Что это с ней? Ну, ну, говорите скорей.

Сатанеев:        Ну, как Вам сказать? Есть тут одно обстоятельство. Бракосочетание. Свадьба! Намечается.

Кира:                Да-а? Это меняет дело. Придётся отпустить.

Сатанеев:        С Кивриным Иван Степанычем.

Кира:                Что-о?! Сатанеев забирает у оторопевшей Киры кувшин и выливает воду ей под ноги.

Кира:                 А-а…

Сатанеев:        Что это с Вами?

Кира:                Что за вздор Вы несёте? Как это Вам в голову взбрело?

Сатанеев:        Я не знаю, как в голову… Но факты – упрямая вещь. И потом, что здесь такого-то? Он человек видный, свободный! Она тоже… хорошо одевается. Что с Вами? Вы чем-то расстроены?

Кира:                Изложите факты.

Сатанеев:        Пожалуйста, это давно всем бросается в глаза. И потом, сегодня, во время испытаний, ведь она заставил Вас палочку принять. Без него бы Вы эту демократию не одобрили бы.

Кира:                Дальше!

Сатанеев:        То, что жениха Иваном зовут… Гхе, гхе, м-м-м… Об этом вся лаборатория знает. Она только фамилию скрывала. То, что на свадьбу в Москву летят, это хоть сейчас убедиться можно: заявление у секретаря лежит. Одним рейсом, между прочим.

Кира (по селектору):        Оля. Заявление Саниной у Вас?

Оля:                Да, Кира Анатольевна, у меня лежит. (Сатанеев делает вид, что кусает Киру за шею.) Можно, я пойду, пообедаю?

Кира:                Да, пожалуйста.

Сатанеев:        Да, что там говорить. Сейчас только видел, как в гардеробе они целовались,  потом он ей, простите, на шею кулон с часами повесил.

Кира:                Врёте. На счёт кулона, это вы врёте! Этого не может быть!

Сатанеев:        Что Вы кричите, Кира Анатольевна, на меня? Вызовите сейчас сами Алёну Игоревну и убедитесь, кулончик у неё, простите, на груди весит.

Кира (еле сдерживаясь):        Пакость какая! Пакость… Ольга!

Сатанеев:        Вы секретаршу обедать отпустили.

Кира:                 Пригласить!

Сатанеев:        Сию же минуту бегу.

Кира:                Санину!

Сатанеев:        Слушаюсь.

Кира:                Немедленно! Пакость какая, пакость…

Сатанеев сталкивается с Алёной.

Алёна:        Вы всё решили с Кирой Анатольевной? Я могу войти?

Сатанеев:        Я позволю себе задержать Вас на несколько минут. Трогает часы.

Алёна:        Я очень тороплюсь.

Сатанеев:        В Москву собираетесь. К жениху, надо полагать?

Алёна:        Да. Откуда Вы знаете?

Сатанеев:                Знаю. Кроме того мне известно, что мы с Вами назначены в комиссию по устройству новогоднего, я бы сказал, бала.

Алёна:                Но я не могу.

Сатанеев:                Как это понимать? Я, можно сказать, к Вам со всей душой…, а Вы предпочли кого-то… мальчишку.

Алёна (усмехнувшись):        Простите, я Вас что-то не пойму, Аполлон Митрофаныч.

Сатанеев:                Я Вам кое-что дарил на праздники. Ну, цветы, например. И Вы не возражали. Это дало мне право думать, надеяться…

Алёна:                Ах, Аполлон Митрофаныч, шутник Вы всё-таки.

Сатанеев (с запалом):        Нет, я не шучу!

Алёна:                Значит, Вы человек с фантазией. А я не подозревала. Вам стихи писать нужно. Вы стихов не пишите? Нет?

Сатанеев:        Нет, я стихов не сочиняю. Поэтому Кира Анатольевна Вас и назначила. Включайтесь. Включайтесь. Всё равно работать придётся.

Алёна:        Это мы ещё посмотрим.

Сатанеев:        Посмотрим-посмотрим. Какая женщина! Какая женщина!

Алёна в кабинете Шемаханской.

Алёна:        Почему Вы не хотите меня понять?

Кира:                Я должна понимать Вас? Я?

Алёна:        Неужели Вы никогда не любили?

Кира (задохнувшись от возмущения):        Удивительное бесстыдство!

Алёна:                Бесстыдство? Но ведь я замуж выхожу! Понимаете? Замуж!

Кира:                Что так скоропостижно?

Алёна:        Откуда Вы взяли? Мы с Иваном давно всё решили.

Кира:                Ах, Вы хотите поставить меня перед фактом? Не выйдет!

Алёна:        Как это — не выйдет? Да, Вы просто… Вы просто не имеете права!

Кира:                Вот как? О правах заговорили. Имейте в виду, у Вас обязанности есть.

Алёна:        Я вовсе не обязана готовить Вам какие-то… концерты.

Кира:                Вы обязаны выполнять все мои распоряжения!

Алёна:        Поймите же, наконец, меня ждут.

Кира:                Ничего, подождут. Поостынут немного.

Алёна:        Кира Анатольевна, я Вас очень прошу, пожалуйста, у меня больше нет сил и времени. Ну, посмотрите на часы. (Показывает.)

Кира:                Та-ак. Вы издеваетесь надо мной.

Алёна (плача):        Это Вы издеваетесь. Устраивайте себе сами концерт: я всё равно полечу!

Кира:                Санина, стойте. Я запрещаю.

Алёна:        А я всё равно полечу!

Кира:                А я!.. Объявлю Вам выговор!

Алёна:        И зря это сделаете, потому что я всё равно улечу!

Кира:                Нет, не улетите.

Алёна:        Полечу! Полечу! Полечу!

Кира (топнув):                Молчать!

Алёна собирается уходить. Кира догоняет её.

Кира:                Никуда ты не полетишь! Девчонка. Наступает на Алёну. Никуда ты не полетишь! Девчонка. Никуда ты не полетишь… Гром. Молния. Гость с юга подпрыгивает от испуга.

— Изымаю весну из сердца твоего. Вкладываю туда зиму!

Гость:                Что такое, а? Принюхиваясь. Горим – не горим? Что такое? Слушай, горим — не горим?

Алёна приходит в себя. С удивлением себя осматривает:        

— Извините, Кира Анатольевна. У меня голова что-то…

Кира:                Ничего, ничего.

Алёна (глядя на часы):         Я сейчас же приступлю к подготовке новогоднего бала. Кажется, он будет иметь для нас большое, я бы даже сказала, огромное значение. Правильно я рассуждаю?

Кира:                Теперь совершенно правильно.

Алёна (вставая):         Благодарю за доверие. Чуть не падает.

Кира:                Спокойно.

Алёна:        Извините.

Кира провожает Алёну. Гость подслушивает и прячется.

Алёна:        Кажется, каблук подвернулся.

Кира:                Конечно.

Алёна:        Извините.

Кира:                Ничего.

Алёна:        До свидания. (Уходит.)

Кира (в след):                До свидания. Это бывает. Это скоро пройдёт. Это бывает.

Кира замечает Гостя:        А! Вы кто?!

Гость:                Гость.

Кира:                Откуда?

Гость:                С юга!

Кира:                Что Вы здесь делаете?

Гость:                Понимаете, мне только подписать, секретаря нет, тут гром и молния. Всё испытания проводите.

Кира (взяв Гостя за руку):        Так. Заговорщическим тоном, шёпотом. Кроме Вас здесь никого не было?

Гость:                Никого.

Кира:                Где?

Гость:                Что?

Кира:                Пропуск.

Гость (ощупывая себя):                Пропуск? Ах, как я похудел. Где пропуск?

Кира:                Подписать.

Гость:                Подписать. Достаёт пропуск. Вот!

Кира, не глядя, подписывает. Жмёт Гостю руку.

— Спасибо.

Гость:                Да.

Кира уходит. Гость, проводив её взглядом в другую сторону.

Лаборатория. Доброжелательная атмосфера. Все работают. Катенька Верочке делает причёску. Входит Алёна.

Работники:                Наша Алёна вся в науке. Наружу торчит одна голова.

Катенька:                Алёна Игоревна, Вам нравится? Мы к балу готовимся.

Верочка:                Ой, а где же Ваша коса? Она Вам так шла.

Алёна (зло):                Безобразие! Здесь вам не мюзик-холл и не парикмахерская! Убирайтесь! И перестаньте щёлкать, когда я разговариваю! И, вообще, я никого не удерживаю! Вам понятно?!

Работница:                Ну, что ж. Меня ругают – значит, я существую.

Верочка плачет, Катенька утешает её. Алёна, отобрав у Верочки зеркало, садится. Появляются довольные Брыль и Ковров.

Ковров:        Алёна, всё в порядке. Рейс 113, место 12. Отправление в 20.30. В общем, всё как положено.

Брыль:        Фу! Всё: телеграмму дал. Обещал встретить. Всё честь по чести. В общем, как говорится, дай вам Бог… трам-пам-парам-пам…

Алёна:        Вас, товарищ Брыль, я не просила ни о какой телеграмме. И очень Вас попрошу в течении (посмотрев на часы) 10 минут напишите докладную по поводу Вашего отсутствия в рабочее время.

Ковров:        Да ты что, Алёна?

Алёна:        Я Вам не Алёна. Я прошу называть меня по имени отчеству.

Брыль:        Вот!

Алёна:        Это раз. А потом, я никуда не лечу. Разрывает билет. И прошу вас сдать билет.

Ковров:        А как?…

Алёна:        Вас, товарищ Ковров, я прошу являться в лабораторию в нормальном виде. Ковров в недоумении снимает кепку. Алёна распахивает шубу Брыля. Хотя бы в костюме как у товарища Брыля. Брыль с превосходством смотрит на Коврова. А Вас, товарищ Брыль, я прошу не сидеть при мне в головном уборе. (Срывает с Брыля шапку.)

Подходит секретарша.

Секретарша:        Алёна, ну что? Была у Киры Анатольевны? Подписала, да?

Алёна:        А Вас, милочка, это совершенно не касается.

Сатанеев:        Алёна Игоревна у себя?

Секретарша:        У себя. Только, кажется, не в себе.

Алёна с улыбкой встречает Сатанеев.

— Очень рада Вас видеть, Аполлон Митрофаныч. Проходите, пожалуйста.

Сатанеев:        Позвольте.

Подходят Катенька с Верочкой.

Алёна (вытирая глаза платком Верочке):        Перестань реветь! Иди домой, приведи себя в порядок. Вечером понадобитесь мне обе! (Сатанееву.) Садитесь, пожалуйста. Брыль оказывается между ними, надевает шапку. Алёна срывает шапку. Не обращайте внимания. А ведь я к Вам собиралась, Аполлон Митрофанович.

Сатанеев:        Приятно. Приятно это слышать. Я чрезвычайно счастлив, сотрудничать с Вами.

Алёна:        Что Вы намерены мне поручить?

Сатанеев:        Ансамбль. Причём отличный ансамбль.

Брыль (пытаясь протиснуться мимо Сатанеева):        Пардон. Я на минутку. Ой!

Сатанеев:        Кира Анатольевна, так сказать, строго приказала…

Алёна:        Понимаю. Ковров, Вы следите за нашим разговором?

Ковров:        Слежу. Я за всем слежу.

Алёна:        Завтра утром доложите Ваши соображения по поводу ансамбля.

Ковров:        Как же я могу доложить об ансамбле? Где я его ночью достану?

Алёна:        Это говорите Вы заместителю директора? И где? В лаборатории абсолютных  неожиданностей. Вы, Ковров, магистр или не магистр?

Ковров:        Ну, магистр.

Алёна:        Без «ну», пожалуйста.

Ковров:        Можно без «ну». Но и без «НУИНУ» тоже. Брыль удерживает Коврова.

Сатанеев:        Нет, Вы не правы, молодой человек. Только в нашем институте в штате расписания есть магия чародея. А без нашего института Вы кто? Так вот, тьфу, отдельная личность. Простите, Алёна Игоревна, я, так сказать…

Алёна:        Нет-нет. Очень точное и правильное замечание, Аполлон Митрофаныч. Вы поняли, Ковров?

Ковров:        Я-то понял.

Брыль:        Поняли, поняли. Можно идти?

Алёна:        Да. Идите и работайте!

Брыль:        Слушаюсь. Ковров кланяется в пояс. За ним Брыль. Уходят.

Алёна:        Вы приглашали меня сегодня на обед. Так вот, я хочу компенсировать свой отказ приглашением на ужин. Так. Запросто по-соседски. Живём в одном доме, а Вы ещё ни разу у меня не были.

Сатанеев от неожиданности падает на колени Алёны.

Алёна:        А! Что с Вами?

Ковров и Брыль у секретарши.

Секретарша:                Да, я о вашей Саниной слышать не желаю!

Ковров:                Нам нужно только знать, что там произошло. Всё.

Секретарша:                Головокружение от успехов произошло.

Ковров:                Какое головокружение?

Брыль:                Подожди. Не похоже. Не похоже. Уж очень изменилась наша Алёна Игоревна и как-то  сразу. Тут дело серьёзное. Может, Сатанеев?

Секретарша:                Вполне возможно. Он целый день из кабинета не выходит. Он и сейчас там сидит.

Ковров:        Так это, наверное, они о ней там говорят. Давай послушаем. (Хочет включить селектор.)

Секретарша:                Да вы что?! Как вы можете мне такое предлагать?

Брыль:                Нельзя! Конечно, нельзя. Это он так, не подумавши, ляпнул.

Ковров:                Это я ляпнул?!

Брыль:                Ну, не ляпнул. Я объяснил. Нельзя. Всё пошли, пошли, пошли.

Ковров:                  Ляпнул. Объясняла.

Брыль (секретарше):        Это со всяким может случиться. Всегда так.

Секретарша (смеётся):        Магистры! Чародеи! (Достаёт зеркало.) Селектор им включи. Бог ты мой! (Достаёт фонендоскоп.) Тут без высшего образования до всего своим умом доходишь. Подслушивает.

Сатанеев:                Я всегда восхищался Вашим даром уговаривать людей.

Кира:                Тут уговорами не обошлось. Силу применила.

Сатанеев:        Понимаю.

Кира:                А раз понимаете, то действуйте. И помните, им встречаться нельзя. Если до наступления Нового года она его поцелует…

На сцене Ковров и Брыль

Брыль:        Какой ты у нас неловкий, Витя. Разве может женщина свой секрет сразу двум мужчинам открыть?

Ковров:        Это ты  у нас, Фома, знаток. Людоед.

Брыль:        Это ты у нас в магических сферах летаешь. А мне грешному по земле приходиться то зайчиком, то мышкой, то котиком ласковым прикинусь. Подсаживается Гость.

Ковров:        Угу-угу.

Брыль:        А это, знаешь, волшебство житейское.

Гость.                Слушай, дорогой, не подскажешь, где выход? Не у кого спросить. В шесть часов все исчезли. Это что по волшебству?

Ковров:        По волшебству, по волшебству. Обращается к Брылю. У тебя есть карандаш, бумага? Начерти ему план, как выйти.

Брыль:        А-а. Достаёт. Витенька, на, черти сам, не могу я: времени у меня нет.

Ковров:        Думаешь, уже знает?

Брыль:        Уверен. Убегает.

Гость:                Слушай, ты рисуй, рисуй.

Ковров:        Торопишься?

Гость:                Очень. Завтра дома буду. Наряд подписал. То вот думал, здесь до Нового года задержусь, в кресле уснул. Вдруг слышу гром, молния, как у нас в горах. Выходит девушка. Потом выходит директор. Кто ты такой? – не спрашивает, разбирается. Всё подписала!

Ковров:        Ты где? Где гром слышал?

Гость:                Да, там, за стеной. И молния сверкнула. Замечательный у вас институт. Да, только шумный и коридоров много. Ну, давай, ты мне нарисовал? Спасибо, я пойду. Сталкивается с Брылем.

Брыль:        Всё! Всё.

Ковров:        Что?

Брыль:        Заколдована. Заколдована.

Ковров:        Кира?

Брыль:        Кира. Теперь не расколдуется, если жениха до Нового года не поцелует.

Ковров:        За что же это она её?

Брыль:        Ясно. Видно Сатанеев накрутил. Вроде работника ценного теряем. А сам Алёне прохода не даёт.

Ковров:        Ох, он мне надоел.

Брыль:        Гад.

Ковров:        Ну, всё. Я его в прах превращу. В землю, в слякоть, в грязь, в это… как его…

Брыль:        Всплывёт.

Ковров:        Как она могла допустить, Кира-то, умница?

Брыль:        О чём ты говоришь, Кира ведь тоже женщина!

Ковров:        Ладно, всё. Хватит причитать. Надо действовать.

Брыль:        Легко сказать «действовать». Киру не переубедишь! Киврин мог бы. Киврин-то уехал.

Ковров:        Телеграмму надо послать жениху! Срочно! Чтобы он приезжал!

Брыль:        Молодец! Спиноза!

Ковров:        Давай адрес.

Брыль:        А-а-адрес. (Ищет по карманам.)

Ковров:        Ты что?

Брыль:        А я тебе дал. Ты на нём план чертил.

Ковров:        Караул!!! (Бросается догонять Гостя.)

Брыль:        Стой! (Бежит за ним.)

Ковров:        Стой!

Гость:                Сейчас наряд отнимут.

Брыль:        Ты бумажку отдай! Будь человеком!

Гость:                Не отдам!

Ковров:        Подожди! Отдай бумажку!

Гость:                Это не бумажка! Это наряд! Там есть печати! Целых пять печатей!

Брыль:        Заходи справа, я слева беру его. Стой!

Гость:                Убью.

Брыль:        Понял.

Ковров:        Ты бумажку у него взял?

Брыль:        Вот он! Держи его!

Ковров:        Стой!

Брыль:        Попался!

Гость:                Не надо! Весь солнечный юг… Без рук! Давайте действовать официально! Ему щекотно. Смеётся.

Брыль (достал бумажку):                Вот она!

Ковров:        Давай на почту. Быстрей на почту! Убегают.

Гость (придя в себя):                Ой, опять повезло: наряд у меня! Всё в порядке.

Движется к выходу.

— Так, сюда. Так. Нет, туда я больше не пойду. Хватит. Так… Вот!

Видит перед собой множество указательных знаков, в которых можно запутаться.

Ой! А… Что?! Кто так строит? Кто так строит? Кто так строит?! А?!

Зеркало

Тень ночная смутная дремлет на полу.

Подойду я к мудрому, древнему стеклу.

Словно в небо светлое, дивной высоты

Загляжусь я в зеркало, и возникнешь ты.

Стекло меж нами, как лунный свет,

Но этой грани прочнее нет.

Там даль за нею светлым — светла …

Смотрю, не смею отойти от стекла.

Вот опять  похожие рядом мы стоим.

Взгляд мой настороженный встретился с твоим:

Даль в глазах безмерная, звёзд огни горят,

И опять я первая опускаю взгляд.

Припев.

Тишина, звенящая в рамке темноты.

Кто здесь настоящая? Может, это ты.

За лесами реками, может, есть земля,

Где ты смотришь в зеркало, чтоб возникла я.

Припев.

Кира разговаривает со своим отражением.

— Вопрос первый. Правильно ли я поступаю с Алёной?

Отражение отрицательно качает головой.

— Она сама виновата. Нельзя прощать вероломство. Кроме того, Иван Степаныч должен понять, почувствовать своё заблуждение и  наваждение.

— Тобой владеет гнев. Ты несправедлива.

— Каждая на моём месте поступила бы так же.

— Каждая? Ты должна быть осторожной.

— Сколько можно жертвовать собою?

— Другими жертвовать легче?

— Хорошо. Покажи мне её. (К Алёне приходит Сатанеев. Девочки открывают ему дверь.) Теперь его. (Киврин ждёт Алёну.) Убрать. Пусть всё остаётся, как есть.

Сатанеев в гостях у Алёны.

Сатанеев:        Я весь-весь во внимании.

Алёна:                Знаете, мне вдруг как-то надоела моя лаборатория. Сфера услуг. Ведь это не престижно как-то. Верно?

Сатанеев:        Размаху, размаху нет!

Алёна:                А с кем приходится работать? Этот Брыль. Этот Ковров с его нелепым энтузиазмом! Он совершенно не способен на настоящее колдовство. Он абсолютно точно завтра подведёт нас с ансамблем. Вот увидите.

Сатанеев:                Не беспокойтесь. Я принял меры. Завтра Камнеедов с шиком привезёт ансамбль из Москвы.

Алёна:                Из Москвы? Аполлон Митрофаныч, мне ужасно надоел Китежград.

Сатанеев:                Но это, доложу Вам, сделать будет не…

Алёна:                Даром в этом мире никому ничего не даётся. Даже дуракам. Смеётся. Это я не о Вас.

Сатанеев:                Поезжайте к жениху. Вот Вам Москва.

Алёна:                У меня в Москве никакого жениха нет. И пока в Китежграде  тоже. Девочки!

Сатанеев:                Девочки.

Алёна:                Ну, что же вы встали, милые.

Сатанеев:                Что же вы?

Алёна:                Давайте, несите!

Сатанеев:                Несите, вы же видите, что у нас уже ничего нет.

Ваня и Нина Пуховы наряжают ёлку. Ваня ставит цветы в воду.

Ваня:                Ну, вот. Так. Где фотография?

Нина:                Какая? Ой, сейчас!

Ваня:                Ну, хитрюга. Зачем брала?

Нина:                Я её девчонкам показывала.

Ваня:                Ну, чего говорят?

Нина:                Ну, говорят, что красивая.

Ваня:                Это мы знаем.

Нина:                Ты тоже ничего, но она лучше!

Ваня:                Мне в аэропорт пора. Всё, всё.

Нина:                Ну, подожди. Куда ты? Рано же.

Ваня (целуя Нину):        Лучше рано: Алёна ждать  не любит.

Нина:                Вань, а ты её боишься? Да?

Ваня:                Так, давай одевайся, а то мама волноваться будет.

Нина:                Не будет. Она меня насовсем отпустила. Сегодня с тобой останусь.

Ваня:                Это ещё чего? Ну-ка, давай, одевайся! Со мной…

Звонок в дверь.

Почтальон:                Иван Пухов?

Ваня:                        Да.

Почтальон:                Вам телеграмма.

Нина выхватывает телеграмму из рук почтальона.

Почтальон:                Вот здесь распишитесь.

Ваня:                        Спасибо (расписываясь). Чего там?

Нина:                        Ванечка, как же так?

Ваня (читает телеграмму):        «Алёна приехать не может. Заколдована. Срочно приезжайте. Друзья Алёны.»  Ничего не понимаю. Ерунда какая-то.

Нина:                        А, может, они нас разыгрывают?

Ваня:                        А если нет?

Нина:                        А разве можно заколдовать взаправду?

Ваня:                        Всё можно, если очень захотеть. Куда же мне теперь? Поездом?

Звонок в дверь.

Водитель:                Пуховы?

Ваня и Нина:                Да.

Водитель:                Машина у подъезда. Спускайтесь скорее, а то опоздаете.

Ваня и Нина:                Куда?!

Водитель:                Как куда? На поезд. Сорок минут до отхода.

Ваня:                        Всё. Спасибо. Иди домой! Мама волноваться будет. Домой иди!

Нина:                        Но я тебя только до вагона провожу, Ваня!

Ваня:                        Домой иди я сказал!

Нина:                        Ванечка, а вдруг ты билеты не купишь? Ваня!

Голос:                        Гражданин Пухов, срочно пройдите к тринадцатому вагону.

Начальник поезда:        Товарищ Пухов? Если не ошибаюсь.

Ваня:                        А откуда Вы меня знаете?

Начальник поезда:        А как же? Ждём Вас. Беспокоимся даже. Предупреждены. Наслышаны. Прошу Вас. Как только это – тронемся, я Вам горяченького чаю принесу.

Ваня:                        Спасибо. Нина, иди домой! Я кому говорю? Иди домой!

Нина:                        Да, иду я, иду! (Прячется за спину начальника поезда.)

Музыканты сидят в купе, смеются. Подходит начальник поезда. За ним стоит Пухов.

Начальник поезда:        Граждане. Прошу освободить.

1 –                         А что случилось?

2 –                         Нет, подождите.

3 –                         Как же так? У нас билеты!

Начальник поезда:        Этот товарищ из необыкновенных услуг. Понятно?

1 –                         И что нам делать?

2 –                         Это невозможно!

3 –                         Так нельзя, товарищ!

Начальник поезда:        Повторяю: товарищ из необыкновенных… Так что в ваших интересах побыстрее.

Музыканты уходят.

2 —                         Ну, проходите необыкновенный.

Ваня:                        Ребят, ну не надо… Ребята… (начальнику поезда) Ну, зачем?

Начальник поезда:        Садитесь.

Ваня:                        Ну, зачем? А? Мне же одного места достаточно…

Начальник поезда:        Как зачем?! (Присаживается рядом.) Правда, я и сам не знаю, зачем. (Встаёт.) Положено!

_______________________________________________

Гость (достаёт бумагу и карандаш, пишет):         Тому…. кто меня… найдёт!

___________________________________________________________

Брыль спит. Приходит Ковров. Будит его, сбрасывая ноги.

Брыль:        А?

Ковров:        Ты что опять спишь?

Брыль:         Что ты? Я тебя жду. Ну, как? Удалось?

Ковров:        Едет. Ой! (Болит голова.)

Брыль:        Сейчас мы тебе облегчение сделаем. Сейчас. Ну, как? Тяжело было?

Ковров:        Ой, не говори. Пока всем этим таксистам, проводникам, музыкантам внушал, чуть не помер. Ой!

Брыль:        Да, тяжёлый народ пошёл: трудно внушению поддаётся. Музыканты что?

Ковров:        Да, в купе оказались. Еле выставил.

Брыль:        Да, ты что? Не мог заманить к нам, что ли? Проблему с ансамблем решили бы сразу.

Ковров:        Все всё понимают… Ну, всё! Хватит уже! Помогло. Брыль вытирает руки о комбинезон.

Ковров (разглядывая Брыля):        Слушай, надо бы с этим Иваном поговорить, а то он, с перепугу  да без информации, столько дров наломать может. Правда?

Брыль:        Да, но когда?

Ковров:        Как когда? Сейчас. Конечно, сию минуту.

Брыль:        Да. Это б было – во! Но это же…(Ковров разглядывает Брыля) Что это ты, Витенька, на меня уставился, а?

Ковров:        Прикидываю, соображаю.

Брыль:        А-а… Ты прикидывай, а я пока домой пойду, я там ключ забыл в замке, наверное… А! Открой.

Ковров (подмигивая):        Чуть погодя. Вот с Иваном поговоришь и баиньки.

Быль (разозлившись):        Сам поговоришь! Ты чародей! Ты больше получаешь.

Ковров:        Кто больше получает, бухгалтерия знает. Тут же, Фома, волшебство нужно житейское. Понимаешь? А у меня голова болит. У тебя это получиться значительно лучше. Так что приготовься, сейчас в купе отправишься. (Начинает снимать часы.)

Брыль (не даёт ему снять часы):                Ты что, Витенька, с ума сошёл? Меня же за вора примут! Меня же арестуют! Меня побьют!

Ковров:        Фома, ты представляешь, есть лешие, домовые, водяные, а ты у нас вагонным будешь!

Брыль:        Тебе это не к лицу! Ну, пожалуйста. Ну, отдай…

Ковров:        Ну, ни пуха, тебе, ни пера, вагонный…

______________________________________________

Ваня дремлет, сидя в поезде. Стук колёс. Сверху падает сумка. Ваня просыпается.

Брыль:        Простите, это я случайно сбросил.

Ваня:                Вы кто?

Брыль:        Я? Вагонный.

Ваня:                Кто?!

Брыль:        Ну, про домовых, водяных…

Ваня:                Да..

Брыль:        …леших знаете? Ну, вот. А я – вагонный. Временно. По — спец необходимости. Спрыгивает.

Ваня:                Осто… осторожно.

Брыль (снимая фуражку):        Здравствуйте. Ваня хочет до него дотронуться.

Брыль:        Нет… не надо…не надо, не надо, не надо. Я к Вам по делу. Вы точно Пухов Иван Сергеич?

Ваня:                Ну, вообще-то, да.

Брыль:        Вы телеграмму насчёт Алёны Игоревны получили?

Ваня:                Получил. Но я ничего не понимаю. Там было написано, что она заколдована. Может быть, Вы мне объясните, что происходит, а?

Брыль:        Ну, «заколдована» – это значит, когда Вас превращают в какой-нибудь предмет. Ну, скажем, в бревно. Или вот в этого… козла, например.

Ваня:                Что?

Брыль:        Это в любом руководстве прочитать можно. Это всем известно и никому не интересно. К этому сейчас редко прибегают. Вздыхает. А вот если тебе обличье-то оставят, а весну и всё такое прочее из сердца вынут. А зиму лютую — туда поместят. Цокает языком. Вот это и есть – настоящее колдовство. Человек тогда другим становится. Он всё понимает, но оценивает уже по-другому. Вздыхает. Так что Алёну Игоревну Вы найдёте весьма изменившейся.

Ваня:                И кто же это на такую гадость осмелился?

Брыль:        Дело не в том, кто осмелился. А дело в том, как Алёну Игоревну расколдовать!

Ваня:                Да, нет! Как раз в том и в другом дело! А как её расколдовать?

Брыль:        На всякое злое колдовство, молодой человек, средство есть.

Ваня:                Какое?

Брыль:        Любовь, молодой человек.

Ваня:                Любовь?

Брыль:        Да, любовь. Вот Вы Алёну Игоревну, правда, любите?

Ваня:                Ну, в общем-то, да…

Брыль:        В общем-то… Очень?!!

Ваня:                Ну, какое это имеет значение?

Брыль:        Огромное!

Ваня:                Очень.

Брыль:        Ну, вот. Тогда Вам завтра придётся доказывать. Теперь спите, отдыхайте, набирайтесь сил: они Вам завтра пригодятся.

Ваня:                Ну ладно, что Вы говорите? Какой сейчас сон?

Брыль:        Вам обязательно нужно отдохнуть. И запомните, ничему там завтра не удивляйтесь и ничего не предпринимайте, заранее не посоветовавшись с товарищами Ковровым и товарищем Брылем Фомой Остапычем! С последним обязательно. Спи. Вот хорошо. Вот хорошо, спите.

Спать пора

Спать пора. И не вздумай со мною ты спорить.

И не вздумай глаза открывать до утра.

Всем живущим в долинах, в горах, под землёю и в море

Спать пора. Спать пора.

Ночь решает проблемы любые простые и сложные,

Всё, что день натворил, наломал, исправляет подряд.

Обо всём остальном людям знать не положено.

Почему ты не спишь? Спи, тебе говорят.

Спать пора. Утро раннее ночи мудрее.

Все тревоги свои отложи до утра.

Если веришь в добро, может мир станет добрым скорее.

Спать пора. Спать пора.

Спать пора. Землю ночь подметёт под метёлку,

Всем на свете желая удач и добра.

Нам с утра не простая с тобой предстоит работёнка.

Спать пора. Спать пора.

Еле передвигая ногами, идёт Гость и падает.

Антракт

Гость с юга идёт, еле передвигая ноги. Видит указательный знак.

— Выход. Есть выход. Выход есть! Туда. Туда. И туда. Туда. Туда. И… Видит обратный знак. Переворачивает его и падает.

__________________________________________________

Начальник поезда бросает Ване трубу в футляре:

— Молодой человек, Вы тут забыли!

Ваня:                        Это не моё.

Начальник:                Ваше, ваше! Желаю творческих успехов! Ваня открывает футляр и разглядывает трубу.

Его встречают Брыль и Ковров, к которым подбегает Камнеедов.

Ковров:                Он?

Брыль:                Он самый.

Камнеедов:                 Эти? Машет рукой. Где?

Брыль:                Что?

Камнеедов:                Ансамбль где?

Ковров:                А… Ансамбль там.

К Ване подбегает Нина.

— Ваня!

Ваня:                        Это что такое?! Ты как посмела, а?

Нина:                        А, между прочим, Ваня, ты перчатки забыл.

Ваня:                        Ага, спасибо. Но первым поездом едешь обратно.

Камнеедов:                Кто это?

Брыль:                Он это.

Камнеедов:                Один?

Ковров:                А сколько?

Камнеедов:                Остальные где?

Ковров:                Остальные?.. Там..

Брыль:                Сюда… потом… дойдут.

Камнеедов:                А этот?

Брыль:                Этот?.. Тренер…

Ковров:                Э-э…         Композитор…

Брыль:                Дирижёр…

Камнеедов:                Не представительный какой-то. Хлипкий.

Ковров:                Он же музыкант, а не грузчик. Столичная знаменитость.

Брыль:                По моде одетый. Не в тулупах.

Камнеедов:                Много вы понимаете в моде. Теперь тулуп это самое то.

Нина:                        Ну, всё равно ты без меня пропадёшь.

Ваня:                        Первым поездом я тебе сказал!

Нина:                        Ну, прошу тебя.

Камнеедов:                Товарищ из ансамбля! Ну, что же Вы? Мы Вас ждём.

Алёна в санях ждёт. Ваня бросается к ней. Нина за ним.

Камнеедов:                Эй, молодой человек! И ребёнок! Вы куда? Мы же вместе идём.

Нина:                        Она?

Ваня:                        Она…

Нина:                        А ведь и вправду, ничего.

Ваня:                        Здравствуй.

Алёна:                        Здравствуйте.

Ваня:                        Ты меня совсем не узнаёшь?

Камнеедов:                А почему, собственно, Елена Игоревна, должна узнавать Вас? По-моему, Вы не знакомы?

Ковров (Брылю):        Ты что не предупредил?

Брыль:                Да предупредил, железно. С влюблёнными… У них в голове тараканы, сам знаешь.

Ковров:                Тормозни его!

Брыль:                Уважаемый товарищ обознался. У нашей Алёны Игоревны лицо типическое. Типическое-типическое такое. Поэтому ему показалось, что… (Алёна в возмущении встаёт)

Алёна:                Да Вы что?

Камнеедов:                Что?!

Алёна:                        Кто дал Вам право на подобные высказывания  о моей внешности?

Брыль:                Я же…

Камнеедов:                Это безобразие, товарищ Брыль.

Брыль:                Виноват.

Камнеедов:                Возьмите вожжи, займитесь лошадьми. Это у Вас лучше получиться.

Брыль:                Слушаюсь.

Ковров:                Как он меня достал, говорливый. Заткнуть бы его чем-нибудь!

Брыль:                Может трубой?

Ковров:                Какой трубой? Трубой! Подбегает к Нине и отдаёт ей трубу. Что-то шепчет на ушко.

Камнеедов (Ване):        Как-то странно получается. Что это за ансамбль у Вас? Малогабаритный какой-то.

Ваня:                Ну, какой есть.

Камнеедов:                        Ну, понятно «Бонни М» , Аллу мы не ждали, но…

Алёна (Нине):                Скажите, как имя этого молодого человека?

Нина:                                Его зовут Иван Сергеевич. Он мой брат. А Вы его совсем-совсем не помните?

Алёна:                        Иван Сергеевич? Это как Тургенев.

Камнеедов (просыпаясь):        Тургенев? А, «Каштанка». Да, так вот я интересуюсь…

Нина:                                Простите, пожалуйста, но нам пора репетировать.

Алёна:                        Как репетировать? Сейчас? Здесь?

Камнеедов:                        Репетировать? Как?

Нина        (отдавая трубу Ване):        Начинай скорее. Может быть, сейчас ещё лучше получиться.

Ваня:                        Я не могу. Ты что? Что же ты со мной делаешь?

Нина:                        Можешь! Если по-настоящему любишь, то сможешь ты. Играй, видишь, она смотрит!

Три белых коня

Остыли реки, и земля остыла, и чуть нахохлились дома.

Это в городе тепло и сыро (2 р.), а за городом зима, зима, зима.

И уносят меня (2 р) в звенящую снежную даль

Три белых коня! Эх, три белых коня: декабрь, январь и февраль!

Зима раскрыла снежные объятья, и до весны всё дремлет тут.

Только ёлки в треугольных платьях (2 р) мне навстречу всё бегут, бегут, бегут.

Остыли реки, и земля остыла, но я замёрзнуть не боюсь!

Это в городе я всё грустила (2 р), а за городом смеюсь, смеюсь, смеюсь!

Склад-музей НУИНУ

Сатанеев встречает.        

— Прошу. Я заждался! Очаровательница!

Ваня:                        Кто это?

Камнеедов:                Аполлон Митрофаныч, прошу прощения, два слова.

Сатанеев:                Где ансамбль?

Камнеедов:                Э-э.. там.

Сатанеев:                Один?

Камнеедов:                А сколько?

Сатанеев:                А остальные?

Камнеедов:                Едут… э-э… летят, в смысле, следуют.

Сатанеев:                А эти кто?

Камнеедов:                Где?

Сатанеев:                Там!

Камнеедов:                Это… тренер… композитор… дирижёр! Лауреат и столичная знаменитость. Может быть, всё-таки в гостиницу?

Сатанеев:                В гостинице бронь для комиссии.

Камнеедов:                Да. А как же я их в музей оформлять буду?

Сатанеев:                Как экспонаты, как экспонаты.

Камнеедов:                Живые?

Сатанеев:                Безусловно.

Камнеедов:                Простите, а как же потом списывать?

Сатанеев:                По акту, как пришедших в негодность.

Камнеедов:                А…

Сатанеев:                Внимание, товарищи, тут у нас чистота и простота. Ну, скатерть у нас, так сказать, самобранка, для служебного пользования.

Камнеедов:                Руками не трогать!

Сатанеев:                Меню скромное, но питательное. Ванная и, так сказать, прочие удобства в гостинице за углом. Завтра получите пропуска.

Ваня:                        Удобства?

Сатанеев:                До 23.00, как положено.

Ковров (Ване):        Слушай, не остри.

Брыль:                Не поймут.

Нина:                        А там что?

Сатанеев:        Это экспонаты. Это, так сказать, отходы магического производства: сапоги-скороходы болотные, к сожалению, промокают, ковёр-самолёт не летающий, шапка…

Нина:                        Невидимка?

Сатанеев:                До сих пор ищем.

Ваня хочет подойти к Алёне.

Ковров:                Стой на месте!

Ваня:                        Не могу!

Ковров:                Сам себя погубишь!

Ваня:                        Чёрт с ним!

Брыль:                Я бы подумал хорошо.

Ваня и Алёна идут навстречу друг другу. Между ними возникает Сатанеев.

Сатанеев:                Мы вас, так сказать, оставляем. Располагайтесь. Готовьтесь. Отдыхайте. А потом милости просим на учёный, то есть на художественный совет. (Брылю и Коврову) Товарищи, рабочий день не кончен.

Брыль:                Что?

Сатанеев:                Прошу за мной.

Камнеедов:                Прошу за ним.

Сатанеев (Алёне):        Ну, знаете, совершенно не воспитанный молодой человек!

Алёна:                Это Вы о ком?

Сатанеев:                Сами знаете. То-то Вы с ним так кокетничали.

Алёна:                Не понимаю.

Сатанеев:                Ну…

Скатерть-самобранка из праздничной становиться убогой. Ваня зажмуривается, не веря своим глазам.

Нина (читает):                «Руками не трогать». Это почему же?

Ваня:                Она действительно меня не узнаёт. Чертовщина какая-то получается. Ударяет рукой по скатерти.

Скатерть:        Ай! Что угодно, граждане?

Ваня:                Это Вы нам? Испуганная Нина бежит к Ване.

Скатерть:        Вам, а кому ж ещё. Чего заказывать-то будете?

Ваня:                Я не понял…

Скатерть:        Он не понял! Я русским языком говорю! Стучит! Требует! А сам не знает, чего. Потом ещё жаловаться будет! Что по сторонам будем глядеть или будем заказывать?

Нина:                Ваня! Так это же скатерть-самобранка!

Скатерть:        Да-да, самобранка я и есть.  Делайте заказ, раз позвали!

Ваня:                Подождите… надо сообразить…

Нина:                А мне, пожалуйста, пирожное с кремом.

Скатерть:        Не бывает.

Нина:                Ну, тогда дайте, пожалуйста, просто яичницу из трёх яиц.

Скатерть:        Ишь ты, размечталась. Из двух будет!

Нина:                Ладно. Переглядываются с Ваней. А тебе, Ваня, что?

Ваня:                Я не знаю. Может, чай с лимоном.

Нина:                Дайте нам, пожалуйста, два чая с лимоном.

Скатерть:        Да вы что, граждане? Белены что ль объелись? Какие лимоны зимой?

Нина:                Ну, тогда просто чай с сахаром. И два бутерброда с сыром.

Скатерть:        Бутербродов не держим.

Нина:                А что есть?

Скатерть:        Портвейн, плодово-ягодное, «Кавказ»,  «Ахтоба», «Букет Абхазии»…

Нина:                Ой, нет. Это нам не надо. Правда, Ваня?

Ваня (подумав):        Правда.

Скатерть:        Ну, так что это уже всё?

Нина:                Всё.

Скатерть:        Ох, тоже мне клиенты.

На стол падают ложки, вилки, сковорода, куски сахара.

Нина:                А знаешь, Вань, мне здесь всё-таки нравиться: чародейство, волшебство. Только что-то у них здесь не доработано.

Ваня:                Угу. Недоработано. Чего недоработано? Ты посмотри, что они с Алёной сделали! Недоработано. Я с ними завтра не на худсовет. Я с ними завтра в прокуратуру пойду!

Скатерть:        Вот ваш заказ. Было бы из-за чего шум подымать.

Ваня:                Мне бы только до их директора этой НУИ… НУИНУ добраться.

Входят Ковров и Брыль.

Ковров:        Вот этого делать не надо. Извините, что без приглашения. Что тут у вас происходит?

Брыль:        Слушай, вроде пожар начинается? Что это?

Ковров (берёт сковороду):                А, вот оно что. Стучит сковородкой по столу.

Скатерть:        В чём дело? В чём дело? Чего шумите, гражданин?!

Ковров:        Ты что себе позволяешь?

Ваня:                Да, ничего страшного.

Ковров:        Подождите.

Скатерть:        А что это я себе позволяю?!

Ковров:        Ты как гостей обслуживаешь?! Стучит кулаком по столу.

Скатерть:        Ай! Ай, батюшки, не признала.

Ковров:        Если ещё раз себе такое позволишь…

Скатерть:        Сейчас, сейчас. Всё будет. Одну минуточку. Праздничная скатерть. Чего изволите?

Ковров:        Дай-ка всё, что нужно. Там посуду фирменную, самовар. Всё, что положено.

Скатерть:        Да, не извольте беспокоиться. Сейчас всё будет.

Ковров:        И быстренько. Одна нога… или что там у неё? В общем, неважно. Одна нога тут, а другая тоже здесь.

Скатерть:        Ать-два, ать-два, ать-два. На столе появляется всё.

Ковров:        Вот так.

Нина:                Здорово.

Ваня:                Да, как здорово у вас с ней получается. А нас она совсем не слушалась.

Брыль:        Потому что потакали ей. Вот и не слушалась.

Ковров:        А у нас разговор короткий. Чуть что в нафталин и на вечное хранение (Наливает чай Нине)  или на портянки. В сфере ещё, к сожалению, характер требуется. Не докажешь – всё.

Брыль:        Ничего. Скоро ВП в строй войдёт – полегчает.

Нина:                Что такое ВП?

Ковров:        Волшебная палочка. Незаменимая вещь в сфере услуг.

Ваня:                Скажите, а она что, и вправду, всё может?

Ковров:        Не всё, но очень многое.

Нина:                А где волшебная палочка?

Брыль:        Как и положено в ларце.

Нина:                А! Знаю-знаю. Ларец на дереве, дерево на острове, а остров не знаю, где. Разыгрываете?

Брыль:        Нет. Этот ларец в кабинете нашего директора.

Ваня:                А! Это, я знаю, которого мне видеть нельзя. Да?

Нина:                Можно мне пряник? Ковров подаёт.

Ковров:        Не которого, а которую. Наклонившись к Ване. Кира Анатольевна Шемаханская – крупнейшая фигура в нашем деле. Доктор наук. Маг первой величины. Вот к ней ходить не надо. Неизвестно, чем это может кончиться. Алёна сходила?

Ваня:                Сходила.

Ковров:        Так теперь её спасать надо.

Ваня:                И что делать-то?

Ковров:        Есть одна идея.

_____________________________________________

Сатанеев в кабинете у Киры. Кира сидит у камина.

Сатанеев:        Ансамбль маленький, но неплохой. Алёне Игоревне понравился. Говорит, недурно.

Кира:                Как она?

Сатанеев:        Кто? Алёна Игоревна? Мила. Симпатична. Стала просто очаровательна.

Кира:                Понятно. У Вас всё?

Сатанеев:        Нет. Вот, телеграмма от Киврина. Приезжает завтра. Просит встретить. 10-часовым поездом.

Кира:                Встречать не надо.

Сатанеев:        Но он может сам добраться до 24-х часов.

Кира:                Примите меры, чтобы до этого срока он не появлялся в институте.

Сатанеев:        Ничего. Может, мне приготовить приказ об увольнении. Я готов занять место зама по науке. Это мне не трудно.

Кира:                Я понимаю, что Вам это не трудно. Вопрос не в Вас, а в науке. Идите.

Сатанеев:        Ведьма.

_________________________________________________

Ковров:        Иван, ты всё уяснил? Тогда пошли. Скоро худсовет.

Ваня:                Ну, я что там буду делать? Ну, ребята?

Брыль:        Опять на трубе сыграешь и всё.

Ваня:                Не-не-не-не-не, только не на трубе. Второй раз на трубе я не смогу. На гитаре, пожалуйста.

Ковров:        Вот чего  нет, того нет. Да (вспомнил о скатерти). Стучит.

Скатерть:        Да-да.

Ковров:        Сколько с нас?

Ваня:                У меня есть. Ковров его останавливает.

Скатерть:        4 рубля 89 копеек. Ковров кладёт 5 рублей. Деньги исчезают.

Ковров стучит.

Скатерть:        Да-да.

Ковров:        Сдача где?

Скатерть:        Ох, я думала вы уже ушли. Пожалуйста.

Брыль:        Вот. А копейку?!

Ковров:        Да, оставь ты. Пошли, пошли.

Брыль:        Нет, копейка рубль бережёт.

Скатерть:        А что «пожалуйста» значит, ничего не стоит?

Ковров:        Пожалуйста  — у нас в ассортименте.

Скатерть:        Что вы говорите? Ворчит.

Брыль корчит гримасу.

___________________________________________________________

Музыканты из ансамбля встречают Ваню.

1 –         Смотрите, опять этот «необыкновенный»

2 –         Моя труба!

3 –         «Необыкновенный», а инструменту ноги быстро приделал.

Ваня:                Ребята, ну вы же сами её в купе оставили. Я же тебе говорил (Коврову)

Ковров:        Подождите. Как вы здесь очутились?

1. —         Мы артисты. Нас пригласили.
2. —         Ансамбль «Помарин». Надеюсь, слышали?

Нина:                Слышали! Конечно, слышали. Мы каждый день зубы чистим.

3 —                 Причём здесь зубы?

Ковров:        Хватит, хватит. Кто вас сюда пригласил?

1 –                 А.М. Сатанеев

Брыль:        Всё ясно. Ты понял. Вопросов нет. Пошли домой.

Ковров:        Подожди.

Брыль:        Тогда мы горим. А может, колданёшь их с глаз долой подальше? Пока никто не видел.

Ковров:        Что ты всё «колданёшь-колданёшь»? Люди же. Надо с ними по-человечески. Ребята, тут такое дело. В общем, нужна ваша помощь.

____________________________________________________

Входят Брыль и Ковров.

Брыль:                Доставлены товарищи.

Ковров:                Ансамбль «Помарин». Можно?

Брыль:                Пожалуйста, товарищи. Заходите. Входят музыканты, Нина и Ваня.

Кира:                        Пожалуйста, товарищи. Прошу вас. Мы вас ждём. Что вы нам исполните?

Ваня:                        Песня о Снегурочке.

Кира:                        О, замечательно! Как раз то, что надо для Нового года.

Сатанеев:                Ничего хорошего!

Кира:                        Почему?

Сатанеев:                Зачем нам Снегурочка?

Кира:                        А что такое?

Сатанеев:                Что это за намёки?

Кира:                        Намёки?        

Сатанеев:                Да.

Кира:                        На что?

Нина (Ване):                Ты перепутал.

Ваня:                        Что?

Нина:                        О снежинке.

Ваня:                        А, простите, песня о снежинке.

Сатанеев:                Это лучше. Но всё равно, посмотрите, как он смотрит на Алёну Игоревну! Это же просто неприлично!

Кира:                        Вам-то что?

Сатанеев:                Мне? Всё равно. Но всё равно.

Брыль и Ковров пытаются усадить Ваню.

Ковров (Ване):        Прошу Вас.

Брыль:                Идёмте, идёмте.

Ваня садиться рядом с Камнеедовым, который оказывается между ним и Алёной.

Камнеедов:                А Вы зачем сюда? Вам туда, туда надо.

Ковров:                Это руководитель.

Брыль:                Он руководитель. Как Вы.

Ковров:                Или почти как Вы.

Брыль:                Да.

Камнеедов:                А, тогда пусть сидит.

Ваня (Алёне):                Сейчас начнём.

Сатанеев:                Смотрите, смотрите, что он делает! Ну, нельзя так! Ну, что это такое?!

Кира:                        Вы ведёте себя неприлично.

Сатанеев:                Кто?

Кира:                        Вы. (Ансамблю) Мы слушаем вас.

Сатанеев:                Слушаем, слушаем! Давайте!

Снежинка

Когда в дом входит год молодой, а старый уходит вдаль,

Снежинку хрупкую спрячь в ладонь, желание загадай.

Смотри с надеждой в ночную синь, некрепко ладонь сжимай.

И всё, о чём мечталось, проси, загадывай и желай!

И Новый год, что вот-вот настанет, исполнит, в миг, мечту твою.

Если снежинка не растает. В твоей ладони не растает, пока часы 12 бьют(2 р)

Когда приходит год молодой, а старый уходит прочь,

Дано свершиться мечте любой: такая уж это ночь.

Затихнет всё и замрёт вокруг в преддверии новых дней,

И обернётся снежинка вдруг жар-птицей в руке твоей.

Кира        (Сатанееву):                А мне этот человек очень нравиться.

Сатанеев:                        Ну, здесь мы с Вами не совападаем.

Кира:                                Здесь мы с Вами не совпадаем.

Нина (Алёне):                        Вам не понравилось?

Алёна:                        Нет-нет, очень мило. А ты просто умница (хочет поцеловать Нину)

Нина:                Нет, нет! Не меня! Вы его, пожалуйста, поцелуйте! Ведь это же, ведь это же он придумал! Он же песню сочинил! Ну, пожалуйста, не меня! Вы его, ну, пожалуйста!

Нина подводит Алёну к Ване.

Сатанеев:        Э! Э-э! Так нельзя! Ну, вы что? Кира Анатольевна?!

Кира:                Товарищ Камнеедов, проснитесь и наведите порядок.

Камнеедов:        Я не сплю! Все по местам! Артисты, песню!

Кира:                Все свободны, товарищи. Спасибо. Мы сообщим вам своё решение.

Камнеедов:        Всех сотрудников прошу разойтись по рабочим местам. Ножками, ножками, товарищи.

Сатанеев:        Это не слыхано! Это не слыхано! Ребёнка явно подучили.

Кира:                Мне, в общем, понравилось. Я думаю, надо пригласить их на завтрашний вечер.

Сатанеев:        Как?! После того, что?..

Кира:                А что собственно произошло? Вы что-нибудь заметили, Алёна Игоревна?

Алёна:                Я? Я, вообще, не знаю, почему столь наивный поступок девочки вызвал такую реакцию Аполлон Митрофаныча?

Сатанеев:        Она не знает, понимаете ли! А мы знаем! Ансамбль надо гнать, понимаете, в шею!

Камнеедов:        И не только в шею!

Кира:                Аполлон Митрофаныч!

Камнеедов:        Извините.

Кира:                Пригласите их на завтра и обеспечьте все условия.

Алёна:        Что с Вами, дорогой? Вы же сами их пригласили.

Кира:                Я повторяю, все свободны.

Сатанеев:        Нам надо поговорить.

Алёна:        Пройдёмте.

Сатанеев:        Нам надо поговорить.

Алёна:        Хорошо. Осторожно: здесь ступеньки.

Сатанеев:        Вы разрываете мне сердце, прелестница. Я не могу смотреть, как он смотрит на Вас.

Алёна:        Какой слог!

Сатанеев:        Это от волнения. Не сердитесь на меня.

Алёна:        На меня многие смотрят.

Сатанеев:        Но, Вы тоже, Вы тоже смотрели на него.

Алёна:        Должна Вам сказать, в нём есть нечто привлекательное.

Сатанеев:        Да, что? Что? Ну, что?

Алёна:        А я Вам скажу. Позднее.

Сатанеев:        Он проходимец, и ноги у него кривые.

Алёна:        Разве?

Сатанеев:        Ну, может, не ноги. Ну, не кривые. Он не достоин Вас!

Алёна:        Это другое дело.

Сатанеев (обнимая):                Очаровательница!

Алёна:        Ну, хорошо! Я буду, буду Вашей женой. Только Вы должны выполнить некоторые условия.

Сатанеев:        Я готов. На всё готов!

Алёна:        Ну, во-первых, мне нужна должность заместителя директора по науке.

Сатанеев:        Богиня, ну как же… Киврин?

Алёна:        Киврин? Меня не интересует Киврин. Сатанеев аплодирует.

Сатанеев:        Вы правы. Вы правы.

Алёна:        В перспективе через год-другой мой, ну, и Ваш перевод в Москву. Договорились?

Сатанеев:        Договорились. Дайте ручку, сокровище!

Алёна:        Не спешите. Это ещё не всё. Теперь я скажу Вам, что, что меня привлекло в этом молодом человеке.

Сатанеев:        Что?

Алёна:        Его молодость! Я хочу, чтобы Вы были молоды. Или казались молодым.

Сатанеев:        Молодость не возвращается.

Алёна:        Ну, совершите подвиг. Прибегните к рецепту Конька-Горбунка.

Сатанеев пожимает плечами.

Алёна:                Господи, ты, Боже мой. Купите книжку, откройте, прочтите. Там всё очень доступно написано.

Сатанеев:        Тогда, может быть, в счёт наших будущих отношений какого-то там зелья или, может, ведьминой воды?

Алёна:        Вы, считаете меня ведьмой?

Сатанеев (с придыханием):                Конечно!

Алёна:        Не по должности, а по сути?

Сатанеев:        Ну, да.

Алёна:        Вы не боитесь?

Сатанеев:        Наоборот. Эти качества мне нравятся в Вас всё больше и больше.

Алёна:                Будет Вам и ведьма, и ведьмина вода. Женщина всегда стремиться стать такой, какой её хотят видеть. Но должна предупредить!

Завывает ветер.

Ведьма-речка

Как на Лысой горе чёртов камень лежит.

Из-под камня того Ведьма-речка бежит.

Пусть прозрачна на вид в Ведьме-речке вода,

Пить не надо её никому никогда.

В жару и стужу жгучую, чтоб не было беды,

Не пей ни в коем случае ты ведьминой воды.

Не зря, от солнца спрятана в крапиву и репей,

И ты её заклятую не пей, не пей, не пей.

Птицы там не поют, не растут тростники,

Лишь козлы по весне пьют из Ведьмы-реки.

Прибегают козлы на её берега,

Чтоб быстрей у козлов отрастали рога.

В жару и стужу жгучую, чтоб не было беды,

Не пей ни в коем случае ты ведьминой воды.

Не зря, от солнца спрятана в крапиву и репей,

И ты её заклятую не пей, не пей, не пей.

Кто из Ведьмы-реки той водицы отпил,

Позабудет навек всё, что раньше любил.

И опять прибежит на кривой бережок,

И с улыбкой козлы скажут: «Здравствуй, дружок!»

В жару и стужу жгучую, чтоб не было беды,

Не пей ни в коем случае ты ведьминой воды.

Не зря от солнца спрятана  в крапиву и репей,

И ты её заклятую не пей, не пей, не пей.

Алёна:        Ну, что? Хотите попробовать?

Сатанеев:        Нет, я пойду в библиотеку.

Алёна:        Значит, Вы готовы выполнить все мои условия?

Сатанеев:        Я готов.

Алёна:        Тогда подпишите! (Подаёт свиток)

Сатанеев:         Что это? Читает:

«Обязательства

Я, нижеподписавшийся, готов выполнить…»  Пытается поцеловать Алёну. Подписывает.

Алёна:                Очень хорошо! Кровью скреплять не будем: чернила надёжнее. Вот теперь можете припасть к моей руке. Смеётся. Поскольку мой старичок, пока старичок, вёл себя хорошо и не упрямился, мы завтра о нашей помолвке объявим на новогоднем балу. Если, конечно, мы совершим подвиг.

Ваня, Ковров, Брыль, Катенька и Верочка в мастерской. Сидят. Думают.        

Ковров:        Всё. Пойдёшь на свидание к Алёне.

Ваня:                Когда?

Ковров:        Сегодня вечером. Только тебе надо один трюк освоить.

Ваня:                Какой?

Ковров надевает Ване каску:        Чтобы проходить сквозь стены, нужны три условия: видеть цель, верить в себя и не замечать препятствий. Ваня рвётся вперёд. Ти-ти-тихо! Тише едешь, дальше будешь. Не спеши. Показываю. Подмигивая, проходит сквозь стену и возвращается обратно. Вот. Понял?

Ваня:                В общем-то… (отодвигая Коврова). Сам! Ударяется о стену и отлетает обратно.

Ковров (смеясь):        Вань, ты что? Ты не штурмуй стену. Видишь цель?

Ваня:                Вижу!

Ковров:        Веришь в себя?

Ваня:                Верю.

Ковров:        Пошёл!

Всё повторяется.

Ковров:                         Ну, это не серьёзно.

Брыль:                        Настойчивый.

Ковров:                        Ничего, Ваня, ты просто устал.

Ваня (чуть не плача):        Не пробивается!

Ковров (укладывая Ваню):        Как ты себя чувствуешь?

Брыль:                        Либо  убьётся, либо покалечиться.

Ковров:                        Тут вера нужна.

Катенька:                        Всё понятно. Придётся жертвовать собой. Пойду, напрошусь к Алёне в горничные на сегодня. С некоторых пор она это очень любит.

Верочка:        Я с тобой. Ой, товарищи, чувствую, она меня заколдует – в прах обратит!

Ковров (обмахивая Ваню каской):                Ничего, восстановим.

Катенька (Ване):                Мы дверь не запрём, в кухонное окошечко фонариком посветим, когда войти можно будет.

Ваня:                                Я пошёл.

Ковров:                Подожди. И помни – Алёна прежняя во сне. Но если она проснётся, беды не миновать.

Сатанеев у себя пробует рецепт Конька-Горбунка.  Обжигается.

— А! Открывает книжку, держа в руках карандаш, похожий на ВП, и читает:

Царь велел себя раздеть,

Два раза перекрестился.

Бух, в котёл! И там сварился. (2 р)

Сварился. Сварился! Сварился. Дует на обожжённую руку. Берёт справочник.

— Ожог. Где он тут у нас? Первое: покраснение кожи. Это есть. Второе: образование пузырей. Третье: омертвление всей толщи кожи. Четвёртое: обугливание. Обугливание! Это немыслимо. Немыслимо. Снова открывает книжку.

— И там сварился! Обращает внимание на карандаш. Нашёл. Кажется, нашёл.

__________________________________________

Ваня:                Ну, я пошёл.

Ковров:        Подожди, сигнала ещё не было.

Ваня:                Не, я пошёл.

Ковров:        Да, погоди ты! И запомни, запомни – не ты её должен поцеловать первым, а она тебя. Это непременное условие.

Ваня:                Ага.

Фонариком подают сигнал.

Ковров:        Вот теперь, пошёл.

Ваня:                Алёнушка моя.

Алёна:        Иванушка.

Катенька и Верочка убегают.

Катенька:        Только б ему повезло. Только б ему повезло.

Верочка:        Давай за него всю ночь кулаки держать!

Катенька:         Давай.

Вместе:        Только б ему повезло. Только б ему повезло. Тьфу-тьфу-тьфу!

Ваня:                Бедная моя.

Алёна:                Мне плохо, Ванечка, родной. Что-то со мной случилось: я сама не своя.

Ваня:                Ты не думай об этом, не думай. Это всё наваждение. Это всё пройдёт. Пройдёт.

Алёна:        Ты не уйдёшь?

Ваня:                Нет, не, я не уйду.

Алёна:        Ты уйдёшь. Ты теперь только во сне приходишь. Разлюбил Иванушка Алёнушку.

Ваня:                Ну, что ты. Я теперь ещё больше тебя люблю.

Алёна:        Какой хороший сон.

Ваня:                Поцелуй меня. Ты проснёшься, и всё будет по-прежнему. Ну.

Алёна:        Нет, нельзя. Я боюсь просыпаться.

Ваня:                Ну, ты же никогда ничего не боялась.

Алёна:        А теперь боюсь. Себя боюсь.

Ваня:                А помнишь, как ты меня в первый раз поцеловала? А? Ну?

Алёна:        А… Мы танцевали…

Ваня:                Да! Да!

Алёна:        Была такая красивая мелодия.

Ваня:                Да!

Алёна:        Ты придумал для меня слова.

Ваня:                Да, да. И ты меня ещё первая поцеловала: я никак не мог решиться. Да?

Алёна:        Да…

Ваня:                Так поцелуй меня, как тогда. Ну.

Алёна:        Нет, нельзя. Ты лучше спой, Ванечка. Спой, как тогда.

_________________________________________________________

Брыль и Ковров на морозе приседают.

— Делай раз. Делай два. Давай двигайся. Побежали, побежали! Ну, беги же!

Представь себе

Представь себе весь этот мир, огромный весь

Таким, какой он есть, на самом деле есть.

С полями, птицами, цветами и людьми.

Но без любви, ты представляешь, без любви

Есть океаны, облака и города…

Лишь о любви никто не слышал никогда!

Так же синей ночью звёзды в небе кружат,

Так же утром солнце светит с вышины.

Только для чего он, и кому он нужен

Мир, в котором люди друг другу не нужны.

Так же гаснет лето, и приходит стужа,

И земля под снегом новой ждёт весны.

Только мне не нужен, слышишь, мне совсем не нужен

Мир, где мы с тобой друг другу не нужны!

Ваня:                Поцелуй меня, Алёнушка.

Алёна:        Да. Да, может быть…

Сатанееву под ноги бросается кот.

Сатанеев:        Брысь, чудовище!

Кот:                Хам! Хлопок дверью. Алёна резко проснулась.

Алёна:        Ой! Вы кто?

 Пытается поцеловать. Алёна отталкивает его.

Алёна:        Как Вы здесь оказались?!

Ваня:                Алёнушка, я тебе сейчас всё объясню. Я – твой Иванушка, понимаешь? И ты должна меня поцеловать!

Алёна:        Убирайся вон, пока я не развеяла тебя по ветру.

Ваня:                Алёна, дай же мне хоть слово сказать! Ваня я!

Алёна колдует. Ивана сдувает.

Ваня:                Так вот вы какие, чародеи. Изобретатели волшебной палочки. Ну, я вам покажу, как чужих невест заколдовывать! Так. Цель – ларец на седьмом этаже в кабинете директора. Верить в себя. Ну, этого у меня хоть отбавляй. Не видеть препятствий. Чихать я хотел на все препятствия!

Ваня проходит сквозь стену.

Гость с юга:                Товарищ, товарищ человек! Помогите! Ой, куда ты пошёл?! Ай! Ваня уходит обратно, утаскивая за собой шарф. Мираж. Галлюцинация. Эй, люди! Раздаётся эхо. Кто-нибудь! Эхо.

Ваня и Сатанеев встречаются у ларца, дотрагиваются до рук друг друга. Кричат.

Ваня:                Отдай!

Сатанеев:        Сам отдай!

Ваня:                Да, я стены прошибать могу!

Сатанеев:        Да, я что хочешь прошибить могу.

Ваня:                Я тебя так отделаю.

Сатанеев:        А я «караул» закричу.

Ваня:                Кричи.

Сатанеев:        У меня благородная цель.

Ваня:                Так ты – благородный человек?

Сатанеев:        Отдай палку!

Ваня:                Шутить изволите?

Сатанеев:        Отдай палку!

Ваня:                Пусть тебя совесть замучает!

Сатанеев:        Пусть замучает, потерплю!

Ваня:                Терпи, дядя.

Ваня уходит сквозь стену. Дверь захлопывается.

Сатанеев:        Пропал. Как есть пропал.

Ваня приходит в склад-музей.

Скатерть:        Ох, Иван Сергеич, может, чайку попьём, милок, а?

Ваня:                Чего? Да, подожди ты со своим чаем! Отстань. Не до чаю сейчас. Так. Никого. Достаёт палочку.

Господи, как простой карандаш, а. Ничего, лишь бы работала. Снимает шапку, пальто, шарф.

— Хочу, чтобы здесь и сейчас появилась Алёнушка! Взмахивает палочкой. Всё гремит, рушится. Ваня встаёт.

— Так вот оно, что. Ничего. Попробуем ещё раз. Ну! Ещё сильнее взмахивает палочкой.

Появляются Ковров и Брыль.

Брыль:        Ваня, Ваня…

Ковров:        Иван! Отдай палочку, Иван!

Ваня:                Пока не расколдую, не отдам!

Ковров:        Ваня, не сходи с ума!

Ваня:                Назад! Я, быть может, завтра вот с этим предметом в ваше НУИНУ пойду и такое устрою!

Брыль:        Вань, Вань, давай поговорим спокойно. Я приближаюсь.

Ковров:        Ну, ладно, ты не хочешь отдавать, не отдавай. Но только не размахивай руками. Ты ведь весь город на воздух поднять можешь. Понял?

Ваня:                Чертовщина какая-то. Не знаю, как это получилось. Я, вообще, Алёну вызывал. А у вас не волшебство, а брак сплошной!

Ковров:        Да, брак у нас.

Брыль:         Да.

Ковров:        Так ты Алёну хотел? Вот, Алёнушка (показывает куклу). Вон, там мебель стоит, я это точно знаю, фирма «Алёнушка». Так, что у нас ещё здесь? А, вот конфеты «Алёнушка». Так что, что ты хотел, то и получил. А это что? Показывает на мычащую корову.

Брыль:        Ну, а это что? Это тоже тёзка, в некотором роде.

Ковров:        Давай, приведём всё в порядок. Вот что. Ты сделай так вот z. Ну, знак Зорро. Фильм видел? Видел? Давай! Сам держится.

На экране знак Зорро. Появляется дым.

Ваня (кашляет):                Да, что ж у вас не всё, как у людей?

Все садятся.

Ваня:                Да…

Ковров:         Да.

Брыль:        Дела.

Ваня:                Да, ну вас к чёрту, маги-волшебники. Хочет взмахнуть палочкой.

Ковров:        Тщи-тщи-тщи! Тихо. Ваня отдаёт ему палочку. Ну, вот и ладно. Вот и хорошо. Да, не кручинься ты, Ваня: завтра к Шемаханской вместе пойдём. А это ВП, положу-ка я его в ларец. А? Вот прямо сейчас пойду и положу. Это ведь коллектив создавал.

Нина:                Ой, Ванечка, что ты без меня здесь натворил? Я даже на крыльцо к тебе забраться не смогла.

Ваня:                Ты где бегала?

Ковров:        И не жалей ты, что отдал её, волшебницу.

Ваня:                Да ладно, волшебницу.  Тоже, волшебница! Слов много, а толку никакого!

Ковров:        Да, ты пойми, Ваня, что ВП только для сферы услуг создана. Не для чего больше. И в любви тебе она не помощница. Да и вообще, в человеческих отношениях только люди разобраться могут.

_______________________________________________________

Гость с юга:        Люди! Ау! Ну, кто так строит, а? Кто так… (шляпа падает, он провожает её взглядом)  Ау!!!

Брыль и Ковров появляются.

Брыль:        Ишь, как завывает.

Ковров:        Да, не обращай ты внимания.

Брыль:        Вот, видишь, это из лаборатории силы духа. Они натворят, наделают этих приведений, потом забывают и…

Ковров:        Ну, хватит. Ну, сквозь стену ты и сам пройдёшь.

Брыль:         Витенька, ты знаешь, я не люблю этого. Ну, пожалуйста.

Ковров:        Давай! Всю жизнь ты на мне ездишь, захребетник.

Брыль:         Это ещё кто на ком неизвестно, если в корень смотреть.

Ковров встряхивает Брыля. Они проходят сквозь стену. В этот момент Сатанеев, сидевший за столом встаёт.

Брыль:                Видишь, приведение. Здесь тоже.

Ковров (Брылю):        Ну, и долго ещё будешь сидеть? Слезай!

Брыль:                Как я не люблю сквозь стены проходить.

Ковров:                Зато любишь на чужом горбу по кабинетам шастать. О (замечает Сатанеева, дует, Сатанеев раскачивается)! Монах. Не обращай внимания.

Брыль:                Типичный монах.

Ковров кладёт палочку в ларец.

Брыль:                Витенька, я его покараулю здесь пока, ладно. А, может, ты его развеешь? (Сатанеев от страха приседает) А?

Ковров:                Да, он сам к утру развеется. Так. Ну, сосредоточься: сейчас будешь проходить сквозь стену.

Брыль (запрыгивая на Коврова):        Витенька, как я это не люблю…

Ковров:                Да, помолчи ты! Сколько ты весишь? В два раза меньше, а весишь в два раза больше.

Брыль:                Это ещё, как посмотреть.

Ковров:                Перестань.

Сатанеев падает на стол.

Ковров:                Что-то упало…

Сатанеев забирает палочку.

— Она! Собирается уходить и вдруг вспоминает, что забыл подменить ВП. Подменяет. Смотрит на дверь и говорит:

Хочу, чтоб открылась! Довольный выбегает. Разглядывает список обязанностей:

— Ну, этот пункт мне ясен. Самое сложное – зам по науке. А что если?.. Разглядывает ВП. Алёна будет замом, но не Шемаханской. К чёрту Шемаханскую! Алёна будет моим замом. Нет, сегодня положительно счастливая ночь! А теперь вперёд! К хорошему настроению! К бодрости! Силе! Молодости! К танцам до упаду! (Приступ радикулита.) Ой!

Достаёт пачки денег.

— Однако всё это изрядно стоит. Много ещё не доработано. Многое ещё не доработано! Стану директором – обязательно поставлю вопрос. Ну, ни пуха, ни пера, Аполлон! Вот она жизнь холостяцкая – некому даже к чёрту послать.

_______________________________________________

Гость:                Каждый заблуждается в меру своих возможностей. Люди! Ау! У-у-у!

_________________________________________________

Ваня, Ковров, Брыль решительно идут к Шемаханской. Секретарша пытается их остановить.

Секретарша:                Да, но…, товарищи!

Ковров (Ване):        Спокойно, только спокойно.

Секретарша:                Вы куда, товарищи?! Но нельзя, нельзя… Куда же?..

Брыль:                Оля, минуточку, здесь подождём. Тут такая история произошла…

Оля:                        Да, перестаньте Вы, в конце концов!

Брыль:                Нет, серьёзно! Вы же не знаете. Я Вам сейчас всё объясню.

Секретарша:                Шутите всё?

Ковров:                Тихо-тихо-тихо.

Ваня:                        Пусти! Верните мне невесту!

Кира:                        Что?

Ковров:                Просит вернуть ему невесту.

Кира:                        Какую невесту?

Ковров:                Алёну Игоревну Санину.

Ваня:                        Да, её.

Кира:                        Оставьте нас вдвоём.

Ковров:                Угу…  Да, но мне б хотелось…

Кира:                        Идите! Садитесь.

Ваня и Ковров (вместе):        Спасибо. Садятся.

Кира:                        Идите, Ковров.

Ваня:                        Витя. Витя, останься.

Кира:                        Идите, идите.

Ваня:                        Витя! Витя! Ковров врезается в дверь.

Кира:                        Я не могу снять с неё заклятие «зимнего сердца»: оно наложено справедливо.

Ваня:                Но, Вы же, совсем не знаете её.

Кира:                Хм, а Вы? Вы уверены, что знаете?

Ваня:                Да, Вы знаете, я понял. Я теперь только понял, что я её люблю даже такую!

Кира:                Я верю Вам. Но всё равно, всё останется так, как есть.

Ваня:                Но почему? Почему?

Кира:                Потому что она всё равно выйдет замуж не за Вас.

Ваня:                А за кого? За Вашего этого, как его…. Осатанелова?

Кира:                Причём здесь товарищ Сатанеев. Это её кара.

Ваня:                Или Ваша месть.

Кира:                Она сама выбрала свой путь. Это только наказание за предательство.

Ваня:                Кого же она предала?

Кира:                Вас, в первую очередь, как я теперь понимаю.

Ваня:                Вы знаете, я, я обыкновенный человек, и мне не понятны Ваши сложности, намёки. Вы её, пожалуйста, расколдуйте. Пусть она меня только вспомнит, а мы уж там сами разберёмся, как нам быть.

Кира:                Поймите, вспомнит она не только Вас. Вы хотите этого?

Ваня:                Я этого хочу.

Кира:                Но я не хочу.

Ваня:                Так, значит, Вы присвоили себе право распоряжаться чужими судьбами? Так знайте, я Вас заставлю!

Ваня идёт к выходу.

Кира:                Постойте. Погодите! Неистовый Вы, Иван! Я хочу сказать Вам! Я хочу сказать, что понимаю Вас. Уезжайте. Здесь уже ничего не поправишь. Будет только хуже, если Вы добьётесь своего.

Ваня:                Кому будет хуже?

Кира:                Вам. И мне.

Брыль:        Ну, как она там?

Ковров:        Шумела?

Брыль:        Сердилась, ругалась?

Ваня:                        По-моему, она испугалась.

Ковров:                Ну, ты скажешь!

Входит Алёна.

Алёна:                Кира Анатольевна занята? Меня вызывали.

Секретарша:                Это Вас Аполлон Митрафаныч вызывал.

Алёна:                Аполлон Митрафаныч?

Секретарша:                Да.

Алёна:                Странно, обычно он сам…

Секретарша:                Не знаю. Что приказано, то передаю.

Алёна:                Приказано?!.. Впрочем, если он передумал… Подходит к Ване.

— Это Вы?! Здравствуйте. Я сразу не узнала Вас. Как Вы себя чувствуете?

Ваня:                        Я чувствую себя хорошо.

Ковров (Брылю):        Отошли.

Ваня:                        Очень.

Алёна:                Я рада. А что в Москве в моде поздние визиты?

Ваня:                        Нет, я просто гулял, гулял и… размечтался.

Алёна:                        Да, наш город располагает к прогулкам и мечтам. Кстати, близиться новогодняя ночь. А в эту ночь, как известно, сбывается самое несбыточное. Так вот, я желаю Вам, чтобы Ваша несбыточная мечта сбылась. Алёна отходит.

Ваня:                        Вы мне желаете?

Алёна:                Хм, а почему бы и нет? Уходит смеясь.

Брыль:                Спокойно, Ваня.

Секретарша:                Хм!

__________________________________

Алёна приходит в кабинет к Сатанееву.

Алёна:                Вы меня вызывали?

Сатанеев:                Как вызывал?        ! Кто сказал, вызывал?! Я ждал! Я мечтал! Это Вы? Вы пришли? О, не верю глазам. Я хотел продемонстрировать…

Алёна:                Ха, это Вы?!

Сатанеев:                Я! Всё сделано по Вашему рецепту. По рецепту этого..(цокает).

Алёна:                Ой! С ума сойти можно.

Голос:                        Внимание! Сотрудников НУИНУ приглашаем в актовый зал на встречу Нового года.

Алёна:                Отправляйтесь немедленно.

Сатанеев:                Куда?

Алёна:                В парикмахерскую, старый козёл!

__________________________________________

В мастерской Ковров, Брыль и Ваня ищут в модных журналах подходящий костюм.

Ваня:                        Ребята, вот! Вот, нашёл.

Ковров:                Нет, надо что-то попроще. Я это не смогу.

Брыль:                Что проще, проще. Он должен как принц выглядеть! Чтобы она от него глаз оторвать не смогла!

Ковров:                Вань.

Ваня:                        Чего?

Ковров:                Ты не расстраивайся. Ну, я попробую. Но я предупреждаю, я ширпотребом никогда не занимался.

Брыль:                Надо, надо.

Ковров:                Ну, если надо, я понимаю. Я попробую. Давай вставай.

Брыль:                Давай.

Ваня:                        Ну, встал.

Брыль:                Люблю смотреть, когда ты колдуешь.

Ваня:                        Ну, давай уже

Ковров снимает часы, колдует. На Ване ужасный костюм.

Брыль:                Ты чего сделал? Ты чего натворил?

Ваня (разглядывая себя):        Это что, а?

Ковров:                Костюм.

Ваня:                Это что? Я в этом на бал пойду?

Ковров:        Я ж предупреждал…

Брыль:        Ты чего с человеком сделал?

Ваня:                Ты что наделал, а?

Ковров:        Ты нестандартный. Ты просто нестандартный.

Ваня (снимая пиджак):        Так, а ну-ка, забирайте ваш костюмчик. Отдавайте мои вещи. Отдавайте мои вещи.

Брыль:        А может, колданёшь ещё раз?

Ковров:         Я говорил, не могу.

Ваня:                Так, забирайте ваш костюмчик.

Брыль:        Ну, может ещё раз?

Ковров:        Чтобы ещё раз колдануть, нужно знать главное, понимаешь. Размер, сколько здесь…

Брыль:        А что главное?

Ваня:                Главное, чтобы костюмчик сидел!

Брыль:        Во.

Ваня:                Колдун нестандартный.

Брыль:        Правильно, Вань, главное…

Ваня:                Что Ваня-Ваня?! Ваня-Ваня?!

Брыль:        Я говорю, на тебе сейчас всё сделаем.

Ваня:                Не надо! Хватит!

Брыль:        Давай, становись. Где нужно укоротим, где нужно надставим. Ванечка правильно говорит – главное, чтобы костюмчик сидел.

Ваня:                Отпустите меня. Господи, как вы мне надоели, а. Так, не надо колдовать! Не надо…

Появляется швейная машинка.

Брыль:        Вот.

Ваня:                Ребята, вы чего? Вы чего, ребята?! Ребята, я ж живой… Я понимаю… Пальцы, пальцы! Уй! Я ж не манекен. Это же иголки, осторожнее!

Главное, чтобы костюмчик сидел

Главное, чтобы костюмчик сидел непринуждённо, легко и вальяжно.

Всё остальное, поверьте, не важно! Нет и не будет серьёзнее дел.

Главное, чтобы (3 р) костюмчик сидел!

Главное, чтобы костюмчик сидел так, чтобы в жизни себе не простили

Те, кто такого себе не пошили. Их непригляден и жалок удел.

Главное, чтобы (3 р) костюмчик сидел!

Главное, чтобы костюмчик сидел, и как пошит он смогли показать Вы.

Ведь для того и придуманы свадьбы — главное, чтобы костюмчик сидел.

Чтоб от восторга дыша еле-еле, гости на этот костюмчик глядели.

Чтобы невеста сомлев от пошива, вдруг поняла, что она поспешила.

Главное, чтобы костюмчик сидел. Главное, чтобы костюмчик сидел!

Главное, чтобы костюмчик сидел. Главное, чтобы костюмчик сидел!

Ваня:                А? О! Это другое дело. Ха.

Приехал Киврин.

Киврин (Камнеедову):        Здравствуйте, Юлий Цезарь! С наступающим Вас.

Камнеедов:        Вас также.

Киврин:        Позвольте пройти?

Камнеедов:        Не позволю.

Киврин:        То есть как? Вы что, не узнаёте меня?

Камнеедов:        Узнаю, поэтому и не могу.

Киврин:        Что за новости? С каких пор?

Камнеедов:        С момента поступления соответствующего распоряжения.

Киврин:        Какого распоряжения? От кого?

Камнеедов:        Сверху.

Киврин:        Погодите. Нет, подождите! Мало того, что Вы не встретили меня, так ещё и пускать не хотите! Как!.. Как Вы!… Я не знаю, что я сделаю с Вами!

Камнеедов:        Не знаете, так и не говорите.

Гости на балу. Появляется Алёна с Сатанеевым.

Алёна:                Ковров?  А Вы даже к празднику не соизволили переодеться. Дорогие друзья! Позвольте вам представить моего будущего мужа, Аполлона Митрофановича Сатанеева. Надеюсь, вы все его достаточно знаете.

Секретарша:                Нет, как вам это нравиться, а?

Брыль:        Всё.

Нина:                Пошли, Ванечка. Пошли.

Ваня:                Ну, нет. Вот теперь я никуда не уйду. Слышите! Вот теперь я никуда не уйду!

Ковров:        Правильно, Вань. Ещё не вечер.

Брыль:        Молодец.

Ковров:        Ещё часы не пробили.

Брыль:        Посмотрим.

Сатанеев:        Сегодня счастливый день! Раздаются аплодисменты. Простите, я только начал. Все обходят пару.

Кира:                 Простите, Аполлон Митрофаныч. Вы договорите чуточку позже. А сейчас мы переходим к официальной части нашего праздника. Внесите волшебную палочку! Дорогие друзья! Уважаемая комиссия! Вы видите, этот зал пуст. Но сейчас я взмахну волшебной палочкой и в этом зале появиться всё, что необходимо для встречи нового года.

Сатанеев:        Смотрите, что сейчас будет. Следите за мной.

Кира:                Раз! Два! Три!

Член комиссии:        Извините, у меня такое впечатление, что Новый год нам придётся встречать стоя.

Второй:        Ну и ну!

Сатанеев:        Друзья мои! Сотрудники и соратники! Высокая комиссия! Хоть меня грубо прервали, я вынужден вновь взять слово!

Кира:                 Аполлон Митрофаныч!

Сатанеев:        Только сейчас я слышал, как славное название нашего учреждения употребили в уничижительной форме! Я этого стерпеть не могу!

Кира:                Аполлон Митрофаныч, что с Вами?!

Сатанеев:        Потому что как Вы только что сами убедились, Кира Анатольевна явно не способна. А я сейчас сделаю! То, что не смогла сделать товарищ Шемаханская!

Кира:        Вы забываетесь!

Сатанеев:        Поэтому я считаю, что должен! Вопреки своей скромности! Так сказать, оказаться на коне в этом здании!

Кира:                Вы с ума сошли.

Сатанеев:        Раз. Два. Три. Аааааа!

Алёна (Кире):                Вы не знаете, где Сатанеев?

Дед Мороз:        Как где?! Сидит на крыше. Сам видел. Все смеются.

Алёна:                Товарищ Камнеедов. Пожалуйста, снимите его.

Камнеедов:        Простите, Аполлон Митрофаныч сам решил… А отменить решение начальства я не могу… Не в моих силах… Я мелкая сошка… Пока…

Ковров:        Ну? Что я говорил? Ещё не вечер.

Алёна:                Неужели здесь нет ни одного настоящего мужчины?!

Ваня побежал.

Ковров:         Куда?! Постой!

Дед Мороз (Коврову):        Стой.

Ковров:                Вот простота, а!

Дед Мороз:                Всё правильно. Всё так и должно быть.

Нина:                Ой, Ванечка! Держись!

Сатанеев:        Молодой человек, снимите меня. Я Вам тоже когда-нибудь помогу. Доктором станете без всякой защиты. Пожалуйтса.

Ваня:                Ну же. Ну!

Сатанеев:        Извините, примёрз.

_________________________________________

Гость (в зрительном зале перед сценой):                Следы… Здесь прошли люди. Здесь прошли люди. Здесь прошли люди, люди, я их найду!

_______________________________________________

Ваня приносит Сатанеева. Сатанеев трясётся от холода. Все смеются.

Сатанеев:        Как только меня утвердят директором, я обязательно объявлю Вам благодарность в приказе.

Секретарша:                К сожалению, в жизни  дураки глупее, чем в сказках.

Дед Мороз:                Вот это по-сатанеевски – с размахом! Дёшево и мило. А Вы, что скажете, Алёна Игоревна?

Алёна:                А разве, что-нибудь нужно говорить? Алёна идёт к Ване.

Кира:                Санина, стойте! Киру останавливает Дед Мороз.

Дед Мороз:        Милая, иди. Ты меня слушай: сейчас моё время.

Кира:                Это кто?!

Дед Мороз:        Дед Мороз! Отходит.

Алёна подходит к Ване.

Алёна:                Я же говорила Вам, что в эту ночь сбывается самое несбыточное.

Ваня:                Да.

Алёна:                Ну, так вот…

Сатанеев:        Очаровательница! Пытается остановить Алёну. Ковров ставит ему подножку.

Ковров:        Отдохни… При падении Сатанеев теряет палочку.

Алёна целует Ваню. Гром, молния. Визг, крики.

Член комиссии:        Колдовать запрещаю!!! Что?! Вы, что?!!

Алёна превращается в прежнюю.

Алёна:                Что со мной?

Ваня:                Милая, всё хорошо. Вот теперь всё будет хорошо. Целует руку.

Алёна (узнаёт Ваню):        А!

Ваня:                Всё будет хорошо.

Алёна:                Друзья мои, вот мой жених! Мой любимый. Мой Иванушка!

Все бегут к ним, поздравляют. На переднем плане члены комиссии.

Дед Мороз разоблачается.

Киврин (стоя рядом с Кирой):        А вот моя невеста! Кира в шоке.

Женщина из комиссии:        Это не институт, а дворец бракосочетаний какой-то!

Член комиссии:        Ничего, ничего. Может быть, хоть на свадьбе покормят?

Кира (Киврину):        Убирайтесь вон, со своим картонным носом! Шут! Имперсонатор! Да, я всё знаю!

Киврин (не отпуская):        Да, что ты знаешь?

Кира:                Вы Алёну ждали в Москве!

Киврин:        Кто? Я?!

Кира:                Да, до последней минуты!

Киврин:        Да, я до последней минуты по магазинам бегал! Подарок искал по твоему заказу. Высыпает книги из мешка. Полное собрание фантастики! Вот!

Кира:                Неужели, меня обманули?

Киврин:        Ещё как! Целуются, обнимаются.

Гость выходит на середину сцены. Рядом с ним Нина находит и поднимает ВП.

Гость:                Как хорошо. Люди. Гроза. Ещё бы дождь пошёл.

Нина:                Палочка-выручалочка, выручи нас всех. Сделай так, чтобы мы всё-таки встретили Новый год. А то эти взрослые со своей любовью, совсем про него забыли. Взмахивает ВП. Зал преображается.

Кира отстраняет от себя Киврина.

Кира:                Хватит! Ну, хватит же! Обращаясь к людям. Вот это и есть наша волшебная палочка в действии!

Члены комиссии:

— Очень эффектно.

— Удобно!

— И, кажется, вкусно!

Нина отдаёт ВП Шемаханской.

Кира:                А теперь, наш маленький новогодний подарок! Пусть у каждого из присутствующих исполниться, пусть не большое, но самое светлое, самое заветное желание!

Сатанеев:        Внимание! Давайте! Загадывайте, товарищи! Загадывайте поскромнее,  без запросов —  в пределах допустимого!   Можно одно желание на двоих.

Кира:                Аполлон Митрофаныч! Вы тоже можете загадать.

Сатанеев:        Спасибо.

Кира:                По собственному желанию.

Переводчица с «кошачьего»:        Товарищи! Товарищи, он нашёлся! Он заговорил! Васенька, ну, скажи им что-нибудь новогоднее!

Кот:                Ура!!!

Фейерверки.

Финальная песня.

Говорят, что с каждым годом этот мир стареет.

Солнце прячется за тучи и слабее греет.

Говорят, что всё когда-то было лучше, чем теперь.

Говорят, а ты не слушай! Говорят, а ты не слушай!

Говорят, а ты не верь!

Разноцветный, огромный, весёлый, не подвластный ни дням, ни годам

Этот мир ослепительно новый: сколько лет миру, столько и нам!

Говорят, что поначалу было всё чудесней,

Но волшебники исчезли с мамонтами вместе.

И в страну чудесных сказок навсегда закрылась дверь.

Говорят, а ты не слушай! Говорят, а ты не слушай!

Говорят, а ты не верь!

Говорят, что правда с кривдой воевать устала,

Что без страха и упрёка рыцарей не стало.

Что отныне всё на свете ты кривою меркой мерь.

Говорят, а ты не слушай! Говорят, а ты не слушай!

Говорят, а ты не верь!

Мир, каким он был придуман юным и бесстрашным

Всемогущим чародеем, рыцарем отважным.

И для радости и счастья нам подарен этот мир

Необъятный и чудесный! Необъятный и чудесный!

Кто бы, что не говорил!

Снежинка