Товарищи сегодня праздник наш

Роняет лес багряный свой убор,^[1]
Сребрит мороз увянувшее поле,
Проглянет день как будто поневоле
И скроется за край окружных гор.
Пылай, камин, в моей пустынной келье;
А ты, вино, осенней стужи друг,
Пролей мне в грудь отрадное похмелье,
Минутное забвенье горьких мук.

Печален я: со мною друга нет,
С кем долгую запил бы я разлуку,
Кому бы мог пожать от сердца руку
И пожелать весёлых много лет.
Я пью один; вотще воображенье
Вокруг меня товарищей зовет;
Знакомое не слышно приближенье,
И милого душа моя не ждет.

Я пью один, и на брегах Невы
Меня друзья сегодня именуют…
Но многие ль и там из вас пируют?
Ещё кого не досчитались вы?
Кто изменил пленительной привычке?
Кого от вас увлек холодный свет?
Чей глас умолк на братской перекличке?
Кто не пришел? Кого меж вами нет?

Он не пришел, кудрявый наш певец,
С огнём в очах, с гитарой сладкогласной:
Под миртами Италии прекрасной
Он тихо спит, и дружеский резец
Не начертал над русскою могилой
Слов несколько на языке родном,
Чтоб некогда нашёл привет унылый
Сын севера, бродя в краю чужом.

Сидишь ли ты в кругу своих друзей,
Чужих небес любовник беспокойный?
Иль снова ты проходишь тропик знойный
И вечный лед полунощных морей?
Счастливый путь!.. С лицейского порога
Ты на корабль перешагнул шутя,
И с той поры в морях твоя дорога,
О волн и бурь любимое дитя!

Ты сохранил в блуждающей судьбе
Прекрасных лет первоначальны нравы:
Лицейский шум, лицейские забавы
Средь бурных волн мечталися тебе;
Ты простирал из-за моря нам руку,
Ты нас одних в младой душе носил
И повторял: «На долгую разлуку
Нас тайный рок, быть может, осудил!»

Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он как душа неразделим и вечен —
Неколебим, свободен и беспечен
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина,
И счастие куда б ни повело,
Всё те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село.

Из края в край преследуем грозой,
Запутанный в сетях судьбы суровой,
Я с трепетом на лоно дружбы новой,
Устав, приник ласкающей главой…
С мольбой моей печальной и мятежной,
С доверчивой надеждой первых лет,
Друзьям иным душой предался нежной;
Но горек был небратский их привет.

И ныне здесь, в забытой сей глуши,
В обители пустынных вьюг и хлада,
Мне сладкая готовилась отрада:
Троих из вас, друзей моей души,
Здесь обнял я. Поэта дом опальный,
О Пущин мой, ты первый посетил;
Ты усладил изгнанья день печальный,
Ты в день его лицея превратил.

Ты, Горчаков, счастливец с первых дней,
Хвала тебе — фортуны блеск холодный
Не изменил души твоей свободной:
Всё тот же ты для чести и друзей.
Нам разный путь судьбой назначен строгой;
Ступая в жизнь, мы быстро разошлись:
Но невзначай проселочной дорогой
Мы встретились и братски обнялись.

Когда постиг меня судьбины гнев,
Для всех чужой, как сирота бездомный,
Под бурею главой поник я томной
И ждал тебя, вещун пермесских дев,
И ты пришёл, сын лени вдохновенный,
О Дельвиг мой: твой голос пробудил
Сердечный жар, так долго усыпленный,
И бодро я судьбу благословил.

С младенчества дух песен в нас горел,
И дивное волненье мы познали;
С младенчества две музы к нам летали,
И сладок был их лаской наш удел:
Но я любил уже рукоплесканья,
Ты, гордый, пел для муз и для души;
Свой дар как жизнь я тратил без вниманья,
Ты гений свой воспитывал в тиши.

Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво:
Но юность нам советует лукаво,
И шумные нас радуют мечты…
Опомнимся — но поздно! и уныло
Глядим назад, следов не видя там.
Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,
Мой брат родной по музе, по судьбам?

Пора, пора! душевных наших мук
Не стоит мир; оставим заблужденья!
Сокроем жизнь под сень уединенья!
Я жду тебя, мой запоздалый друг —
Приди; огнём волшебного рассказа
Сердечные преданья оживи;
Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любви.

Пора и мне… пируйте, о друзья!
Предчувствую отрадное свиданье;
Запомните ж поэта предсказанье:
Промчится год, и с вами снова я,
Исполнится завет моих мечтаний;
Промчится год, и я явлюся к вам!
О сколько слёз и сколько восклицаний,
И сколько чаш, подъятых к небесам!

И первую полней, друзья, полней!
И всю до дна в честь нашего союза!
Благослови, ликующая муза,
Благослови: да здравствует лицей!
Наставникам, хранившим юность нашу,
Всем честию, и мёртвым и живым,
К устам подъяв признательную чашу,
Не помня зла, за благо воздадим.

Полней, полней! и, сердцем возгоря,
Опять до дна, до капли выпивайте!
Но за кого? о други, угадайте…
Ура, наш царь! так! выпьем за царя.
Он человек! им властвует мгновенье.
Он раб молвы, сомнений и страстей;
Простим ему неправое гоненье:
Он взял Париж, он основал лицей.

Пируйте же, пока ещё мы тут!
Увы, наш круг час от часу редеет;
Кто в гробе спит, кто, дальный, сиротеет;
Судьба глядит, мы вянем; дни бегут;
Невидимо склоняясь и хладея,
Мы близимся к началу своему…
Кому <ж> из нас под старость день лицея
Торжествовать придется одному?

Несчастный друг! средь новых поколений
Докучный гость и лишний, и чужой,
Он вспомнит нас и дни соединений,
Закрыв глаза дрожащею рукой…
Пускай же он с отрадой хоть печальной
Тогда сей день за чашей проведёт,
Как ныне я, затворник ваш опальный,
Его провел без горя и забот.

Стихи Пушкин ПРАЗДНИК. (Товарищи! сегодня праздник наш)

Стихи Пушкин ПРАЗДНИК. (Товарищи! сегодня праздник наш) Товарищи! сегодня праздник наш. Заветный срок! сегодня там, далече, На пир любви, на сладостное вече Стеклися вы при звоне мирных чаш. — Вы собрались, мгновенно молодея, Усталый дух в минувшем обновить, Поговорить на языке лицея И с жизнью вновь своб.

Товарищи! сегодня праздник наш

Товарищи! сегодня праздник наш.
Заветный срок! сегодня там, далече,
На пир любви, на сладостное вече
Стеклися вы при звоне мирных чаш. —
Вы собрались, мгновенно молодея,
Усталый дух в минувшем обновить,
Поговорить на языке лицея
И с жизнью вновь свободно пошалить.
На пир любви душой стремлюся я.
Вот вижу вас, вот милых обнимаю.
Я праздника порядок учреждаю.
Я вдохновен, о, слушайте, друзья:
Чтоб тридцать мест нас ожидали снова!
Садитеся, как вы садились там,
Когда места в тени святого крова
Отличие предписывало нам.
Спартанскою душой пленяя нас,
Воспитанный суровою Минервой,
Пускай опять Вальховский сядет первый,
Последним я, иль Брольо, иль Данзас.
Но многие не явятся меж нами.
Пускай, друзья, пустеет место их.
Они придут: конечно, над водами
Иль на холме под сенью лип густых
Они твердят томительный урок,
Или роман украдкой пожирают,
( Александр Сергеевич Пушкин. Стихотворения 1823-1836 )

Была пора: наш праздник молодо

Была пора: наш праздник молодой
Сиял, шумел и розами венчался,
И с песнями бокалов звон мешался,
И тесною сидели мы толпой.
Тогда, душой беспечные невежды,
Мы жили все и легче и смелей,
Мы пили все за здравие надежды
И юности и всех ее затей.

Теперь не то: разгульный праздник наш
С приходом лет, как мы, перебесился,
Он присмирел, утих, остепенился,
Стал глуше звон его заздравных чаш;
Меж нами речь не так игриво льется,
Просторнее, грустнее мы сидим,
И реже смех средь песен раздается,
И чаще мы вздыхаем и молчим.

Всему пора: уж двадцать пятый раз
Мы празднуем лицея день заветный.
Прошли года чредою незаметной,
И как они переменили нас!
Недаром — нет! — промчалась четверть века!
Не сетуйте: таков судьбы закон;
Вращается весь мир вкруг человека, —
Ужель один недвижим будет он?

Будь подобен полной чаше,
Молодых счастливый дом, —
Непонятно счастье ваше,
Но молчите ж обо всем.

Что за диво, что за каша
Для рассудка моего —
Черт возьми! но, воля ваша,
Не скажу я ничего.

То-то праздник мне да Маше,
Другу сердца моего;
Никогда про счастье наше
Мы не скажем ничего.

Стойте — тотчас угадаю
Горе сердца твоего.
Понимаю, понимаю! —
Не болтай же ничего.

Строгий суд и слово ваше
Ценим более всего.
Вы ль одни про счастье наше
Не сказали ничего!

Он мне ровесник, он так мил,
Всегда видала в нем я брата,
Он, как сестру, меня любил.
Скажите, чем я виновата.

Нет, Маша, ты не виновата.

И этой свадьбе не бывать..

Чем чаще празднует лицей
Свою святую годовщину,
Тем робче старый круг друзей
В семью стесняется едину,
Тем реже он; тем праздник наш
В своем веселии мрачнее;
Тем глуше звон заздравных чаш
И наши песни тем грустнее.

Так дуновенья бурь земных
И нас нечаянно касались,
И мы средь пиршеств молодых
Душою часто омрачались;
Мы возмужали; рок судил
И нам житейски испытанья,
И смерти дух средь нас ходил
И назначал свои закланья.

Шесть мест упраздненных стоят,
Шести друзей не узрим боле,
Они разбросанные спят —
Кто здесь, кто там на ратном поле,
Кто дома, кто в земле чужой,
Кого недуг, кого печали
Свели во мрак земли сырой,
И надо всеми мы рыдали.

И мнится, очередь за мной,
Зовет меня мой Дельвиг милый,
Товарищ юности живой,
Товарищ юности унылой,
Товарищ песен молодых,
Пиров и чис ( Александр Сергеевич Пушкин. Стихотворения 1823-1836 )

В этот день, но только больше двух столетий назад «наше всё» написал стихотворение «19 октября 1825 года». И сегодня, глядя в окно, вспоминаем строки 202-летней давности. А посвятил их поэт Дню открытия основанного в 1811 году Императорского Царскосельского Лицея – альма-матер многих знаменитых личностей: Михаила Салтыкова-Щедрина, Вильгельма Кюхельбекера, Антона Дельвига, Александра Горчакова, Якова Грота и многих других.

Поговорить на языке лицея

Как там у ссыльного в ту пору Пушкина?

«Роняет лес багряный свой убор,

Сребрит мороз увянувшее поле,

Проглянет день как будто поневоле

И скроется за край окружных гор…»

По воспоминаниям Якова Грота, учившегося тогда в Царскосельском лицее, а впоследствии ставшего именитым филологом, лицеистам доставил и прочёл это стихотворение учитель Пушкина Николай Фёдорович Кошанский.

«После урока мы принялись переписывать драгоценные стихи о родном Лицее и тотчас выучили их наизусть», – писал он.

Товарищи! сегодня праздник наш.

Заветный срок! сегодня там, далече,

На пир любви, на сладостное вече

Стеклися вы при звоне мирных чаш. —

Вы собрались, мгновенно молодея,

Усталый дух в минувшем обновить,

Поговорить на языке лицея

И с жизнью вновь свободно пошалить…

Эти строки поэт посвятил Лицею. И тогда, в Михайловском, ему было особенно одиноко…

Печален я: со мною друга нет,

С кем долгую запил бы я разлуку,

Кому бы мог пожать от сердца руку

И пожелать весёлых много лет.

Я пью один; вотще воображенье

Вокруг меня товарищей зовёт;

Знакомое не слышно приближенье,

И милого душа моя не ждёт…

Я пью один, и на брегах Невы

Меня друзья сегодня именуют.

Но многие ль и там из вас пируют?

Еще кого не досчитались вы?

Кто изменил пленительной привычке?

Кого от вас увлек холодный свет?

Чей глас умолк на братской перекличке?

Кто не пришел? Кого меж вами нет?..

Тогда уже не было рядом с лицейскими друзьями умершего вскоре после окончания Лицея Николая Ржевского и Николая Корсакова («он не пришёл, кудрявый наш певец…»).

Невозможно сегодня не вспомнить и такие строки:

Друзья мои, прекрасен наш союз!

Он, как душа, неразделим и вечен —

Неколебим, свободен и беспечен,

Срастался он под сенью дружных муз.

Куда бы нас ни бросила судьбина

И счастие куда б ни повело,

Всё те же мы: нам целый мир чужбина;

Отечество нам Царское Село.

Сегодня в Лицейском саду…

Естественно, День открытия Царскосельского лицея – праздник для всех нас. В Царском селе (город Пушкин) в полдень пройдёт торжественная церемония «Приношение поэту» у памятника А. С. Пушкину в Лицейском саду.

А чуть позже, в 13 часов откроется выставка «Новые поступления лицейских реликвий». Дело в том, что Всероссийский музей А.С. Пушкина незадолго до памятной даты стал обладателем лицейских реликвий – именных жетонов выпускников Александровского Лицея и медали к 150-летию Императорского Царскосельского Лицея.

Кроме того, можно будет побывать и на экспозиции, посвящённой 100-летию выхода в свет антологии Э. Ф. Голлербаха «Царское Село в поэзии», где представлены редкие издания. Причём самый редкий экспонат – альманах «Северные цветы», издаваемый лицейским другом Пушкина – Дельвигом.

Состоится и литературно-музыкальный вечер. Его откроет литературная композиция «Малолетный Витушишников» по рассказу Юрия Тынянова (автор и режиссер – лауреат Государственной премии России, заслуженный деятель искусств РФ, профессор Валерий Галендеев).

А затем можно будет послушать фрагмент концерта для хора Георгия Свиридова «Пушкинский венок» (музыкальный руководитель – лауреат Государственной премии России, профессор Михаил Александров).

В этот день за вход в Мемориальный Музей-Лицей и Мемориальный музей-дачу А.С. Пушкина платить не придётся.

Время не даёт нам расслабиться. Но всё-таки обращаем внимание на краски осени, вспоминаем друзей, как люди больше двух столетий назад. Об особенной дате – 19 октября – многие помнят, она отзывается в каждом, кто хоть однажды погрузился в волшебство пушкинских строк, в ком Поэт хоть раз всё-таки пробудил своей лирой чувства добрые. Потому что всё, чем до сих пор напоена пушкинская поэзия и проза – всё действительно родом из Царскосельского лицея. Как и его вечные строки: «Служенье муз не терпит суеты, прекрасное должно быть величаво…»

Евгения Дылева

Фото: Валентин Илюшин/Online47

П. от П. О.» (т. е. к Пушкину от П. Осиповой).

(обратно)

115

19 октября («Роняет лес багряный свой убор…»). 19 октября – день основания лицея, постоянно отмечавшийся лицеистами первого выпуска.

Он не пришел, кудрявый наш певец — Корсаков, Николай Александрович, композитор, умерший 26 сентября 1820 г. во Флоренции.

Чужих небес любовник беспокойный — Матюшкин, Федор Федорович (1799-1872), моряк; он был в это время уже в третьем плаванье, кругосветном.

На долгую разлуку… — перифраз заключительных стихов «Прощальной песни воспитанников царскосельского лицея» Дельвига:

Судьба на вечную разлуку,

Быть может, здесь сроднила нас.

Стихи Друзьям иным душой предался нежной, // Но горек был небратский их привет говорят о предательской дружбе Ф. Толстого и других в 1820 г. (см. прим. к стих. «Эпиграмма» — «В жизни мрачной и презренной…» — т. 1), а затем А. Н. Раевского (см. выше, «Коварность»).

О Пущин мой, ты первый посетил… — Пущин приезжал к Пушкину в Михайловское на один день, 11 января 1825 г. Он рассказал позднее об этом посещении в своих «Записках о Пушкине».

Ты, Горчаков… — А. М. Горчаков встретился с Пушкиным у своего дяди, А. Н. Пещурова, в имении Лямоново, недалеко от Михайловского, летом 1825 г.

О Дельвиг мой… — Дельвиг гостил у Пушкина в Михайловском в апреле 1825 г.

Скажи, Вильгельм… — Кюхельбекер.

Несчастный друг… — пережил всех товарищей по выпуску А. М. Горчаков, умерший 84 лет.

В первоначальной беловой редакции были строфы, которые Пушкин не ввел в окончательный текст; после стиха «Минутное забвенье горьких мук…» (строфа 1):

После стиха «Ты в день его лицея превратил» (строфа 9) следует строфа о И. В. Малиновском:

Все трое полюбили — Пушкин, Пущин и Малиновский влюбились в Е. П. Бакунину (см. прим. к стих. «Осеннее утро» — т. 1).

После стиха «Он взял Париж, он основал лицей» (строфа 17) следовало:

Куницын, Александр Петрович — преподаватель «нравственных и политических наук» в Царскосельском лицее, один из самых любимых и уважаемых профессоров Пушкина, известный своими передовыми убеждениями.

«Все в жертву памяти твоей…». Обращено, вероятно, к Е. К. Воронцовой.

(обратно)

116

Сцена из Фауста. Стихотворение, напечатанное Пушкиным первоначально под заглавием «Новая сцена из Фауста», вполне оригинально, хотя и использует образы трагедии Гете (Мефистофель, Фауст, Гретхен).

(обратно)

117

Зимний вечер. Картина жизни Пушкина в ссылке в Михайловском.

Моя старушка — няня поэта, Арина Родионовна.

(обратно)

118

Вертоград моей сестры…». В первой публикации это стихотворение и стихотворение «В крови горит огонь желанья» объединены общим заглавием: «Подражания». Стихотворение восходит к библейской «Песни песней» царя Соломона (гл. 4, ст. 12-16).

(обратно)

119

В крови горит огонь желанья…». Стихотворение написано на мотив двух первых стихов «Песни песней» царя Соломона, первоначально вольно переложенных Пушкиным прозой в его черновой тетради.

(обратно)

120

«Хотя стишки на именины…». Стихи написаны на именины Анны Николаевны Вульф (1799-1857), старшей дочери П. А. Осиповой.

Благодать — перевод еврейского имени Анна.

(обратно)

121

С португальского («Там звезда зари взошла…»). Вольный перевод стихотворения «Recordacoes» («Воспоминания») бразильского поэта Томаса-Антонио Гонзага (1744-1807?). Стихотворение входило в сборник стихов, написанных Гонзага в ссылке, в разлуке с родиной и с возлюбленной. Перевод Пушкина сделан, вероятно, не с португальского подлинника, а с французского перевода («Marilie, chants elegiaques de Gonzaga, traduits par E. Monglave et P. Chalas», Paris, 1825).

(обратно)

122

Из письма к Вяземскому («Сатирик и поэт любовный…»). Стихи извлечены из письма к Вяземскому, датируемого 16-24 сентября 1825 г. (см. т. 9).

(обратно)

123

Асмодей — адский дух (прозвище Вяземского в «Арзамасе», заимствованное из баллады Жуковского «Громобой»). Под текстом восьмистишия Пушкин написал вариант стиха 5: Василий Львович тонкий, острый.

(обратно)

124

Древо яда.(Прим. Пушкина.)

(обратно)

125

Memoires de Bourrienne. (Прим. Пушкина.).

(обратно)

126

Фома I был тайно умерщвлен

* 19 октября
(«Роняет лес багряный свой убор…») (стр. 102). 19 октября — день основания лицея, постоянно отмечавшийся лицеистами первого выпуска.

Он не пришел, кудрявый наш певец
— Корсаков, Николай Александрович, композитор, умерший 26 сентября 1820 г. во Флоренции.

Чужих небес любовник беспокойный —
Матюшкин, Федор Федорович (1799—1872), моряк; он был в это время уже в третьем плаванье, кругосветном.

На долгую разлуку… —
перифраз заключительных стихов «Прощальной песни воспитанников царскосельского лицея» Дельвига:

О Пущин мой, ты первый посетил…
— Пущин приезжал к Пушкину в Михайловское на один день, 11 января 1825 г. Он рассказал позднее об этом посещении в своих «Записках о Пушкине».

Ты, Горчаков…
— А. М. Горчаков встретился с Пушкиным у своего дяди, А. Н. Пещурова, в имении Лямоново, недалеко от Михайловского, летом 1825 г.

О Дельвиг мой…
— Дельвиг гостил у Пушкина в Михайловском в апреле 1825 г.

Скажи, Вильгельм…
— Кюхельбекер.

Несчастный друг… —
пережил всех товарищей по выпуску А. М. Горчаков, умерший 84 лет.

В первоначальной беловой редакции были строфы, которые Пушкин не ввел в окончательный текст; после стиха «Минутное забвенье горьких мук…» (строфа 1) :

Товарищи! сегодня праздник наш.
Заветный срок! сегодня там,
далече,
На пир любви, на сладостное вече
Стеклися вы при звоне мирных чаш. —
Вы собрались, мгновенно молодея,
Усталый дух в минувшем обновить,
Поговорить на языке лицея
И с жизнью вновь свободно пошалить.

На пир любви душой стремлюся я…
Вот вижу вас, вот милых обнимаю.
Я праздника порядок учреждаю…
Я вдохновен, о, слушайте, друзья:
Чтоб тридцать мест нас ожидали снова!
Садитеся, как вы садились там,
Когда места в тени святого крова
Отличие предписывало нам.

Спартанскою душой пленяя нас,
Воспитанный суровою Минервой,
Пускай опять Вальховский сядет первый,
Последним я, иль Брольо, иль Данзас.
Но многие не явятся меж нами…
Пускай, друзья, пустеет место их.
Они придут: конечно, над водами
Иль на холме под сенью лип густых

Они твердят томительный урок,
Или роман украдкой пожирают,
Или стихи влюбленные слагают,
И позабыт полуденный звонок.
Они придут! — за праздные приборы
Усядутся; напенят свой стакан,
В нестройный хор сольются разговоры,
И загремит веселый наш пеан.

После стиха «Ты в день его лицея превратил» (строфа 9) следует строфа о И. В. Малиновском:

Что ж я тебя не встретил тут же с ним,
Ты, наш казак и пылкий и незлобный,
Зачем и ты моей сени надгробной
Не озарил присутствием своим?
Мы вспомнили б, как Вакху приносили
Безмолвную мы жертву в первый раз,
Как мы впервой все трое полюбили,
Наперсники, товарищи проказ…

Все трое полюбили
— Пушкин, Пущин и Малиновский влюбились в Е. П. Бакунину (см. прим. к стих. «Осеннее утро» — т. 1).

После стиха «Он взял Париж, он основал лицей» (строфа 17) следовало:

Куницыну дань сердца и вина!
Он создал нас, он воспитал наш пламень,
Поставлен им краеугольный камень,
Им чистая лампада возжена…
Наставникам, хранившим юность нашу,
Всем честию — и мертвым и живым,
К устам подняв признательную чашу,
Не помня зла, за благо воздадим.

Куницын,
Александр Петрович — преподаватель «нравственных и политических наук» в Царскосельском лицее, один из самых любимых и уважаемых профессоров Пушкина, известный своими передовыми убеждениями.

Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво:
Но юность нам советует лукаво,
И шумные нас радуют мечты:
Опомнимся — но поздно! и уныло
Глядим назад, следов не видя там.
Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,
Мой брат родной по музе, по судьбам?
А.С.Пушкин, «19 октября»

Поэт и декабрист Вильгельм Карлович Кюхельбекер вспоминал о своем детстве: «Я по отцу и по матери точно немец, но не по языку: до шести лет я не знал ни слова по-немецки, природный мой язык — русский, первыми моими наставниками в русской словесности были моя кормилица Марина, да няньки мои Корниловна и Татьяна».

В 1811 году родственник Кюхельбекеров Барклай-де-Толли помог определить Вильгельма в Царскосельский лицей. В Лицее Кюхельбекеру на первых порах пришлось нелегко. Ему сразу дали прозвище Кюхля и кличку «урод пресовершенный». Неуклюжий, глуховатый, рассеянный, готовый взорваться как порох при малейшей обиде, Кюхля был предметом ежедневных насмешек товарищей, подчас весьма жестоких.

В. Кюхельбекер. Автопортрет (из лицейской тетради) (1816-1817)

Кюхельбекер Вильгельм, лютеранского вероисповедания, 15 лет. Способен и весьма прилежен; беспрестанно занимаясь чтением и сочинениями, он не радеет о прочем, оттого в вещах его мало порядка и опрятности. Впрочем, он добродушен, искренен… Раздраженность нервов его требует, чтобы он не слишком занимался, особенно сочинениями.
Лицейская характеристика В.Кюхельбекера

Чего только не вытворяли с бедным Кюхлей — дразнили, мучили, даже суп на голову выливали, а уж эпиграмм насочиняли — не счесть. Одна из них — пушкинская: «и было мне, мои друзья / и кюхельбекерно, и тошно» — стала почти пословицей. Вильгельм даже с горя пытался утопиться в пруду, но его выловили, и в тот же день в лицейском журнале появилась смешная карикатура.

Кюхельбекер. Рис. А.С.Пушкина

С Пушкиным, впрочем, они вскоре сошлись накоротке. Вильгельм восхищался поэтическим даром товарища, а Пушкин вполне оценил энциклопедические познания, литературный талант и прямой характер Кюхли. «Когда на что решусь, уж я не отступлю!» — таков был один из его главных принципов. И он осуществил его — в дружбе, в литературе и в жизни.

Кюхельбекер на Сенатской площади. Рис. А.С.Пушкина

После декабрьского восстания он был арестован. По особому указу Императора Николая I его заковали в кандалы как «особо опасного государственного преступника». Кандалы были сняты только спустя много лет, после выхода на поселение в 1835 году. Кюхельбекер провел в сибирской ссылке долгие 20 лет, омраченные известиями о гибели близких друзей — Грибоедова и Пушкина.

Последние годы жизни Кюхельбекер провел в Тобольске. Он поздно женился на полурусской-полубурятке, родил троих детей. Жене ни разу не удалось правильно выговорить фамилию мужа.

В.Кюхельбекер умер в Тобольске 11 августа 1846 года. К тому времени он был уже слеп, и последние слова его были: «И так кругом тьма, теперь — вечная».

Он смог оставить семье только большой сундук, доверху набитый рукописями, над которыми взрослые читатели измывались не хуже лицейских подростков.

Но как ни бранились по его адресу литературные критики, Вильгельм Кюхельбекер стал подлинным русским поэтом. Блестящий знаток русской поэзии Корней Иванович Чуковский однажды восторженно воскликнул: «Да знаете ли вы, какие у Кюхельбекера есть стихи? Пушкинские!»

Усталость (1845)

Мне нужно забвенье, нужна тишина:
Я в волны нырну непробудного сна,
Вы, порванной арфы мятежные звуки,
Умолкните, думы, и чувства, и муки.

Да! чаша житейская желчи полна;
Но выпил же эту я чашу до дна, —
И вот опьянелой, больной головою
Клонюсь и клонюсь к гробовому покою.

Узнал я изгнанье, узнал я тюрьму,
Узнал слепоты нерассветную тьму
И совести грозной узнал укоризны,
И жаль мне невольницы милой отчизны.

Мне нужно забвенье, нужна тишина
. . . . . . . . . . . . . . . . .

Н.В. КОЛЕНЧИКОВА,
лауреат Пушкинской премии 2004 года
в странах СНГ и Балтии,
г. Минск

Друзья мои!
Прекрасен наш союз!

Царскосельский лицей.
Рис. А. Пушкина

Среди всех высоких и прекрасных
талантов, которыми столь щедро был наделен поэт,
особо выделяется талант дружбы. Дар дружбы ему
был дан редкий. «Для Пушкина дружба была
священной потребностью», – писал П.А. Плетнев.

Русский религиозный философ и
литератор С.Н. Булгаков отмечал: «Пушкину от
природы, быть может, как печать его гения, дано
было исключительное личное благородство. Прежде
всего оно выражается в его способности к верной и
бескорыстной дружбе:
он был окружен друзьями
в юности и до смерти, причем и сам он сохранял
верность дружбе всю жизнь».

Особое место в душе поэта занимали
друзья его юности – лицеисты; верность
лицейскому братству он пронес через всю жизнь.
Суть отношений лицеистов заключалась в том, что
они – союз с правами уникальной духовной
близости. Это даже не дружба в обычном смысле
этого слова, а нечто высшее, во всяком случае
иное, необычное явление невиданного ни до того,
ни после этого типа связи.

Определяющим в неразрывной связи
лицеистов стало творчество Пушкина. Пять
стихотворений посвятил Пушкин лицейской
годовщине: 1825, 1827, 1828, 1831, 1936 годов.

Дружба для Пушкина – спасительное
чувство. И оно ему часто помогало в жизненных
трудностях.

Стихотворение «19 октября» 1825 года
написано в ссылке, в Михайловском. «Следовать за
мыслями великого человека есть наука самая
занимательная», – писал поэт. Займемся этой
самой занимательной из наук.

Статья опубликована при поддержке интернет-магазина Электрокаминия.РУ компании КлиматПрофф.
«Электрокаминия.РУ» — это не просто ответ на запрос » » поисковым системам, это — получение грамотной консультации по выбору электрокаминов, очагов для них, порталов, электропечей и аксессуаров для этой техники, это быстрая доставка приобретенного оборудования и его установка опытными и квалифицированными специалистами. В конечном итоге, «Электрокаминия.РУ» — это магазин, где есть техника и оборудование, которое поможет сделать обстановку в Вашем доме неповторимой и красивой, а атмосферу в нем — теплой и уютной. С подробной информацией об ассортименте предлагаемой продукции и ценах на нее можно ознакомиться на сайте elektrokaminiya.ru.

1-я строфа

Пылай, камин, в моей пустынной
келье…

Стихотворение начинается картиной
природы, полно гармонирующей с настроением
поэта:

Роняет лес багряный свой убор,
Сребрит мороз увянувшее поле,
Проглянет день как будто поневоле
И скроется за край окружных гор.

Для усиления выразительности этого
описания используется инверсия.

Роняет лес…
Сребрит мороз…
Проглянет день…

Пушкин – первый русский поэт, который
связь человека с миром природы сделал почти
неразрывной. Проглянет день как будто
поневоле…
Как будто день тоже в ссылке,
подневольный, и ему не очень-то хочется выполнять
свою каждодневную функцию – проглядывать. День
осенний короток; света, радости мало. В природе –
то же, что и на душе поэта.

Сребрит мороз увянувшее поле.
Поразительно емко слово увянувшее
(поле).
Возникает представление о поле с поникшей
увядшей травой, подернутой серебристым инеем.
Причастие увянувшее
не только создает точный
зрительный образ, но и придает пушкинскому
описанию глубоко личный, грустный оттенок, после
чего так естественны следующие строки о себе
самом:

Пылай, камин, в моей пустынной келье;
А ты, вино, осенней стужи друг,
Пролей мне в грудь отрадное похмелье,
Минутное забвенье горьких мук.

Обращения-повеления к камину (пылай),
к
вину (пролей похмелье)
очень выразительны. С
поэтом пока только эти неодушевленные предметы,
которые могут скрасить грусть-тоску ссылки.

2-я строфа

Печален я: со мною друга нет…

Вторая строфа – «мотив невстречи»,
мрачное обращение на себя, на свое одиночество.
Мы видим поэта в конце октября, когда «уж роща
отряхает последние листы с нагих своих ветвей»,
когда промозгло и темно в михайловских рощах,
когда и старому одиноко, а ему двадцать пять лет,
и пятый год тянется ссылка, и конца ей не видно:

Печален я: со мною друга нет,
С кем долгую запил бы я разлуку…

3-я строфа

Меня друзья сегодня именуют…

Я пью один… Это выражение
употреблено во 2-й строфе и повторено в 3-й. Путем
повтора поэт выделяет ключевое понятие –
одиночества: «Я пью один»… Но когда он говорит в
3-й строфе:

Я пью один, и на брегах Невы
Меня друзья сегодня именуют…

то чувствуется уверенность поэта в
друзьях, которые не изменили пленительной
привычке
встречаться в день Лицея.

Неизвестным остается только одно –
все ли собрались. Именно поэтому дальше идет
серия вопросов (семь в одной 3-й строфе!):

Но многие ль и там из вас пируют?
Еще кого не досчитались вы?
Кто изменил пленительной привычке?
Кого от вас увлек холодный свет?
Чей глас умолк на братской перекличке?
Кто не пришел? Кого меж вами нет?

Неопределенно адресованные вопросы
выражают различные чувства поэта – догадки,
сомнения, раздумья… Но он не чувствует себя
оторванным, отчужденным от друзей. В центральных
строфах происходит то, о чем поэт скажет позже в
стихотворении «Осень» (1833):

И тут ко мне идет незримый рой гостей…

Друзья приходят к нему в воображении,
окружают его, он с ними беседует, о них
рассказывает. «19 октября» – это «пир
воображения». А если это пир, то должны
присутствовать заздравные тосты. Поэтому 4–8-е
строфы – это череда заздравных тостов.

4-я строфа

Он не пришел, кудрявый наш певец…

Но первые слова – о тех, «кто не пришел,
кого меж вами нет». 4-я строфа посвящена Николаю
Корсакову:

Он не пришел, кудрявый наш певец,
С огнем в очах, с гитарой сладкогласной…

Корсаков Н.А. (1800–1820) – лицейский
товарищ Пушкина, деятельный сотрудник и редактор
лицейских журналов; был очень музыкален,
прекрасно играл на гитаре, положил на музыку
стихи Пушкина «О Делия драгая…» и «Вчера мне
Маша приказала…». Умер от чахотки в Италии,
написав себе эпитафию:

Прохожий, поспеши к стране родной
своей.
Ах! Грустно умирать далеко от друзей.

5-я и 6-я строфы

О, волн и бурь любимое дитя!

Эти две строфы Пушкина обращены к
лицейскому другу Федору Матюшкину:

Счастливый путь!.. С лицейского порога
Ты на корабль перешагнул шутя…

Еще в Лицее Матюшкин мечтал стать
моряком. Окончив курс, определился гардемарином
и совершил кругосветное плавание на корабле
«Камчатка»; впоследствии, став военным моряком,
проделал еще несколько кругосветных плаваний,
обследовал берега Восточной Сибири, где один мыс
был назван его именем. Под конец жизни Матюшкин
был контр-адмиралом и сенатором.

Последнее свидание Матюшкина с поэтом
состоялось на лицейской годовщине 1836 года у
лицейского товарища Яковлева.

В феврале 1837 года Федор Матюшкин,
будучи в Севастополе, получил страшное письмо из
Петербурга. Вот его ответ лицейскому однокашнику
Яковлеву: «Пушкин убит! Яковлев! Как это ты
допустил? У какого подлеца поднялась на него
рука? Яковлев, Яковлев! Как ты мог это допустить.
Наш круг редеет…». Слово судьба
встречается
в стихотворении восемь раз, но первый раз оно
употреблено поэтом в строфе о Ф.Матюшкине:

Ты сохранил в блуждающей
судьбе
Прекрасных лет первоначальны нравы…

Свою судьбу Пушкин тоже определяет
этим словом. Вспомним:

Как часто в горестной разлуке,
В моей блуждающей
судьбе,
Москва, я думал о тебе.

7-я строфа

Друзья мои, прекрасен наш союз!

В седьмой строфе Пушкин обращается ко
всем своим друзьям с общим приветствием,
приобретающим характер утверждения высокого
братского союза друзей-единомышленников:

Друзья мои, прекрасен наш союз!

Эти слова были повторены поколениями
лицеистов. Они высечены на гранитном пьедестале
памятника Пушкину-лицеисту в лицейском саду. В
обращении к друзьям – уверенность в том, что они
пронесут братство и духовное родство через всю
жизнь, несмотря на любую горечь судьбы.

Почему союз лицеистов неколебим
?
Потому что срастался он под сенью дружных муз,
т.е.
под покровом поэтического вдохновения,
творчества. Лицейское братство было не только
человеческим, но и поэтическим братством.

8-я строфа

Но горек был небратский их привет…

Эта строфа – возвращение к себе и
прояснение себя:

Из края в край преследуем грозой,
Запутанный в сетях судьбы суровой…

Как будто судьба только то и делает,
что все время расставляет сети, а он в них
запутывается. Свою судьбу он определяет как суровую:
ссылки, преследования (гоним, томим, зависим)
.

В своих вынужденных скитаниях по
России Пушкин очень скучал без друзей, лицейских
и литературных. На юге пробовал он сойтись с
новыми людьми, но с одними было ему скучно, в
других, как в Александре Раевском, он
разочаровался. Обратим внимание на ключевые
слова, которые говорят о том, с каким чувством
предался поэт новой дружбе: с трепетом; приник
ласкающей главой; с мольбой печальной и мятежной;
с доверчивой надеждой… душой предался нежной
.
И как итог всей этой открытости и нежности: «Но
горек был небратский их привет». То, что
характеризовало дружбу лицеистов, – святое
братство – дано здесь как отрицание – не
братский
привет
.

9-я строфа

…Поэта дом опальный,
О Пущин мой, ты первый посетил…

Пущину, Горчакову, Дельвигу –
отдельная строфа (с ними была встреча).

И ныне здесь, в забытой сей глуши,
В обители пустынных вьюг и хлада,
Мне сладкая готовилась отрада:
Троих из вас, друзей моей души,
Здесь обнял я.

В одной строфе встречаются эти два
близких по значению слова. Отрада встретить в
Михайловском троих друзей души
. И услада –
ибо Пущин своим приездом изгнанья день
печальный
превратил в день Лицея.

10-я строфа

Нам разный путь судьбой назначен
строгой…

Своеобразные отношения со школьной
скамьи установились у Пушкина с князем
А.М. Горчаковым (1798–1883) – красивым, сильным,
блестящим и холодным человеком, баловнем судьбы.
В лицейском послании к Горчакову поэт дал своему
товарищу характеристику, похожую на пророчество:

Мой милый друг, мы входим в новый свет;
Но там удел назначен нам не равный,
И розно наш оставим в жизни след.
Тебе рукой Фортуны своенравной
Указан путь и счастливый, и славный, –
Моя стезя печальна и темна…

Действительно, князь Горчаков стал
выдающимся дипломатом. Окончив Лицей по первому
разряду, с золотой медалью, Горчаков определился
в коллегию иностранных дел, где быстро стал
продвигаться по службе и впоследствии достиг
должности министра иностранных дел.

В 1825 году, будучи в отпуске, он посетил
своего дядю, псковского предводителя дворянства,
и повидался с Пушкиным. «Мы встретились и
расстались довольно холодно, по крайней мере с
моей стороны», – писал Пушкин Вяземскому. Но,
несмотря на это, он посвятил несколько строк и
Горчакову:

Нам разный путь судьбой назначен
строгой;
Ступая в жизнь, мы быстро разошлись:
Но невзначай проселочной дорогой
Мы встретились и братски обнялись.

Отметим и здесь слово братски
.

11-я и 12-я строфы

Поэт для Пушкина – особый друг, он – брат
по крови, по душе
. Глубоко прочувственными
строками откликнулся Пушкин на приезд Дельвига
весной 1825 года в Михайловское:

Эта встреча вернула поэта к жизни, к
действию, к творчеству. Великодушный и
независтливый, Пушкин укоряет себя и восхищается
другом:

Но я любил уже рукоплесканья,
Ты, гордый, пел для муз и для души…

Воспоминания о двух товарищах-поэтах
– Дельвиге и Кюхельбекере – дают возможность
Пушкину выразить мысль о сущности прекрасного:

Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво.

13-я и 14-я строфы

Мой брат родной по музе, по
судьбам…

Скажи, Вильгельм, не то ль и с ними было,
Мой брат родной по музе, по судьбам?

Вопрос этот появляется в конце 13-й
строфы. Он создает ощущение присутствия друга,
как будто Вильгельм рядом и сразу ответит на этот
вопрос. В михайловской ссылке Пушкин с
нетерпением ждал приезда друга, с которым было
связано так много юношеских воспоминаний, но они
встретятся случайно только в 1827 году, когда
ссыльного декабриста Кюхельбекера перевозили из
одной крепости в другую. Это было их последнее
свидание.

15-я строфа

Промчится год, и с вами снова я…

В награду за подвиг любви к друзьям
поэту дается два дара. Первый дар – дар
предвидения: «Промчится год, и я являюсь к вам!»…
(В сентябре 1826 года (даже меньше, чем через год!)
Пушкин был освобожден из ссылки.)

И сразу же меняется строй
повествования. Сразу – обилие восклицательных
интонаций, восторг, упоение. И мы с вами тоже
начинаем верить в эту встречу.

16-я строфа

Наставникам, хранившим юность
нашу…

Любимые наставники – Галич, Кошанский,
Куницын – были люди и выдающиеся, и молодые.
Исследовательница А.В. Тыркова-Вильямс
справедливо замечает: «Все три профессора –
Куницын, Кошанский, Галич – пережили поэта. Но ни
один из них не оставил воспоминаний о нем. Они
почтительно возились с немецкими и латинскими
четырехстепенными поэтами, но не подумали
записать, сохранить для будущих поколений память
о том, как на их глазах кудрявый озорной
мальчишка превратился в гениального поэта.

Зато царственно великодушный Пушкин

отплатил им за все заботы величавой красотой
стиха:

Наставникам, хранившим юность нашу,
Всем честию, и мертвым и живым,
К устам подъяв признательную чашу,
Не помня зла, за благо воздадим.

Не все профессора Лицея оставили
большой след в духовном развитии Пушкина, но поэт
ко всем без исключения обратил свои мудрые
строки благодарности.

14–18-е строфы наполнены ликующей,
радостной лексикой. Обилие восклицательных
интонаций сочетается с повелительными формами
глаголов: приди – оживи, пируйте, выпивайте,
запомните, благослови, да здравствует
и т.д., в
которых звучат уверенность и воля.

Куницыну дань сердца и вина!
Он создал нас, он воспитал наш пламень,
Поставлен им краеугольный камень,
Им чистая лампада возжена…

Профессор нравственных и политических
наук (задумаемся над этим удивительным учебным
предметом!) Александр Петрович Куницын,
выступая перед лицеистами, говорил: «Люди,
вступая в общество, желают свободы и
благосостояния, а не рабства и нищеты; они
предлагают свои силы в распоряжение общества, но
с тем только, чтобы они обращены были на общую и,
следовательно, на собственную пользу».

Мировоззрение Пушкина и его
друзей-декабристов складывалось под большим
влиянием Куницына.

В 1821 году Куницын был смещен с
занимаемой им кафедры и даже отставлен от службы
по министерству народного просвещения за
изданную им книгу «Естественное право», в
которой, по мнению правительства, изложено
«весьма вредное, противоречащее истинам
христианства и клонящееся к ниспровержению всех
связей семейственных и государственных ученье».

Пушкин выразил свое негодование по
поводу запрещения книги Куницына в «Послании к
цензору» (1822), которое ходило в списках по рукам.
Посылая 11 января 1835 года Куницыну свою книгу
«История Пугачевского бунта», Пушкин написал в
ней: «Александру Петровичу Куницыну от Автора в
знак глубокого уважения и благодарности».

Пушкин на всю жизнь сохранил
признательность Куницыну, и в последнем
стихотворении, посвященном лицейской годовщине,
он снова вспоминает речь Куницына:

Вы помните: когда возник Лицей,
Как царь для нас открыл чертог царицын.
И мы пришли. И встретил нас Куницын
Приветствием меж царственных гостей.

(Была пора…, 1836)

17-я строфа

Простим ему неправое гоненье…

Второй дар, который был дан Пушкину в
награду за подвиг любви, – это дар прощения
Александру I – гонителю:

Он человек! Им властвует мгновенье.
Он раб молвы, сомнений и страстей;
Простим ему неправое гоненье:
Он взял Париж, он основал Лицей.

Обратим внимание на эти два слова: Он
человек!
Вот это чисто человеческое измерение
Александра более всего занимает теперь Пушкина.
Пушкин как бы говорит, что все цари – глубоко
несчастные люди. Они себе не принадлежат. Они
думают, что там, внизу, рабы, но оказывается, что
они сами – рабы молвы, сомнений и страстей
.
Нам остается их только пожалеть.

И уже не приходится удивляться, что в
1825 г. появляются немыслимые ранее у Пушкина
слова: Простим ему неправое гоненье
. Пушкин
предлагает многое простить Александру I за то,
что он взял Париж, он основал Лицей
, как бы
уравняв два этих события.

18-я строфа

Судьба глядит, мы вянем; дни бегут…

Эта строфа – прикосновение к тайне
вечности. Пушкин говорит о смерти спокойно, как
люди, близкие к природе. Постоянная дума о смерти
не оставляет в сердце его горечи, не нарушает
ясности его души:

Пируйте же, пока еще мы тут!
Увы, наш круг час от часу редеет;
Кто в гробе спит, кто дальный сиротеет;
Судьба глядит, мы вянем; дни бегут;
Невидимо склоняясь и хладея,
Мы близимся к началу своему…

Стихотворение «19 октября» 1825 года
привело В.Г. Белинского в полный восторг. Он
писал: «Пушкин не дает судьбе победы над собою; он
вырывает у ней хоть часть отнятой у него отрады.
Как истинный художник, он владел этим инстинктом
истины, который указывал ему как на источник и
горя, и утешения и заставлял его искать целения в
той же существенности, где посетила его болезнь».

19-я строфа

Докучный гость и лишний, и чужой…

Это обращение к несчастному другу,
который переживет всех и будет один праздновать
день Лицея:

Судьба положила так: последним
лицеистом пушкинского выпуска, которому
пришлось в одиночестве отмечать годовщину Лицея,
оказался А.М. Горчаков. Почему же он
«несчастный друг»? Потому что лишний и чужой
средь новых поколений – «докучный гость». В этой
строфе поэт противопоставляет ему себя,
одинокого изгнанника, но на воображаемом пире
друзей (которые сегодня уж точно его именуют на
брегах Невы!). Пушкин, оказывается, сегодня
счастлив, так как провел день «без горя и забот».
Вот он каким вышел из стихотворения –
счастливым! А начало было грустным – «Я пью
один…». И это ощущение счастья дали ему друзья.

«19 октября» – это стихотворение о победе
воображения. Воображение поэта торжествует над
явью!

России верно послужил блестящий дипломат-
не зря одним из лучших был лицеевский собрат.

Не самый близкий друг- но всех удачней
в судьбе, карьере и признаниях Двора-
что думал ты, вальяжный, в лентах фрачных,
читая давний стих- волшебного пера…
…
«Он вспомнит нас и дни соединений,
Закрыв глаза дрожащею рукой…»

Последний лицеист- блестящих поколений-
навеки потому, что с пушкинской судьбой!…
…………………………………………

А.С.Пушкин

Роняет лес багряный свой убор,
Сребрит мороз увянувшее поле,
Проглянет день как будто поневоле
И скроется за край окружных гор.
Пылай, камин, в моей пустынной келье;
А ты, вино, осенней стужи друг,
Пролей мне в грудь отрадное похмелье,
Минутное забвенье горьких мук.

Печален я: со мною друга нет,
С кем долгую запил бы я разлуку,
Кому бы мог пожать от сердца руку
И пожелать весёлых много лет.
Я пью один; вотще воображенье
Вокруг меня товарищей зовёт;
Знакомое не слышно приближенье,
И милого душа моя не ждёт.

Я пью один, и на брегах Невы
Меня друзья сегодня именуют…
Но многие ль и там из вас пируют?
Ещё кого не досчитались вы?
Кто изменил пленительной привычке?
Кого от вас увлёк холодный свет?
Чей глас умолк на братской перекличке?
Кто не пришёл? Кого меж вами нет?

Он не пришёл, кудрявый наш певец,
С огнём в очах, с гитарой сладкогласной:
Под миртами Италии прекрасной
Он тихо спит, и дружеский резец
Не начертал над русскою могилой
Слов несколько на языке родном,
Чтоб некогда нашёл привет унылый
Сын севера, бродя в краю чужом.

Сидишь ли ты в кругу своих друзей,
Чужих небес любовник безпокойный?
Иль снова ты проходишь тропик знойный
И вечный лёд полунощных морей?
Счастливый путь!.. С лицейского порога
Ты на корабль перешагнул шутя,
И с той поры в морях твоя дорога,
О волн и бурь любимое дитя!

Ты сохранил в блуждающей судьбе
Прекрасных лет первоначальны нравы:
Лицейский шум, лицейские забавы
Средь бурных волн мечталися тебе;
Ты простирал из-за моря нам руку,
Ты нас одних в младой душе носил
И повторял: «На долгую разлуку
Нас тайный рок, быть может, осудил!»

Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он как душа неразделим и вечен —
Неколебим, свободен и безпечен
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина,
И счастие куда б ни повело,
Всё те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село.

Из края в край преследуем грозой,
Запутанный в сетях судьбы суровой,
Я с трепетом на лоно дружбы новой,
Устав, приник ласкающей главой…
С мольбой моей печальной и мятежной,
С доверчивой надеждой первых лет,
Друзьям иным душой предался нежной;
Но горек был небратский их привет.

И ныне здесь, в забытой сей глуши,
В обители пустынных вьюг и хлада,
Мне сладкая готовилась отрада:
Троих из вас, друзей моей души,
Здесь о;бнял я. Поэта дом опальный,
О Пущин мой, ты первый посетил;
Ты усладил изгнанья день печальный,
Ты в день его лицея превратил.

Ты, Горчаков, счастливец с первых дней,
Хвала тебе — фортуны блеск холодный
Не изменил души твоей свободной:
Всё тот же ты для чести и друзей.
Нам разный путь судьбой назначен строгой;
Ступая в жизнь, мы быстро разошлись:
Но невзначай просёлочной дорогой
Мы встретились и братски обнялись.

Когда постиг меня судьбины гнев,
Для всех чужой, как сирота бездомный,
Под бурею главой поник я томной
И ждал тебя, вещун пермесских дев,
И ты пришёл, сын лени вдохновенный,
О Дельвиг мой: твой голос пробудил
Сердечный жар, так долго усыпле;нный,
И бодро я судьбу благословил.

С младенчества дух песен в нас горел,
И дивное волненье мы познали;
С младенчества две музы к нам летали,
И сладок был их лаской наш удел:
Но я любил уже рукоплесканья,
Ты, гордый, пел для муз и для души;
Свой дар как жизнь я тратил без вниманья,
Ты гений свой воспитывал в тиши.

Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво:
Но юность нам советует лукаво,
И шумные нас радуют мечты…
Опомнимся — но поздно! и уныло
Глядим назад, следов не видя там.
Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,
Мой брат родной по музе, по судьбам?

Пора, пора! душевных наших мук
Не стоит мир; оставим заблужденья!
Сокроем жизнь под сень уединенья!
Я жду тебя, мой запоздалый друг —
Приди; огнём волшебного рассказа
Сердечные преданья оживи;
Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любви.

Пора и мне… пируйте, о друзья!
Предчувствую отрадное свиданье;
Запомните ж поэта предсказанье:
Промчится год, и с вами снова я,
Исполнится завет моих мечтаний;
Промчится год, и я явлюся к вам!
О сколько слёз и сколько восклицаний,
И сколько чаш, подъятых к небесам!

И первую полней, друзья, полней!
И всю до дна в честь нашего союза!
Благослови, ликующая муза,
Благослови: да здравствует лицей!
Наставникам, хранившим юность нашу,
Всем честию, и мёртвым и живым,
К устам подъяв признательную чашу,
Не помня зла, за благо воздадим.

Полней, полней! и, сердцем возгоря,
Опять до дна, до капли выпивайте!
Но за кого? о други, угадайте…
Ура, наш царь! так! выпьем за царя.
Он человек! им властвует мгновенье.
Он раб молвы, сомнений и страстей;
Простим ему неправое гоненье:
Он взял Париж, он основал лицей.

Пируйте же, пока ещё мы тут!
Увы, наш круг час от часу редеет;
Кто в гробе спит, кто, дальный, сиротеет;
Судьба глядит, мы вянем; дни бегут;
Невидимо склоняясь и хладея,
Мы близимся к началу своему…
Кому <ж> из нас под старость день лицея
Торжествовать придётся одному?

Несчастный друг! средь новых поколений
Докучный гость и лишний, и чужой,
Он вспомнит нас и дни соединений,
Закрыв глаза дрожащею рукой…
Пускай же он с отрадой хоть печальной
Тогда сей день за чашей проведёт,
Как ныне я, затворник ваш опальный,
Его провёл без горя и забот.

<1825>
Щёголев- «Пушкин и князь Горчаков»

…………………………………..»На собрании лицеистов 19 октября 1870г было решено организовать комитет по устройству памятника поэту.
По поручению собравшихся Я.К.Грот и Н.А.Шторх явились к кн. Горчакову с
приглашением в члены этого комитета. «Но кн.Горчаков не нашёл возможным согласиться на их просьбу, ссылаясь на свои занятия, и кажется, на своё здоровье.» И 10 лет спустя, в 1880г отказался присутствовать на торжестве
открытия памятника. «Он- пишет Грот,- принял меня очень любезно и выразил сожаление, что не может быть на торжестве в честь своего товарища и прочитав на память большую часть послания его, распространился о своём отношенипи к
Пушкину»……………………………
Этим последним лицеистом пушкинского выпуска был кн. Горчаков.
Он не оправдал мечты Поэта.»

Стихотворение «19 октября» изучают в 9 классе. Стихотворение имеет непосредственное отношение к жизни Александра Пушкина. Дело в том, что 19 октября 1811 года он, в числе других молодых людей, стал слушателем знаменитого Царскосельского лицея. Это был первый набор лицеистов и, наверное, самый знаменитый. С Александром Пушкиным учились и другие, ставшие известными людьми. Достаточно вспомнить декабриста Пущина, министра иностранных дел Империи Горчакова, поэта Кюхельбекера, издателя Дельвига, композитора Яковлева, адмирала Матюшкина. Лицеисты по окончании выпускных экзаменов, договорились о том, что будут встречаться каждый год, 19 октября, в день рождения лицейского братства.В 1825 году Пушкин, находясь в ссылке в Михайловском, не смог попасть на встречу лицеистов, но он адресовал друзьям поэтические строки, вошедшие в сборники под названием «19 октября». Стихотворение – настоящее дружеское послание. Но оно столь торжественно и одновременно печально, что его можно сравнить и с одой, и с элегией. В нем выделяются две части — минорная и мажорная.

В первой части поэт говорит о том, что грустит в этот дождливый осенний день и, сидя в кресле с бокалом вина, пытается мысленно перенестись к друзьям – лицеистам. Он думает не только о себе, но и о тех, кто так же, как и он, не сможет попасть на встречу, например, о Матюшкине, который отправился в очередную экспедицию. Поэт вспоминает всех и каждого, и с особым трепетом говорит о своем друге Корсакове, который уже никогда не вольется в веселый круг бывших лицеистов, так как он умер в Италии.Пушкин воспевает лицейскую дружбу, говорит, что только его бывшие соученики являются настоящими друзьями, ведь только они рискнули навестить ссыльного и опального поэта (а новые друзья, появившиеся после учебы в Лицее, ложны), дружба их – священный союз, который не смогли разрушить ни время, ни обстоятельства. Ощущение грусти и одиночества усиливаются описанием осеннего пейзажа, который поэт наблюдает за окном. Во второй части стихотворения настроение иное, поэт говорит, что в следующем году обязательно приедет на встречу, и прозвучат уже приготовленные им тосты. Этот день, несмотря на осеннюю хмарь, он все же провел без огорчения. Произведение необычайно эмоционально. Это одновременно и монолог, и диалог с друзьями, которые далеко и которых поэт очень хотел бы увидеть. Текст стихотворения Пушкина «19 октября» изобилует обращениями, эпитетами, сравнениями, вопросительными и восклицательными предложениями. Они ещё ярче передают настроения поэта обеих частей произведения.

Это стихотворение – гимн не только дружбе, но и Лицею. Именно в этом учебном заведении поэт сформировался как личность, здесь проявился его литературный талант. Именно в Лицеи ему стала понятна глубинная суть слов «честь» и «достоинство», именно здесь всех учеников научили по-настоящему любить Родину, поэтому поэт благодарен Лицею (и даже царю Александру Первому, его основавшему) и готов пронести воспоминания о чудесных школьных годах через всю жизнь. Благодаря музыкальности, яркости, стихотворения «19 октября» можно считать настоящим литературным шедевром. Читать стих «19 октября» Пушкин Александр Сергеевич можно онлайн на нашем сайте, а можно скачать его полностью для урока литературы.

Роняет лес багряный свой убор,
Сребрит мороз увянувшее поле,
Проглянет день как будто поневоле
И скроется за край окружных гор.
Пылай, камин, в моей пустынной келье;
А ты, вино, осенней стужи друг,
Пролей мне в грудь отрадное похмелье,
Минутное забвенье горьких мук.

Печален я: со мною друга нет,
С кем долгую запил бы я разлуку,
Кому бы мог пожать от сердца руку
И пожелать веселых много лет.
Я пью один; вотще воображенье
Вокруг меня товарищей зовет;
Знакомое не слышно приближенье,
И милого душа моя не ждет.

Я пью один, и на брегах Невы
Меня друзья сегодня именуют…
Но многие ль и там из вас пируют?
Еще кого не досчитались вы?
Кто изменил пленительной привычке?
Кого от вас увлек холодный свет?
Чей глас умолк на братской перекличке?
Кто не пришел? Кого меж вами нет?

Он не пришел, кудрявый наш певец,
С огнем в очах, с гитарой сладкогласной:
Под миртами Италии прекрасной
Он тихо спит, и дружеский резец
Не начертал над русскою могилой
Слов несколько на языке родном,
Чтоб некогда нашел привет унылый
Сын севера, бродя в краю чужом.

Сидишь ли ты в кругу своих друзей,
Чужих небес любовник беспокойный?
Иль снова ты проходишь тропик знойный
И вечный лед полунощных морей?
Счастливый путь!.. С лицейского порога
Ты на корабль перешагнул шутя,
И с той поры в морях твоя дорога,
О волн и бурь любимое дитя!

Ты сохранил в блуждающей судьбе
Прекрасных лет первоначальны нравы:
Лицейский шум, лицейские забавы
Средь бурных волн мечталися тебе;
Ты простирал из-за моря нам руку,
Ты нас одних в младой душе носил
И повторял: «На долгую разлуку
Нас тайный рок, быть может, осудил!»

Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он, как душа, неразделим и вечен —
Неколебим, свободен и беспечен,
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина
И счастие куда б ни повело,
Всё те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село.

Из края в край преследуем грозой,
Запутанный в сетях судьбы суровой,
Я с трепетом на лоно дружбы новой,
Устав, приник ласкающей главой…
С мольбой моей печальной и мятежной,
С доверчивой надеждой первых лет,
Друзьям иным душой предался нежной;
Но горек был небратский их привет.

И ныне здесь, в забытой сей глуши,
В обители пустынных вьюг и хлада,
Мне сладкая готовилась отрада:
Троих из вас, друзей моей души,
Здесь обнял я. Поэта дом опальный,
О Пущин мой, ты первый посетил;
Ты усладил изгнанья день печальный,
Ты в день его Лицея превратил.

Ты, Горчаков, счастливец с первых дней,
Хвала тебе — фортуны блеск холодный
Не изменил души твоей свободной:
Всё тот же ты для чести и друзей.
Нам разный путь судьбой назначен строгой;
Ступая в жизнь, мы быстро разошлись:
Но невзначай проселочной дорогой
Мы встретились и братски обнялись.

Когда постиг меня судьбины гнев,
Для всех чужой, как сирота бездомный,
Под бурею главой поник я томной
И ждал тебя, вещун пермесских дев,
И ты пришел, сын лени вдохновенный,
О Дельвиг мой: твой голос пробудил
Сердечный жар, так долго усыпленный,
И бодро я судьбу благословил.

С младенчества дух песен в нас горел,
И дивное волненье мы познали;
С младенчества две музы к нам летали,
И сладок был их лаской наш удел:
Но я любил уже рукоплесканья,
Ты, гордый, пел для муз и для души;
Свой дар, как жизнь, я тратил без вниманья,
Ты гений свой воспитывал в тиши.

Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво:
Но юность нам советует лукаво,
И шумные нас радуют мечты…
Опомнимся — но поздно! и уныло
Глядим назад, следов не видя там.
Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,
Мой брат родной по музе, по судьбам?

Пора, пора! душевных наших мук
Не стоит мир; оставим заблужденья!
Сокроем жизнь под сень уединенья!
Я жду тебя, мой запоздалый друг —
Приди; огнем волшебного рассказа
Сердечные преданья оживи;
Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любви.

Пора и мне… пируйте, о друзья!
Предчувствую отрадное свиданье;
Запомните ж поэта предсказанье:
Промчится год, и с вами снова я,
Исполнится завет моих мечтаний;
Промчится год, и я явлюся к вам!
О, сколько слез и сколько восклицаний,
И сколько чаш, подъятых к небесам!

И первую полней, друзья, полней!
И всю до дна в честь нашего союза!
Благослови, ликующая муза,
Благослови: да здравствует Лицей!
Наставникам, хранившим юность нашу,
Всем честию, и мертвым и живым,
К устам подъяв признательную чашу,
Не помня зла, за благо воздадим.

Полней, полней! и, сердцем возгоря,
Опять до дна, до капли выпивайте!
Но за кого? о други, угадайте…
Ура, наш царь! так! выпьем за царя.
Он человек! им властвует мгновенье.
Он раб молвы, сомнений и страстей;
Простим ему неправое гоненье:
Он взял Париж, он основал Лицей.

Пируйте же, пока еще мы тут!
Увы, наш круг час от часу редеет;
Кто в гробе спит, кто дальный сиротеет;
Судьба глядит, мы вянем; дни бегут;
Невидимо склоняясь и хладея,
Мы близимся к началу своему…
Кому ж из нас под старость день Лицея
Торжествовать придется одному?

Несчастный друг! средь новых поколений
Докучный гость и лишний, и чужой,
Он вспомнит нас и дни соединений,
Закрыв глаза дрожащею рукой…
Пускай же он с отрадой хоть печальной
Тогда сей день за чашей проведет,
Как ныне я, затворник ваш опальный,
Его провел без горя и забот.

Печаль без горя
и забот

Готовясь к экзамену по
литературе

Внимательный читатель
стихотворения «19 октября» (1825) — одного из самых
известных пушкинских лирических произведений —
должен обратить внимание на разительное
несоответствие, на противоречие между первыми
строками и концовкой. Каков же “механизм” этого
перехода, этой метаморфозы?

Перечитаем стихотворение
внимательно и неспешно. Стихотворение
начинается печально, и день лицейской годовщины
изображён как грустный, несчастливый:

Роняет лес багряный свой
убор,
Сребрит мороз увянувшее поле,
Проглянет день как будто поневоле
И скроется за край окружных гор.
Пылай, камин, в моей пустынной келье;
А ты, вино, осенней стужи друг,
Пролей мне в грудь отрадное похмелье,
Минутное забвенье горьких мук.

Б.В. Томашевский заметил, что “это описание
звучит торжественно и красочно”; по его мнению,
грусть поэта вызвана только одиночеством, но не
впечатлениями, навеянными северной осенью (Томашевский
Б.В. Пушкин. Изд. 2-е. М., 1990. Т. 2. С. 338). Едва ли это
так. Замечательный пушкинист оказался в плену
ассоциаций, связывающих пейзаж «19 октября» с
пейзажем более позднего, также хрестоматийно
известного пушкинского стихотворения — «Осень».
Природа в «Осени» действительно торжественна и
прекрасна, исполнена красоты “пышного
увяданья”. Оба стихотворения перекликаются друг
с другом. Посеребрённому морозом “увянувшему
полю” из «19 октября» соответствуют звенящий “промёрзлый
дол” и трескающийся под конским копытом лёд.
В обоих стихотворениях говорится о “кратком
дне” и о пылающем камине. Наконец, и «19
октября», и «Осень» написаны восьмистишной
строфой (но только в первом стихотворении строфы
составлены из двух самостоятельных
четверостиший, а в «Осени» это одна из форм
октавы — цельной восьмистрочной строфы с особым
принципом рифмовки).

Но на фоне этого сходства
особенно отчётливы различия. В «Осени» говорится
не только о роще, которая “отряхает // Последние
листы с нагих своих ветвей“, но и о “в багрец и
золото” одетых лесах; а в «19 октября» — только об
опадающей листве. Основной мотив заключительных
строф «Осени» — пробуждение творческого
воображения, поэтического дара. Во второй строфе
«19 октября» выражен противоположный мотив:
“вотще воображенье // Вокруг меня товарищей
зовёт”. Нет, осенний пейзаж в стихотворении,
обращённом к лицейским друзьям, печален и мрачен.

Но продолжим чтение.

Печален я: со мною друга нет,
С кем долгую запил бы я разлуку,
Кому бы мог пожать от сердца руку
И пожелать весёлых много лет.
Я пью один; вотще воображенье
Вокруг меня товарищей зовёт;
Знакомое не слышно приближенье,
И милого душа моя не ждёт.
Я пью один, и на брегах Невы
Меня друзья сегодня именуют…

Горе пушкинского лирического
героя рождено одиночеством, разлукой с друзьями
— это одиночество поэт не в состоянии преодолеть
даже силой воображения. По аналогии с судьбой
лирического героя, которому не дано ни наяву, ни в
мечтах прийти на лицейский праздник, Пушкин
упоминает о другом лицеисте, которого также нет
на торжестве друзей:

Но многие ль и там из вас
пируют?
Ещё кого не досчитались вы?
Кто изменил пленительной привычке?
Кого от вас увлёк холодный свет?
Чей глас умолк на братской перекличке?
Кто не пришёл? Кого меж вами нет?
Он не пришёл, кудрявый наш певец,
С огнём в очах, с гитарой сладкогласной:
Под миртами Италии прекрасной
Он тихо спит, и дружеский резец
Не начертал над русскою могилой
Слов несколько на языке родном,
Чтоб некогда нашёл привет унылый
Сын севера, бродя в краю чужом.

Пушкин начинает рассказ о судьбах
друзей-лицеистов с упоминания о Николае
Корсакове, умершем в Италии в сентябре 1820 года.
Таким образом поэт усиливает мотив отчуждения от
дружеского круга, сопоставляя свою горькую долю
с участью товарища, которому уже никогда не
суждено отпраздновать лицейскую годовщину.
Разлука самого поэта с однокашниками-лицеистами
изображается столь же непреодолимой, как и уход
Корсакова в обитель смерти. Сходство двух судеб
усилено благодаря тому, что о Корсакове сначала
говорится теми же словами, какими обычно
говорится о живых: “Он не пришёл…” Лирического
героя — поэта – сближает с покойным Корсаковым и
творческий дар: Корсаков был композитором и
писал романсы на стихи Пушкина; поэт не случайно
называет его “певцом”: это слово было
традиционным наименованием стихотворца.

В двух следующих строфах
мотив разлуки как бы смягчается: разлука навеки
сменяется “долгой разлукой”, о которой говорит
другой лицеист, морской офицер Фёдор Матюшкин. Но
разлука Матюшкина с друзьями — всё же временная,
в отличие от смерти, навсегда вырвавшей из
лицейского круга Корсакова. Матюшкин, возможно,
сейчас проходит “тропик знойный // И вечный лёд
полунощных морей”. И он помнит о друзьях и
мечтает о желанной встрече:

Ты сохранил в блуждающей
судьбе
Прекрасных лет первоначальны нравы:
Лицейский шум, лицейские забавы
Средь бурных волн мечталися тебе;
Ты простирал из-за моря нам руку,
Ты нас одних в младой душе носил
И повторял: “На долгую разлуку
Нас тайный рок, быть может, осудил!”

Судьба Матюшкина является так
же параллелью судьбе лирического героя, как и
горькая участь Корсакова. В этом новом
сопоставлении трагическое звучание мотива
разлуки поэта ослабляется, приглушается.
Матюшкин жив и вновь увидится с друзьями. Поэт
также жив, а значит, и он должен встретиться с
товарищами по Лицею. Не случайно именно вслед за
рассказом о Матюшкине следует знаменитый “гимн
лицейской дружбе”, составляющий
самостоятельную строфу:

Друзья мои, прекрасен наш
союз!
Он, как душа, неразделим и вечен —
Неколебим, свободен и беспечен,
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина
И счастие куда б ни повело,
Всё те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село.

Неизменность лицейской
дружбы и освящение её поэзией — эти ключевые для
всего стихотворения мотивы впервые появляются
именно здесь. Именно с появлением этих
лейтмотивов минорное настроение лирического
героя постепенно сменяется радостью, связанной с
воспоминанием о прежних встречах и с надеждой на
встречу в будущем.

Далее следует строфа,
содержащая антитезу: новые (лицемерные и ложные)
друзья — друзья истинные (лицеисты). Вслед за
этим фрагментом описываются три встречи
лирического героя — опального изгнанника с
тремя бывшими соучениками: с Пущиным, Горчаковым,
Дельвигом. Каждой из встреч посвящена отдельная
строфа. В этих строфах изображено преодоление
разлуки и одиночества поэта:

И ныне здесь, в забытой сей
глуши,
В обители пустынных вьюг и хлада,
Мне сладкая готовилась отрада:
Троих из вас, друзей моей души,
Здесь обнял я…

И первая из этих встреч —
приезд в Михайловское Пущина — мыслится как
некая частица и замена ежегодного
лицейского праздника: “Ты усладил изгнанья день
печальный, // Ты в день его Лицея превратил”.

Вслед за упоминанием имени
Дельвига в стихотворении развёртывается мотив
лицейского союза как братства поэтов.
Драгоценная встреча с другом-стихотворцем
пробуждает в лирическом герое чувство жизни:

…О Дельвиг мой: твой голос
пробудил
Сердечный жар, так долго усыплённый,
И бодро я судьбу благословил.

Далее Пушкин называет имя
другого поэта-однокашника, Вильгельма
Кюхельбекера. На самом деле Пушкин и Кюхельбекер
не были близкими друзьями, во многом различны
были их литературные симпатии и эстетические
представления. Но сейчас автору стихотворения «19
октября» важнее мотив духовного родства поэтов
— выпускников Лицея, а не реальные разногласия.
Здесь Кюхельбекер именуется “Мой брат родной по
музе, по судьбам”.

Обращение к друзьям-поэтам
пробуждает творческий дар и в душе лирического
героя. Об этом Пушкин не пишет, но такая перемена
подразумевается. Ведь сразу вслед за строфами,
посвящёнными Дельвигу и Кюхельбекеру,
содержится описание встречи на будущем
праздничном пиру — встречи, которая происходит в
ожившем, “проснувшемся” воображении поэта:

Пора и мне… пируйте, о
друзья!
Предчувствую отрадное свиданье;
Запомните ж поэта предсказанье:
Промчится год, и с вами снова я,
Исполнится завет моих мечтаний;
Промчится год, и я явлюся к вам!
О, сколько слёз и сколько восклицаний,
И сколько чаш, подъятых к небесам!
И первую полней, друзья, полней!
И всю до дна в честь нашего союза!
Благослови, ликующая муза,
Благослови: да здравствует Лицей!

В начале стихотворения
утверждалось бессилие поэтической способности
перед лицом разлуки и безжалостного рока: поэт
даже мысленно не может представить себя в кругу
пирующих друзей, и эта невозможность даже
воображаемого участия в лицейском празднике
усугубляла тягостные переживания лирического
героя (“вотще воображенье // Вокруг меня
товарищей зовёт”). Теперь, вопреки прежде
сказанному, воображение торжествует над явью, и
одинокий лирический герой видит себя рядом с
друзьями — правда, на будущем, а не на нынешнем
празднике. Но эта будущая встреча как бы заменяет
нынешнее “неприсутствие” и тем самым
оказывается реальнее яви.

Так открывается вторая часть
стихотворения — череда заздравных тостов:

Наставникам, хранившим
юность нашу,
Всем честию, и мёртвым и живым,
К устам подъяв признательную чашу,
Не помня зла, за благо воздадим.
Полней, полней! и, сердцем возгоря,
Опять до дна, до капли выпивайте!
Но за кого? о други, угадайте…
Ура, наш царь! так! выпьем за царя.
Он человек! им властвует мгновенье.
Он раб молвы, сомнений и страстей;
Простим ему неправое гоненье:
Он взял Париж, он основал Лицей.
Пируйте же, пока ещё мы тут!

В двух первых строфах
говорилось о печальном пире, ибо это пир одинокий
и потому противоестественный. Вино способно было
дать лишь “минутное забвенье горьких мук”.
Теперь изображается подлинный пир — прекрасный
и радостный.

Интересно, что в
первоначальной редакции стихотворения мотив
бессилия воображения перед горестной разлукой
отсутствовал. Таким образом, не было и
неожиданного и вместе с тем искусно
подготовленного перехода к противоположному
мотиву всевластия поэтической мечты,
побеждающей пространство и время. Не говорилось
и о смерти Корсакова, и о Матюшкине, вдалеке от
товарищей плывущем “средь бурных волн”. Вслед
за строками “Пролей мне в грудь отрадное
похмелье, // Минутное забвенье горьких мук”,
завершающими первую строфу, в тексте этой
редакции находились такие стихи:

Товарищи! сегодня праздник
наш.
Заветный срок! сегодня там, далече,
На пир любви, на сладостное вече
Стеклися вы при звоне мирных чаш.
Вы собрались, мгновенно молодея,
Усталый дух в минувшем обновить,
Поговорить на языке Лицея
И с жизнью вновь свободно пошалить.

Пушкин зачеркнул эту строфу и
продолжил так:

На пир любви душой стремлюся
я…
Вот вижу вас, вот милых обнимаю.
Я праздника порядок учреждаю…
Я вдохновен, о, слушайте, друзья:
Чтоб тридцать мест нас ожидали снова!
Садитеся, как вы садились там,
Когда места в сени святого крова
Отличие предписывало вам.

Поэтическое воображение
здесь всецело торжествовало над реальностью:
поэт мысленно не только присутствует на
празднике, но и устанавливает сценарий, правила и
распределяет места. Своей волей он свободно
воскрешает мир прошлого, переносит друзей в
лицейское прошлое и приводит на пир тех, кто в
действительности далеко от празднующих. Он как
бы отменяет самую смерть: на пир придут все
лицеисты – значит, среди них будет и умерший
Корсаков:

Спартанскою душой пленяя
нас,
Воспитанный суровою Минервой,
Пускай опять Вольховский сядет первый:
Последним я, иль Брогльо, иль Данзас.
Но многие не явятся меж нами…
Пускай, друзья, пустеет место их.
Они придут; конечно, над водами
Иль на холме под сенью лип густых
Они твердят томительный урок,
Или роман украдкой пожирают,
Или стихи влюблённые слагают,
И позабыт полуденный звонок.
Они придут! — за праздные приборы
Усядутся; напенят свой стакан,
В нестройный хор сольются разговоры,
И загремит весёлый наш пеан.

В окончательном тексте Пушкин
усложнил структуру произведения, заменив
несколько наивную уверенность во всемогуществе
поэтического дара и мотив возвращения в
идиллический мир далёкого лицейского отрочества
переходом от горести к оживлению и веселью.
Власть воображения от этого ничего не потеряла, а
семантика стихотворного текста стала
несоизмеримо богаче.

Продолжим чтение
стихотворения в окончательной редакции.

В предпоследней строфе Пушкин
противопоставляет себя, одинокого изгнанника,
неведомому товарищу, которому “под старость
день Лицея // Торжествовать придётся одному”. Его
участь, в отличие от судьбы поэта, подлинно
несчастна, ибо он одинок навсегда, и вино
в его чаше будет действительно горьким:

Несчастный друг! средь новых
поколений
Докучный гость и лишний, и чужой,
Он вспомнит нас и дни соединений,
Закрыв глаза дрожащею рукой…
Пускай же он с отрадой хоть печальной
Тогда сей день за чашей проведёт,
Как ныне я, затворник ваш опальный,
Его провёл без горя и забот.

Оказывается, день 19 октября 1825
года поэт “провёл без горя и забот”. Эти слова из
последней строки стихотворения разительно не
соответствуют, противоречат свидетельствам о
настроении лирического героя в этот же день,
содержащимся в первых строфах: “Пролей мне в
грудь отрадное похмелье, // Минутное забвенье
горьких мук”, “Печален я”, “И милого душа моя не
ждёт”.

«19 октября» — это
стихотворение о победе воображения.
Поэтическим даром лирический герой преображает
и мир вокруг, и собственные чувства и мысли.
Воображение торжествует над разлукой и
одиночеством и приводит поэта в круг друзей. Но в
стихотворении открыто, явно выражена не эта, а
противоположная мысль — о неспособности
воображения соединить поэта с лицейскими
товарищами. Вспомним ещё раз концовку второй
строфы: “вотще воображенье // Вокруг меня
товарищей зовёт; // Знакомое не слышно
приближенье, // И милого душа моя не ждёт”. Однако
сама структура, сам текст пушкинского
произведения есть победа воображения над
действительностью. Стихотворение, открывающееся
мотивом “невстречи”, продолжается описанием
прихода лирического героя на желанный пир. Поэт
как бы переживает и проживает милый его сердцу
день дважды: сначала наяву — в одиночестве, в
окружении печальной и пасмурной осенней природы;
затем — в радостном мире вымысла, соединяющего
“затворника опального” с
товарищами-лицеистами. И смеем ли мы утверждать,
что горькая явь реальнее живых и зримых образов,
рождённых фантазией?

Стихотворение писалось
Пушкиным в Михайловском между 10 и 20 октября 1825
года. Таким образом, опыт “проживания” Пушкиным
“дня Лицея” 19 октября и опыт написания поэтом
посвящённого этому дню стихотворения совпали во
времени.